«Море — огромное, лениво вздыхающее у берега, — уснуло и неподвижно в дали, облитой голубым сиянием луны»... Как точно написал Максим Горький! Да, огромное и переменчивое, как сама жизнь. То гонит громадные волны, разрушая все на своем пути, то вдруг угомонится, станет ласковым, как ребенок, шелестит тихонечко, лопочет о чем-то своем... И даже не верится, что недавно было таким буйным и опасным...
Я сижу на берегу и жду мужа, он пошел искупаться перед сном. Любуюсь лунной дорожкой, ощущая удивительное умиротворение. А ведь не так давно жизнь моя штормила не по-детски...
Хлестал холодный осенний дождь, все нормальные люди разбежались по теплым квартирам, а я сидела на мокрой скамейке прямо на улице и рыдала вместе с неуемным ливнем. Всхлипывала, уткнув лицо в ладони, оплакивала свою неудавшуюся жизнь. И никому до меня не было дела, и не к кому было обратиться за помощью. Мамы и папы давно нет, муж умер от пьянства, старшая дочка вышла замуж, и ей тоже попался алкоголик... А в довершение всего меня еще и сократили. И плевать им на то, что одна ращу сына-школьника и неоткуда ждать поддержки. В пятьдесят четыре года потерять работу — это не сахар, уж поверьте. Но я не сразу сдалась. Стала на учет в бюро трудоустройства, искала, куда бы пойти, чтобы хоть как-то довести до ума Витасика... Только все впустую. Везде слышала одно и то же: «Вы нам не подходите по возрасту, простите». Так, конечно, говорили не все, многие просто намекали и... не брали на работу.
А в тот злополучный осенний день еще и Аленка, дочка моя позвонила, стала на своего пьяницу жаловаться и денег просить. Но чем я могла помочь, если ничего не зарабатываю?! Предложила вернуться домой, мол, как-то вместе будем сводить концы с концами — гуртом оно всегда легче. Однако надо знать мою Аленку! Гонористая, в отца. «Ну ладно, мама, не хочешь, так и скажи! Сама как-нибудь справлюсь!» И нажала отбой. Может, надо было ей признаться, что меня сократили, но ведь не хотела ребенка своими проблемами грузить, у бедняги и так горя хватает...
В общем, шла я из магазина домой (купить там смогла только половинку украинского хлеба, молоко и плавленый сырок), и так тоскливо, так муторно на душе стало! Да еще этот противный дождь, а я без зонтика (сломался на прошлой неделе, а новый теперь разве купишь...). Упала на скамейку и разрыдалась. Такие мысли в голову стали лезть! Как вспомню — так вздрогну. Не поверите — о самоубийстве думала. Одно останавливало: Витасик-то еще мал, одиннадцать лет всего, что с ним будет... Боль и обида захлестывали. Глупая детская обида на весь мир, на всех, кто сидит дома в тепле, ужинает, ведет неспешные разговоры, смотрит телевизор, читает, радуется жизни, на всех, кому до моей беды нет абсолютно никакого дела! И как в детстве думалось: «Вот умру, и никто не вспомнит. А и не надо! Я сама по себе! Но вы еще пожалеете, когда меня не станет»... И тут же: «Нет, нельзя, солнышко мое рыжее, сынуля, Витасик»...
Неожиданно кто-то прикоснулся к моему плечу. Я вздрогнула, подняла голову и увидела мужчину примерно моего возраста с добрым лицом и проницательными глазами. Он держал над головой большой зонт.
— Что с вами? — встревоженно спросил незнакомец. — У вас какое-то горе?
— Отстаньте! — буркнула я и дернула плечом, чтобы сбросить его руку.
— Не отстану, — спокойно сказал мужчина и передвинул зонт так, чтобы я тоже оказалась под ним. — Так что стряслось?
— Не ваше дело, — продолжала грубить я. — Идите своей дорогой! Никто не хочет помочь, все только пинают! Ну и обойдусь! Мне и так хорошо!
— Не сказал бы, что вам хорошо, — без всякой обиды произнес он и присел рядом со мной прямо на мокрую скамейку.
— Зачем сели? — вырвалось у меня. — Тут же мокро! Ну ладно я, мне уже все равно...
— Ничего страшного, — улыбнулся незнакомец и спросил: — У вас зеркальце есть?
Я удивленно посмотрела на него и в свою очередь спросила:
— А вам зачем?
— Надо. Так есть?
Всхлипнув, полезла в свою видавшую виды сумку и достала старенькую пудреницу. — Вот, — протянула ему.
— Откройте, — скомандовал он, и я почему-то послушно открыла. — А теперь взгляните на себя, — велел мне.
Механически повернув зеркало в свою сторону, я увидела в нем жуткую зареванную тетку с мокрыми волосами, помятым лицом, размазанной под опухшими глазами тушью. Мне стало не по себе.
Удивительно! Как мало надо, чтобы привести женщину в чувство, даже если она только что собиралась свести счеты с жизнью! Достаточно ей увидеть свою жуткую физиономию в зеркале, и она тут же забывает и о самоубийстве, и обо всех горестях, а на повестку дня выносится вопрос, как бы поскорее спрятаться и где бы привести себя в порядок.
— То-то же, — произнес незнакомец и добавил: — Поднимайтесь и следуйте за мной.
Я даже не спросила куда. Послушно пошла рядом под зонтом. Он привел меня в какой-то ресторанчик. Людей там, слава богу, почти не было. И сказал:
— Я сейчас ужин закажу, а вы пойдите припудрите носик, договорились?
Послушно кивнув, я отправилась в туалет. Разводы под глазами вытерла, лицо умыла, нос припудрила и даже губы подмазала и высушила волосы под сушкой для рук.
Мы долго сидели в тот вечер. Сама не знаю, почему вдруг разоткровенничалась и рассказала про всю свою жизнь. И как влюбилась в молодого преподавателя с кафедры, где училась в аспирантуре, и как замуж вышла, и как дочь родила, аспирантуру бросила... И как супруг пить начал, ушел и не вернулся, а потом я узнала, что пьяный замерз в нескольких кварталах от нашего дома... И как детей сама поднимала, и как дочка из института ушла после второго курса, меня не послушала... А теперь вот мучается, как и я, с мужем-пропойцей... Все выложила. Николай (так звали мужчину) слушал внимательно, не перебивал. Дал выговориться, накормил, домой отвез, телефон мой записал и пообещал помочь с работой. Казалось бы, чужой человек, мало ли что могло случиться... Но нет, обошлось. Есть все-таки Бог!
Обещание Николай сдержал: на работу устроил. Потом звонил через день, интересовался, помогал. Ненавязчиво, деликатно... Стал бывать у нас, с Витаськой подружился... Не поверите, даже Аленка почему-то стала к нему прислушиваться.
Позже он рассказал мне о себе. Сам когда-то в долгий запой ушел — после ранней и скоропостижной смерти горячо любимой жены. А однажды, когда уже не стало его матери, которая воспитывала Колину дочку после кончины невестки, девочка подошла к нему, погладила по плечу и сказала: «Папа, тебе плохо? Давай помогу!» И все! Этого хватило, чтобы Коля завязал — раз и навсегда! Через месяц он снова был в строю — преподавал в вузе, а его девизом стало стихотворение Киплинга. «И если ты способен все, что стало тебе привычным, выложить на стол, все проиграть и вновь начать сначала, не пожалев того, что приобрел, и если можешь сердце, нервы, жилы так завести, чтобы вперед нестись, когда с годами изменяют силы и только воля говорит: «Держись!»... — цитировал Николай, когда рассказывал о своей жизни...
...Мы уже два года вместе. Наверное, Бог вознаграждает нас за страдания. Мне он подарил Колю. И я опять живу, радуюсь каждому дню. Но понимаю, что от испытаний никто и никогда не застрахован. Ведь жизнь как море — то шторм, то штиль... И хорошо, если рядом настоящий друг — это надежнее спасательного круга.
Опубликовано в журнале «Моя судьба» № 13 за 2015 год