Как-то, будучи воспитателем изодеятельности в Центре развития ребенка, я проводила диагностику в старшей группе. Начинался учебный период, группа для меня была новая, и я не только определяла навыки детей, но и выбирала наиболее одаренных для занятий в изостудии. Вводная часть называлась «Дети любят рисовать», тема была свободная. Все шло как по маслу: соскучившись за лето по организованным занятиям, маленький народ творил. Воспитатели, бывшие рядом, на подхвате, не успевали подтачивать цветные карандаши, которыми увлеченно рисовали дети.
Наступило время подведения итогов: я пошла по рядам с шаблонной таблицей в руках, отмечая по баллам навыки детей: сколькими цветами пользуется ребенок для раскрытия замысла сюжета, как выдерживает масштаб, как компонует на странице изображение, есть ли фон и т.д. «Сюжеты - незамысловаты, но нормативы – выдержаны, в целом - не плохо, чувствуется вклад и сознательность воспитателей», думала я, давая общую оценку группе. Пройдя мимо цветочков, домиков, елочек и человечков, мой взор вдруг уперся в «нечто»: серые «заколяки», выполненные простым карандашом, размашисто и бессистемно покрывали всю плоскость листа. По критериям диагностики шел неумолимый вывод: ребенок – отсталый, возможно - аут, навыков - ноль… Я вопросительно посмотрела на воспитательницу: она, деликатно оттащив меня на вне досягаемости слуха ребенка расстояние, поведала, что мальчик - трудный, хотя и из приличной семьи. Третий, мол, по счету, и сорт, похоже, тот же: в будущем по нему «плачет » школа коррекции, ни рисовать, ни говорить и вообще - развивается плохо… Но папа - не простой, с должностью, настаивает на принятие ребенка в изостудию, ибо чувствует «на тонком плане» его задатки. Я посмотрела на малыша: он сидел, откинувшись на спинку стула, и смотрел на меня с нескрываемым чувством явного превосходства. Тут во мне взыграло профессиональное чувство педагога, который не зря ест свой хлеб: я вернулась к нему и говорю:
- А не мог ли ты, дружок, добавить какой-нибудь цвет в свой рисунок?
Он кивнул головой, взял синий карандаш и лихо и небрежно повторил серые каракули. Закончив, малыш взглянул на меня вызывающе. Я приняла его «вызов» и задала следующий вопрос:
-Скажи мне, милый ребенок, как называется твоя работа?
И слышу в ответ примерно такой невразумительный лепет:
-Витатуйти напиет! Напиет!
Пришлось снова звать воспитателя на подмогу. Мы разобрали слово «неперед». Заявив, что не успокоюсь, пока не узнаю, что изобразил ребенок, я начала задавать мальчику наводящие вопросы, а воспитатель взяла на себя роль переводчика.
Через некоторое время мы выяснили, что это - люди, их - двое: мужчина и женщина, они – вместе и держат друг друга за руки. Информация медленно, но верно обогащалась новыми подробностями. Итог нашего опроса был ошеломляющим: как выяснилось, было изображено парное фигурное катание, а еще точнее, след от фигурных коньков, который оставляла пара, «вытанцовывая задом- наперед» как, собственно говоря, и называлось изначально это произведение).
Я поздравила воспитателей с наличием гения в группе, уточнив, не Казимиром ли зовут этого ребенка и не Малевич ли его фамилия.
Сама же сделала следующие выводы: процесс обучения - всегда взаимный: обучая кого - то мы сами приобретаем какие-то знания и трудно определить, что имеет большую ценность. Этот малыш отучил меня от использования шаблонного подхода по отношению к людям и к миру.
Теперь я стараюсь обходиться без негативных штампов и прописных догм: тот, мол- «глупец», этот - «злодей»; то - «черное», а это - «белое» и т.д. Порой для того, чтобы разглядеть особенное, уникальное, гениальное, надо и самому не просто смотреть прямо, а уметь видеть, «вытанцовывая задом - наперед».