Андрей видел, что с Кинджюлисом что-то происходит. И решил, что это из-за «картошки», за которую биолог получил выговорешник, как выразился Мишенька.
Кэли с Леоной ловили новых кузнечиков и ящерок, Катеринка взяла на себя кухню, Надя Кислова каждое утро садилась в космокатер и взмывала в облака. Механик занялся наконец двигателями: через месяц лететь, а бережёного бог бережёт, как известно.
Дождавшись, когда капитан в сопровождении «сопровождающего» и обоих боевых операторов отправится на втором катере исследовать зоны полюсов, биолог испарялся с корабля и уезжал на пустошь, где, наплевав на запрет капитана, спускался по верёвочной лестнице в чужой звездолёт, испытывая странное чувство. Такое чувство, словно его здесь ждали, и он приходил каждый день, он ничего не мог с собой поделать.
Сидел на неудобном полу, уперев подбородок в колени, смотрел на пляшущие голубые огоньки и рассказывал — об экипаже, об экспедиции, о долгих месяцах полёта. О родной Лаукуве с её зелёными лугами и звёздными ночами. О серебряном свете луны.
Огоньки становились ярче, словно у его «собеседника» теплело на душе. И не проходило странное чувство, будто его слушали и понимали. Юозас рассказал звёздному псу всю свою жизнь, в которой, сколько бы она не длилась, никогда не будет Гинтараса.
Он даже рассказал ему о Катеринке, которой принёс хомяков. Думал, она обрадуется. А она орала как ненормальная. И Андрей на него орал. И сказал, что у него вместо мозгов травка зеленеет.
— То есть, голубеет, — запутался Юозас. — Здесь она голубая, а у нас на Земле зелёная. А солнце жёлтое. Ты, наверное, травы-то не видел, сидишь здесь сиднем две тысячи лет, или три… Тебя бы на солнышко выпустить, побегал бы по травке, полаял… Ты лаять-то умеешь, звёздная собака? Ничего ты не умеешь… Одичал здесь совсем. Как я тебя оставлю, одного? Что делать будем? Может, Надю позовём, она придумает что-нибудь, она ведь астрофизик. Изучает звёздную материю. И таких как ты. А я биолог. Ну, который… эту самую травку изучает. Ты не представляешь, как обидно, когда тебя за человека не считают, — вздохнул Юозас.
За сто восемь триллионов километров от Земли он нашёл друга, который его понимал. Который ему верил. Товарища по несчастью, так, кажется, это называется.
— Не представляешь, как мне хочется потрепать тебя за уши! Как тебе здесь, одному? Скучно, наверное?
Пламя нарисовало ему тысячу лет одиночества, тысячу лет безнадёжного ожидания. Образы возникали в голове, трансформируясь в чувства. Юозас ощутил эту безнадёжность и испытал эту боль.
=========Праздник
К капитану постучались андроморфы и сообщили, что у Нади Кисловой завтра день рождения. Как он мог забыть?!
Надя пришла к Катеринке, которая теперь была главной в камбузном отсеке, и попросила испечь торт. Только не безе, которыми плюётся автомат в кают-кафе (Надя так и сказала — плюётся). Катеринка была в смятении: она рассчитывала на эти самые безе. Их можно намазать сливочным кремом и слепить по два, получатся отличные пирожные. Надя настаивала на бисквите, возражать имениннице Катеринка не посмела и обратилась за помощью к Кэли и Леоне, которые по горло были заняты в грузовом отсеке, где надо было укладывать в контейнеры образцы, потом укладывать контейнеры, вносить в бортовой компьютер подробные сведения о каждом. Что почём, как выразился Лех, и Кэли его не поняла.
Леона согласилась помочь, и Катеринка испытала нечто вроде эйфории. На Надином дне рождения она станцевала ламбаду. Это был её подарок имениннице. Танцевала Катеринка профессионально, все громко скандировали «Ка-те-рин-ка! Ка-те-рин-ка!», Надя смотрела и ругала себя за то, что называла девушку овощеводом.
Андрей от имени экипажа подарил Кисловой набор шоколадных конфет в перевязанной лентой коробке. Конфеты были свежими и пахли шоколадом, словно не лежали пять месяцев в ожидании, когда их съедят. Надя немедленно открыла коробку и предложила «гостям». Они не видели конфет почти полгода, но всем было неловко есть Надины конфеты, что же ей останется? Они отказывались, Надя настаивала: желание именинницы закон.
Каждому досталось по две конфеты, Мишенька запихал в рот сразу обе и восторженно сообщил:
— У меня одна вишнёвая, а вторая пралинэ, у-уу, вкуснотища!
— А у меня ореховая нуга, повезло!
— У меня мятный ликёр!
— Дай глотнуть!
Конфеты запивали шампанским, шапманское заедали ананасами, которые Катеринка вырастила в оранжерее «для экстренных случаев», ананасы запивали шампанским и заедали пирожными. Глаза у всех горели, все шутили и смеялись, как показалось Андрею, слишком экзальтированно. С чего их так разнимает-то? С шампанского? Ну, это вряд ли.
А тогда — с чего?
Биолог спел старинную шуточную песню «Девочка Надя»:
«Девочка Надя, чего тебе надо?
Ничего не надо, кроме шоколада!
А девочка Рая упала с сарая.
Куда ж тебя чёрт понёс, моя дорогая!»
Подтекст поняли все, кроме Мишеньки. «Раю, упавшую с сарая», он не принял на свой счёт, хотя куплет недвусмысленно намекал на его падение в люк.
Переждав шквал аплодисментов, Юозас продолжил, находчиво заменив слова, и шутливая песенка, написанная в начале третьего тысячелетия, теперь звучала в унисон с четвёртым:
«Раньше пили рюмками, а теперь бокалами,
Раньше были штурманы, а теперь нахалы.
Были лазертаги, а теперь катушки,
Были шарабаны, а теперь «Сайпаны».
Биологу долго аплодировали, ещё дольше смеялись. Мишенька смеялся вместе со всеми, а «Fuji Y» неутомимо работала, стараясь, чтобы в кадр попали все. «Штурманы-нахалы» не обижались и даже гордились новым статусом. Боевые операторы улыбались и с того дня называли ката-ускорители катушками. Кэли и Леона в такт хлопали в ладоши. Под шумок Юозас наклонился и, бесцеремонно отодвинув рыжий локон, зашептал в Надино ухо:
— Надя, только ничего не говори. Молчи и слушай. Остальные не поймут, они не физики. А ты поймёшь и мы вместе решим, что делать. А тогда уже расскажем всем. Завтра ты едешь со мной. Встречаемся в половине шестого у вездехода, возьми карты и фонарик.
На следующее утро Надя ждала Юозаса у вездехода с атласом звёздных карт под мышкой. Ещё она взяла с собой конфеты, оставшиеся после вчерашнего пира. Юозас наверняка проголодается, они ведь даже не позавтракали, удрали от всех, вдвоём, такая романтика.
Наде нравился Юозас, она старалась чаще попадаться ему на глаза, и даже предприняла дерзкую попытку сыграть с ним в шахматы. Дерзкую потому, что играла на уровне дилетанта, а Юозас был гроссмейстером. Через три минуты он поставил ей мат и отказался от второй партии, сославшись на усталость.
С того дня Надя в кают-гостиной не появлялась. Юозасу она неинтересна, не стал даже учить её играть в шахматы. Надя попросила, а он притворился, что не слышит. Надя попробовала подружиться с поварихами, но Леоне и Кэли, похоже, хватало общества друг друга. Катеринка крутилась на тренажёрах, по выражению Берни, до потери пульса, а потом уходила в оранжерею, где общалась с тыквами и баклажанами. Надя пробовала ей помогать, но надолго её не хватало: экваториальная жара шести ультрафиолетовых «солнц» и тропическая влажность дождевальных установок не давали дышать.
Катеринка на жару не жаловалась, хотя бандана на её голове потемнела от пота, и видно было, что ей тяжело. Странная она. Надя обрадовалась бы любой Катеринкиной реакции, даже насмешке, когда Надя, поминутно вытирая со лба пот, ползала на четвереньках между грядками, и пыхтела, и охала, и жадно глотала из фляжки воду, которая тут же выступала на лице солёным потом.
Пусть бы Катеринка её пожалела и сказала: «Иди уже, помощница». Или засмеялась и сказала: «Ты так страшно пыхтишь, вон даже огурцы от страха пупырышками покрылись». Но Катеринка ничего не говорила, не улыбалась, не пожимала плечами. Она вообще на неё не реагировала. Молча возилась на грядках, набирая огурцы в подол фартука, вот дурочка, есть же корзина…
Кэли и Леона, которые проводили в оранжерее «свободное» время, тоже не удостаивали Надю разговорами. Она спросила однажды, как они выдерживают — полдня на кухне, полдня в оранжерее, с утра до вечера. Кэли улыбнулась резиновой улыбкой. Леона промолчала.
Ну и пусть. Если Катеринке нравится общаться с овощами и ублажать баклажаны, то можно поздравить её с выбором друзей. Кэли и Леона выбрали друг дружку. Юозас выбрал шахматы. Только её, Надю, не выбрал никто.
Закрывшись в своей каюте, Надя глотала слёзы обиды и рассчитывала гравитацию планеты TrES-2A. По расчётам выходило, что она тяжелее земной раза в два. Так может, не зря эта овощеводка Ветинская карячится на тренажёрах наравне со штурманами? Надя вздыхала и в очередной раз давала себе слово заниматься положенные два часа. И в очередной раз покидала спортивный отсек через час, под насмешливым взглядом Катеринки.
***
...Интересно, на сколько процентов расчёт совпадёт с реальностью? Белый карлик Процион бэта находится на расстоянии 4.6" от Проциона альфы и обращается вокруг него с периодом 40,65 лет, орбита представляет собой сильно вытянутый эллипс. Всё зависит от того, когда они прилетят. По расчётам астрофизика выходило, что они попадут в апогей, когда этот кусок раскалённого до пятидесяти тысяч градусов Кельвина горячего железа с его чудовищным тяготением будет максимально близко от TrES-2A, а значит…
Она будет первым астрофизиком на Земле, наблюдавшим белый карлик с такого близкого расстояния. Воочию! Надя вдруг поняла, что Процион бэта интересует её гораздо меньше Юозаса, которого капитан закрыл на месяц под домашний арест. Как он там? Не справившись с собой, астрофизик вышла из каюты и через минуту уже барабанила в дверь биолога.
— Кого там в гости черти носят? — раздалось из-за двери, и Надя хрюкнула от смеха. Как он догадался, что это она? Откуда знает русский?
У биолога получилось так забавно исковеркать русское устойчивое выражение, что оно не устояло и улеглось на бок, как галактика Андромеды (прим.: галактика Андромеды удалена от Млечного Пути на 2,5 миллиона световых лет. Плохо поддается наблюдению, так как повернута к Земле ребром. Есть основания полагать, что гравитационные силы Туманности Андромеды примерно через 5 миллиардов лет притянут к себе и поглотят галактику Млечный Путь).
— Это я. Открывай скорей, пока никто не видит!
— Я бывают разные, — отозвался биолог голосом Кролика из «Приключений Винни-пуха», но дверь всё-таки открыл. Надя и думать не могла, что он так обрадуется, и угостит её сахаром, и будет учить шахматным дебютам и восхищаться её сообразительностью.
— А сахар у тебя откуда? На кухне стащил?
— Нет, — с жаром возразил биолог, точно его обвинили в краже вакуум-зонатора из оружейного отсека. — Сахар мой, личный. Я его хомякам взял, они любят. Ну и… я тоже люблю.
— И я люблю.
— Правда?! — биолог обрадовался, словно ему подарили этот самый вакуум-зонатор.
Надя мечтала о зонаторе, хотела проверить, затянет ли он «кусок» атмосферы. Если поставить максимальную мощность, можно получить атмосферную сгущёнку, как астрофизики называли сжиженный газ, из которого состояли газовые туманности. Может, попросить у Бэргена? Потому что Риото точно не даст.
Вчетвером (считая хомяков) они хрустели сахаром, и Наде впервые за три прошедших месяца было не одиноко. Она согласна остаться на TrES-2A навсегда, вместе с Юозасом. Надежда Кинджюлис… это красиво.
— Кинджюлене, — поправил её биолог, и Надя с ужасом поняла, что говорит вслух.
===========Вдвоём
Надя представила, как будет кормить литовца шоколадными конфетами. Он сказал «ты едешь со мной». Он сказал «мы вместе решим». Он выбрал её, и это лучший подарок на день рождения за всю Надину двадцатипятилетнюю жизнь.
На пустошь они уехали до рассвета.
Он столько рассказывал ей — о Гинтарасе, о звёздной собаке, которая ластилась и играла, и даже лизнула Юозаса в нос шершавым языком. Колючим немножко, но можно привыкнуть. Разряд очень слабый, рассказывал биолог. Надя думала о том, что разряд слабый, когда «собачка» настроена благодушно. Если она рассердится, то может ударить по-настоящему. Юозас определённо идиот. Попёрся один на чужой звездолёт, без защиты, без Бэргена, и сидит там, беседуя с… с кем?
Юозас называл ЭТО собакой. Он даже имя ему дал, Гинтарас, Янтарик. Кому рассказать, не поверят: сидят два дурака из разных галактик и разговоры разговаривают. Откуда он знает, что это кобель? Мальчик. А может, это девочка?
Собираясь, Надя напевала песню из репертуара её любимого Максима Леонидова: «Где-то далеко летят поезда, самолёты сбиваются с пути, если он уйдёт, это навсегда, так что просто не дай ему уйти».
Надя улыбнулась и сунула в рюкзак мафон, SD-флэшку с записями, моток пластита, фонарик, упаковку бенгальских огней, оставшихся от дня рождения, и рисовальный баллончик с краской. Биологу мозгов не хватит додуматься до таких прибамбасов.
Мозгов, как выяснилось, у биолога хватало. В люк спускалась пластитовая веревочная лестница, а вход в один из тоннелей перекрывала куча булыжников. На пустоши камней нет, одна трава. Где он их взял? И как сюда притащил? Сверху сбросил, догадалась Надя. Биолог, смущаясь, подтвердил её догадку:
— Я их у скал насобирал, там много. В багажник сложил, привёз, вниз покидал, туннель пометить. Грохоту было… Мёртвый в гробу испугается. Здесь вообще-то можно по любому туннелю идти, он как менуэт услышит, сразу прибегает. Ну, то есть, появляется.
— Ка… какой менуэт?
— Боккерини.
«Собачка» любит классическую музыку. Вот кто бы мог подумать… А она эстраду притащила, две флэшки… Нет, всё-таки они с Юозасом два сапога пара. А язык музыки понятен во всех галактиках. Так может, и эстрада понравится…
***
Вслед за биологом Надя протиснулась в туннель. Юозас шёл быстро, словно торопился куда-то. К кому-то. Туннель заканчивался тупиком. Юозас неожиданно засвистел. Надя никогда не слышала классическую музыку в таком исполнении. Менуэт Боккерини. А он красиво свистит, вот бы так научиться…
На свист никто не появился, и у Нади отлегло от сердца. Юозасу просто померещилась эта космическая собака, такое иногда случается со звездолётчикам, Надя об этом читала. Правда, он не звездолётчик, но всё равно…
— И что теперь? Что мы будем делать?
— Подождём, — улыбнулся Юозас. — Он осторожный. Мы с ним друг к другу знаешь сколько привыкали? Вот как с тобой. Я тебя поначалу боялся. Ты неприступная такая… была.
— А сейчас?
— И сейчас. Я и сейчас тебя немножко боюсь. И люблю, — признался Юозас.
— Тоже немножко?
— Давно. Я ему о тебе рассказал.
Так. Это уже интересно.
— Ну и что ты ему рассказал? У нас же… не было ничего. В шахматы играли.
— Рассказал. И про шахматы. И что — не было.
Надя села с ним рядом на неудобный бороздчатый пол, понимая неправильность происходящего. Нашли, понимаешь, место и время…
Её магнитом тянуло к биологу, а он не обращал на неё внимания. Как каменный. Когда она, смущаясь и стесняясь, постучалась к нему в каюту, и потом, когда бегала к «арестанту» каждый вечер разучивать шахматные дебюты, Надя не помышляла о любви. Ей просто было хорошо — оттого, что рядом был мужчина, заботливый, внимательный, понимающий. Если бы он протянул к ней руку, она сбежала бы и больше не пришла, мучаясь одиночеством… и сгорая от любви.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2019/05/20/764