Мир – 3.
«Уважаемые пассажиры, наш самолёт совершил посадку в международном аэропорту города Сочи. Температура за бортом двадцать девять градусов Цельсия, время двадцать три часа сорок пять минут. Командир корабля и экипаж прощаются с вами. Надеемся ещё раз увидеть вас на борту нашего самолёта. Благодарим вас за выбор нашей авиакомпании. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки самолёта».
Через некоторое время началось дублирование текста на английском языке. Пассажиры, как всегда не дождавшись полной остановки самолёта, потянулись за своими вещами, открывая верхние полки для хранения багажа. Дети, разбуженные родителями, непонимающими глазами смотрели на оживление в салоне воздушного судна. Многие пассажиры включили мобильные телефоны и, перекрикивая друг-друга, кому-то докладывали о благополучном приземлении, с кем-то договаривались о встрече. Мужчина крепкого телосложения был очень сильно удивлён, когда неведомая сила оторвала его от пола самолёта и отбросила далеко назад, по проходу между креслами. Все пассажиры замерли на мгновенье, никто ничего не мог понять, что произошло с мужчиной. Раздалась яркая вспышка света, вторая, в воздухе появился запах озона. Многие пассажиры закричали от страха, прижимая к себе детей, любимых и даже незнакомых людей. На том самом месте, где недавно стоял мужчина крепкого телосложения, воздух загустел, задрожал, окутался сетью тонких молний ярко-фиолетового цвета. Когда у людей зрение пришло в относительный порядок, они увидели в проходе между рядами сидений лежащего на боку молодого мужчину, примерно тридцати пяти лет.
Он был одет в жилетку цвета хакки со множеством карманов. В полной тишине было слышно, как мужчина постоянно повторял одну и ту же фразу: «Так чего ты ждёшь, сукин ты сын, отправляй меня обратно, в мой мир!»
******
— Встать! Руки за спину, лицом к стене! На выход! Лицом к стене! Пошёл!
Эй, дядя, я иду, иду я! Не нужно меня в спину подталкивать. Эх, где же моё здоровье, и куда вся Сила делась? Почки после «гостеприимного и радушного» приёма в аэропорте Сочи постанывали и побаливали, печень тянула заунывную песню, позвоночник слегка поскрипывал, радовало одно – синяки с пол лица сошли, под глазами остались жёлтые круги. Но жёлтое, это далеко не чёрное и тёмно-синее. Переживём, не в таких передрягах бывали. Куда на этот раз меня привели? В медицинском отделении тюрьмы комната была обшарпанной, полы заплёваны, а здесь, почитай, барские хоромы, только на окнах занавесочек не хватает, вазы со свежесрезанными розами и чайного сервиза на столе. Можно и кофейный сервиз поставить. Кофе хочу, умираю.
Комната, довольно-таки симпатичная. Два зарешеченных окна, пол дрянь, конечно, из дешёвого ламината, но для СИЗО очень даже хорошо. Комната шесть на шесть метров для одного стола, прикрученного к полу и двух стульев? Ага, вот оно что! Стена, слева от входа, зеркальная. Стоят люди, любуются на меня, всего до безобразия небритого и с жёлтыми, вурдалачьими кругами под глазами. Хоть бы кофе предложили и сигарету. Нет, трое суток маринуют, изверги, век воли не видать. Ни стыда ни совести. Я повернулся к зеркальной стене и очень вежливо, с оскалом дикого животного, улыбнулся. Или мне показалось, или нет, но там, за односторонним зеркалом, кто-то громко заржал.
Посмейтесь, я артист одного бродячего цирка Шапито. От нечего делать, принялся рассматривать наручники. Добротные, что я могу сказать. Блестящие, какой-то фирменный знак выбит. По-немецки, что ли? Да, всё верно – «Dr.Gluck». Шутники хреновы. Доктор счастье, говорите? Ну-ну, вы мне только предоставьте малейшую зацепку и возможность, я вам покажу счастье. Я поёрзал на стуле, опять посмотрел в сторону зеркала. Нет, хулиганить больше не буду. Дверь открылась, в комнате для допросов сразу стало тесно: подпрыгивая на месте, держа в руках кейс тёмно-коричневого цвета, одетый в приличный с виду костюм тёмно-синего цвета в мелкую серебристую полосочку, белоснежную рубашку и ярко-красный галстук, ворвался мужчина лет сорока. Образец преуспевающего человека, сам мистер Лояльность и Внимательность. Ну-ну, посмотрим, что он нам сейчас запоёт, фраер сладкоголосый.
— Здравствуйте, молодой человек! — произнёс медовым голосом резиновый мячик. Шило у него в заднице, что ли?
— Здравствуйте. С кем имею честь? — я сделал суровое лицо, сдвинул брови, из моих глаз, как мне самому показалось, полетели молнии.
— Я ваш адвокат. Господин Снегирёв, к вашим услугам. Ну-с, приступим?
— Господин Снегирёв, вы курите, кофе пьёте?
— Да, а что? Это законом не запрещено, — осторожно произнёс резиновый мячик.
— Вам, значит, повезло. А меня травят какой-то баландой, от которой у меня обострился гастрит, но мало этого: здесь никто не угощает сигаретами. Ни разу не предложили, представляете? Я хочу, нет, требую, чтобы сей факт глумления надо мною, как над личностью, был отражен в материалах дела: мне не предоставили надлежащих условий для проживания. Душа нет, телевизора нет, книг нет!
Молчание затянулось, адвокат смотрел на меня, как на привидение. Потом он произнёс что-то похожее на «дело будет трудным»0, открыл кейс, достал пачку сигарет, зажигалку, из листа бумагам скрутил кулёк для пепла. Я взял в руки пачку сигарет с неизвестным для меня брендом. Лёгкий щелчок по пачке, сигарета оказалась во рту, адвокат хмыкнул, посмотрел уважительно, поднёс горящую зажигалку. Я сейчас, вот именно в этот момент, почувствовал себя человеком. И сам удивился как мне, оказывается, мало нужно для счастья. Пусть и совсем небольшого, мимолётного, но счастья.
— Ну-с, приступим? — повторил адвокат. — Первый вопрос под протокол: как Вам условия содержания? Вопрос и ответ войдут в хронику событий вашего дела, э-э, Джеймс.
Я поперхнулся дымом, но промолчал. Джеймс, значит Джеймс. Мне какая разница?
— Что мне вменяют в преступление, господин Снегирёв?
— Незаконный пронос на борт воздушного судна взрывчатого вещества. Разве этого Вам никто не объяснил, Джеймс?
— Вы первый, с кем я разговариваю за трое суток моего незаконного ареста.
— Сильный ход с вашей стороны! – задумчиво-созерцательно произнёс адвокат Снегирёв.
— Вы вообще-то нормальный? – взорвался я. – Я не знаю, как оказался в самолёте, я ничего не помню, если и были у меня какие-то запрещённые к провозу предметы, то это вышло случайно. Я не собирался никуда лететь, ехать, или плыть. Вы это можете понять?
Я это произнёс явно не для адвоката, и он это, слава Богу, понял. В его глазах заплясали весёлые чёртики, Снегирёв опустил голову вниз, чтобы никто из наблюдающих за нашей беседой не понял, что он смеётся. В моих глазах Снегирёв вырос до размеров колосса, главное, чтобы его ноги оказались не из глины. Адвокат что-то быстро написал в своём блокноте, я прочитал его записку, кивнул, соглашаясь. Там было написано: «Двести кредитов и вы завтра на свободе. С вами не знают, что делать». Оставался только один вопрос. Что из себя представляют эти самые кредиты и откуда мне их брать. Но, как говорил наш бессмертный генералиссимус, нужно ввязаться в драку, а там посмотрим. Два часа меня мурыжили следователи, один из них, ессно, был добрый. А вот другой, держа в руках «демократизатор» – резиновую дубинку, наклонился к моему уху и, подражая голосу Михаила Пореченкова, кричал: «А ты мне на ухо это скажи!»
Я понимал, что каждое моё слово записывается, перепроверяется, каждый мой взгляд ловит объектив камер. Но мне очень трудно было что-то соврать, или в чём-то запутаться – я говорил чистую правду и только правду. Вывалив на стол «мои» личные вещи из куртки–броника, следователи задавали вопросы по каждому предмету. Первый вопрос был по пластиковым картам, самым обычным с виду, но с чипом считывания и распознавания рисунка пальцев. Я не стал отрицать, что это мои карты, мало ли что.. Никто принадлежность мне карт, к моему удивлению, проверять не стал. А ведь могли, и обязаны были это сделать. Но, как говорится, на нет и суда нет.
Основной вопрос, естественно, был по аккумуляторной батарее, но всполохи искр красного цвета на ней уже не было видно, поэтому я сказал, что это самый привычный и обычный аккумулятор, обратив внимание, что он давно разряжен и не представляет никакой опасности ни для кого. На вопросы о том, как я оказался на борту самолёта, я отвечал, что не знаю и ничего не помню. Шёл по улице, увидел яркую вспышку света и на этом всё. Получилось фальшиво-наигранно, как в фильме: «упал, очнулся, гипс».
Меня проверяли по адресной базе данных, но адреса моего места проживания в ней не обнаружили. Я убеждался вновь и вновь, что меня опять занесло в параллельный мир и как себя вести в нём я не знал. Одна надежда была на моего адвоката, который всё это время находился рядом со мною. «Плохой» следователь долго смотрел мне в глаза, потом, вздохнув, он нажал на кнопку вызова, со злостью бросил конвою: «заберите, чтобы мои глаза его не больше видели».
Я обрадовался словам следователя и надеялся, что на сегодня мои мучения закончены. Но я очень сильно ошибался. После обеда ко мне пожаловала целая делегация благообразных дедушек и бабушек с кучей каких-то навороченных приборов. Облепив меня датчиками, как новогоднюю ёлку игрушками, они колдовали над приборами, не забывая задавать мне кучу каверзных вопросов. Я не возражал над проведением научных экспериментов с моим бренным телом, так как они происходили в моей камере–одиночке, а я находился в состоянии покоя на откидной кровати.
День закончился, наконец-то наступила тишина! Я, лёжа на кровати, прикрыл глаза, стараясь сделать хоть какой-то анализ услышанного-увиденного. Но опять загремел отодвигаемый засов двери, я, чертыхнувшись, присел на кровать. Посмотрев на вошедшего человека, еле удержался от смеха, вспомнив фильм "Собачье сердце".
— Здравствуйте, молодой человек, – произнёс мужчина профессорской наружности.
— Здравствуйте, профессор Преображенский, – ответил я, не удержавшись от колкости. Но реакция мужчины превзошла все мои ожидания.
— Откуда вы знаете, как меня зовут, молодой человек? – профессор внимательно смотрел на меня через толстые стёкла очков–пенсне. – Мне коллеги сказали, что вы ничего не помните и не знаете. Ну-с.... я задал вам вопрос, от которого, скорее всего, будет зависеть ваша судьба.
— Фильм есть очень хороший. В нём.... впрочем, какая разница. Просто хороший фильм, где есть такой Преображенский, как и вы профессор. Вот и весь секрет.
Преображенский, пожевав губами, произнёс:
— Вы ведь «скользящий», не так ли? – профессор предостерегающе поднял руку вверх. Я напрягся не по-детски. – Лучше промолчать, чем быть соврамши.
Я засмеялся, но увидев растерянный вид этого явно умного и доброго мужчины, замолчал.
— Опять что-то из фильма? – спросил профессор.
— Точно. Такая фраза есть в фильме, который называется "Мастер и Маргарита". Немного видоизменённая, конечно. Что такое «скользящий», профессор? Объясните мне и тогда я вам отвечу на ваш вопрос.
— Хорошо. «Скользящие» — люди, которые имеют врождённую способность к мгновенному перемещению между мирами.
— Если бы я имел такую способность, находился бы я в этом здании, профессор?
— А почему бы и нет? Вам должно самому быть интересно, куда вы попали, в какую страну, в какую эпоху и тому подобное. Нет?
Я, как мантру, начал повторять слова о том, что я ничего не помню и ничего не знаю, периодически бросая свой взгляд на висевшую в углу видеокамеру. Профессор едва заметно кивнул.
— Ладно, голубчик! Завтра вас доставят в «АВиПП», где мы досконально изучим ваш феномен появления в нашем мире. Все условия нашего сотрудничества вы прочитаете вот здесь.
Преображенский положил на край кровати листы бумаги в прозрачной пластиковой папке. Я успел прочитать: «Договор N – 005» и на душе стало немного легче, мир заиграл новыми красками: во-первых, я буду находиться в этом «АВиПП» не в качестве арестованного, а в качестве сотрудника, и второе: если есть договор с номером "005", обязательно должен быть договоры с номерами "001, 002, 003, 004". Что из этого следовало? То, что не я один такой «скользящий». Скорее всего кого-то уже изучают. Пришельца из другого мира. И третье, самое главное: я не должен адвокату платить двести кредитов. Тем более, не зная, что это такое и не предполагая, как сложится моя судьба после освобождения из СИЗО.
Уходя, профессор повернулся и спросил:
— Как фильм с профессором Преображенским называется, молодой человек?
— «Собачье сердце».
— Нет, даже не слышал о от таком фильме. Хороший?
— Очень! Классика. А автор книги Булгаков.
— Нет, и автора такого не слышал. До завтра.
— Один вопрос, профессор, если можно! У вас в мире распространена свастика?
— Нет, конечно! – ответил Преображенский. – Значит, я не ошибся в вас. Вы.... впрочем, завтра поговорим, отдыхайте. Я бы вас прямо сейчас с собой забрал, но сами понимаете, оформление бумаг занимает просто чудовищно много времени. Потерпите, голубчик. Забыл спросить: вы профессора Монье случайно не знаете?
— Первый раз слышу такую фамилию, – соврал я и почувствовал, как краснеет лицо.
Двери закрылись и я, заложив руки за голову, лежа на кровати, начал складывать все пазлы в один красивый рисунок. Крутил ситуацию и так и так. Вот, что в моей бестолковой голове получилось: существует неопределённое количество миров. Каждый в чём-то отличается друг от друга. Пусть и не на много, но отличается.
Мир номер раз. Это мир, в котором я родился и вырос. Мир номер два: мир, в котором не было Великой Отечественной войны, мир не на много, но ушёл вперёд в плане развития техники. С энергетикой у них полный ажур, вот только откуда в этом мире столько карбонадо? Ладно, позже разберёмся. Со свастикой всё понятно, это не символ нацизма, а скорее всего знак движения Солнца и благополучия, достатка. А ведь я хоть и был в невменяемом состоянии, но Гарри правильно сказал: образ мышления у людей мира номер два мало чем отличаются от идеологии нацистов. О мире номер три, в котором я сейчас мотаю срок, мне ничего не известно. Пока не известно.
Но! Во всех трёх мирах есть некий профессор Монье, который, скорее всего, совершил прорыв в области темпорологии. Другими словами – открыл возможность перемещения во времени и, скорее всего, в пространстве. Эти две величины, как известно, не разделимы друг от друга. Так, что мы имеем? Чтобы мои мысли-скакуны от меня не убежали далеко, я достал папку с документами, нашёл в ней карандаш ( случайно оставленный профессором?) нарисовал на обратной стороне листа три кружочка с номерами один, два, три. С чего начались мои злоключения? Естественно, с идиотского поступка Монье. Я соединил цифру два с единицей. В разрыве линии влепил букву «М». Меня, любимого, затянуло в пространственно-временную воронку и перебросило в мир номер два. Так? Так! Я нарисовал очередную линию, соединив два мира. В разрыве линии поставил букву «Я». Что дальше? Из второго мира, с помощью белобрысого паренька-недоучки, я перебрался в мир номер три. Появилась новая линия. В третьем мире есть Монье, иначе Преображенский о нём меня не спросил бы. Логично? Очень. И что дальше? А ничего. Одни прыжки беременных тараканов. Что Монье прыгает из мира в мир, что я. А зачем Монье прыгать из мира Коммуна в отсталый мир? Ну-ка, ну-ка! Если Коммуна, несмотря на свастику, благополучный и высокотехнологичный мир, то какого хрена…
От мысли, пришедшей мне в голову, я даже подпрыгнул на кровати. На мои телодвижения камера видеонаблюдения отреагировала мгновенно: ниже объектива на несколько секунд зажглась красная лампочка. Миры разные, своеобразные но их всех объединяет одно, точнее, один человек: загадочный профессор Монье и, судя по фамилии, он француз. По спине пробежало стадо муравьёв: я вспомнил, как в конце декабря прошлого, две тысяча семнадцатого года, ко мне в квартиру нежданно-негаданно заявилась Снегиня. Она не возражала против «остаться на ночь» со всеми втекающе-вытекающими. Уже под утро Снегиня спросила у меня, измученного бессонной ночью, давно ли я был в славном городе Париже. А если был, то почему ей не позвонил. Я, как сейчас помню, ответил Снегине, что был в её родном городе полгода тому назад. Рассказ девушки меня ошеломил: в конце декабря камеры видеонаблюдения подземной парковки запечатлели мой фейс в салоне авто с…
Я уставился в зарешеченное окно невидящим взглядом. Пазлы начали складываться в одну страшную картинку: Монье каким-то, самым наглым, образом выкрали из мира номер один в мир номер два, в котором он провёл довольно-таки продолжительное время, занимаясь своей любимой работой. Согласно теории Альберта нашего Эйнштейна, время величина нелинейная. Монье, возможно, провёл в мире два не один десяток лет и добился значимых результатов. Хорошо, пока всё логично! Монье задумал побег. Причина? Мотив? Это пока не понятно. Хотя… А что если Гарри мне врал и в мире номер два надёжно обосновались выходцы из Германии. Вот же… ть! Опять вижу усы Аненербе. Наследие предков. Только откуда у них неограниченное количество энергии! Аненербе, возможно, во время войны, или раньше, нашли огромный небесный алмаз, то есть, карбонадо. Монье заставили сделать то, что ему очень не понравилось: допустим, как-то воздействовать на мир номер один, в котором фашисты когда-то проиграли войну. А что? Возможность переместиться во времени, благодаря открытиям Монье, у выходцев из Аненербе теперь есть, почему бы не вернуться во время создания немцами атомной бомбы и не повернуть историю вспять? Да, в логике мне не отказать! Задолго до войны, Аненербе усиленно начало искать альтернативный источник энергии вместо Урана – 235. Гитлеру его не хватало, чтобы создать «оружие возмездия». Это факт неоспоримый и доказанный. Просто страшно представить что будет, если если фашисты воспользуются оружием, в котором в качестве источника энергии будут алмазы чёрного цвета. Нет никакой уверенности, что я вообще появлюсь на свет белый и буду жить-сушествовать, как и все мои близкие и друзья. Вопрос? Нет, вопросище! Вывод: мне нужно расшибиться в лепёшку, но вернуться в свой мир раньше времени похищения Монье из авто, припаркованного в подземной стоянке. Тогда всё станет на свои места. Сумею ли я убить самого себя, дубль-Юру? Возможно. Теперь вся надежда на старика Преображенского. Если он найдёт способ вернуть меня в мой мир и в небольшое прошлое, тогда будет хорошо. А не найдёт этого способа? Тогда будет полный швах. С этой мыслью я заснул, с этой мыслью я проснулся, когда услышал звук ототдвигаемого засова двери.