– Простите, а сколько раз вы кормите детей на продлёнке? – задала вопрос женщина с хорошо накрашенными ногтями, сидевшая на стуле очень прямо, словно опасаясь упасть.
– Два раза, в три и в шесть часов, – быстро ответила Анна, не поднимая глаз от документов.
– В шесть часов? Мне кажется, это поздно.
– В семь мы закрываемся. Большинство родителей забирает детей до этого времени, – продолжала заведующая, пропустив мимо ушей последнее замечание.
– А ваши няни… она вполне надёжные?
Анна раздражённо повела плечами.
– Разумеется, они вполне надёжные. Я несу за них личную ответственность.
– Даже не знаю, – вздохнула женщина. – Понимаете, мой мальчик такой… такой необычный. К нему нужен особый подход.
– В таком случае вам не следует отдавать его в садик. Лучше нанять сиделку.
– Ах, нет, сиделка мне не подходит. Я не могу доверить чужому человеку свой дом! Понимаете, я много работаю, очень много. А мой муж… в общем, мы не живём вместе. Нельзя позволить, чтобы какая-то сиделка оставалась одна в квартире на много часов. Мало ли что ей взбредёт в голову! У меня там немало ценных вещей… В общем, мне нужен именно садик, и, как говорят, вы лучшие в городе.
– Так говорят? – вяло переспросила Анна.
– Да, мне рекомендовали вас знакомые… Но я всё-таки сомневаюсь, потому что мой малыш… он совершенно особенный.
– Все дети особенные. Но все они ходят в садики и в школу.
– Я понимаю, и всё же… А как у вас тут с охраной?
– У нас подписан договор с частным охранным предприятием. Никаких нареканий со стороны родителей пока не поступало.
Это было не вполне правдой, но заведующая понимала, что лучше сейчас не углубляться в детали. Осенний набор подходил к концу, и последние несколько мест нужно было заполнить до конца недели.
– Ну что ж… – протянула хорошо накрашенная дама всё ещё с нотками сомнения. – Пожалуй, у меня небогатый выбор. Где тут нужно подписать?
Она быстро чирканула в указанных местах и встала с видом выполненного тяжёлого долга.
– Значит, с понедельника мой мальчик сможет уже вас посещать?
– Совершенно верно.
– Я поняла, спасибо, – дверь за ней закрылась как будто сама собой.
Анна откинулась в кресле назад и приложила ладонь ко лбу. Как бы температура не поднялась. Сейчас, в начале года, заболеть было бы совсем некстати. Ведь доверить управление, по сути, некому. Её помощницы – милые женщины, но в качестве руководителей они беспомощны. А вопросов накопилось много, и решать их нужно будет быстро.Вот только жаль, что ей никак не удаётся полностью сосредоточиться на работе. Голова уже несколько дней была тяжёлой, мутной. И в самой себе ей никак не удавалось разобраться. По большому счёту, Анна и не умела этим заниматься. Но сейчас всё шло как-то не так, шиворот-навыворот, и ей требовалось понять, где произошёл сбой, откуда тянулась ниточка того непонятного ощущения, которое Анна испытывала вот уже много дней, – ощущения, что она потерпела неудачу. Какую неудачу, в чём? Это было неясно. Со стороны могло показаться, что жизнь её вполне удалась. У неё есть семья, успешный муж, дети, работа, которая ей нравится. Её почти не беспокоят проблемы со здоровьем. Её дочь и сын талантливы, у них наверняка будет хорошее будущее. В таком случае, что же идёт не так? А что-то совершенно определённо идёт не так. Борис окончательно замкнулся в себе. Пару дней назад он сделал попытку поговорить с ней, как будто о чём-то важном, тревожащем его, но у него ничего не получилось. Или просто она отреагировала не так, как должна была, разбив тем самым его решимость. Ей и правда очень не хотелось сейчас говорить о чём-то важном. Просто не была к этому готова.
Хор детских голосов донёсся со стороны площадки, словно кто-то вдруг повернул выключатель. Анна встала и подошла к окну. Полдник закончился, и нянечки вывели свои группы на прогулку. Похожие на разноцветные воздушные шары, дети заполнили всё пространство площадки. Им было весело, они смеялись, о чём-то радостно и возбуждённо переговаривались, но слов разобрать было нельзя. Некоторое время заведующая прислушалась, затем вернулась на своё место. Ей пришла в голову новая мысль: а когда, собственно говоря, она была готова к разговору о важном? Уж точно не последние лет пять. Причём не только с Борисом, но и со своими детьми. Не считать же таковым обсуждение, чем заняться Владу по окончании школы. То есть, разумеется, это важный вопрос, но не в том смысле. А вот когда в последний раз она говорила с кем-либо из членов своей семьи о внутреннем, глубинном? О том, что переживаешь чаще всего молча и не выносишь наружу? Да было ли когда-нибудь такое вообще? Способна ли она в принципе на подобную откровенность? Анна очень сильно в этом сомневалась. Вот и вчера Полина была какая-то подавленная, молчаливая. Ей бы стоило подойти к дочери, расспросить её, утешить, если нужно. Однако она этого не сделала.
Дети резвились, подобные стайке беспечных птичек. Когда они маленькие, всё гораздо проще. Их понимаешь на интуитивном, бессловесном уровне. А когда они вырастают, когда формируется их характер, тут-то и начинаются проблемы. Перестаёшь чувствовать себя с ними комфортно, начинаешь искать обходные пути. Идёшь на разнообразные хитрости, чтобы сохранить их доверие, а в итоге лишь теряешь его быстрее. Это очень сложно – оказаться на равных со своим ребёнком, по отношению к которому ты всегда был главным. Анна уже несколько лет не могла найти нужного тона в общении с дочерью. Каждый раз в её голосе проскальзывали начальственные, покровительственные нотки, и никак не удавалось от них избавиться. Полина, конечно, это чувствовала. И, убедившись, что её мать не может или не хочет наладить с ней контакт, отстранилась. Это не было отчуждением – это было именно отстранением, вежливым, спокойным, но неуклонным. Анне подумалось сейчас, что даже если бы ей удалось вдруг заговорить с дочерью о чём-то, волнующем их обеих, Полина, пожалуй, могла испугаться. Всё-таки привычка – великая вещь, и если ты не привык к подобным беседам, они вряд ли принесут что-либо, кроме неудобства и разочарования. А она не привыкла, и меняться уже поздно. Борис в этом смысле другой, более открытый. Поэтому он всегда лучше ладил с детьми. Однако в последнее время и он замкнулся, стал уделять им куда меньше времени. Возможно, это из-за неё, из-за её дурного влияния. Трудно быть откровенным, когда человек, с которым ты живёшь рядом много лет, на откровенность не способен.
Анна тихо вздохнула, отошла от окна, устало опустилась за стол. Неужели и правда она всегда была такой? Нет, ей казалось, что нет. В юности ей нравилось узнавать людей с самых разных сторон. Её интересовали их помыслы, их стремления, желания. А потом всё как будто остановилось. Она словно потеряла интерес к другим. По крайней мере, к тем, кто уже не был детьми. В какой именно момент это произошло? Вряд ли можно определить точно. Но с тех пор она всё больше и больше отдавалась работе, и всё меньше – семье. Сейчас Анна признавалась себе в этом спокойно, без ложного чувства вины. Получилось так, как получилось. Попробует ли она что-либо изменить? Может быть… если хватит сил. А силы её с каждом прожитым в этой атмосфере годом уходили. Скоро, возможно, будет уже невозможно повернуть всё вспять. Но думает она об этом как-то отстранённо, равнодушно.
“Неужели я разучилась чувствовать? – с удивлением спросила она себя. – Неужели такое возможно?”