Нас было четверо, а слева, справа и напротив еще немалое количество счастливчиков плацкартного вагона, следующего из пункта А и по курсу в дали дальние. Оглядев моих троих самых ближайших, вошедших вслед за мной, попутчиков, я поняла, что моей самой лучшей собеседницей будет бабуля напротив. Тем более, что у нас с ней были самые козырные места внизу. Молчаливый военный сразу же залез на свой «насест». Очень худая девушка с горящими, неестественным блеском, глазами тоже оказалась неразговорчивой и вслед за военным заняла свое положение сверху. И как только я приготовилась выслушать родословную до десятого колена бабули, включая вредных соседей и неблагодарных родственников, как старушка сделала мне «хук» (непредвиденный удар) и тоже решила примоститься поспать часок-другой, хотя на дворе еще было совсем светло. Ну а что оставалось делать мне, жаждущей внимания и общения. Конечно же, заесть моё одиночество. Я достала свою непритязательную снедь, пристально посмотрев спит ли моя бабуля или только придуривается, то есть притворяется, чтобы и ей предложить пирожок, но та спала по-настоящему. Я не люблю есть в одиночестве. А если нахожусь в окружении других людей, то всегда делюсь тем что есть. Иначе кусок просто не полезет в горло.
Вечерело. Вагон попался какой-то сонный и странно тихий без вечно орущих младенцев и горластых мужиков, вырвавшихся на свободу от своих семейств и жадно попивающих пивко, купленное на небольших станциях у местных тётушек. Не хватало мне драйва и ярких ощущений в плацкартной реальности, и я унеслась в свою собственную. Тогда еще не было виртуальной, поэтому приходилось довольствоваться своими грезами и размышлениями обо всем и ни о чем. Глубоко погрузившись в себя, я, конечно же, не заметила, как мой сосед сверху очутился рядышком, присев на краешек моей кушетки. Честно, я не помню, как называются постельные места в поезде. Не взыщите за кушетку. Убрав ненужные атрибуты в виде первоначальной нахмуренности и неразговорчивости, он оказался очень симпатичным и простым парнем родом из Одессы. Мы разговорились, вернее говорил он, а я внимательно слушала. Нет, он не поведал мне о неразделенной любви и не открыл какую-то страшную военную тайну. Всё было очень прозаично. Он ехал к брату, а жена не одобряла эту поездку плюс к тому же была очень обидчивой. Когда она нашла в мусорке...Обертку от шоколадки, то расплакалась и сказала, что он - бесчувственный эгоист. Я не позволяла себе делать какие-либо комментарии по поводу мелочности жены моего попутчика. Я лишь видела досаду и обиду на лице этого парня.
Периодически и довольно часто со своей верхней полки спускалась девушка с горящими глазами. Она что-то быстро ела из своих контейнеров со снедью и тут же забиралась назад на свою полку. Общаться с нами ей, явно, совсем не хотелось. Была уже глубокая ночь, а Антон всё говорил, говорил и никак не мог выговориться. Нет, он больше не жаловался на свою жену, а просто рассказывал о своей жизни. На каком-то полустанке мне захотелось подышать свежим воздухом. Одинокие фонари, тишина и никого. И вдруг сзади я почувствовала, как кто-то подхватил меня на руки и стал кружить, кружить, кружить. Я сначала опешила, а потом начала смеяться. Заразившись от меня, Антон тоже стал хохотать. И сколько же в тот момент в нас было ребячества и задора безо всякого липкого подтекста и намека на краткосрочный роман. Жаль, что поезд не мог стоять вечно на той маленькой безлюдной станции.
Всю оставшуюся дорогу мы так и проболтали, ни на минуту не сомкнув глаз. Нам было легко и весело. Напоследок он мне сказал, что почувствовал во мне свою младшую сестрёнку, которой у него никогда не было. Я улыбнулась в ответ, просто улыбнулась. Иногда слова просто не нужны.
Нет, мы не обнимались на прощание под взглядами бабули и странной девушки, когда Антон доехал до своей станции. Мы просто попрощались глазами.
Я до сих, иногда, вспоминаю ту поездку и мой «полет» на руках военного. Нет, его не звали Антон. Если честно, то я не помню его имени. Но это совсем неважно. Главное от всех встреч, случайных или запланированных, это послевкусие. После той встречи у меня на нецелованных губах остался привкус ситра и пирожков с повидлом, которые мы когда-то покупали всего за четыре копейки, а в сердце ощущение теплоты. Всё было просто, легко и понятно в той, почти, детской жизни.