Би-жутерия свободы 55

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 55
 
Как всякий воинствующий миролюбец Тарас Отреши оказался приятным собеседником, какого я не встречал ни до, ни после своего рождения. В ходе нашего общения (из него выносилось столько, что можно было заполнить бонбоньерку из-под конфет драгоценностями) кровная вендетта проявлялась на его багрово-овальном, как зеркало в прихожей, лице, а вены на шее вздувались рекой перед ледоходом.
Отреши превращался в слух, а мог бы во что-нибудь более оригинальное поначалу и удивительное к концу. В кладбищенского сторожа например, разбирающегося в летаргическом сне и не желающего ответить себе при ночном обходе на вопрос – не изменилось ли положение захороненных тел за полнолуние. Но мысли его были заняты тривиальным – из головы не выходила участница поминального кордебалета пупсиков голышом «На могильных плитах». Только потом, написав пьесу «Восемь часов спустя ... рукава», я понял, выбившись из сил в люди, что визиты к врачу не стоит затягивать – они не корсеты-расстегайчики, да и застрять в ползунке-лифте менее приятно, чем во француженке, смотреть на худобу которой без соответствующих субтитров невозможно. В общем-то зрелище больше отталкивающее, нежели притягивающее внимание.
Не могу не обратить вашего внимания, что нигде не был опубликован мой законченный продукт идиотизма – этюд безумца «Недоданная любовь удода своей партнёрше без прочерков».
«Скачу сказать, что туча приблизилась к ним с подносом тяжёлых грудей на ветру, кучевые облака наваливались налитыми объёмами на холм, и это перед тем как ему удалось взять её силой в поездку по Алтаю, в минуту, когда вслед за тушью ресниц наёмный оркестр исполнил пунш. Правда, несколько взятых аккордов рассыпались, остальные выпали у кларнетиста из рук.
Ну и что из этого? Бывает, что в разгар паводка низменная местность заливается соловьём. И несмотря ни на что, забрызгав пасмурноглазку ненужными словами от пупка до солнечного сплетения, он, как умел, сервировал её тело, когда она пылко садилась на него в ожидании. Попытки испить её до илистого дна не давали должных результатов, но языково-губная связь бередила его участников. В промежутках диастем зубов и меж страстными поцелуями мелькали обещания сыграть свадьбу на губной гармошке, до момента, пока у вводящего не появилось сатиновое ощущение, что его мужское достоинство развлекается не с резиновой куклой, а с тряпичной, не успевшей сбросить с себя непроизвольно соскальзывающий халат». Что касается кино, то оно заканчивалось худым концом – саблезубыми титрами, с оккупационными войсками, исполнявшими заезженный шлягер «150 грамм записей с прицепом». Согласитесь, обидно пропустить коктейль совместной ванны. Через лет семьдесят моя выжившая из ума подруга станет бесстыдно утверждать, что купалась, в «Советском шампанском» в «Весне на Заречной» Пулицера.
Ханжество и невежество – высшие меры наказания, но ни одного пузырька, засвидетельствовавшего их, не осталось в живых.
Втайне подруга верила филигранным россказням, и я понял, что незачем созерцать печаль в её глазах, если подвернётся что-то поинтересней. С тех пор в роддоме акушера Отреши сводно-непроницаемым лицом, отлучённого от титьки в школьном возрасте, больше не видели. Но его встречали на курортах Колымы, где со слов очевидцев, душа горит, и чувствуешь себя погорельцем.
Вознамерившуюся навестить его жену, вышколенную выше колен, шаблонно запеленговали в проходной с охранником, шагавшим пружинисто-часовой походкой с коробкой передач от барахлящего Фольксвагена «Тысяча заморочек в круговороте уродов».
После того, как акушера уличили в компании компьютерных кликуш и катал в «катании» на тройке с бубенцами, ему предоставили счёт с внушительным долгом перед родиной (дабы случайно не переметнулся) и припаяли без всяких вывертов три года с умопомрачительным пояснением: «Чтобы не повадно было западать на западню западной цивилизации в непотребном виде».
Но, как потом прорицательно объяснил мне проницательный отец, пострадал акушер-хирург Тарас Отреши из-за утолщённого самолюбия и документального стихотворения. Один критик (сам не в силах создать ничего попутного) выпалил, что за ним большое будущее. Не поэтому ли у Тараса, обуреваемом понятием суммарного счастья, выработалась нервная привычка –оглядываться на собственную тень.

У меня цвет лица абрикосовый,
консерванты кочуют в крови.
Так считают девчонки курносые,
удостоенные любви.

Но не все разделяют их мнение,
в поднакрашенную тьму
уходя от себя, как от гения,
не приму, ни за что не пойму.

Приходилось с девчонками разными
часто сталкиваться – я не спесив.
Не задаром мамкою назван
я маркизом Хорош де Красив.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #56)