Еще один год подаренной жизни - 21
Точное время церемонии пока не утверждено, а 21-е наступило.
Я начала утро с посещения парикмахерской.
- Опять вся желтая! Где Ваш мелир? - вскричала моя пани Гана, парикмахеры они вообще громко разговаривают, - Как это может быть?
- Наверное, на солнце выгорают. Я же работаю на улице, - пояснила я.
- Две недели льет и льет! - не унималась Гана, - Где Вы нашли солнце?!
На Гавелаке. Я приехала на Гавелак к одиннадцати дня, меня первых несколько человек не узнали. Вместо вся желтая - я была вся зеленая с вкраплениями белого. Первой опомнилась Светка. Тебе надо платье зеленое и белую сумочку. Тут сквозь тучи брызнуло солнце, и оказалось, что я вся серая и бежевая. Правда, солнце только поиграло минут сорок, пока я разбаливалась, а потом зарядил дождь. И вот в этом дожде (правда, было тепло), ко мне на станек забрел арабский шейх со всем своим гаремом и детьми. Они перерыли всю папку Бенони. Он мне давал восемь тысяч за семь маленьких холстов и два гранда, когда они все вместе стоили восемнадцать тысяч. Я сказала, что я только продавец, и не могу пойти на полцены, а восемь тысяч - это еще меньше, чем полцены. Он так на меня посмотрел (я тут же поняла, почему у него семь жен), что я дрогнула и сказала, хорошо, одиннадцать. Он ушел и увел свой двор. Через полчаса вернулся и сказал, что согласен заплатить девять тысяч. И опять так на меня посмотрел, да ладно, посмотрел. Он смотрел неотрывно и молчал. Я краснела, я бледнела, я закусила губы и сказала, не смотрите на меня так, десять тысяч - моя последняя цена. Он все смотрел. Тогда я вышла из-за станка и положила все отобранные работы на место, а сама ушла в тютюши. Я просто не знаю, как бороться с этими зверями на мягких лапах. У меня еще ни разу не получалось.
Он пришел еще через полчаса и привел своего старшего сына.
- Точно десять? - спросил.
- Десять, - ответила я.
- Сынок, добавь тысячу, - сказал шейх, протягивая мне девять.
- Тысячу? - требовательно спросил у меня сын, пытаясь, как папа, прободнуть мое сердце.
- Тысячу, - твердо ответила я, и он мне ее добавил. Все-таки десять тысяч - это чуть больше, чем за полцены. Мы договорились с Вероникой, (я, конечно же, звонила автору), что ей шесть, а мне четыре, и я отпустила шейха и его сына с распростертыми объятиями. Блин, мне так деньги нужны, именно сейчас, и тут такое счастье! Дай бог здоровья всем семи его женам! Оуген чуть не инфаркт получил! Я точно имею деньги на книжки и наряд на церемонию, только вот какой наряд, когда пора топать за книжками?!
Больше всего на презентации альманаха "Светотени" и второго тома Собрания моих сочинений, меня поразил третий гость Крыловых: Ринат Анимаев, художник, живущий во Франции, татарин, двадцать лет отстоявший на Монмартре (совсем как я на Гавелаке), а теперь имеющий свою галерейку в Бретани, в городе Динан.
- Профессия художника, - сказал он, выступая последним, - это свобода творчества! И эта свобода не имеет цены! Нам дано счастье видеть рассветы и закаты, наблюдать, как распускаются цветы и их опыляют пчелы, подмечать, как меняется все вокруг в лучах солнца, как мельчайшие частицы влаги преломляют свет и создают разнообразные и неописуемые словами оттенки цвета, и, проникая взором в глубину и суть вещей, пытаться поведать о них миру...
Ринат Анимаев, как портретист, написал портреты Владимира Высоцкого, Рудольфа Нуриева, Александра Солженицина. Ему позировали Лев Гумилев и Людмила Гурченко. Ему всего шестьдесят четыре года, а выглядит он на пятьдесят четыре. Я горжусь, что стояла на одной сцене с этим человеком!
И особое спасибо моим князьям-издателям. Олег выдал мне два первых тома (больше не было) и восемь вторых, и сказал "денег не надо, главное, чтоб у Вас там, в Москве, все прошло благополучно. В следующее, 21-е число июня, ждем Вас с медалью на груди. Но вообще-то, все это неважно, важно, что у нас на Вас грандиозные планы".