Гаврилиада
— Оу! Ты угнал тачку! Какая красивая! – она провела рукой по капоту, — блестит, почти новенькая. Это, кажется, цвет индиго? Это же индиго? Да? Да? …Да! – ответила она сама себе и, открыв дверцу, продолжила: я назову ее Клеопатра. Нет! – Я назову ее Королева! Нет. Как же… — на минуту она задумалась. Он воспользовался моментом и, вскрывая капот, процедил: это всего лишь синий хёндай… синий, детка, …именно синий…
— Я назову ее… — не унималась девчонка, но он ее перебил:
— Трихомонадой.
— А что такое хрихомона…
Раздался взрыв. Кто-то наехал на мину. Джек достал пушку и прислушался – нет ли других машин. Кивнул Бекки, чтобы доставала ружье.
— Трихомонада, детка, это такая зараза… — говорил он, отстреливаясь. Она перезаряжала ружье. Посмотрев на нее, Джек внезапно подумал: «Когда она успела подкрасить губы?».
К ним направлялись двое. Пули от них будто отскакивали. Черные гладкие силуэты скользили между развалин неторопливо и деловито, как на давно запланированную деловую встречу. Дружелюбие подтверждала книга у каждого в руке. Джек перестал стрелять, опустил пистолет, достал сигарету.
— Это как грипп? – Бекки просто так не успокоится.
— Хуже. Помнишь ты как-то зашла на их сайт? Там было очень много приветливых лиц…
— Ааааа… Так это они заразили мой комп баптистскими червями? – хрипло произнесла Бекки, направляя дуло винтовки прямо в лицо одному из подошедших в черном. Он загородился книгой.
Она уже почти кричала:
— Джек, пусть он заткнется! Что ты пожимаешь плечами – тебе нравится его слушать?
— Ты прочла только вторую книгу. А надо было начинать с первой.
Джек взял книгу из рук второго черного, открыл на первой странице и начал читать:
«Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,
Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал».
— Я домой, — категорично заявила Бекки, поднимая с земли сумочку и вешая на плечо ружье, — если ты еще помнишь где это… Учти: не вернешься к ужину – перебью всю твою шайку.
Джек с упоением читал. Черные его почти обнимали. Синий хёндай завелся не сразу – Бекки нервничала и торопилась домой.
А потом он привез деньги Приамскому боссу прямо в инкассаторской машине, где, было не столько денег, сколько нежданной взрывчатки. И залег на дно в старом борделе у одной брюнетки. На следующий день она устраивала утренник для его друзей – все были в поросячих масках, жрали примерно так же. И еще он много чего еще пытался вспомнить в промежутках между вискарем и колой: одноглазый боксер-вышибала, загородивший вход в клуб… Он ел чье-то ухо… или кого-то обозвал «овцой»… В общем, это был его последний глаз.
Девушка? Ах да, там была еще и девушка… Крашенная малолетка. О ней можно не упоминать. Так, малозначительный эпизод. От нее шел трамвай, одинокий ночной трамвай, без водителя и кондуктора. Где-то там на кольцевой его еще вырвало. А в окна глядели какие-то сирены и вопили: Домой! Домой! Ты едешь домой! Пьянь ржавая, всю зарплату пропил…
— Но какая зарплата? Все сгорело в огне того инкассаторского коня. Ведь он, Джек — за идею! Он так и сказал тому милому немцу за кружкой хереса.
— Шлиман, меня зовут Шлиман, и я угощаю! Так, где вы говорите, похоронен сервер баптистких червей?
У него, видите ли, ломается карандаш, и сейчас он сбегает за другим. Но разве ему можно верить? И что он вечно копает, копает…
— Привет, дорогая, я только переночую, а женится кто-то другой… Ты же знаешь – у меня есть Бекк…
Утро нырнуло в семь часов ровно. Из машины вывалилась рука, потом голова, но ее успели подхватить две другие руки. С этим телом пришлось немало поработать, прежде чем его удалось дотащить до двери. Трезвон в полминуты и на пороге девушка с полотенцем на голове.
— Здесь живет Гомер Симпсон? – спросил вежливый человек, по виду немец, едва держащий под мышки тяжелого спящего Джека.
— О, простите, пошутил – я имел в виду Гомера…
Опять реакция – молчание.
— О, снова простите, сегодня неудачное утро для шуток… Мне нужна Бекки, жена вот этого молодого человека. Я забрал его сегодня из бара «Калипсо», он, кажется, еще дышит…
— Вносите, — глухо сказал Бекки, приоткрыв для Шлимана дверь. В передней валялось много трупов. С потолка свисал ковер с вышитым на нем синим хёндаем. В углу сидел мальчик и делал уроки.
— Шлиман, — поздоровался с мальчиком немец.
— Карл Густав – ответил мальчик и отложил в сторону «Гаврилиаду».