Когда у птицы сломано крыло. Глава 12

Валентина Карпова
          А сон всё не шёл и не шёл… А «зверь», как она называла свою боль, то начинал кружить на одном месте наподобие собаки, что гоняется за своим хвостом от дурости, то, словно угнездившись, на какое-то время умолкал, позволяя телу, в котором поселился, чуть расслабиться, чуть поглубже вздохнуть, вместе с тем вынуждая память с иезуитским злорадством перенести свою хозяйку в те, уже такие далёкие дни, когда ей было много меньше лет, чем сегодня тому, кто вынужденно стал ей сыном.

          Оглядываясь назад, Алла Викуловна могла с полным правом и уверенностью сказать, что всё случившееся с ней, с ними, было решением Небес. Речь о том, что однажды в роковую для всех троих (для двоих – 100%) минуту их отдельно взятые судьбы вдруг туго переплелись между собой в одну «косу» весьма причудливо и не всегда к радости. Ольга Хватова, Алла Братченко и Ольга Голутвина… Две Олечки и она, Аллочка. Три успешные студентки одного педагогического института, пусть и обучающиеся на разных факультетах, но по воле провидения оказавшиеся в одной комнате общежития. Две несомненные красавицы по общему мнению и признанию, и третья, Оля Хватова, не дурнушка, но их серый фон, неизменная тень, подчёркивающая яркость тех, двух первых… «Прихватка» – намертво приклеившийся ярлык к ней, наверное, с младшей группы детского сада. Тогда ей, Алле, прозвище это казалось в каких-то случаях нестерпимо обидным, но в некоторых даже забавным и она подшучивала над его носительницей вместе со всеми, не задумываясь о том, что Ольге может быть от этого больно… Лишь спустя какое-то время, всего-навсего несколько лет, ей пришлось понять, что прозвища не возникают на пустом месте, а очень точно и метко показывают настоящую сущность своего «хозяина».

          Пять лет дружбы, взаимопомощи, порою даже в ущерб себе. Пять лет безмятежного бытия и сплошного веселья в кругу таких же, как они, молодых и полных надежд на счастливое будущее! Все трое после защиты дипломов не захотели разлучаться и далее: выбрали распределение в один и тот же детский дом-интернат в провинции, остро нуждающейся в притоке молодых кадров. Ольга Голутвина, у которой ещё на третьем курсе завязался роман с выпускником МГИМО, всего лишь год провела с ними здесь, а потом вышла замуж за своего дипломата и укатила к нему на родину, в одну из Африканских стран. Первое время писала им часто, но потом стала делать это всё реже и реже… Жизнь окончательно увела её тропиночку в сторону от оставшихся нерасплетёнными двух, составлявших некогда, как даже им самим казалось, прочное триединство.

          Понимая, что уже вряд ли удастся уснуть, Алла поднялась с кровати и, превозмогая вновь ворохнувшуюся боль, снова достала фотографии, и прежде всего тот «запретный» пакет. Изолента лопнула на удивление легко – и она, как оказалось, бессильна была пред влиянием времени… Развернув пожелтевшую бумагу, женщина высыпала содержимое на стол и присела на стул подле него, всё никак не решаясь взять в руки хоть какой-то из снимков. Но потом, незаметно для себя, вдруг принялась раскладывать их в хронологическом порядке, безошибочно, точно находясь не здесь, а там, в том времени, задерживая в руке на несколько минут то одно фото, то другое, живо вспоминая где и по какому поводу оно было сделано, оживляя каждое событие до мельчайших деталей.

          И вот, из пышного вороха выудила наконец две чёрно-белые карточки и, отодвинув все остальные, пристально вгляделась в то, что на них запечатлел фотограф. На одном из них её взгляду предстал красивый, уже начинающий седеть, мужчина в строгом чёрном костюме с выправкой кадрового военного. А на другом – две хохочущие над чем-то молоденькие девушки в кустах пышно цветущей сирени.
Артур… Море обаяния и искромётного юмора. Алла вдруг вспомнила, как она тогда была удивлена, когда открылось то, что он полковник службы безопасности! А ещё больше тому, что именно её этот записной сердцеед, имевший за спиной два неудавшихся (с его слов) брака и троих сыновей в них, стал её страстным, порою даже надоедливо, поклонником, настойчиво склонявшим поначалу на более простую форму отношений, но, поняв, что с нею так не получится, долго и упорно настаивавший на вступление в брак, обещая всякий раз сказочную жизнь и заваливая её цветами и приятными безделушками в качестве ни к чему не обязывавших подарков, самым дорогим из которых было весьма скромное колечко с бирюзой…

          А вот здесь уже их свадьба… Белое платье в пол и прозрачный газ фаты по тогдашней моде, и непременная Ольга рядом…

          - Господи! – вдруг прошептала Алла, пристально вглядываясь в этот запечатлённый кадр своей жизни – Почему же я раньше никогда не обращала внимание на её взгляд? Боже, сколько же в нём открытой ненависти и зависти… Слепая, самонадеянная дура! – продолжала ругать она саму себя – Ведь уже тогда ты могла бы и понять, а, возможно и обезопасить свою семейную жизнь от яда этой змеи… Не видела, не подозревала. Не верила… Да что там? Высмеяла бы любого, кто попытался бы раскрыть мне глаза на эту так называемую «сестру», любившую представляться таким образом… Так тебе и надо! А это что? – взяла в дрожавшие пальцы ещё один снимок – А… это её выписка из роддома. Артур со свёртком на руках, перевязанным голубой лентой, и с двух сторон они, его жёны… Одна официальная, а другая фактическая…

          То, что Игорь сын её мужа Алла поняла довольно быстро – через пару лет, когда и всем вообще уже это стало понятно из-за несомненной схожести ребёнка с отцом, и сразу же потребовала развода, наивно полагая, что он с радостью ухватится за предоставившуюся возможность. Какое-то время Артур просто отмахивался от её слов, но однажды… Этого вечера и разговора хватило его молоденькой жене на всю жизнь для того, чтобы уже никогда и ни к одному из мужчин у неё даже не возникло интереса – отрубил навсегда желание и любить и быть любимой.

          Он тогда вернулся со службы несколько раньше и, как обычно, с букетом её любимых чайных роз. Машинально приняв цветы, которым уже перестала радоваться в свете открывшихся обстоятельств, поставила их в воду и вновь заговорила о разводе, на что он, усадив её силой к себе на колени, ответил:

          - Аленька, девочка моя, забудь даже думать об этом! Никаких разводов не будет. И дело даже не столько в том, что сам факт мог бы повредить моей карьере и дальнейшему росту, но и в том, что я действительно очень сильно люблю тебя! Отбрось глупые эмоции и раскинь мозгами! Скажу грубо, но сравни саму себя с той молью бледной. Не унижайся недостойными скандалами и вульгарными разборками, не нужно, будь выше всего этого!

          - Моль бледная… Вряд ли ты так называешь её, подминая под себя…

          - А вот хочешь верь, хочешь не верь – никак я её не называю, от слова «совсем»!
 
          - Да? Но тогда – почему?

          - Не хотелось бы обижать тебя больше, чем уже обидел, но ты бесплодна, как заверяют меня врачи. Бесплодна на мою беду, а она родила мне сына. Ну и что с того, что сделав это она надеялась, что я бесспорно разведусь с тобой и назову её женою, хотя сразу же была предупреждена мною о том, что этого никогда не случится, и  даже несмотря на то, что именно она первой легла в мою постель в то время, когда я тщетно уговаривал тебя сделать это? Ребёнок - хорошо, но он был бы дороже в тысячу раз будь твоим, а не её, понимаешь? В конце концов у меня уже есть сыновья и кроме Игорёши… Вот ты спросила – почему? Аля… Мы, мужики по сути своей полигамны, помешаны на сексе – это выше голоса разума, понимаешь?

          - Ты хочешь сказать, что я плюсом ко всему ещё и фригидна? – возмутилась она тогда.

          - Нет, ну что ты? Но Ольга… Знаешь, никогда не думал, что буду обсуждать именно с тобой такое, но… У меня было много женщин самого разного темперамента до тебя, но вам всем вместе взятым далеко до Ольги! Для неё не существует никаких табу в сексе. Но парадокс в том, что пользуясь её распущенностью и безбашенностью, я с каждой следующей близостью всё отчётливее понимаю, насколько презираю самого себя за связь с нею и её за то, что позволяет мне вытворять такое, чего я бы никогда не осмелился предложить, к примеру, даже платной шлюхе из второсортного борделя! А уж если бы вдруг тебе вздумалось захотеть нечто подобное, я бы тут же ушёл, посчитав себя оскорблённым в самых светлых своих чувствах и представлениях о женском начале!

          - Цинично… Ты не находишь?

          - Возможно! Но вот так как-то само собой сложилось… Ты для меня – ясный, безмятежный солнечный день, она – бурная, наполненная манящими пороками ночь.

          - А кем же ты видишь себя в данной градации?

          - Я? Я – сумерки… Сумерки, которые граничат с тем и этим, оставаясь самим собой…

          - День, ночь, сумерки… Поэтично, но, дорогой мой, почему ты считаешь, что имеешь право играть нашими с ней чувствами? Кто тебе дал это право оскорблять нас обеих: меня изменами, а её пренебрежением?

          - Никто мне его не давал! Я сам себе его присвоил и не собираюсь ни в чём меняться, во всяком случае пока. А вот тебе, как законной жене, следовало бы смириться и принять существующую ситуацию как данность, поскольку, повторяю, я никогда не дам тебе развода, но и не потерплю никаких измен с твоей стороны - помни об этом! А ей… Её мнение на этот счёт меня не интересует вовсе и она, в отличие от тебя, давно уже это знает.

          Вспомнив сейчас тот давний разговор, Алла и сегодня вдруг реально ощутила подкативший к горлу комок омерзения, лишивший тогда её возможности произнести даже единственное слово. Но потом, спустя несколько минут, Артур услышал её вердикт, расставивший все точки над «i»:

          - Запомни и ты, чудовище и моральный урод, впредь не смей даже делать попытки оказаться в моей постели!

          На что он лишь усмехнулся и развёл руками, склонившись в шутовском поклоне – мол, и не больно-то я в неё стремлюсь, чем оскорбил даже больше, чем всем предыдущим разговором, и, скорее всего, сделал это преднамеренно. Но с тех пор он стал жить почти открыто на две семьи, всякий раз иезуитски уведомляя её о том, что ночует сегодня не дома. В течении двух последующих лет построил два кооператива – один коттедж записал на имя Аллы и поселил её в нём, где она проживает до сих пор, а другой – для Ольги с сыном, в ближайшем пригороде, причём, хозяином сразу же был назначен наследник, то есть Игорь, на тот момент ещё младенец. Войдя в совершеннолетие, парень сразу же выставил его на продажу самостоятельным решением, не переступив и одного раза через порог отцовского наследства. Почему? Алла никогда не задавала ему данного вопроса, а он сам не заводил о том даже мимолётного разговора. А потом случилась страшная авария – шофёр не справился с управлением на скользкой, покрывшейся коркой гололёда, дороге. Ольга и водитель скончались на месте, а Артур через неделю в больнице, приходя на краткие мгновения в сознание, но и в беспамятстве повторяя одно и то же женское имя: её, Аллу он звал и именно ей пытался что-то сказать, а, возможно, попросить прощение – не случилось… И именно её имя стояло в завещании, в обход остальных наследников, которые, нужно отдать им должное, даже не делали попыток его оспорить.

          Ребёнок остался сиротой. Здесь в городе никому не нужно было доказывать чьим он является сыном, а потому и никто не чинил препятствий, когда она решилась на его усыновление. Трудности привыкания… Нервы, нервы, нервы… И, как следствие, инсульт в тридцать пять лет. Если бы не Анна, мальчишечка осиротел бы ещё раз. Но, слава Богу, она тогда выкарабкалась пусть и с инвалидностью, но осталась жить. Игорь вырос обласканным с двух сторон: той, что смогла стала ему настоящей матерью, и второй, крёстной, вряд ли задумываясь хотя бы на минуту - которая из них любит его больше, и которая из них дороже ему самому.