Не реви, прошу тебя, - уговаривал Василий свою жену Аграфену, выходя из старых ворот родного дома, поправляя на плече вещевой мешок с продуктами и солдатским скарбом. – Кончится война, приду. Вот только жаль, дом не успел отремонтировать. Ну да, вернусь, такой отгрохаем.
Он посмотрел на старые два окна, выходившие на улицу, заметил, что они дали крен к воротам. «неужели все это я вижу в последний раз?» - подумал и почувствовал, как подступают слезы.
Василий круто повернулся и зашагал по улице.
- Не провожай. Аграфена, иди к ребятам.
Аграфена вернулась в дом, поправила одеяло на двух беззаботно спящих мальчуганах и пошла на двор накормить козу, а потом, смахнув слезы, села за прялку.
Василий с войны не вернулся. Аграфена получила небольшой листок серой бумаги, долго голосила над ним во дворе. Сбежались соседи, уговаривали, у них так же мужья ушли воевать, и тоже заплакали.
А время шло. Его невозможно остановить, чтобы не случилось с людьми. Ребята кончили по восемь классов и уехали в областной город.
Живя неподалеку, я часто проходил мимо дома Аграфены. Она уже вышла на пенсию и целыми днями сидела в доме у окна за прялкой. Видно было, как привычно крутилось в ее руках веретено, а она кивком головы отвечала на мое приветствие.
А дом все ниже уходил в землю, ворота наклонились на улицу, и как Аграфена ухитрялась открыть и закрыть их, знала только она. Постарела сама хозяйка. Волосы стали белыми, щеки провалились, на лицо легла мелкая сета морщин.
В поселке строились пятиэтажные дома. Аграфене, как жене погибшего воина, дали комнату. И надо было так случиться, что мне тоже дали квартиру в этом же доме. Я ходил на работу мимо подъезда, в котором жила Аграфена. И снова у большого светлого окна я видел ее прялку. В погожие дни Аграфена выходила с ней на крыльцо. Во дворе, окруженном пятиэтажными домами, это выглядело как-то необычно.
Однажды, возвращаясь с работы, я подошел к ней. Разговорились.
- Прясть я начала, когда еще была маленькой девочкой. За этой прялкой сидели мои прабабушка и мать. Бабушка рассказывала мне, что сделал прялку ее отец, значит, мой прадед.
Я стал внимательно разглядывать нехитрое приспособление. На конце ровной, хорошо выструганной и покрашенной темной устойчивой краской доски, вертикально возвышался стержень, искусно выточенный на токарном станке, а на нем – набор круглых разноцветных деревянных дисков – желтых, красных, синих, зеленых. На верху стержня – небольшая дощечка, тоже крашенная, обрамленная вырезанными на ней узорами, в одном из отверстий – шнурок для крепления кудельки.
- Раньше на ней пряли не только овечью шерсть – продолжала Аграфена. - Но и лен. Его сеяли сами, пряли, а потом на домашних станках ткали холсты. Из тонкого, словно сатин полотна шили белье, мужские рубашки - косоворотки, украшая по вороту вышивкой. Рубашки и белье получались мягкие и не искрили, как современные, не били током.
Аграфена засмеялась, протянула левую руку к кудельке, а правой начала крутить веретено. Оно быстро ушло в сторону, вытянув за собой длинную тонкую нитку, а потом, оказавшись на коленях хозяйки, мгновенно собрало нитку на себя.
Аграфена делала все это без всяких усилий.
- Когда нечего прясть, я места не могу найти, скучно, как что-то потеряла. - сказала она на прощание.
И каждый летний день я видел ее на крыльце за прялкой. Если шел дождь, она сидела в доме у окна за тем же занятием.
Как-то, проходя мимо, я увидел на крыльце толпу женщин. Подошел и спросил, что случилось.
- Аграфена умерла, - ответило мне несколько голосов.
Она лежала на столе, покрытая белой льняной простынею. У головы теплились тонкие самодельные свечи, а в углу полупустой комнаты, стояла прялка. На дощечке ее привязан клочок кудельки, а в нее воткнуто тонким концом вниз веретено с намотанной на нем ниткой. Как будто только что хозяйка работала, а теперь вот легла отдохнуть, сложив на груди натруженные руки.
Я стоял и думал: кому будет передана потомственная прялка, что стоит сейчас сиротливо в углу? Скорее всего, сдадут в музей. Наши внуки – правнуки, услышав русскую песню: «Молодая пряха у окна сидит», - будут спрашивать, а это кто такая, пряха?
Уходят старые люди – умельцы. Не встретишь уже в нашем рабочем городке молодую пряху, схоронили последнего гончара, один кузнец был, инвалид, и тот недавно умер, трудно найти жестянщика, кровельщика, столяра. Не стало последнего мастера, который не только ремонтировал, но и сам делал гармони.
Не передались потомственные профессии новому поколению, а ведь не случайно раньше даже улицы в поселке назывались: Большая мастеровая. Малая мастеровая. Кузнечная.
Гордились люди своими профессиями.
Кто возродит их?
А.В. Певцов