Как часто мы делаем ремонт у себя в доме, на даче, в квартире? Конечно, редко, но два-три раза за свою жизнь – точно. Правда, те, кто побогаче, переделывают свои особняки каждые два – три года, но это скорее от скуки, чем от реальной необходимости что-то поправить или почистить. Один мой знакомый каждый год вывозит десятки строительных контейнеров, полностью меняя интерьеры своего роскошного особняка. Но он владелец строительной компании и получает настоящее удовольствие, когда вокруг него ходят люди в спецовках, стучат молотками, визжат плиткорезными пилами, а он, бывший армейский полковник, с видом главнокомандующего отдаёт распоряжения и следит за их точным исполнением. Это и адреналин, и известный всем гормон, позволяющий настоящему мужчине чувствовать своё превосходство над всеми другими человеческими особями независимо от их пола и национальности. Хотя, нетрудно догадаться, что азиатские парни сегодня - самая реальная строительная гвардия Подмосковья.
Так вот, почувствовав себя уязвлённым косыми взглядами соседей и ужаленный как уколом сказанной с издёвкой фразой: «Иваныч, ты хоть забор обнови, если уж ремонт в доме не делаешь!», я, наконец, решился сделать капитальное обновление в своём доме, действительно сильно постаревшим за 20 лет после того, как был лично мною спроектирован и построен украинско-белорусскими и молдавскими рабочими.
Сам я решил, что первый шаг к обновлению и ремонту – избавление от всего лишнего и ненужного, скопившегося в шкафах, подвале и на чердаке. Коробки, разные упакованные в мешки и старые чемоданы вещи, к которым ни разу не дотрагивался с тех пор, как их засунул подальше. Но все они оказались довольно увесистыми - от компьютерных мониторов до телевизора «Рубин» - почти 50 кг дерева, стекла и железа , оставшегося в доме как напоминание о старой привычке людей моего возраста, откладывающих какие-то ещё работающие домашние приборы в сторонку в надежде сдать в «комиссионку», кому-то продать или подарить, а неисправные – отремонтировать.
Впервые я задумался о том, что старьё надо просто выкидывать, а не хранить, ещё когда был молодым - в 1977-м году во время первой поездки в Японию. Там рядом с жилыми домами вместо помоек я увидел сложенные аккуратно штабелями телевизоры, холодильники, стиральные машины, красивую домашнюю мебель – то, что у нас тогда было в дефиците и казалось желанным приобретением, а у них это уже превратилось в мусор, предназначенный для утилизации. Так быстро в Японии в то время менялись модели бытовой техники и домашней мебели, что люди просто выкидывали вполне исправные и ещё приличные на вид вещи. Причём за утилизацию им ещё и приходилось платить.
Но вот и я, наконец, осознал, что любая вещь, пролежавшая упакованной и невостребованной за 20 лет, мне в моей жизни уже не пригодится, и разумнее освободить дом от ненужного груза, то есть «домашнего хлама», чтобы в нём стало просторней и уютней.
Таскать вещи самому мне не хотелось, поэтому я не придумал ничего более подходящего, как позвать парней в спецовках с соседнего участка.
Двое высокорослых таджиков, владеющих неплохо русским языком, откликнулись на мою просьбу и даже предложили удобный вариант – сэкономить на услугах мусоровозов – они сами всё вынесут и вывезут, и мне не придётся заказывать мусорный контейнер даже для крупногабаритной мебели. Заверили меня, что у них есть «свои люди» на «мусорной базе», надо только доплатить…
Я по правде говоря, даже и не помнил, что и когда я складывал в дальние уголки своего дома, но мне было всё равно и я предложил выкинуть вещи как есть в упаковках, не раскрывая и не распаковывая чемоданы и коробки. Но парни возразили: «Мы заберём себе, если техника работающая и вещами ещё можно пользоваться». «Да пожалуйста!» – ответил я, и рабочие взялись ворошить «историю» моих «накоплений». Я и сам был удивлен, увидев новенькие электрические чайники, мониторы и компьютеры прежних поколений, всякие соковыжималки, мясорубки, миксеры и штук десять почти новых принтеров. Помню, менял их когда-то чуть ли не каждые полгода, когда качество цветной фотопечати росло быстрыми темпами. «Всё пригодится!» – говорили ребята и складывали вещи в отдельные коробки - «Велосипед починим, мебель отправим своим, а что не пригодится – сами увезём в контейнеры!».
Я стоял рядом, а парни разбирали вещи, то и дело спрашивая: «Что это? Как работает, можно включить и проверить?».
Я объяснял всё с удовольствием, вспоминая фрагменты своей жизненной истории и поводы приобретения тех или иных вещей. Включил старую органолу, проверил ноутбук четвёртого поколения, даже сыграл на детской электронной гитаре 90-х пару мелодий. Настоящее случайное развлечение.
Вскоре один из работников ушёл на «вызов» соседа, а я остался с его братом, названным при рождении благородным восточным именем Назир. Копаясь в старье, увидели красивую на колёсиках, высотой с торшер, лампу с шестью люминесцентными трубками, на каждой из которых виднелась чёткая надпись «Филипс». Солидная световая установка, которая мне досталась при обмене квартирами от старых владельцев. Сказали: «Хорошая дорогая вещь для борьбы с болезнетворными бактериями в квартире. Особенно, если ожидается пополнение в семье – вещь незаменимая. Нам уже не нужна, да и вы не выбрасывайте -может пригодиться!».
Некоторое время эта лампа стояла у меня в углу, но я ни разу её не включал и хотел даже выкинуть на «мусорку», но меня останавливала та же причина, что и бывших владельцев этого иностранного «торшера» - я не знал, как утилизировать шесть метровых тонкостенных стеклянных ламп, заполненных каким-то газом. Выкинуть как есть – поступить антисоциально, поэтому засунул в «кладовку» в ожидании удобного случая.
И вот лампой заинтересовался Назир – у него всё впереди, будут дети – бактерицидный светильник пригодится. Только вот надо бы проверить – исправен ли он, все ли трубки светятся? На самом изделии никаких знаков опасности, сетевой кабель даже без выключателя. Сунули в розетку – три из шести трубок не горят. Начали проверять контакты. Покрутили, поджали – все трубки светятся, только я носом чувствую какой-то знакомый незабываемый запах. Его я ощущал в детской больнице, когда лет в десять мне лечили миндалины в горле, чтобы избежать удаления гландов – в то время очень популярная в медицине операция. Мне вставляли в рот металлическую трубку, из которой исходил пучок голубоватого света. Никаких неудобств, только специфичный запах. Врачи объяснили – так пахнет кварц, используемый в лечебной лампе. Я прошёл курс лечения и, действительно, справился с воспалением без оперативного вмешательства.
Назир, довольный тем, что ему достанется дорогая исправная вещь, упаковал лампу в коробку и отнес её в своё жилище для работников.
День закончился, убрали добрую половину старых вещей, которые решили вывезти следующим утром.
Проснулся я рано, часов в пять утра. Ощущение неприятное, лицо и руки щиплет как после сильного загара. Подхожу к зеркалу и с ужасом вижу себя покрасневшего как варёный рак. Не сразу понял – в чём дело. День был солнечный, но я ведь не загорал. А лицо и руки – красные, и к тому же ощущаю сильное жжение.
Такое в моей жизни было лишь один раз, когда я в самый разгар лета оказался в Японии на острове Окинава. Пригласившая делегацию японская сторона предоставила гостям день отдыха, и мы с помощником руководителя решили искупаться и позагорать на побережье Тихого океана, который виднелся даже из окон нашей гостиницы. Но мы не рискнули идти на пляж пешком – на улице почти плюс 50 с очень высокой влажностью – и дышать тяжело, и очки всё время запотевали как в сауне, поэтому расстояние до пляжа преодолевали на такси с кондиционером.
Пляж красивый, благоустроенный, есть и кабинки для переодевания, и кафе, и лежаки, но почти никого из отдыхающих. Две-три семьи смугловатых японцев с детьми, но все сидели в одежде, и в воду заходили, не снимая пижамы и платья. Мы подумали – наверное, мусульмане, скорее всего филиппинцы.
Такую картину я наблюдал в японском университете, когда в бассейн юноши и девушки заходили в плавках и в купальниках, а филиппинки – в длинных цветастых балахонах. Религия не позволяла им даже «полуобнажать» своё тело в общественном месте.
Но вот появился американский военный с двумя детьми. Не снимая военную форму, присел на шезлонг, а дети в длинных рубашках и спортивных штанишках побежали купаться. Американец смотрел в нашу сторону и как-то странно улыбался, как будто наблюдал что-то совсем необычное.
Пора и нам зайти в океан – предложил я коллеге, и мы в плавках залезли в абсолютно прозрачную зелёно-голубоватую воду, показавшуюся нам даже горячей по сравнению с температурой окружающего воздуха, словно мы не в морской воде, а в нагретой ванне или джакузи. Потом загорали час и вернулись в гостиницу. Утром оба проснулись в муках. Красные как раки. А нам через три часа в десятичасовой полёт до Москвы. Это был самый мучительный полёт в моей жизни. Ни шевельнуться, ни прилечь в спальном кресле – сильное жжение и боль.
Уже в Москве мазал себя всякими обезболивающими кремами, но напрасно – всё стихло как только слезла обожжённая кожа.
Конечно, когда мы рассказали историю своего приключения японцам, они только охали и говорили, что они в такую жару не загорают, а на пляже сидят в одежде и в ней же и купаются. Но мы то не знали! Да и американец не подсказал… Хочется употребить нехорошее слово…
Так вот, в семь утра раздаётся звонок от рабочего. Говорит, что у него сильные боли в глазах и голове, а белки совершенно красные и слезятся. Что случилось – не понимает, но говорит, что проблема возникла в моём доме. Впрочем, я этого и не отрицал. Только у меня глаза и вокруг них, где заканчивались мои толстые стеклянные очки, остались совершенно без изменений. Горело лицо и жгло руки.
«Приходи ко мне – что-нибудь придумаем!» -сказал я бедняге. От головной боли дал ему нурофен, а в глаза накапал капли от порезов глаз – приобрёл, когда ветка царапнула правый глаз.
Работник ушёл, до вечера не появлялся. Его брат сказал мне по телефону: «Назир уснул. Он от боли не спал всю ночь!».
Ладно, отоспится – пройдёт, подумал я. Но вечером опять звонок брата: «Назиру плохо, опять болят глаза, всё двоится, он в панике. Надо его везти к врачам!».
Мне не оставалось ничего, кроме как названивать во все ближайшие подмосковные клиники, но в этот воскресный вечер даже в травмпунктах не было офтальмологов. "Везите в Москву в ожоговый центр!" – услышал я лучшую в тот вечер рекомендацию. Но в голове крутилась мысль – в последнее время салоны по подбору очков оборудованы не хуже глазных клиник, и платные специалисты там очень хорошего уровня. Как «очкарик» почти с рождения, я понял это, посетив один из таких салонов. Обзвонил мест пять и, везение – мне ответила вежливая дама и сказала: «Если в течение часа привезёте больного, его осмотрит специалист высшей категории».
Усадив Назира, мчусь в салон, ориентируюсь на навигатор. Находим вывеску и быстро поднимаемся в салон оптики. Нам навстречу выходит мужчина лет под 70, смотрит в глаза Назиру и говорит: «О, это как раз мой клиент! У него сильный ожог глаз. Я много лет служил на ракетном полигоне, там таких парней я вылечил много!». И спросил: «Где же это вы так поджарились?».
Удивлённый врач сильно усомнился, услышав историю про бактерицидный светильник. «Ни за что бы не поверил!» – сказал опытный офтальмолог. – « Их же ставят и в больницах и даже в офисах. Вы, наверное, поднесли лампы прямо к глазам! Сейчас сделаю всё, что смогу».
- Но почему у Назира такой ожог глаз, а у меня только лицо и руки? – спросил я.
- А Вы в очках и, наверное, в стеклянных. Они не пропускают эти лучи, – ответил профессионал.
Мы оба действительно копались с включённым светильником почти вплотную, что, конечно же, исключено в обычных условиях. Но ведь никаких предупреждений об опасности или «черепа с костями», как рисовали ещё в советские времена.
Бывший военный врач, а теперь консультант салона, был тоже удивлён, что бытовой, казалось бы, безопасный прибор может вызвать ожог глаз как от световой вспышки на атомном полигоне. На одном из таких, как выяснилось, когда-то служил этот приятный заботливый старичок. Намазал Назиру глаза, выписал рецепты и пообещал – через пару дней парень придёт в норму, только должен избегать яркий свет и побольше спать, не напрягая себя трудом. И ещё приехать к нему пару раз на осмотр...
Так оно потом и вышло. Назир поправился и продолжил утилизировать моё «прошлое», только я уже ему ничего не объяснял и не разрешал включать «старьё» в сеть. Не хватало мне ещё только «случайного взрыва» какого-нибудь старого кинескопа. Проверяй, но без меня! Мало ли что ещё случится! С меня довольно!
Вот так я и «сэкономил» на утилизации. А когда представил себе, что парень вообще мог ослепнуть – чуть сам не «словил» инфаркт.