Радоница

             
                Радоница

Удивительную историю рассказал недавно мне мой знакомый – выходец из семьи Поволжских немцев. Мы с ним встретились на кладбище в Радоницу – день поминовения усопших. Он стоял у памятника своим родителям, умерших в 2015 году, проживших долгую жизнь. Они скончались в возрасте 95 лет. Вот, что он рассказывал.

Это случилось с моим отцом в годы Великой Отечественной войны. Перед самым её началом он окончил Качинское высшее военное авиационное училище и был в звании младшего лейтенанта направлен к месту прохождения службы в авиационный полк Киевского округа.

Война застала Иоганна, так звали моего отца, на боевом дежурстве. Его эскадрилья сумела отогнать немецкие бомбардировщики от военного аэродрома и не допустить особых повреждений взлётно-посадочной полосы и складов ГСМ. Наши истребители "И-16" (летчики любовно называли их «ишачкАми) уступали в скорости полёта немецким «FW -190» и «Ме -109», но Иоганну со своими друзьями удалось сбить в то утро один «Фокке-Вульф» сопровождения и помешать «Юнкерсам» – фашистским бомбардировщикам, совершить прицельное бомбометание.

Иоганн в своём авиационном полку считался высококлассным лётчиком, и в первые дни войны его звено в составе трёх истребителей, где он был ведущим лётчиком, не потеряло ни одного самолёта, сбив коллективно двенадцать «Юнкерсов» противника. Но всё по той же причине – отсталости в вооружении и недостаточности лётных качеств наших самолётов полк после каждого вылета на боевое задание не досчитывался многих своих лётчиков.       

Огромные потери понесла наша авиация в первые дни войны. Наряду с колоссальной потерей самолётов, большое количество лётчиков было убито диверсантами в казармах. Опытных лётчиков не хватало. Поэтому, когда в сентябре 1941 года вышел приказ № 35105 об изъятии из частей Красной Армии воюющих немцев, то командование авиационного полка обратилось с ходатайством перед Народным Комиссариатом обороны СССР об оставлении в части лётчика-истребителя младшего лейтенанта Иоганна Густава  Ромма. Ходатайство командования было удовлетворено.

После того, как на вооружение нашей авиации в августе 1942 года поступил новый истребитель «Ла- 5», не уступавший ни в чём лучшим истребителям Германии, Иоганну, быстро освоившему этот самолёт, удалось в воздушных боях с немецкими асами лично сбить ещё два «Фокке-Вульфа». Ему присвоили звание лейтенанта и наградили орденом Красной Звезды.

Было ему в ту пору 22 года. Рослый голубоглазый блондин, как говорится, чисто арийской внешности – жениться пока не успел. Родители его, поволжские немцы, жили в Саратовской области в небольшом городке Подлесковске, сохранив свою культуру и язык.  Когда началась война, их депортировали в Сибирь. Это известие он принял с большим огорчением и обидой, но в дальнейшем, когда родители писали в письмах, что устроились они на новом месте очень хорошо, сердце его успокоилось. Он даже был рад тому, что родители оказались далеко от военных действий.

Всё лето и осень 1942 года на территории СССР шли упорные бои. Немцы рвались к Сталинграду, но увязли в оборонительных боях. В составе 16 –й воздушной армии Иоганн совершал боевые вылеты по сопровождению бомбардировщиков, ввязываясь в ожесточённые схватки с истребителями и бомбардировщиками немцев, сбил ещё три «Юнкерса». Очередную награду – Орден Отечественной войны и звание старшего лейтенанта, он получил в октябре 1942 года.

В одном из воздушных боёв был подбит вражескими «Ме-109». Совершив затяжной прыжок с парашютом, опустился в расположение немцев на небольшую высотку, за которую в это самое время шло ожесточённое сражение. Наша пехота безуспешно атаковала немцев, защищавших эту высотку и даже ворвалась в траншеи немцев, но вынуждена была отступить, понеся потери.

Оказавшись в траншее среди убитых вражеских и наших солдат, Иоганн отстегнул стропы парашюта, который тут же был подхвачен ветром и унесён вниз в сторону атакующих. Кроме пистолета никакого другого вооружения у него не было, но оно не понадобилось. Ни одного живого солдата в этом секторе траншеи не было, Трупы убитых солдат лежали там, где их настигла пуля или штык. Заметив, что в метрах трёхстах с тыла к вершине высотки устремилось не менее роты немецких солдат, он, понимая безнадёжность своего положения, принял решение – переодеться в форму убитого немецкого солдата. Выбрав подходящего по росту, быстро переобулся и переоделся, надел каску, отбросил подальше свою одежду и пистолет, заменив его на автомат «шмайсер». Когда до бегущих немцев осталось не более тридцати метров, не удержался и расстрелял в приближавшихся все оставшиеся в магазине патроны. Затем переполз в самую глубокую часть траншеи. По непредвиденному совпадению наша артиллерия вдруг открыла по высотке ураганный огонь, смешав с землей всё живое и мёртвое на ней.

Очнулся Иоганн в полевом немецком госпитале. Похоронная команда немцев, подбирая тела убитых, заметила, что один из них жив. По документам, находившимся в нагрудном кармане кителя раненного, узнали, что это ефрейтор Отто Мюллер. Хирургам пришлось удалить ему до колена правую ногу и наложить ватно-марлевую повязку на многочисленные раны лица и головы, оставив открытыми только глаза и нос. На долечивание его отправили в один из тыловых госпиталей на Украине, в городе Винница. Раны на лице заживали быстро, оставляя безобразные шрамы. Сходство фотографий на документах Мюллера с лицом Иоганна было достаточным и не вызывало никаких сомнений ни у кого, да и никому это было уже не нужно.  Проблем с языком у Иоганна тоже не было благодаря родителям, разговаривающих с ним, как на русском, так и на немецком языках.
Спустя некоторое время, когда ампутированная нога стала меньше беспокоить, он научился передвигаться на костылях и часто выходил во двор госпиталя. Усаживался на скамейку и с тоской смотрел в хмурое декабрьское небо, где на большой высоте пролетали на Восток «Юнкерсы» и «Хейнкели». Наши «Пе-2» появлялись гораздо реже, но паника поднималась страшная. Ходячих раненых сопровождали в бомбоубежище, а лежачие оставались в палатах. Правда, ни одна бомба на госпиталь не упала. В часы затишья, с тоской думал о своём положении. Понимал, что родителям, возможно, уже сообщено о том, что он не вернулся из боевого задания. Погиб или не погиб – никто не знает. «Скорее всего напишут: «пропал без вести», – думал он. – Теперь надо привыкать к чужому имени, чужой фамилии». О переходе линии фронта к своим не могло быть и речи… Податься к партизанам?..  Где они, эти партизаны, да и кому он нужен – без ноги на костылях?  Хотя, если бы так случилось, что мне удалось бы попасть к своим, то я бы ещё повоевал, – думал он, – чем я хуже англичанина Бадара Дугласа, летавшего без обеих ног?». О нём он узнал, будучи ещё курсантом училища и очень восхищался им.

Но ещё больше его волновала мысль о том, что он сильно подвёл командование полка, боровшегося против его отстранения от авиации согласно приказу № 35105. «Кто теперь докажет, что он был сбит, а не сдался врагу вместе с самолётом? – не покидала его тяжёлая дума».

Он часто вспоминал тот день, когда, расстреляв в бою с «Юнкерсами» весь боекомплект, заставив их в панике сбрасывать бомбы куда попало, они вдвоём с ведомым возвращались на свой аэродром. Восемь Ме-109 навалилась на них сверху из-за облаков и мгновенно зажгли самолёт его напарника. Он, лишившись прикрытия сзади, попытался набрать высоту и уйти от преследователей, но не успел. По рации передал на аэродром, что атакован восьмёркой «Мессершмиттов».

Его окружили и стали вести на свой аэродром с целью посадить. Оценив ситуацию, принял решение совершить «мёртвую петлю» Нестерова. Эту фигуру высшего пилотажа он всегда делал с блеском и сейчас она ему удалось. Последний снаряд (всегда оставлял на всякий случай один снаряд в пушке) он направил прямо в кабину немецкого аса, до этого показывавшего ему пальцем идти на посадку. Шквал ответного огня принял на себя самолёт. Его самого защитила бронеспинка сиденья, но жаром огня от горящего двигателя обдало лицо. Глаза защитили очки. Превозмогая боль, он всё же нашел в себе силы открыть кабину. Покидая горящий самолёт, он знал, что немецкие лётчики расстреливают пилотов, спасающихся на парашютах, поэтому сильно затянул с раскрытием парашюта и раскрыл его лишь где-то на высоте, примерно 200 метров от земли…
- В январе 1943 года военно-врачебная комиссия установила ему инвалидность и демобилизовала. Получив боевую награду Железный Крест второй степени, недельный сухой паёк и месячное денежное содержание, оформил проездные документы до Лейпцига, на окраине которого жили престарелые родители Отто Мюллера. Сел в вагон пассажирского поезда, идущего до Берлина. К родителям Мюллера он ехать, конечно же, не собирался. «Затеряться в большом городе будет проще, – думал он, – доеду до Берлина, а там будет видно».

В переполненном жёстком вагоне с трудом нашёл свободное место. В купе ехали преимущественно демобилизованные по ранению военные. Перезнакомились, разговорились. Были здесь и лётчики.
– Русская фанера ни в какое сравнение не идёт с нашими «Мессершмиттами», я их «ишаков» крошил, как капусту, – бахвалился один молодой однорукий немец.
–  И много накрошил? – спросил Иоганн.
– Достаточно… Двенадцать!..
– А руку русский Дед Мороз откусил?..
– Нет, хирург в госпитале… Сбили мой «Фокке- Вульф» их новые «Ла-5».
Разговоры собеседников крутились вокруг Сталинградских событий и тут тон был не столь бравурный.

Иоганн не стал ввязываться в разговоры. Больше слушал. Стало понятно, что фашисты там терпят поражения. Так стало на душе приятно от этих вестей и обидно, что ничем не может помочь Родине. За двое суток пути он почему-то сблизился с немецким лётчиком. Тот оказался ровесником. Зовут Генрихом. Едет к родителям, живущим в небольшой деревушке, не доезжая до Берлина. Жена и родители знают о его ранении и ожидают возвращения домой. Отто – Иоганн тут же сочинил и рассказал ему легенду о том, что его никто не ожидает, родители умерли, а других родных у него нет и едет он с надеждой устроиться в Берлине.
– Послушай, Отто, поедем ко мне!  – тут же предложил Генрих. – Зачем тебе нужен этот Берлин? – Работа тебе у нас найдётся. В нашей деревне мужчин почти не осталось, а те, кто не воюет, такие же, как мы с тобой – калеки… Захочешь жениться – невест у нас полно. Я уже женат, сыну три года…
– С удовольствием приму твоё предложение, – подумав, ответил Отто. – Когда же ты успел жениться?
– Женился я в девятнадцать лет. Помолвлены были еще раньше. Пришлось жениться, когда моя Клара забеременела…

Сошли с поезда они на маленькой станции утром на третий день пути и сели в рейсовый автобус. Радость не знает национальности. Она у всех народов одинакова. Отто смотрел на плачущих от счастья родителей и жену Генриха, и такая тоска резанула по сердцу, что готов был зарыдать, но не от счастья, а совсем от другого чувства. Там в Сибири его родители ожидают весточки о нём и неизвестно – дождутся ли?.. Генрих представил его родным, как товарища, которому ехать просто некуда.

К вечеру за столом собралась вся родня Генриха. Среди прочих тостов поднимали тосты за фюрера, за победу.  Но дед Генриха, воевавший в первую мировую войну, вдруг сказал:
– Мы совсем забыли слова Бисмарка, который говорил: «Никогда не воюйте с русскими…». – Мальчики вернулись один без руки, другой без ноги, а многие положили свои головы и ещё положат тысячи… Ты, Генрих, воевал в небе, видел лицо противника только в прицел, а Отто воевал на земле, и он может полнее рассказать о духе русских солдат…
– Я скажу, что победы не будет. Когда тринадцатилетние дети берут в руки оружие и стреляют в упор – такой народ не победить.
За столом все притихли, а Отто подумал: «Перегибаю палку, но трудно сдержаться. Ничего, будет и на нашей улице праздник». Но дед его вновь поддержал: «Дай, Бог, нам всем пережить эту войну».

Поселили Отто в небольшой комнатушке во времянке с отдельным входом. Дед, с которым у него сложились дружеские отношения, смастерил ему простейший деревянный протез-подставку для колена. Она привязывалась к бедру и позволяла ходить без костылей. Февраль 1943 года принёс немцам печальные вести о поражении под Сталинградом. Был объявлен траур во всей Германии.  Отто – Иоганн думал: «Дай, Бог, чтобы это был не последний траур».

Он не хотел быть обузой для семьи Генриха и стал выполнять различные работы по хозяйству. Ремонт сельскохозяйственной техники, вывоз в поле навоза, уборка в коровнике – всё это требовало рук, а у Генриха она было только одна. Отец его, оказывается, тоже инвалид детства, трудиться в полную силу не мог. Поэтому свой хлеб Отто даром не ел.

Стал замечать, что соседка из особняка напротив – молодая вдова, потерявшая мужа на войне, с нескрываемым интересом посматривает на него. Да он и сам сразу обратил внимание на неё. Было на что посмотреть – и лицо и фигура у неё соответствовали идеалу немецкой женщины. Рассказал Генриху о своей симпатии к соседке. Тот одобрил и посоветовал быть настойчивей.
– Я её знаю со школы. Мы учились в одном классе. Очень серьёзная и умная. И мужа её знал. Жаль парня. Твой выбор очень одобряю. Хочешь, посодействую?..

Отто от предложения отказался и сам стал искать с нею встреч, понимая, что надежды на взаимность у него маловато. Ещё в госпитале удалось посмотреть в зеркало на своё обезображенное шрамами лицо и тогда он даже обрадовался: отличить его изуродованное лицо от фотографий на документах было очень трудно. А сейчас он начал стесняться своей внешности. «С таким лицом женщину можно скорее испугать, нежели надеяться на её любовь», – думал он. Однако надежды не терял. Стал замечать – стоит ему выйти на улицу, как появлялась там же и она. Эти встречи становились всё чаще, а разговоры всё откровеннее.

Однажды вечером, возвращаясь с полевых работ, повстречал её у околицы деревни. Целоваться начали сразу после приветствий, а всё остальное длилось всю ночь. Она была первой женщиной в его жизни и он, позабыв про войну, про то, как сюда попал, и кто он на самом деле, отдался без оглядки своему чувству. А она, целуя его изуродованное лицо, говорила, что влюбилась в него с первого взгляда и готова с ним до конца разделить все невзгоды, какие им выпадут в жизни.

Зовут её Хельга. Ей 23 года. Живёт вместе с родителями. Есть у неё четырёхлетний ребёнок – мальчик, родившийся перед самой войной с Францией, где и погиб её муж. Семья у них зажиточная, есть работники из числа привезённых из Польши и России женщин. Родители и она к ним относятся хорошо. Никого не обижают. Стала она тайно приходить к нему каждую ночь. Но всё тайное, когда-нибудь становится явным. Первыми узнали о их связи родители Хельги. Отец Хельги решил откровенно поговорить с Отто.
– Если у тебя серьёзные намерения, то мы с матерью, – говорил он Отто, – совсем не против вашей женитьбы. – Давайте обсудим всё. Жить сможете у нас. Весь первый этаж нашего дома будет в вашем распоряжении…
– Мы с Хельгой решили подать заявление в сельскую управу о заключении брака. Тихо, без всяких торжеств. Время не то. – Против церкви не возражаю. – Я христианин», – сказал Отто.

Брак с Хельгой был заключен в начале июля 1943 года. В это же самое время в России гитлеровцы начали операцию «Цитадель» под Курском. Все ожидали хороших вестей с фронта, но они не радовали. Радовался тайно только Отто. А когда был объявлен новый траур, он просто ликовал. Это заметила Хельга. Она уже была беременна и все чувства у неё очень обострились.
– Ты, я вижу, рад нашему поражению? – сказала она ему как-то вечером. – Но даже если ты окажешься русским – я тебя очень люблю. Я часто слышу, как ты во сне говоришь по-русски. Не пора ли тебе признаться мне – кто ты?.. Я скорее умру, чем выдам тебя…
Такого оборота он не ожидал. Оказавшись на грани провала, он всё же нашёл в себе силы быть спокойным. Решил открыться.
– Хельга, я чистокровный немец, а говорю по-русски неспроста – родился в России. – и зовут меня не Отто, а Иоганн, но ты называй меня пока так… У нас в России говорят: «Муж и жена – одна сатана». Если ты меня любишь и готова делить со мной все невзгоды, как ты говорила, то я готов рассказать даже больше.

В эту ночь они долго не спали. Иоганн- Отто рассказывал Хельге всю свою жизнь в СССР, начиная с детства и кончая войной. Хельга и плакала, и радовалась, когда он рассказывал о своих удачах.  Особенно её потряс его рассказ о последнем бое. «Выходит, что в небе ты сбил ещё один самолёт, а на земле тебя чуть не убили свои артиллеристы. – Но они тебя же и спасли, – заключила она, – тебя могли узнать те, в кого ты стрелял».

В новую семью Отто влился без особых потрясений для себя. Рабочих рук здесь хватало. У него появилось свободное время.  Он с удовольствием общался с сыном Хельги. Мальчик тянулся к нему и называл его папой. Своего отца он не видел и Отто стал для него отцом. Порой приходилось отвечать на совсем не детские вопросы. «Папа, а почему у тебя деревянная нога»?..
– У меня было две, как у всех, но одну отрезал дядя-доктор, когда она заболела…

В начале марта 1944 года Хельга родила ему сына. Теперь у него стало двое сыновей. А на Восточном фронте начались существенные перемены. После поражения под Курском немцы начали откатываться к своим границам, а после открытия второго фронта война, пришла на территорию Германии. Миллионы жителей восточных районов страны, не ожидавшие столь стремительного наступления Красной армии, в панике бежали от приближавшегося фронта под воздействием чудовищных слухов о том, какие ужасы их ожидают с приходом советских войск.

Генрих решил свою семью эвакуировать к родственникам на Запад Германии, а родители Хельги, сославшись на возраст и болезни, решили остаться. Отпустили всех рабочих – десять женщин - славянок на Родину, выдав им солидные суммы денег.  Естественно, Отто – Иоганн остался ожидать прихода своих, не зная, что ему придётся испытать.  Летом Хельга призналась, что вновь беременна. Это известие его обрадовало и озадачило, но прерывать беременность Хельге запретил.

Советские танки появились на рассвете апрельского дня. Не встретив никакого сопротивления, без единого выстрела деревня была занята советскими войсками. Начавшаяся облава застала Иоганна вместе с семьёй в квартире. Они с Хельгой держали на руках по ребёнку, когда в комнату вошёл патруль – два солдата и лейтенант. Иоганн от радости, увидев своих, совсем забыл: кем он смотрится в глазах военных?.. Для них он воевавший фашист, пусть даже безногий. Когда он, поставив ребёнка на пол, захотел подойти к лейтенанту и пожать ему руку, моментально получил удар прикладом автомата по голове и упал.

– Ну, что, фриц, отвоевался? – обратился к нему молоденький лейтенант. – Ну, а если мы сейчас твою фрау изнасилуем у тебя на глазах, как это делали вы у нас?.. Начнёшь дёргаться – отстрелим тебе и вторую ногу?..
Иоганн начал подниматься, но получив ещё один удар - затих.
Хельга стояла, как говорится, ни жива, ни мертва, прижимая к себе плачущих детей. Иоганн лежал на полу без сознания. В это время в комнату вошел капитан и несколько солдат. В доме решили разместить комендатуру.
– Лейтенант, что здесь происходит? – обратился он к старшему патруля.
– Товарищ капитан, этот фриц хотел оказать сопротивление. Пришлось успокоить.
– Транспортируйте его в ангар, там мы собираем всех подозрительных. А женщину с детьми трогать категорически запрещаю. Немца отвести и доложить лично мне – коменданту этой деревни.
Хельга упала на колени перед капитаном и показывая на Иоганна, сквозь слёзы стала говорить:
 – Гер кэптан. Дас ист русишен пилот!  Pilot der Russischen Luftfahrt. Битте, юберпрюфен! 
– Что она говорит? – обратился капитан к одному из солдат, видимо, переводчику.
– Товарищ капитан, она говорит, что этот немец – лётчик русской авиации. Пожалуйста, проверьте.
– Немедленно оказать медицинскую помощь и доставить в комендатуру на допрос.

Когда Иоганн пришёл в себя его привели в комендатуру. За столом кроме коменданта сидели офицеры госбезопасности. Первым вопрос задал комендант:
– По документам, изъятым в сельской управе, вы Отто Мюллер, кавалер ордена Железный Крест. За какие подвиги вам присвоен этот гитлеровский орден?..
– Хочу сказать, что я не Отто Мюллер, а старший лейтенант Иоганн Густав Ромм, летчик-истребитель советской шестнадцатой воздушной армии. Награждён орденом Красной Звезды и орденом Отечественной Войны второй степени за сбитые шесть самолётов фашистов. В октябре сорок второго года в небе над Сталинградом был сбит, сражаясь с восьмёркой «Мессершиттов»… Парашютировал на позицию немцев в момент сражения за высоту. Увидел, что к своим добежать не удастся, переоделся в форму убитого немца.
После артобстрела высоты нашей артиллерией был контужен и ранен. Подобран немецкой похоронной командой. По документам, найденным в кармане френча, оказался Отто Мюллером. В госпитале отрезали ногу, наградили орденом и комиссовали…

– Всё это очень складно получается, – заговорил пожилой майор госбезопасности. – Ну, ладно, немцам было не до того – проверять каждого раненого, но чем вы докажете, что не по своей воле перелетели вместе с самолётом на сторону врага?
– Доказательств у меня нет. Только обломки моего самолёта у какого-то посёлка под неизвестной высотой.
– А куда дели советские ордена?.. Родина из последних сил сражается с врагом, а вы тут коров пасёте? – Как оказались в этой деревне!?
– Ордена остались на моём кителе в блиндаже. В кабине «Ла-5» неимоверная жара от двигателя, потому летали только в гимнастёрках… В госпитале проездные документы оформлялись администрацией по месту жительства родителей Отто – в Лейпциг. К ним ехать не собирался. Думал затеряться в Берлине. Познакомился в пути с комиссованным инвалидом. Он пригласил к себе. Здесь женился на немке. А насчёт коров – вы это верно сказали… Ну, не смог здесь организовать партизанский отряд, простите…
– Мы проверим ваши показания, а сейчас письменно и очень подробно укажите дату, время, место вылета, номер части, фамилию командира. –До выяснения будете находиться под домашним арестом, – заявил комендант.

Хельгу с родителями переселили в пустующий дом Генриха, а в их особняке обосновалась комендатура деревни. Хельга, как могла успокаивала Иоганна, который очень расстроился и не находил себе места в ожидании выяснений. Наконец, через неделю Иоганна вызвали в комендатуру. В той же комнате, где ранее проходил допрос, было довольно людно. Оказалось, на встречу с ним прилетели замполит полка, заместитель начальника службы обеспечения полётов части и два лётчика – его товарищи по эскадрильи.
Замполит полка, подполковник авиации, знавший лично Иоганна. Обнял его и расцеловал.
– Как приятно видеть тебя живым, сынок! А ведь тебя посмертно наградили звездой Героя Советского Союза за сбитого немецкого аса, на счету которого числилось триста двадцать сбитых самолётов, как наших, так и иностранных. Твой последний бой видели наши наземные части. В сбитом тобой самолёте был найден труп именно этого фашистского аса. Эту награду и другие мы отослали твоим родителям…

Друзья обнимали и целовали Иоганна, а вечером собрались за столом и в торжественной обстановке вручили Иоганну его подлинные документы. Долго вспоминали былые воздушные бои. Поминали тех, кто погиб… Конечно же, пили за Сталина, за скорую Победу…

Не сразу, а только через полгода после Победы Иоганну удалось оформить документы на выезд его семьи в СССР. За это время он вновь попал в госпиталь, где ему наши врачи подлечили плохо заживающую культю и заменили самодельный протез на заводской. Написал родителям несколько писем, благо они сообщили ему свой новый адрес сразу после депортации. Получал из дома одну весточку за другой, что очень рады, ожидают с семьёй.