Рубрика "В Рабочий Полдень" ("Их нравы")
Глава 18, прочтя которую читатель ознакомится с некоторыми заблуждениями юности автора и узнает, что построение семейного счастья — дело не только сложное, но и весьма рискованное. А в конце нежданно-негаданно найдет кусочек Декларации Независимости США.
Как успели заметить внимательные читатели, по-крайней мере автор неоднократно об этом упоминал, детство и юность его прошли в столице солнечного края - городе Тбилиси. Там, как известно, жили - не дружили люди ни одного десятка национальностей.
Были, разумеется (а куда от них денешься), и эти.. Ну, евреи. Грузинские евреи с синагогой на Леселидзе, - подразделение особое, о них и разговор отдельный, а нормальные, обычные евреи водились повсюду, в изрядном числе, никакой редкостью не являясь.
И молодой автор как-то привык, что евреи - это такие профессора, какие-нибудь врачи, инженеры, учителя, архитекторы. Попадались среди них, хоть и прореженной рябью, композиторы, редактора (ну, конечно, не главные!) газет и журналов, драматурги и оперные певцы.
Для молодого автора, и его трудно за это винить, “еврей” - это была не одна из национальностей, а что-то вроде штампика ОТК (отдел технического контроля), обозначающего наличие образования и принадлежности к некоему приличному кругу лиц. Он просто не встречал других, делая ошибочное обобщение от частного к общему.
Жизнь, как говорится, расставляет свои акценты, и, поскитавшись по дальним берегам, автор выяснил, что есть еще и евреи сантехники, бандиты, торговцы помидорами, паркетчики, воры, электрики, жулики, счетоводы (это почти одно и то же), ну и так далее до бесконечности. В общем, как сказали бы сегодня специалисты по маркетингу, “первичная выборка была нерепрезентативная”.
Короче. Оказалось, что народ как народ. Слегка крикливый, вздорный, цветастый.
Со своими нравами, языком, комплексами, представлениями об ужасном и прекрасном, любви и ненависти, достоинстве и чести.
И происходят все эти люди в основном из их центра мироздания — города Одессы.
Обогатившись этой, не так чтобы уж и очень ценной информацией, мы сможем, наконец, продвинуться чуточку вперед, войдя в пространственно-временной континуум еврейской эмиграции первой волны.
Автор осмелился опустить имена и фамилии, но гарантирует отсутствие любого, даже художественного вымысла в нижеприведенном тексте.
Итак, события эти происходили в незапамятные семидесятые, в далекой Австралии, в городе Сиднее.
В те лохматые уже времена в Австралии китайцы еще не стали австралийцами, а австралийцы китайцами. В Сиднее на рассвете развозили натуральное молочко в стеклянных бутылках, заткнутых марлечкой. В страховых компаниях еще верили на слово, даже советским евреям. В недрах Пентагона только замышляли интернет, а такую вещь, как сайт знакомств никто даже представить себе не мог.
Так вот, в то далекое-далекое время на далеком-далеком острове жила-была обычная одесская семья.
Классное начало - самому понравилось!
Семейный клан состоял из тихого, неплохо устроенного папы, довольно рыночной, широкозадой мамы, и тщедушненького еврейского сыночка, с капелькой на носу. Семья была вполне счастлива и жила в перенесенном из Одессы на Зеленый континент цветастом мире Привоза, описанном много позже великим философом М.М. Жванецким.
Единственно, что серьезно беспокоило маму, это сыночек с капелькой. Собственно с ним все было в порядке, если не считать, что ему давно перевалило за тридцать, а ни невесты, ни жены, ни даже, Б-же упаси, любовницы, или, как говорили в этой среде, «херлфрэнд», и в помине не было. Среда, надо заметить, была, будь здоров, разговорчики у нее внутри шли преинтереснейшие, прислушиваться к ним доставляло гурманам истинное удовольствие.
Таки мама решила принять “мэры”, а посему неистово взялась за “дэло”.
Представить себе, что значило в то время, сидя в Австралии, найти в Одессе сваху, передать ей фотографическое изображение любимого дитятко, получить от нее, в свою очередь, фотографии и тактико-технические данные невест, отобрать нужное, испросить согласование с владелицей фотографии и ее родителями, и одновременно получить одобрение сыночка, автор может смутно.
И все это в условиях отсутствия даже телефонной связи (родина не особо разрешала звонить уехавшим предателям и болтать лишнее). То есть, пользуясь лишь скудным потоком тщательно обыскиваемых, пугливых как сайгаки, переезжающих соотечественников!
А уж представить себе сегодня все трудности самого вывоза барышни из Советской России в Австралию, может либо человек, прошедший через горнило ОВИРов 70-х, либо обладатель необычайно богатого воображения.
Даже просто подавшие тогда заявление на выезд граждане, уже автоматически считались изменниками родины. Поражались во всех правах, исключались отовсюду, откуда возможно, и дожидались (если дожидались) разрешения на выезд, общественными изгоями.
Путь их далее лежал через Вену, по израильской пулувизе (по легенде, они все ехали в Тель-Авив, к любимому троюродному брату Шлеме, которого никогда не видели). В Вене, между прочим, никто тоже фиалками не осыпал, там ждало безденежье и допрашивающие из различных организаций. С идиотскими вопросами и уговорами ехать в Израиль, а ни в какую не Америку или Австралию.
Известно, что прошедшие через эту процедурку люди получали высокую воинскую награду "Еврей Советского Союза", а не выдержавшие восторга эмиграции и умудрившиеся вернуться, становились лауреатами звания "Дважды Еврей Советского Союза".
Невероятно, но эпопея благополучно увенчалась успехом. Девица, сошедшая с трапа Сиднейского аэропорта имени Кингсфорда Смита, была настолько хороша, что возбудила бы кого угодно, включая и самого Кингсфорда Смита, не погибни он трагически в 1935 году.
Девушка очень понравилась всем членам нашей дружной одесской семьи и стала ее украшением.
Собственно, это и был бы счастливый конец небольшой зарисовки из эмигрантской жизни, показывающий, что материнская любовь способна творить чудеса, если не одно “но”.
Где-то через месяц, быстро разобравшись на месте, что к чему (Одесса-мама все-таки), невеста забеременела от неплохо устроенного тихого папы и уехала с ним в Мельбурн. Тщедушненький еврейский сыночек с капелькой на носу остался жить дальше со своей довольно рыночной, широкозадой мамой.
Тяжелый, синего бархата, шитый парчой и золотом занавес знаменитого на весь мир Одесского оперного театра в этой точке опускается, оставляя автора и его дорогих читателей в непростых размышлениях. О земном бытие, о любви и бремени неутихающих страстей человеческих, как сказал бы мой английский коллега, Сомерсет Моэм.
Ведь “все люди сотворены равными и все они наделены Творцом неотъемлемыми правами, к числу которых принадлежит жизнь, свобода и стремление к счастью”.
31.01.2019