Быстренько у меня никак не получилось, зря я пообещал.
Это меня любовное воодушевление подвигало на большие скорости и великие дела, обычная же бренная жизнь вокруг меня была далеко не легкокрылой. Обычная бренная жизнь была косной, вязкой и неподъёмной. Поэтому всё было долго и нудно: сначала чесать к Арсену за лимонами-апельсинами, ждать, нетерпеливо топчась на месте и закатывая глаза, пока он разберётся с клиентами, потом заруливать в закусочную за банкой сока, маяться в очереди, потом, поминутно глядя на часы и тихо матерясь, ждать автобуса, трястись в нём, а потом ещё и пилить пешком через рынок, сквер и старые гаражи.
Поэтому в больнице я нарисовался практически к обеду, полтора часа спустя против предполагаемого.
Взлетая по обшарпанной лестнице на третий этаж, я думал, что тётка, конечно, права, пеняя мне, что я не навещаю Татьяну. Все навещают чуть ли не каждый день. Я же был здесь только раз, со всеми. Тридцать первого мы приходили сюда всей кодлой с подарками и гостинцами – Сарман еле доволок здоровенную авоську, из которой одаривал за деда Мороза всех обитателей палаты и сестричек. Было шумно и весело, и в этой предпраздничной суете не было места нашим с Татьяной тонким отношениям.
А вот теперь мне предстояло общаться один на один и как-то завершать всё дурацкое, что было.
Ещё по дороге я решил не баламутить женскую палату двусмысленными взглядами, на которые была горазда Татьяна Караим, поэтому, очутившись в коридоре, нашёл девушку на вахте и попросил вызвать её в коридор.
Девушка деловито зацокала по зелёному линолеуму, а я примостился в стороне на кожаной лавочке.
О чём я буду говорить с Таней, я пока понятия не имел. Ярость моя к ней улеглась довольно быстро, диагноз её – вполне невинный с точки зрения подозревающих Татьяну в романтических связях - был всем нашим женским коллективом озвучен и сверху донизу обсуждён. И было мне из этих разговоров ясно одно: о событиях в коридоре второго этажа ни одна живая душа не знает. Даже наперсница Аллочка. Даже сочувствующая Надька оказалась свободной от подозрений, и моё горячее желание натыкать её носом в сдобное тесто для французских слоек само собой улетучилось уже в предпраздничные дни. Да и не до Надьки мне было, по совести сказать. Я убирал квартиру, наводил марафет на балконе, искал красивую сосенку, наряжал её, в общем, готовился к встрече с любимой девушкой, и все посторонние истории были выкинуты из моей головы за ненадобностью и утоплены в Лете.
А вот сейчас надо всё выуживать из Леты и смотреть, что там цело, а что нет. Что из этого получится, я не представлял. И было мне от этого слегка муторно и слегка неуверенно.
Деловитые каблучки зацокали снова, девушка явилась одна.
- Пройдите в палату, - распорядилась она строго, - ваша больная под капельницей.
Делать было нечего, я поплёлся к дверям.
Таня явно прихорашивалась перед моим появлением, у неё даже ещё была расчёска в левой руке, которую она неприметно сунула под подушку. Правая рука покоилась на табуретке, в неё по каплям сочились жизнь, здоровье и надежда на счастье.
Я было присел на край койки, но меня немедленно турнула появившаяся санитарка с ведром.
Пришлось встать и прислониться к подоконнику. Но и из этого укромного места я был изгнан для протирания пола. Я едва успел выгрести приношение и водрузить на тумбочку, как очутился сначала возле раковины, потом возле входа. Что-то на тумбочке показалось мне знакомым, но я не сразу разобрал, гонимый с места на место мокрой шваброй.
Наконец, под бормотания о заразных и наглых посетителях, которые в уличной одежде плюхаются на стерильные койки, санитарка утекла в коридор, и я, всё-таки, уселся на запретный край кровати. И сразу понял, что именно знакомое бросилось мне в глаза с тумбочки – плитка швейцарского шоколада.
- Элеонора Исаева, – сказал я, ухмыляясь. - Узнаю почерк. Когда она была?
- С самого утра. Натащила всего...
Таня улыбнулась вполне мирно, но нам опять не дали поговорить: явилась строгая медсестра снимать капельницу, и меня снова турнули с кровати. Я вздохнул и закатил глаза, а Таня прыснула и предложила подождать в коридоре.
Она вышла через минуту, кутаясь в красный байковый халатик, немного бледная, немного похудевшая, немного смущённая. Мы отошли к окну и дружно в него уставились.
За окном стоял немного тусклый январский день – мёл лёгкий снежок, и сверху все казалось припудренным мукой.
- Я думала, ты обиделся, не придёшь больше, - сказала Таня просто.
- Знаешь, обиделся, - сказал я тоже честно. – Не ожидал, что ты так обо мне думаешь.
- Да не думаю я так, - возразила она, глядя в окно. - И не думала никогда. Что же я не вижу... что же я, не знаю тебя... Я знаю, что ты верный. – она неприметно вздохнула. - Просто... с горя так сказала, себя не помня. Поняла, что...
Она замолчала, словно споткнулась, и я понял, почему.
- Ладно, - сказал я. – У меня предложение. Давай всё это в старом году оставим. Будем считать, что ничего, что было в декабре, не было. Ну, у нас с тобой, - добавил я, спохватившись и искоса посмотрел на неё. - Но платье можно оставить, - добавил я великодушно. – Платье было классное. И ты в нём была очень красивая.
- Спасибо тебе, - сказала она. - Если бы не ты, я бы так и валялась там с коликами, сознание потеряла бы...
- Тань, давай о плохом не будем. Всё же хорошо кончилось.
- Да. Только... – она запнулась. - Не знаю, что тебе там наговорили в первый день, но только не было у меня никого, – она помолчала. – И не будет, наверное, никогда.
- Глупости не говори, - сказал я. – У такой красивой девчонки всегда всё будет.
- А... твоя девушка красивая? – помолчав спросила она.
Я мысленно взвыл.
- Норхен, чёртовка! – сказал я вслух. - Я её когда-нибудь прибью, трепло такое...
- Да ладно... Все и так без неё знают, - тихо сказала Таня. – А... она чёрненькая или беленькая?
- Она... – я усмехнулся и осёкся.
Вдруг тепло прилило к сердцу, и сердце сладко заныло: она дома, ждёт меня, это счастье. Это же счастье, оказывается... Захотелось помчаться домой, подхватить её на пороге, маленькую, смешную, любимую...
- Обед! – пронзительно заголосили за нашими спинами. – Девчата, обед! Подходите за обедом!
- Ну, ладно, я поскакал, - заторопился я. – Она, конечно, красивая. Если перемешать тебя и Алку и добавить Шерон Стоун и Синди Кроуфорд, получится она. Поправляйся.
Я наклонился и поцеловал её в прохладную щёку. Ресницы у неё дрогнули.
- И ты всё-таки не торопись со «Сказкой», если что, - тихо сказал я, пожимая ей руку. – Я же, правда, не сержусь... мы же всё равно друзья...
По лестницам я летел, как угорелый. Я уже скучал. Хотелось быстрее закончить свои дела и очутиться дома. Дома ждало счастье...
Уже во дворе больницы, повинуясь внезапному порыву, я оглянулся. И увидел на третьем этаже среди серых стен и серых стёкол красный халатик: Таня стояла у окна и смотрела мне вслед.
продолжение следует http://www.proza.ru/2019/05/20/1590