***

Я-2304

Очерк

ПАВЛОВСКИЙ ПОСАД

               
Два чувства дивно близки нам.
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
                А.С. Пушкин

Основателями села Курманаевки, районного центра в Оренбургской области, были новокрещенные чуваши. Один из них – Иван Павлов.  Название села  происходит от его уличного прозвища Курманай, что означает в переводе с чувашского «курман» («курманай») - «не видел, не знаю». Почему было дано Павлову такое прозвище, нам неведомо, однако можно предположить, что оно исходит из общей национальной особенности чувашей, у которых выработался исторический словотип «не видел, не знаю», когда им приходится уходить от прямого ответа и лукавить. Наше село могло получить любое другое название по имени первых поселенцев – Гавриловка, Ивановка и т.д., но этого не случилось. Почему? Испокон века на Руси деревни получали названия, чаще всего, от имен или прозвищ «бравотчиков» (по В.И. Далю «бравота» - молодечество, расторопность), «садчиков», «заводчиков», «зачинщиков»,  являющихся лидерами, организаторами поселений. Таковым и являлся Иван Павлов.

«Ехать и порядок навесть…»

Петр Первый, «прорубивший окно в Европу», перед смертью завещал: «…путь во всю полуденную Азию отворить». Великий император понимал, что для России, укрепления ее мощи и дальнейшего процветания очень важны освоение Сибири, торговые связи с Бухарой, Хивой, Индией – богатыми странами.
И племянница Петра – Анна Иоанновна, вставшая сначала на царство, в мае 1734 года назначает статского советника Кириллова И.К. начальником Оренбургской экспедиции, которой предстояло реализовать проект, одобренный Сенатом – изучить оренбургские степи, лежавшие на границе с Азией, обратить край в российское подданство, наладить здесь торговые пути и обезопасить их, учитывая напряженность в регионе.
Башкиры, основавшие здесь в первой половине шестнадцатого века свои пристанища, считали их исконно своими. Они яростно отбивали набеги киргизов, ногайцев, каракалпаков, пытавшихся отвоевать сочные луга, реки и озера, кишащие рыбой, богатые леса. И сами преследовали русских поселенцев, которые стали проникать сюда со второй половины шестнадцатого века после завоевания Казанского ханства. В первое время являлись толпы беглых раскольников, помещичьих крестьян, бежавших от помещичьего гнета. Правительство посылало в край целыми отрядами служивых инородцев, которым жаловало за службу рыбные ловли, бортные угодья, бобровые гоны и т.д.
В романе-хронике «Слово и дело» Валентина Пикуля сообщается о сенатском указе, который предписывал «…ехать ему (Кириллову) в земли Башкирские, порядок в тех краях навесть, башкир и киргизов отечески вразумлять, но, коли в разуме не явятся, тогда поступать прежестоко, крови не бояся».
Киргиз-кайсацкие, каракалпакские и прочие народности, в конце концов, вошли в состав российского государства. Однако сначала был еще 1736 год, когда по реке Самара основали «городки», призванные  «навесть» порядок. Они представляли собой  небольшие крепости, обнесенные земляным валом и высоким забором, и Бузулукская из них – одна из самых крупных. Сначала она занимала 431 сажень, потом – 800, укрепленная, кроме вала со рвом, деревянной стеной с рогатками. По углам стояли деревянные башни, где были установлены пушки.
Башкиры, полагавшие, что крепости могут служить оплотом против их набегов на русские поселенцев, взбунтовались, в числе более двадцати тысяч человек, и, несмотря на уверения правительства, что крепости построены против киргизов и ногайцев, продолжали выжигать и разорять деревни, а людей убивать и брать в полон. В 1740 году правительство послало для усмирения башкир войска, которые разрушили более 700 башкирских аулов и уничтожили шестнадцать тысяч  человек.
Но башкиры успокоились не сразу, долго еще были грозой для русских поселенцев. Вместе с калмыками они поддержали Пугачевское восстание, которое было подавлено в 1774 году войсками под командованием генерала Бибикова А.И. Спустя сорок пять лет, в 1781 году, Бузулукской крепости был присвоен статус города…
… По сведениям Оренбургского губернского статистического комитета за 1861 год, в Бузулуке проживало более 2900 купцов на 7892 жителя. Ряды купцов пополняли и некоторые переселенцы из Тамбовской, Тульской, Воронежской, Рязанской, Смоленской и других губерний, сумевшие быстро «акклиматизироваться» и стать зажиточными. Торговали мясом, салом, зерном, шерстью. Купец Смирных наладил партнерские отношения с международной компанией жатвенных машин, купец Меркулов большими партиями поставлял зерно в Швейцарию. В Европу поставлял востребованное там курдючное сало купец Плешаков. На вырученные деньги он закупал сахар и продавал его в Бузулуке и Самаре, покупали не только горожане, но и жители окрестных сел, приезжавшие на ярмарки, среди которых, безусловно, были и жители Курманаевки.
На пути купеческих караванов возникали многочисленные препятствия, о которых сохранились до наших дней различные предания. Любопытно ознакомиться с одним из них.
…Речка Домашка, левый приток Самары, протекает по городу Бузулуку, Бузулукскому и Курманаевскому районам. Ранее она не имела ни мостов, ни иных переправ. С одного берега на другой добирались на лодках или вплавь, в иных мелководных местах на телегах. Однажды, направляясь через Самару в Москву, эту речкумасские ткани, женские украшения, самаркандский бархат с золотным шитьем, бухарские ковры.
В общем, товары были дорогие, ценные, предназначенные аж для царского дворца. И надо же было такому случиться, что одна из подвод перевернулась, и в воде оказались тюки дамасской ткани. Купцы с криками «Адамашка! Адамашка!» бросились спасать товар – вытаскивали на берег, и там, вколотив деревянные колья в землю, развешивали ткани для просушки. Восточная ткань «адамашка» с чудесными узорами ценилась во всем мире, она не мялась, не линяла после стирки. Предание гласит, что из ткани, «искупавшейся» в речке, было сшито платье для самой Екатерины Второй. Ну, а речка после этого случая получила название Адамашка, ассимилированное со временем в Домашку…

По указу Екатерины Второй

Вот уже несколько лет, как на въезде в Курманаевку стоит обновленная стела, на которой значится год образования села – 1777. Автор проекта – Святослав Рябов, тогда еще учащийся Курманаевской средней школы, победивший в объявленном администрацией сельсовета конкурсе.
В прежнее время стояла иная дата – 1774. Вплоть до празднования 225-летия села, в канун которого и возник вопрос, когда же оно в действительности образовано.
Для сомнений были веские основания. С точки зрения логики, два села, а речь идет еще о Лабазах, никак не могли возникнуть в один и тот же 1774 год, тем более что самое первое поселение в любом случае должно было отстоять от Бузулукской крепости на ближайшем расстоянии. Им и стали Лабазы, село, о котором надо сказать чуть подробнее, чтобы вникнуть в причинно-следственные связи и понять, почему 1774 год никак не мог, в отличие от Лабаз, являться годом образования Курманаевки.
Надо учитывать, что в 1773-1775 годах проходило Пугачевское восстание, и нереальным представляется, что в это время Екатерина Вторая, российская императрица, была озабочена заселением пустопорожних земель Средне-Волжского края. Оно было после подавления восстания, и не сразу, а после того, как нормализовалась обстановка.
Однако образование Лабаз приходится-то как раз на серединный год Пугачевского восстания. Почему же? Объяснение видится в следующем. Первые поселенцы на самом деле появились еще до восстания. Кто они? Беглые крестьяне и казаки. Крестьяне хоронились от помещиков, не выдержав гнета, а казаки бежали из Бузулукской крепости от невыносимых условий проживания и службы. Беглые обосновались на самой высокой точке местности – в трех верстах от нынешнего расположения Лабаз (поле №10 третьей бригады бывшего колхоза имени Ленина). Они грабили купеческие обозы, которые везли товары в Бузулук и Бугульму. Бузулукское начальство докладывало в Самару о «хулиганстве разбойников».
В 1951 году один из старейших жителей села Коняев Николай Иванович при осуществлении электрификации обнаружил на месте первого поселения остатки домов (фундаментов), в тридцатых годах прошлого века при распашке полей здесь находили оружие – сабли, кинжалы, ножи, а также мраморные облицовочные плиты размером чуть более кирпича, церковные принадлежности, останки людей, что предполагает наличие небольшой церквушки и кладбища (ничего подобного в окрестностях  Курманаевки обнаружить было невозможно). При подавлении Пугачевского восстания поселение разбойников было уничтожено, скорее всего, пушками, и некоторые жители обустроили новое поселение – как раз на том месте, где находятся ныне  в Лабазах улицы Чапаева и Набережная…
В Российском государственном военно-историческом архиве хранится документ, в котором указывается, что Курманаевка образована в 1775 году. На «тот момент», говорится в нем, в деревне насчитывалось 108 домов, 513 жителей мужского пола и 534 женского – русские, мордва и чуваши. Из них представителей духовенства – 7 мужчин и 10 – женщин, однодворцев – 21, казенных поселян – 294, ясашных крестьян – 84, экономических – 48.  А на подворьях содержалось 810 лошадей, 500 голов крупного рогатого скота, 239 овец, 9 коз, 210 свиней, 125 ульев. Жители занимались земледелием, животноводством, охотой, рыболовством, торговлей.
Не указан источник, из которого появилась дата, но даже с точки зрения логики она не может соответствовать действительности. 
Во-первых, нереально образовать за один год такую большую деревню, с развитой сетью хозяйственной деятельности, да еще тогда, когда правительственными войсками в наших краях подавлялись остатки пугачевских повстанцев. Для сравнения – к концу своего «крепостного» положения, к моменту возведения в статус города, а это было в 1781 году, даже Бузулук, город, насчитывал 238 домов, 10 купцов, 371 мещанина, 142 отставных солдата, 116 отставных казаков.
Во-вторых, «казенные поселяне», то есть государственные крестьяне, о которых упоминается в документе, в то время скучивались за правым берегом реки Самары в северной части Бузулукского уезда преимущественно ближе к Бугурусланской границе.
В третьих, в «Покорном доношении от деревни Курманаевой бравотчика Ивана Павлова, вольного Гаврилы Иванова и мирских людей» Бузулукской церкви ясно говорится, что в Курманаевке было всего 12 дворов, и то – в 1781 году: «Мы, именованныя под Богу Христианскаго, желаем быть в приходе Бузулуцкой крепости у церкви божьей – святаго угодника божия чудотворца Николая; а в ведении той крепости, священника Семиона Лаврентьева; того ради онаго Оренбургскаго духовнаго правления покорно просим, нас именованныя, с прочими прихожанами к той церкви и ведомство вышеописаннаго священника Лаврентьева включить, где мы и находица будем а нас двороваго числа состоит двенатцеть дворов; Марта 1 дня 1781 года».
Есть еще один документ - «Покорный рапорт» Бузулукского священника Семена (Семиона) Лаврентьева от 15 марта 1781 года Оренбургскому духовному правлению, которое поручало ему узнать, давно ли «поселилась деревня Курманаева», на каком расстоянии находится от Бузулука. В своем рапорте священник Лаврентьев, дьячок Гаврила Артемьев и пономарь Матвей Гаврилов сообщают: «по достоверной нашей выправке…деревня Курманаева поселена в 1774 году разстоянием от бозулуцкой крепости в двадцати пяти верстах».
Во-первых, авторы рапорта не уточняют, по какой такой «достоверной выправке» определен год образования села, то есть не указывают источник. Фраза  «по достоверной выправке» в то время была расхожей, в постоянном обиходе, и она, скорее всего, употреблена для пущей убедительности, когда нет подкрепляющего факта, а надо показать дисциплинированность, степень ответственности перед губернским Духовным Правлением (ныне в обиходе несколько иное выражение – «из достоверных источников» - тоже без их указания).
Во-вторых, Лаврентьев, а составлял и писал текст, несомненно, он, элементарно, как мне представляется, перепутал Курманаевку с Лабазами, то есть, он имел в виду, конечно, Курманаевку, однако данные, похоже, внес лабазинские – именно эта деревня возникла в 1774 году, и от нее до Бузулукской крепости действительно двадцать пять верст, а от Курманаевки до крепости - 37. В любом случае, упомянутый документ не вызывает доверия на предмет времени образования нашего села, и его неоправданно длительное время считали основополагающим.
Информацией, близкой к истине, является ответ, присланный задолго до 225-летия Курманаевки  по запросу Курманаевского краеведческого музея  Центральным государственным архивом древних актов Главного архивного Управления при Совете Министров СССР. Именно здесь концентрируются наиболее точные сведения, которые косвенно или прямо подкрепляются теми или иными фактами, теми или иными источниками. В ответе сообщается, что Курманаевка, с учетом всех обстоятельств, имеющихся документов, могла появиться «не ранее 1777 года, поскольку она возникла на дачах деревни Погромной, поселенной 31 марта 1777 года». Под дачами подразумеваются землевладения. В указе Оренбургской губернской канцелярии, в частности, говорится: «По Указу ея Величества государыни императрицы Екатерины Алексеевны, самодержицы всероссийской и прочая, и прочая, и прочая дан сей указ. Ставропольского уезда слободы Бормы мирских людей  поверенному ясашному крестьянину Назару Скворцову с товарищи в том, что… желают (они) перейти, а именно: из Бормы 6, из (слобод) Орлянки 10, из Кандобулаковой 4, из (сел) Троицкого 10, из Предтеческого 5, из (деревни) Ереминой 10, всего 45 дворов, поселиться на отысканной ими в здешней губернии, состоящей между Тоцкой и Бузулуцкой крепостьми по речке Погромной дикопорозшей и никому в даче не отведенной земле особою деревнею, куда де их все предписанных жительств обыватели за показанным недостатком у них земли, сенных покосов и протчих угодей к переходу охотно увольняются…».
Указ императрицы Екатерины о создании деревни Погромной и отведении земель (дач) – винтик в государственной политике того времени. Обеспокоенная неопределенностью, размытостью границ огромной империи, Екатерина стремилась как можно быстрее заселить пустующую территорию. Конечно, крестьянами, ведь они фактически составляли более девяноста процентов сорокамиллионного населения империи. На карте Самарской линии крепостей 1771 года значилось: «Меж рек Самары и Яика одна только степь сухая, к человеческому извороту неспособна», то есть, непригодная для хозяйствования. Однако эта территория заселялась довольно быстро. Возможность иметь свободные земли и платить минимальную ренту производила на крестьян магическое действие, и, вероятнее всего, Иван Павлов с товарищами основали селение практически сразу.

Прирастала Курманаевка чувашами и мордвой
               
Год от года население деревни Курманаева, относящейся к Бузулукскому уезду, прирастало новыми жителями – в основном, чувашами и мордвой, позже, когда началось «великое переселение», - русскими, башкирами, татарами (со временем удельный вес русских составил более восьмидесяти процентов от общего населения).
В 1795 году в деревне проживало более 300 человек. 19 июля 1811 года в Оренбургскую межевую контору поступило «объявление поверенного деревни Курманаева пахотного солдата Семена Григорьевича Кутырева с просьбой о прирезке земли для вновь поселившихся в их деревне 35 крестьянских душ из села Юхмачева Спасской округи  Казанской губернии».
При генеральном межевании земель Оренбургской губернии в этом же году были составлены экономические примечания на деревню Курманаева: «На число ревизских и с причисленными из других мест на 220 душ нарезанной земли, которая состоит  внутри отрезанной…от дачи деревни Погромной с деревнями и присоединенной к смежной казенной пустолежащей земли…(приходится) 75 дворов…Оное селение положение имеет по течению реки Бузулука на левой стороне и при озере Безымянном… Земля грунт имеет серопещаной, местами солонцоватой, а материк вообще пещаной с глиною и мелким камнем. Ис посеиннаго на ней хлеба лучше родится пшеница, полба и овес, а прочие семена средственны. Сенные покосы хороши… Крестьяне состоят на положенном казенном оброке, промысла, кроме хлебопашества и скотоводства, не имеют. Зажитком средственны, женщины сверх полевой работы упражняются в рукоделии: прядут лен, шерсть и посконь, ткут холсты и сукна для себя, а частию на продажу…».
О высоких темпах заселения свидетельствуют данные по Курманаевской волости. Как показывает составленная в 1832 году «Ведомость о переходцах разных губерний, с разрешения правительства и самовольно прибывших Бузулукского уезда Курманаевской волости в разные селения», всего в эту волость прибыло «6123 души мужского пола переселенцев».
Так называемое «великое переселение» на земли Оренбургской губернии проходило, в основном, в конце восемнадцатого – начале девятнадцатого веков. Так, с 1834 по 1848 год включительно в Бузулукском уезде было заселено 35 деревень, а в 60-х годах  - 9 деревень. Наибольшее количество переселенцев дала Тамбовская губерния. В общей сложности, курские переселенцы основали 59, пензенские 58, рязанские – 28, воронежские – 29, смоленские – 7 деревень. Пришлое население было из 34 губерний Российской империи…
Для переселенцев это был долгий изнурительный путь, наполненный  испытаниями, болезнями и всякими невзгодами. С учетом легенд, сведений старожилов, перешедших им от предыдущих поколений, давайте представим себе, как это могло быть в реальной жизни. Наберитесь терпения, уважаемые читатели, и ознакомьтесь с пространным, но интересным, надеюсь, повествованием…
….В апреле месяце энного дня и года по западным землям Оренбургской губернии движется обоз из длинных телег, груженных домашним скарбом.
Полдень. Высоко в небе, под теплым солнцем, раскинув широченные крылья, парит огромный черный коршун.
- Диковинно, - Никита сидит на облучке, в одной руке вожжи, в другой – плетеный кнут. Кобыла молодая, но послушная – всякое движение возницы вызывает у нее ускоренный ход. Едут степью, мимо дубовых и березовых колок. Подсыхающая земля кое-где покрыта яркой зеленой травкой.
- Чего диковинно? – спрашивает Полина, жена.
- А глянь в небо.
Полина, увидев коршуна, испуганно крестится:
- Дьявол небесный!
- Тр-р-р! - Никита натягивает вожжи, останавливая лошадь, соскакивает на землю и машет рукой следующему за ними обозу. - Перекур! Разомнемся, а то ноги, как вата, - поправляет на лошади хомут, проверяет подпруги.
- Как думаешь, сколько до Бузулука? – спрашивают подошедшие мужики.
- Кто его знает, - отвечает Никита, вынимая из кармана зипуна кисет с махоркой. - Покурим, да поедем дальше. Если странник, который встретился нам, не врет, верст пятьдесят еще. Гору видите? Шихан называется. Там и заночуем. Оттуда дорога на Бузулук. Доберемся, получим бумагу на поселение.
- Тятя, смотри! – семилетний Дима, Никитин сын, задирает голову вверх. – Она клевачая?
Коршун неожиданно идет на снижение, и в какое-то мгновение огромная темная масса с бешеными глазами и острым клювом стремительно падает на землю, но тут же взмывает ввысь, унося в когтистых лапах извивающееся тело суслика.
- Ого! – восклицает кто-то удивленно. – Птичка! Такая долбанет в темечко, и поминай, как звали. Смотрите, да тут сусликов море!
- Дима, проверь, нет ли воды в той яме, - показывает рукой Никита и подталкивает сына.
Дима в несколько прискоков оказывается около ямы:
- Есть!
- Давайте, мужики, напоим скотину и в запас воды наберем, - предлагает Никита. – А потом суслей наловим на ужин.
Всеобщее согласие, и вот уже деревянные бадьи полнятся водой. Пока женская половина приводит себя и пожитки в порядок, мужская, напоив лошадей и волов, приступает к отлову сусликов. Никита уже вторую бадью выливает в круглую норку-тачанку:
- Ползет… Сынок, возьми бадью и лей потихоньку, а я ловить буду.
Никита растопыривает в стороны большой и указательный пальцы и прикладывает ладонь к земле вокруг норы, намереваясь, как только голова суслика высунется наружу, схватить его за шею и крепко сжать. Карабкается суслик вверх, словно заколдованный, под струйкой воды. Вот он уже почти на выходе, и тут вода в бадье заканчивается. Останавливается и суслик.
- Вот черт! Еще бы немного…
- Тять, я сбегаю.
- Погоди. Пока сбегаешь, уйдет вниз. Я его и так, - Никита резко обхватывает голову суслика всей пятерней и выдирает его из норы. Суслик судорожно сжимается в клубок и отчаянно сопротивляется, царапая руку, однако после нескольких отрывистых удушающих взмахов прекращает движения…
…Достигнув шихана, обоз останавливается на окраине дубравы. Распрягают лошадей, привязывают их к телегам и дают им овса. А волов пускают на травы, поглядывая, чтобы не уходили далеко. Под широкими купавами дуба расстилают на траве холщовый полог для вечерней трапезы. Пока женщины собирают на стол, мужики сооружают шалашики для ночлега.
- А ну, пострелы, - приказывает Никита детям, -  бегите за хворостом.
Под костер выкапывают квадратную яму, заглубив ее в толщину снятого дерна. Из дубовых веток вытесывают шампура для обжаривания сусликов. Воду, предназначенную для чая, сдабривают разными пряными травами, рубят мелко и кидают в нее ветки шиповника, чтобы потом в чугунке поставить на огонь.
Неожиданно из леса доносится отчаянный детский крик, который заставляет Никиту схватиться за рукоять ножа, привязанного к широкому поясу в полотняном кожухе, и метнуться в лес. В считанные секунды он оказывается возле детей и видит, что прямо напротив, нагнув огромную клыкастую голову, стоит кабан.
- Бегите! – кричит Никита детям, но едва они пытаются это сделать, кабан бросается на них. Никита в прыжке перехватывает этот бросок. Его нож вонзается дикому зверю в спину. Взвизгнув, тот мощно взбрыкивает и клыками задевает правую ногу Никиты. Подоспевшие мужики палками сваливают кабана на землю и добивают его сильными ударами. Щетинистая туша еще с минуту бьется в конвульсиях, пока, наконец, не затихает.
- Вот это да! – еще не веря случившемуся и тяжело дыша, Никита дрожит всем телом. – Ё-моё, откуда он взялся?
- Димка, живой? – подбежавшая Полина горячо прижимает сына к себе. – Слава богу! И на кой ляд посылал их? – с укором смотрит на мужа. – Сам-то не раненый? – видит кровь, сочившуюся через порванную штанину. – Ну, вот, раненый, лечить надо.
- Зато с мясом теперь. Мужики, несите веревки, надо вытащить его отсюда. Ну, давай, лечи, что ли, - морщится от боли Никита.
У Полины большой узел лечебных трав. Она снимает лапоть с Никитиной ноги и засучивает штанину до колена, затем  настойкой из пузырька смазывает неглубокую рану, накладывает на нее сушеные листочки, обвязывает после этого чистой тряпицей и нашептывает заговор:
- В море, в океане, на острове Буяне стоит дом, а в том доме сидит старица. Ты, старица, приди к рабу Никите, вынь из раба Никиты жало смертное. Заговариваю раны колючие на руках, на ногах, на голове, на лбу, на затылке, на бровях и подбородке. Будьте вы, раны, на злом кабане, черном, сером, красном, рыжем, сидите, во веки веков не сходите…Никита, глянь, - Полина кивает головой в сторону шихана, - кажись, гости к нам.
С горы спускаются трое. Один, бородатый, с ружьем. По мере приближения все отчетливее становятся видны их лица – серьезные, с настороженностью в глазах. Одеты богато. В кафтанах и сафьяновых сапогах. Головы покрыты меховыми башкирками. Обозники собираются в кучу, мужики при топорах. Наконец, трое подходят совсем близко.
- Кто такие? – сурово, повелительно спрашивает бородатый.
- Государевы люди, - отвечает Никита. – А сами кто будете?
- Государевы, говоришь? – недоверчиво прищуривается бородатый. – Ну,  кони и быки – это знатно. А вот одежка худая для государевых людей…
- Да вы сами-то кто, какого полета?
- Не видите, что ли, какого мы сословия?
- Богатые не прячутся по горам, - смелеет кто-то в толпе. – Только разбойники шастают.
- Ну, если мы разбойники, - вскидывает бородатый ружье, - так и грабить будем вас!
- Охолонись, - приподнимает топор Никита, и вся толпа настораживается. – Не видишь, что ли, - крестьяне перед тобой. Едем с Курской губернии на земли новые, покровительство государево имеем. Вон и сохи в телегах, бороны, цепы молотильные…
- Да видим, видим, - смягчается голосом бородатый и о чем-то шепчется с дружками. – Почему издалёка едете? Земли там мало было?
- Мало-не мало, а тут послабление – отсрочка от податей на восемь лет, да от службы тоже.
- От службы? – оживляются шихановские.
- Ну, да – на три года.
- Эх, ты! – удивляется бородатый. – А мы вот не дождались этого счастья, дёру дали.
- Из беглых, что ли?
- Из них. Кто от службы, кто от помещиков.
- Почему бежали?
- А жить сладко надоело.
- Понятно. И давно?
- Да уж два года топчемся тут. Там и живем, -  бородатый показывает рукой на верхушку горы. - Мы тут вольные, сами себе хозяева.
- Много ли вас?
- Да порядком.
- На что живете?
- В лесах кормимся – зверье промышляем, птицу разную, ягоды собираем. Как богатые мимо едут - тут на Самару и на Бузулук пути - шерстим их маленько.
- Убиваете?
- Господь с тобой! – крестится испуганно бородатый. – Грех на душу не берем.
- Дела-а-а, - Никита снимает картуз и чешет затылок. – И никто не тревожит вас?
- Пока нет. Солью не поможете нам?
- Дадим соль, артельщики? – спрашивает Никита у своих.
- Дадим, - дружно отзываются те, - отчего не дать.
- Вот и славно, - радуется бородатый. - Гляжу, кабана завалили?
- Пришлось. Чуть детей не посёк.
- Тут осторожно надо, зверья много. Бойтесь волков. Ночевать-то здесь будете?
- Ага.
- Если хотите, дадим человека с ружьем.
- Благодарствуем, справимся сами. Костер разведем, сторожить будем…
- Ну, как знаете, если что – поможем, за нами не станется...
Легенда о разбойниках на Шихане, расположенном в пяти километрах от села Семеновки, отчасти подтверждается некоторыми находками. Учащиеся, краеведы Спиридоновской школы, под руководством историка Дерюгина А.В., в семидесятых годах прошлого века производили на вершине горы поверхностные раскопки и находили там холодное оружие, металлические предметы быта, полусгнивший дубовый гроб, оббитый тонкой медью.
Государственные крестьяне в России назывались «панцирными». Видимо, не только в силу определенных обстоятельств, связанных с государственным устройством и государственной службой, но и по причине некоторых льгот со стороны правительства, защиты и поддержки, что позволяло отдельным крестьянам-переселенцам встать на ноги и даже стать зажиточными.
По свидетельству 98-летней Манаковой Марии Дмитриевны, старейшей  жительницы Курманаевки, люди в деревне жили «посредственно», богатых было мало. Но они  все же были. Об этом, прямо или косвенно, свидетельствуют факты. Так, спасаясь от раскулачивания в годы Советской власти, надеясь, видимо, на возврат прежнего времени, некоторые из них прятали свои богатства куда подальше и поглубже. А кто-то – еще до революции, по неизвестным нам причинам. Один из жителей Курманаевки при строительстве дома обнаружил глубоко  в земле большой кисет с серебряными монетами дореволюционной чеканки. А в канун 230-летия села на улице Пролетарской в многометровой толще земли обрывистого берега реки Бузулук был найден настоящий клад старинных монет.
Кто из жителей первым его обнаружил, сказать трудно, скорее всего, подростки, потому что именно они начали интенсивные раскопки. К сожалению, размеры клада определить было невозможно – раскопали быстро и так же быстро унесли по домам. Применяли даже металлоискатели. К приезду милиции фактически уже ничего не осталось. Одни говорят, что были найдены шесть глиняных горшков, другие – восемь и даже десять. Очевидно одно – монет было много. Подросток, с которым мне пришлось разговаривать, уверял, что в каждом горшке с витиеватым орнаментом на боках находилось до 600-700 монет. Некоторые из них мне все же удалось увидеть. Они хорошо сохранились – номиналом в пять копеек, 1777 года, с вензелем императрицы Екатерины Второй. Подростки рассказывали, что в горшках встречались монеты и постарше…
Переселенцами были свободные от помещичьих уз казенные крестьяне, приглашенные правительством для освоения новых земель. Что же заставляло людей срываться с насиженных мест и ехать в далекие, неизвестные края? Надежда на лучшую долю виделась в больших льготах, предоставляемых государством. Что касается земли, то выделялось минимум 15 десятин на каждого члена семьи. Переселенцы получали безвозмездно от 50 до 100 рублей на семью, - деньги, надо сказать, для крестьян немалые. В лесистой местности – по нескольку десятков бревен на строительство дома, а в степной вместо леса – до 50 рублей на двор. Дополнительно всем давалась трехлетняя отсрочка в отбывании рекрутской повинности и отсрочка до восьми лет – в уплате податей. Большинству переселенцев выделялись безвозмездно конные подводы.
Близость к Бузулуку, целинные земли, богатые пастбищные угодья, озера, река – все это привлекало переселенцев. Сначала, как уже отмечалось выше, это были чуваши и мордва.
И.Я. Яковлев, основатель чувашской письменности на основе разработанного им алфавита, автор первых учебников на их родном языке, исследователь народного творчества и быта чувашей, писал: «Самое ценное и удивительное, которое сохранили чуваши до наших дней, самое великое – это язык, песни, вышивка».
Многие обряды, которые соблюдали чуваши, связаны с сельскохозяйственными работами – вынос семян в поле, моление об избавлении посевов от стихии и т.д. Вообще, их обрядовый календарь во многом походил на русский. Например, с православной Пасхой схож Ман Кун – «Большой день». И сегодня наряду с обрядами пасхального характера у чувашей сохраняются поминальные обряды на могилах умерших – Калан мун.
Чуваши славились песнями. Они самобытны, построены на глубоких чувствах – как словами, так и музыкой. В них нет ничего циничного, грязного, а чувашская речь избавлена от бранных слов.
У чувашей три этнические группы – вирьял (верховые), анатри (низовые) и анат-енчи (средненизовые). Курманаевские чуваши, как и бузулукские, относятся, скорее всего, к анатри. Национальная одежда в 18-19 веках была неприхотлива.
Белье изготавливалось из льна и поскони, верхняя одежда – из шерсти. Белье обязательно украшалось вышивкой, а нитки пропитывались растительными настоями разных цветов. Наиболее любимые – красный и черный, их оттенки, а также – зеленый, желтый и синий.
Особенно смотрелась с вышивками женская одежда. Рубашка из домотканого белого холста (анат-енчи) – основа костюма. Нагрудная часть вышивалась узорами сунтак и кеске – символами небесного огня, светил, небосвода, гор, а подол – геометрическими узорами или просто чередующимися полосками. Со временем национальный костюм стал отодвигаться на задний план. Из повседневной одежды он превратился в праздничный, а в нынешние дни его можно увидеть разве что в музее, или на участниках народных коллективов художественной самодеятельности. Жаль, конечно, но время бежит вперед, меняются вкусы, нравы, соответственно – одежда.
Не менее яркой и самобытной была одежда и представителей мордовской национальности, которая тоже не обходилась без вышивки. Использовались обычно шерстяные нитки, реже шелковые или бумажные красного, черного или темно-синего цветов.
Женщины носили льняную или посконную (конопляную) рубаху, сшитую под тунику, и верхнюю белую распашную одежду, плетенную из лыка обувь, ременные оборы. Был обычай обертывать ноги онучами, чтобы они выглядели толще. Так диктовала мода.
Рубахи и штаны для мужчин шили из домотканого холста, или сермяги. Рубахи носили навыпуск, подпоясывались самодельным пояском, или ремнем. Зимой носили овчинные тулупы, шапки-ушанки или малахаи.
У мордвы два подвида – эрзя и мокша. Говорят они на близкородственных, но разных языках финско-угорской группы. Эрзя больше схожи со славянами, а мокша в чертах лица имеют что-то от татар-монголов – они кареглазы, высокоскулы и приземисты (видимо, такая ветвь пошла от «общения» с Золотой Ордой).
По итогам переписи 1879 года в Бузулукском уезде проживало русских более 83 процентов от общего населения, мордвы – 7,4 процента, чувашей – 2,5, татар – 2,1, башкир – 2, украинцев – 1,9 процента. Со временем чуваши, мордва и другие народности в своей культуре, одежде, быте и речи сблизились с русскоязычным населением, которого в Курманаевке тоже стало больше, «обрусились», хотя самобытность все же сохранили

Жили «по-черному», ходили в лаптях,
                в поле рожали и венчались в церквях

Пришлые люди из дальних губерний, разумеется, принесли свою культуру, быт и речь, однако все они, представители разных национальностей,  имели общие славянские корни, поэтому довольно быстро приспособились друг к другу, и возникла одна общность, для которой многое стало единым и в культуре, и в быту, и в речи, и в образе жизни вообще. Это стало характерным практически для всех деревень, возникающих одна за другой на территории нашего региона…
 …Одежда жителей конца восемнадцатого века мало претерпела изменений вплоть до начала девятнадцатого века.
- Мы одевались скромно, по рассказам старших, - так же, как и раньше, - вспоминает 90-летняя Кузьмина Елена Павловна. – Если зимой, то мужчины носили сермяжные штаны, теплое нательное белье, шерстяные рубахи, поверх – овчинный полушубок. Тулупы надевали, когда ехали на санях куда-то далеко. А летом они надевали легкие штаны, длинные, почти до колен, рубахи, подпоясывались какой-нибудь веревочкой, а кто и ремешком. Женщины летом ходили в ситцевых платках, длинных юбках и кофточке, зимой также одевали полушубки. Я застала время, когда и мужчины, и женщины ходили еще в лаптях.
Летние лапти были легкими, плетенными на ступню, осенние – с толстой подошвой, плетенные чуть ли не до колен, под которые сначала наматывались теплые портянки. Носили лапти и зимой, но редко, для сильных морозов и большого снега надевали валенки – в Курманаевке, как и в Лабазах, было развито пимокатство.
Потом появились башмаки – мужские и женские, чоботы (полусапожки) и сапоги, изготовленные из кожи. Резиновые галоши - в начале двадцатого века. Покупали их в Бузулуке, где дважды в год проходила ярмарка – Петровская 29 июня и Покровская 1 октября. На ярмарках можно было купить домашнюю живность, утварь для хозяйства, одежду, обувь, керосин, деготь, мел, веревки, косы и т.д. Работали магазины. Самые дешевые товары были у купца Крюкова.
Дома в Курманаевке отапливались дровами, большим подспорьем был кизяк. Делался он из навоза крупного рогатого скота, навоз в течение зимы вывозился с подворий и складировался в кучи где-нибудь на задах. Весной, когда становилось достаточно тепло, кучу разбрасывали в стороны, разваливали, образуя большой круг. Поливали его водой и заводили  лошадей (но мяли, случалось, и ногами). Стоит человек в центре круга и гоняет  лошадей. Через некоторое время их останавливает, а круг, распластанный лепешкой, поднимают со всех сторон вилами – ближе к середине. Затем погоняла вновь водит лошадей, до тех пор, пока навозная масса станет достаточно вязкой.
Главный процесс – изготовление кизяка. Делался он кирпичиками, размерами примерно сантиметров 30 в длину и сантиметров 15 в ширину каждый. Использовались для этого деревянные станки с двумя-пятью формами и парными ручками на концах.
Кладется такой станок на широкую доску, периодически поливаемую водой из ведра или просто обрызгиваемую веником. Один человек накладывает в формы готовый навоз, другой взбирается наверх и слегка утрамбовывает его ногами, убирая ими по ходу излишки.
Затем оба человека с обеих сторон берутся за ручки станка и резко стаскивают его с доски, удерживая в вертикальном положении. Несут торопливо, чуть ли не бегом, чтобы навоз не вывалился из форм. В определенном месте, метров за десять-пятнадцать от круга, станок после короткого и быстрого взмаха шлепают плашмя на землю, той стороной, на которой проходила утрамбовка, так же резко, уже за обе ручки, выдергивают вверх, оставляя ровные, аккуратные кирпичики.
За три-четыре дня при постоянном переворачивании они подсыхают. Заготавливали кизяк по нескольку тысяч штук на каждый двор, а работали артелями, объединившись семьями. Так же делался и саман – основной строительный материал, только использовалась глина, в которую подмешивалась мелкая солома. А станки были на порядок больше. И тяжелее было вдвойне. Всю эту работу – и с кизяком, и с саманом – знаю не понаслышке, не из книг, в свое время мне тоже пришлось участвовать в их изготовлении.
Кизяк долгое время наравне с дровами являлся основным топливом для печек, а позже – и для голландок. Печь в доме играла важную, многоплановую роль. Она и согревала, и готовила пищу, и сушила одежду, и лечила от многих хворей, была настоящей здравницей. Люди моего поколения наверняка помнят свое детство - зимой, наигравшись на улице, замерзшие, продрогшие, мы взбирались на печку, прижимались к теплым кирпичам, и сладостно, умиротворенно становилось не только телу, но и душе. А щи, пироги, тушеная картошка и прочие кушанья, приготовленные в печи, отличались особым ароматом, особым вкусом, особой пользой для человека.
Сначала в Курманаевке была одна улица – Пролетарская (в прошлом Большая). Потом появились Степана Разина (Курмыш), Крестьянская (Сторновая)…В 1867 году в селе насчитывалось 1632 жителя, из них русских – 766, мордвы – 668, чувашей – 194, татар – 14 человек. Как видно, во второй половине девятнадцатого века русских и мордвы уже было значительно больше.
На улицах, в основном, стояли глинобитные  (саманные) дома, названные «курными», то есть черными, поскольку печи к них топились «по-черному», когда дым выходил через отверстие в стене. Позже стали делать трубы в крышах, которые крылись соломой, кугой и прочей растительностью, иногда – землей или глиной. В ненастную погоду крыши протекали. Внутри стены домов штукатурились глиной, белились водным раствором, приготовленном на меле, но это позже, когда отопление стало «белым».
Конечно, без сажи на стенах не обходилось. Особенно в банях. Обычно дымоход делался в крыше предбанника. Он был широким и дощатым. В самой бане из больших огнеупорных камней (остатков Мирового океана) складывалась топка, на которой устанавливался большой чугунный котел, вокруг – крупные голыши. Когда баня топилась, дверь открывали, и воздушной тягой дым подавался в предбанник, в трубу.
Парились, в основном, березовыми вениками, но были и дубовые, крапивные. Последние хорошо помогали при разных заболеваниях кожи. Банный дух того времени, его целебные свойства не сравнять с нынешним – все делалось из природного материала, и топилось тем же, дровами и кизяком. Главное было – не угореть. Для этого хозяева старались выждать время, чтобы баня «отдохнула». Ну, а те, кто нарушал это правило, подвергали себя опасности для здоровья и даже жизни. Однажды, будучи еще подростком, автор книги, например, испытал, что такое угар. Обошлось потерей сознания, нашатырем, приведшим в чувство, и головной болью после этого. Бани «по-черному» у некоторых жителей села сохранялись долго - вплоть до 70-80 годов прошлого века…
Помню из детства такой эпизод. Отец с дедом «завалили» бычка. Разделали тушу, и все внутренности тоже пошли в пищу. Кроме мочевого пузыря, который мы  с братом, с подсказки старших, тщательно протерли в золе и промыли. Стал он прозрачным и тонким. Тогда еще редко заезжал в село сырьевщик, или, как мы называли его, «тряпичник» - человек, привозивший на лошади, запряженной в рыдван, всякую полезную мелочь в обмен на старую одежду и обувь.
Среди этой мелочи были и детские забавы – глиняные, с обжигом, свистульки, разноцветные шары, всякие игрушки, сладости. Поэтому  свистульки мы вырезали из дерева сами, игрушки делали родители, а шары надували из бычьих пузырей. Отец говорил, что раньше они использовались в окнах домов – натягивались вместо стекол. Тогда мы не верили, однако оказалось, что это правда. Окна в домах были маленькими, и они действительно затягивались бычьими пузырями.
Избу, как правило, делили на две половины – прихожую (теплушку) и горницу, которую называли передней. В прихожей, если была зима, держали народившихся телят и ягнят. Позже стали строить «омшаники» - утепленные глинобитные сарайчики, куда в холодное время года сгоняли весь домашний скот. К избам пристраивали сени (сенцы), чуланы. Здесь часто складывали штабелем дрова и кизяк – на короткое время, пока не кончатся, потом с улицы заносили новую партию. Тут же на стенах висела конная упряжь.
В больших сундуках хранили печеные хлеба, крупы, сахар и другие продукты питания. В отдельных ящиках хранилось соленое сало, а к потолку подвешивались бараньи тушки, свиное мясо.
Сундуки стояли и внутри жилого помещения. Они наполнялись одеждой, тканями, обувью, целебными травами и прочим. Изготавливались сундуки из дерева, обшивались снаружи узорами из медных полосок и железа, имелись даже «музыкальные» замки – при открывании ключом издавали определенную мелодию. Таких сундуков сейчас, пожалуй, уже не найдешь, а вот позднего образца – деревянные, с округлой верхней крышкой, без каких-либо украшений – до сих пор стоят в некоторых современных домах (в сараях, конечно), и в них по-прежнему хранятся продукты, чаще всего, мука и зерно.
Иконы ставились в каждом доме, обязательно в переднем углу. Иконы обрамлялись небольшими занавесками с вышитыми узорами. Узорчатыми, с яркими вышивками, которые почитали и мордва, и чуваши, да и русские тоже, делались пододеяльники, наволочки на подушки, кроватные покрывала. Изготавливали всю эту красоту на пяльцах – двух кольцах, между которыми зажималась внатяг материя. Пяльцы сначала мастерили из ветляных прутьев, потом из тонкой фанеры и уже гораздо позже – из легкого хромированного металла, но последние, конечно, делались в специальных цехах городов, а продавались в купеческих лавках Бузулука.
В домах зажиточных хозяев были отдельные небольшие комнаты, предназначенные исключительно для молитвы. Здесь находилось все необходимое для моления – образа, аналой, молитвенные книги, просфора Пресвятой Богородицы, которой приписывали благодатную силу и ставили во время трапезы  на стол, а по бокам подсвечники с восковыми свечами. У бедных крестьян домашнее освещение ограничивалось сальными свечами, на худой конец – лучинами…
В каждой избе на полах лежали рогожки. Со временем появились ткацкие станки. Примечательно, что и в Курманаевке, и в окрестных селах сырьем для ткачества служил не только лен, но и тростник. Применялась особая технология. В 1863 году в Самаре проводилась первая губернская ярмарка, на которой выставлялись изделия ткачества из некоторых сел нашего района (тогда Бузулукского уезда). Известно, например, что лабазинская рукодельница Елена Семенова была отмечена в номинации «Тканье льняной холстины».
Трудолюбие воспитывалось в крестьянских детях с малых лет. В народной педагогике складывались свои приемы воспитания. У девочек на первом месте стояло обучение домашнему мастерству. Их учили не только готовить еду, но и прясть на самопрялке, вышивать, шить рубахи и вымачивать холсты, а к семнадцати годам – ткать. Ценилось владение всеми стадиями обработки льна на волокно (таскать, стлать, мять, трепать, спускать, чесать), знание сортов холста, умение подобрать гребни на станке. Мастерство вязания и ткачества передавалось от поколения к поколению, и если ткачество со временем утратило свою актуальность, то вязанием занимаются и сейчас. Мальчиков к серьезной работе допускали лет с 8-9. Они пасли скот, убирали навоз со двора, учились косить траву, пахать, сеять. А лет с 10-11 вили «оборки» - бечевки для лаптей, поводки для лошадей, в 15-16 умели плести лапти, обрабатывать кожи.
Крестьяне были расторопны и сметливы. И станки ткацкие ладили сами, и лапти плели, и косы под «крюк» делали, то есть, такие косы, на древко которых прилаживались зубья или грабли, чтобы скошенный хлеб не путался и одновременно с косьбой сгребался в рядки. Для детей мастерили санки на широких полозьях, которые вытесывали топориком из дуба, а чтобы их слегка закруглить, выпаривали в бане, в котлах с горячей водой, потом загинали. Зимой полозья обливали на морозе водой до тех пор, пока они не покрывались толстой ледяной коркой. Делали таким образом и ледянки из плетенных лукошек.
Обстановка в крестьянском доме была скромной. Из мебели – деревянный длинный стол, скамейки-лавки, табуреты, сундуки. За столом перед каждой трапезой осеняли чело крестным знамением. Были кровати, на которых устраивалась постель, состоявшая из перины, накрываемой холщовой простыней. Постель наряжали в праздники, на каждой – по нескольку подушек, набитых куриным или гусиным пером. Спали и на широких лавках – полатях, накрываемых войлоком, иные подкладывали тулупы, но чаще всего ими укрывались, особенно в сильные морозы.
Для новорожденных младенцев изготавливались колыбели – люльки, которые крепили к потолку на супони. Примечательно, что подвесные люльки существовали вплоть до 60-70-х годов прошлого века. Автор книги, ваш покорный слуга, тоже покачивался младенцем в такой кроватке и даже, верьте-не верьте, помнит отдельные моменты своего обитания в ней.
Случалось, рождение ребенка происходило прямо в поле, во время уборки хлебов или сенокоса. И это было характерно для прошлого времени. В последней моей книге «Подвижники» публикуется очерк о В.И. Гадушкине, бывшем первом секретаре Бузулукского горкома партии, Почетном гражданине города. Родился он 22 июня 1936 года в поле во время сенокоса. Бабушка, принявшая роды, вытерла орущий комочек фартуком. Мать накормила, запеленала во что пришлось и через некоторое время продолжила работу. Что это – героизм, жертвенность, легкомыслие? Для нас сегодня такие роды, наверное, на грани легкомыслия и преступления. А тогда  считали, что это естественная необходимость, как бы норма, поскольку так надо было и так, главное, считалось правильным – ведь сенокос, разумели, жатва, которые год кормят.
…Вы не задумывались, отчего эти люди из прошлого, испытавшие и повидавшие всякого на своем веку, страдающие от разных болячек и должные, казалось бы, уже уйти, все же не теряют бодрости духа, доживают до глубокой старости, а нынешние, еще относительно молодые и не такие уж голодные и холодные, но уже больные, квелые, рыхлые, увязли в проблемах и умирают в расцвете сил?
Мы часто сетуем на плохую экологию, превратности современной жизни. Все это так, однако, по большому счету, наверное, не главное. Главное – в корнях, в той семейной педагогике, которая ложится в основу характера.
И чем она, эта педагогика, проще, чем насыщеннее трудом, испытаниями и добродетелями, тем крепче человек – физически и духовно. Если задуматься, жизнь на самом деле дается для страданий, чтобы постигался ее истинный смысл…
…После уборки обычно играли свадьбы, венчались в церкви. Любопытно обозначить, по рассказам старожилов и материалам исследователей, некоторые моменты того, как все это могло происходить, например, в конце девятнадцатого-начале двадцатого веков глубокой осенью в крестьянских семьях среднего достатка. И вновь, уважаемые читатели, наберитесь терпения и ознакомьтесь с пространным, но интересным, надеюсь, повествованием.
… Дом жениха. Празднично украшенный поезд из нескольких саней готов к поездке в церковь. Приглашенный народ заходит в дом. Родители жениха становятся в переднем углу с иконами в руках, дружки подводят к ним сына. Девушки поют:
- Громы-то прогрянули,
Часты дождички пробрызнули,
Благословляется чадо милое
У своего родимого батюшки,
У своей родимой матушки!
Благослови-ко, родимый батюшка!
Благослови-ко, родимая матушка!
Во путь меня, во дороженьку,
Во церковь Божию-матушку,
Ко звону колокольному.
- Благословите, батюшка, благословите, матушка! – обращается жених к родителям.
После их ответного слова и крестного знамения он целует иконы. За это время, пока благословляют жениха, наряжают сани невесты. К дуге и оглоблям привязывают лисьи хвосты, разноцветные ленты, на седалище укладывают бархатные подушки, на спинку накидывают тонкий ковер.
Наряжают невесту. Поверх летника надевают ей подволоку, сшитую из белого шелку и обрамленную по краям золотыми нитками. В уши вдевают серебряные продолговатые серьги, на шею вешают бусы. Заплетают косы алыми лентами, ноги обувают в чоботы – полусапожки из телячьей кожи с заячьим мехом внутри. Румянят лицо…
Но вот жениховские сани подкатывают к невестиному дому. Около дома вся деревня, и старые, и малые. Высокие ворота на запоре, во дворе никого, только собака, привязанная к будке.
- Ребята, на штурм! – кричит кто-то из молодых парней, и они, взбираясь друг другу на плечи, переваливают через ворота, и вот уже десятки ног топотом оглашают крыльцо и сени.
В горнице поставлен стол, застланный длинной, до пола, скатертью, за столом – две женские фигуры, укрытые материей. По обе стороны сидят подружки невесты. Жениховская сторона выставляет на стол увесистый каравай хлеба, но девушки весело и звонко говорят:
- Ах, вы, дружки конопатые, черти полосатые, не дадим невестушку в обиду, продавать не станем за ковригу!
- А так? – дружки наливают в стаканы вино, которое девушки выпивают и так же звонко отвечают:
- Наша невеста слаще вина, продавать не станем, напоите нас хоть до дна!
- А вы покажите невесту, может, и не стоит ее выкупать?
- А вы угадайте, где тут она.
- Как угадать-то?
- Ножки ее в чоботах, коли снимете один – невестушка ваша!
 Дружки и другие с жениховской стороны кидаются под скатерть, стараясь наощупь угадать и ухватить заветную обувку невесты, но получают отпор – деревянными колотушками, приготовленными девушками на этот случай. Дружки отступают и вынимают тогда из карманов кисеи, полные медными монетами.
Сначала по монетке, потом по две, по три – неподкупны подружки, не продают невесту. Даже после того, как дружки кидают на стол кисеи целиком. Тогда они отходят к родителям жениха, о чем-то шепчутся с ними, потом решительно подходят к столу и кидают два серебряных рубля, говоря при этом нарочито сердито:
- Уж если и этого мало, можем повернуть обратно – кони застоялись, жених заскучал, может, другую ему найдем.
Подружки молча и сноровисто сгребают все деньги со стола в глубокую чашку и сдергивают с девушек накидки:
- Продана!
Невеста – прелесть! Жених озаряется  улыбкой и подходит к ней, берет за руку, подводит к своим и ее родителям. Те благословляют молодых на венчание…
…Молодые входят в церковь, а дружки остаются стеречь коней, чтобы кто-нибудь из лихих людей не сделал бы чего дурного.
В церкви народ. Путь от дверей до амвона свахи устилают разноцветными кусочками материи, а место перед амвоном – алым бархатом. Священник надевает на головы молодых высокие венцы, подобные коронам, возводит их на амвон, и они стоят у царских дверей, перед иконами, которыми благословили их родители, поставленными на алтарный иконостас. После главной венчальной речи, произнесенной батюшкой, на клиросе певчие поют «многие лета» новобрачным.
- Волею божию, чада мои, велю вам в церковь ходить и молиться за упокой почивших и здравие живущих, - наставляет батюшка, - слушаться духовников, хранить и блюсти посты и праздники, подавать милостыню страждущим и убогим, жене – подчиняться мужу, а коли не так – повелеваю мужу палкою учить ее, как подобает главе семейства.
Басом говорит священник. Голос его торжественен, и пробирает он по всему телу. Стоят от волнения молодые ни живы, ни мертвы.
Батюшка соединяет их руки и повелевает им скрепить союз поцелуем, после чего невеста в знак повиновения припадает к ногам жениха и касается челом его сапога. В ответ он обещает свое покровительство и защиту. Батюшка подает молодым чарку с вином. Сначала отпивает жених, потом невеста. И так три раза.
- Поздравляем! – молодых окружают родственники. – Совет вам да любовь! А священник разламывает пополам хлеб, поданный одной из свах, и возвращает ей половинки для передачи отцам обоих семейств, как символ родственной приязни:
- Живите дружно, как зерна одного колоса!
При выходе из церкви молодых осыпают хмелем и семенами льна. Кто-то нарочито дергает невесту за рукав, будто желая разлучить ее с суженным, однако она прижимается к нему, давая понять о своих твердых намерениях быть с ним навечно.
Но вот свадебщики прибывают к дому жениха. Потешники играют на разных инструментах. Открываются ворота, и сани с молодыми въезжают во двор. Из дома выходят родители жениха, в руках отца – хлеб-соль, у матери – икона. Молодые подходят, молятся и трижды отдают поклон. Вкусив хлеба-соли и приложив уста к иконе, заходят в дом. 
- Проходите, гости званые, - приглашает хозяин, - проходите, сваты дорогие. Погуляем за добрую, согласную жизнь наших детей!
Столы поставлены в горнице и прихожей  – от жарко натопленной печки тепло, специальные люди поддерживают огонь, подбрасывая по надобности дрова и кизяк. На столах не шикарно, но прилично, все-таки свадьба – студни, гуси и куры жареные, щи говяжьи, сомята и щуки отварные и жареные, пироги с рыбой и яйцами, мясо отварное кусками, каши, кисель на сушеной малине, компоты, в больших бутылях брага и самогон, поллитровки водочной настойки, купленные в городе.
Молодых сажают за стол в передний угол, под образа. Рядом дружки и подружки, родители с обеих сторон. Первые тосты произносят отец и мать жениха. Потом поздравления – от родителей невесты. Гости интересуются у них, с каким приданым их дочь входит в родительский дом жениха.
А приданое такое, ответствуют те, - телка, пять овец, десять рублей деньгами, пуховая перина и другое белье к супружескому ложе, посуда разная, помимо всего, - сундук с женскими одеждами и галантерейными принадлежностями.
После третьей чарки с обеих сторон дарят новобрачным деньги – от трех до двадцати копеек серебром, после пятой чарки – новобрачные дарят родственникам обеих сторон подарки, кому рубаху, кому штаны, кому платок или отрез льняной ткани.
На улице уж вечереет, и свахи отправляются в летник, стоящий во дворе. Здесь холодно. Посредине обустроен топчан, на который сначала укладывают сорок ржаных снопов, приготовленных с урожая. Потом – невестину перину, которую застилают белыми простынями. Поверх накидывают одеяло и овчинные тулупы.
Молодых приводят сюда и оставляют одних. Через некоторое время к дверям летника подступают дружки и свахи, стучат громко и спрашивают у жениха, чего, мол, передать гостям.
- А то и передайте, - ответствует жених, - что невеста, а мне жена, - в полном порядке! Вот оденемся сейчас и придем, а свахи сами учинят контроль моим словам.
Свахи, учинив контроль, появляются в доме и сообщают гуляющим добрую весть о непорочности невесты…

Трудами осваивалась земля,
                трудами поднималась деревня

Напомню, что на карте Самарской линии крепостей 1771 года значилось, что степи между рекой Самара и рекой Яик к «человеческому извороту», то есть, к хозяйствованию, непригодные. А в экономических примечаниях на деревню Курманаева при генеральном межевании земель Оренбургской губернии в 1811 году говорилось, что здешняя «земля грунт имеет серопещаной, местами солонцоватой».
Надо полагать, к составлению этих документов привлекались люди, которые имели какое-то представление о почвоведении, однако они не были исследователями, и свои выводы, главным образом, делали на основе визуальных осмотров степей. А первым серьезным почвоведом оренбургских степей на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков был Эдуард Александрович Эверсманн – натуралист, исследователь, естествоиспытатель. Главный тип почвы степей, по результатам его исследований, - чернозем, в разной степени насыщенный гумусом.
Эверсманн пришел к определенным выводам о происхождении чернозема. Признавая, что степи в прошлом покрывались Мировым океаном (морскими бассейнами), он пишет в «Естественной истории Оренбургского края»: «По мере того, как вода сбывала, илистая почва порастала свойственными ей травами, и именно, прежде всего, солянками; вода продолжала более и более сбывать обширные илистые степи, кои в течение веков, а может быть, тысячелетий, от ежегодно умирающей и возобновляющейся растительности покрылись слоями тука, или чернозема, Таким образом, почва сделалась способною питать и другие растения; травы начали расти роскошнее, и через это самое образование чернозема ускорилось».
Отличительным признаком «плодоносных степей» Эверсманн считал два вида ковылей – перистый и тырсу. Первый из них, «будучи повиднее, покрасивее, покрывает степи долгим, пушистым пером своим в мае и июне, второй зреет в июле и августе, у него перо простое, непушистое: где только растет ковыль, там должен уродиться и хлеб».  Не осталось без внимания ученого и такое свойство степных почв, как зависимость их мощности от абсолютной высоты. Он первым отмечает, что с высотой мощность черноземов увеличивается, а в низкой степи, напротив, плодородный слой становится более тонким.
Земли вокруг Курманаевки относятся к району Бузулукского (Мелового) сырта (предуральская степная сыртовая провинция), где почвенный покров представлен сочетанием среднегумусных (обыкновенных) и малогумусных (южных) черноземов.
Под лесами развиты оподзоленные черноземы и темносерые лесные оподзоленные почвы, более темные и богатые гумусом, чем обыкновенные и южные черноземы. В безлесных местах обычно встречаются пятна солонцов с обедненным разреженным травостоем…
Все эти «премудрости» первым жителям Курманаевки  были, конечно, еще неведомы. Распахивали свои десятины, где придется, а позже – где указывал землемер. Тем не менее, несмотря на некоторую обедненность почв (по сравнению с другими регионами),  первые урожаи были неплохими.
По сведениям, опубликованным в книгах И. Красноперова – «Самарская губерния», П. Соколовского – «Экономический быт России», к началу девятнадцатого века в Самарской губернии зерновые давали по сто и более пудов (15 и более центнеров) с десятины, а в иных местах Бузулукского уезда – по двести пудов.
Господствующим культурным злаком являлась пшеница (основные типы – Русская, Перерод, Саксонка, Белотурка). Пшеницей засевалось до 40 процентов посевной площади, остальная площадь занималась рожью, овсом, ячменем, полбой, гречкой, горохом, льном и картофелем. Кроме того, выращивались бахчевые, подсолнечник, конопля и табак. 
Табак культивировали невысоких сортов – махорку или рубанку. В Курманаевке, да и в других селах некоторые жители выращивали его вплоть до середины двадцатого века.
Переселенцы представляли различные губернии, но особенности выращивания хлеба различались только в деталях, а к условиям климата оренбургских степей крестьяне приспособились быстро. Простая, на первый взгляд, технология уборки состояла из многих приемов, с учетом зерновых культур, сроков созревания и т.д.
Старожилы Курманаевки, с кем пришлось разговаривать (о них дальше по книге), сохранили в памяти рассказы своих отцов и дедов, и по крупицам, по деталям сложилась следующая картина, характерная, кстати, и для некоторых других регионов России.
Убирали зерновые серпами и косами. Жали или косили в зависимости от того, какой уродился хлеб. Если рожь, например, выросла высокой и густой, или полегла от ветров, или сорная, то жали серпами. Большую роль играла влажность зерна. Обычно крестьяне уборочный день начинали рано, по росе. Зерно было влажным, не осыпалось, поэтому применяли косы. Ближе к полудню, когда массив подсыхал, - серпами. Так поступали и по отношению к перезрелым хлебам.
Менялись и виды кос. Утром, когда влажно, косили косой под «крюк». Были другие косы – «литовка», «горбуша». Ячмень часто жали недозрелый, поскольку зрелый осыпался. Потом расстилали на гумне для сушки и дозревания. Журнал Вольного экономического общества сообщал, что ячмень в Оренбургской губернии жали «всегда в прозелень, для того, что у спелого солома и колос пополам ломятся и спадают».
Овес и горох, в основном, косили, но если в хороший год овес вырастал густым, высоким, то его жали серпами. Сжатые колосья хлебов оставляли в поле для просушки – при хорошей погоде. Увязывали в снопы, укладывали в копны, а после на телегах перевозили на гумно, где расстилали и молотили цепами. Для гумна выбирали ровную площадку, утаптывали ее, поливали водой и после некоторой просушки вновь утаптывали, так делали до каменистого состояния.
Молотили колосья, в основном, осенью, уже после уборочных работ. Часть зерна (процентов тридцать) шла на семена для будущего года, остальное распределялось так – две трети шло на пропитание (мололась мука), треть готовилась к продаже. Это в лучшем случае. Все зависело от урожая.
К числу поздних осенних работ относилась уборка и обработка льна и конопли. Коноплю начинали убирать обычно в конце сентября-начале октября. Снопы вымачивали в озере или речке – целый месяц, после просушивания мяли. Крестьяне знали, что затягивание сроков уборки конопли грозит потерей ее масличных качеств, а прядильное сырье сохранялось и в случае наступления морозов и выпадения снега.
Забегая вперед, отметим, что в 30-40-х годах прошлого века уборка в нашем районе, стало быть, и в курманаевском колхозе «Победа», велась, в основном, звеньями. При работе комбайнами в состав каждого звена входили один комбайн, два трактора и одна водовозка с лошадью. Два-три человека обеспечивали вывозку намолоченного зерна, один человек – выгрузку из бункера.
При работе сноповязалками звено состояло из одной сноповязалки (тракторной или конной), в него входили машинист, два тракториста, один погонщик лошадей  и один стасковальщик снопов, которые сгребали колосья ручными граблями и складывали снопы в крестцы.
При работе лобогрейками звено состояло из одной лобогрейки, которую обслуживали два человека, 5-6 вязальщиц, укладывающих снопы в крестцы и сгребающих колосья ручными граблями; в случае, если лобогрейка приводилась в движение трактором, то к трактору добавлялись четыре лобогрейки, а вязальшиц было уже 12-16 человек.
Для скирдования выделялись 4-6 фургонов или рыдванов, 6-10 скирдовщиков. Молотильня бригада состояла из 25-35 человек, выделялись 3-4 лошади для блакировки соломы и мякины, 2-3 лошади для подвоза воды и отвоза отходов от сортировки.
Устанавливались дневные нормы на каждый вид работ: косовица комбайном – 15 гектаров, конной лобогрейкой – 5 гектаров, для сцепов лобогреек на тракторе – 22 гектара, для трактора со сноповязалкой – 10 гектаров, конной сноповязалкой – 6 гектаров. На молотьбе молотилкой МК 1100 – 20 тонн, МК 900 и БДО 34 – 16 тонн.
Оплата труда производилась по нормам. При перевыполнении норм на лобогрейках, сноповязалках и на скирдовании устанавливалась 10-процентная надбавка трудодней к основному сдельному расценку за каждый перевыполненный гектар с соблюдением хорошего качества работ.
…Но вернемся к девятнадцатому веку. В конце жатвы крестьяне убирали овощи. Морковь, свеклу, редьку, репу, предварительно высушив, складывали поленницами и кучками в глубоких погребах. Солили на зиму огурцы, квасили капусту, свеклу.
Особое слово о картофеле, который начали выращивать у нас где-то в конце восемнадцатого века. Вообще в России он приживался тяжело. Консервативно настроенные крестьяне никак не хотели выращивать «земляные яблоки», как назвали они картофель. В ответ на насильственное введение посадок даже устраивали «картофельные бунты», подавляемые войсками. По достоинству этот продукт был оценен только во второй половине девятнадцатого века. Не стали исключением в этом плане и крестьяне деревни Курманаева.
Переселенцы, имея статус государственных крестьян, объединялись в общины, которые в России были доминирующей формой  хозяйствования, вплоть до столыпинских реформ. Общинные отношения, несмотря на некоторую уравниловку, имели немало плюсов. Была ответственность друг за друга и друг перед другом, была взаимовыручка. При общинных отношениях большую популярность имели так называемые «помочи». Самые тяжелые домашние работы выполнялись сообща, артелью – сегодня помогали одной семье, завтра – другой и т.д. Делали кизяк, саман, рубили дрова, строили дом, убирали хлеба, причем, случалось так, что помощь возникала стихийно.
Русский писатель Н.Н. Златовратский вот так описывал  «помочь» с участием женщин-жниц: «…каждая усердно жнет на своей полосе. Но вот одна, здоровее, моложе, проворнее, раньше других кончила свою полосу, и вдруг, вместо того, чтобы идти отдыхать, благословляя бога за «скорость» своей работы, она молча, как будто на свою собственную, переходит на полосу своей запоздавшей соседки и начинает «дожинать» с нею вместе. Вдвоем они, конечно, скоро кончат и, дожав, обе уже переходят на полосу третьей соседки. Втроем они еще скорее дожнут, и все три переходят к четвертой…».
Каждая «помочь» завершалась, как правило, угощением, которое выставлял тот, кому помогали. (Кстати, такой общинный коллективизм сохранился у деревенских до конца прошлого века, да и сейчас иногда проявляется в жизни). Крестьяне, несмотря на тяжкий труд, не поддавались унынию, не утрачивали душевных качеств, во время массовых кампаний были дружны и нередко пели песни…
…. - Полина, квасу! – просит Никита, утирая потное лицо рукавом.
Июнь. Жарко. Сенокос. Косят артелью, в один стан, укладывая травы около пруда. В шалашиках, сделанных из ветлы, можно спрятаться от палящего солнца. Здесь же хранятся продукты, напитки в кувшинах, закопанных в землю. Самое время полдничать, и женщины расстилают для трапезы полотняные скатерти.
- Никита, может, эрян?
- Не-э, квасу!
Квас настоян травами и листьями дикой вишни. Пьет Никита жадно, услащая нутро ядреным напитком.
- Хорошо! – крякнув, отрывается от кувшина. – Искупнемся? – спрашивает весело. – Артель! – зовет. – Айда купаться!
- Айда! – откликаются артельщики. И верхняя одежда скидывается на траву. Визжат от радости ребятишки, бегут, не дожидаясь взрослых, к воде.
- А ты? – спрашивает Никита  у жены, стягивая с себя рубаху и обнажая крепкое мускулистое тело.
Полина склоняет голову набок, стягивает платок с головы. Руки, потянувшиеся к пуговичкам летника, останавливаются на полпути.
- Какой ты у меня…
- Какой? – смеется Никита, улавливая настроение жены.
- Ну, такой…
- Ну, какой? – он шаловливо дотрагивается пальцем до кончика ее носа.
- Ну, такой…хороший, - застенчиво отвечает Полина. – Ладно, иди уж.
Купаются недолго. Мужчины из воды – прямо к шалашикам. Жены – следом, чтобы взять верхние одежды и отойти в кусты, где  выжимают исподние рубахи, приводят себя в порядок. После трапезы отдыхают. Кто-то из женщин начинает песню, которую подхватывают остальные:
- Маленькой мальчишко в горенке сидел.
Во горенке сидел, сам свое горе терпел.
Сушил, крушил сердце – знаю, для кого,
Знаю, для кого, для любезной своей.
Там моя любезная далече живет.
Далече, далече, меж гор высоко.
Там место прекрасно, приятен дух несет,
Схожу я ко Аннушке, спрошу сам ее:
Скажи, скажи, Аннушка, любишь али нет?
Ежели ты любишь, возьму я за себя,
Ежели не любишь, убью я сам себя.
Сам себя убью, во сыру землю пойду,
Буду я, молодчик, во сырой земле лежать.
Пущай люди скажут, пущай говорят,
Пущай говорят, меня, молодца, бранят.
- Меня, молодца, бранят и работать мне велят! – Никита, смешливо пританцовывая, берется за косу, прислоненную к березе. Артель хохочет и поднимается на ноги.
Никита вынимает из кармана штанов наждачный брусок, точит им косу, и звук металла, пронзительно-тонкий, мурашками пробирает тело, уходит в пятки. Косят мужчины в один ряд, друг за другом. Следом идут жены и дети, разбивая граблями траву, чтобы солнце и ветер лучше сушили ее.
После многократных ворошений в течение нескольких дней сухое сено сгребают в гряды и делают копны. Наутро, едва сходит роса, их разваливают кругами, после обеда – мечут в стога. К началу июля работы завершают и устраивают веселую гулянку.
…Поздним вечером, уложив детей, Никита и Полина выходят из дома посидеть на крыльце. Светит луна, поют сверчки. Безветренно, тихо.
- Хорошо-то как, - говорит Никита, закуривая.
- Да, - соглашается Полина.
- Скоро уж ячмень убирать.
- Да ить не дозрел еще.
- Мужики говорят, тут в прозелень надо жать. У спелого колос ломится. Попробуем, на гумне досушим. А пшеницу сожнем, поедем продавать. Полушубок справим тебе, не хватишься, зима придет.
- И ладно бы, Никитушка, в старом еще похожу, детям вон надо обувку, трое, и все растут.
- Ладно, посмотрим. Давай, стели на сеновале, что ли, жарко дома.
- Уже готово все.
- Тогда пошли?
- Пошли…
 В каждой семье, как правило, было по двое-трое мужчин. Каждый мужчина-общинник (переселенец) по истечении трех лет после поселения (в иных источниках указывается восемь лет) обязывался платить около четырех рублей подати в год. Община, кроме земли, владела еще лесными угодьями, за которые тоже надо было платить. Кроме оброчной подати, применялись другие сборы – подушная подать, земские обложения, волостные и мирские налоги на содержание дорог, мостов и т.д.
Общий размер платежей достигал тридцати-сорока рублей на семью – сумма для крестьян немалая, поэтому далеко не всем, с учетом семейных обстоятельств (наличие рабочих рук, материальной базы, состояние здоровья), было под силу расширять свои наделы (и не только по этой причине, о чем повествование ниже). Только потом, с отменой общин и расслоением населения на богатых и бедных, состоятельные крестьяне стали иметь такую возможность. Среди жителей Курманаевки особенно богатыми были Коноплевы, Кленовы, Фроловы (в 1924 году партийные и комсомольские активисты изъяли у Кленова 800 пудов хлеба, спрятанного им в ямах).
На мой взгляд, однако, не все наши современники, историки, исследователи, простые обыватели, объективно оценивают такие понятия, как «зажиточный крестьянин» и «помещик», а также саму ситуацию прошлого времени с точки зрения причинно-следственного характера статуса крестьян, записывая по привычке всех зажиточных в дармоеды, эксплуататоры, кровососы, а бедных, соответственно, в рабов и несчастных людей.
Откуда, собственно, взялся зажиточный крестьянин? Не с Луны же свалился. Это тот человек, который вкалывал от зари до зари и стал, благодаря своему трудолюбию, предприимчивости и хозяйственной смекалке, зажиточным, доведя свое хозяйство до таких размеров, что перешел к найму чужого труда. 
Чтобы лучше понять, сопоставим с днем сегодняшним,  ведь ныне сложилась ситуация, схожая с той, что была и два, и три века назад. Взять, например, курманаевского фермера Тинюкова Владимира Ивановича. В его хозяйстве семь тысяч гектаров пашни, несколько десятков наемных работников. Выращивают зерновые, подсолнечник. Дела в целом идут неплохо. Коллектив КФХ получает достойную зарплату, многие имеют свои машины, жилье.
Кто же он, фермер Тинюков – помещик, эксплуататор?  Мало кто, наверное, знает, что этот человек долгие годы упорно трудился на стройках района рядовым каменщиком. Заработанный капитал позволил ему в 2005 году организовать фермерское хозяйство. Что же тут плохого?
На мой взгляд, он - хороший руководитель, хозяйственник, и работники КФХ  не рабы подневольного труда, а члены дружного коллектива, работающие, прежде всего, на себя, и чем они лучше работают, тем богаче живут.
А кто не знает Фролова Виктора Романовича? Пожалуй, одним из первых в Курманаевке, если не самым первым, начинал заниматься индивидуальным предпринимательством – выращивал в теплице овощи, снабжая ими магазины района. Тогда, я помню, они были нам в диковинку, и далеко не все понимали этого человека, знали, каким трудом достаются ему деньги. Затем был руководителем КФХ. Я всегда обращал внимание на его руки – мозолистые, шершавые…Руки человека труда. Руки, чей владелец заслуживает только уважения.
А какие они, эти руки, у тех, кто сидит сейчас на шее престарелых родителей и рассуждает о безработице, имея порой чуть ли не под носом рабочие места (речь, конечно, не обо всех)?  До сих пор помню разговор с лаврентьевским председателем Беляковым Александром Петровичем, который поведал такой факт.
На период полевых работ в хозяйстве не хватало механизаторов, хотя безработные молодые люди в селе были. На предложение председателя сесть на трактор при зарплате двадцать тысяч рублей (!) они отвечали примерно так: вот если бы техника была новой, то можно было бы еще подумать (!). Конечно, сегодня другое время, другие возможности, другие запросы по части условий работы, но с таким циничным подходом, с такой вопиющей леностью невозможно не только стать обеспеченным, состоятельным, но и просто выжить! Выручают папа, мама, бабушки, дедушки. Пока.
Леность была и в старые времена. Вообще, крестьяне по природе своей и в массе своей – люди работящие. Однако, во-первых, тяжелый изнурительный труд доводил до такого психологического и физического состояния, что некоторые просто опускали руки и начинали работать спустя рукава.
Во-вторых, были и такие, кто действительно ленился работать. Нарожав кучу детей, что является делом нехитрым, такие хозяева не могли обеспечить достатком свои семьи, хотя находились в равных условиях с другими.
В-третьих, многодетность – тоже одна из причин возникновения бедности. В многодетных крестьянских семьях вся продукция подворья и земельных наделов шла на содержание семей, практически ничего не оставалось на продажу, а без денег жить невозможно было и тогда. Обстоятельства типа пожаров, неурожая, тяжелой болезни или смерти главного кормильца, иных несчастных случаев ставили некоторые семьи в такое положение, что они вынуждены были идти в наём к богатым, чтобы как-то прокормиться, не умереть с голода.
В-четвертых, бедность существовала и по причине действительно нещадной эксплуатации со стороны отдельных помещиков. Некоторые из них были людьми дворянского происхождения, или офицерами, и все они жили в Самаре, Оренбурге или в Бузулуке. До начала «великого переселения» многие земли по обе стороны реки Бузулук пустовали, и помещики, пользуясь попустительством и бесконтрольностью городских чиновников, активно скупали их за бесценок, а потом втридорога продавали пришлым крестьянам, среди которых были не только те, кто приехал по направлению правительства, но и самовольные, стремящиеся обрести счастье где-нибудь на стороне (последние не покупали, а нанимались в работники, или арендовали землю).
Только за пять лет, с 1876 по 1880 г.г. в Оренбургской губернии было продано по льготным ценам и роздано в виде пожалований дворянам и чиновникам 400 тысяч десятин казачьих и 80 тысяч десятин казенных земель. Все это стало возможным также и благодаря интенсивному наплыву переселенцев, нехватке свободных земель (в какое-то время царское правительство даже приостанавливало миграцию, но потом этот процесс возобновило).
На «великом переселении» наживались и помещики, и государственные служащие. Особенно пользовались те, кто так или иначе был связан с отводом земель. Например, село Палимовка Бузулукского района получило свое название от имени Полины, жены землемера. Существует довольно правдоподобная легенда по этому поводу. Государственные крестьяне, прибывшие из Тульской и Курской губерний, хотели получить земельные наделы на Ордынской стороне, что в четырех километрах от города. Земли там были весьма плодородны. Для этого пришлось купить этой самой Полине, которая имела большое влияние на мужа, дорогущую енотовую шубу. Изрядно поистратившись, крестьяне вынуждены были еще и покупать втридорога семена у помещика, после чего подняться на ноги, окрепнуть на новом месте оказалось непросто. Одни разорялись и шли в наем к тому же помещику, который платил гроши, другие, более удачливые, выживали.
Ну, и, наконец, причиной бедности было пьянство. Пьянствовали по-разному – одни от природной тяги, другие от тоски и бытовых неувязок, третьи от тяжелого, порой невыносимого труда. Что касается чувашей, первых поселенцев деревни Курманаева, то они выпивали только по праздникам, и только из рюмок. Вообще, чуваши того времени были, в основном, трезвенниками. Однако шло время, прирастало село новыми жителями, менялись обстоятельства, менялась жизнь.
Сказать, что пьянству были подвержены многие крестьяне, конечно же, нельзя, но бывало, что гуляло сразу полдеревни, а в отдельных случаях спиртное доводило людей до разорения, до крайней бедности. В деревне к середине девятнадцатого века было два питейных заведения, а несколько десятилетий спустя – уже четыре. Но в Курманаевке, периодически охвачиваемой массовой пьянкой, не находилось людей, которые могли бы как-то влиять на ситуацию.
В отличие, скажем, от Лабаз (сейчас и прежде это село упоминается в связи с соседством и сведениями, которыми располагает автор). Здесь в течение нескольких лет наблюдалось снижение экономического и социального уровня жизни именно по причине пьянства. В 1880 году в Лабазы приехал новый батюшка – отец Павел (Павел Константинович Щербаков), который не стал терпеть такое положение дел и собрал сход граждан, где избрали другого волостного главу. Закрыли 4 питейных заведения из 5. В результате совместной работы служителей церкви, прихожан и волостной управы деревня протрезвела и взялась за ум.
Вообще увлечение спиртным было характерной особенностью для всего Бузулукского уезда (конечно, не в массовом порядке). Сразу после революционных событий 1917 года, в условиях неразберихи, политическая жизнь в некоторой степени была абсурдной,  и, что показательно, проявлением этой абсурдности стало не что иное, как создание партии алкоголиков. Посмотрите, с какой «программой» она обращается к избирателям в своем воззвании (по сборнику Союза Кооперативных Объединений, г. Самара, 1918 г.):
«Граждане и гражданки!!! Голосуйте за список №18. Наш девиз: «Алкоголики всех стран, соединяйтесь!», Лишь в опьянении найдешь ты утешение». Мы требуем:
1.Свободной повсеместной продажи питей.
2.Всеобщего, прямого, равного, тайного и явного распития спиртных напитков, во всех видах и во всякой посуде.
3.Свободного выбора разного рода питей и закусок к ним, основанного на принципе самоопределения желудка всех народов без различия пола, возраста, вероисповедания и убеждения.
4.Гласного всенародного суда алкоголиков над представителями старой власти, за прекращение ими винной продажи и строгого наказания их вплоть до ссылки в каторжные работы без срока.
5.Полной амнистии и немедленного освобождения из всех мест заключения, при старом и новом режимах, производителей и продавцов ханжи, политуры, денатурата, кислушки, самогонки и пр. и пр. и пр.
6.Всеобщего бесплатного лечения всех пострадавших на почве алкоголизма.
Свободного возвращения домой, во всякое время, упившихся, без аннексий и контрибуций.
Войны до победного конца: - с женами, сожительницами, матерями и сестрами за СВОБОДНУЮ АВТОНОМНУЮ ВЫПИВКУ.
Да здравствует РАСПИВОЧНО И НА ВЫНОС».
Существовала ли партия на самом деле, неизвестно. Но факт, наводящий на размышления…

 «Положили в сердцах своих обет…»

Церковь Дмитрия Солунского, или Дмитрия Мироточивого, как называли ее раньше, – самая именитая православная достопримечательность села Курманаевки. Отец Георгий, нынешний священнослужитель Курманаевской церкви, протоиерей, благочинный Курманаевского района, любезно предоставил автору книги ксерокопии рукописных документов, полученные из Российского государственного исторического архива Санкт-Петербурга и рассказывающие о том, как зарождался храм, и что он представлял собой в давнее время. Признаться, изучение некоторых рукописей оказалось делом непростым, настолько непривычен для восприятия нынешнего человека каллиграфический почерк того времени. 
Полагаю, читателям будет интересно ознакомиться с фрагментами отдельных документов, с некоторой деятельностью храма, чтобы прочувствовать и понять, насколько серьезно наши предки были озабочены тем духовным и святым, на чем во все времена держалась Русь, чтобы проникнуться, насколько это возможно, их мыслями, желаниями, устремлениями и благими делами во имя собственного благородства и очищения.
Вот доношение Аркадия, Епископа Оренбургского и Уфимского, Святейшему Синоду Русской Православной церкви от 13 марта 1830 года с просьбой о разрешении на строительство храма, в котором, в частности, говорится: «По Указу Его Императорского Величества, Оренбургская духовная Консистория слушала краткую выписку, учиненную в оной из дела, начавшегося по прошению Бузулукского уезда деревни Курманаевой, повторенная от жителей из мордвы новокрещена Ефрема Васильева, о дозволении в деревне Курманаевой построить каменную церковь во именование Святаго Великомученика Дмитрия Мироточиваго…Жители деревни Курманаевой письменно отозвались, что ежели в деревне их позволено будет построить каменную церковь, то оную обязуются построить собственным иждивением, с помощью, впрочем, жителей оных деревень и сборной книги, на отведенной им от казны земле в пять лет…Из прошения же, повторённаго от жителей деревни Курманаевой, видно, что они, жители, с давнего времени положили в сердцах своих обет соорудить в деревне Курманаевой Церковь, для чего-де приготовили уже довольно материалов…»
Для получения разрешения пришлось оформить девятнадцать разных бумаг, в числе которых были прошение поверенного от жителей Курманаевой Ефрема Васильева, рапорт благочинного протоиерея Петра Бугульминского, Отношение Бузулукского уездного казначейства…
Получив разрешение, жители деревни в 1832 году приступили к строительству церкви. До нашего времени дошли скупые сведения, как она строилась, какие и откуда привлекались специалисты, однако можно уверенно предположить, что люди, положившие «в сердцах своих обет», отнеслись к этому богоугодному делу с любовью, великой охотой и рвением. Это наглядно проявилось, когда в 1838 году строительство храма завершилось. Вот что вспоминает старейшая жительница Курманаевки Манакова Мария Дмитриевна:
- Когда ломали церковь, я была маленькая,  но хорошо помню, как она выглядела. Была красивая, вокруг – железная ограда с узорами и со столбушками из красного кирпича. На верху каждого столбушка – лики святых, кресты, каменные шары. Церковь занимала большую площадь, она располагалась средь берез, тополей, тут же находились дом священника, подсобные помещения. Имелся погост, где хоронили служителей церкви. Точно не могу рассказать, какое убранство было внутри церкви, просто помню – было красиво.
- А кто был последним настоятелем?
- Кажется, Костицын. Батюшка был хороший, добрый. Забыла сказать – ведь и приют имелся для сирот. Ребятишек было много, и каждый получал уход и ласку. Их учили грамоте, музыке – у батюшки в доме стояло пианино, рукоделию – шили на швейных машинках.
О том, как церковь выглядела внутри, свидетельствует опись имущества, которую составил благочинный иерей Василий Лебединский.
Вот некоторые выдержки из этой описи: «В алтаре. Над престолом изображен на холсте Господь вседержитель в позлащенных рамах живописной работы, на (…) месте Спаситель в позлащенных же рамах. По правую сторону животворящий крест, по левую Божия Матерь, над жертвенном тайныя вечеря в позлащенных рамах живописной же работы. В храме. Иконостас по примеру Грекороссийскаго расположения, иконы живописной работы. В отделениях. Царския врата резныя позлащенныя двойниковым золотом на которых изображено Благовещение пресвятыя Богородицы и четыре Евангелиста. Сверх оных изображение Сияния Духа Святаго в виде голубя. По правую сторону царских врат изображение Спасителя, над оным Рождеством Христово. На южных вратах изображение пророка Моисея над оным Стретение Господне, возле оных изображение Великомученика Дмитрия Мироточца и святых Безребренников Козьмы и Домиана и сверх оных Богоявление Господне и вход в Иерусалим Иисуса Христа. По леву сторону царских врат изображение Божия матери и над оным Рождество Богородицы. На северных вратах пророка Аарона и вверх оных введение во храм Пресвятыя Богородицы. Возле оных изображения Михаила Архангела, Николая Чудотворца. Над оными Благовещение и Успение Богородицы и все оныя в позлащенных рамах. ..За клиросами хоругви на полотне. На правом с изображением Спасителя Г: Иисуса Христа а на другой стороне Богоявление Его, на левом с изображением Божия Матери, на другой стороне Дмитрия Мироточца. В трапезне иконы живописной работы, на правой стороне Крест Господен, на левой Божия Матерь…»
Опись подписали первый священник церкви Григорий Троицкий, дьякон Емельян Алексеев, дьячок Иван Докукин, пономарь Николай Васильев и другие.
Церковь была кирпичная, с колокольней, которая имела четыре колокола – двенадцатипудовый, шестипудовый, в один пуд 10 фунтов и 25-фунтовый. Звон колоколов раздавался далеко вокруг и возвещал о разных религиозных праздниках. Кровля была железная, покрашена зеленой масляной краской. Длина церкви вместе с колокольней составляла 14 сажен, ширина – более 6 сажен. Дом священника был деревянный на кирпичном фундаменте, обшитый тесом, покрытый железом. Длина дома – 6 сажен, ширина – 5. Имелись сени и коридор. Отопление – одна русская и четыре голландских печей.
Кроме дома священника, на территории церкви располагались конюшня, амбары, три хлева, кирпичная кладовая, ледник деревянный из осиновых кругляшей, два кирпичных каретника для постановки повозок, саней, сараи для церковной утвари и многое другое. Все строения отмечаются в страховой карточке, составляли которую священнослужители окрестных сел, в частности, от Курманаевки - священник Иоанн Малахов, псаломщик Петр Николаев, церковный староста Коноплев, некоторые прихожане.
В общем, церковь Дмитрия Мироточивого представляла собой обширный православный комплекс. Двери для богослужения и молитв были открыты для всех. Веровала практически вся деревня. По словам Манаковой Марии Дмитриевны, церковь лечила душевные раны, придавала сил, укрепляла веру и делала людей добрее.
С установлением Советской власти пришел воинствующий атеизм. Подобно бесу, он вселился в души устроителей новой жизни и порушил многие российские  обители православия. Не избежал печальной участи и Курманаевский храм. Ломали при большом стечении народа, резали, что называется, по живому. Низвергли колокола. По распоряжению губернского начальства, Бузулукский уезд выполнял задание – изъять у церквей 1000 тонн литейного чугуна.
Разломали и растащили по разным углам деревянные постройки церковного двора. По утверждению старожилов, часть конструкций все же пошла на строительство роддома (это здание при пожаре сгорело).
Обмотали цепями купол колокольни и тракторами, пригнанными неизвестно откуда, сдернули его наземь. Пытались таким же образом низвергнуть и главный купол, но не получилось, потом целую неделю крошили его кувалдами. Уничтожили внутреннее убранство храма, церковные принадлежности, искромсали все, изрубили.
Соскабливали со стен росписи, выковыривали их вместе со штукатуркой. Когда дело дошло до каменных стен храма, то порушить их не удалось, настолько прочно были спаяны кирпичи. Видимо, для приготовления раствора при строительстве использовался яичный желток, с древнейших времен известный, как самый цементирующий, склеивающий строительный материал.
Обезображенный, оскверненный, униженный, храм выглядел так, будто в него попала бомба. Люди стояли и плакали…
Воинствующий атеизм насаждался в обществе и в последующие десятилетия. Верующие люди тайком держали иконы в домах, конспиративно собирались на квартирах для моления. Однако отдельные коммунисты (увы, но такое было) силком отнимали у людей иконы и рубили их топорами. Свидетелем такого святотатства пришлось быть и мне…
Долгое время бывший храм находился в бесхозном состоянии, потом в нем хранили колхозное зерно, впоследствии он стал клубом. Когда же силами Бузулукской ПМК-39 (ныне ЗАО «ВБК») построили новый Дом культуры, церковь отдали под детскую спортивную школу. Какое-то время в сохранившемся пристрое располагался военкомат, потом, кажется, дом школьника. Если мне не изменяет память, здесь работала Зоя Кирилловна Данилова, талантливый организатор, под началом которой я занимался в кружке по чтению стихов.
После того, как в стране стала проводиться иная политика по отношению к религиям, Курманаевская церковь стала возрождаться. Многое стало меняться в лучшую сторону с приходом в 1995 году протоиерея Георгия Зверева. В Курманаевке его, пожалуй, знают все – и стар, и млад. Усилиями человека, стремящегося сеять на земле добро и любовь, церковь не только преобразилась внешне, но и стала настоящей обителью милосердия и веры. Денно и нощно, без выходных, превозмогая порой собственные болячки, отец Георгий доносит слово божье до людей, лечит их души и направляет к истинной вере.
- Отец Георгий, расскажите о себе, как Вы пришли  к вере.
-  Родом я из Пономаревки. Окончил школу, потом армия. Отслужив, уехал в город Бийск Алтайского края. В нашей семье верующим человеком была бабушка, которая, помню, перессказывала мне в детстве различные сюжеты на религиозные темы. Сначала было просто интересно, потом я стал понимать их смысл, разучивать молитвы. Постепенно, набираясь знаний, размышлял о бренности жизни, уверовал в Бога. В Бийске работал в храме – помогал по хозяйству, пел в церковном хоре. Моим учителем, наставником был архимандрит Ермаген, человек, который помог мне сделать окончательный выбор в жизни. Потом я окончил духовную семинарию в Самаре.
- Ваш приезд в Курманаевку привнес существенные изменения в духовную жизнь села. Люди потянулись к храму. Многим сельчанам Вы нравитесь своей мягкостью и тактом в отношениях, а это – признак душевной доброты. Я лично не видел Вас рассерженным, тем более – злым. Вы такой по своей натуре, или Вам приходится быть чутким и вежливым по сану?
- У меня, как и у всякого смертного на этой земле, свои недостатки. Близкие люди знают о них, но когда я обрел веру, стал меняться, и на первый план выдвинулась духовность. У глубоко верующего человека такие качества, как терпимость к недостаткам, умение прощать, искренность, не есть искусственно созданные усилием воли, а как бы уже автоматические, составляющие его истинную сущность. Господь творит чудеса – обретите веру, и станете чище и светлее внутри.
- В последнее десятилетие Курманаевская церковь преобразилась. Даже не верится, что когда-то это было неказистое строение, мало похожее своим обликом на храм. Теперь другой разговор, и в этом Ваша заслуга.
- Годом рождения Курманаевской церкви считается 1838, когда она была освящена. В принципе, не суть важно, где, в каком помещении можно покаяться, исповедаться, отслужить молебен и вообще высказать свою любовь к Богу. Вера – она внутри нас. Главное, чтобы в нас самих был храм господний. Но с точки зрения эстетики церковь должна выглядеть хорошо. Это внешняя сторона вопроса, суть в другом. Всю эту отделку снаружи, внутри я, верующий человек и настоятель церкви, расцениваю, прежде всего, как выражение нашей любви к Богу. Что касается моей заслуги…Скорее, это не заслуга, а прямая обязанность. Разве можно служить в храме господнем и не заботиться о нем? А вот люди, которые помогали ремонтировать храм, действительно заслуживают благодарности и уважения. С особым чувством, например, вспоминаю покойного Хамадеева Владимира Викторовича, бывшего начальника дорожного управления. Помогал он церкви  много…
- Отец Георгий, в последнее время просто бум какой-то идет по стране – все, включая первых лиц государства, обратились к церкви – исповедаться, причащаться, молиться, просить у Бога помощи. Это что – мода времени? «Шлюзы» открыли, поэтому такое паломничество?
- Думаю, что шлюзы, прежде всего, открываются в душах людей. Жизнь стала настолько сложной, непредсказуемой, столько накапливается в ней негатива, что без веры не обойтись. Сам Господь подводит нас к этой черте. Но верить – это не просто приходить в церковь и молиться. Надо чувствовать внутри, осознавать, зачем ты пришел. Веря, творить добро – вот суть. Наша церковь открыта для всех. Вам тяжело на душе, одолевают житейские проблемы, вы еле ходите от физической боли – приходите, молитесь, кайтесь, обращайтесь к Богу своими словами. По доброй воле, не по принуждению. К вам придет просветление, облегчение, исцеление, к вам придет благословение божье. 
Возвели новый купол, колокольню, на храме установили кресты, которые когда-то были на Шулаевской церкви (тамошние прихожане сначала прятали их, потом вкопали на кладбище, а куда делись курманаевские – неизвестно). Пройдя гальваническую обработку, кресты засияли, как прежде.
Большую спонсорскую помощь оказывал бывший начальник Курманаевского дорожного управления В. Хамадеев, организационную – бывший зам. главы района Н. Нефедьев. По другим вопросам помогали В. Дахно, А. Чистяков, а руками профессионального каменщика Евгения Хабарова проведена вся кирпичная кладка.
В 2007 году наш земляк Александр Иванович Петров (в то время мэр г.Урай Ханты-Мансийского автономного округа) преподнес Курманаевской церкви изумительный подарок – красивый иконостас и огромное паникадило с 32 свечами, оцениваемые по самым скромным подсчетам в полтора миллиона рублей.
Подарок привезли за 3000 километров на КамАЗе, который сопровождал Лев Петрович Зиновьев, тоже уроженец района. «С Петровым Александром Ивановичем я знаком давно, - рассказывал тогда Л.П. Зиновьев. – Когда-то он учился в Курманаевской средней школе. До того, как стать мэром, Александр Иванович создал крупную строительную фирму, в мастерских которой и был изготовлен иконостас. Мастера трудились над ним полгода, работа ручная, творческая, требующая терпения, времени и вдохновения». Эти мастера приезжали вместе с Л.П. Зиновьевым, чтобы установить иконостас и подвесить под куполом паникадило. Это были Андрей Глазков, Иван Прохоров и Кузьма Выучейский. «Прежде чем изготовить иконостас, мы специально приезжали в Курманаевку, - говорил мне в беседе Иван Прохоров. – Весь заказ исполнен по эскизу того иконостаса, который был в храме до его разрушения».

В мире трав, степных ковылей,
                рощиц дубовых, птиц и зверей

Ландшафт окрестностей района и Курманаевки, в частности, как было уже сказано, относится к предуральской степной сыртовой провинции. Растительность здесь весьма разнообразна и сейчас, хотя, надо сказать, несколько веков назад она была значительно богаче  и тучнее. Не случайно все племена, обитающие здесь, занимались, главным образом, скотоводством. Основной, господствующей группой растений являются многолетние травы.
Ранней весной наша степь окрашивается в яркие желтые тона от цветения гусиного лука, лапчатки, адониса. Позже она приобретает фиолетовый оттенок, который придают ей сон-трава, козелец. И, наконец, степь укрывается голубым одеялом из незабудок.
В период цветения ковылей появляется седой оттенок, переходящий в серебристый. Осенью после выпадения осадков вкрапливается  изумрудный окрас от появления новых побегов злаков, которые в начале заморозков подёрнуты нежной фиолетовой вуалью…
Лесов в округе мало. Одна из главных причин – засоленность почв. Наиболее примечательный массив – Шулаевский, расположенный на землях нынешнего Курманаевского муниципалитета. Представляет собой несколько так называемых колок, занимающих, в общей сложности, около четырехсот гектаров. В основном, они расположены на возвышенностях относительно ровной степи – у подножий и на склонах шиханов.  Присутствие грубых – каменисто-песчаных – почв, наибольшее скопление влаги за счет атмосферных осадков, грунтовых вод способствуют их произрастанию. Такая закономерность в данной провинции наблюдается повсеместно, а впервые она была подмечена в 1840 году естествоиспытателем и исследователем ландшафта оренбургского края Эверсманном.
Шулаевские леса представлены, в основном, такими деревьями, как дуб, береза, осина, сосна, клен, вяз, различными кустарниковыми – тёрном, дикой вишней, черемухой (редко), желтой акацией и другими. Места, богатые дикой малиной, земляникой, грибами – маслятами, рыжиками, валуйчиками, вешенками, рядовками. Сюда в урожайные годы устремляются любители ягодной и грибной «охоты». Не скупятся на дары леса. В один из сезонов мне удалось собрать, например, девять ведер душистой земляники!
Красиво в лесу осенней порой. Говоря словами Пушкина, очей очарованье. Представлены все цвета радуги. Особенно смотрятся березы в своих золотистых нарядах. В моем компьютере десятки фотоснимков осеннего леса. Не устаю восхищаться его великолепию и гармонии. Даже мухомор в красной пятнистой одежке, этот опасный ядовитый гриб, органично вписывается в ландшафт. И больно сознавать порой, что, видимо, не все разделяют мои чувства, чувства тех, кто печется о природе. Там и сям встречаются пепелища от костров, целые острова выжженной травы, вокруг которых разбросаны пустые консервные банки, стеклянные и пластиковые бутылки, другой мусор. Кое-где попадаются спиленные, поломанные деревья. Явно - дело рук человека, а не зверя. Впрочем, своими действиями в данном случае первый уподобляется второму, что очень печально.
Самая ценная порода в Шулаевских лесах – это дуб. Он растет медленно. В зрелом возрасте, а живет до 400 лет, выглядит величественно, достигая в высоту двадцати и более метров при диаметре ствола одного метра. Такие экземпляры встречаются редко, преобладает, в основном, молодая поросль, возникшая на местах неоднократных вырубок. Эти вырубки более интенсивно велись, скорее всего, в пору, когда в окрестных селах и хуторах печи жилых домов и бани сплошь топились дровами.
По крайней мере, одинокие дубы, как, впрочем, и березы, - свидетельство того, что границы лесных колок простирались далее нынешних. В «Очерках физической географии Чкаловской области» под редакцией профессора, доктора географических наук Ф.Н. Милькова (Чкаловское издательство, 1951 г.) говорится, что лесные колки области  в прежние времена вырубались не только на дрова. Дуб – ценная строительная порода, и первые деревянные дома не обходились без него, хотя, что касается Курманаевки, то строевой лес везли, в основном, из Колтубанки.
19 сентября 1949 года Совет Министров СССР вынес специальное постановление «О мероприятиях по рациональному использованию и сохранению дубовых насаждений», в котором, в частности, запрещается использование древесины дуба на дрова. Времени прошло много, давно уж нет СССР, и постановление, как говорится, кануло в Лету, а дубовые дрова нынче – не редкость. В Бузулуке, например, не один десяток физических лиц занимаются этим прибыльным бизнесом – один куб стоит три и более тысячи рублей. На каком основании идут вырубки и в каких местах,  разобраться трудно…
Что касается Шулаевских лесов, то они относятся к ландшафтно-ботаническому памятнику природы областного значения, и «шалостей» здесь гораздо меньше.
Из естественных водоемов, располагающихся на территории Курманаевского муниципалитета, самыми крупными являются река Бузулук и озеро Черное. Их наличие и предопределило решение первых поселенцев обосноваться именно здесь. Вообще, испокон века люди, осваивая новые земли, всегда подыскивали места, близкие к воде, которая и поила, и кормила, и позволяла справлять хозяйственно-бытовые нужды… В старину жители Курманаевки воду из речки возили в бочках. Безусловно, в то время она была значительно чище, чем сейчас, поэтому ее можно было даже пить. Потом появились колодцы, и река стала «работать» только на хозяйственные нужды деревни.
Свое начало она берет с северного склона Общего Сырта и впадает в реку Самару в районе города Бузулука. Общая протяженность реки – около 248 километров, 123 из них приходятся на Курманаевский район. Что касается самой Курманаевки, то нигде нет  данных о ее протяженности вдоль села, но это примерно, с учетом извилин, километров пять. Жители прибрежных улиц, чьи огороды вплотную подступают к воде, продолжают пользоваться ею для полива овощей, о применении ее в качестве питья для человека теперь, конечно, не может быть и речи. Берега, в основном, крутые, причем, достаточно высокие – до пяти метров.
В некоторых местах несколько лет назад они стали обваливаться, и появилась угроза их подступа непосредственно к жилым домам. С помощью областного жилищно-коммунального хозяйства опасные участки укрепили  камнем – вплоть до Ефимовки.
Была ли когда-то река судоходной? В экономическом примечании, составленном при генеральном межевании земель в 1811 году, говорится, что в самый жаркий период лета река мелеет, и «судового ходу и гонки лесу не бывает». А в остальное (нежаркое) время?
Директор Бузулукского краеведческого музея Александр Михайлович Лубенец продемонстрировал мне увесистый якорь, найденный в речке Домашке, которая по водосбросу значительно уступала Бузулуку. Напрашивается предположение, что, видимо, судоходство по Бузулуку все же было, и оно носило сезонный характер. Конечно, ходили не корабли и не баржи, а судна поменьше, которые везли продукты, промышленные товары до самой Андреевки. Сплавляли, разумеется, и лес.
По поводу названия реки существует немало версий. Например, русский историк Василий Татищев полагал, что слово «Бузулук» надо толковать, как «разорение», «опустошение», от тюркского «бузу, бузылу», однако убедительно обосновать свою версию он не смог. Академик из Казахстана Снет Кенесбаев считал, что слово происходит от названия древнего тюркского племени с названием «бузу» или «базу» (бунтарный, мятежный), но история не помнит такого племени.
Наиболее обоснованная  версия, согласно которой в основе названия лежат тюркские «бузау, базау» - «теленок» с аффиксом «-лык», со значением «телячья местность», или «телячье место». В одном из своих краеведческих очерков Александр Михайлович Лубенец упоминает записки секретаря посольства Багдадского халифата Ахмеда Ибн Фадлана, направляющегося вместе с посольством в Волжскую Булгарию через реку Бузулук в 921 году (наиболее древний документ, в переводе): «Мы оставались у печенегов один день, потом отправились и остановились у реки Джайх (Яик, нынешний Урал), а это самая большая река, какую мы видели, самая огромная и с самым сильным течением. И действительно, я видел дорожный мешок, который перевернулся в ней, и те, кто был в нем, потонули, и люди (мужи) погибли во множестве, и потонуло (значительное) количество верблюдов и лошадей. Мы переправились через нее только с трудом. Потом мы ехали несколько дней и переправились через реку Джаха (Чаган), потом после нее через реку Азхан, потом через Баджа (Бузулук), потом через Самур (Самара), потом через Кабал (Кинель), потом через реку Сух (Сок), потом через реку Ка(н)джалу (Кундурчу), и вот мы прибыли  страну народа турок, называемого аль-Башгирд».
Маршрут посольства пролегал через земли нынешнего Казахстана, южнее города Уральска, и земли нынешней Оренбургской области, включая Бузулукский район.
Черное озеро  – старица реки Бузулук. В полноводье занимает площадь в 80 гектаров. Наполняемость, в основном, происходит за счет весенних талых вод, стекаемых с возвышенностей, дождевых осадков, или активного разлива реки Бузулук. В прошлом здесь водились в большом количестве лещ, дикий сазан, щука, карась, окунь, линь, язь, голавль… Даже лет 40-50 назад рыболовы никогда не возвращались без хорошего улова. Помню, например, уловистые места в реке, расположенные прямо за старой общественной баней, там, где у нее обрывистые берега. На удочку шли довольно крупные экземпляры, особенно лещей. Настоящие «лапти», коих приходилось выуживать только в Урале. Увесистым был и голавль, достигал 30-40 сантиметров в длину, в основном, обитал под крутыми берегами, где водоворот, на быстрых перекатах, в быстряках под нависшими над водой зарослями тала. Охотно брал на кузнечика, на хлеб, на червя и ракушку, а более крупный – на печенку и на живца…
Теперь такого обилия нет. Редко попадается в речке сом. Да и в Черном озере естественная рыба ограничена щукой, окунем и карасем. Особи, вследствие ухудшения экологии, теряют породные качества, хотя и щука, и карась с золотистым оттенком все еще тешат наши души и украшают обеденный стол. Каждый год запускался малек карпа, члены рыболовного общества отдавали деньги на его закупку, однако в результате разразился скандал, дошедший до прокурорской проверки, но это отдельная тема.
Черное озеро - областной гидрологический памятник природы, однако, следует отметить, этот статус не имеет существенного значения, фактически он на бумаге, поскольку на содержание водоема не выделяется ни рубля. Озеро заиливается и все более зарастает камышом и другими травами. К нему подбираются овражные «рукава», способнее когда-нибудь просто «растворить» огромный водоем.
Люди и раньше били тревогу, но увы…Вот, например, что писал в районной газете по этом поводу и вообще о природе один из жителей Курманаевки – В.Канаев: «Я родился и живу в Курманаевке. Не без гордости считаю себя коренным жителем. С начала 60-х годов помню свое детство. Сколько времени мы проводили в окрестностях села! Пешком ходили за десятки километров, открывая для себя новые уголки природы. Названия многих вписались в детскую память: Чиганак, Тухлый, Скворцовский, Красный дол, Черное. Помогая отцу пасти скот, в подробностях запомнил местность. От села до Черного (слово «озеро» не говорили, просто «Черное») знал все лощинки, кустарники и бугорки. Как предания старины глубокой, завораживали рассказы отца о Черном. Какое оно было глубокое, сколько водилось диких уток, рыбы! Рыбачили неводом, а рыбу возили возами. А какие были сенокосы! В сильные весенние разливы река Бузулук заливала всю «ту сторону», соединяясь с Черным так, что можно было плавать на лодках. Конечно, наши предки были привязаны к этой природной кормилице – озеру Черному и его окрестностям. А еще старожилы рассказывают, что на «той стороне» до Черного был лес. Наверное, не зря это озеро называют жемчужиной нашего района. Не теряет красоты озеро и сегодня. У меня есть любительская видеосъемка окрестностей Курманаевки (камера снимала с вертолета), так вот с высоты птичьего полета Черное завораживает, как Байкал. Недавно, будучи у озера, я поразился изменившемуся пейзажу. Нет, Черное по-прежнему величаво и прекрасно. Поразило другое: множество оврагов от реки, прорезавших всю низменность и подбирающихся к озеру. Есть серьезные опасения, что десятка лет может быть достаточно, чтобы озеро в одну из весен по нескольким рукавам ушло совсем. К сожалению, природные процессы порой необратимы. И, конечно, не хочется внукам своим рассказывать о Черном в прошедшем времени».
Истончал, стал беднее животный и птичий мир, мир земноводных, млекопитающих и пресмыкающихся. Прошлым летом недалеко от берега речки попалась мне на глаза небольшая, сантиметров на пять, лягушка. Темная сверху и с яркими оранжево-красными и темными пятнами на брюшке. Покопавшись в справочниках, отыскал название этой лягушки – краснобрюхая жерлянка. Питается насекомыми, их личинками, червями. Зимует и на суше, и под водой. Похоже, таких представителей земноводных уже единицы, а ведь буквально несколько десятков лет назад они были в большом количестве.
Люди среднего и старшего поколений, наверное, помнят, как наша земля если уж не кишела, то изобиловала жабами – чрезвычайно полезными существами, уничтожающими насекомых-вредителей огородов и садов. Их нередко можно было видеть под камнями, у корней деревьев, в неглубоких норках, в подвалах жилых домов и погребах. Теперь же эти бородавчатые земноводные встречаются значительно реже. Как и ящерицы, змеи, ужи, ежи, кроты, тушканчики, барсуки…
Географ, естествоиспытатель Н.А. Зарудный в 50-х годах прошлого века описал 230 видов птиц, более или менее постоянно встречающихся в западном Оренбуржье. Теперь, уважаемые читатели, ознакомьтесь с пространным списком (далеко не полным!) и задайтесь вопросом, какие из нижеперечисленных птиц вам знакомы:
серая цапля, малый крохаль, гоголь, кряква, серая утка, широконоска, чирок-свистунок, шилохвость, черный коршун, лунь степной, клинтух, горлица, большой веретенник, тиркушка, вяхирь, черныш, орлан-белохвост, перевозчик, крачка белокрылая, крачка черная, кукушка, ушастая сова, каменка, иволга, ворона, черноголовый сорокопут, большая синица, долгохвостая синица, коноплянка, серая куропатка, чирок-трескунок, соловей, галка, белолобый гусь, ястреб-перепелятник, сорокопут красноспинный, сойка, овсянка обыкновенная, овсянка садовая, пуночка, лысуха, погоныш, скворец, сорока, тиркушка, воробей полевой, полевой жаворонок, белокрылый жаворонок, варакушка….
 Ну, и как? Пожалуй, знаете не более десятка птиц, об остальных, может быть, даже не слышали. Не прошло и полвека, а в наших лесах, лугах и полях, на водоемах отдельные виды исчезли вовсе, гораздо меньше стало пролетных птиц, гнездящихся у нас по сезону.
А ведь эта пернатая армия приносит человеку громадную пользу, уничтожая вредных насекомых. Например, выводок обыкновенных скворцов может уничтожить до 8000 майских жуков и их личинок за период выкармливания своих птенцов. Ласточка уничтожает за лето до миллиона насекомых, главным образом, комаров и мух. А кукушка может пожрать до 100 гусениц за один час!
В конце 2015 года состоялась международная конференция с участием 150 стран мира. Тема: глобальное потепление Земли и меры противостояния этому процессу. Я не буду вдаваться в подробности разговора, который состоялся на форуме. Отмечу только, что он был шире намеченной темы и охватил сферы человеческой деятельности, так или иначе разрушающей озоновый слой, так или иначе ухудшающей экологию планеты.
Под стать глобальной проблеме намечены и глобальные меры по предотвращению экологической катастрофы. Однако не следует забывать, что все начинается с малого. Ухудшение животного, растительного, подводного и птичьего мира – не только следствие, скажем,  выбросов крупных промышленных предприятий с вредным производством, или испытательных взрывов.
На местах безоглядно загрязняют почву, водоемы, промышляют браконьеры, истребляющие зверей, рыбу и птиц в целях обогащения и насыщения своих желудков, неразумно проводится, точнее, совсем не проводится политика по экологическому балансу в природе…
Было время (конец восемнадцатого века), когда в окрестностях Бузулукской крепости, охватывающих и нынешний Курманаевский район, обитали даже медведи, которые имели берлоги в обросших кустарниками долинах. Исследователь П.С. Паллас описал также тарпанов – малорослых диких лошадей, обитавших в степях по верховьям Бузулука, Чагана и Иртека, на территории нынешних Курманаевского, Первомайского, Ташлинского и Сорочинского районов. В его сообщениях упоминаются сайгаки, «множество журавлей и диких серых гусей с детенышами».
- А сейчас в Курманаевке уже не стало видно даже скворцов, - говорит Селезнев Александр Иванович, бывший охотовед Курманаевского района. – В поле они встречаются, а здесь, в селе уже значительно реже, чем прежде. Нечистоты, автомобильные газы, шумы вытесняют птиц.
Александр Иванович – опытный специалист, практически четверть века заведовал охотничьим хозяйством, многое знает о состоянии флоры и фауны нашего края. Его отец Иван Константинович был профессиональным охотником. Многие хозяйства заключали с ним договора (по лицензии) на отстрел того или иного зверя. Собственно, охота была для него главным средством содержания семьи, в которой росли четверо детей. Свои трофеи он сдавал в Курманаевскую заготконтору. Например, шкура взрослого волка стоила сто рублей, волчонка – пятьдесят. 
В восемнадцатом-девятнадцатом веках в нашем крае было много волков. Потом они исчезли, что, может быть, отчасти связано с теми событиями, которые происходили в стране, это и революции, и гражданская война…
После Великой Отечественной волки появились вновь, их популяция в 50-60 годах прошлого века достигла наивысшего пика.
Доходило до того, что волки наведывались в деревни средь бела дня и вырезали домашний скот. На борьбу мобилизовали всех охотников. Как раз в ту пору и был удостоен Иван Константинович Селезнев награды ВДНХ – денежной премии, которую вручил ему сам Калинин. Кроме того, Иван Константинович награждался мотоциклом. И было за что – на счету именитого охотника только волков было отстреляно в течение нескольких лет около тысячи.
- Волки – это чистильщики, санитары, своего рода регуляторы в диком животном мире, - говорит А.И. Селезнев. – Что бы ни говорили о них, они в природе нужны. Если их много, то, конечно, представляют опасность для человека, для зверей, а в разумном количестве приносят определенную пользу. Почему сейчас лиса, заяц, другие звери все чаще являются носителями заразных болезней? Почему их становится год от года  меньше? Причин много, браконьерство в том числе, однако верно и то, что совсем не стало чистильщиков-волков.
Браконьерство привело к тому, что в курманаевском крае в начале второй половины двадцатого века совсем не стало, например, косуль и кабанов. И только в 80-90-х годах они появились вновь. Сказывается, конечно, и миграция животных, однако они дольше держатся там, где, прежде всего, не слышно выстрелов, где лучше условия обитания. Браконьеры, уличенные принципиальным егерем, готовы на все, чтобы избежать наказания, а порой агрессивны.
- Вспоминается такой случай из моей практики, - рассказывает Александр Иванович. – Был я на лыжах за Шулаевкой. Там есть большой дол. Подъехал к нему и вижу охотника с собакой. Он уже освежевал тушу убитой косули и складывал мясо в рюкзак. Я представился, показал документы. Спрашиваю, на каком основании производит отстрел, как фамилия, давайте разбираться, составлять протокол. Никакого протокола, дерзко и вызывающе ответил он, с ним, если надо, будет разбираться Пеньков, охотовед Тоцкого района, поскольку мы находимся на ее территории. И, приподняв ружье, направленное на меня, в сопровождении лающей собаки ушел. Правда, фамилию свою назвал. Я на следующий день позвонил Пенькову и рассказал ему о случившемся. Он подтвердил, что человек с такой фамилией проживает у них, пообещал разобраться с ним…
В Курманаевском районе с учетом площади территории надо иметь минимум семь егерей, у нас – ни одного, и это обстоятельство значительно усложняет контроль соблюдения охотничьих правил и состояния экологической системы, ведь одному охотоведу не справиться с грузом проблем. Благо, находятся еще люди, которые на добровольных началах выполняют обязанности учетчиков на маршрутах, которых сегодня насчитывается 36. Каждый маршрут составляет тринадцать километров, то есть это расстояние надо периодически проходить, чтобы вести учет диких животных.
- К сожалению, становится меньше и водоплавающей птицы, - сетует А.И. Селезнев. – Особенно уток. Кругом для них фактор беспокойства. Днем и ночью «барражирует» наши поля тяжелая и довольно шумливая техника нефтяников. Многие пруды и озера арендуют предприниматели, сливающие их по осени…Новых водоемов не создаем, лесонасаждения проводим слабо.
Александр Иванович, отойдя от дел, не порывает связи с миром природы. Его домашняя голубятня, например, - мини-заповедник декоративных красивейших птиц.


От почтового тракта –
                до шоссейной дороги

В «Очерках былого» С.Л. Толстой, сын великого русского писателя Льва Николаевича Толстого, вспоминал: «29 июня в Бузулуке была большая ярмарка. От этой поездки у меня остались впечатления: плохая гостиница с клопами, коричневые овцы со смешными курдюками на задах…и пыль, пыль, пыль…» Это был 1875 год. Три года спустя он вновь побывал в Бузулуке: «…мы большой компанией поехали на ярмарку на линейке и в плетеной тележке. До Бузулука 80 верст, мы ехали целый день».
Какие они были, дороги прошлого? Проторенные колесами телег и копытами лошадей, быков и верблюдов, - слякотные в непогоду, тряские и пыльные в сухость, непролазные в половодье. От Курманаевки до Бузулука в пределах сорока верст, и добирались в город в лучшем случае за полдня. Зимой прокладывали санный путь. «Пробивая» большие сугробы, применяли треугольники  из широких деревянных досок, цепляемые к лошадям, или быкам. Управляя ими, сгребали снег и, по мере накопления его в угольниках, откидывали в стороны лопатами.
Собственно, путь до Уральска мимо Курманаевки был известен давно, можно сказать, с того времени, когда бузулукские купцы начали торговать с казахами. Со временем эта дорога стала и почтовым трактом, а в каждом населенном пункте, располагающемся по линии его протяженности, был отдельный постоялый двор (станция). Путешествующий мог остановиться здесь на время, передохнуть и даже сменить лошадей (для лиц, выполняющих официальные поручения за казенный счет). Частные путешественники производили оплату за каждую пройденную версту.
В последние десятилетия двадцатого века постоялый двор в Бузулуке располагался, если кто помнит, в частном доме на «Красном флаге», а в Курманаевке – на том месте, где построен недавно новый торговый дом (угол на пересечении улиц Крестьянская и Фомина, в центре). Только здесь и в городе уже не останавливались почтовые курьеры, к тому времени почту давно уже развозили на машинах. Постоялые дворы служили как бы гостиницами для приезжих людей из сельской местности. Теперь, разумеется, таковых дворов уже нет.
Губернский дорожный отдел в 1913 году произвел перепись маршрутов в Оренбургской губернии с учетом расстояний между населенными пунктами. До революции в губернии насчитывалось 9 почтовых трактов общей протяженностью 1805 километров и 1460 километров проселочных дорог, которые обслуживались дорожными отделами за счет дорожных повинностей и выражались в 109000 рублей. На каждые 1000 кв.м. площади губернии приходилось 17 километров дорог.
В 1936 году ЦК ВКП (б) и Совет Народных Комиссаров приняли Постановление «О трудовом участии сельского населения в строительстве и ремонте шоссейных и грунтовых дорог». Согласно этому документу, сельское население, в том числе и Курманаевки, привлекалось к работам в два срока - весной и осенью, в течение шести дней, причем, бесплатно. Привлекались колхозники и единоличники – мужчины 18-45 лет, женщины 18-40 лет. За уклонение накладывался денежный взнос в двойном размере стоимости невыполненных работ.
Настоящим прорывом в нашем крае стало обустройство дорожного полотна Уральск-Бугульма, осуществленное работниками Бузулукского дорожного управления, в прошлом ДСУ, которое долгое время возглавлял Пеньков Василий Семенович – Почетный дорожник РФ, Заслуженный строитель России, Почетный гражданин города Бузулука.
- Работали с раннего утра до позднего вечера, - вспоминает Ларионова Любовь Александровна, бывший бухгалтер предприятия. – Сначала возили землю и поднимали дорогу, грейдировали. Навезли сотни тысяч тонн. Потом накладывали щебенку, асфальт. Бухгалтерский труд тогда не ограничивался кабинетом, приходилось выезжать и на объект вместе с рабочими, жить так же, как и они – в полевых вагончиках, вести разбивку, расчеты, учет выполненных работ, делать анализ. Мой муж Ларионов Михаил Антонович был старшим прорабом на этом строительстве, всю трассу пешком исходил. И холодно было, да и, случалось, голодно, но коллектив дорожников настойчиво, метр за метром, продвигался к цели.
Труд дорожников был поистине героическим. Вспоминается такой случай. Земляное полотно довели до Кутуш, дальше, до Первомайска – обычная грунтовая дорога, но этот участок бузулукские дорожники уже обследовали, наметили маршрут. Была зима. С Первомайска снарядили колонну машин, груженных зерном нового урожая, для отправки на Бузулукский элеватор. Тронулись. А тут сильнейшая пурга, ничего не видно, на дороге заносы. Хлеб надо было доставить обязательно в этот день (раньше очень ответственно относились к госзаданиям и срокам их исполнения). Хорошо, подоспели на помощь бульдозеры Бузулукского ДСУ. Продвигались дальше так. Бульдозеры расчищали снег, а впереди колонны шел прораб Ларионов Михаил Антонович, указывал дорогу, потому что при минимальной видимости можно было съехать в сугробы, в кювет. Время от времени Михаил Антонович грелся в кабине машины. Затратили целый день, но доехали и вовремя сдали хлеб.

Там, где были кладбища
               
В моем родном селе Спиридоновке, которого теперь уж нет на карте района, была восьмилетняя школа, поэтому среднее образование я получал в Курманаевке, проживая в интернате, располагающемся на улице Суворова, напротив школы - через дорогу. Конечно, в то время нам, воспитанникам, и в голову не приходило, на каком примечательном, я бы сказал, жутковатом  месте находилось деревянное здание интерната. Мы спали здесь, ели, готовили уроки, во дворе играли в волейбол, не подозревая, что под ногами покоится прах десятков людей, живших в прошлом, умерших и похороненных в этой земле. Иными словами, мы жили на бывшем кладбище.
И потом, когда на этом месте начали строить двухэтажный жилой дом, а это были восьмидесятые годы прошлого века, под ковш экскаватора, роющего котлован под фундамент, попадались останки людей (скелетов) и сгнивших гробов, а земля вперемежку с ними вывозилась в овраг рядом с нынешним кладбищем.
Как оценивать действия современников? Глумлением? Вандализмом? Давайте не будем торопиться с ярлыками. Да, на этом месте можно было бы заложить парк, но все равно пришлось бы копать ямы под деревья, под какие-то сооружения, все равно бы пришлось нам ходить ногами над прахом, тем более что по рассказам старожилов кладбище находилось не только на этом «пятачке, оно простиралось и дальше, занимая некоторую часть нынешней улицы Суворова, включая дорогу.
Разве иначе бы мы чувствовали себя, сидя на скамейке в парке и зная, что здесь покоятся люди, чем проживая в домах, которые воздвигнуты? А если иметь в виду, что в нашем крае полегло в свое время немалое количество участников кровопролитных столкновений разных племен, или славян с татаро-монголами, то вообще неизвестно, что под нами на всей территории села. А церковное кладбище? На его месте теперь мемориал, церковные строения. А земли, распахиваемые в пределах муниципалитета, где попадались тоже останки людей? Кстати, последнее обстоятельство касается не только нашего села. Например, в 1953 году житель Лабаз Коняев Дмитрий Федотович при распашке полей, где находилось первое поселение, тоже обнаруживал человеческие останки. Если же брать во внимание вообще страну, то нередко и повсеместно при строительстве крупных объектов обнаруживаются захоронения. А вскрываемые курганы и перенос скелетов в музеи? Что же тогда – все мы, и курманаевские строители, и жители, и ученые-археологи, - вандалисты, коль тревожим дух усопших?
По-моему, глумление и вандализм – это нечто другое. Жизнь продолжается, и лучшая память о наших предках, если уж если  сложилось с кладбищами, все-таки в другом – в сохранении их добрых традиций, душевных качеств, что подразумевает честный труд, заботу о ближних, помощь другим, ведь можно ставить, например, гранитные памятники, говорить пламенные речи о памяти и быть вором, бандитом, шулером, махинатором, просто нехорошим человеком.