Пойди туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю, что и – главное – отчитайся о результате. Так я представляю себе организацию управления в России в целом. Сума и тюрьма, как безусловная перспектива – прилагаются бесплатно.
Мне посчастливилось получить высшее образование в техническом вузе с дореволюционными традициями. Преподавали династии умных профессионалов – отец, сын, внук заканчивал аспирантуру; дочь читала курс по учебнику деда. В аспирантуре держали до осязаемого результата или исключали беспощадно, да и для поступления требовался опыт активных студенческих научно-исследовательских разработок (НИРС).
При поступлении – пролетарское многонациональное государство – допускались компромиссы: заданный процент приёма детей из рабочей семьи или с национальной окраины (так и формулировалось, «с окраины»). Все, принятые на основании «процента», вылетали в конце второго курса – год тянулись бесконечные пересдачи математики за первый курс. Математику преподавали, в основном, монструозного вида дамы, чьей единственной семьёй была кафедра. Вообще, дам в вузе было немного, и они были либо очень привлекательны, либо отталкивающе некрасивы, с очевидными или не очень физическими изъянами. Но их профессионализм не вызывал сомнения. Запомнилась одна-единственная бестолочь в профессиональном смысле, куратор группы, добрая, многодетная, вполне симпатичная – это, очевидно, и сыграло роль, задержалась, не выгнали, несла общественные нагрузки. Сейчас, вероятно, доросла бы до спикера Совфеда.
Я пытаюсь понять, куда всё это испарилось в одночасье? Этот вот культ безусловной профессиональной ответственности технической интеллигенции, единственно возможная база, фундамент, основание для технологического старта – старта, а не долбаного прорыва! – в новейшую Hi-Tech-реальность?! И удручённо констатирую – из высшей школы высшего профессионализма я вышла в никуда. Результат – моё безделье в московских НИИ, безделье мужа в космическом НИИ, королёвской вотчине – он удивил сослуживцев тем, что сумел сделать точный расчёт конструкции режущего инструмента, всё остальное время весь отдел увлечённо разгадывал кроссворды (общая тетрадь с формулировками и ответами по сей день хранится на антресолях). Инерция саморазрушения достигла апогея, но профессиональная школа не хотела этого замечать. Равнодушный цинизм брежневской эпохи требовал чего-то, что хотя бы казалось святыней. Естественность самообмана вымостила дорогу в болото безраздельной лжи.
Я уже писала о том, что советская власть держалась столько лет исключительно на честном профессионализме, который воспроизводил принципы и деяния дореволюционной интеллигенции. Техническая интеллигенция пострадала в сталинских репрессиях ощутимо меньше, чем гуманитарии. Наверное, именно этот безотчётный реванш гуманитариев, активно поддержанный Соросом, и сыграл злую шутку – Сорос и не подозревал, какого рода трансформацию претерпела гуманитарная прослойка. Сталинский ублюдок Вышинский был ректором МГУ. МГИМО – кузница кадров госбезопасности. Институт культуры – неофициальный поставщик кадров «на панель» древнейшей профессии, и, полагаю, не он один, педвузы тоже не отставали в этом смысле. Разумеется, были и исключения, но правило, по слухам, именно это. Между прочим, я помню, у нас в вузе к тем, кто стремился в КГБ – относились с искренним презрением. Вероятных «стукачей» подвергали дружному остракизму.
Страной управляет не ФСБ, а – продавшиеся ей с потрохами гуманитарии. Люди, для которых компромисс со злом есть безусловное добро. И каждый, исповедующий ту же назойливую беспринципность, суть опора и поддержка власти. Власти, управляющей страной, которая висит над заболоченной пропастью.
И меня сейчас чрезвычайно радуют энтузиасты из «Диссернета». И те, кто изгнал бесовщину «скверного храма». И те, кто протестуют в Архангельске против лёгких решений московских «мусорщиков». Словом, все те, кто отстаивает своё профессиональное и личностное достоинство. Триумф победивших – за ними.