Это было давно, когда моей внучке Катеньке ещё не исполнилось и трёх лет. Оля привезла её мне на дачу к вечеру и, уложив спать, уехала в Москву.
Катя проснулась ночью, увидела вместо мамы меня и – в крик: «Уходи-и-и! Уезжай в свою Москву! Мама-а-а, мамочка-а-а!». Выбежала в коридор, стала рваться на улицу: «Открой дверь!». Поняла, что дверь заперта, ринулась на кухню, упала на пол и зарыдала.
Что только я ни пыталась делать и говорить – всё бесполезно. В отчаянии я расплакалась вместе с ней. Сижу в кресле, плачу и приговариваю, что вот, мол, у тебя мама есть и папа, а у меня никого, и даже Коленьку у меня отняли и спрятали (она уже знала, что у неё где-то есть старший братик). И тут случилось невероятное: она, вся в слезах и соплях, затихла и, сидя на полу, проговорила: «Коля живёт в своей квартирке. Он приедет к тебе».
Потом мы сидели с ней при свечах (она у меня на коленях) и разговаривали. Я вытирала сопли ей, она – мне. Потом что-то ели. Я сказала: «Что-то мы с тобой
раскуролесились». Она расхохоталась на это, новое для неё, слово. Повторяла его и каждый раз опять заливалась смехом. Угомонились мы под утро. Уже светало.
А вечером Катенька рассказывала Оле: «Колю спрятали. А мы вместе остались и вместе плакали».