Старые боги

 
Вера, только она направляет человека в его стремлениях, будь то вера в Бога, Богиню, Богов или отрицание их. Нельзя ведь отрицать того, чего не существует, и это тоже вера. И всем воздастся по ней.
Сильный порыв ветра пронёсся над головой, оставляя после себя живительную прохладу…
— Богиня Коттис, — вслух подумал юноша, но тут же потряс головой, отгоняя непрошенные, почти забытые детские сказки. Такое, когда был маленький, дома кормилица пела, сейчас он взрослый и не верит в старых богов.
Юноша сидел на скамье в тени деревьев. За последние месяцы он вытянулся, из-за чего стал казаться высоким и худым, движения угловаты, несоразмерны, неуклюжи, словно тело ещё не освоилось в новых размерах. Мальчик превращался в юношу и довольно симпатичного. Его шелковистые каштановые волосы здоровьем сияли на солнце. Он был из рода Одрисов .
С того времени, как басилевс Филипп и македонские отряды под командованием Аттала подмяли под себя разорённые гражданской войной земли одров, прошло около четырёх лет. Теперь они с сестрой жили при македонском дворе, учились вместе с детьми местной аристократии.
Семья  снимала целый этаж дома в Эгах, старой столице.  Сейчас сестра уехала в Фивы, и он почти всегда один. Даже его друг, сын басилевса Филиппа, после свадьбы последнего уехал из Македонии.
Перед расставанием они с сестрой посетили древний храм богини Коттис, хранительницы их рода.
Коттис, как и Борей, Зефир, Эол, была божеством ветра, древней хтонической силой природы. Святилище её находилось в пещере, на вершине горы. Котик помнил, как ветер там пронизывал их до костей. Он не любил хтонические святилища, тёмные давящие пещеры, вселяющие в него страх, да какой там страх — просто ужас. В этих мрачных подземельях ему казалось, что сердце замирает, скованное холодными пальцами неотвратимой смерти. Вот поэтому и не любил Котик хтонических богов и их святилища. Зато новые эллинские боги с их светлыми храмами, ровными колоннами и расписанными цветными красками портиками радовали душу, вселяли надежду.
Сестра в храме принесла жертвы на удачную поездку и чтобы Коттис защищала её в чужом городе. Теперь он должен был чтить богиню за всю их семью. Котик этого не делал. Он эллин, верящий в Олимпийских богов, а не в какие-то местные суеверия, так что наказаний хтонической богини он не опасался. Сейчас больше об Олимпийских говорят, их почитают. Правда, македонцы, среди которых он сейчас жил, делали это как-то неискренне, напоказ. Котик же в олимпийцев действительно верил.
Его отец Харидем, рождённый на Эвбее и получивший Афинское гражданство, всегда много рассказывал об Афинах. Котик полюбил этот город по рассказам отца. Перед приходом македонцев в Одриские земли отец куда-то пропал. Юноша неоднократно писал отцу, и вот тут он ответил, даже отписался, что на шестнадцатилетние сына вписал его в свою филу в Афинах. Юноша заочно стал гражданином Афин и законным отцовским наследником. Котику это было очень приятно. Фракийцы в Афинах считались варварами, а теперь он эллин, он афинянин. Юноша уверился, что он истинный эллин и ничего варварского в нём не осталось, поэтому он решил участвовать в Олимпиаде, игрищах в честь Олимпийского верховного бога, именуемого эллинами Зевсом. Теперь он всё время проводил в тренировках, питался рыбой, для поддержания формы. Правда, рыбу приходилось ловить самому.
Весь день он посвящал тренировкам и службе в эфебии — куда от неё денешься. Когда у него было свободное время, он, как эллин, не носил постоянно форму, за что старшие мальчишки постоянно дразнились. Они обидно обзывались  голозадым, намекая, что эллины не носили штанов, или без штанов, а в шляпе, это когда он голышом ходя по улице нося войлочную шляпу от солнца. Хуже всего они обзывались, когда он носил скифские штаны. От старших мальчишек только и слышалось: «Что штаны снять не смог, так в них и нагадил?» Котику было обидно, но он всё равно продолжал носить эллинские и дахские вещи, объясняя себе, что варварам цивилизованный мир никогда не понять.
С очередным порывом ветра до слуха юноши донёсся звук шелеста ткани, он повернулся и увидел…
Девушка совсем молоденькая, с сияющей молочно-белой кожей, маленьким аккуратным носиком, светлыми волосёнками и хитринкой в больших фиалковых глазах, она сидела на пенёчке в глубине кустов. Её нежно-розовый хитон среди листвы походил на диковинный цветок.
 
Завидев обратившего на неё внимание юношу, она призывно замахала рукой. Гиматий, прикрывавший голову, сполз на плечи, и из-под него вырвалась наружу тугая светлая косичка.
Котик знал, что такие девочки вырастают красавицами. Девушка была похожа на афинянку, этого было достаточно для знакомства.
— Радуйся, — поприветствовал её Котик и поинтересовался -  не помешаю?
— Не, я ягод набрала, — девушка протянула ему кузовок с красными, круглыми, как бусины, ягодами, — Бери.
Юноша тут же запустил пальцы в ягоды, собрал их и потянул в рот. Она — лёгкая возвышенная, вся светлая, и он —спортивный, загорелый с обнажённым торсом и в широких тёмных скифских штанах. Оба юные, наполненные жизнью.
— Мне скоро в Олимпию ехать, дальше там тренироваться буду. Даже со службы отпускают, — похвастался юноша.
— Ой, там же другие боги, Олимпийские. Кто же тебе поможет? — удивилась девушка, сложив руки на груди.
Котик рассмеялся, чем ему могут помочь старые боги?  Девушка смутилась, тут же руками вцепилась в ткань своего одеяния и стала теребить его.
— И какие они новые, Олимпийские боги, добрые или злые? Да и вообще как можно против богов идти, особенно своих исконных… Ты же одрис, — девушка недовольно поджала губы. — Ты не веришь в своих богов?
Котик кивнул.
— Да что мне эти боги! Я в Олимпийских верю…
— А если накажут? — ахнула девушка.
Котик засмеялся.
— Кто? Коттия? Она, конечно, богиня многорукая, как говорят, но кто же ей оружие доверит, женщине-то. Да и не верю я в стихийных богов. Враки это.
Котик окинул взглядом реку, обрывистый высокий берег, по которому они шли, густой лес по обоим берегам. А там, на горизонте, река сливалась с небом. Надо же, придумали, боги там летают. Не, боги живут только в красивых светлых храмах.
— Пошли, провожу, — юноша шёл по берегу, разминая плечи. У них, в одриских землях, тоже был лес и горы, а по лесу ходили кабаны и зубры, целые стада. Мать его любила охотиться, и дядьки любили...
— Я уже побегу, мама ждёт, — девушка махнула рукой. Котик не успел и слова сказать, как она уже скрылась, только ощущение многорукой тени упорхнуло с обрыва.
Котик помчался в гимназий  тренироваться. Тренировался он, как одержимый. Невысокий худощавый юноша был не силён и мог рассчитывать только на свою выносливость и чёткость действий. Тренер считал, что шансы у него есть, но  тренировки, тренировки и ещё раз тренировки. И Котик тренировался.
И вот он уже в Олимпии. Люди съехались из разных уголков Ойкумены. Товары свезены со всей земли. Художники, актёры, поэты — все собрались, чтобы представить свои произведения на суд общественности. Если не говорить о приехавших атлетах, их тренерах и болельщиках, которые были на игрищах участниками, прибыли люди почти со всех полисов. Прибыли особые депутаты, которые соперничали друг с другом в обилии приношений для поддержания чести своего города — кто заключал сделки, кто торговал, кто читал свои стихи, собирая вокруг себя ценителей поэзии.
Храмы были переполнены верующими,  соперничающими в пожертвованиях богам друг перед другом. Изобилие своих подношений перед богами они выставляли напоказ.
И вот толпа зашумела, словно по лесу пронёсся ураган. Люди побросали свои дела. Началось...
— Началось, — передавалось из уст в уста. Зажжённый в храме от солнца небесный огонь приближался к месту проведения игр.
Через лес, по глиняной дороге, ведущей от храма, двигался бегун. Он был совершенно белый. То ли его тело было не тронуто солнцем, то ли, наоборот,  обмазано глиной. Ленты, цветочные гирлянды, оплетающие его тело, развевались при беге.  Он нёс священный небесный огонь.
Если бы Котик не решил посвятить себя тому, чтобы доказывать отцу, что он достоин его любви, достоин быть эллином, юноша вполне бы мог учиться какому-нибудь жречеству. Он видел так, как видят жрецы. Котик видел, как вокруг бегуна, сопровождая его, бегут сущности то быстроногих зайцев, то рыжих свободолюбивых белок. Бегун двигался по лесу, и сущности лесных зверей следовали за ним.
Вот спортсмен передаёт огонь как эстафету своему напарнику по двойному бегу. Теперь бежит уже другой спортсмен. Вокруг него тоже кружили сущности, только теперь это были  птицы. Сам он бежал словно летел, за спиной у него были огромные коричневые крылья, а грудь наполнял ветер. Он парил над дорогой, и сущности неба помогали ему.
 
— Беги быстрее! Беги быстрее! — подбадривали его зрители.
Жрецы, облачённые в парадные одеяния, стояли на круглом помосте. В центре — жрица, одетая в золотые наряды с золотым головным убором, украшенным крыльями. Перед ней на тонком шесте возвышался шар для огня. Взяв у бегуна священный небесный  огонь, она поместила его в шар, и он загорелся подобно небесному солнцу.
Игрища начались. Деревянная птица взлетела в небо, оповещая о начале Олимпийских игр.
Первый день Игрищ – день клятв. Следующий день был посвящён бегу на короткие дистанции, двойному бегу, длинному бегу. Следующий день был уже испытанием для самого Котика.
Первым был бег короткий,  на стадию. Юноша выложился как мог, но не был лучшим. Дальше ещё четыре дисциплины пятиборья.
Весь стадион был разделён на четыре сектора. Элладоники судили каждый своё состязание. Обнажённые тела спортсменов, смазанные маслом, блестели под лучами солнца. Порыв ветра словно змейка пронёсся между молодыми и сильными телами, оставляя за собой мерцающее сияние.
Котик разбегается и прыгает с зажатыми в руках грузами. Словно ветер подхватил его и бережно перебросил руками вперёд. Не так плохо получилось.  Он прыгнул ещё дважды и перешёл в другой сектор. Ощущение крыльев за спиной не пропадало.
Тут метали диски. Всё прошло удачно. Котик не видел зрителей. Он концентрировался как на тренировках. Он стоял на песке, в руках у него был диск, и перед ним был только элладоник-судья. Сделав свои заходы, он перешёл в следующий сектор.
Метание копья. Вот за это Котик волновался, хотя смог взять себя в руки. Главное было собраться.
Зрители галдели на стадионе, но до выступающих их восторженные или осуждающие возгласы словно не доносились. Спортсмены на них не реагировали, будто между ними и болельщиками была прозрачная звукоизолирующая вязкая стена, созданная богами. Все крики в ней тонули. Хотя Котику показалось, что среди зрителей он увидел свою новую подружку, но такого быть не могло — она осталась дома. Он протряс головой, и многорукая тень растворилась среди других зрителей.
— Давай, — сделал ему отмашку элладоник.
 
Юноша метнул дротик, вкладывая в бросок всю силу, не забывая технику, правильно повернув ноги, заворачивая корпус. Дротик, пролетев, воткнулся в песок. Вроде пошло неплохо.  Пока замеряли его результат,  юноша крутил мельницу руками. Элладоник, измерив бросок, удовлетворённо показал ему руки с двумя поднятыми большими пальцами вверх. Юноша остался доволен. Значит, бросок удался... Олимпийские боги помогают ему. И вот тут он расслабился. Нельзя было так...
Следующий дротик, пролетев, лёг на песок, так и не воткнувшись. Бросок был не засчитан. Теперь пришлось собираться и, несмотря на неудачу, кидать снова. Перед мысленным взором юноши прошли все тренировки, все советы тренера, и он бросил, молясь всем Олимпийцам разом.
Афиняне, стоявшие рядом, запрыгали от радости. Похоже, это был сильнейший бросок за сегодня, и он принадлежал городу Афины.
Котик, не оглядываясь на свой дротик, перешёл на панкратион. Выступление его было не самым лучшим, но в борьбе он не проиграл, противники попались равные.
После эфебов стадион заняли взрослые мужчины. Их было гораздо больше, чем юношей. Всё продолжение дня соревновались они.
На следующий день были гонки колесниц. Котик, уже свободный от собственных соревнований, мог наблюдать и болеть за Афинскую колесницу.
Потом награждали победителей соревнований. Среди олимпиоников был и он. Котика признали победителем в метании дротиков среди эфебов.
Олимпийские боги были на их стороне.
Перед пьедесталом выехала красная колесница, ставшая победительницей вчерашнего забега среди эфебов. Её встретили красными лепестками цветов. Немного лепестков легли на Котика, стоявшего поблизости. Это ещё больше усилило праздничное настроение. Они победители! Они олимпионики!! Это их победа!! Он победил!!! Он такой же эллин, как и все! Он истинный афинянин!!! Хвала Олимпийским богам!!!
Главный элладоник, высокий, худой, подходил к каждому из олимпиоников и жал им руки. Им надевали на голову изящный оливковый венок и облачали в тонкий дорогой голубой хитон с салатовым кантом. Вскоре и он был одет в одеяние олимпионика. Нежная ткань приятно холодила тело. Счастье и гордость его переполняли. Зачем ему старые боги, когда есть новые, сильные, так щедро одарившие его? Нет, старые боги ему не нужны!
Гонцы из Олимпии помчались по разным городам оповещать о победах в этой Олимпиаде. И о нём прокричат в Афинах, и о нём узнают! Его имя не будет забыто. Несмотря на свой юный возраст, Котик смог прославиться.
Гордый собой и счастливый юноша из Олимпии поехал в Афины в надежде встретиться с отцом. Но Харидема дома не оказалось, и Котику ничего не оставалось, как ждать отца в его загородном доме. В Афинский дом его просто не впустили, так как не знали, а верить во все его заверения, что он законный сын Харидема, никто не хотел.
Рядом с домом отца он увидел старый алтарь фракийской Матери, не ухоженный, поросший травой. Под порывами сильного ветра трава колыхалась, как морские волны. Несмотря на приближающийся ураган, перед алтарём сидела женщина.
— Значит, это ты стал олимпиоником? – тихо спросила она. Её фиалковые глаза были строги и внимательны, она придирчиво рассматривала лицо юноши, словно искала в нём что-то, — Почему ты не делаешь подношение Богини, не благодаришь её за победу?
Котик откинул голову, глядя свысока на эту фракийку, указывающую ему, афинянину, что делать.
— Мне нет дела до твоих богов, женщина. Они старые и смешные. Мне они скучны. Ваши боги стары, они накладывают ограничения, которые мне не нужны, они никому сейчас не нужны. Мир идёт вперёд. Общество идёт вперёд, я не буду держаться за старых богов.
— Ты бросаешь вызов Богине?! — женщина всплеснула руками, смотря на юношу, как на буйнопомешанного.
— Нет, мне она не интересна. Я просто не хочу жить по устаревшим нормам, — юноша пожал плечами. Как она не понимает, что ему, олимпионику, которому покровительствуют боги Олимпа, нет дела до каких-то смешных верований.
— Ты идёшь против Коттис, против Идийской Матери. Она помогала тебе своим ветром, укрывала, поддерживала, а теперь… — женщина грустно вздохнула, — Отрицая Богиню, ты бросаешь ей вызов. Бойся гнева богов.
— Не смеши меня, женщина, — Котик сделал ей прощальный жест, — У меня сильные покровители Олимпийцы.
 
Юноша не обратил внимания, как резко стих ветер, замолкли птицы. Многорукая фигура вихрем взмыла и унеслась куда-то. Ураган так и не разразился. На следующий день погода стаяла просто великолепная, не было даже слабого дуновения.
Утром он нашёл близко текущую речку и пристроился ловить в ней рыбу. Хорошо вот так чувствовать себя олимпиоником. Юноша сделал себе удочку и удил рыбу. Он подставлял своё обнажённое тело лучам солнца. Он гордился им, телом победителя. Цветной шерстяной плащ был закинут за спину и перекинут через руки. В него юноша складывал рыбу. Котик любил рыбачить, он делал это со вкусом, со знанием дела, поэтому и место выбрал хорошее, рыбное. Плотва попадалась размером с локоть. В плаще её собралось много, и он приятно оттягивал на спине.
Тонкая берёза за спиной не давала тени. Солнечные блики на воде напоминают радостных рыбок. Всё это счастливый сон, наконец дарованный Котику за всё олимпийскими богами.
За песчаной тропинкой виднелся редкий лесочек, полностью пронизанный солнечными лучами. Котик не заметил, как из него вышли три человека, по одежде саки, бородатые, в конических шапках. Был бы ветер,  принёс бы их запах, а так он заметил их, только когда саки почти подошли.
Юноша окинул их взглядом и вернулся дальше к созерцанию реки. Он же находился под Афинами, на эллинской земле, и ничего плохого с ним произойти не могло. Его защищают эллинские, Олимпийские боги. К тому же саки, как и все, кто принял уклад жизни и обычаи ахеменидов, вполне цивилизованные люди. Котик читал Киропедию, там очень хорошо об этом написано, насколько все эти народы ценят правду, не приемлют лжи, насколько они ценят доблесть и славу.
Трое саков приближались к нему, с усмешкой поглядывая на юношу.
— Эллинская шлюшка, мы доставим тебе удовольствие, — на ломаном аттийском хмыкнул тот, который был в красной шапке.
Котик обернулся к ним. Встретился с ними взглядом. Юноше резко стало страшно. Он понял, что эта тройка не шутит. О чём они на сакском хихикали между собой, юноша только догадывался, но озноб сразу прошиб его. Сразу оценил силы. В бою он против них не выдержит — значит драпать. У одного из них в руках блеснул нож…
Котик стал медленно отступать. Делать резкие движения нельзя, это он знал, иначе, почувствовав добычу, саки накинутся на него. Он отступал медленно, пятясь спиной. Камень попался под ногу. Плащ с рыбой перетянул, и… юноша упал и так неудачно. Голой задницей на рассыпавшуюся мокрую, слизкую рыбу.
Саки бросились к нему. Юноша пытался вскочить, но ноги скользили по этой проклятущей рыбе.
Бородатый мужик в красной шапке по-сакски давал распоряжение своим друзьям… Сколько Котик ни отбивался, те схватили его.  Отчаянье, страх, пробив мощную плотину, ворвались в сознание юноши. Огненным обручем сдавливало голову, мешая соображать. Паника, простая человеческая паника, так не свойственная олимпийцам.
— Как мерзко эллины воняют рыбой, — скривился сак в красной шапке, снимая свои штаны.
Котик в отчаянье заорал. Саки больно ударили его в лицо, а в рот заткнули рыбину, чтобы он не мог издать и звука. Живая рыба больно била его по лицу хвостом, лишая любой надежды на спасение.
Это был страшный сон. Котик старался проснуться. Этого просто не могло быть! Олимпийские боги отвернулись от него!!!!
Нет! Нет! Не может быть!!! — огненными всполохами билось в голове юноши. Его прекрасный сон олимпионика превратился в кошмар. Как же он мечтал проснуться!!! Голова просто шла кругом! Тело от страха и паники он просто не чувствовал. Весь мир для него перевернулся с ног на голову...
Когда Котик очнулся, вокруг никого не было. Болело всё тело. Он с трудом смог вытащить рыбу изо рта, разорвав его. Болел низ живота. Внизу, на нём, тоже висела рыба. Котик опять ушёл в забытьи.
Ему было очень плохо. Он не помнил, как оказался дома, в Македонии. Где-то на гране сознания он слышал о диком Филиппе, сыне Дикой Эвридики. Он звал отца, но отец так и не появился. Юноша слёг в горячке. Он метался в бреду. Он то терял сознание, то видел какие-то ужасные видения. Очень болел низ живота и огонь оттуда врывался в мозг, взрывая его изнутри. Похоже, рыба что-то  там повредила.
Потом его начали поить каким-то настоем, боль отпустила, мир стал каким-то нереальным. Ему было тепло и спокойно, удовлетворение и отстранённость заполнили сознание юноши.
Он видел пещерный храм высоко в горах. Пронизывающий ветер свободно гуля. На каменном троне восседала многорукая богиня, старуха в фиолетовых одеяниях. Её фиалковые глаза выцвели. Лицо покрылось морщинами. Она посмотрела на него и словно заглянула в душу.
— Что же, мальчик, ты натворил, — Великая Идийская Мать напоминала бабушку понимающую, сочувствующую и справедливую. Юноша чувствовал любовь, исходящую от Коттис, но она была подчинена высшим законам. Это была не милосердная богиня — милосердный бог просто ещё не появился в этом мире.
Слёзы сами собой потекли по щекам. Он уже не был тем гордецом, осмелившимся пойти против хтонической силы Богини.
— Изменись, и я опять приму тебя в свою семью, — тихо проговорила Коттис. В её старческом голосе было столько силы и власти, что юный одрис не смог ослушаться. — Иди ко мне, я обниму тебя, ты же один из моих детей, хоть и очень глупый. Но я вас всё равно всех люблю.
Юноша, склонившись у трона, обнял ноги Великой Богини, припадая к её покровительству. Многорукая старуха подняла его, поцеловала в самую макушка.
— Иди и служи мне достойно, — властно повелела она.
— Котик, ты слышишь меня? — юноша увидел озабоченное лицо басилевса склонившееся над ним. — Если не сделать операцию, ты умрёшь. Ты понимаешь меня?
Котик улыбнулся, ему было всё равно.
— Ты пройдёшь посвящение Коттис. Ты будешь жрецом Великой Ма, — Филипп смотрел в глаза юноши со ставшим точкой зрачком. Он понимал, что тот всё равно решать не может, но другого выхода не оставалось, они боролись за жизнь наследника одрисов. К тому же нельзя было опозорить род, посвящение же в жрецы скроет его позор. Можно было бы паренька вылечить, если бы македонцы забрали его раньше. Но так распорядились боги, видать малец им сильно насолил…
С посвящением никто затягивать не стал. Вскоре юноша уже стоял на колосившемся поле. Из одежды на нём была только ритуальная юбка из овчины. Боль в теле и в душе была притуплена настоем, но сегодня ему дали в два раза меньше, чем обычно. Это дало вырваться наружу страху, тому, что успел скопиться внутри. Это был тот жуткий страх от всего пережитого, перерастающий в панику от ритуала.
Поля в Македонии были небольшими, разделёнными дорогами и межевыми полосами с зелёной ровно подстриженной травой. Поля с тяжёлыми золотыми колосьями напоминали дорогое погребальное одеяние, в которое оделась земля к концу года.  Колосья немного склонялись под тяжестью зёрен. Они издавали чуть слышный шорох. Это с ним говорила Великая Ма.
Котик сел на колени посередине дороги. Светлый песок был тёплый, прогретый солнцем, приятный на ощупь. Юноша опустился на колени. Склонил голову перед жрецом, точно колосок на поле. Его каштановые волосы прядями прикрыли лицо. Жрец быстро и аккуратно сбрил ему волосы с головы приспособлением для стрижки овец. Волосы опали перед юношей, как события минувшего. С чистой и голой головой Котик поднялся. Надел на лысую голову меховую ритуальную шапку с лентами, которые спускались по голой спине. В этом одеянии он шёл по полю. Босые ноги ступали по земле, пригибая колосья. Они, совсем не мягкие, так и норовили впиться в голые ноги. Котик почти не чувствовал боли. Два сильнейших чувства боролись в нём: разумное спокойствие и внутренний животный страх. Юноша знает, что ничего плохого с ним случиться не может, всё, что могло, уже произошло, опустив его на самые глубины ужаса, но всё равно страх… Теперь страх, физический страх поселился в его душе. Это было то чувство, которого он раньше не знал.
 
Он шёл по полю, руками касаясь колосьев. Ещё немного, и они сложат свои головы под серпом жнеца так же, как и он. Это вызывало сладкую грусть. Как странно устроен мир. Надо было так высоко взлететь, чтобы бросить вызов Великой Богине, стать олимпиоником, чтобы вернуться к своим истокам, к своей земле. Стать одним из его колосьев.
Посреди поля возвышался огромный чёрный каменный треугольник. Это была не пирамида, скорее, акулий плавник. Именно этот образ возник перед внутренним взором юноши. Поле, которое является золотым морем, с волнами-колосьями, колышущимися от ветра — Коттис, а акулий плавник, говорит, что хищник рядом, что он уже выбрал себе жертву.  Многорукая Коттис летала над землёй, надзирая за приводящимся ритуалом.
За этим чёрным камнем Котик увидел небольшое углубление в земле, покрытое не колосьями, а зелёной ровно подстриженной травой…
— Открой свои одежды, — властно повелевает жрец.
К ногам юноши падает овчинная юбка и меховая шапка. Совсем обнажённый он ложится на траву. Становится ужасно страшно. Котик пальцами впивается в траву, ища поддержку. Ещё недавно он стремился к Олимпийцам, а теперь ищет помощи у Матери-Земли. Он лежал совершенно беззащитный перед богиней и её жрецами. Коттис холодными руками-ветрами касалась его обнажённой кожи.
Котик смотрел в небо, высокое, голубое. Он запрокинул голову так, чтобы не видно было страшного жреца с его ужасным каменным ножом. Из глаз сами собой текли слёзы, тихие, незаметные. Юноша боялся, что их увидят.
Закончив, жрец легко поднял юношу с земли, поставил его на ноги. На чистую, гладкую кожу спины жрец нанёс татуировку, в виде двух крыльев.
Подошла жрица. Это жена Александроса Орестиды. Женщина с сочувствием смотрит на Котика. У неё у самой дети, внуки, она знала его деда, Коттиса, ещё молодым. Ей жалко юношу, но принять в жрецы Ма это всё, что они могут для него сейчас сделать. Так же она бы поступила, случись такое несчастье с её близкими.
— Отныне имя твоё Керсоблепт.
Он принял имя то же, что и его дядька, брат матери.
Даная прижимает юношу к себе. Несмотря на невысокий рост Котика, он всё равно выше женщины. Он беззащитно прижимается к ней, ища поддержки, испуганный, с бритой головой и торчащими ушами, делающими весь его облик хрупким и трогательным.
—Всё, всё закончилось… — шепчет Даная на ухо.
Жрецы надевают на юношу новое жреческое одеяние из растительного полотна, простое, без швов, только с проймами для рук. Запахнув новое одеяние, жрецы подвязали его завязкой. Керсоблепт в этом виде спускается в пещеру. За время болезни он осунулся, похудел, а лицо его так и осталось детским. Теперь на всю жизнь он останется ребёнком. После проведённой операции он не станет кастратом или евнухом, как мидийцы или персы, но и не будет уже полноценным мужчиной никогда. Быть вечным юношей — таков удел определили для него древние боги. У него никогда не будет детей. Вечно юный, как росток, как колос, он будет служить Великой Ма.
Теперь один в пещере юноша должен будет переосмыслить жизнь, своё место в ней. Очистить сой разум от всего тяготящего его, очистить своё тело от обезболивающего напитка, которым его поили. Когда отрастут новые волосы, Керсоблепт выйдет перед рассветом из пещеры, которая поглотит во мраке ночи все страхи, и на земле встретит новый рассвет своей жизни.
Юный жрец Керсоблепт почувствовал, как за спиной у него раскрываются крылья, данные ему Великой Идийской Матерью за все перенесённые испытания. Теперь он слышал и чувствовал ветер, он мог им управлять и повелевать. Этим наделила юного жреца богиня, против которой он, будучи глупцом, осмелился пойти.
 

 
P.S.
Герой является внуком рекса Коттиса,  Одрисов. Ещё при жизни рекс Коттис подписал договор с басилевсом Македонии Филиппом о мире и борьбе против Афин. Впоследствии он был убит, как написано в Вики: "осуществлённое двумя афинскими студентами, обманом проникшими в царский дворец.  По возвращении в Афины убийцы были провозглашены почётными гражданами и получили богатую награду и золотые венки.". Так, что его внук ну никак не может быть "маленьким человеком", хотя бы по рождению. После смерти Котиса I Одрисское царство распалось на три части и разделено между тремя сыновьями Котиса - Керсеблептом, Амадоком и Берисадом.

Дочь Коттиса была замужем за Харидеем. Керсоблепт и Харидем были провозглашены в Афинах почётными гражданами, о чём есть речь Демосфена, порицающего новых сограждан.

Отец нашего героя Харидем. Уроженец г. Орея на Эвбее.
Уже в ранней молодости участвовал в качестве наемника в походах против афинян и в пиратских набегах. Когда афинский полководец Ификрат был отправлен для завоевания Амфиполя, Харидем со своим войском примкнул к афинянам, но вместо того, чтобы отвести выданных амфиполитами заложников в Афины, передал их обратно амфиполитам. Порвав вследствие этого с афинянами, он поступил на службу к фракийскому рексу Коттису (364 до до н.э.). В 362 г. он переправился в Малую Азию и поступил на службу к Мемнону и Ментору, родоссцам, впоследствии известным своей верной службой Дарию Кодоману. В 359 г. Коттис был убит  благодаря вмешательству Харидема который женился на его дочери. В то же время, при посредничестве Харидем, Фракия была разделена между тремя лидерами — Керсоблептом, Амадоком и Берисадом, и Херсонес, за исключением Кардии, отошел к афинянам. За это Харидем и Керсоблепт получили афинское гражданство.

Но Керсоблепт хоть и был почётным афиняниным не мог участвовать в Олимпийских играх, так, как не был эллином, к тому же поклонялся местным фракийским богам о чём говорит его имя. Олимпийские же игры религиозные, в которых могут участвовать только эллины поклоняющиеся Олимпийцам.

Кто такая Богиня Коттис.



Коттис стала почитаемым божеством у Фракийцев. Среди одрисов, Коттис считалась покровительницей правящего дома, покровительницей рекса. Коттис была связан с культом фракийской Кибелы, почитаемой как Великая Ма.
В честь Гекатонхейра Коттисы были названы несколько одриских рексов, а так же царей Боспора.
Гекатонхейры — великаны-дети бога неба Урана и богини земли Геи. С греческого их название переводится как «сторукие». Античные источники и правда описывают этих существ как великанов высотой с гору, обладавших 50 головами и 100 руками. Коттис фракийское божество, чей культ был распространен на севере Балкан, близкая по своему значению к Кибеле.

В Фокее тоже был распространён и почитаем культ Кибелы которой поклонялись во многих местах , как в городе , так и на прилегающих островах. Культ распространён и Phocaean колонии, Марсель и Hyele (Elea).

Тут напрашивается вопрос, можно ли её называть Богом? именно как современного монотеистического Бога христиан, с большой буквы. Потому, что Она является одной из ипостасей Богини Ма, культ которой просуществовал более 2 тысяч лет. Был хтонический, относился к Мировой религии того времени, был распространён на очень большой территории, от Средиземноморского бассейна до территорий нынешнего Китая. Поэтому вполне допустимо относится к ней как к Богу с большой буквы. Хотя в то время больших (заглавных) букв не существовало, писалось одним шрифтом, так же как в России писалось уставом. Т.е. уставной шрифт Древнего мира просуществовал до булы папы о запрете жреческого языка.

Вернёмся к истории

В конце 342 до н. э. Филипп направился на север против гетов, родственного фракийцам племени, занимавшего территорию между Гемом и Дунаем. Он заключил союз с правителем гетов Кофелаем, на дочери которого Меде женился. Этим он обезопасил северные границы своих новых владений.
Одрисское "царство" перестало существовать. Население этой огромной страны было обложено десятиной, в стратегических пунктах, таких как основанные Филиппом Филиппополь и Берея (Стара-Загора) были поставлены гарнизоны и размещены колонисты.

Басилевс филипп выполнил договор подписанный с Одрисским рексом. Внук Коттиса отправлен был в Македонию и воспитывался вместе с сыном Филиппа и другой аристократией. Та же участь постигла и внучку рекса. Управление отдельными областями осталось в руках местных династов, а для верховного руководства была учреждена должность стратега Фракии.

Что касается внучки Коттиса, то от Филоты, сына Пармениона она родила сына Асандра, ставшего правителем Карии.



Могила Керсоблепта была найдена у Маломирово, очень богатая и не разграбленная. В ней покоился юноша 20 лет, согласно находкам он был олимпионик, гражданин Афин и... Жрец Коттис (Кибелы).



Т.е. сыном фракийского рекса он быть не мог, потому, что был олимпиоником, а тот, как посвящённый Богине не мог участвовать в Олимпийских играх. В то же время сын Харидема, носящий такое же имя, вполне - вполне. Как эллин по отцу, он мог участвовать в играх. Причём именно в этой последовательности. Как эллин он стал олимпиоником, к сожалению эллинского имени мы его не знаем. А уже после этого пройти посвящение у Богини. Дальше сопровождать Александра в походе, и, по видимому, погибнуть при Граннике. На стороне Кодомана как раз сражался его отец Харидем.

Вывод

Что я хотела сказать этим рассказом. Кроме перехода от матери к отцу, кроме борьбы матриархата с патриархатом, кроме вызова брошенного юнцом Богине...

Юноша предал своё государство, предал своих богов, в угоду своим амбициям. Он восхищался ахеменидами,  превозносил Афины, - и те и другие враги для государства, давшего юноше убежище. Погнавшись за ценностями цивилизации, за красочной обёрткой, иллюзорностью, он предаёт свою Родину при напряжённой политической обстановке. Именно в этом контексте он бросает вызов Богине. Сначала он высокомерно смеётся над девочкой Богиней, отступаясь, от своих корней и семьи. Но Богиня его ещё не бросает, как Мать она покровительствует своему чаду, ребёнку, сыну, она помогает ему победить в Олимпиаде. Но он не благодарит её, не признаёт, погрязший в своей гордыне он считает что всего добился сам. Он не испытывает благодарности, к той, которая его взрастила. Он бросает ей вызов. Это образ женщины Богини. Он наказан, как предатель и святотатец. И наказание ему идёт от тех, кого он восхваляет, к чьим ценностям стремится, и он их получает. Во всей их полноте.

Но Богиня Мать, она прощает его, Ибо сердце её не каменное, и вместе с ним омывается слезами. И снова он возвращается в лоно Богини, заново рождаясь. После чего он обрастает крылья, становясь ветром.









.