Она была глупой, Юлька. Дурочка от рождения. Не могу сейчас все четко вспомнить, но, наверное, было у нее какое-то хромосомное нарушение. Она почти всегда улыбалась, и от улыбки ее глупое лицо становилось еще более глупым. Губы как-то неестественно тянулись кверху, глаза превращались в маленькие щелочки и слегка уродливый большой нос сразу же казался приплюснутым. Юлька счастливо улыбалась, иногда заливисто смеялась – смех напоминал нам какое-то повизгивание. Так нормальные дети не смеются, судачили мы между собой.
– Смотри-смотри, Юлька-дурочка опять лыбится!
– Чего смеешься? Девчонки, чего она смеется? Вот дурочка-то!
– Не лезь к нам, иди-иди отсюда, мы с глупыми не играем!
Юльке было тогда, кажется четыре годика, может пять. А мы – это уже большие девочки, которые жили в новом девятиэтажном доме на Загребском бульваре в Купчино. В Ленинграде. Мы были старше Юльки на год или на два, уже не помню. И считали себя взрослыми – нам ведь как-никак осенью предстояло уже в первый класс идти.
Пока были еще теплые августовские деньки, мы каждое утро выходили на улицу, собирались у нашей, последней, парадной и начинали общаться. И играть, конечно же. Играли много, целыми днями. Игры наши были стандартными для детворы середины 70-х годов – прятки, пятнашки, прыжки на резинке, прыжки со скакалкой, классики. Играли в Али-Бабу и в «море волнуется раз». В мячик играли – в вышибала, в хали-хало, в десяты. Иногда играли в фантики – аккуратно сворачивали красивые обертки от вкусных шоколадных конфеток – от Мишки на севере, Белочки, грильяжа в шоколаде – клали получившиеся плотные бумажные квадратики на ладонь и ударяли ладонью о поребрик. Фантики соскакивали с руки и улетали вперед. Ну и чей фантик дальше долетит, тот и выиграл. Все очень просто.
Глупая Юлька смотрела на наши игры и протягивала к нам руки – просилась играть с нами. Иногда мы для смеху кидали ей мячик и предлагали поймать его. Она смешно разводила руки (вместо того чтобы их соединить – ну дурочка же), мячик ударялся ей в грудь и отскакивал на землю.
- Ну, Юлька, вот когда научишься мячик ловить, тогда и возьмем тебя играть с нами.
И тогда Юлька начинала плакать. Нет, даже не плакать, а реветь – громко, визгливо, неприятно растирая слезы испачканными руками, оставляя на щеках грязные полосы… Плакала она, как я сейчас уже понимаю, не от обиды – она не обижалась на нас. Она вообще, я думаю, не умела обижаться – она просто плакала и все.
Рядом с Юлькой всегда была мама. Светловолосая худенькая очень опрятная женщина, сейчас не могу никак вспомнить ее лицо и возраст. В детстве же все женщины, даже молодые, казались нам глубокими старухами. Юлькина мама всегда стояла у парадной и смотрела за дочкой. Но старалась не вмешиваться ни во что. Нас, бой-девчонок, она никогда ни в чем не упрекала. И на все наши выкрикивания «Юлька – дура!» она лишь тяжело вздыхала, гладила дочку по головке и приговаривала – «Ничего, Юлечка, они хорошие девочки, они просто играют, не плачь, солнышко!».
Юлька быстро успокаивалась – она же не умела обижаться. И снова тянулась к нам, к хорошим девочкам. А хорошие девочки лишь махнут рукой «Да ну тебя, глупая, отстань от нас» и умчатся по своим хорошедевочкиным делам. А Юлька оставалась у парадной с мамой.
Однажды Юлька поливала кустики на газоне. Это мама придумала для нее задание, чтобы чем-то ее занять. Вынесла из квартиры ведро с водой, дала Юльке чистую использованную консервную банку. И Юлька была занята. Старательно, с высунутым от усердия язычком она зачерпывала воду из ведра маленькой консервной баночкой и торопливо несла ее к газону, чтобы вылить под небольшие зеленые кусты уже и не помню какого растения. Поливала, значит. По дороге до газона вода из банки расплескивалась. Почти вся. Но Юлька этого не замечала – она добегала до кустика, опрокидывала баночку и торопилась обратно к ведру за новой порцией воды.
– Юлька, ты что, кусты поливаешь? – нам было смешно смотреть на эту беготню с расплескиванием. – Кто ж так поливает? Смотри, как надо!
Я отошла от подружек, аккуратно взяла у нее консервную банку, зачерпнула воду и понесла к газону.
– Смотри, Юлька, надо бережно нести, а то вода расплескается, понимаешь? А потом, у газона – хоп, и выливаешь. Поняла?
– Поняла! – радостно засмеялась Юлька.
– А ну давай, сама сделай!
Я отдала Юльке баночку. Ее мама с улыбкой смотрела на свою дочку – ее глупая Юлька общается на равных с нормальными детьми! А еще я почувствовала, что ее мама с благодарностью смотрела на меня. И я вдруг ощутила непонятное мне тогда еще чувство самоуважения…
Мне, да, наверное, и всем нам, никто не объяснял, как надо общаться с особенными детьми. Мама мне только однажды вскользь сказала, чтобы я Юльку не обижала, потому что она не такая как все. Тогда и термина-то такого не было – особенные дети. Просто были такие, как Юлька-дурочка. А мы уж сами на своем опыте познавали культуру общения с такими сверстниками. Общались, совершали разные поступки, от обыденных действий до мерзких выходок, сами эти поступки, насколько хватало ума, анализировали и сами же делали свои детские выводы. Выстраивали свои нормы жизни и старались им следовать. Только вот глупая Юлька никак не вписывалась ни в какие нормы.
Юлька зачерпнула воду в ведре и начала поднимать банку. В это время сверху раздался зычный гул – это над нами летел самолет. Мы одновременно подняли головы и стали смотреть на небо. И, зачарованная летящим самолетом Юлька чуть наклонила банку с водой. И вода маленькой струйкой полилась прямо мне на сандалии.
– Юлька, что ты делаешь? – возмущенно, даже, скорее злобно вскрикнула я. Еще бы, ноги мои тут же промокли, я представила, как моя мама будет меня ругать… Я очень разозлилась на Юльку, и желание возиться с глупой дурочкой у меня сразу же пропало.
Юлька вздрогнула, посмотрела вниз и увидела, что вода из ее банки льется мне на ноги. Кажется, ей показалось это забавным, она весело засмеялась и быстренько опрокинула банку до конца. И вся вода окатила мне ноги, гольфы и даже замочила край платьица. Юлька залилась счастливым смехом и стала показывать пальцем на мои мокрые ноги. Было похоже, что она восприняла произошедшее как некую забаву. И эта новая игра ей определенно пришлась по душе.
Но мне-то это все не понравилось!
– Дура, что ли совсем? – выкрикнула я, задохнувшись от возмущения – что ты делаешь?!!
А Юлька снова засмеялась, зачерпнула еще воды и собиралась вылить на меня следующую порцию. Ей понравилась эта новая затея – так же черпать воду, так же поливать, только к газону бегать не надо… Но к нам уже бежала Юлькина мама, схватила Юльку за руку, забрала у нее банку.
Вот ведь жизнь у мам особенных детей! Каждую минуту надо быть начеку… На себе поставить крест на всю жизнь и каждое мгновение следить за ребенком – как бы чего не случилось…
– Прости, Ирочка – Юлькина мама взяла меня за руку и погладила по голове – Юля не нарочно, ты же понимаешь…
Но я со злобой вырвала свою руку и возмущенно воскликнула:
– Что ваша дочь себе позволяет?!!
Так и сказала – что ваша дочь себе позволяет… Совсем недавно слышала такую же фразу от мамы в свой адрес – что, мол, ты себе позволяешь… И вот, применила, как мне показалось, очень к месту новое для себя выражение…
– Не обижайся, Ирочка, ты же хорошая девочка, ты же понимаешь все. Не обижайся на мою Юлю, пожалуйста – еще раз попросила Юлькина мама… Она, как и ее дочка, похоже, ни на что не обижалась.
Ничего я тогда не понимала. Может, мама бы мне и объясняла, как правильно себя вести в таких случаях, указывала бы мне на ошибки, поправляла бы, даже и ругала – все бы пошло впрок. Но мама ничего почти не знала о наших взаимоотношениях с Юлькой-дурочкой. А Юлькина мама никогда не жаловалась нашим родителям на наше отношение к ее дочке.
Через несколько дней я вышла утром на улицу с мешочком конфет. Папа накануне принес с работы, им там наборы какие-то продуктовые давали. И в наборе был хрустящий полиэтиленовый пакетик с конфетами. Вкусными-вкусными, вафельными, с ананасово-шоколадной прослойкой между вафелек. И с очень красивыми фантиками – желтыми, с нарисованным ананасом…
Я угостила всех подружек, мы не торопясь, аккуратно разворачивали конфетки, чтобы не повредить красивые фантики, нам же еще в эти фантики потом играть! Разглаживали золотинки, которыми всегда оборачивали хорошие конфеты – помните, да? Золотинки, те самые, которые были между оберточной бумагой и собственно фантиком – и поворачивали их к солнцу. И золотинки сверкали, и мы радовались. Потом долго сидели на поребрике перед нашей парадной, ели конфеты, и смеялись, и разговаривали о своих девчоночьих делах.
А потом я из одного фантика скрутила как бы конфету. То есть по линиям придала этому фантику форму конфеты, на концах подвернула в треугольнички – настоящая копия получилась. Красивая, как взаправдашняя… И тут же и другие девчонки тоже начали сворачивать фантики и придавать им форму конфет. Но у меня вышло лучше, чем у моих подружек – четко по линиям, ни капельки не примятая почти настоящая ананасовая конфета.
А потом вышли Юлька с мамой. И Юлька сразу пошла к нам. А мама ее осталась стоять у двери.
Юлька была чистенькая и даже какая-то красивая. Яркое выше коленок желтенькое платьице, с накладным карманом. А на кармане какой-то ярко-красный рисунок, то ли ягода клубника, то ли яблоко, то ли вовсе помидор…
И красные сандалики с желтыми то ли пуговками, то ли кнопочками. И желтые носочки.
И вот она стоит, такая нарядная, такая чистенькая, такая желто-красная, такая радостная – и улыбается нам, и идет к нам. И мама с улыбкой смотрит на нас всех… И тут я встаю и, помня свою обиду на Юльку, когда она меня облила водой, говорю ей, весело улыбаясь:
– Юль, хочешь конфетку, вкусную, ананасовую? – и протягиваю ей этот скрученный муляж. Всунула ей в руку и тут же убежала… Запомнила только благодарные Юлькны глаза и благодарные глаза ее мамы, которая издали никак не могла знать, что хорошая девочка Ира сотворила прямо сейчас очень нехороший поступок.
Убегая, я слышала плач глупой Юльки и всепрощающие слова ее мамы – Не плачь, доченька, Ира, наверное, перепутала… Эти слова Юлькиной мамы очень больно резанули мою семилетнюю душу. Я вдруг отчетливо поняла, что я натворила. Я обидела человека, который мне доверился. Оттолкнула, насмеялась. Я бежала дальше, чтобы скрыться с глаз всех свидетелей этого эпизода. Дальше, за угол дома, чтобы никто меня не видел. Я бы и от себя, наверное, убежала, если бы это было возможно.
Мне было очень стыдно.
С того случая я почему-то больше не могу вспомнить какие-нибудь истории, связанные с Юлькой… Никак не всплывают в памяти. Наступила осень, мы пошли в школу, начались сентябрьские дожди и осенью мы меньше гуляли.
Глупая Юлька ушла в прошлое – у нас были другие заботы. А вот эпизод с конфетным фантиком никогда мною не забывался. Мне и сейчас больно вспоминать об этом, казалось, таком детском и таком мелком факте моей биографии.
Я не знаю, где Юлька сейчас, и жива ли она вообще. Люди с хромосомными нарушениями обычно не живут долго. Может и она уже в тех краях, откуда все видно гораздо четче и яснее. И откуда понять и простить гораздо легче, чем здесь, в грешном мире, когда все вместе топчем рядом друг с другом одну землю… Где бы ты ни была сейчас – прости меня, Юлька!