В моей жизни была роща, в которой замечательно сочинялись стихотворения. Ещё, не доходя ста метров до неё, в голове начинали вспыхивать образы, а под сенью молодых берёзок, среди осиновых буреломов и зарослей сирени эти многочисленные и разнообразные образы, наконец, сплетались воедино, в цельную картину и художественный образ. Оставалось только достать блокнот и карандаш. Ручками я перестал пользоваться после одной довольно-таки весомой потери.
Уже метров за двести до рощи, на тропинке, вспыхнуло яркое пламя, пелена застила глаза, такого прилива вдохновения я не испытывал никогда в жизни, а тут… ручка отказалась писать. Чернила кончились, а запасной в кармане не оказалось. Пока добежал до дома, пока вернулся… в общем, яркая идея была утеряна. Да, и роща, как будто решила наказать меня за мою неподготовленность и разболтанность. Ещё целую неделю в голову мне ничего не лезло, кроме самых обыкновенных банальностей. Подумал тогда ещё, что, наверное, роща «поломалась», что та слабость в ногах, та пелена перед глазами были последним аккордом, что сила, которая населяет эти пустынные места, скорее всего, покинула их раз и навсегда. Единственное, чем я могу теперь заниматься в этой роще, так это только поглощением земляники, которая росла здесь так густо, что ноги мои частенько путались среди длиннющих усов и трёхпалых листьев…
Но, к счастью, я ошибался. Моя «дисквалификация» через неделю закончилась и я вновь смог сочинять хорошие стихотворения. Короткие, едкие, сатирические стишки сочинялись, сидя на пеньке. Длинные, эпохальные, аллегорические творения возникали лёжа на траве, освежённой с утра росой, а днём согретой высоким и далёким солнцем…
Я любил свою рощу и делал всё возможное, чтобы о ней никто не узнал. Своим друзьям стравливал байки о каком-то чудесном парке на другом конце города. В этом парке есть пруд, на его берегу старая плакучая ива и рассохшаяся от времени лавочка, которую ещё в незапамятные времена сколотил и вкопал в землю какой-то рыбак. И именно на этой лавочке сочиняются мои самые лучшие творения. Слава богу, друзья верили мне на слово и не просили показать им это творение рук человеческих. Чтобы совсем их запутать и придать легенде моей правдоподобности я даже сочинил некое посвящение этой иве, лавочке и пруду.
Труднее всего было с грибниками. Этой публике моя бы рощица точно пришлась по нраву. Лисичек, подосиновиков и подберёзовиков в моих владениях произрастало множество. С этими людьми мне приходилось сложнее всего. Приходилось вести их по ложному следу, длинным путём, в общем, делать всё возможное, чтобы они никогда не увидели и ничего не узнали о моей роще. Я вполне допускаю, что старожилы ещё за несколько лет до меня там бывали: первое время мне попадались окислившиеся монеты, подошвы ботинок, какие-то ржавые обрезки и гвозди. Весь этот мусор был мною заботливо собран и вынесен к мусорному контейнеру, находившемуся в трёх километрах от рощи. Да, иногда я могу быть слишком уж упёртым и нестандартным…
Если бы я был язычником, да, и просто верующим человеком, то обязательно поставил бы в роще какого-нибудь идола, ибо разумного объяснения, откуда здесь взялась такая мощная поэтическая сила, у меня не было. И не было возможности изучить это с помощью каких-либо приборов, поэтому мне оставалось только Верить в эту непонятную, но всё-таки великую Силу. До сих пор, когда вспоминаю тамошний шелест листьев, запах и вкус той земляники, мысли мои уносятся в сторону чего-то древнего, кельтского, британского. Рассвет, утренняя роса, босоногие друиды в светлых одеяниях, наверное, две тысячи лет назад всё было именно так, только вместо жертвоприношений и поедания мухоморов я лишь сочиняю стихи…
Три года. Три года неисчерпаемого вдохновения. И не только весной, летом и осенью. Я бывал здесь и зимой, конечно, не так уж и часто, всё-таки пробиваться через сугробы, разводить костёр и поддерживать его довольно-таки проблематично. И даже ради новых рифм и образов это того не стоит.
И вот весной, когда снег только растаял, когда трава ещё даже не думала пробиваться сквозь землю, рядом со своим любимым пнём я обнаружил следы… Следы тяжёлые. Следы разрезали мою рощу аккуратно пополам. Этот незнакомец шёл практически не останавливаясь, наверноё, он прошёл мою рощу минуты за две. Возможно, это был рыбак или самый обыкновенный бродяга. Помимо следов, ещё одним напоминанием о его визите были срезанные ветки осины. Сделал он это без какого-либо замысла, просто потому что у него в кармане оказался нож, а руки, наверняка деятельные и умелые, внезапно зачесались…
Две минуты, а, может, и того меньше. Я даже не придал этому значения, даже толком не перепугался. Ну, прошёл и прошёл. А ветки у осины отрастут довольно-таки быстро, дерево-то живучее и быстро растущее. Нет, этому человеку я не придал большого значения. Да, в тот день ничего написать не удалось, но меня это совсем не расстроило. А если бы я тогда знал…
Если бы я тогда знал, что эти тяжёлые сапоги вмяли не только землю, но и поэтический дух, живший среди этих деревьев, то ей-богу бы по всему периметру рощи разбросал бы капканы! Ибо с тех пор вот уже на протяжении двух лет в этой роще мне не удалось написать даже две толковые строчки! Я затёр эти следы, даже прикупил на рынке саженцы ели и сосны, наивно полагая, что дух поселится среди этих новых деревьев, но нет, случайный посетитель всё-таки «сломал» мою рощу.
Конечно, я до сих пор сочиняю, до сих пор пишу, но того душевного подъёма, того уровня творения никак не выходят из-под моего пера. Когда выдаётся свободный денёк, рано утром я сажусь на автобус и изучаю окрестные деревеньки и сёла, надеясь, что найду новую рощу, где вновь будут писаться хорошие стихи…