Па сидит в ванной, вода льётся на него сверху, он не заткнул сливное отверстие пробкой и ванна не наполняется. В правой руке у него топорик fiskars, в прошлом году легко украденный из леруа мерлен.
Кожа на пальцах сморщилась от горячей воды. Па вспоминает пи*ду своей жены - тогда, лет 10 назад, первые несколько раз, когда она ещё гладко выбривалась перед встречей с ним, мурашки от выщипанных волос, краснота, раздражение на молодой коже. Две небольших булавки в клиторе, его окровавленный язык, размазывающий кровь по тёмным соскАм.
Она всасывала его язык и кусала, чтобы кровь не останавливалась. Всасывала и плевала ему в лицо этими кровяными сгустками, и размазывала, и снова слизывала. <А однажды она вытащила одну из двух булавок и скрепила свои губы, чтобы я не смог целовать её. Она и сейчас ненавидит мои поцелуи.>
Теперь так не поиграешь, теперь у Па и Ма есть Анни, дочь, уже подросток. Сейчас нельзя, а пять-шесть лет назад ещё было можно, Анни, скорее всего, не понимала, что там у Па и Ма и как, и зачем; и сколько простыней было застирано и потом выкинуто (потому что не отстирать или застирать до дыр) после попыток возбуждения болью, унижениями и кровью. <Мы использовали её вместо собственной смазки>.
Сейчас Па не возбуждается, вспоминая это. Он распарен, откинулся на спинку ванной и часто моргает от пота, который залил глаза.
Из-за двери приглушенно (соседи, как всегда, дома) звучит очередной баттл или подобие, истеричка в мужском теле отчаянно верещит,
__________________________
Да лучше е*ани мне кривой разрез до хрустящей корочки -
Это лучше, чем твоё рождение, школа с первого по девятый, е*ля, деградация, работа твоей мамкой в "Пятёрочке".
__________________________
<Работа твоей мамкой в "Пятёрочке", хорошо, когда заточены ножички и иголочки> — Па по инерции продолжает глупые рифмы, протирая ногой запотевшее зеркало.
_________________________
Я разложу твои тексты на части и внутри не окажется смысла,
Уберу все палочки, оставив нули - это и есть твои настоящие числа,
б*ядь.
(unnamed song playing)
_________________________
<Это и есть глубокая чистка..>.
Па кладёт правую руку на бортик ванной, подумав, загибает все пальцы, кроме безымянного. Резко опускает топорик fiskars на этот палец. Кость не перебивается с первого раза, со второго удара фаланга отлетает в стену, а топорик fiskars, неудержанный, теперь уже неудержимый, падает на ляжку Па. Порез неглубокий.
Па заранее приготовил бинты, перекись водорода, вату и прочую медицинскую херню для любителей. Па крутит кран, чтобы потекла ледяная вода. Засовывает под струю обрубок с обручальным кольцом. Па бьётся в судорогах и в спазмах, одной рукой не прикрыть две раны одновременно, не хватает сил, чтобы подняться и холодить только обрубок и ступни ног, <так холодно, что я сейчас обоссусь >, и Па ссыт под себя, вода вбирает кровь и мочу, лезвие топорика fiskars бликует, солнечные зайчики скачут по стенам, отсвечивая красноватым мехом. Рука немеет от холода, моча согревает — ненадолго — замёрзшие пятки.
Дома никого, Па не торопится, укутывая обрубок с кольцом и ища на полу второй, с ногтем. Ма придёт не раньше восьми, Анни вообще х*й знает где и Па всё равно, где это х*й знает где находится.
Обрубок с ногтем не удаётся поднять с первого раза, он выскальзывает и падает в ванну, отвратительно перекатываясь с одного бока на другой. Па злится, приседает на одно колено и всё-таки вылавливает омертвевшую фалангу, как <да что ж это, б*ядь, такое, сука> тут же повязка так сильно пережимает рану на ляжке, что практически остановившаяся кровь начинает снова протекать сквозь серый бинт. Стуча кулаком в стену, выложенную голубой плиткой, Па трясёт раненой ногой. Положив фалангу без кольца в раковину, он заново перевязывает рану. Закончив, надевает трусы, выкидывает полпальца в форточку и убирает топорик fiskars к остальным инструментам. Ненужной тряпочкой оттирает брызги в ванной, расстилает на полу коврик, который предварительно убрал, и идёт выкидывать мусор. В пакете только ненужная тряпочка.
Позже Па встретит Ма и расскажет, как резал рыбу, чтобы приготовить роллы, рыба красная — форель или сёмга — как она любит, и нож соскочил, <скользкая рыбка попалась>, и вот — теперь он урод без половины пальца. Ма вскрикнет, <да не надо скорую, успокойся, успокойся же ты>, её стошнит на большое черно-белое блюдо, полное роллов (и нет на них никакой крови, ни капельки, нет на этих роллах и правды от Па, ну так теперь они и в рот Ма не полезут, весь труд котам на улице) и она завалится на пол, пачкая платье, газовую плиту, свои ожидания от вечера дома после работы.
Па её поднимет, уложит на их диван (а есть ещё кровать Анни и другие спальные места), а Ма разревётся, <сейчас я принесу тебе плед>, не пойдёт в душ и уснёт в испачканном платье. Через два часа придёт Анни, но ужинать ей будет нечем.
Па полубезработный — в основном его содержит Ма. Его и Анни. Ма говорит, что это ничего, что не это главное, Па себя накручивает и угнетает и иногда обстановка накаляется до прохладной прорезиненной ручки того самого топорика fiskars. Па отрубает боль, разрезает её и так она меньше чувствуется или уходит совсем. Хватит ли Па своих частей тела?
Сможет ли Па научиться не вредить себе, а заодно и — косвенно — Ма, которая уже не верит, что мёртвая рыба или хлеб, который точно не может сопротивляться, рубят и кромсают её мужа с определённой периодичностью, которую она пока что до конца не просчитала. Ма любит свою работу, но вообще хотела бы чего-то другого, где отдача от выполнения действий больше, а результат — нагляднее. Когда польза от нескольких часов, проведённых в офисном кресле, перекрывает усталость и голова приятно гудит от мыслей и идей, и пора спать, потому что день закончился и нужно отдохнуть, чтобы завтра не сделать глупых ошибок. Анни и Па далеки от того, что делает Ма, но ей приятно, что они у неё есть. Покалеченный, неразговорчивая и одна жизнь на всех.
Па не ревнует Ма ни к кому, а у неё есть какая-то фантомная ревность к девушкам Па из его прошлого, каких-то она даже знает лично, потому что Па поддерживает с ними отношения, точнее, они с ним, пробиваясь иногда через его инертность и безразличие. И может быть им — этим девушкам из прошлого — это нужно, и может быть — что вероятнее всего — это лишь инерция. Инертность и инерция. И Ма верит, что однажды кто-нибудь из них всех всё-таки сделает шажок вперёд и невысказанные вслух договорённости потеряют силу. Ма не боится, она просто хочет не знать, если что-то случится, хочет оставаться в неведении насчёт совместных планов Па и девушек из прошлого. Счастливая семья не строится на домыслах и подозрениях, а Ма, Па и Анни счастливы. Только каждый по-своему.
Ма думает о других мужчинах, может фантазировать, сидя в ванной и направляя струю в пи*ду (преимущество многорежимной насадки), но при мысли о том, что её рука будет направлять в ****у не безобидную струю, а другой член, который точно не член Па, она, как обычно бывает в любых стрессовых для неё ситуациях, закрывает рот рукой и бежит в туалет (часто не успевает добежать). Мужчины в её фантазиях не имеют членов.
Скорее всего, теперь Па бесплоден. И он, и Ма хотели и второго ребёнка, хотят и сейчас, прикладывают усилия, любые, кроме медицинских. Ма не любит больницы и у неё нет времени, чтобы тестироваться, Па смотрит на цены в прайсе какой-нибудь клиники и уверенность в том, что эти тесты ему не нужны, резко усиливается. Па три года говорит о спермограмме, но результатов её нет, нет трактовки теста и последующих назначений. Па кончает в унитаз и очередная порция биоматериала попадает в канализацию. Зато не нужно тратиться на презервативы.
Па и Ма — молодые родители. Оба выглядят хорошо и моложе своих лет. В выходной Ма они едут в парк или в торговый центр. Па в пальто, волосы зачёсаны назад, недельная щетина (Па бреется раз в две недели); Ма, когда не работает, надевает то, в чём удобно, пусть даже вещи не сочетаются между собой, Ма больше ценит гармонию внутри. Если Па и Ма в парке, то обычно они быстро мёрзнут (даже летом), идут в магазин за продуктами и едут обратно домой. Если Па и Ма в торговом центре, то времени они там проводят больше, чем в парке, только вот вход в парк бесплатный, а в магазинах всё время остаются их деньги, её деньги, хоть она и получает взамен вещи, косметику или пятый уже плед из икеи. Ма легко тратит — потому что не считает, сколько осталось, домашнюю бухгалтерию ведёт Па, каждый месяц получается немного откладывать, если Анни не ворует. Анни ворует не только деньги.
Анни ворует их секс. Анни ворует эти 5-7 актов в месяц (когда у Ма есть время, она не устала и не начались месячные), оставляя жалкие 2-3. Это не вина Анни — Ма мнительна, Ма считает, что Анни подглядывает и подслушивает.
Ма считает, что секс и ребёнок в доме, ребёнок любого возраста, которого ОНА родила, несовместимы. Ма крупно заблуждается.
Анни не любит школу, любит время, проведённое среди умственных огрызков. Но сама она не такая, не такая и не другая — сама по себе. Анни тяготит жизнь с Па и Ма, но возможности жить отдельно у неё сейчас нет. И не будет в течение долгого (никаких сомнений) неопределённого периода. У Анни светлые волосы, которые она красит то в голубой, то в фиолетовый, то смешивает цвета — под настроение, которое у подростков меняется часто, резко и без особой причины. Анни, конечно же, протестует.
Ма скучает по маленькой Анни — по тому периоду с трёх до восьми лет — когда о любви не нужно было спрашивать, как сейчас; когда Анни сама приходила и целовала Ма в щёчку, и обнимала, залезала на диван, устраивалась рядом и смотрела те же сериалы, что Ма и Па, не понимая (Ма в этом ошибается) смысла. Ма, наверное, думает что Анни была интересна картинка, что Анни — кот или собачка, слова не имеют значения, а картинка постоянно меняется — тут движение рукой, там поворот головы, открываются холодильники и умирают больные в дорогих халатах. Картинка меняется и меняются детали на экране, Анни вот-вот прыгнет на этот экран, уронив вазочку с глупым цветком, и проходит минута или полчаса, но Анни не прыгает и не разбивает вазочку. Анни — человек. Когда ей становится скучно, она закрывает вкладку в браузере. Вазочка остаётся на месте.
Ма и Па пропустили взросление Анни. Ма работала, Па тоже в то время работал постоянно. Анни не нуждалась в круглосуточном наблюдении, не было ничего такого, чего она не умела бы. Умела, но не хотела — это уже другой вопрос. Не хотела быть контролируемой, подвластной, управляемой. И всё время держала дистанцию между собой и родителями. Вот Ма и грустит и вздыхает в обеденный перерыв, доедая невкусный бизнес-ланч, Ма чувствует себя максимально далёкой и от бизнеса, и от тех стран, откуда заимствовано второе слово. Ма отказывается понимать, что от неё дистанцировались осознанно.
Ма и сама знает, как держать дистанцию. Сначала задать длину, удерживать её, увеличивать или укорачивать — Ма так делает с Па, когда считает, что он слишком назойлив. У Ма стекленеют глаза, взгляд направлен в одну точку, она просит оставить её одну, ложится на диван, укрывается пледом или одеялом. Иногда Ма плачет и предлагает развестись.
Па не представляет, как это вообще возможно. Па идёт на кухню, садится за стол, прокручивает ленты соцсетей, прокручивает в голове картинки: вот он снова один, такой же, как десять лет назад — у него ещё много волос на голове (сейчас Па лысеет, но проблемы из этого не делает), у него есть низкооплачиваемая работа, есть девушки, которые платят за него и за транспорт, когда Па нужно после ночи, проведённой у одной из них, ехать домой. Па ненадолго покоряется сонной эйфории, идёт в туалет и дрочит на прошедшее время. Эйфория уходит с последней каплей спермы.
Потом Ма оттаивает, приходит к Па и они молча обнимаются. Па боится развода, потому что только сейчас прошлое было, а теперь его снова нет; Ма тоже боится развода, но других аргументов для успокоения Па у неё нет (не считать же аргументом обычный разговор). У Ма нет сил, <какие нападки? Я хочу поговорить с тобой, ты меня отсекаешь>, Па грубеет и злится, она считает, когда хочет "поговорить" с ней. Па нападает, а она отбивается. Па — агрессор, Ма — жертва. Па нужно учиться говорить тише, Ма не повышает голос — её ведь и так прекрасно слышно. Ма говорит тихо-тихо и в сторону, когда не хочет говорить. Ма удивлена, когда Анни поступает с ней так же. Ма переживает, что дочь такая. Анни считает, что у Ма отсутствует логика.
Анни сидит в удобном мягком кресле у себя в комнате. В стене два окна, они выходят на юго-запад, родители специально отдали ей эту комнату, чтобы ребёнок получал больше света. Анни использует светопроницаемые рулонные шторы — этаж у них высокий, окна соседних домов далеко, но даже с тенями в тех других окнах Анни не хочет иметь ничего общего. Ни света, ни воздуха, ни щелей между шторами. Интерес к своей щели у неё никак не пробуждается.
К Анни не ходят парни — ни те, что старше её, ни ровесники. Па и Ма не против, чтобы эти парни ходили, они ничего Анни не запрещают, они не пили и не курили при ней до её пятнадцати, и сейчас стараются этого не делать, стараются не ссориться и не х*е****ить (не ругаться матом). Анни старшеклассница, ей шестнадцать с половиной, она девственница, но Па и Ма об знать необязательно. Когда держишь людей на расстоянии, о таких вещах с ними не говорят.
Ещё одно утро, Ма пропускает два первых сигнала будильника и ждёт третьего. Па не слышит ни одного, спит, поскрипывая во сне зубами и укрывшись с головой. Ма не просыпается, механически встаёт с дивана, идёт на кухню, нажимает кнопку на электрическом чайнике, уровень воды сейчас её не беспокоит, она умывается холодной, ледяной водой и теперь доливает воду в чайник из пятилитровой бутылки. Нужно сделать несколько дел одновременно, чтобы успеть выйти вовремя. Ни одно дело из-за спешки не завершено, о качестве и говорить нечего. Единственное, что удаётся Ма — одеться, обуться, поцеловать сквозь одеяло спящего Па и выйти в подъезд. Замок входной двери закрывается на два оборота, Ма дёргает ручку, проверяя, закрыта ли дверь — вдруг ей всё это снится, она уйдёт, а дверь останется открытой и к Па с Анни придут воры или убийцы-из-принципа и они не убегут и не дадут отпор, потому что спят. Ма спать некогда, Ма зарабатывает.
Следующей должна проснуться и уйти Анни. Ничего она никому не должна, конечно же. Убить время с утра и до вечера. Время, проведённое с Па — если она решит не идти в школу — зря потраченное время. Впустую растраченные десять часов жизни Анни, кто бы знал, считает она, сколько уже прожила и сколько ещё проживёт.
Последним просыпается Па. 10 или 11. Па резко встаёт с дивана, будильники не звонят и ни о чём ему не напоминают, идти ему никуда не надо — так считает Ма (и другие их родственники тоже; вот же не повезло бедной Ма — безработный муж, она всё равно когда-нибудь уйдёт от него, программируют себя и Ма эти родственники, она найдёт поинтереснее и поумнее, умеющего зарабатывать и содержать семью; где-то на заднем плане этих обсуждений Ма трясёт от рвотных спазмов — гипотетические новые члены). Па сначала проверяет соцсети, пьёт холодный кофе пармалат с печеньем, занимается самокопанием и самоуничижением, после кофе — сигарета, потом делает домашние дела до обеда (может пропылесосить, смахнуть пыль, лучше всего, когда нужно что-нибудь приготовить), скудно перекусывает, снова залипает в соцсетях, чистит зубы, одевается и обувается и выходит из дома.
Па параноик — весь процесс выхода из квартиры он снимает на видео: закрыв замок входной двери на два оборота, Па несколько раз дёргает ручку, чтобы убедиться, что дверь точно-точно-насовсем закрыта. Па нажимает стоп — видеонапоминание готово, убирает телефон в карман и ещё секунд двадцать насилует ручку двери — <закрыл, закрыл, закрыл, закрыл>, выходит на улицу и закуривает, так и не уверенный окончательно, закрыта ли дверь.
Ма не курит. И никогда не пробовала — ей не хочется. Не хочется пробовать ей и многие другие вещи — она знает, что такое существует и практикуется, но это не для неё. Слишком открытые платья, обильный макияж, секс во время месячных, крупнонарезанная еда. Продукты "каждый день". Ма не отстаивает своё право не делать того, чего ей не хочется — с ней никто не борется.
Па когда-то успешно боролся со своими зависимостями и пристрастиями, не раз бросал курить, пить по-настоящему ни разу не начинал (от крепкого алкоголя ему плохо и никакого удовольствия), а вот не есть жирное, жареное, держать себя в форме у Па получается отлично. Па тренируется дома, жир — ещё одна его паранойя, если он много съел (по его меркам), то ему ничего не стоит вывалить это обратно. Па ест совсем чуть-чуть, Па считает калории и искренне радуется, что дочь худая. Худая как анорексик.
Анни роется в рюкзаке Па — она знает, где он хранит повседневные деньги. Па знает, Ма знает, что Анни подворовывает. Па и Ма намеренно не прячут деньги, надеясь на осознание дочерью её неправоты. <Клептомания>, диагностирует с лёгкостью Па, который сечёт схему, который меряет по себе — мелкому воришке из супермаркетов и открытых лотков на улице. Анни ворует, чтобы быть независимой. И чем сильнее она ощущает, что зависит от родителей, тем больше денег берёт. Её время, проведённое с ними, должно хоть чего-то стоить.
Ма, стоя в метро по пути на работу, слушает музыку. Успокаивающую, ободряющую, дающую надежду или насколько грустную, что ей вдруг становится жаль каждого в этом вагоне, кроме, конечно, жирнозадой тётки, упёршей ей в живот острый край поддельной сумки майкл корс. Ма корит себя, что думает плохо о некоторых людях. Ма хочет быть всегда хорошей и внимательной к другим, вежливой и отзывчивой. Ма не злится на тётку, ей её жаль — тупая сука (ну вот опять), бедненькая, тяжело жить, когда нет ума. Когда мозги заплыли жиром, нет, нет, всё-всё-всё, бедная глупая женщина, когда ж ты выйдешь уже. <Пусть спрячет эту сумку в своих складках> — Ма в голову залез Па. Галантный и небритый. Вот и остановка, на которой Ма выходить. Тётка несколькими уверенными рывками выносит Ма из вагона. Музыка в наушниках становится тише.
Анни не останавливается и не притормаживает, убирает руки в карманы, клоуны с листовками окружили её, у них нюх на людей с руками — возьми и тут же выкинь, только возьми. Анни выходит из метро и идёт в сторону школы. В атриуме она встретится с подругой, сначала они выпьют кофе, потом пойдут в кино. В понедельник с утра в зале тихо и мало людей, что подругам только на руку. Анни не интересует своя пи*да, а пи*да Лиззи (подруги) поглощает и заставляет думать, что рабство — это не так плохо. Белья на них нет и пальцам свободно, пальцам уверенно и легко, пальцы всё-всё помнят, внутрь пока нельзя (это их совместное решение), а тут и снаружи хорошо. Хорошо, когда вместо смазки не нужно использовать кровь.
У Анни в клиторе маленькая штанга, Лиззи обращается с клитором бережно, Анни просит, чтобы Лиззи ласкала сильнее, вверх, вниз, по кругу. Анни выбривает лобок перевёрнутой V, две узкие полоски волос расходятся над штангой. Лиззи оставляет одну широкую полосу, стрелку, ориентир для пальцев и языка Анни.
Па облизывает губы и усердно дрочит. Получается не очень — те, от которых он раньше фонтанировал, уже не включают этот фонтан. Па перебирает в памяти одну, всех сразу, член едва заметно напрягается и снова обмякает. <б*ядь, давай, давай!>. Вот он видит чей-то сосок, <да, сосок, я, аааа, сосок-сосок-сосок-сосок-сосок, б*я, б*я> и теперь Па не упустит момент, переминается с ноги на ногу, левой рукой упёрся в стену, <сосок, волоски на соске, о сука, о сука>, сначала резко набирает скорость дрочки, потом постепенно сбавляет, ослабляет захват и сперма слабой струёй капает в ванну. Па улыбается и подставляет лицо под душ.
Анни и Лиззи всегда носят с собой влажные салфетки — в кинотеатре или в парке нет возможности принять душ. Анни совсем забылась, она сосёт пальцы Лиззи, гладит ласкающую её руку, она не контролирует силу оргазма, и не хотела бы контролировать, и не знать и не верить, что это делает с ней Лиззи. Анни зажимает ногами руку Лиззи, в глазах Анни стоят слёзы, она сползает с кресла и становится на колени, подтаскивает Лиззи к себе, её ****у к себе, кусает клитор и плачет, вылизывает всё, что вытекло из Лиззи.
Лиззи кусает свой палец, чтобы не выть и не кричать.
Ма выходит на обед и водит пальцем по меню в соседнем с офисом кафе. На самом деле кушать ей не очень хочется, осталась привычка из детства или типа того, что в обед нужно кушать. У Ма короткие ногти — так легче набирать текст и строить графики. Чёртовы таблицы отнимают много времени, меню тоже сплошная таблица, выбора, наверное, нет. Ма отвлекается от работы, читая глупые новости и истории и комментарии к ним. Ма тоже есть что сказать, Ма про себя и говорит, никто её не слышит, у неё нет необходимости быть прочитанной и услышанной. Она читает, чтобы освободить голову. Освободить и заполнить снова.
Анни освобождает Лиззи.
Па помылся, включил блэк-метал и встал напротив зеркала — игра на воображаемой гитаре.
_________________________
..Желая трахнуть мать и отца..
(song <Счастье некрофила> playing)
_________________________
<Эти желания грели его> — продолжает Па, дальше слов не разобрать и Па мычит, соблюдая интонацию вокалиста. Когда начинается проигрыш, Па отбрасывает воображаемую гитару в сторону и плюёт в зеркало.
Использованные влажные салфетки отброшены в сторону, на три кресла вправо. Анни и Лиззи отдыхают, взявшись за руки и застав титры на тёмном экране. Анни хочет пить, у Анни пересохло во рту от Лиззи, перехватило дыхание от Лиззи, Анни сама уже Лиззи, можно не шептать — когда этот шёпот приводил к хорошему — что хочется ещё и вообще постоянно, Лиззи всё знает, Лиззи чувствует так же. Анни достаёт айдроид, задирает юбку Лиззи и делает фото её пи*ды, этих фото уже не сосчитать, после каждого секса пи*да разная, после каждого секса Анни фотографирует. Лиззи снова течёт.
Слюна Па стекает по зеркалу, Па плюёт ещё и ещё, слюна у него кончается всё-таки, её, конечно, больше, чем спермы, но не настолько же.
____________________
..И время предстать перед от-цоооом!..
(song <Счастье некрофила> playing)
____________________
Па легко зажимает воображаемые аккорды, рычит на оплёванное зеркало, х*ярит ногами по деревянной межкомнатной двери. До*уярив до конца трека, вскидывает руки вверх и прыгает на диван. Па не разбил зеркало и Ма не будет блевать и плакать вечером.
Ма задумалась и смахнула со стола вместе с крошками чашку с чаем. Официант уверял её, что ничего страшного и платить за разбитую чашку не нужно, ведь она не специально, с каждым может случиться. И с каждым же его новым уверением и заверением Ма краснела ещё гуще, Ма улыбалась и хотела, чтобы он заткнулся, а она быстро расплатилась по счёту и ушла. Официант скакал с веником и совком вокруг Ма, он был один, но Ма казалось, что её окружили. Крутит живот, ещё хотя бы полминуты — и обед полезет наружу, Ма роется в деньгах, а где деньги, где карты,
Анни и Лиззи выходят из торгового центра, Анни крутит брелок с ключами на пальце, Лиззи прячет глаза за солнцезащитными очками. Анни плюёт в шапку бомжу, зарабатывающему отвратительным пением (лучше б молча стоял, а так вонь сильнее расходится) на боярышник, и ей не стыдно.
как стыдно! Ма феерично блюёт, лучше любого фейерверка, и отключается. Сюда она больше не придёт. Официант вызывает скорую и идёт переодеваться.
Па напяливает кроссовки с дыркой в пятке и переодевается для улицы. У Па есть и хорошие кроссовки, без дырок в подошве, но они не подходят к одежде. Или одежда к кроссовкам. И надо истоптать обувь до дырки побольше — и тогда не жалко выкинуть, а пока Па залил дыру герметиком для заполнения межплиточных швов в ванной <до вечера хватит> и удаляет в айдроиде вчерашнее видео о том, как он закрывал квартиру. Па с ключом в руке — значит, сейчас будет новая съёмка.
Анни и Лиззи здесь ещё не были, это новое для них место - бетонный причал на Костомаровской набережной. Лиззи жуёт жвачку, надувает и лопает пузыри и растягивает её, специально громко чавкает и слюни скапливаются в уголках её рта. Они сидят на бортике причала, до воды ноги не достают, Анни целует Лиззи, Анни снимает с неё очки, Лиззи рукой вытирает рот, смущённо смеётся, выплёвывает жвачку в воду — теперь она готова, играет резко очерченными скулами и закрывает глаза. У Анни кружится голова, она снова целует Лиззи, она всё это будто с****ила в счёт чего-то другого — эти моменты с Лиззи, украденные деньги стоят больше своего номинала, больше доверия Ма и Па, Анни не может прекратить думать и портит кадр. Анни целуется с открытыми глазами.
Ма открывает глаза, когда скорая подъезжает к больнице. Она очнулась раньше, чем её могли бы отвезти в какую-нибудь палату, Ма терпеть не может больницы — иглы, кровь, обязательно каждый больной — умирающий, пусть и ходит сам, и кругом грязь и разложение, глаза не обманывают Ма. Ма говорит, что уже всё в порядке и просит отпустить её домой. Фельдшер не согласен и тащит её на *** пойми какой-то там контрольный осмотр. Ма ревёт, что сейчас она опять упадёт в обморок и испортит чистые простыночки и тряпочки, а ей ох как не хочется доставлять неудобства ещё и больнице, ещё и врачам, и медсёстрам. Фельдшер глух и падок на обессиленных женщин. Ма не успевает зажмуриться и первая попавшаяся игла затыкает ей рот. Ма хватает кого-то за воротник рубашки, потолочная плитка грязная и криво приклеена.
Па спотыкается о криво уложенную тротуарную плитку, сильно кренится вперёд, но не падает, из боковых карманов рюкзака вылетает мелочь, второй айдроид (первый лежит в кармане штанов) и ключ от квартиры. Па наклоняется, сильно покрасневший, и собирает разлетевшуюся по тротуару собственность. Стрессовая ситуация, Па закуривает и идёт в Калитники. Сразу подъезжает электричка, Па заходит в вагон и быстро ловит бинго — кто-то слушает музыку без наушников. Не так громко, электричка в движении перекрывает покрякивание из динамиков. Па достаёт книгу и пытается читать. Никак не сосредоточиться — Па стал таким чувствительным,
___________
..магазин гуччи в..*
__________
Следующая остановка — Люблино, осторожно..
__________
..как бургер..*
__________
не может отстраниться, а если он отстранится, то не поймёт смысла книги, а
_________
..бургер, бургер, бургер..*
*Face - <Бургер> is playing.
_________
зачем тогда читать? Бессмысленной читки Па хватило на экзаменах, Па читал, но не понимал, и зачем повторять плохой опыт и
Следующая остановка — депо, осто..
позволять мудаку плевать на всех. Па устанавливает источник звука, встаёт со своего места и идёт к нему. Спрашивает у пидора в пидорке, нет ли у него наушников, пидор спрашивает с издёвкой, сильно ли он мешает Па, <да>, пидор отвечает, что сделает потише. Па ввязывается в драку без победителя, выходит в Царицыно, переходит на другую платформу и едет домой. Па не покупает билеты на электричку.
Анни заворачивает безвкусную уже жвачку в билет из кинотеатра и бросает мимо урны, если бы урна вообще была в этом месте. Сейчас вечер, около семи, Анни и Лиззи весь день провели вместе, совсем не хочется идти домой, у Анни полно причин на это, у Лиззи всё не так драматично и беспросветно. А как, а что будет завтра, когда это — завтра, будет ли там Анни, будет ли там Лиззи, если будут, как им найти секундочки, чтобы побыть вдвоём — завтра школу пропускать нельзя, Анни никак не решается отпустить Лиззи и спуститься в метро. Лиззи в метро ни к чему, она ходит домой пешком, Анни тоже так могла бы, только сегодня она на каблуках, каблуки она возьмёт в завтра, пяточки болят, Анни засовывает руки под блузку Лиззи и напитывается теплом. СоскИ Лиззи твердеют, она кусает мочку уха Анни и прощается. До завтра — хочет сказать Анни. Я тебя люблю, говорит Анни.
<Я тебя люблю> — Ма заканчивает разговор с Па по айдроиду. Па редко это говорит, ему страшно произносить добрые и тёплые слова. Она выжила, она может идти своими ногами и отказать Па, который хочет её забрать. Ма вернётся домой во столько же, во сколько обычно возвращается после работы, только она почти не работала, за это ей очень стыдно, она обещает себе отработать проведённые в больнице часы. Ма снова и снова проверяет, на месте ли тройка, Ма боится, что если случится приступ в метро, то её там просто затопчут и никто не сможет ей помочь. Надо было разрешить Па встретить. Ма зажимает тройку в руке и глубоко дышит. Ма входит в вестибюль и вместе с часпиковой толпой медленно подходит к турникетам. Турникет не открывается, высвечивая ноль поездок.
У Па кончились сигареты.
Анни выходит из метро — час пик никак не кончается — и, прихрамывая на одну ногу, идёт в сторону дома.
У Ма перехватывает дыхание и подкашиваются ноги. Людей становится слишком много, люди начинают гудеть и нервничать.
Па нервничает и ищет магазин. Он мог бы и не курить, он вполне может выкуривать не пачку в день, а штук пять. Па сильно привык ощущать контуры сигаретной пачки в кармане.
Ма теряет свои контуры, контуры себя самой, контуры тоннеля и эскалаторов расплываются, тройка Ма падает на пол, она не будет рисковать, не будет наклоняться, не будет, не будет, не будет. В ушах гудит, чья-то рука справа прислоняет неопознанную карточку к турникету, ворота открываются и Ма просачивается к эскалатору. Ма ещё соображает, Ма координируется и отползает в сторону. Закидывает в себя два чёрных холлса и опирается о стену. Ей неловко, что приходится просить помощи у полицейского, а иначе к поездам ей не попасть. Полицейский предлагает Ма обхватить его за руку, Ма подчиняется, они осторожно заходят на эскалатор и спускаются вниз. На платформе полицейский спрашивает, не вызвать ли скорую, Ма быстро-быстро вращает головой из стороны в сторону, поджимает губы и хрипит спасибо. Полицейского она не убедила, он мнётся, но уходит, часто оборачиваясь в сторону Ма. Вот и поезд. Хорошо, что в метро нет расстояния между платформой и поездом, Ма заносит себя в вагон, кто-то подскакивает, заметив её бледность, и уговаривает присесть. Ма отказывается, всего три остановки, Ма теребит молнию на рюкзаке и ждёт.
Анни внутренне говнится — дома её точно ждёт Па, и ни он, ни Ма — не Лиззи, тогда Анни шла бы домой быстрее, и не пропускала школу, если бы только Лиззи так захотела. Анни звонит, Па открывает, <привет. Уверен, что сегодня в школе ты не появлялась>, Лиззи хочет послать его, вместо этого молча разувается, притворно улыбается и прячется в ванной. Анни промывает больную пяточку и заклеивает пластырем. Анни садится на унитаз и долго разглядывает последнее фото на своём айдроиде. Когда струя иссякает, Анни целует экран.
Ма выходит из метро, достаёт бутылочку воды, льёт себе на голову, струя течёт по спине, провоцируя мурашки. Ещё пятнадцать минут, Ма может поехать на автобусе, там духота и люди, Ма идёт пешком, бабка крошит жёсткий крекер голубям, приговаривая что-то о засушливой манде. Ма не принимает это на свой счёт — мало ли о чём или о ком эта бабка, может, она о себе, а может о дочке или внучке, которая забила на неё и не навещает, не звонит хотя бы раз в неделю. Ма заходит в магазин и не покупает ничего — на кассе до Ма доходит, что с обеда денег у неё не прибавилось. Она оставляет кассиру эту крохотную бутылочку, как раз хватило бы, чтобы дойти до дома и не засохнуть. Ма останавливается, расчёсывает влажные волосы, убирает расчёску в рюкзак, молнию заедает, Ма с ней не борется и продолжает движение.
Па заело этим бургером из электрички, Па смотрит на костяшки пальцев в ссадинах; звонит Ма, он берёт сигарету и идёт встречать её.
Анни не выйдет их встретить.
Па пользуется лифтом тогда, когда ему нужно вверх. Вниз он почти бежит, перепрыгивая по три-пять ступенек за шаг.
Шаг у Ма короткий, она так сильно хочет домой, а ускориться не может. Вот она у подъезда, обнимается с Па, хочет его поцеловать в губы — крепко-крепко, резко отшатывается в сторону и картинно морщится — Па курил. Они садятся на лавку на детской площадке, Ма рассказывает долгий день, долгую часть дня, Па сочувствует, Па проникается и грустит, переживания заставляют стиснуть зубы и он увядает, ему завтра не просыпаться с утра пораньше, а Ма нужно, она не возьмёт выходной посреди недели, она так не может, Па знает это своё выражение лица — коровьи глазки, когда невозможно терпеть и хочется встать на металлическую решётку под напряжением.
Пока родителей нет, Анни возится на кухне, варит кофе, решётки на газовой плите прогорели — такая она старая, такая она печальная, если сильно ударить сковородкой или кастрюлей, решётка осыпается чёрными и чёрно-рыжими хлопьями. Анни спешит и торопится, Анни смахивает пену и наливает кофе в чашку. Чашка белая, но налёт от напитков на внутренних стенках уже плохо отмывается.
Ма и Па наконец-то наговорились и заходят в подъезд, Па вызывает лифт, они грузятся и ползут наверх. Ма кладёт голову на плечо Па, <тебе опять плохо?>, лифт добирается до нужного этажа.
Анни гладит плечо — будто кто-то её укусил — и готовится молчать, когда с ней попытаются заговорить. Хочется в туалет.
Ма и Па заходят домой, Па хочет в туалет, но Ма говорит, что сначала нужно вымыть руки. <Да я сейчас обоссу всю квартиру>. Ма мотает головой — ничего не знает, ей нужно, чтобы Па терзал свой х*й исключительно чистыми руками — он же суёт его в неё, а не в какую-нибудь другую Ма, она надеется. Па бежит в ванную, видит унитаз, но ещё так долго, открывает кран, Па топчется на месте, как и все мы здесь, выдавливает жидкое мыло — опасная первая капля уже впиталась трусами, намыливает руки, ополаскивает и поворачивается к унитазу. Пластиковый звук неподнятой крышки.
Анни прислушивается к звукам из-за двери. Цели нет, её не попросят открыть дверь или выйти. Когда шум становится ровнее, Анни раздевается.
Ма идёт в душ, Па сидит на кухне и, слушая шум воды, играет в маджонг. Ма отмывается, желает спокойной ночи Па и двери в комнату Анни, ложится и вырубается. Па ищет айдроид Ма — тот, что с ежедневным будильником — и кладёт на столик рядом с диваном, второй её айдроид он ставит на зарядку.
Анни вытягивается на диване и включает бесшумный — как сказать — вибратор.
Па заходит на ютуб и вытягивается на кухонном полу, головой на батарее.
Ма спит.
Анни конвульсивно оргазмирует.
Па дрочит на видео из раздела public, где актёры разыгрывают сценки съёма обычных сучек, прохожих, за деньги. Па переключается с одного видео на другое — не может кончить, финал видео никак не удаётся авторам, он считает. Фальшивые деньги, фальшивые актёры, когда очередной сучаре заливают пи*ду спермой, Па удовлетворяется. Па не смотрит видео, где видно лица мужчин.
Ма спит.
Анни засыпает с рукой между ног.
Па моет измождённый х*й. Идёт на кухню за салфетками и вытирает пол. Обновляет твиттер, листает и идёт на диван к Ма.
Ма и Па спят.
Анни спит.
В субботу, в выходной Ма, первый семейный день за долгое время. Семья идёт в музей или галерею, Ма не помнит точно. <Галерея>, подаёт голос Па, <сначала Герман Нитч, потом — флюксус>. Ма до е*ени жопы что первое имя, что второе (это имя? Название? Место?), Па разбирается в этом намного лучше, он успел заинтересовать этим и Анни — сегодня, в принципе, её день, для неё этот выход и траты. Анни может это оценить, на что очень рассчитывают родители.
Анни взволнована и рассержена, просчитывает и оценивает ситуацию. Отказывается от завтрака, торопится выйти. Венские акционисты против Лиззи. Флюксус против Лиззи. Анни заранее ворует деньги для серьёзных мероприятий, для мероприятий, уводящих её от дома как минимум на две-три станции метро. Лиззи увидит Нитча завтра — с помощью Анни. Лиззи удивится, Лиззи взмокнет — с участием Анни. Лиззи будет водить пальцами по пояснительным табличкам и проговаривать текст — имена, года, предустановленный смысл, экспозиция оборвётся лестничным переходом, Анни и Лиззи уверены, что хотят продолжить. Сегодня Анни надела нижнее бельё, поэтому ей срочно нужно поменять трусы.
И как бы Па и Анни не убеждали Ма, поменять её отношение к этим художникам и акционистам им не удалось. Ма ни капельки не поняла, разглядывая "картинки" и объекты, видео не зашло ни с первого, ни со второго раза. Ма хочет в Третьяковку — мишек в лесу и понимать не надо, смотри и наслаждайся, а плексиглас — ну, это как-то тупо. <Плексиглас? А может, это были сексус, плексус и нексус?>. Ох как Па не любит, когда Ма ничего не запоминает. Когда путает такие простые вещи, такие очевидности для базово образованного культурного человека. <Почему для тебя это тупо?>. А Ма ох как не любит вопрос почему от Па. Да просто так, тупо и всё. <А что НЕ тупо? Что, по ТВОЕМУ мнению, не тупо?>. Ма давно уже знает, что не надо вступать в эту игру Па, не надо отвечать ему, провоцируя на ещё большие расспросы, но и молчать нельзя — тогда Па зае*ёт её каким-нибудь одним единственным вопросом, формулировку которого он забудет, повторив его несколько раз вслух. Стоит Ма слегка переформулировать вопрос, как Па теряется, вспоминает и не может вспомнить, ЧТО он хотел узнать у Ма. Сейчас Ма делает робкий заход — наверное, опрометчиво — и вступает в игру тупо-не тупо, называя
Анни играет дочь.
Айвазовского, Куинджи, ээ, Ма вспоминает, вспоминает, Лукас Кранах. <Какой из всех?>. Ма дёргает свои пальчики, она недавно видела эти имя и фамилию под какой-то картиной в непонятном паблике, вспоминает, вспоминает — были ли там ещё какие-то подписи, этих Кранахов сколько вообще? Может, это название группы художников — как плексиглас, как венские акционеры. Ма огрызается — в том смысле, чего Па пристал к ней, она не претендует на должность искусствоведа или критика, она хочет смотреть — композиция, построение кадра. <А в каком стиле писал Айвазовский?>. Па не слышит последней реплики Ма. Ма не слышит Па, зря она поддалась и сыграла, такой хороший день, а Кранахи и Па сейчас испортят его, сольют, как
Анни сливается со своим айдроидом.
будто у Ма слишком много хороших дней в будущем и надо бы уменьшить их количество, чтобы и другим хватило. Ма не хочет делиться.
После галереи семья идёт в кафе, у Па сильно перекошено лицо ещё и из-за этих трат, хотя он и говорит, что плевать ему, он не зарабатывает и это не его деньги, Ма знает лучше него, как ей распорядиться своими деньгами. Ма думала, что они сходят в кафе и выпьют кофе или сидра, поговорят о чём угодно, только не о её работе, да и покушать стоит, культура очень энергозатратна. Ма избегает неудобств и раздражённого Па любыми способами, которые знает, которые уже использовала, только вот результат обычно сильно её расстраивает. Ма стала такой обидчивой.
Ма останавливается и говорит Па, что в кафе идти необязательно, они зайдут в магазин и купят хорошие чесночные багеты или чиабатту с оливками, а кофе возьмут в кофикс — Ма там ещё не всё попробовала. <Нет-нет, пошли-ка в кафе. Я согласен. Возьму тёмного вязкого пива, а вы выпьете и съедите, что запланировали>. Ма передумала, Ма теперь вообще домой хочет. <Пошли в кафе! Есть, пить, тратить бабки! Пойдём!>. Ма домой хочет. <Что не так-то опять?!>. Ма стоит на месте, Ма наполнена слезами. Па трогает её за плечо, Ма резко поворачивается, чтобы сбросить руку.<Начинается, бл*дь..>. Ма достаёт бумажные платочки и быстро уходит от Па.
Анни украдкой пересчитывает украденные деньги — мелкие бумажки — и посылает всех в задницу.
У Па кончились слова. Злой, он бежит за Ма, хватает её, она вырывается и изменившимся голосом требует отпустить её. <К чему эти представления на улице? Мы можем поговорить нормально?>. Конечно же Ма не будет говорить, Па неуклюже обнимает её, Ма дрожит и всхлипывает, держит руки за спиной. Па отпускает Ма, смотрит ей в глаза. Ма разворачивается и уходит.
Анни ушла уже далеко, если бы это было кому-то интересно.
Кто-то задевает Па плечом, когда он идёт по улице за Ма, <дороги мало что ли?>, перед Па извиняются, он не прекращает метать х*и. Па не догоняет Ма, не сокращает расстояние. На пешеходном переходе красный человек будет ещё 65 секунд, Па подходит к Ма, <прости, что я был так резок. Я борюсь со своими вспышками раздражения и злости>, Ма не смотрит на него, спрашивает, давно ли он стал таким добреньким, что повлияло на такое резкое изменение в его настроении — оп — какой хороший Па, как замечательно Па умеет притворяться, будто ничего не случилось. Молчание на пять секунд красного человека. <Ну хватит уже, мне очень стыдно за себя>. Ма посылает Па без указания места и говорит как сплёвывает, что хочет побыть одна. <А мне что делать? Куда мне идти?>. Па мог бы уже и выучить ответы, сколько раз слышал — что хочешь и куда хочешь — а до сих пор надеется на новые слова. Он потерял Ма из виду. Её обида — или что это такое — пройдёт, ей нужно время до завтра, до обеда или ужина, зависит от глубины переживаний. Па привык к выходу таких эмоций Ма, а всё равно растерян, отходит в сторону от потока, <сука, сука, сука> — ни о ком он сейчас не думает, ни от кого он сейчас не отказывается. Докурит, пойдёт по набережным — только не домой.
Лиззи нет дома. У неё такой же семейный выход — на юбилей к бабушке. Юбилеи легко испортить. Анни затеряется в Сокольниках, понятно же — только не домой.
Ма не делает ничего нового — идёт в парк или сквер успокаиваться, как бы ей ни хотелось домой, там будет хуже, нельзя, переждать и осмыслить, пусть и думать по большому счёту не о чем. На деревянной скамеечке выцарапаны слова и символы, так одиноко — и это так хорошо, что именно сейчас лучше быть не может. Ма закрывает глаза и вытягивает ноги. Щенок хаски испуганно гадит под скамеечкой.
Па дошёл до Преображенки и теперь идёт обратно, перейдя на другую сторону набережной, под мостами и на два метра выше уровня воды. На Сыромятнических шлюзах смотрит на вонючий водопад и шлюпки, собирающие мусор из воды.
Анни вместе с какими-то детьми гуляет в фонтане и собирает мелочь, обманывает и ворует их добычу, дети злят её, она обещает утопить их по одному и бьёт рукой по воде. Девочки смеются, мальчики бросают в воду ботинки Анни, которые она оставила на бортике.
Ма заснула на скамеечке, её разбудил чей-то нечаянный удар по мыску ботинка. Рюкзак на месте, всё остальное тоже. Какая рассеянная, какая безответственная Ма. Она смотрит на экран айдроида — пусто, наверное, можно возвращаться домой.
Па идёт по пустынной набережной, за высоткой в Котельниках сворачивает во дворы — ещё немного потянуть время, ещё немного размышлений о прекрасном топорике fiskars с удобной ручкой. <Как под меня сделана>, накручивается Па,
___________
Своею рукой мать зарубил —
Теперь ему спокойнооооааа.
(song <Счастье некрофила> is playing)
___________
всплывает эта строчка из "сотворения грязи", конечно, никого рубить Па не собирается, если только себя немного, да и не порубить, а тонко настрогать. Ничего нового: апатия — боль — кратковременная эйфория, время можно не засекать — до первого слоя бинта или шва капроновой нитки.
Зря Анни связалась с детьми — их много, они её превзошли, не оставив ни одной сухой ниточки, ни одного сухого волоска. Анни не носит лифчика, а дети не в курсе, чем могут заинтересовать их её сиськи размера 1.5. Анни ищет освещённые солнцем места — высохнуть, снять с себя нечего, но хочется. Одежда прохладная и мерзко липнет к коже.
Ма заходит домой, идёт к зеркалу и разглядывает родинке на груди, кожа светлых оттенков с красными пятнами — признак сильнейшего стресса. Ма включает чайник и идёт в душ.
Подойдя к подъезду, Па включает музыку, чтобы войти в нужное состояние — немного агрессивное, но не злое; паранойя предлагает свой расклад — нужна защита,
_____________
Wind on the street, wind in the heart,
I see the edges and I'm ready to start.
_____________
придётся оправдываться, допрос, обвинения, защита, защита,
_____________
I close my eyes — I want to be blind,
One more step and one more line.
_____________
одно и то же, одна и та же инсценировка, бл*дь. <Они будут молчать как минимум до завтра. Когда дерево гордости падает, я
_____________
One more line in the plane of the roofs,
When it's scary around, you go into groups.
_____________
сажаю его снова, отпиливаю плохие ветки и укрепляю корни, чтобы в следующий раз оно выстояло>.
_____________
Hiding in the crowd, you shout about moral.
I'm still alive, and you're finally mortal.
*(unnamed song playing)
_____________
Па не дожидается лифта и поднимается наверх пешком.
Анни хочет пойти домой пешком. Ссадина на пяточке корректирует её планы, Анни заползает в метро, через кольцо получится быстрее, Анни едет через центр, только чтобы не запачкаться даже воздухом Комсомольской — гниющим и смуглым. Обувь высохла и выглядит ужасно.
Ма высохла после душа, выпила кофе и спит. Или притворяется.
Закрыв дверь на ключ — Анни выходит из себя, когда приходится звонить и ждать, пока откроют — Па разувается в коридоре, сомневается, что сейчас сделать — пойти к Ма или в ванную. Он проходит мимо комнаты, где лежит Ма — спит. <Избегает>. Па лезет в инструменты за топориком fiskars.
Анни пролезает под оградительной лентой — мудаки не спускаются в переход, им нравится перебегать через восемь полос и скрывать свою поломанную личность под чёрными пакетами. Ниже тротуара здесь не упадёшь, люди пялятся на труп и обсуждают, и цокают языками, и едят, и молятся, и принимают мигалки скорой за праздничный салют. Анни кидает в сторону чёрного пакета две железных десятки из фонтана.
Ма во сне долго ворочается, пока не перекатывается на другую половину дивана.
Па размышляет над утоплением в ванной, в одной руке удерживая топорик fiskars, а в другой — яйца.
Возможно, в другой раз Анни домой не пойдёт. Игра в допущения ей не нравится, но альтернативы для себя она пока что не видит. Анни проворачивает ключ в замке два раза, её никто не встречает.
Ма спит, некому её беспокоить.
Утопление не состоялось, Па выныривает, сопли стекают по его губам, он умывается остывшей водой, не надо никому грубить, ни с кем выяснять отношения, успокоиться, а завтра всё будет как раньше, Па будет прощён и все обвинения будут сняты.
Анни снимает с себя вещи, пропитанные фонтанной водой. Лиззи уже вернулась, Лиззи дала знать об этом Анни, Лиззи хотела бы встретиться — субботний вечер, она провоцирует Анни на поздний выход, понимая, что встретиться они не смогут. Лиззи не представляет, как ей дождаться завтра. Анни садится на подоконник и звонит Лиззи. Они обмениваются "как я по тебе скучала", пересказывают каждая свой день, Анни волнует действительно важная вещь — мокрая ли сейчас Лиззи. Лиззи переключает на видео.
Ма чувствует, что уже не одна, включает айдроид (отключала, когда спала, чтобы не достали), идёт на кухню и наливает воды. Листает ленты соцсетей, пьёт кофе, заедая его берлинским пирожным.
Укрывшийся в плед с головой Па не может уснуть, перед закрытыми глазами текут ленты слов и предложений, призывающие подумать о них, записать, осуществить или хотя бы понять содержание. О сне там ни слова.
Анни и Лиззи ни слова не говорят друг другу.
Когда читать становится нечего, а внутреннее молчание напрягает, Ма пробирается к шкафу, который полностью занят книгами Па, смотрит на названия, тут же их гуглит и в итоге ничего не выбирает. У Ма и Па разные вкусы. Они даже не могут выбрать фильм, который устраивает их обоих. Обычно Па согласен смотреть то, что выбрала Ма — чтобы потом обосрать фильм, соответственно, обосрать её выбор и её интересы. Её интеллектуальный уровень.
Уровень заряда близок к нулю и Па откладывает айдроид в сторону, ищет шнур питания (он у Ма на кухне), прекращает искать, прячется в плед.
Анни ищет салфетки.
Ма смотрит сериал и пьёт красное вино.
Па смотрит на часы, <б*я>, бьёт кулаком по дивану, меняет руку под головой, уснуть не удаётся.
Анни выбрасывает салфетку в окно, закрывает его и прислоняется головой к стеклу. Продолжаются оргазмы, уже не такие сильные, Анни плотно сдвигает ноги и упирается руками в подоконник.
Сдвинув грязную посуду на столе в кучу, Ма ставит айдроид на зарядку, чистит зубы, моет ****у, тщательно вытирается, натягивает пижаму — и спать.
В голове Па звучат грустные скрипки и голос, напоминающий голос е*учего пастора или проповедника, призывает разъе*ать алтарь и сжечь старух, продающих свечки. Наверное, Па уже крепко спит.
Анни хорошо спит после оргазмов.
Ма быстро засыпает.
Па просыпается первым,
_____________
Бывает, что хочется разрушить всё, что есть*
_____________
выполняет комплекс упражнений для рук и пресса (нельзя толстеть, нельзя жиреть),
_____________
И оставить только руины.*
_____________
находит пятничный "коммерсант weekend" и уходит с ним в ванную,
_____________
И нет ни желания, ни сил*
_____________
обычно Па набирает ванну и плещется там раз в неделю — в субботу, вчера он не успел из-за галереи — всем была нужна ванная, чтобы прихорошиться перед выходом. Сегодня конкурентов нет, Па
_____________
Что-то новое делать.*
_____________
*Ноги Винни-Пуха - <Радуга> is playing.
включает водичку погорячее, ложится и открывает журнал.
Дома душно, Ма заставляет проснуться пересушенное горло, она открывает окно и ищет бутылочки с водой — их у неё много.
Анни спросонья ищет айдроид, чтобы посмотреть время. Раньше двенадцати ей вставать ни к чему.
Ванна наполнилась раньше, чем Па успел дочитать журнал. Он вынимает пробку, успевает дочитать, пока вода сливается. Поднимается, откладывает журнал, закрывает шторку, готовый вздрочнуть.
Ма открывает все доступные ей шторы и садится завтракать.
Когда нужно просыпаться и куда-то идти, Анни не сидит на кровати, медленно выходя из сна, а одёргивает одеяло и резко встаёт. Сейчас она спит.
У Па снова проблемы с дрочкой — он вспомнил всех девушек, с которыми трахался в своей жизни, восстанавливал по памяти какие-то трахи, а до финиша так и не дошёл — х*й просто падал, когда Па был готов кончить. <Б*я, да что ж такое-то> — вот и всё, что говорил Па. Через полчаса струя всё-таки вылилась на фоне очень слабого оргазма, Па смыл с себя пот и сперму, прилипшую к волосам на ляжке, и отправился завтракать.
Ма гладила свои, волосы, о чём-то задумавшись, когда в кухню вошёл Па. <Доброе утро> он сказал, а больше ничего. С виноватым видом достал свой холодный кофе и сел напротив, залипнув в айдроид. Ма не ответила на утро, взяла чашку с недопитым чаем и ушла в комнату.
Анни спит в своей комнате.
Взяв овсяное печенье, Па запихивал его в себя так, будто опаздывает. А всё дело в игноре, а всё дело в том, что Па надеялся решить проблему молчания уже утром. Па ёрзает на стуле, какие, на х*й, соцсети. Па идёт к Ма. <Долго ты меня будешь игнорить?>. Очень-очень тихо — Па сейчас ё*нется на пол в конвульсиях от напряжённого вслушивания — он слышит, что Ма просит его ещё громче поорать, тогда, может, ей сразу станет лучше. Она всегда так говорит, когда тон Па ей неприятен.
Ма неприятно и не хочется разговаривать. Ма думает — а не уйти ли ей на улицу, не побыть ли ей одной. Но для начала она говорит Па, тихо и спокойно, чтобы оставил её одну на время. <А мне что делать? Куда идти, чтобы не попадаться на пути твоего уединения?>. Все знают ответ: любимый, что хочешь и куда хочешь.
Анни отвечает на сообщение от Лиззи.
<Может, мне приносить тебе текст или писать на почту, чтобы ты не считала, что я ору? Или, может, мне просто постоянно молчать и подавать голос, когда ТЫ разрешишь? А?>. Нет, Па не остановится. <Почему тебе трудно поговорить со мной?>.
Почему ей трудно поговорить с ним? Ма продолжает игнор, упрекает Па, что не может кушать, когда он выясняет с ней отношения, <это не выяснение отношений>, когда он кричит на неё, <я спокоен>, когда рядом с ней в таком <да каком?!> настроении. Ма выбирает момент и ускользает в ванную, ё*нув дверью.
Анни подходит к двери своей комнаты, б*якает, достаёт из тумбочки пластиковую бутылку и наполняет мочой — она слышит, что происходит, она терпела и не вытерпела. Не закручивая бутылку крышкой, она швыряет её в открытое окно, накидывает длинную — до колена — футболку и выходит к Па.
<Доброе утро> — Па приветствует дочь, закрывая окно на кухне. <Уходишь?>. Анни кивает, открывает холодильник и берёт холодный кофе пармалат, смотря в глаза Па, поднимая брови и и покачивая рукой с напитком. Па кивает ей в ответ. Когда молчать надоедает, Па уходит курить, Анни — одеваться для Лиззи.
Ма говорила бы реже, но как молчать на работе? Да множество ситуаций, где без озвучивания не обойтись. Ма пенит правую ногу, сбривает полоску волос и опускает бритву в воду. Волоски всплывают и липнут к коже.
Анни выщипывает ненужные волоски на лобке и вокруг пи*ды — из-за Ма, занявшей ванную (и туалет заодно), никакого соблюдения гигиены не получается. Анни нервничает, Анни заранее чувствует себя неуверенно.
Па возвращается с перекура, ложится читать.
Ма полулёжа добривает вторую ногу и намыливает пи*ду.
Анни не успевает выкинуть выщипанные волосы, одевается и выходит на улицу. В рюкзаке у неё флакон жидкого мыла для интимной гигиены и бутылка негазированной воды. У метро Анни заходит в мак, очередь в туалет на четыре кабинки — семь человек. Анни симулирует тошноту, рыгает, одной рукой держится за живот, другой прикрывает рот, складывается пополам и протискивается к кабинкам. Дожидается щелчка защёлки на двери — когда кто-нибудь просрётся — не переставая кривляться.
Дома ничего не происходит — Па читает, Ма кривит губы, заметив ранку на ноге.
Анни закрывает дверь в кабинку ногой, локтем поднимает запирающую х*йню — или как она там называется. Предыдущая посирушница предсказуемо не смыла за собой, Анни бьёт кулаком в кнопку смыва в стене, достаёт салфетки, мыло и воду, расстилает салфетки на ободке унитаза, садится. Моет руки, потом увлажняет и вспенивает ****у. Смывает мыло, вытирается, плюёт в унитаз и так же кулаком запускает смыв.
Ма выбритая и увлажнённая кремом, с одним полотенцем на голове, а с другим на теле заваривает барбарисовый чай.
Анни расталкивает жиреющие тела и бежит к метро. Лиззи на месте, пишет, что сиськи мёрзнут на ветру.
Сиськи подруг Генри Миллера Па не возбуждают — их здесь вообще нет.
Ма чирикает с подругами. Многое обсудили, кроме проблем Ма — ну кому об этом нужно знать, кроме неё самой.
Анни сама не своя, бежит вверх по эскалатору на Кузнецком, находит на выходе Лиззи и обнимает её сиськи, ткань тонкая, Анни гладит соски и целует Лиззи в шею. Потом Анни обнимает Лиззи целиком — держит руками за спину, пока руки не сползают к заднице.
Начинает болеть спина, Па потягивается и решает, что хочет кушать.
Кровь приливает к лицу Ма — конечно, столько сидеть, наклонившись к айдроиду, Ма потягивается и делает несколько разминочных упражнений, размахивает руками и ногами.
Анни гладит Лиззи по голой ноге, когда они сидят напротив большого коллажа, и рассказывает о том, что это может значить (по её мнению, ага, которое она услышала от Па). Анни очень хочет быть интересной. Лиззи не воспринимает её рассуждения, но продолжает изучать коллаж. Восприятию мешает рука Анни между ног.
Дома как между полок с алкоголем в магазине ночью — тихо и грустно.
В галерее шумно — громкая английская речь, максимальная эмоция — fuck и производные. Анни и Лиззи с радостью подфакивают (фак фак, фак, фак, фак), они закончили с флюксусом, чтобы смотреть Нитча, нужно переместиться в другую галерею с женским именем. Подруги идут пешком, самое главное — не заходить на Красную площадь, тошнотное место для имбецилов с манией величия. Они доходят до Скарятинского, стеклянные двери раздвигаются перед ними, образуя тёмную щель, в которую Анни и Лиззи по очереди проникают (пассаж можно переделать, но нам же нужен ещё какой-то намёк на сексуальность — как в дешёвых плохих книгах).
Ма дочитывает скучную книгу.
Па с отношением к своей книге не определился.
Осмотрев объектную часть экспозиции, Анни и Лиззи садятся в крошечном затемнённом зальчике с экраном во всю стену, где на репите воспроизводятся документальные съёмки акций Нитча и других художников, не определяемых Анни без пояснительных титров. Лиззи расстёгивает бежевую блузку (раз, два, три, четыре пуговицы) и кладёт руку Анни себе на грудь, которая не сильно больше, чем 1.5 подруги. На коленях у Лиззи рюкзак. Анни закусывает губу, но на Лиззи не смотрит и рукой не двигает — не гладит грудь, не мнёт её, не водит пальцем по ореоле. Лиззи убирает руку Анни со своей груди, задирает юбку, зажимает в кулаке два пальца анниной руки и засовывает себе в пи*ду, совсем неглубоко. Увлажняет их, вынимает и вкладывает в приоткрытый рот Анни. Анни смотрит, как мужики на экране машут серыми тряпками друг перед другом и сосёт.
Тряпка — это Па. <Да, конечно>.
Рюкзак Лиззи падает на пол, пока Анни застёгивает две из четырёх пуговиц у неё на блузке — это только для того, чтобы прилично выйти, как знать, сколько раз они сюда придут в будущем. Подруги идут в сторону Большой Бронной - там магазин, там вкусные чесночные багеты, а потом вверх по Тверской до Белки, где можно легко выйти к железной дороге. На перегоне от Беговой до Тестовской можно хорошо спрятаться, Лиззи захватила с собой покрывало, которое расстилает на склоне. Шум третьего кольца. Анни откусывает от багета и пьёт лимончелло из горлышка.
Ма спит с айдроидом в руке, Па мечется по квартире и пьёт холодный кофе пармалат.
Анни и Лиззи отдыхают, держась за руки, лежат на склоне и смотрят на небо, на проезжающие поезда, Анни смотрит на Лиззи, а Лиззи — на Анни, они снова признавались друг другу в любви и тут же занимались ей, и Лиззи было всё равно, сколько лишних волосков Анни просмотрела и поэтому не выщипала, кого это е*ёт. Когда все слегка пьяненькие, тела становится гибче, а намерения — твёрже.
Ма выспалась, Ма ищет Па, находит, они стоят лицом к лицу, пока Па крепко не обнимает Ма, зафиксировав прощение. Ма ещё обижена, поэтому объятия не взаимные. Па выслушивает, что он никогда не должен повторять подобного поведения, Па соглашается, <мне трудно себя контролировать, я борюсь с этим>, положив руки на плечи Ма и смотря на её правое ухо. Ма говорит, что она очень сильно устаёт после таких ссор и становится непродуктивна, ни к одному из запланированных дел она так и не приступила в течение дня. <Прости меня, пожалуйста>. И Па, и Ма знают, что ничего от этих слов не поменяется.
Лиззи лежит на Анни и, смотря ей в глаза, беззвучно шевелит губами и покачивает головой из стороны в сторону, будто поёт. Ничего не слышно — по первому пути тащится товарный состав.
Родители Анни выходят в магазин за парой бутылочек пива и какими-нибудь сладостями. Они уже выбрали фильм, чтобы убить вечер, а на улице так хорошо, что Ма не хочет домой, зовёт Па прогуляться к набережной.
Анни так нравится ощущать кожу Лиззи своим телом, так нравится, так приятно и волнительно, она целует лиззин нос, расстёгивает её блузку и задирает свою футболку до подбородка. Анни гладит волосы Лиззи и хочет спросить, и хочет узнать, стесняется и слёзы появляются у Анни в глазах.
Па спрашивает у Ма, не замёрзла ли она здесь на ветру у воды. Ма отпивает из бутылки Па и кивает в сторону уточек.
Анни улыбается и плачет, Лиззи гладит её по щекам и голове — что такое, моя любимая, ты чего — Лиззи смотрит по сторонам и снова на Анни, прижимается щекой к её груди, слушает её всхлипы.
Па о чём-то рассказывает — его обычно прорывает после игнора — а Ма и не слушает его, бросает хлеб в грязную воду, облокотившись на ограждение набережной. Па умолкает и тогда Ма просит сфотографировать её с уточками. Хлеб кончился, уточкам здесь уже неинтересно.
Анни трёт глаза до красноты — Лиззи всё ещё здесь, с ней, тёплая и расслабленная. Анни сглатывает, а потом говорит сквозь улыбку, что так сильно хочет трахнуть Лиззи по-настоящему, что так сильно хочет, что Лиззи, Лиззи..Лиззи, что скажешь?
Теперь Ма холодно — до мурашек — и она зовёт Па домой, и теперь она ему рассказывает, а Па вслушивается, напрягается, но понять ничего не может. Переспрашивает, а Ма говорит — вспоминай.
Лиззи молчит, Анни представляет, как она нелепо выглядит сейчас — с распахнутыми красными глазами и выжидающей улыбкой, Анни нужен поцелуй, Анни нужен чувственный поцелуй, чёрт побери, а Лиззи застыла, окаменела, о чём она там размышляет, ну же, пожалуйста. Сквозь непрекращающиеся гудки электрички Анни слышит обещание — Лиззи трахнет её первой.
Надо опять идти в магазин — две бутылки пива выпиты на набережной, Ма подождёт Па на улице, ей только шоколадку, Ма разглядывает кассиров сквозь мутную витрину — она не любит сама тратить деньги.
Лиззи смеётся, Лиззи облизывает губы - она знала, что ожидания сходятся, что желания сходятся, два года с первой встречи — зря потраченное время или нет, но как же хорошо было, а сейчас ещё лучше, моя Анни, ещё то и это — Анни как на глубине, звуков не слышно и движения замедлились. Люблю тебя.
<Вот, киткат для тебя> — Па выползает из магазина, отдаёт Ма шоколадку и они возвращаются домой, чтобы наконец-то посмотреть кино.
Анни проводит Лиззи — ещё немножко побыть вместе, а потом пойдёт к себе, спать совсем не хочется, будет кино или книга. Лиззи поддаётся эйфории, завтра понедельник, в школу они не пойдут, пойдут в кино часов в 12, Анни, Анни, моя любимая. Лиззи смеётся и задирает юбку — поцелуй на ночь.
Па и Ма лежат в постели, и вроде как уже был поцелуй формата спокойной ночи, но никто не спит. Слышно, как открывается и закрывается дверь — Анни дома. Ма не хочет секса, Ма лениво дрочит Па правой рукой. Па вялый, Ма смотрит в потолок, а он — в сторону. Па думает о том, что Пеликан уже мёртв, интересно, его так и похоронили со шприцем, застрявшим в мошонке? Сколько гноя из него вытекло на вскрытии — хватило, чтобы залить всю прозекторскую или только её часть? Па думает об Анни — сколько ей уже лет,
Анни запирается в ванной и дрочит на сегодняшнее фото лиззиной послеоргазменной пи*ды.
почему она не близка ни с ним, ни с Ма, а с другой стороны и хорошо — она такая самостоятельная, она, конечно, уже не ребёнок, подросток, девушка с сиськами и пи*дой, привлекательная, хоть к чему-то Па вызвал у неё интерес — искусство — и нравятся им часто одни и те же вещи,
Анни потеет, вытирает пот с лица вещами из ведра для стирки.
воспоминания притупляются со временем или стираются совсем, какая она была и с кем будет? Па не видел её с парнем ни разу, неужели она ещё не начала, как бы узнать, спросить напрямую? Она ложится на чью-нибудь кровать, наговорили ей комплиментов — вот и легла, хорошо, если расслабилась,
Анни лежит на полу в ванной, такая же послеоргазменная, как пи*да на фото в айдроиде.
да какие там оргазмы.. Следующая мысль вполне реальна и отогнать её сейчас не получается — вот она сначала легла, а потом в неё тыкать будут. Лишать девственности. <Дефлорировать> — Па неразборчиво произносит это вслух, косится на Ма, она устала, целует Па — прости — и отворачивается к стенке.
Анни встаёт с пола, опираясь на стену, и жалеет, что в доме нет биде. Она прикрывает пи*ду рукой, чтобы не накапать на коврик, включает душ.
Па уже не несёт, а разносит — за дефлоратором придут другие и каждый её вые*ет, она же не будет к этому готова, она же
Анни готовится спать — всё-таки на фильм сил не осталось.
не останется безразличной и будет переживать. <На будущую боль я повлиять не могу>. Нет, так нельзя. <Она всё сделает сама>. Па трогает Ма за плечо — <Когда я был хорошим?>.