ПУШКИН. СЕРЕБРО, ЖЕМЧУГА И ТАЙНА ПОКРОВА
Предисловие к пьесе «Я думала, ты мой единственный»
НА СНИМКАХ:
А.С. Пушкин
Н.Н. Гончарова-Пушкина-Ланская
Сергей Соболевский – друг А.С. Пушкина
Граф Федор Толстой Американец
Наталья Ивановна Гончарова-Загряжская – мать Н.Н. Гончаровой
Петр Ланской – второй муж Н.Н. Пушкиной-Гончаровой
Александр Иванович Тургенев – друг А.С. Пушкина
Петр Вяземский - поэт
Максим Яковлевич фон Фок - управляющий Третьим отделением, с 1826 года фактический глава тайной полиции России.
Николай Первый – император
Элиза Хитрово – друг А.С. Пушкина, дочь фельдмаршала Кутузова.
Мария Павловна – великая княжна, сестра Николая Первого, великая герцогиня Саксен-Веймар-Эйзенахская, супруга великого герцога Карла Фридриха Саксен-Веймар-Эйзенахского. Покровительница литераторов в Веймаре, в частности, Гёте и Шиллера.
Софии Карамзина – дочь историографа Николая Карамзина. Светская львица.
Елизавета Алексеевна – императрица, супруга Александра Первого, тайная муза А.С. Пушкина.
Иван Александрович Нарышкин – посаженный отец Н.Н. Гончаровой на ее свадьбе с А.С. Пушкиным.
Они же – действующие лица пьесы «Я думала, ты мой единственный»
Картина А. Н. Мокрицкого — художника школы Венецианова. В кабинете Жуковского изображены слева направо: П. А. Плетнев, В. Ф. Одоевский (В. А. Жуковский?), А. В. Кольцов, Н. В. Гоголь, А. С. Пушкин, М. И. Глинка (В. Ф. Одоевский?), И. А. Крылов, П. И. Кривцов (А. А. Перовский?), М. Ю. Виельгорский, И. И. Козлов (Ф. Ф. Вигель?) и А. Н. Карамзин. Картина экспонируется в шестнадцатом зале Литературно-монографической экспозиции «А. С. Пушкин. Жизнь и творчество».
1
Пьеса «Я думала, ты мой единственный» - это фантасмагория с «грешным» сюжетом. Родилась она из мысли о залогах Александра Сергеевича Пушкина известному петербургскому ростовщику Шишкину. Как известно, поэт закладывал ему незадолго до гибели столовое серебро своего друга Соболевского и личные вещи жены - жемчужное ожерелье и шали. Мы привыкли думать, что такое произошло в доме Пушкина из крайней нужды, почти что нищеты! Насколько это неверно, можно понять, если вспомнить, какие суммы получил Александр Сергеевич из государственной казны накануне: двадцать тысяч рублей безвозмездно на издание «Истории Пугачевского бунта» и сорок тысяч рублей на издание журнала «Современник» ( на «наши» деньги – двадцать и сорок миллионов рублей…)
Так что о бедности и, тем более, нищете говорить не приходится. Меня в этом залоге вдруг привлекло совсем-совсем иное: серебро, жемчуга и дорогие персидские шали - покрова (за миллион рублей на «наши») – это сакральные вещи. Как известно, серебро – средство борьбы с вампирами, жемчуг – принадлежность верных любовных отношений, шаль-покров – оберег, сохраняющий тайну.
Весь заклад ( от 1 апреля 1835 года и от 8 августа 1836-го) был оценен ростовщиком Шишкиным в весьма крупную сумму – в 12500 рублей – двенадцать с половиной миллионов на «наши» (по другим данным – на 15600). Этими деньгами Пушкин мог бы уплатить за аренду своей огромной квартиры рядом с Зимним дворцом в столице за три года. Вот такая «бедность»… Когда современники говорят о закладе столового серебра Соболевского, то они думают, что речь идет о дюжине вилок и ложек, на самом деле этого серебра было в закладе почти 16 килограммов! То есть, поднять такой груз по силам было лишь крепкому дворовому мужику.
Сергей Александрович Соболевский - друг Пушкина, старше него на шесть лет. Он - внебрачный сын помещика Александра Николаевича Соймонова (умер в 1856) и бригадирши вдовы Анны Ивановны Лобковой, урожденной Игнатьевой (умерла в 1827). Сам Соболевский говорил: «Я заклеймён несчастным прозвищем сына любви». Впоследствии его происхождение стало причиной неудачного сватовства к княжне Александре Ивановне Трубецкой, сестре Марии Трубецкой, фаворитке цесаревича Александра, будущего императора Александра Второго.
Рождён вне брака, но не совсем незаконно, поскольку отец был ещё холост, а мать уже овдовела. По отцу приходился двоюродным племянником известным русским католичкам С. Свечиной и княгине Е. Гагариной. Приписан к вымершему польскому шляхетскому роду Соболевских герба Слеповрон. Вырос в доме матери в Москве. Товарищами его по Благородному пансиону в Петербурге были Лев Пушкин и Павел Нащокин (будущий настоящий друг Александра Сергеевича Пушкина), а словесность у них преподавал В. К. Кюхельбекер. Через Льва Пушкина и Кюхельбекера Соболевский познакомился с А. С. Пушкиным и другими лицеистами первого выпуска, а также с поэтом Е. А. Баратынским.
С 1822 года служил в Москве, в архиве Коллегии иностранных дел. Служба там была почти чисто формальной (получая большие деньги от богатых родителей, Соболевский долгое время не нуждался в заработке); в то время её проходили «архивные юноши» (этот вошедший в историю термин принадлежит именно Соболевскому) — любомудрый Дмитрий Веневитинов, Пётр Киреевский и Степан Шевырёв.
Перезнакомившись с литературной Москвой (особо близко сошедшись с В. Ф. Одоевским, с которым даже соавторствовал), Соболевский быстро приобретает известность как автор едких эпиграмм, любитель насмешек над людьми чужого круга и различного рода эпатирующих циничных выходок (получает прозвище Mylord qu’importe — Милорд «ну и что») и вместе с тем человек безупречного литературного вкуса и эрудиции, надёжный товарищ и интересный собеседник. Среди его хороших знакомых в последующие годы были такие литераторы младших поколений, как Николай Гоголь, Михаил Лермонтов, Иван Тургенев и Лев Толстой.
После гибели Пушкина, в начале 1840-х годов, недолгое время общался с членами кружка Белинского.
Над Пушкиным, с которым Соболевский познакомился, когда будущему поэту исполнилось лишь пятнадцать лет, он взял покровительство. Распространял подписные билеты на не вышедший сборник стихов Пушкина; в 1820-м готовил к печати «Руслана и Людмилу» ( в это время автор был выслан из Петербурга); в 1825—1826 был посредником между Пушкиным и «Московским телеграфом», а после освобождения его из ссылки (1826) знакомил поэта с московской литературной публикой, по агентурному донесению III отделения «возил его по трактирам, поил и кормил за свой счёт».
В сентябре 1826 года, после встречи Александра Сергеевича с императором Николаем Первым, освободившим его из ссылки, Соболевский стал «путеводителем Пушкина по Москве». В это время Александр Сергеевич готовился к дуэли с тяжело оскорбившим его еще в 1820-м году Федором Толстым Американцем. Друзья встретились в доме Василия Львовича Пушкина на Старой Басманной, д. 36. Соболевский застал Пушкина за ужином. В этот момент тот поручил другу вручить вызов на дуэль. Как известно, она не состоялась, и современники считали, что именно Соболевский сумел отговорить Толстого Американца от поединка.
В его доме на Собачьей площадке (ныне, как и сама площадь, уничтожен) Пушкин прожил полгода в 1826—1827, впервые там публично читал «Бориса Годунова». В дальнейшем Соболевский вёл издание второй главы «Евгения Онегина», «Братьев разбойников» и «Цыган». Уезжая из Москвы в Петербург, поэт заказал для друга художнику В. А. Тропинину свой известный портрет.
Их общение продолжилось и в Петербурге, куда Соболевский привёз Пушкину из Франции запрещённые в России сочинения Адама Мицкевича (и под впечатлением от которых Пушкин написал «Медного всадника»), был посредником в контактах Пушкина с Мериме.
Однако этот «ангел-хранитель», сводя поэта с известными людьми, наверное, не предполагал, что общение с ними обернется для него тяжелым разочарованием. Адам Мицкевич во время польского восстания в 1830 году обливал Пушкина грязью в своих стихах за приверженность последнего национальным интересам России. А Мериме ввел Пушкина в заблуждение тем, что текст книги «Гузла, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине» выдуман им, а никаких подлинников народных песен не существовало. Пушкин же, вдохновившись книгой Мериме, сделал ее перевод в стихотворном виде, написав цикл из 16 стихотворений, 11 из которых являются конкретной переделкой прозаического текста песен – «Песни западных славян». Сюда же первоначально входила и «Сказка о рыбаке и рыбке», как видно из пометы в автографе Пушкина. Увы, эти «песни» были сочинены самим литературнгым мистификатором Мериме.
В 1827 году, в Петербурге, Соболевский готовил побег Пушкина из России, пытаясь вывезти его из Михайловского, где в это время жил и работал поэт, в Европу через ближайшую к Пскову северную границу. О чем сразу же стало известно в Третьем Отделении – сохранились доносы Бенкендорфу на эту тему. Разумеется, Пушкину не дали бы сбежать, о чем он и сам прекрасно догадывался. Поэтому и отказался от сомнительной авантюры своего друга.
После его гибели Сергей Соболевский отказывался от написания воспоминаний о поэте. И лишь перед смертью опубликовал оригинальную статью «Таинственные приметы в жизни Пушкина».
2
Среди этих историй нет повествования о закладах Пушкина ростовщику Шишкину серебра Соболевского, жемчугов и шалей жены поэта. Хотя вся эта история с последним закладом Пушкина окутана флером мистики, если понимать его символы. Вообще, как известно, ростовщичество смертный грех, а ростовщик – великий грешник на службе у сатаны.
Кто же был известный петербургский ростовщик Алексей Петрович Шишкин (1787-1838 – в 49 лет)? Отставной подполковник Корпуса инженеров путей сообщения. Женат на Екатерине Васильевне, урожденной Сновидовой (1791—1854), и имел шесть человек детей (троих малолетних и троих, служивших во флоте на Черном море: Вадим — с 1834 мичман, Вячеслав — с 1834 мичман и Петр — с 1835 лейтенант. Члены этой семьи были петербургские знакомые Пушкина. За период с 1 апреля 1835-го по 25 января 1837-го Александр Сергеевич получил у Шишкина под залог «двух турецких шалей, трех ниток ориентального жемчуга и разных серебряных вещей» 15960 руб.
Супруга ростовщика, Екатерина Васильевна Шишкина, называла Пушкина «известным своими талантами человеком», которого ее муж «отлично уважал». А Соболевский, вещи которого были заложены Пушкиным у Шишкина, назвал его «самым добрым и честным ростовщиком». Но придерживался ли такого же мнения о нем сам Пушкин? Исследователи считают, что, возможно, это о нем он писал Соболевскому 9 сентября 1834 года «наш друг ростовщик», собираясь вставить в свой новый роман, который литературоведы условно назвали «Русский Пелам», персонаж ростовщика. Судя по замыслу, это должно было быть произведение об истории революционного движения в России 19 века – начиная с декабристов и по 1835 год. А кем представили революционеров-террористов всего лишь двадцать-тридцать лет спустя после смерти Пушкина Достоевский и Лесков? Бесами!
Не думается, чтобы Александр Сергеевич представлял их святыми, хотя и любил декабристов, сочувствовал им и вообще неожиданно для себя стал главным «идеологом» декабрьского восстания 1825 года в России – при обысках у каждого из участников бунта были найдены стихи Пушкина. Но хотел ли он такой славы? Судя по повести «Капитанская дочка» - о восстании Пугачева – конечно, нет. В 1834 году Пушкин уже обладал секретными документами и огромными знаниями и об этом восстании, и вообще об истинной истории России со времен Петра Великого. Скорее всего, его задачей было отобразить в этом романе определенную эпоху, раскрыть природу русского бунта, опустившись с вершины существования российской аристократии в пекло русских притонов в трактирах, публичных домах, подпитывавших своими «кадрами» тайные общества.
Мог ли смертный грешник-ростовщик, финансирующий бесов революций, быть добрым другом кому-то? Нет, потому что, давая в долг, в рост, большие деньги на бунт, на кровавые преступления, он брал в залог души людей, которые в любой момент за неуплату мог передать в руки кого угодно, даже самого дьявола.
Залог – это вообще опасное и даже сакральное действие. И тут возникает мысль о сакральности последнего залога Пушкина, который отдал ростовщику Шишкину вещи близких ему людей – Соболевского и своей жены: серебро, жемчуг и шали-«покрова», словно выбросил из своего дома дружбу и любовь…
Но тут нужно еще раз обратиться к личности Шишкина. Такую же фамилию в девичестве имела Устинья Ермолаевна Толстая, после смерти мужа – капитана Толстого – ставшая незаконной женой деда Александра Сергеевича, Осипа Ганнибала и принесшая неисчислимые горести его бабушке Марии Пушкиной-Ганнибал и его матери Надежде Осиповне. Интересно, что имя Устиньи Ермолаевны внесено в родовод графов Толстых, хотя она и ославила его своим незаконным венчанием и осуждением императрицы Екатерины Второй. Но Толстые не случайно дорожили именем Устиньи Ермолаевны Шишкиной. Эта фамилия старинного знатного боярского рода, представители которого – близкая родня Петру Великому.
Вышли Шишкины из Польши и Золотой Орды. Представительницы этого рода служили фрейлинами при дворе Романовых – у Екатерины Павловны, королевы Вюртемберга, у великой княгини Александры Федоровны Романовой, жены Николая Первого, у императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги императора Александра Первого, у жены Николая Второго, императрицы Александры Федоровны.
А овдовевшую Устинью Ермолаевну Шишкину-Толстую сгубила страстная любовь к женатому полуафриканцу Осипу Ганнибалу, сыну крестника Петра Первого. Он обманул ее, заявив, что его жена ( будущая бабушка Александра Сергеевича Пушкина) скончалась и сделал предложение Устинье. Она его с радостью приняла, и «молодые» вскоре обвенчались. Тут и объявилась живая супруга Осипа. Чтобы усмирить жену, он выкрал у нее их годовалую дочь и передал ее своему товарищу по службе в армии. Ребенок едва не погиб. А Осип пошел еще далее, решив отобрать у жены все их совместное имущество. Мария Ганнибал пожаловалась императрице на злодейства супруга, и Екатерина приняла сторону законной жены. Ее честное имя и состояние были спасены, и будущая мать Пушкина, дочь Осипа, получила приданое, выходя замуж за своего дальнего родственника Сергея Львовича Пушкина.
Но теперь Устинья Толстая-Шишкина вела войну против всех Ганнибалов и Марии Алексеевны за их имущество, поскольку Осип задолжал по документам ей очень большую сумму денег. В судебные разбирательство входило и Михайловское – наследство Осипа. Однако не без участия двора и оно перешло к законной наследнице – Надежде Осиповне Пушкиной-Ганнибал. Перед смертью в Михайловском Осип проклинал свою связь с погубившей его жгучей красавицей из рода Шишкиных.
И вот так случилось, что именно представителю этого рода, известному петербургскому ростовщику, отставному подполковнику Алексею Петровичу Шишкину, попал в руки заклад Александра Сергеевича Пушкина, получившего за него весьма крупную сумму.
3
Пушкины снова оказались в долгу у Шишкиных! На первый взгляд, в этом нет ничего особенного. Но если взглянуть на ситуацию пристальнее, то можно увидеть и перст судьбы, которая снова свела два эти рода – Пушкиных и Шишкиных…
И свела она их опять на почве любви и меркантильных интересов! И, может быть, любви уже в 1835 году отвергнутой, любви, которая, опутав поэта долгами и тяжкими семейными обстоятельствами, стала ему в тягость, опуская его все глубже и глубже в черный омут безнадежности?
И ничего в этом удивительного нет, если учитывать, что Александр Пушкин – родной внук блудливого и пылкого Осипа Ганнибала. Однако поэт любил Натали, и в этом было его мучение. Ему нужна была воля, а семейные оковы висели на ногах тяжким грузом. И кто знает, что случилось бы, останься поэт жив после дуэли? Может быть, в отчаянии ушел бродить по земле, спрятался где-нибудь вдали ото всех, как мечтал? Очевидно, что гению именно в это время было необходимо одиночество, чтобы продолжать чувствовать и творить. И подсознательно он «выгнал» из своего дома «приметы любви» (а заодно и дружбы) – старинные жемчуга жены и кучу серебра задушевного друга Соболевского – прикрыв это сакральное действие покровами из далекой Персии - женскими шалями?
Главное тут понять – кому он все это передал? Род Шишкиных древний, но еще древнее происхождение этой фамилии – от слова «шиш».
Первое упоминание об имени с коренным основанием «шиш», относится к библейским временам. Согласно легендам, третий сын Адама и Евы - пророк Шиш (тюркское Шъит, арабское в переводе «Подарок Аллаха», библейский Сиф, Шис, Шыс, Шит), который явился на свет после Каина и Авеля. После смерти Адама, Аллах избрал Шиша своим пророком, женив на гурии, научил знаниям и тайнам, сделал своим духовным наследником и поставил во главе всех своих потомков. Адам и Шиш построили Каабу из камня - мусульманскую святыню в виде кубической постройки во внутреннем дворе мечети Масджид аль-Харам (Запретная Мечеть) в Мекке. Это одно из основных мест, собирающее, согласно кораническим предписаниям, паломников во время хаджа. Кааба носит символическое имя «аль-Бэйт аль-Харам», что означает в переводе с арабского «священный дом».
Вместе с потомками он основал около тысячи городов. Пророк Шиш прожил 912 лет, ему было ниспослано 50 священных свитков (сухуф).
Можно сказать, что предметы любви и дружбы поэт отдал за деньги в залог смертному грешнику из древнего рода святых, когда дело близилось к страшной развязке – смертельной дуэли на Черной речке. Хотя и перед свадьбой, и после нее Пушкин не уставал заверять и жену, и друзей, что этот выбор он сделал осознанно и ни в чем не винит супругу. Вот как он пишет в одном из писем к ней в 1834 году: « …Скучно жить без тебя и не сметь даже писать тебе все, что придет на сердце. <…>Не сердись, жена, и не толкуй моих жалоб в худую сторону. Никогда не думал я упрекать тебя в своей зависимости. Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив; но я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. <…> Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у господа бога. Но ты во всем этом не виновата, а виноват я из добродушия, коим я преисполнен до глупости, несмотря на опыты жизни».
К этому же времени относится последнее стихотворение, которое литературоведы склонны считать посвященным Наталье Николаевне. Оно проникнуто все тем же настроением грусти, усталости от вечной неустроенности и смирения перед общей судьбой.
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить... И глядь — как раз —умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля...
Но даже из этого письма, а тем более, из строк печального стихотворения, очень заметно отчаяние поэта, все глубже опускающегося в болото бытовых тягот, которые отвлекают его от работы.
И там, в лавке ростовщика, началась война между святым и грешным. Если бы долг Пушкина не был выплачен, то его душа могла быть продана ростовщиком и самому Люциферу. Но долг был уплачен после смерти поэта. Однако кем же – вот вопрос. Был ли плательщик - царь святым? Он был палачом для русских гениев, и даже после смерти поэта, получается, остался его рабовладельцем! И в тяжком плену у себя оставил его жену и детей.
А, может быть, это было проклятьем Устиньи Шишкиной-Толстой роду Пушкиных-Ганнибалов за поруганные честь и любовь и искалеченную жизнь? Может быть, смерть к поэту пришла оттуда? Она умерла, когда Пушкину исполнилось семь лет. Из восьми детей, рожденных похищенной когда-то Осипом Ганнибалом его дочерью Надеждой, выжили только трое. Среди них – будущий великий поэт. Получается, что и он не выжил…
4
Главное событие пьесы «Я думала, что ты мой единственный…» - задуманное сначала повторное венчание поэта и Натали, а затем заменившая его помолвка с Неизвестной девушкой – копией невесты московской красавицы.
В истории осталась легенда о дурных приметах на венчании Пушкина и Гончаровой. Во время самой церемонии всё шло не так, как планировалось. Пушкин задел аналой — крест и Евангелие упали на пол; чуть позже поэт уронил обручальное кольцо, которое со звоном покатилось по каменному полу; шафер, устав держать венец, передал его своему товарищу. Вдобавок ко всему венчальная свеча в руках жениха затрещала и погасла. «Всё дурные предзнаменования», - тихо сказал поэт.
Но еще более символичной и театральной оказалась бы свадьба поэта, если бы он венчался, как хотел, в домовой церкви усадьбы князей Голицыных. Если учесть, что она окутана плотным туманом таинственных и до сих пор неразгаданных зловещих событий, то непонятно, зачем ему это было нужно? Если только… ни какая-то его масонская прихоть влиться в список этой зловещей символики знаменитой усадьбы?
На фантасмагорическую помолвку в пьесе Пушкин зовет тех, чьи предки были как-то замешаны в таинственных событиях в усадьбе, как бы вновь обозначая протестность события, что было продемонстрировано им на настоящей свадьбе.
Вообще на реальной свадьбе среди приглашённых было много «звёздных гостей». Посажённой матерью со стороны жениха была графиня Елизавета Потёмкина, урожденная Трубецкая, посажённым отцом Пётр Вяземский, посажённым отцом со стороны невесты был её дядя Иван Александрович Нарышкин.
Удивительным образом на этой свадьбы сошлись те, кто были связаны по жизни трагическими обстоятельствами и на празднике им сходиться вроде не пристало.
Посаженный отец Иван Александрович Нарышкин был отцом Александра Ивановича Нарышкина, красивого и блестящего офицера лейб-гвардии Егерского полка, убитого на дуэли Федором Толстым Американцем. По матери, Екатерине Александровне Строгановой-Загряжской ( в девичестве), покойный Александр Иванович Нарышкин приходился троюродным братом Натали Гончаровой и двоюродным племянником ее матери, Наталье Ивановне Гончаровой-Загряжской (в девичестве). А убийцу Толстого Американца ( и несостоявшегося собственного убийцу) Пушкин выбрал сватом к Натали.
Но дальше еще интереснее. Толстой Американец убил (без всякой причины) Александра Ивановича Нарышкина через два года после убийства Алексея Охотникова – любовника супруги императора Александра Первого Елизаветы Алексеевны. Как эти два убийства могли быть связаны? Связаны они могли быть фамилией Нарышкиных.
Проследим всю цепочку. С самых первых лет супружества Александра Первого существовал любовный треугольник, в котором третьей стороной была приближенная к царской семье полячка Мария Четвертинская, дочь героя-поляка, погибшего от рук польских русофобов. Она в ранней юности была выдана замуж (скорее всего, фиктивно) за родственника Ивана Александровича Нарышкина (будущего посаженного отца Натали) – Дмитрия Львовича Нарышкина, одного из сыновей «главного шута» при дворе Екатерины Второй. Между прочим, и Иван Александрович, и Лев Александрович были людьми, преданно служившими Петру Третьему, супругу Екатерины Второй. Но после его убийства она простила обоих.
Вся семья императора Александра Первого ненавидела Четвертинскую и ее супруга Дмитрия Нарышкина. Но также она ненавидела и жену императора Елизавету за ее позорную и небезопасную для династии связь с офицером Алексеем Охотниковым. Рожая от него детей, Елизавета будто бы шла по стопам Екатерины Второй, которая, родив от Григория Орлова и привязав его к себе, воспользовалась затем его услугами, чтобы привлечь на свою сторону армию и избавиться от мужа, законного императора Петра Третьего.
Отвадить Охотникова от Елизаветы была нанята Наталья Ивановна Загряжская, будущая теща Пушкина, необыкновенная красавица. И она это сделала, влюбив в себя молодого и пылкого офицера. За что он, скорее всего, и поплатился жизнью - был зарезан. А в награду Загряжскую выдали замуж за Николая Гончарова, представителя богатейшей семьи в России. В этом браке и появилась на свет будущая жена Пушкина.
Но и это еще не все. Сам Пушкин был, как бы сейчас сказали. Преданным фанатом императрица Елизаветы Алексеевны. Можно сказать, с детских лет он был влюблен в эту женщину, и она стала его музой на всю жизнь. Между тем, она была ровно на двадцать лет старше поэта. Семнадцатилетний Пушкин, вполне возможно, по заказу своих старших друзей из литературного общества «Арзамас» (Уваров, Тургенев), написал оду своей музе, зашифрованную под заголовком « К Н.Я. Полюсковой»:
На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою моей.
Но, признаюсь, под Геликоном,
Где Касталийский ток шумел,
Я, вдохновенный Аполлоном,
Елисавету втайне пел.
Небесного земной свидетель,
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
С ее приветною красой.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.
Из этих строк легко понять, какую роль отводили в истории России жене Александра Первого либеральные оппоненты Романовых. Все эти политические заигрывания под прикрытием литературного общества, старательно взращивающего юное дарование – Пушкина, обернулось в конце концов декабрьским восстание 1825 года, главным идеологом которого (как показало следствие по делу декабристов), к его собственному изумлению, стал заточенный в михайловской ссылке поэт.
Мы помним, за что убили Петра Третьего – за его предательство интересов России в пользу прусского императора Фридриха Второго – Великого. Который, практически проиграв Семилетнюю войну России, стал вдруг победителем, благодаря международной ущербной для России политической стратегии только что севшего на трон Петра Третьего.
Но когда Екатерина Вторая приступила к поиску невесты для своего сына, то она остановила свой выбор на принцессе Августе-Вильгельмине-Луизе Гессен-Дармштадтской, (впоследствии княгине Наталье Алексеевне). А эта партия была одобрена Фридрихом Вторым. Правда, принцесса умерла в родах. Но Екатерина снова вернулась к этому семейству, когда пришла пора женить внука Александра, сына павла Первого. И выбрала племянницу Натальи Алексеевны, дочь маркграфа Баден-Дурлахского Карла Людвига Баденского и Амалии, урождённой принцессы Гессен-Дармштадтской. За маленькой принцессой велось наблюдение по приказу Екатерины три года – с 1790 по 1793, когда она была обвенчана с будущим императором Александром Первым. Интересно, что перед этим Екатерина жестоко расправилась с просветителем и видным масоном Николаем Новиковым, еще в 1786 году попавшим под влияние европейского масонства в лице Фердинанда, принца Брауншвейгского, жена которого приходилась сестрой Фридриху Великому. А тот был, хотя и неофициальным, главой всего европейского масонства и как истинный русофоб и после Семилетней войны выстраивал антироссийскую стратегию.
В 1792 году Екатерина посадила Новикова в Шлиссельбургскую крепость, где его пытали, в камеру убитого в 1764 году несчастного Ивана Шестого Антоновича. Который был родным племянником Фердинанда принца Брауншвейгского.
Конечно, после стольких лет слежки и подготовки к переезду в Россию и династическому браку будущая жена великого князя Александра была вне подозрений в политических пристрастиях в пользу Пруссии. Но потом, когда ее отношения в супружестве с Александром испортились, семья Романовых не на шутку взволновалась. И произошли события, связанные с действиями Натальи Ивановны Загряжской, с убийством Охотникова, с высылкой семьи Ивана Александровича Нарышкина из Петербурга в Москву, с убийством его сына Александра графом Толстым Американцем.
Исходя из этих исторических фактов, я и вставила в пьесу диалог на балу между Натальей Ивановной Загряжской-Гончаровой и графом Федором Толстым Американцем – как между двумя агентами секретных служб двора Романовых.
Вполне возможно, что юный Пушкин еще в 1817 году попал под подозрение тайной полиции, написав стихотворное послание к Полюсковой, имевшее совершенно определенное политическое значение и назначение. А к 1820 году вполне уже «созрел» для высылки его из столицы далеко на юг. Не было бы этой ссылки, возможно, поэт погиб уже тогда от руки страшного палача графа Толстого Американца. Но в тот момент его смерть еще не была нужна двору. Ее как бы «припрятали» до времени. И оно не наступило и в 1826-м, когда Пушкин вернулся из Михайловского и попал под покровительство императора Николая Первого. Который захотел, как дальновидный и искусный политический стратег, чтобы бывший главный идеолог декабрьских бунтовщиков теперь верой и правдой служил трону и лично ему. И заключил в Москве с ним договор, вполне достойный гётевских Фауста и Мефистофеля!
И после смерти Елизаветы Алексеевны Романовы продолжали чего-то опасаться. В утро кончины императрицы в Белев (Тульская губерния) приехала Мария Федоровна, мать Александра Первого, уже одетая в траурное платье. Первым делом она приказала оставить ее наедине с покойницей, сняла с трупа все фамильные драгоценности, забрала письма и записи и срочно выехала в Петербург.
А в начале мая 1829 года Александр Сергеевич Пушкин, после того, как не получил согласие на брак с Натали от ее матери, отправлялся из Москвы на Кавказ. Первое, что он сделал по дороге на юг, заехал в Белев, который был ему совершенно не по пути. Поэт сообщил всем, что едет туда якобы для встречи с генералом Ермоловым.
В Белеве было произведено вскрытие тела усопшей, и пошел слух, что внутренности и сердце, в частности, похоронены здесь. Что означало для него это тайное «свидание» (если оно было) с сердцем своей музы, мир так и не узнал.
Вообще в жизни Александра Сергеевича были три женщины, к которым он тайно испытывал особые чувства. Три Елизаветы, три Элизы. Странно, что у троих было одно и то же имя – Елизавета. И еще их объединяли высокое аристократическое происхождение и серьезный разрыв в возрасте. Первая – императрица Елизавета Алексеевна ( разница в возрасте с Пушкиным в 20 лет) (, вторая – жена князя Воронцова Елизавета Ксаверьевна (разница в семь лет), третья – дочь фельдмаршала Кутузова Элиза Хитрово ( разница в 16 лет). И если отношение к двум первым женщинам он тщательно скрывал, то над глубокими и трагическими чувствами к нему Элизы Хитрово откровенно потешался перед друзьями. Хотя после его смерти было обнаружено 27 писем к ней. И никто на самом деле не узнает, что было между этими двумя людьми. Но, думается, любвеобильный сердцеед Пушки с «послужным списком» в 113 покоренных им до женитьбы женщин всего лишь «коллекционировал» различные «экземпляры» своей страсти, среди которых были и очень юные, и зрелые, и даже пожилые леди. Можно сказать, с тремя Элизами - «возрастными» музами - это были его любовные «спортивные забеги» на весьма длинные дистанции, расстоянием в целую сознательную жизнь, как это произошло в случае с супругой императора Александра Первого Елизаветой.
5
Но какой же свадебный «спектакль», возможно, собирался разыграть Пушкин в усадьбе князей Голицыных, желая венчаться в их домовой церкви? Эта усадьба связана с несколькими весьма печальными любовными историями не только самих Голицыных, но и императрицы Екатерины Второй.
Первым ее владельцем был флотоводец, президент Адмиралтейств-коллегии генерал-адмирал князь Михаил Михайлович Голицын-младший (1684-1764), сподвижник Петра Великого. Долгое время он жил в Санкт-Петербурге, а в Москву вернулся в царствование Анны Иоанновны, которая простила ему и его старшему брату участие в политическом движении русской высшей аристократии при ее воцарении за узаконивание Кондиций (закона) о некоторых конституционных изменениях в форме правления в пользу верховников – членов Верховного тайного совета и в какой-то степени против абсолютизма.
Михаил Михайлович был младшим братом одного из верховников и вдохновителя первой попытки установления в России конституционной монархии – Дмитрия Михайловича Голицына. Эти Кондиции, расколовшие аристократию в России на два лагеря, впоследствии стали основой для зарождения протестного дворянского движения в стране, вылившегося в создание тайных обществ и приведшие к декабрьскому восстанию 1825 года, главным идеологом которого неожиданно для себя стал Пушкин, хотя и находился тогда в ссылке в Михайловском. Но во время следствия по делу декабристов практически у каждого бунтовщика были найдены его стихотворения.
Если этих двух братьев Анна Иоанновна простила, то их родственника из старшей, несчастливой, ветви рода Голицыных (Васильевичей) - Михаила Алексеевича – наказала ужасным способом за верность любви к католичке.
Михаил Алексеевич Голицын родился в Москве, в семье князя Алексея Васильевича Голицына и Марии Исаевны, урождённой Кваcниной. Он приходился внуком Василию Голицыну, известному фавориту царевны Софьи. В 1689 году, когда Софья была отстранена от власти, вместе с дедом и отцом был отправлен в ссылку, вначале в Каргополь, а позже в деревню Холмогоры (примерно в 75 верстах от Архангельска), один из главных староверческих анклавов России. Старообрядцы поддерживали Софью в ее борьбе за власть против младшего брата Петра. Михаил Алексеевич получил хорошее домашнее образование под руководством деда. Но одновременно, по всей видимости, под влиянием старообрядцев, и неустойчивость в религиозных взглядах православия.
После смерти деда в 1714 году семью возвратили из ссылки. Михаил был послан Петром I за границу для обучения, слушал лекции в Сорбонне. Потом находился на военной службе, вышел в отставку в чине майора. В 1729 году, сразу после смерти своей первой супруги, Марфы Хвостовой, Михаил Голицын, оставив в России двух детей, выехал за границу, где принял католичество и женился во второй раз — на итальянке, по другим сведениям — на немецкой баронессе. Смене вероисповедания Михаил Алексеевич не придал значения, о чём вскоре горько пожалел.
В 1732 году, уже при императрице Анне Иоанновне, супруги с маленькой дочерью вернулись в Россию. Здесь они узнали, что государыня весьма строго относится к вопросам религии. Поэтому Голицын, тщательно скрывая ото всех и иностранку-жену, и смену вероисповедания, тайно поселился в Москве, в Немецкой слободе. Но на него всё-таки донесли императрице. Государыня, узнав о вероотступничестве князя, в гневе отозвала Голицына в столицу. Его брак был признан незаконным. Жену Голицына отправили в ссылку (есть версия — выслали из страны), а самому ему велено было занять место среди придворных «дураков» - шутов.
Голицын покорно вступил в «должность» и пробыл в ней целых восемь лет, закончив эту «службу» государыне самым ужасным образом. В 1837 году ему дали «официальное» прозвище «Квасник» - по фамилии его матери Марии Исаевны Квасниной. В его обязанности входило обносить императрицу и её гостей русским квасом.
Странно, что Анна Иоанновна не пожалела внука фаворита своей родной тетки – Софьи Алексеевны, сестры ее отца Ивана Пятого, царствовавшего вместе с Петром. Может быть, потому что она унаследовала жестокий и неукротимый характер своей матери – царицы Прасковьи Салтыковой? Пока еще до конца не исследованы странные пристрастия Анны Иоанновны ко всему уродливому и противоестественному (противоположность которому - любовь!), но, вполне возможно, что именно эти извращенные пристрастия, порождающие в характере злобу и ненависть ко всему естественному, привели императрицу к отвратительному и роковому для нее решению. Она придумала, наверное, самую необычную свадьбу в мире, для которой распорядилась построить в Петербурге известный ледяной дом.
Строительством руководила «маскарадная комиссия», во главе которой стоял кабинет-министр А. П. Волынский. Дом был возведен на Неве между Адмиралтейством и Зимним дворцом. Для развлечения были привезены около 300 человек различных народов, одетых в национальные костюмы и игравших на музыкальных инструментах. «Свадьба» состоялась 6 (17) февраля 1740 года, венчание - самое настоящее. Это был третий брак Михаила Алексеевича Голицына. Он женился на дворцовой шутихе-карлице А. И. Бужениновой (1710–1742).
6
Василий Александрович Нащокин — генерал-поручик, мемуарист, дед друга Пушкина П. В. Нащокина, в своих «Записках» оставил описание этой свадьбы: «Да тогож 1740 году была куриозная свадьба. Женился князь Голицын, который тогда имел новую фамилию Квасник, для которой свадьбы собраны были всего государства разночинцы и разноязычники, самаго подлаго народа, то есть Вотяки, Мордва, Черемиса, Татары, Калмыки, Самоеды и их жёны, и прочие народы с Украины, и следующие стопам Бахусовым и Венериным, в подобном тому убранстве, и с криком для увеселения той свадьбы. А ехали мимо дворца. Жених с невестою сидел в сделанной нарочно клетке, поставленной на слоне, а прочий свадебной поезд вышеписанных народов, с принадлежащею каждому роду музыкалиею и разными игрушками, следовал на оленях, на собаках, на свиньях.
Высшая аристократия России, наблюдавшая за действиями императрицы, быстро сообразила, что та совершила особо циничный акт неуважения и презрения в их сторону. Но в этом адском маскараде содержался и другой важный элемент, который превосходил по своему значению ущемленное самолюбие высшей российской знати – это глумление над российскими инородцами, которых она заставила испытать особое –физиологическое - унижение, принудив их с их национальными атрибутами не только сопровождать свадьбу дворцовых шутов, но и через ледяные стены наблюдать – подсматривать – за действиями новобрачных, которых оставили в ледяном дворце на всю их брачную ночь! А это был уже самый настоящий национальный позор, национальное унижение всего народа России.
Скорее всего, этот «ледяной» маскарад закончился бы для Анны Иоанновны бунтом, но она через восемь месяцев неожиданно умерла в возрасте 47 лет, как заявили врачи – от подагры и почечной болезни. В общем-то, от наследственных заболеваний Романовых.
Разве не напомнила бы свадьба Пушкина в усадьбе Голицыных в Москве несчастную любовную историю одного из представителей их рода? Тем более, что Александр Сергеевич был ниже ростом, чем его великолепная красавица-невеста. А, как известно, Анна Иоанновна обожала уродов- карликов, и еще неизвестно, до какой степени…
Между прочим, до своей кончины в 1742 году «шутовская», но абсолютно законная, супруга несчастного Голицына – Буженинова – успела родить ему двух сыновей, ставших законными князьями Голицыными.
С этой ужасной свадьбой в истории осталась связанной биография столь же несчастного русского поэта Тредиаковского, которого кабинет-министр Волынский заставил избить палками в доме Бирона, чтобы тот написал нецензурное стихотворение для этого венчания шутов. И тот написал и прочитал его на этой свадьбе. Пушкин в своих записках назвал его мучеником.
Жертвой любви стал еще один представитель рода Голицыных – Петр Михайлович Голицын, младший сын первого владельца усадьбы – генерал-адмирала Михаила Михайловича Голицына и Татьяны Кирилловны Нарышкиной. Участник Семилетней войны, отличился в ряде сражений, участвовал во взятии Берлина. В конце 1761 года Голицын был переведен из действующей армии в столичный гарнизон и 8 января 1762 - го назначен флигель-адъютантом к императору Петру III, однако, при дворцовом перевороте присоединился к сторонникам Екатерины II.
В 1768-м—1769-м участвовал в войне с Турцией, где отличился при взятии Хотина. В 1769—1770 — полковник, затем — бригадир, командир Санкт-Петербургского карабинерного полка в Польском корпусе генерал-поручика Веймарна. С 12 марта 1770 года — четвёртый по списку кавалер ордена св. Георгия III-й степени. С 4 декабря 1770 года — генерал-майор, командир пехотной бригады в Польском корпусе — с оставлением за ним командования Невским пехотным полком этой бригады и звания бригадира этого полка.
29 ноября 1773 года по указу Военной коллегии он вместе с генерал-майором П. Д. Мансуровым был прикомандирован к генерал-аншефу А. И. Бибикову, назначенному командующим войсками, направляемым на подавление Пугачёвского бунта. После подавления восстания в 1775 году Голицын был произведен в генерал-поручики и награждён орденом Св. Александра Невского. А 11 ноября того же года был убит в Москве на дуэли при не выясненных до конца обстоятельствах.
Приподнято-романтическое надгробие Голицына в Малом соборе (скульпторы Я. И. Земельгак, Ф. И. Шубин) считается лучшим в Донском монастыре. На нём выведена загадочная эпитафия: «Благополучие человека не состоит ни в животе, ни в смерти, но в том, чтоб жить и умереть со славою».
Никаких официальных сообщений о причинах и обстоятельствах гибели Голицина сделано не было. По первоначальной неофициальной версии событий князь был убит своим бывшим сослуживцем — отставным секунд-майором Новгородского карабинерного полка Ф. С. Лавровым, из-за ссоры с бригадиром П. А. Шепелевым. Впоследствии также бытовала версия, что убил Голицына сам Шепелев, но из-за его близости к Потёмкину всю вину возложили на майора.
Вот как звучит эта запутанная история в пересказе А. С. Пушкина:
«Князь Голицын, нанесший первый удар Пугачеву, был молодой человек и красавец. Императрица заметила его в Москве на бале (в 1775) и сказала: как он хорош! настоящая куколка. Это слово его погубило. Шепелев (впоследствии женатый на одной из племянниц Потемкина) вызвал Голицына на поединок и заколол его, сказывают, «изменнически». Молва обвиняла Потемкина».
Князь был вдовец, имел сына. Незадолго до смерти, в сентябре 1775 года, он обручился с фрейлиной, княжной Анной Михайловной Волконской (1749—1824), дочерью московского градоначальника князя М. Н. Волконского. Церемония обручения была при дворе – в усадьбе Голицыных - в присутствие императрицы Екатерины Второй. В 1780 году княжна Волконская по воле отца вышла замуж за князя А. А. Прозоровского. (На эту тему я ранее написала пьесу «Куколка», которая опубликована здесь же, на моей странице –Т.Щ.) Сын князя умер в бедности во Франции, находясь на жалком обеспечении своего дяди.
Екатерина Вторая пребывала со двором в Москве с января по декабрь 1775 года. В это время, как предполагается, здесь разыгралась ее любовная драма с Григорием Потемкиным ( с выдуманным, вполне возможно, народной молвой их венчанием и рождением их общей дочери Елизаветы Темкиной). В это же время произошло их расставание, когда, по инициативе самого же Потемкина, на роль его преемника была подобрана кандидатура красавца князя- «Куколки» - Петра Михайловича Голицына. Возможно, по его инициативе и убитого. А, может быть, инициатором смерти князя была и сама Екатерина, не простившая «Куколке» преданности его невесте. А, возможно, эта дуэль была затеей их обоих…
Видимо, не желая ворошить трагическое «любовное» прошлое усадьбы Голицыных, власти не разрешили Пушкину венчаться в ее домовой церкви. И все темные предзнаменования свадьбы поэта произошли на венчании в храме Большое Вознесение, построенном по распоряжению князя Григория Потемкина на Большой Никитской.
7
В своей пьесе «Я думала, ты мой единственный», я попыталась представить, какой была бы встреча Александра Сергеевича и его бывшей любимой жены, ставшей супругой Петра Ланского, через какое-то фантастической время. Чтобы были понятнее реальные события и имена того времени, которые использованы в пьесе, я и написала это предисловие. Ну, например, кто такие были действующие лица пьесы, доносчики на Пушкина, Висковатов и Бошняк? А это две особые интереснейшие истории в биографии поэта.
На поэта написали сотни доносов десятки людей. Но в истории самыми известными остались документы, поступившие в Третье отделение на имя ( нет, не Бенкендорфа, заметим), а Максима Яковлевича фон Фока. Именно он управлял Третьим отделением с 1826 года и был фактическом главой тайной полиции России. Масон. В 1804 году – по распоряжению Александра Первого – московский ревизор. 26 октября 1811-го назначен чиновником Министерства полиции. 29 декабря определен помощником правителя Особенной канцелярии. 26 марта 1813-го назначен правителем Особенной канцелярии. Её директором был тогда Я. И. Де Санглен, под руководством которого фон Фок постигал искусство политического сыска. В 1819 сменил Де Санглена на посту директора Особенной канцелярии.
Это произошло как раз в то время, когда выпускник Царскосельского лицея Пушкин уже стал известен и в литературных, и в масонских кругах своими ершистыми политизированными стихотворениями и эпиграммами на знаменитых людей. И, конечно же, поэт был уже в поле зрения политического сыска, который и «обеспечил» ему первую ссылку в Кишинев.
Между тем, Яков Иванович Де Санглен был писателем. Он родился в Москве в семье французского дворянина, бежавшего из страны после дуэли, на которой убил соперника. Мать также была француженкой. Яков Иванович начал карьеру переводчиком у вице-адмирала Г. А. Спиридова. Благодаря продолжительному отпуску смог прослушать курс философии профессора Платнера в Лейпцигском университете и курс астрономии профессора Боде в Берлине, проявив какое-то особое и наверное уже тогда значительное сочетание интересов. Впрочем, звезды и мечтания всегда рядом.
По возвращении в Россию в 1804 году, сдав экзамен (ну ничего не изменилось и сегодня в исторических зданиях нынешнего МГУ на Моховой в Москве рядом с Кремлем – сдай экзамен в аспирантуре и иди учить студентов! –Т.Щ.), где , стал преподавать немецкую словесность в Московском университете, заменив профессора Гейма. Одновременно читал публичные лекции о военных науках и тактике. В 1805 году вместе с профессором Буле издавал журнал «Учёные ведомости», в 1805—1806 годах был соиздателем журнала «Аврора» вместе с профессором Рейнгартом. В 1806 году становится адъюнкт-профессором военной истории. Одновременно занимался переводами, опубликовав в 1804 году книгу «Отрывки из иностранной литературы».
8
И вот этот гуманитарий неожиданно в 1807 году оставил преподавание и был причислен к штабу генерал-адъютанта князя П. М. Волконского, занимавшегося изучением военной организации во Франции. В 1810 году перешёл на службу в Министерство полиции, где вместе со своим непосредственным начальником А. Д. Балашовым добивался отставки М. М. Сперанского (хотя в своих мемуарах де Санглен это отрицал –Т.Щ.). По заданию императора и по рекомендации того же Балашова в 1810 году был посвящён в масонство.
Весной 1812-го был назначен начальником высшей военной полиции (военной контрразведки –Т.Щ,) 1-й Западной армии М. Б. Барклая-де-Толли. А в самое сложное политическое время в России - в 1812—1819 годах — стал начальником Особенной канцелярии Министерства полиции, то есть, фактическим начальником тайной полиции.
И в эти «особенные» годы де Санглен пользовался доверием императора, не раз выполняя его личные поручения. Так, именно Якову Ивановичу Александр I поручил проверить обвинение в адрес М.М. Сперанского в том, что тот не следует плану, составленному Ф. С. Лагарпом (учителем - с определенными либеральными взглядами - Александра Первого, которого выбрала внуку еще Екатерина Вторая).
Насколько сложной и тонкой была работа Де Санглена в это время, можно понять, если принять во внимание ту политическую и нравственную атмосферу, которая царила в эти годы в России. Она прежде всего отличалась чудовищными двойными стандартами, в результате которых зимой 1825 года пятеро идейных реформаторов пошли на эшафот, около 120 заточены в крепость и переведены в действующую армию на Кавказ, 178 прошли сквозь строй, четыре тысячи отправились на театр военных действий на Кавказ.
А ведь начал-то весь этот декабрьский ужас сам император Александр Первый, который с начала своего царствования приступил к теоретическим разработкам российских реформ ограничения монархии конституционными институтами. И члены тайных обществ были тем самым крылом, на которое император мог бы опереться в этом неподъемном для страны деле. Потому только эти общества и могли существовать, ибо ничего тайного для тайной полиции в России, естественно, не было. Но кончилось все, как кончилось – виселицей и тяжелыми репрессиями.
В эту политическую «ловушку» император сам заманил М.М. Сперанского, которого приблизил к себе и, подпитывая своими идеями, дал бескрайнюю, как казалось, свободу переложить эти идеи на бумагу и оформить их в стройную систему реформ. В 1810 году Сперанский стал государственным секретарем – самым влиятельным сановником России и вторым после императора лицом в государстве. Впрочем, высота этого положения была обманчивой, такой же призрачной, как и у Никона при царе Алексее Михайловиче, ловко сформировавшем пятую колонну в России – старообрядческий раскол. И тот даже посидел на троне с государем какое-то время, а потом и сам отправился в опалу.
Деятельность Де Санглена интересна тем, как он умел незаметно отслеживать каждый шаг таких людей, как Сперанский, ну и, конечно, многих-многих других, связанных с новыми идеями императора. И сторонников, и противников, разумеется. Именно благодаря Де Санглену и работе новой тайной полиции Александр Первый сумел сохранить себе жизнь, в отличие от своего отца, императора Павла Первого, более прямолинейного, чем его хитроумный сын.
Когда наступило время, окончательно показавшее, что планируемые реформы в России не пойдут, что выбранные подходы к ним лишь поднимут бунт и сверху, и снизу, Александр впереди себя выставил «виноватыми» тех, кого возвысил, но на самом деле, сделал в нужный момент козлами отпущения. И отправленный в ссылку Сперанский, в отличие от повешенного Пестеля, еще легко отделался. А оправданием таким шагам царя служили «доказательства», добытые Де Сангленом с помощью доносчиков. Кстати, 11 из них были привлечены к суду во время процесса над декабристами.
Если идейным вдохновителем декабристов, помимо своей воли, оказался Пушкин, стихи которого во время следствия в массовом порядке нашли у участников восстания, то идейным вдохновителем обратного процесса стал историк Николай Карамзин, который обратился к нему со словами: «Государь! История не упрекнет тебя злом, которое прежде тебя существовало (положим, что неволя крестьян и есть решительное зло), — но ты будешь ответствовать богу, совести и потомству за всякое вредное следствие твоих собственных уставов».
9
Интересно, что, как пишут современники, даже коллеги безумно боялись Де Санглена во все время его службы. Но и после его выхода в отставку этот страх не прошел. Однако, как было замечено, и сам Де Санглен очень всего боялся и в отставке, его даже разбил паралич. Но в 1831 году его услуги понадобились императору Николаю Первому, который получил «донос на всю Россию». Это был огромный фолиант от князя А.Б. Голицына, который обвинял в иллюминатстве всю аристократическую верхушку. В качестве эксперта этого «труда» высокородного доносчика был избран Де Санглен. Который внимательно изучил донос и отверг все обвинения Голицына, которого самого император отправил в ссылку в Кексгольм (под Петербургом, ныне – Приозерск –Т.Щ. ) за пережитый страх.
Фон Фок пришел служить в Министерство полиции в 1811 году. В 1813-м был назначен правителем Особенной канцелярии. Её директором являлся тогда Я. И. Де Санглен, под руководством которого фон Фок постигал искусство политического сыска. В 1819-м он сменил Де Санглена на посту директора Особенной канцелярии.
Восстание декабристов показало необходимость реформирования тайной полиции. В январе 1826 - го А. Х. фон Бенкендорф представил Николаю I проект, содержавший общие принципы реорганизации секретной службы. Деталями реформы занимался фон Фок, которого современники и позднейшие историки считали настоящим создателем Третьего отделения.
25 марта 1826 он подал Бенкендорфу докладную записку относительно «высшей наблюдательной полиции». В ней он, конъюнктурно, разумеется, в соответствии с происшедшими в России трагическими декабрьскими событиями, раскритиковал систему политического сыска, существовавшую при Александре I, главными недостатками которой были отсутствие централизации и низкий моральный уровень агентов, зачастую поставлявших ложную информацию, чтобы получить больше денег. То есть, дело доносительства предлагалось перевести на боле высокий качественный уровень.
И это было сделано, когда к нему привлекли людей образованных, обладающих даром писать и анализировать события, а не просто фиксировать их. Такие люди «оттачивали» свое мастерство доносчиков, в частности, на А.С. Пушкине. Одним из них в истории остался Степан Иванович Висковатов – драматург, поэт, переводчик. Он написал ужасный донос на Пушкина в 1826 году, после смерти Александра Первого. Якобы тот желал гибели всему роду Романовых. Расследовать дело было поручено другому высокопоставленному доносчику Николаю Константиновичу Бошняку, которого не только отправили в Псковскую губернию самого, но и прикомандировали с ним адъютанта с открытым листом на арест поэта.
Бошняк проявил себя как высокий специалист сыскного дела – он провел глубокое расследование по всем статьям «обвинения» в доносе Висковатого и доказал, что Пушкин ни в чем не виноват. О чем и написал в своем тайном доносе. После чего поэта выпустили из Михайловского, и произошла его историческая встреча с Николаем первым в Москве.
Я надеюсь, что этот текст поможет тем, кто захочет прочитать мою пьесу «Я думала, ты мой единственный», лучше понять ее.