Она висит возле койки, рядом с настенным ковриком, вышитым хозяйкой разноцветным шелком. Краска на ней потемнела от времени, мелкие цветки инкрустации над круглым отверстием под струнами уже многие отклеились и на их местах остались черные углубления, напоминающие миниатюрные окопчики.
Черный гриф с медными ступеньками – ладами побелел по краям, а головка его с колками – «лебедками», удерживающими на себе струны, видно, не раз отлетала прочь, и теперь заметны лишь следы столярного клея, скрепившего ее с грифом.
Она висит месяцами, не тронутая никем. И только когда на ее нежных плечиках накаливаются пылинки, хозяйка берет ее в руки, осторожно смахивает пыль платком, поправляет ленту, тоже уже свернувшуюся жгутиком и потерявшую свой первоначальный цвет.
Иногда вечером, после работы, когда в окнах домов загорается свет, хозяйка ее берет в руки. Струны, тронутые тонкими пальцами, поют, а женщина с чуть заметными морщинками на лице вдруг встряхивает копной кудрявых волос, с серебряными ниточками седины в них, крепче прижмет лады и до боли знакомые звуки уводят ее в далекое прошлое.
А рядом – дочери в школьных платьицах. Их двое. Они смотрят в глаза мамы и не видят всего того, что таится в них. Они берут книги и садятся за уроки.
А она вспоминает далекую окраину, шахтерский городок, по пояс душистые травы, белые головки ромашек. Она бежит домой, прижав под рукой дорогой подарок. Папа и мама обещали купить гитару, когда закончит десятилетку. И вот сданы экзамены. Счастливая, радостная спешит она воскресным июньским днем к родному дому. И ей уже слышаться то грустные, то веселые ее переборы.
С крыльца спускается по ступенькам брат. Он хмурый, невеселый.
- Что ты, Митя?! Смотри, сбылась моя мечта.
И она пытается что-то сыграть прямо на ходу.
- Эх ты, - с укором говорит брат, - не слыхала что ли? Ведь война началась…
Через час они смотрят с тревогой на черный круг репродуктора. Сообщают о большой беде.
… Эшелоны, эшелоны. С запада – санитарные поезда, на запад – платформы с танками и пушками. Блиндажи, землянки…
- Сестренка, сыграй что-нибудь.
Бледные лица, глаза, горящие при свете фитиля в снарядной гильзе.
- Нашу, «Землянку».
И гитара поет:
На поленьях смола, как слеза…
А однажды, вернувшись из штаба, она увидела на месте землянки глыбы глины и бревен.
- Не волнуйся, сестренка. Все живы. Вот гитару немного поцарапало.
Склеил старшина гриф, закрасил чем-то, только ему известным, царапины. Не смог лишь поставить перламутровые цветки вокруг отверстия, так и остались они - маленькие окопчики…
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза…
- Мама, спой что-нибудь поновее…
- Не могу, дочь, не знаю.
Сдерживая волнение, спокойная, по-военному тройная, она вешает гитару на место и,скрыв обиду, идет на кухню готовить ужин.
Электрический луч падает на светлые струны-косы. Они блестят отшлифованной медью и кажется, что прозрачные капли слез стекают по черному грифу.
А.В. Певцов