Генерал А. И. Лебедь верный присяге

И. С.  Собченко






Генерал  А. И.   Лебедь:
верный  присяге

(кинороман)




Москва
2014   год


2


Генералу А.И. Лебедю суждено прожить короткую, но бурную военную скандальную политическую жизнь. Он постоянно заставлял Россию говорить о себе.
Главное условие существования генерала в политике было заключено не в личных качествах новоявленного претендента на высший государственный пост, а в элементарной слабости существующего режима, который видел в крутом солдафоне своего возможного могильщика.
Генерал Лебедь был, пожалуй, самым ярким и самым противоречивым политиком своего времени. Это за ним признавали и друзья, и враги.
О генерале Лебеде А.И.  и других персонажах, живших и действовавших совместно с ним, эта книга.































3


Предисловие

12-го июня 2012-г года на Мемориале памяти и скорби в Бендерах был открыт памятник генерал-лейтенанту, бывшему командующему 14-ой российской армией Александру Лебедю, сыгравшему исключительную роль в прекращении военного конфликта и установления мира на Днестре в 1992-ом году.
На торжественной церемонии присутствовали Президент Приднестровской  непризнанной республики Евгений Шевчук, брат погибшего командующего полковник запаса Алексей Лебедь, посол МИД РФ по особым поручениям Сергей Губарев, советник – посланник Посольства РФ в Республике Молдова Виталий Тряпицын, депутат российской Государственной думы Роман Худяков, старший военный начальник российского миротворческого контингента Анатолий Зверев, начальник Оперативной группы российских войск в Приднестровье Валерий Плахотнюк, сослуживец генерала Лебедя, а ныне советник президента Приднестровья Михаил Бергман.
“Сегодня, в День России, мы отдаем дань уважения боевому генералу, во многом благодаря усилиям которого 20 лет назад было остановлено кровопролитие в нашем крае. Мы отдаем дань уважения и самой России. Она и сейчас осуществляет миротворческую операцию в Приднестровье, защищая безопасность и жизнь людей. Вечная память Александру Ивановичу и благодарность всем российским солдатам”, - сказал Евгений Шевчук.
Брат легендарного командарма рассказал, что после трагичной гибели Александра Ивановича 28-го апреля 2002-го года в результате авиакатастрофы в Красноярском крае в России, его именем названы улицы, аллеи, кадетские корпуса, реабилитационный центр и большой сухогруз. “Но вот памятник впервые был сделан именно вами. Спасибо вам за это. Александр Иванович очень любил Приднестровье. Он считал, что есть один простой рецепт наладить экономику и жизнь в стране -  надо просто любить свой народ”, - сказал Алексей Лебедь.
По словам посла Сергея Губарева, генерал Лебедь был талантливым военным и политиком, одним из немногих наших современников, имевшим право говорить: “Честь имею!” Мне посчастливилось работать с Александром Ивановичем в бытность его секретарем Совета безопасности России, установить и поддерживать с ним человеческие отношения”, - отметил Губарев.
Президент Евгений Шевчук, председатель Верховного Совета Анатолий Каминский, премьер-министр Приднестровья Петр Степанов, депутаты и члены правительства ПМР, представители госадминистраций городов и районов, общественные деятели республики возложили цветы и венки к бюсту командарма. По словам главы госадминистрации Бендер Валерия Керничука, “генерал Лебедь всегда будет жить в памяти бендерчан и всего приднестровского народа как символ патриотизма, мужества, смелости духа и отваги”.
А вторым памятником Александру Лебедю стала скульптура из Тирасполя Сергея Михайлика.
Бронзовый бюст был отлит на Бендерском опытно-экспериментальном заводе.
4


Глава   первая

I

Александр Иванович Лебедь родился 20-го апреля 1952-г года в городе Новочеркасске, в рабочей семье. Надо сказать, что Новочеркасск некогда был столицей  Всевеликого Войска  Донского. Переживший раскулачивание, униженный до положения райцентра и изрядно обедневший, город по традиции уважал военных, но не очень-то любил советскую власть, пред которой умудрился провиниться сполна: в июне 1962-го года в городе началась забастовка и демонстрации трудящихся, возмущенных майским повышением цен на еду и товары первой необходимости. Возможно, при другом раскладе все и обошлось бы: к недовольству пролетариата власти все же прислушались. Известна, например, история с одесскими докерами, отказавшимися грузить отсутствующее в самой Одессе продовольствие на корабли для кубанских товарищей: “политическое руководство” сдало назад, отправив груз в городские магазины. Но в Новочеркасске дело приняло слишком массовый оборот: горожане слишком уж бурно поддержали забастовщиков. Некстати вспомнив о своих старых прегрешениях, против казачьей станицы “Софья Власьевна” перепугалась не на шутку: в город были введены войска Северокавказского военного округа, и дело кончилось стрельбой.
 Весной июня 1962-гшо года десятилетний Саша вместе с братом Алешей сидел, болтая ногами, на старой шелковице, когда на городской площади послышались звуки выстрелов и крики (к счастью, бабушка загнала пацанов домой). Сейчас считается, что в ходе разгона демонстрации погибло около тридцати человек. Но тогда ходили слухи о сотнях и тысячах погибших – а главное, сам факт, что армия может стрелять в народ, казался диким и возмутительным, этаким образцово-показательным “преступлением режима“. В те вегетарианские времена никто и вообразить не мог, что через несколько десятилетий устрашенная демократическими властями бойня в центре Москвы не вызовет даже значительного удивления... А маленький Саша не подозревал, что через не столь уже большое время ему самому придется влезть в шкуру “стреляющего в народ”, и что этот самый народ может оказаться не таким уж белым и пушистым.
Отец, Лебедь Иван Андреевич, украинец, родом из села Терны Недригайловского района Сумской области. Здесь была смешная проблема с национальностью генерала. Та как отец был украинцем – похоже, старался этого не забывать, а мать, однако, была русской. В результате оба сына были записаны в разные народы: Александра определили в русские, его брата Алексея – в украинцы. Впоследствии, когда национальный вопрос воспалился в стране, Лебедю время от времени напоминали об этом. Генерал отвечал в своем стиле: “Значит, буду в Киеве в президенты баллотироваться – хохлы в пику москалям меня точно изберут”.
Надо сказать, что отец не был в восторге от амбиций сына, с детства мечтавшего о военной карьере. Что и неудивительно. Иван Андреевич Лебедь, посаженный в тридцать седьмом за два опоздания на работу, потом загремевший из лагеря в штрафбат,

5

штурмовавший линию Маннергейма, а потом прошедший всю Отечественную и демобилизованный в сорок седьмом, не имел никаких оснований любить армию и ее
основное занятие – войну. Впоследствии Александр Лебедь очень гордился лаврами миротворца – даже тогда, когда миротворчество оборачивалось пораженчеством.
В Новочеркасске отец после возвращения из тюрьмы работал в школе учителем труда. Владел специальностями: автослесарь, столяр, маляр, кровельщик, печник.
Скончался отец в 1978-ом году от последствий фронтовых ранений – за последние годы жизни отец Лебедя пять раз разбивал паралич.
Мать, Екатерина Григорьевна, донская казачка, всю жизнь проработала на телеграфе в Новочеркасске.
Брат, Алексей Иванович Лебедь, 1955-го рождения, служил в Афганистане, Кишиневе, Хакасии (командир 300-го парашютного десантного полка).
Супруга - Инна Александровна, в девичестве – Чиркова. Александр Лебедь познакомился с будущей женой во время работы на Новочеркасском заводе постоянных магнитов, женился на 2-ом курсе военного училища – 20-го февраля 1971-го года.
Дети: старший сын – Александр – 1972-го года рождения. Дочь – Екатерина – 1973-го года рождения. Младший сын – Иван – 1979-го года рождения. Старший сын и дочь окончили Тульский политехнический институт, младший сын суворовское училище. На первом курсе тушил пожар в бытовой комнате, но поскольку горел пластик, то получил мощное отравление, долго лечился, однако, училище закончил и поступил в академию ПВО, тем не менее, по болезни его списали. Окончил технический ВУЗ имени Баумана.


II

После окончания средней школы в 1967-ом году Александр Лебедь решил поступать в военное училище. Готовился серьезно. Нашел проспекты и выбрал летное Качинское училище. Подал заявление в военкомат, комиссию почти всю прошел легко. Остался последний врач – отоларинголог. Ждет у кабинета. Пригласили. Пожилая женщина – врач усадил его и давай расспрашивать. Вначале определила гланды, потом искривление перегородки носа, молча взяла его медицинский лист и написала: “К летному обучению не пригоден”.  Лебедь получил отказ в поступлении в училище. Однако он решил не сдаваться. Пошел в больницу, в течение двух недель ему удалили и гланды и кривую перегородку носа.
Когда Александру исполнилось 14 лет, он всерьез увлекся боксом. В спортшколе Александр подавал надежды хорошего спортсмена. Но однажды на тренировке он неудачно прыгнул через “козла”, сломал себе ключицу. Была суббота, поликлиника закрыта. Повезли его в больницу. То ли врач торопился, то медсестра была неопытная, но, осмотрев его, сказали в один голос: “До свадьбы заживет”. Повесили руку на косынку и тем ограничились. Когда через неделю ключица срослась, оказалось, что при этом она укоротилась на 3,5 сантиметра. Рука не поднималась ни наверх, ни в сторону. Пришлось ложиться на операцию, согласиться, чтобы ему снова ее ломали.

6

Когда рана зажила, пошел снова в спортшколу, а там уже секция бокса распалась. Узнал он, что в политехническом институте есть неплохая секция. Пришел и его приняли. Но позанимался, однако, недолго, его отчислили из секции, так как не учился в институте. Пришлось по подворотням тренироваться. Стал он дворовым боксером, но в соревнованиях принимал участие, знакомые тренеры выставляли, опять же, как
подающего надежды.
На каникулах, после 9-го класса, поехал он на сельхозработы в станицу Бочаевская.
Днем команда их класса играла в футбол с местными парнями. Разгромили их с двузначным счетом, расстались по-хорошему, но, как только стемнело, раздался звон разбитого стекла. Лебедь спал, но звуки кулачного боя разбудили его. Это местные ребята пришли сводить ночью счеты за проигранный утренний матч. Он вскочил и выбежал во двор в надежде помочь своим, но не успел он взмахнуть кулаком, как получил колом по лицу и потерял сознание. В результате нос своротили на сторону, но он не сильно переживал. Не девочка. Он к тому времени твердо усвоил, что мужчина должен быть чуть-чуть симпатичнее обезьяны и не смазливостью лица определяется его истинное достоинство.
После операции он снова объявился в военкомате, но ему сказали, что комиссия закончила работать, приходи на следующий день. Мать настояла сдать документы в политехнический институт – видела в нем инженера. Он сдал документы на факультет автоматики и телемеханики. Первый экзамен (математику) сдал на четверку. А потом подумал и на другие экзамены не пошел. Не прельщала его перспектива ковыряться в электронных схемах. Небо манило, высота!
Явился он в райком комсомола и попросил куда-нибудь направить на завод. С комсомольской путевкой отправился на Новочеркасский завод постоянных магнитов. Так как ему не было восемнадцати лет, то у него в отделе кадров первым делом взяли подписку, что он от своих льгот на работу в одну смену отказывается, и будет трудиться как все. Попал он на участок шлифовки магнитов. Показали ему, как шлифовать самый примитивный магнит, и он старался целую смену. К концу смены к нему подошла девушка и говорит:
- Я секретарь комсомольской организации цеха. У нас, между прочим, принято убирать за собой. Уборщицу мы не держим.
Ничего не поделаешь, пришлось ему убрать заготовки и мести пол. Девушку звали Инной, и, забегая вперед, можно сказать, что эта девушка будет его женой, за которой он ухаживал целых четыре года.
Вскоре Лебедь понял и другую науку времен застоя. Хорошо работать было невыгодно: как только заработок поднимался, приходил нормировщик и срезал расценки. Его бригадир Женя Барсков был рубаха-парень, мог чудеса творить. Вот и сотворил он “почин” - приспособление, которое позволяло шлифовать одновременно 10-15 магнитов с высокой степенью точности. Но...  им бригада пользовалась только в ночную смену, чтоб никто не видел из начальства. Сделают большой задел и потом дурака валяли в дневные смены. В коллектив он вжился сразу, сдал на разряд, но мечты своей не оставил, и ближе к лету снова стал готовиться к поступлению в училище. В военкомате заявил, что будет поступать в Качинское авиационное училище, но не прошел по такому показателю, как

7

рост сидя. На два сантиметра длиннее оказался. Итак, на Качинском училище был поставлен крест. И ему подсказали, что можно попробовать поступить учиться в Армавирское летное училище перехватчиков. Начал опять проходить медицинскую комиссию. Отоларинголог снова его остановил. На сей раз нашел затемнение гайморовых пазух и увеличение носовых раковин. Долго его лечили, носовые раковины выжигали.
Пока он по больницам скитался, снова время ушло. Так как он перед комиссией уволился
с завода, теперь пошел на работу грузчиком в центральный гастроном. Отработав год грузчиком, он в третий раз явился на медкомиссию в военкомат. Теперь он знал все тонкости осмотра врачей и легко прошел даже отоларинголога. Поехал на областную комиссию в Батайск уже спокойно, а напрасно. Хирург придрался к ключице и, как говорится, “зарезал”. Он устроил скандал, и начальник комиссии отправил  его на медицинскую комиссию в Армавир.
10-го мая 1960-го года он был уже в Армавирском училище, нашел седого подполковника – начальника медслужбы и доложил ему, в чем дело. Тот отнесся благожелательно и пригласил хирурга. Хирург заставил Лебедя приседать, ложиться, отжиматься, и вынужден был признать, хотя ключица срослась некрасиво, но противопоказаний нет. Помимо хирурга Лебедь должен был пройти в училище всю медкомиссию. Стал проходить. И тут врач отоларинголог определил наличие нескольких операций. А по приказу две любые операции и более – “к летному учению не пригоден”. И на этой комиссии ему отказали от поступления в летное училище.
Вышел он из училища ошалелый. По дороге деньги потерял. Идет голодный и злой по Армавиру и первый раз в жизни не знал, что ему делать. Добрался до Ростова, где находился его военкомат на перекладных. В военкомате к нему отнеслись сочувственно. Майор, который отправлял Лебедя на медкомиссию, его успокоил.
- Ну, что ты все летное да летное! Хочешь быть офицером; давай подберем училище не хуже летного!
Стал Лебедь листать страницы разнарядки. В танк залезть – длинный. В подводники – сам не захотел, в артиллеристы – тоже. Наконец, где-то в конце мелькнуло Рязанское высшее военное краснознаменное училище имени Ленинского комсомола – РВВДКДКУ. Решил рискнуть – все к небу ближе. Хоть не за штурвалом, так в свободном падении высоту ощущать будет. Приехал домой и рассказал отцу.
- Что ж, сынок, - сказал он, - решил – пробуй! Но знаешь, что это такое?
Лебедь честно сказал, что очень смутно все представляет.
- Неплохо было бы попробовать, а то вдруг тебе прыгать с самолета не понравится.
- Хорошо! Попробую!
Случилась оказия, и он поехал в Донской поселок, находившийся в 16 километрах от Новочеркасска, там расположился аэроклуб. Пошел на летное поле – там стоит группа парней.
- Мужики, - говорит Лебедь, - как тут у вас попрыгать можно с парашютом?
Поначалу те посмеялись, а потом отнеслись с сочувствием и показали на инструктора.
- Вон Виктор Сергеевич, иди, уговаривай его!
Инструктор – плотного телосложения, грубоватый на вид – встретил Лебедя

8

приветливо.
- Чего шляешься здесь? Прыгать захотел? Иди ты подальше – много вас тут таких ходит...
Вернулся Лебедь обратно к новым знакомым. Парни рассмеялись: они уже издали поняли реакцию инструктора.
- Беги за водкой, - посоветовал один из них, - и все уладится. Бутылки три хватит.
Притащил он аж четыре бутылки, тогда-то они копейки стоили. Инструктор покрутил головой.
- Ладно, иди парашют укладывать учись!
За день он во многом преуспел: научился укладывать парашют, прошел предпрыжковую подготовку и медицинскую комиссию.
На укладке купола у Лебедя какой-то непонятный хвост образовался. Инструктора лишний раз спрашивать не хотелось. Лебедь сложил хвост и затянул чехлом. Позже выяснилось, что интуитивно поступил правильно.
На предпрыжковой подготовке был тренажер Проничева – вышка метров десять высотой с противовесами. Надеваешь повесную систему, выпрыгиваешь, пролетаешь метра три, тебя, как следует, встряхивает, а ты зависаешь метрах в 5-6 от земли.
Инструктор командует:
- Повернись направо, повернись налево. Парашютист справа, слева, сзади.
Какое “право”, какое “лево”! Если тебе только что на пальцах объяснили, как это делается, в голове путаница, и все получается почему-то наоборот. На земле хохот. Инструктор констатирует факт:
- Баран! Земля!
Помощник отпускает рычаг, ты стремительно проваливаешься, шлепаясь об землю, и пытаешься молодецки вскочить. Противовесы в этот момент идут в обратное положение, тебя опять приподнимает и опять прикладывает к земле. Хохот. Но не обидно. Все смеются друг над другом. Все всё видят. Но каждый, попав на  тренажер, с минимальным упорством повторяет те же ошибки.
На медицинскую комиссию он пошел один – остальные прошли ее раньше.
Умудренный многочисленными “отлупями”, он с осторожной напряженностью открыл дверь медпункта. Там сидела молодая женщина и читала какую-то книгу. Он кашлянул, и только тогда она подняла голову. Узнав, в чем дело, взяла указку и показала на таблице на две самые крупные верхние буквы: ”видишь?”.
- Ясное дело, вижу! – с готовностью откликнулся Лебедь.
- Все, иди, прыгай! – И она оформила ему первый допуск в небо.
На вечер следующего дня у Лебедя были билеты в театр, и он зашел предупредить Инну, что утром будет прыгать с парашюта, а после обеда вернется и зайдет за ней. Предупредил родителей и уехал на ночь в аэроклуб, так как прыжки должны были состояться на рассвете. Он, конечно, волновался, и не мог уснуть.  Людей в казарме было много, и разговоры шли до полтретьего, пока их не подняли. Дул легкий ветерок, таяла ночная дымка, ночь повернула к утренней зорьке, когда они все степью добирались до аэродрома. АН-2 стоял готовый к вылету. На поле Лебедь увидел их инструктора и еще
несколько человек. Метеорологи воздушного простора спорили о погоде. По инструкции

9

в случае возникающих порывов ветра прыгать было нельзя. Но порывы то возникали, то исчезали. Они ждали решения их судьбы и слушали спор инструкторов. Наконец, они решили, что прыгать можно. Ощущение, когда Лебедь услышал: “Пятый корабль, на выход” – были непередаваемые. Прыжок в бездну, в неизвестность, в будущее! Лебедь
уже мысленно представлял себя курсантом Рязанского училища, прыгающим чуть ли не в
тыл врага.
“Пошел!” Лебедь как-то не очень ловко шагнул в сторону в бездну. Стремительное падение, земля – небо – самолет – толчок, и он закачался на стропах под квадратным, похожем на большой носовой платок куполом. Остальные четверо – под круглыми. Ощущения – замечательные. Но ожидание праздника всегда лучше самого праздника. Проза жизни напомнила о себе буквально через несколько секунд. Метров за 100-150 до земли Лебедь попал в порыв. Его понесло. Из предпрыжковой подготовки он уяснил себе твердо одно: “Держи ноги по сносу”. И он их держал, как ему казалось, правильно. Над  самой землей порыв стих, он по “многоопытности” своей этот момент не уловил и так, держа “уголок”, приземлился. На копчик. По закону подлости, на укатанную полевую дорогу. Удар в позвоночный столб, пред глазами замельтешили какие-то разноцветные круги и шарики, потом они исчезли, и он обнаружил себя сидящим на дороге. Парашют лежал перед ним, ни малейшего дуновения ветерка, абсолютна, до звона в ушах, тишина. Лебедь сидел на дороге, копчик дико болел, никто к нему не спешил, не бежал, все привычно решили, что паренек обалдел от счастья. Он пошевелил руками – двигались, ногами – двигались. Попробовал встать – встал. Стало веселее – с переломанными не встают. Стал собирать парашют, мутило, опять появились круги и шарики, но собрал, взвалил его на себя и, с трудом загребая ногами, прошагал отделявшие его от старта 500 метров. Свалил парашют на укладочный стол и пошел к врачу. Та же женщина, у которой он так лихо прошел медкомиссию, вынесла приговор: “Все ясно – на пятую точку сел. Давайте его в больницу”.
Выгнали старенький бортовой ГАЗ-51, но Лебедь в него залезть не мог. Кое-как его загрузили и не спеша повезли в аэроклуб. Он стоял в кузове, опершись руками о кабину.
Дальше все было смешно, если бы не было так больно. Позвонили в “Скорую помощь”, сказав сгоряча, что парашютист разбился. А он уже не может ни лежать, ни стоять, ни сидеть. Боль начала его одолевать все больше и больше. В ушах звон, голова кружится. Когда прибыла реанимационная машина, он уже плохо соображал, что происходит. Стоял, облокотившись о забор. Врач “скорой” первым делом интересовался, где разбившийся парашютист, и когда показали на Лебедя, стоящего у забора, то посыпалась отборная брань. Врача по-хорошему понять можно. “Скорая” по городу-то расторопностью не отличалась, а здесь не поселок, за 16 километров от города, за 15 минут прилетела не какая-нибудь там древняя карета, а достаточно оборудованная реанимационная машина. Лебедя предельно грубо, как чурбан, уложили на носилки в машину и повезли в больницу Октябрьского поселка Новочеркасска. Оказалось не только перелом копчика в трех местах, но еще разрыв сухожилий на левой руке.
Привели его в палату, только тут он почувствовал, что уже более суток не спал. Матрас на кровати показался единственным выходом из всех бед. Однако матрас
вытащили из-под него и его положили на деревянный щит, накрытый войлоком. Ему

10

четко объяснили: Перелом! И не вздумай вставать, а то будет плохо! Пришлось ему подчиниться, и он тут же уснул. Очнулся он утром и поймал себя на мысли, что пошли вторые сутки, как он исчез из дома, там наверняка не знают, что и думать. Поднявшись кое-как со своего настила и попросив пижаму, поковылял в коридор в поисках телефона.
Зрелище было не из веселых. Его отловили и. забрав пижаму, уложили на щит, строго
предупредив соседей по палате:
- Кто даст ему пижаму, будет безвылазно сидеть с ним в палате.
Рядом с ним лежал пожилой мужчина с рукой, перерезанной на пилораме. Лебедь кое-как уговорил его позвонить. Тот согласился. После его звонка, прямо вскоре, приехала перепуганная мать, которая вначале даже говорить не могла. Оказывается, мужик его
матери сказал следующее по трубке:
- Екатерина Григорьевна?
- Да.
- У вас есть сын?
- Да.
- На прыжки уезжал?
- Да.
- Ну, он разбился.
Долгое молчание его матери. Конец разговора:
- Да вы не беспокойтесь, он еще живой. – И положил трубку.
Так вместо подготовки к поступлению в училище, Лебедь до 25-го июня провалялся на больничной койке. Ко всему еще и что-то случилось с походкой. Он начал загребать ногами – косолапить. Пришлось ему учиться ходить заново.
Через несколько дней пришел ему вызов из училища. Но в то, что он уезжает всерьез и надолго, в семье уже никто не верил. Кроме его попыток вырваться в летное училище, он еще и два раза уходил в армию. Первый раз осенью 1968-го года ему устроили пышные проводы, праздничный обед, после которого он с шумной компанией и песнями добрался до военкомата. Прибыл к майору, начальнику отделения, с документами, а тот глянул и ошарашил его:
- Ваша группа оставлена до особого распоряжения. Ждите!
Так он ждал до весны. Вторую повестку получил в мае 1969-го года. Но... вместо армии попал в больницу. Но уже теперь не только отец, но и мать, и брат были уверены, что как уедет, так и назад приедет. А поэтому он уезжал без особой суеты и на лицах своих родителей четко читал: “Давай-давай, отдохни пока в больнице, съезди в Рязань погляди, все равно скоро вернешься”.
Приехал он в Рязань, добрался до училища. Народу там уже собралось много. В войсковом приемнике к нему отнеслись холодно и сразу предупредили:
- Завтра на медкомиссию, а затем с прошедшими медкомиссию будет беседа.
Вначале это не понравилось Лебедю, боялся медкомиссию, но решил бороться до конца.
Утром начал сразу с хирурга. Определил сам для себя, что если его пройдет, то там дальше черт не страшен. И тут фортуна первый раз повернулась к нему не задом. В
кабинете хирурга восседал молодой лейтенант - двухгодичник, которому на абитуриентов

11

было глубоко наплевать. Он с серьезным видом потребовал от десятерых здоровых парней снять трусы, что вызвало хихиканье, и спросил:
- Грыжи ни у кого нет?
Услышав, что нет, всех признал годными к службе.
Дальше Лебедь пошел спокойно. От кабинета к кабинету росла у Лебедя
уверенность, да и наглеть он начал. Двери последних кабинетов открывал, что называется, ногой. Какова же была его радость, когда, наконец-то, на третий год он получил эту злополучную подпись ” Здоров. Годен”. Но радовался недолго. Его как холодной водой окатило – что сразу нужно сдавать экзамены, а он уже два года не брался за книгу. Он верил разного рода сказкам, что главное медкомиссию в училище пройти, а там, будь ты
баран бараном, возьмут. Он верил. Сдуру теперь казавшиеся далекими и несбыточными экзамены, грозно надвинулись на него. Конкурс почти 6 человек на место. Ребята преимущественно крепкие, рослые, боевые. Первым в шестерке стать непросто. Он стал в темпе вспоминать, чему его учили в школе. Заодно и то, чему не учили, тоже. Поэтому он на первых же экзаменах по письменной математике получил именно двойку.
На экзамене всем раздали по два листа, в углу штамп “Учебный отдел”. Объявили задание по вариантам. Два примера и задача – геометрия с применением тригонометрии. Примеры Лебедь решил почти мгновенно, и геометрическая часть задачи как-то сама собой высветилась, а дальше заклинило. Вспоминал формулу, какую нужно было применить, чтобы получить ответ, но вспомнить не смог.
Промучившись еще минут 10, Лебедь пришел к окончательному выводу, что формулы ему не вспомнить, расписал на словах, что надо подставить в задачу, и какой должен получиться ответ, и устало выпрямился.
Когда Иван Иванович принимал от очередного абитуриента работу по экзамену, юноша заднего ряда попросил впереди сидящего Лебедя формулу. Лебедь, не задумываясь, взял и на втором листе, на котором был штамп “учебный отдел” написал формулу и из-под руки начал подавать соседу сзади.
Иван Иванович заметил эту передачу. Подошел, забрал шпаргалку у соседа, затем взял экзаменационный лист с решенными задачами у Лебедя и красным карандашом нарисовал размашистую двойку.
Лебедю крыть было нечем. Здесь до него начало доходить, что он, кажется, приплыл... И ему не хотелось в это верить. Поздно! Иван Иванович наставил на него очки.
- Вы готовы?
- Готов! – он вложил в это слово совершенно другой смысл.
- Одевайтесь, и прошу вас, - ласковым голосом указал на дверь.
- Он знал, что определяющее значение в экзамене играла задача. Ее он не решил, значит, это двойка.
Пришел в казарму, отрешенно собрал чемодан, совеем уже, было, пошел к выходу, да остановила дурацкая мысль: “пусть меня официально выгонят. Основания для надежды – никакие. Какие уж тут надежды! Но – пускай выгонят”.
На следующий день войсковой приемник был построен. Зачитали список тех, кто получил двойку, большой список, так что приемник поредел почти вдвое. Лебедя в списке
не было. Он не поверил своим ушам, хотел, было, подойти, уточнить, но остановился.

12

Пойдешь, спросишь, а тебе в ответ: “Извини, браток, пропустили. Есть, есть ты в списке”. Нет, извините, не зачитали, значит, ему нужно готовиться к очередному экзамену – физике.
Настроение – лучше не бывает. Не зачитали, значит, произошло что-то такое
неведомое ему, и в его пользу.
Подошел день экзамена. Экзамен принимал также начальник кафедры, только физики.
Достался Лебедю билет, как билет: разложение сил методом параллелограмма, второй закон Фарадея и задача. Задачу он сразу решил, параллелограммов с вьющимися вокруг них векторами тоже нарисовал несколько, а со вторым законом опять заминка.
Отследив момент, когда кто-то отвечал начальнику кафедры, Лебедь пошел отвечать его ассистенту, Клавдии Ивановне. Клавдия Ивановна сразу установила, что задача решена неизвестным науке методом, но ответ правильный, претензий нет. С параллелограммами они с ней тоже не без некоторых трудностей, но разобрались. Разбиралась преимущественно она, а Лебедь поддакивал. Дошли до второго закона Фарадея, Лебедь перевернул лист. Клавдия Ивановна внимательно осмотрела его писанину и почему-то шепотом спросила:
- Это что такое?
Чтобы соблюсти конспирацию, он тоже шепотом, но довольно-таки нахально ответил:
- Второй закон Фарадея, как я понимаю...
А на обратной стороне листа были только несколько вариантов расположения букв “а”, “х”, “ц”.
- Ну, идите, - сказала Клавдия Ивановна, но уже в полный голос.
Лебедь ушел удрученный. Опять, похоже, на два балла, но теперь уже за наглость.
Назавтра построение, черный список, из оставшихся “улетело” еще примерно треть, а Лебедь опять уцелел. К сочинению он даже готовиться не стал – никаких проблем. Учительница русского языка и литературы в школе – Людмила Ивановна – участник Великой Отечественной войны, вдова офицера – человеком была очень суровым и требовательным. Высокая, худощавая, всегда очень строго одетая, она была беспощадная. Своей не знающей компромиссов требовательностью она вбила в учеников русский язык столь крепко, что у Лебедя до сих пор сохранился инстинкт: если где не хватает запятой, он ее сразу ставит – от греха. Учительницей она была замечательной, но поняли ученики это позже, когда ветер в ушах отсвистел, а тогда злились на нее, дулись, за глаза Пышкой дразнили.
Итак, сочинение - отлично.
Очередной экзамен – устная математика. Принимал снова тот же начальник кафедры Иван Иванович. Достался Лебедю билет про логарифмы, а он их почему-то любил, как простые, так и десятичные. Он готов был отвечать сразу, с лету, без всяких запинаний. Тут Лебедь совершил грубую тактическую ошибку. Он полез отвечать без подготовки. Комиссия во главе с Иваном Ивановичем блестящие логарифмические выкладки выслушала довольно рассеянно, и начали ему задавать дополнительные
вопросы, к логарифмам никакого отношения не имеющие. Начал плавать и в результате

13

получил оценку хорошо.
На мандатной комиссии выяснилось, что Клавдия Ивановна на экзамене по физике поставила ему тройку. Слово взял Иван Иванович, сказал, что при рассмотрении результатов письменной работы установлено: ответ на экзамене Лебедь дал полный и
правильный, и если бы не шпаргалка, то о двойке и речи быть не могло. Поэтому, он,
Иван Иванович, ходатайствует перед мандатной комиссией о зачислении Лебедя в училище условно. Члены мандатной комиссии полистали его личное дело. Два года работы, да и товарищам и не в бесспорной форме, но помогал. В решении мандатной комиссии появилась запись: “Зачислить условно”.


III

Первая реакция Лебедя после мандатной комиссии была шоковой. Он, как пьяный, шел по территории училища, ничего не соображая от счастья. По всем злым стечениям обстоятельств он не должен был стать курсантом, но, тем не менее; сдал экзамены, выжил и поступил.
В казарме он взял лист бумаги и написал домой письмо, сообщил, что он зачислен в училище.
В течение суток курсантов переодели в военную форму, и он впервые ощутил на своих плечах погоны – признаке солдата, которым Лебедю только предстояло стать.
В конце лета роту курсантов, в которой находился Лебедь, подняли по тревоге, экипировали по полной боевой выкладке, и курсанты пешком прошли пять с половиной километров от училища до пристани на Оке. Там курсантов усадили в видавший виды речной трамвай под номером 13, и курсанты в течение трех часов в нем добирались до летного лагеря, созерцая проплывающие мимо поля и деревни. Высадили их в пустынном низком месте напротив высокого берега села Кузьминское. Огляделись вокруг – пусто. Узнали, что до лагеря еще пять километров. Для бывалого солдата – это не расстояние, а для молодых курсантов, которые впервые надели сапоги, да еще не научившихся заворачивать ноги в портянки, это расстояние стало адом, ноги, естественно, были сбиты, и на финише колонна представляла жалкое зрелище – доплелись на последнем дыхании.
Лагерь училища располагался в красивом сосновом лесу и был совсем небольшой: несколько одноэтажных дач, где жили офицеры, пять деревянных казарм для постоянного состава батальона обеспечения учебного процесса. Курсанты жили в палатках и гордились этим, считая дурным тоном располагаться в казармах. Палатки вносили в их жизнь некоторую романтику.
На другое утро, несмотря на сбитые ноги и совсем не боевое настроение, все были подняты, и началась учеба. Учили их жестко, сурово, но никакой дедовщины, хотя рядом находились две роты третьего курса, не было.
Трудно, а порой и очень трудно, проходили первые полтора-два месяца, но это был самый важный период в становлении человека, пришедшего в армию. Либо он сумеет
преодолеть себя и станет солдатом, либо так и останется “чудом” и недоразумением в

14

армейской жизни.
Ротой, в которую был зачислен Лебедь, командовал старший лейтенант Плетнев. Он был для курсантов эталоном офицера: всегда подтянутый, щеголеватый, в хромовых сапогах с наглаженными голенищами. Смотрел же он на своих подчиненных, как смотрит мастер на глину, когда начинает лепить сосуд.
Пешком рота не ходила: или строевым шагом, или бегом. Физическая подготовка в лагере занимала основное время.
Все курсанты с восторгом смотрели, как этот невысокого роста офицер мог подойти к перекладине в кителе (или даже в шинели), и спокойно выполнить весь комплекс упражнений, необходимых на сдачу военно-спортивного комплекса (ВСК) первой степени, не слезая. А это было для курсантов немало, восемь раз подъем переворотом, пять раз выход силой на одну или две руки, одиннадцать раз поднести ноги к перекладине. А у многих курсантов даже в трусах не получалось. Подойдет Плетнев, посмотрит на курсантские потуги, и сам все продемонстрирует. А потом, спрыгнув с перекладины, спокойно скажет:
- Кто повторит за мной – получит отпуск.
Хотя курсантам отпуск не положен, но, видимо, командир был уверен, что таких не найдется.
Курсанты роты своего командира называли любовно – наш Плетнев. Если Плетнев сказал, то нужно выполнять беспрекословно.
Бегал Плетнев отлично на любые дистанции,  а за ним тянулась рота, стараясь не отставать. А вечером падали и засыпали замертво.
Решил командир освоить километровую дистанцию по лесной дороге. Сачковать было невозможно. Слева и справа от дороги – сосны с густым подлеском. Старт и финиш на расстоянии туда и обратно по 500 метров. Но что это были за метры для новых яловых сапог? Лучшие бегуны роты Некрылов и Крымский пробежали первый раз на тройку, остальные на двойку. Десятка полтора курсантов вообще добежать не смогли. Дорога была усыпана песком, ноги разъезжались.
После первого финиша Плетнев сказал все, что думал о курсантах. Ругался матом он исключительно редко, только тогда, когда кто-то очень сильно доводил его. Свою речь он выстраивал так, что курсантам хотелось его слушать, несмотря на самые нелицеприятные истины. Говорить он умел долго, со вкусом, и всегда без бумажек.
Слушая его, рота всегда стояла, не шелохнувшись. Слышно было, если муха пролетит. После таких чисток курсантам не надо было никаких дополнительных объяснений. Сами курсанты старались сделать так, чтобы командир был доволен.
О первом прыжке с парашютом в училище нужно сказать, что после неудачной попытки освоить наскоком парашютное дело, еще на гражданке, у Лебедя появилась боязнь земли. Он боялся не прыжка, не полета в воздухе, а именно приземления. В конце сентября, когда закончилась теоретическая подготовка, командир роты объявил, что теперь переходим к практике. Рано утром роту подняли по тревоге. Плетнев отдал команду:
- Хромые и немощные отправляются на склад парашютно-десантного имущества
для загрузки парашютов.

15

Рота без парашютов должна была добираться до парашютодрома. По дороге несколько раз рота развертывалась в боевой порядок, отражала атаку мнимого противника. По прямой до парашютодрома три километра, но рота пробежала по кругу и вдвое больше.
Поскольку первый прыжок положено было совершать без оружия, то курсанты свое оружие сложили на поле и сдали под охрану. Надели парашюты типа Д-1-8, в
просторечии именуемое “Дубом”. Такое название они получили из-за того, что были громоздкими, тяжелыми, один перкалевый купол весил 16 килограммов да плюс еще семь килограммов запасной парашют.
На поле стояла готовая к взлету эскадрилья Ан-2. В самолет садились по девять парашютистов и десятый выпускающий. Все это время, когда готовился, прыгал и летел, Лебедя мучило одно тревожащее чувство – чувство земли. Он не думал о прыжке, не сомневался, что парашют откроется, Д-1-8 при принудительном раскрытии предельно надежный парашют, хотя неуправляем, и приземлиться можно было только там, куда занесет. В голове у Лебедя жила уже только одна мысль: как он приземлится? Ему казалось, что опять должно произойти что-то непредвиденное. Совершенно спокойно, почти автоматически он толкнул левой ногой и прыгнул в рассветную осеннюю прохладу. Чем ближе был к земле, тем больше страх. Повезло. Он приземлился на сухое, слегка кочковатое, очень мягкое и удивительно уютное, как ему показалось, болото. Психологический барьер исчез как-то очень просто и ненавязчиво.
В этот лагерный сбор на третьем курсе училища случилось ЧП. Во время огневой подготовки пропал пистолет Макарова. Сутки весь батальон искал исчезнувшее оружие: прочесывали лес километр за километром. Нашелся пистолет в лагере. Кто-то, испугавшись, подкинул его в бочок для окурков, в курилке. Комбат, подполковник А.С. Карпов, чтобы объяснить доходчиво, что воровать оружие нехорошо, принял решение: всему третьему курсу совершить марш-бросок “по полной боевой” по маршруту Сельцы (учебный лагерь) – Рязань, через Ульевую, что означало ни много; ни мало – 70 километров. Заодно для профилактики комбат подумал, что и первый курс, который в это время был в лагере, пускай тоже совершит марш-бросок.
Марш-бросок подразумевал преодоление “зоны заражения”, то есть нужно было бежать час пути в ОЗК (общевойсковой защитный комплект). Если для третьего курса это было делом привычным, то для первого курса, первогодков, задача на пределе возможного. За сутки курс преодолел 70 километров пути. Финишировали под Рязанью. Оставшиеся три километра уже шли, но так, что два крайних поддерживали среднего.
После осенней физической подготовки курсанты попали в совершенно иной мир. Начинались лекции. Курсанты сидели в теплых классах и вспоминали как о чем-то далеком – об осеннем лагере. Курсанты вспоминали о тех, кто сломался на первых физических испытаниях, и где-то даже жалели их, ощущая гордость, что прошли, выдержали и дошли до спокойной училищной жизни. Хотя это спокойствие тоже относительное. Как только выпадал снег, курсанты начинали тренироваться ходить на лыжах. Согласно учебному плану рота в среднем раз в два месяца выходила на учебный центр на 2-3 недели. Как некогда Николай I провел прямую линию, по которой
построили первую железную дорогу Петербург – Москва, так ротный брал линейку и

16

наносил по прямой на карте маршрут движения роты от училища до лагеря. На определенный отрезок пути один из курсантов назначался командиром роты. Ему вручалась карта, компас и... единоначалие. Никто не подсказывал – это было обязательным условием. На ведущего роту курсанта возлагалась полная ответственность. Если путал – рота наматывала лишние километры, а такой незадачливый “ротный” спиной чувствовал “теплые” и “участливые” взгляды своих подчиненных. Так у курсантов вырабатывали чувство ответственности.


IV

В конце первого курса учебы Лебедя в училище приехал командующий Воздушно-десантными войсками генерал армии Василий Филиппович Маргелов, создатель ВДВ, Герой Советского Союза, прошедший всю финскую и всю Отечественную войну, человек орлиного племени, живший по принципу: “Нет задач невыполнимых” и сумевший сделать этот принцип девизом Воздушно-десантных войск, он - живая легенда. Для курсантов это было явление Христа народу, когда дверь спортзала открыл 60-летний генерал и командир взвода лейтенант Н.В. Герлати, подал команду и доложил: “Товарищ  командующий, с курсантами 3-го взвода 1-ой роты проводятся занятия по физической подготовке. Командир взвода...” Курсанты онемели и стояли, не шелохнувшись, переживая сошествие Бога на землю.
Командующий обвел всех отеческим взглядом и спокойно сказал:
- Первый курс! Что можете, сынки?
Командир взвода начал докладывать...
- А через коня можете? – последовал вопрос.
С конем, честно говоря, дело обстояло неважно, половина еще не освоила, как следует, но ударить лицом в грязь было невозможно, и все в один голос сказали, что можем. Поставили коня и три лучших курсанта благополучно через него перелетели. Лебедь был четвертым, но прыгнуть не успел. Маргелов вдруг спросил: “А как насчет сальто через коня?” Это курсанты вообще никогда не пробовали, но также дружно ответили, что могут.
Развернули коня поперек, установили подкидной матик. Двое перепрыгнули и благополучно совершили сальто. Настала очередь Лебедя. Все его мысли были сконцентрированы на одном: “Он никогда не делал сальто через коня, но отступать нельзя”. Он разогнался и прыгнул. Хорошо помнил, как сделал одно сальто и начал крутить второе, но тут помешал пол – удар был такой сильный, что он потерял сознание. Очнулся в госпитале с сотрясением мозга. Так окончилась его первая встреча с командующим ВДВ
На втором курсе Плетнев покинул роту. Получив звание капитана, он ушел в войска. Сменил его капитан А.И. Ильин. Правда, пробыл он недолго. А.И. Ильин хорошо знал английский язык, и его забрали командовать 9-ой ротой спецназа. Ильина сменил капитан В.М. Зайцев. Зайцев был военным корреспондентом окружной газеты,

17

подготовил план “эпохального” романа о ВДВ и с целью ”проникновения в образы” попросил командующего дать ему возможность командовать ротой. В Фергане ему дали роту в 105-ой дивизии. За 2-3 месяца он развалил все, что было можно, и его “выдвинули” на курсантскую роту, полагая, что здесь он принесет меньше вреда. Был он среднего роста, тридцати лет и абсолютно лысый, как шар. Человек с задатками крайне скверного администратора, он как нельзя лучше напоминал одного из героев известного
произведения Салтыкова-Щедрина (История города Глупова), а именно Органчика, уяснившего общее, расхожие фразы и примитивные команды. Восемь месяцев он терзал роту. Лебедь к тому времени был заместитель командира взвода, старшим сержантом. Несмотря на свой опыт и дисциплинированность, Лебедь заработал от Зайцева в общей сложности 23 суток ареста, хотя не отсидел ни одного дня. Зная, что можно наказывать курсантов арестом, Зайцев налево и направо раздавал сутки арестов, но, в конечном счете, никто не сидел, так как у командира роты не хватало воли претворить объявленное взыскание в жизнь. А получить сутки можно было ни за что, ни за кого! Как-то Лебедь зашел в канцелярию и стал докладывать о занятиях, а Зайцев без перехода вдруг говорит:
- А почему вы вчера стояли у КПП?
Оторопев, отвечает:
- Мать приезжала.
- А кто вас туда отпускал?
- Никто! Я ведь за КПП не выходил!
- Так вы пререкаетесь?
- Ну, если вы считаете мой ответ пререканием, то пусть будет так!
- Отлично! Тогда пять суток ареста.
И такие бессмысленные, нудные и никчемные беседы длились постоянно, и казалось, не будет этому ни конца, ни края. В конечном итоге книги Зайцев никакой не написал и с роты его сняли.
Иногда курсантам приходилось экспериментировать и с преподавателем. Английский язык во взводе преподавал Г.И. Федоров – низкорослый, кривоногий человек со скверным характером. Во время занятий он не произносил ни единого слова по-русски. У него легко, в течение 45 минут можно было получить 5-7 двоек, а это было чревато оставлением без увольнения, лишением отпуска да еще промыванием мозгов на комсомольском и партийном собрании. С этим как-то необходимо было бороться. Стали у преподавателя искать слабости и нашли целых три: бокс, шахматы и значки с названием городов.
В боксе у Лебедя успехи были неплохие. На втором курсе учебы на соревнованиях он выбил за канат соперника и под рев публики вышел в полуфинал соревнования. В первом ряду зрителей сидел Г.И. Федоров и страстно болел.
На другой день была суббота. И первым часом английский. В присущей ему манере Федоров вбежал вприпрыжку в класс, заслушав доклад дежурного, и лаконично объявил: “ Квиз”, что в переводе на русский означало диктант. К диктанту Лебедь был, естественно, не готов. Он об этом честно сказал Федорову. Но тот из уважения к Лебедю ответил по-русски:
- Пиши!

18

- Я не буду писать, я не готов!
- Пиши!
- Есть! – ответил тот.
Взял лист бумаги и написал: “Старший сержант Лебедь” и сдал чистый лист.
Когда он получил лист обратно, то обнаружил на нем следующие расчеты: “За сегодняшний диктант – кол. За вчерашний бой – отлично. Единица плюс пять – равняется
шесть. Делим на два – получим три. Вводим коэффициент два. Три плюс два равняется пять. Браво!”
С шахматами у Лебедя тоже получалось неплохо. Федоров заходил в класс, а на подоконнике, как бы случайно, лежали шахматы. Вид шахматной доски Федоров выдерживал не более пяти минут. Он ставил взводу задачу: от сих до сих читать, от сих до сих переводить, и отдавал Лебедю команду по-английски: Расставляй!”. Играл Лебедь сильнее его и при серьезном подходе мог легко обыграть, но тактика была иной. Первую партию Лебедь выиграл. Вторую проиграл. Естественно, нужно было играть контрольную. Обычно на этом месте урок заканчивался. Взвод задышал.
Научились курсанты использовать и третью страсть Федорова – значки. Все ярко выраженные остолопы, потеряв всякую надежду соответствовать предъявленным Федоровым требованиям в познании английского языка, всю свою энергию, пыл и жар души направляли на поиски значков. Естественно, при официальной сдаче экзамена получали двойку и дальше шли на индивидуальную пересдачу, заложив в кармане носимый запас, если не знаний, то предметов, способствовавших их положительной оценке. Здесь тоже была своя тактика. Представившись, обладатель кармана ненавязчиво звякал значком. Услышав знакомый звук, Федоров настораживался:
- Что это у тебя?
- Да, вот, значок!
- Ну-ка, покажи! Так, так, так, - говорит он, - это ерунда, это – тоже, ага, вот – Псков! Это уже другое дело! Тебе тройки хватит?
Большинство удовлетворялось вожделенными тройками, но отдельные, наиболее нахальные обладатели карманных коллекций, начинали канючить:
- Товарищ капитан, я по всем предметам, кроме английского, отличник. Командир роты сказал, что если трояк получу – в отпуск не отпустит.
И из второго кармана курсант при этом достает увесистую жменю значков. Глаза у Федорова разбегались, и он, махая рукой, говорил: ”Ну. Хорошо. Иди. Пусть будет четыре. И скажи командиру роты, чтобы тебя отпустил”.


V

Зимой на втором курсе учебы Лебедь женился. Собрался летом, но из-за материальных затруднений пришлось отложить на полгода. Его женитьбе предшествовал один забавный эпизод. По существовавшим законам нужно было за месяц до росписи подать заявление. Командир роты Н.В. Плетнев отпустил Лебедя для этой цели на три дня. Выехал в субботу вечером и в воскресенье был дома. Думал: в понедельник подадим
19

заявление, а вторник останется на обратную дорогу. Но в понедельник во Дворце бракосочетаний был выходной. Лебедь оказался в тяжелом положении, и он нашел выход. Аэрофлот. Ему взяли билет на рейс Ростов – Москва. Из Москвы до Рязани на поезде ехать было три часа – он успевал вернуться в училище к сроку. Во вторник утром заявление, наконец-то, они подали. Лебедь самый не впечатлительный человек, но волновался очень здорово, целую ночь не мог заснуть. Во вторник Инна проводила его в ростовский аэропорт. Когда он сел в самолет и почувствовал расслабление; одолела его страшная сонливость. Он проспал все два часа полета, но не только не пришел в себя, но его еще больше разморило. В Москве, в которую он попал впервые, он шел буквально “на автопилоте”. Из аэропорта до города добирался на автобусе. Начало вечереть. Выйдя из автобуса, видит: через дорогу светится буква “М”, значит, он шел верно – впереди метро. По провинциальной своей простоте пошел к нему напрямую, как в каком-то полусне слышал скрежет тормозов, свистки. Перед ним вырос младший лейтенант милиции и не очень навязчиво стал обнюхивать на предмет наличия алкоголя. Убедившись, что тот не пьян, сделал вежливое внушение, что переходить улицу в неположенном месте чревато тяжелыми последствиями, и указал на пешеходный переход. Однако ни визг тормозов, ни свистки, ни милицейская проповедь из состояния “автопилота” его не вывели. В метро Лебедь попал в общий поток, и, когда неожиданно на эскалаторе скользнула нога, он потерял равновесие, и, пытаясь устоять, кого-то существенно ”заехал” чемоданом.
15-го февраля Лебедя отпустили в отпуск. 20-го февраля 1971-го года он женился. Свадьба получилась искренняя и веселая. Его пришли поздравить все одноклассники. Им это было в диковинку: Лебедь первым из класса становился женатым человеком. С женой ему повезло: она у него одна-единственная и на всю жизнь. У них родилось трое детей, но чувства к жене у Лебедя не остывали, как была любимой лебедушкой, так и осталась. Время их не подточило и не изменило чувств.
Двенадцать дней отпуска пролетели быстро, нужно было возвращаться в училище. Началась их первая разлука. Но на семейном совете решили поменять квартиру тещи на Рязань. К лету Лебедь уже жил в Рязани и почти в своей квартире.
Больше второй курс учебы ничем знаменательным не был отмечен, если не считать, что получил единственную тройку по предмету, который любил, знал и стремился знать еще лучше. Тройка эта была единственной в его дипломе. Экзамен за второй курс по огневой подготовке проводился на общевойсковом стрельбище в Сельцах, там же выполняли упражнения контрольных стрельб и всевозможных нормативов. Лебедь, как заместитель командира взвода, представлял взвод на экзамене. Преподаватель  подполковник Филиппов усадил первых четверых человек и объявил: “Кто идет отвечать без подготовки, ставлю на балл выше”. Огневую подготовку Лебедь любил и знал, решил идти отвечать без подготовки. Достался ему простой билет. Первый вопрос – взаимодействие частей и механизмов автомата при производстве одиночного выстрела. Второй – устройство выстрела ПГ-7В. Третий – задача на определение дальности прямого выстрела из пулемета. Преподаватель дал минуту на сосредоточение. По первым двум вопросам он ответ продумал устно, а задачу набросал на листе бумаги и получил ответ. Начал отвечать на первый вопрос – Филиппов ставит с плюсом четверку, второй – “отлично”. Посмотрел решение задачи на бумаге и говорит: “Не правильно”. Лебедь

20

пересчитал задачу, тот же результат: одна пропорция, один ответ. Лебедь второй раз настоял, что решение верно. Преподаватель посоветовал подумать. Время подоспело отвечать очередному курсанту. Филиппов дал время еще раз перепроверить задачу. На столе лежало лекало. С его помощью Лебедь изобразил траекторию, разноцветными карандашами нанес все то же самое, что и первоначально, только красиво и аккуратно. Подает Филиппову, тот говорит: “Теперь другое дело!”. Тут Лебедь взбесился. За нетактичное поведение Филиппов выставил Лебедя и поставил “неудовлетворительно”. При подведении итогов преподаватель, командир роты, командир взвода оценили его ответ без подготовки высоко, но осудили его бестактность. Был найден компромисс – ему поставили тройку.
Подполковник Филиппов был фронтовик, имел два тяжелых ранения, поэтому зла на него Лебедь не держал. Да и вскоре после этого экзамена он уволился.
На третьем курсе была ровная напряженная учеба, Лебедь уже более двух лет находился на должности заместителя командира взвода. Научился командовать и разговаривать с людьми.


VI

В конце третьего курса учебы командовать взводом, где замом был Лебедь, приехал из Прибалтики лейтенант Павел Грачев. Через месяц он сменил Зайцева. В то время Грачев был полной противоположностью Зайцева. Вновь в короткие сроки рота вернулась к системе заложенной еще Плетневым. Грачев, мастер спорта по лыжам, подтянутый и строгий офицер, умел увлечь за собой курсантов. В роте ожила спортивная жизнь, возродился дух соревновательности. Настало время стажировки, на нее курсанты уезжали внутренне удовлетворенные закончившейся учебой.
На стажировку роту направили в 345-ый парашютно-десантный полк, находившийся в Фергане, который входил в состав 105-ой воздушно-десантной дивизии. Замысел командования училища был прост: сразу окунуть курсантов в бурную армейскую жизнь, приурочив их появление в части к полковым учениям. По замыслу полк должен был десантироваться в Казахстане под населенный пункт Ум-Табе. Поскольку в учении участвовал один полк, вся рота курсантов вошла в него целиком, и стажеры попали на какие угодно должности. Все зависело от фантазии командования. Лебедь стажировался на должности заместителя начальника штаба батальона. При этом же начальник штаба, товарищ Лебедя сержант Л. Аршинов, числился помощником.
Командиром батальона, где Лебедь стажировался, был майор В.А. Данильченко, сапер по образованию, человек рослый, разносторонне подготовленный, с оком зорким и всевидящим, но языком ядовито-насмешливым. За месяц стажировки Данильченко четко объяснил курсантам, что представляет собою служба в войсках, подкрепив массой практических примеров. Учил комбат здорово. Один недостаток, его примеры трудно поддавались литературной обработке.
В ходе подготовки к учениям курсанты совершили по два тренировочных прыжка. Причем, когда в первый раз увидели площадку приземления, у всех без исключения глаза
21

на лоб полезли: каменистая, твердая, как бетон, поверхность была густо устелена мелкими камнями, камни величиной с кулак и более собраны в кучу.
- И это вы сюда прыгните?
- Да, а что?
Действительно, приноровившись, даже ногу никто не подвернул. Прыгали с самолета Ан-12 в два потока в рамку. Теория предусматривает отделение парашютистов в
шахматном порядке, что должно гарантировать безопасность, а практика показала, что, начиная с 5-6 пары, порядок отделения нарушался, в результате некоторые индивидуумы приземлялись, имея на лице явные следы соприкосновения с сапогом ближнего своего из соседнего потока.
В день, предшествующий учению, Данильченко принес бархатное знамя с бахромой размером 1,5 ; 1 метр с вышитым портретом Ленина. Вручил Лебедю этот стяг и определил задачу: “Ворвемся на высоту – водрузишь!”.
Лебедь проявил совершенно неуместную инициативу: “А древко? Что, я его в руках держать буду?”.
– Молодец, - похвалил комбат, - соображаешь. Иди в саперную роту, я ею раньше командовал и возьми щуп, он заменит древко.
Взял Лебедь этот щуп с отметками по три отрезка по 50  сантиметров каждое и вторую пустую сумку от противогаза, в которую и упаковал знамя, а “колена”  пришлось примостить в сапоги: никуда они больше не лезли. Прихватил собой и бинт. Решил: если с этими чертовыми “коленами” при прыжке поломаю ноги, так хоть их использую в качестве шин.
Подняли полк затемно. Весь он вышел к аэродрому, где стояло более сорока Ан-12. Когда уже сидели в самолетах, прибежал выпускающий и раздал по рядам по четвертушке хлеба и куску жирной колбасы. Все голодные – сразу накинулись и съели. Впереди Лебедя сидели командир роты и два связиста с радиостанциями. Летать предстояло 2,5 часа.
В салоне был тяжелый воздух: отдавало керосином. Согласно расчету на десантирование, в самолете на 2/3 оказались молодые солдаты. Как выяснилось несколько позже, “букет” получился совершенно замечательный: жирная колбаса, керосин, волнение и неопытность. Результат не заставил себя ждать. По прошествии  часа народ стал суетиться и звать бортмеханика, прося принести ведро. Началась “тошниловка”.  Бортмеханик, наобещав всяких кар земных и небесных, принес ведро. Правда, оно было высокое и узкое, и самый нетерпеливый первый его схвативший, не попал в горлышко. К парам керосина добавился запах рвоты и пошла цепная реакция. Техник понял безнадежность ситуации, смирился. Зелено-бледные лица, специфические остатки колбасы на полу, соответствующие “ароматы” еще полчаса донимали летящих. Наконец, открылась рампа, и Лебедь с наслаждением оставил самолет! Как это здорово – голубое небо и очень много свежего воздуха. Воистину, что имеем – не храним.
Ко всему выяснилось, что задача батальону была изменена. На предполагаемую высоту самолет не попал: кругом, насколько хватало глаз, расстилалась песчаная каменная пустыня с редкими кустарниками верблюжьей колючки. Ноги Лебедь не переломал, но и знамя водружать было некуда, и он все учения протаскался с ним.
Хотя измененную в ходе учения, но задачу батальон выполнил успешно.

22

Десантники должны были совершить по жаркой пустыне 20-километровый марш. Вода в их фляжках иссякла, использовали воду из колодцев, бросая в нее специальные таблетки пантоцида, с помощью которых вода в течение 20 минут была пригодная для питья. Правда, в одном колодце оказалась дохлая собака. Врач объявил, что эту воду пить нельзя и все с ним согласились.
Все были на пределе. Лебедь на себе в полной мере испытал, что такое настоящая
жажда. Когда к десантникам подошла цистерна с водой, люди кинулись к ней, началась
давка, вода лилась на землю, но никто не мог ее набрать. Пришлось всех растащить, и тогда начали набирать во фляги живительную влагу.
Летели десантники 2,5 часа, а возвращались 2,5 суток эшелонами. Когда снова оказались в Фергане после “прогулки” по пустыне, город показался им живой восточной сказкой. Вообще Фергана была шумная, пыльная и веселая. В центре города роскошный восточный базар с горой арбузов (начинался август), сладостей. По улицам текли арыки, степенно ходили ишаки, словом, все излучало покой и довольствие.
На стажировке Лебедь усвоил главное: с разными категориями людей надо и по-разному разговаривать. Вынес твердое убеждение, которое окрепло с годами: каждый солдат – прежде всего, человек, и даже если он что-то делает не так, взыщи с него по уставу строго, но, ни при каких обстоятельствах не трогай человеческое достоинство. Уяснил себе твердо и навсегда: нигде и ни при каких обстоятельствах нельзя давать волю рукам. Если ты, офицер, среди множества педагогических средств воздействия на подчиненного не нашел ничего и последним аргументом является кулак – тебе нет места в армии. Приплыли, значит, ваше благородие. Снимайте погоны, и катитесь поднимать или опускать – как получится – народное хозяйство.


VII

Четвертый курс учебы был ознаменован серьезной работой над дипломом. Нужно отметить, что с 1971-го года училище выпускало офицеров-переводчиков. Однако это не оправдало себя, так как язык требует постоянной работы над ним, что в условиях ВДВ затруднительно. Поэтому с 1968-го года началась подготовка инженеров по эксплуатации бронетанковой техники и автомобилей.
Кроме усиленной работы над дипломами, курсанты продолжали прыгать. Стоял март, 18-го числа курсантам предстояло совершить одиночные прыжки на площадку Житово. Снега было много, глубина его достигала полуметра. Но оттепель сделала свое дело, он набух и всем с самолета были видны темные водянистые массы. Рядом с Лебедем сидел его товарищ Юра Лазаренко. Глянул он в окно и присвистнул.
- Не, я сегодня прыгать не буду.
- Куда ты денешься, - пошутил Лебедь, - с подводной лодки!
Но Юра молча срезал со страховочного прибора КАП-3М контровочную нить и, подозвав выпускающего, с чувством глубоко сожаления, показал:
- Вот расконтровался. Можно переконтровать?

23

Выпускной решил не рисковать и отставить курсанта от прыжка. Лазаренко по этому поводу выразил бурное возмущение, и высказал страстное желание прыгать вместе со всеми, упирая на то, что контровка – мелочь, минута – и все будет готово. Выпускающий обозлился, резким движением распустил парашют Лазаренко и приказал ему проследовать в гермокабину. “Опечаленный” Лазаренко “уныло” удалился, сопровождаемый завистливыми взглядами.
Приземлились, и как следовало ожидать, в снежно-водную кашу, как раз по край
сапога. Парашюты тут же потянули воду и стали неподъемными. По полю (в
зависимости от того, кому как повезло) предстояло пройти от трех до пяти километров, так как никакая техника на площадку приземления попасть не могла. При этом добрая половина при приземлении попадала, и люди шли мокрые с головы до ног. Побарахтались парашютисты целый день в ледяной воде, но на другой день не было ни одного заболевшего. Сдали мокрые портянки, высушили белье – и все.
Под руководством Грачева курсанты на 4-ом курсе настолько окрепли, что на внутриучилищной спартакиаде стали единственными, кто мог на равных соревноваться с 9-ой ротой спецназа. Отбор в роту спецназа был скрупулезный. При таком подборе соревнований с ними было выдержать непросто. А спартакиады в училище были жестоки. Заместителем начальника училища был полковник Родионов, который всегда ходил в черных перчатках из-за нервной экземы. Между курсантами было его прозвище “черный полковник”. Постановка вопроса у него была такая: никаких технических поражений. Если ты считаешь себя десантником, то дерись, неважно, кто тебе достался: мастер или кандидат в мастера. Если становая жила слаба – не можешь, тогда не заявляйся. И дрались. И нередко воля к победе творила чудеса. Случалось, что третьеразрядники одерживали верх над мастерами спорта. В спортзале училища долго висела фотография, на которой, на которой был запечатлен финал соревнований на первенство училища по боксу в тяжелом весе. Бой окончен. Судья держит за руки двух могучих парней в ожидании объявления победителя. Глаза у обоих закрыты, головы свесились в разные стороны, даже на черно-белом снимке видно, что лица разбиты самым добросовестным образом. Надпись над снимком: “Так достигается победа!”
В конце мая все училище выходило на учебный центр. Выход училища всегда ознаменовывался открытием летней спартакиады. Там стремились организовать мини-олимпийские игры: основу соревнований составляла легкая атлетика, все виды спортивных игр. Спартакиада организовывалась таким образом, что каждая рота должна была задействовать максимум участников. Полностью исключалась возможность, когда несколько хорошо физически подготовленных курсантов вытягивали роту в победители. Спартакиада выявляла действительно сильнейшие подразделения.
Училищный марафон в качестве курсанта Лебедь завершил гораздо успешнее, чем его начинал. Все выпускные экзамены сдал на “отлично”, в том числе и огневую подготовку. Диплом ему достался типовой: спроектировать Т-образный парк для хранения бронетанковой техники и автомобилей. Защитился Лебедь успешно, но в ходе экзаменов случился эпизод, который наложил отпечаток на дальнейшую службу Лебедя. Двух лучших из выпуска офицеров решено было оставить в должности командиров взводов в училище. Первоначально наметили оставить старшину 1-ой роты В. Попцова и

24

заместителя командира взвода 1-ой роты Панкова. Лебедю Грачев также предложил остаться, но он отказался и получил назначение в 7-ую воздушно-десантную дивизию, дислоцировавшуюся в Каунасе.
В ходе государственных экзаменов по научному коммунизму Попцов начал выяснять отношения с комиссией, за что ему поставили двойку. Это было ЧП. После долгих переговоров, шума и гама, удалось уговорить госкомиссию исправить ему двойку на тройку. Но начальник политотдела училища полковник Н.М. Киваев был
категорически против того, что возмутитель спокойствия остался в училище.
Тогда, никто уже не спрашивая, буквально за два дня до выпуска, поменяли местами Попцова и Лебедя. Когда начальник строевой части майор Снегов вручил Лебедю предписание, Лебедь был ошарашен. Побежал к ротному, потом к комбату подполковнику В.И. Степанову. И ротный, и батальонный только развели руками: “Ну, что делать, кто знал... что пролетит Попцов? Теперь уже ничего не изменить!” И Лебедь смирился.
Выпуск получился тоже не совсем обычный, вернее, совсем необычный. Старший лейтенант Грачев объявил, что будут снимать фильм о нашем училище, где один из фрагментов будет посвящен выпускникам училища.
Но тут, как назло, в день выпуска, 29-го июля 1973-го года, зарядил дождь, перешедший в обвальный ливень. Когда он прошел и облака немного рассеялись, дождь не перестал, он то нудно и противно накрапывал, то принимался лить сильнее. Около плаца собралось большое количество приехавших родителей, гости – дальше откладывать было нельзя и выпускников в парадной форме выстроили на плацу. Мокли долго и упорно во главе с начальником училища генерал-лейтенантом А.В. Черкизовым, потому что киношники снимали по два-три раза вручение дипломов понравившимся киношникам курсантам. Черкизов три раза повторял свой доклад первому заместителю командующего ВДВ генерал-лейтенанту Курочкину. Церемония окончилась тогда, когда выпускников пять раз заставили повторить прохождение. Они были мокрыми до пояса и вычерпали своими ботинками все лужи на плацу.
















25


Глава   вторая

I

На последнем курсе Лебедь, как заместитель командира взвода, получил 20 рублей 80 копеек. У него было двое детей, жена и теща – все они жили на 121 руб. 80 копеек в месяц. На такие деньги особенно не разгонишься. Поэтому, когда Лебедь расписался за первую офицерскую получку в 205 рублей, почувствовал себя необычайно богатым. Решили даже с женой на семейном совете откладывать деньги на будущий отпуск по пятьдесят рублей. Но уже не второй месяц жена сняла и 50 рублей, и двадцать, потом через месяц – еще двадцать. А на четвертый месяц Лебедь сказал жене: сними этот чертов червонец, и не будем смешить людей. Это была у них первая и последняя сберегательная книжка.
Офицерская жизнь Лебедя началась 30-го августа 1973-го года, когда он после отпуска вернулся в родное рязанское училище. Первым, кого он встретил, это был командир роты старший лейтенант Грачев. Увидев Лебедя, Грачев сказал:
- Прибыл? Отлично! Будешь у меня командиром взвода.
- Надо представиться командиру батальона, - заметил Лебедь.
- Иди, представься, но все уже решено. Доложишь комбату, что беру тебя на взвод.
И действительно, когда он представился подполковнику  Степанову, он утвердил решение Грачева и тут же распорядился:
- Сегодня в 15.00 двумя машинами убываем на учебный центр.
Владимир Иванович Степанов сменил Алексея Степановича Карпова, когда Лебедь учился на третьем курсе. Это был крупный, насмешливый, но в то же время жесткий и всесторонне подготовленный офицер. Окончил тоже Рязанское училище, еще, когда оно находилось временно в годы оккупации в Алма-Ате. Воистину был отцом для курсантов, и батальон держал в руках исключительно. Пользовался в офицерском и курсантском коллективе непререкаемым авторитетом. Он был человеком железной воли. В 1972-ом году во время очередной сдачи офицерских физических нормативов надсадил сердце. Ему предложили уйти в запас, но он категорически отказался, стал осторожнее и вел себя так, как будто ничего и не случилось.
Мужественное поведение комбата только добавило ему уважения.
В 15.00, как и распорядился комбат, две машины “Жигули” выехали из училища. На первой – Степанов, а с ним П.С. Грачев, командир 2-ой роты А.А. Торлыков. Лебедь попал во вторую машину, где ехали командир четвертой роты капитан А.С. Чернушич и командир третьей роты старший лейтенант А.В. Бобылев. Поскольку в последние дни шли проливные дожди, выбрали дорогу через Криуши. Асфальтированный участок проскочили быстро и без приключений добрались до песчаной, разбитой  покрытой огромными лужами рязанской дороги. Тут уже пришлось часто толкать машины из грязи. Особенно тяжелый трехкилометровый участок они преодолевали более двух часов, периодически подкладывая под колеса хворост и дружно толкая машины. Когда, наконец,

26

выбрались на более приличный участок, все были в грязи и окончательно устали. Комбат оценил обстановку и объявил привал.
Предвидя, что придется представляться по случаю вступления в офицерский коллектив, Лебедь захватил с собой две бутылки водки. Они были извлечены и с усталости пошли хорошо, несмотря на то, что не было ни одного стакана и пить пришлось из пустой баночки от майонеза. Правда, когда пили, все дружно чокались и поздравляли Лебедя с вступлением в их коллектив.
Наконец, когда голод был укрощен, Бобылев достал высококлассное ружье фирмы “Зауэр”. Его начали оценивать и передавать друг другу. Выяснилось, что к нему есть патроны. Когда ружье оказалось у Тарлыкова, черт вынес на дорогу большую птицу, Тарлыков тут же прицелился и ранил ее. Птица упала на дорогу, но, несмотря на оттопыренное крыло, необычайно проворно устремилась в лес. В охотничьем азарте шесть человек, начиная с подполковника 22-го года службы и кончая лейтенантом первого дня службы, устремились в лес за дичью, бросив на дороге две машины, ружье, патроны, фуражки.
Подлесок оказался необычайно густым, начало темнеть, в конце концов, они выбрались назад, на дорогу, ни с чем, все в паутине и сосновых иголках. Птица исчезла бесследно. “Путешественники” выпили еще одну бутылку водки за успешное преодоление трудного участка пути и, собравшись, поехали дальше. С непривычки Лебедь несколько устал и задремал. Проснулся от громких голосов, кругом стояла полнейшая темнота. И только в свете фар “Жигулей” на деревянном мосту через лесную речушку стоял комбат, и мост под ним отчаянно раскачивался. Казалось, он вот-вот рухнет. Сильные дожди основательно подмыли мост. Что было делать? Комбат после непродолжительного обсуждения ситуации сказал:
- Показываю!
После чего сел в “Жигули”, сдал машину на 15-20 метров назад, и, разогнавшись, буквально пулей пролетел через мост. Чернушичу, водителю второй машины, ничего не оставалось делать, как последовать примеру комбата. После этого Лебедь опять задремал и проснулся, когда машина стояла уже около гостиницы лагеря.
Лебедь вылез из машины с одной мыслью – отоспаться, так как завтрашний день обещал быть волнительным – его будут представлять роте. Но тут он не угадал. Вообще-то в училище поддерживалась среди офицеров жесткая дисциплина, к занятиям готовились серьезно и тщательно, но иногда накатывала волна расслабления. И он попал в такую вот волну, от которой гостиницу штормило, и она гудела, как потревоженный улей.
Гостиница была еще новой и еще пахла краской. Для офицеров училища она была в диковину, так как дл этого жили в палатках или в так называемых “дачах” – рубленых деревянных домиках. Тут на проходящих многочисленными окнами смотрела лесная цивилизация.
Увидев приезжих, офицеры, их приветствуя, стали приглашать к себе в коллектив. Однако они ни к кому не пошли.
В номере обосновались втроем: Грачев, Лебедь и еще один командир взвода В.И. Кротик. Грачев послал Лебедя разыскать заместителя начальника кафедры марксизма-ленинизма И.Ф. Перепелицу. В полусонном состоянии Лебедь вышел из номера, забыл

27

даже спросить; где его искать. Толкнув на удачу первую попавшуюся дверь, Лебедь увидел спящего капитана в спортивных брюках и в рубашке с галстуком. Приподнял его за галстук:
- Ты Перепилица?
Казалось, абсурд – зайти в первый попавшийся номер и отыскать в нем нужного человека. Но спящий открыл глаза и удивительно сказал:
- Я! А ты кто такой?
Лебедь доложил:
- Командир 3-го взвода 1-ой роты лейтенант Лебедь. Вас Грачев зовет.
И.Ф. Перепилица был на подъем легким, и через минуту они сидели в их номере.
Грачев, Перепилица и Кротик обменялись новостями, в детали которых Лебедь не вникал. После этого в ознаменование прибытия в лагере решили организовать “храп”. Это картежная игра. Лебедь никогда картежником не был, играть в эту игру не умел.
- Ерунда, - тут же заметил Кротик. – Сейчас научим.
Начали играть и увлеклись. К 5.45 утра Лебедь был уже должен Грачеву 18 рублей, 17 – Кротику, с Перепелицей разошлись по нолям. В отношении Лебедя был сделан широкий жест – сказали, что подождут с уплатой карточных долгов до получки. После этого Грачев, сладко потянувшись, сказал, что неплохо бы было теперь поспать час-другой. Лебедь тоже сдуру потянулся и подтвердил:
- Да, неплохо было бы.
Грачев уставился на Лебедя с выражением глубочайшего удивления на лице:
- А ты-то что потягиваешься, тебе сегодня на физзарядку с ротой бежать!
Лебедь приуныл. Во-первых, спать хотелось, во-вторых, черт знает, где эта рота. Он еще не знает ее, она не знает его. Но просьба, а также удивление и ряд других чувств начальника – закон для подчиненного. В считанные минуты Лебедь вычистил зубы, надел спортивный костюм и устремился на поиски роты. Роту он нашел быстро – ее на плацу возле казармы строил старшина Оськин. Тут же представился. Заметил, что старшина и заместители командиров взводов отнеслись к Лебедю с определенным недоверием, но власть отдали, не торгуясь. После зарядки на построении комбатом Лебедь был представлен роте. День прошел в заботах и хлопотах. Вечером он плотно поработал со всеми своими новоявленными сержантами, провел вечернюю проверку и вернулся в гостиницу с твердым намерением отоспаться. Но не тут-то было. В их номере опять начали играть “храп”. Ровно в 5.45 закончили игру. Лебедь, правда, приобрел опыт, немного отыгрался, но оказалось, что на зарядку идти его очередь. Пробежался, размялся, потом целый день проработал; вернулся в гостиницу,  а там снова играют в “храп”. В 5.45 снова побежал на физзарядку, отработал весь день, вернулся в гостиницу, а там опять “храп”. Четвертая бессонная ночь! Это уже слишком. Он вдруг возненавидел все и вся: Грачева, Кротика и отчасти службу. И когда Лебедю предложили занять его место в игре, он с сердцем послал всех очень и очень далеко. Реакция присутствующих была для Лебедя неожиданной. В ответ раздался гром рукоплесканий и эмоций. Оказывается, бессонные ночи были проверкой Лебедя на выносливость. Было признано однозначно, что он выдержал экзамен на отлично, о чем торжественно объявил Грачев.
- Ну, и здоровый ты лось, - сказал он. Как не всякая птица долетит до середины

28

Днепра, так и не всякий Лебедь пробегает три дня.


II

Лебедю были предложены сутки на отсыпание, и офицерская служба пошла своим чередом, начались нормальные училищные будни. За их триумвиратом – Грачев, Лебедь, Кротик – в училище крепко закрепилась кличка “Уголок Дурова”.
На одном из совещаний начальник училища уточнил, что уважающий себя и любящий службу командир взвода должен: провести с подчиненными взводами физическую зарядку, побывать на утреннем осмотре, обеспечить занятия, которые проводят преподаватели, побывать на них, провести занятия по уставам и строевой и физической подготовке, побывать на обеде, провести трехчасовую самостоятельную подготовку, организовать и провести политмассовые и спортивные массовые мероприятия, поработать по индивидуальному плану с отстающими и недисциплинированными курсантами, присутствовать на вечерней проверке, и уже потом убыть домой. Таким образом, с 5.30 утра и до самой ночи день был расписан, плотнее не бывает. Но такой режим работы Лебедю нравился, и время летело в делах незаметно.
Так Лебедь довел первый курсантский набор до третьего курса. На третьем курсе в 1975-ом году в один из вечеров, примерно в 22.30, затянутый, как всегда, в портупею, он подошел к КПП. Портупея тогда была обязательным атрибутом формы одежды – что с ее помощью достигалось, было непонятно, но нигде без нее нельзя было появиться. Дежурный прапорщик остановил Лебедя и сообщил, что в сквере, напротив улицы, идет грандиозная драка. Стороны, выясняющие отношения на кулаках – курсанты Рязанского училища и МВД. Инициаторами драки были курсанты-десантники.
Прапорщик сказал, что доложил о драке дежурному по училищу и порекомендовал Лебедю пока на улицу не выходить. Однако Лебедь побежал к дерущимся. Он на весь парк и во весь голос закричал:
- Прекратить!
Подействовало. МВДешники кинулись к себе в училище, расположенное за сквером, а десантники – между домами по улице Каляева к углу училища и начали легко, без напряжения, преодолевать высокий каменный забор. Лебедь погнался за толпой и у забора ухватил одного за шиворот, желая поближе рассмотреть, из какой роты это лицо. Боковым зрением увидел надвигающийся кулак подходящих размеров, оттолкнул стоящего перед ним, кулак отбил, но тут набежавшая толпа впечатала его в каменный забор. Хлопцы старались на совесть, поэтому кости помяли крепко.
Соскочив с забора, Лебедь, недолго думая, побежал в роту. Поднял по тревоге, построил. Явных следов драки не видно, кое-кто запыхался, но одни объясняли это занятием спортом, другие – неукротимым стремлением вовремя стать в строй. Лебедю ничего не оставалось делать, как сделать вид, что он им верит.
На другой день в училище явилась комиссия из Москвы: два генерал-лейтенанта, генерал-майор, до десятка полковников с обеих сторон: от МВД и ВДВ.

29

Начали разбираться. Прапорщик (дежурный по КПП) услужливо доложил, что в центре событий был лейтенант Лебедь.
Лебедя тут же вызвали перед высочайшие очи, и он, едва успел представиться, получил вопрос в лоб:
- Почему вы, лейтенант, не приняли мер к предотвращению драки?
Когда генерал-лейтенант обращается к лейтенанту на “вы” – это настораживает. И хороший вопрос, если предположить, что он был бы единственным. Но там дралось не менее ста-ста двадцати человек, каждый из которых по силе был в среднем равен Лебедю.
Лебедь счел за благо промолчать. Тем более что считал такую постановку совершенно несправедливой: толпу-то он все-таки разогнал!
Лебедя минут тридцать все по очереди воспитывали, обвиняя чуть ли не в трусости, но он отвечал уклончиво: “Так точно!” и “Никак нет”.
У Лебедя сильно ныли помятые кости, и он почти не слушал, что ему говорят, так как понимал, что комиссия ищет козла отпущения. Если бы он стал оправдываться, то тут бы на него всех собак и повесили, но он был односложен и отвечал четко по уставу. Поняв, что его не вывести из этого состояния равновесия, ему дружно пожелали более добросовестно относиться к исполнению служебного долга, и он с чувством глубокого облегчения оставил кабинет, не забыв спросить разрешения идти, и ответил громко:
- Есть!


III

В 1976-ом году Лебедь исполнял обязанности командира роты и готовился в мае-июне вступить в эту должность.
26-го мая училище должно было совершить первые в своей истории массовые прыжки с парашютом с самолета Ан-22 “Антей”.
Сразу после прыжков первая и вторая роты курса должны были уходить в учебный центр, поэтому Лебедь попросил начальника учебного отдела полковника С.Г. Ашномина (руководителя прыжков) разрешить им прыгать первыми. Дело было новое, в прилетевшем “Антее” обнаружились какие-то неполадки. Потоки вначале поострили по 21 человеку, потом – по 17, и в конце – по 19. Таким образом, курсанты обеих рот, 1-ой и 2-ой, которой командовал Ю. Попов, перемешались.
Лебедь, было, заикнулся, что потоки нужно привести к организационно-штатной структуре – взводам, отделениям, но представители воздушно-десантной службы, намаявшись и  изнервничавшись с расстановкой потоков, зашипели, как кобры, что разбираться будете потом, на земле, и накаркали. Разбираться точно пришлось.
Курсанты прыгали в два потока, в две двери – всего 38 человек. Лебедь отделился в первом заходе первым и благополучно приземлился.
День был ясный, ветерок дул 2-3 метра в секунду. Вскоре все 38 человек собрались на сборном пункте. Самолет ушел на второй заход. В это время на поле к уже выпрыгнувшим приехал ГАЗ-66 гарнизонного военторга и прямо с машины развернули

30

торговлю лимонадом, коржиками и сигаретами. Такое бывало не часто, и курсанты выстроились в очередь.
Курсанты находились на опушке урочища Аркадьевского (на карте смотрелось как кляксообразный массив), над которым висела небольшая тучка удивительно пронзительного цвета с флуоресцентным лиловым отливом. Наконец, показался самолет, и курсанты стали отделяться от “Антея”, идеально выдержав интервалы: две цепочки по 19 парашютистов повисли в воздухе. Когда парашютистам оставалось до земли 150-200 метров, со стороны этой внешне безобидной тучи хлынул удивительный по силе вихрь. Порыв был настолько сильным, что если расставить руки, то устоять на ногах было невозможно. Площадка приземления прикрывалась с одной стороны урочищем Аркадьевским, с двух других сторон – жиденькими лесопосадками, и только с одной стороны оставалась открытой. С этой стороны, за границами площадки, расстилалось поле на протяжении 3,5 километров, далее заболоченная луговина, река шириной 15-17 метров, а за ней на высоком берегу располагалась деревня.
По закону подлости, который, как известно, гласит: “Если в цепи событий есть одно скверное, оно обязательно случится”, неожиданный и мощный поток подул именно в ту, ничем не защищенную, сторону. Обстановка в воздухе, доселе спокойная и идиллическая, мгновенно и грозно преобразилась. Купола парашютистов, наполненные порывом ветра, превратились в огромные паруса, и люди на стропах оказались не под куполами, а на буксире за ними.
Купола и люди шли к земле параллельно ей со снижением. Пункт сбора был с наветренной стороны, парашюты уходили от парашютистов. Ситуация – бывает хуже, но редко. Всех курсантов из очереди загнали в поле, да они и сами уже все поняли и понеслись, подгоняемые ветром с необычайной скоростью, отправили туда же санитарную машину, под рев перепуганных женщин из ГАЗ-66 сгреб все торговые ящики на землю - послал в поле и эту машину. На третьей машине (тоже ГАЗ-66) собрался ехать сам Лебедь, но машина, как назло, не заводилась.
Бросив ее, побежал в поле. Наперерез Лебедю уже шла военторговская ГАЗ-66. Из кабины остановившейся машины вывалился курсант Горошко, совершенно ошарашенный. Лебедь заглянул в кузов и увидел на дне в ворохе купола чьи-то выглядывающие сапоги. “Кто в кузове и почему на дне?” – Старшина Оськин, - последовал ответ. – Он погиб.
Лебедь совершенно автоматически прыгнул в кузов, разгреб парашют. Действительно, лежал Оськин. Ощупал грудную клетку, вроде цела, зато череп под пальцами дышал и вибрировал раздробленными костями. Как Лебедь узнал потом, парашют проскочил мимо А-образного столба на бетонных опорах, а старшина на страшной скорости врезался в бетонную грань. Смерть наступила мгновенно. Оськину шел 22-ой год.
Лебедь отправил Горошко с трупом на сборный пункт и побежал в поле.
Вскоре выяснилось, что погибло еще три курсанта. Пертюкова захватило двумя стропами за шею и удавило, еще один курсант врезался в большой наковальнообразный камень, и каменный рог вышел прямо в горло. Во лбу курсанта зияла огромная дыра. Но, пожалуй, самую мученическую смерть принял курсант Н. Лютов. Его протащило 3,5

31

километра по полю, потом по луговине, парашютист пронесся над речкой, и Лютов врезался в противоположный берег, загребая добрую тонну земли, дальше его дотащило до деревни, и там он накололся глазами на железную скобу, крепящую штакетник к металлическому столбу. Когда Лютова нашли, сапог на нем не было, комбинезон был стерт выше колен, а на пальцах ног торчали голые кости.
Прыгавшие в потоке два офицера тоже были травмированы. Старший лейтенант С. Пинчук сломал плечо, а Ю. Попов ударился головой о кочку и дальше, уже потерявшего сознание, парашют тащил его по земле. Шел Попов в кильваторе за Лютовым и спас лейтенанта пастух, который прямо на мотоцикле врезался в парашют.
Пастуха, мотоцикл и Попова тащило еще некоторое время, пока парашют не запутался в мотоцикле и не погас.
Четыре курсанта получили серьезные травмы и были госпитализированы. А физиономии, локти, колени ободрали все без исключения.  И тут нам икнулась аэродромная неразбериха, о которой Лебедь уже упоминал. Руководство не знало, кто жив, кто погиб, оно вообще не знало, кто прыгал. Пришлось раненых людей строить и разбираться, кто за кем шел в потоке.
Возникший ураган стих также быстро, как и начался. Через 10 минут над площадкой царствовал полнейший штиль, туча и вовсе исчезла, как будто ее и не было. На фоне этого полного безмолвия природы еще страшнее смотрелось то, что было содеяно при ее непосредственном участии. Судьба распределила все строго поровну: по два погибших с каждой роты, по два серьезно травмированных, по одному пострадавшему офицеру.
На этом смерти не кончились. К тому времени многие курсанты были женаты, а поскольку мгновенно разнесся слух, что погибла, по крайней мере, половина первой и второй роты, у двух будущих мам случились выкидыши, а узнав о гибели единственного внука, умерла от разрыва сердца бабушка Пертюкова. Похороны описывать невозможно трудно.
Над плацем в училище стоял страшный погребальный плач родственников погибших. Значительно позже это стало рядовым явлением: гибель, похороны, слезы, а тогда это было чрезвычайным происшествием. Руководство утратило что-то большое и важное, перешли ту грань, которую людям переходить не следует. Общество, в котором происходит массовая систематическая гибель людей, течет кровь, льются слезы – трудно назвать человеческим. То лето было ознаменовано для Лебедя еще одним неприятным эпизодом.


IV

В июле Лебедь повез курсантов на стажировку в Псковскую воздушно-десантную дивизию. Они должны были в качестве командиров взводов участвовать в подготовке 237-го полка и ряда частей дивизионного подчинения на учениях. Особенностью готовящихся учений было то, что 76-ая воздушно-десантная дивизия носит почетное наименование

32

Черниговской и традиционно на протяжении ряда лет укомплектовывалась солдатами из самого Чернигова и его окрестностей. Десантный полк должен был десантироваться на полигон вблизи Чернигова. Естественно, в родных краях ударить в грязь лицом было нельзя. Поэтому подготовка к учениям шла с особым подъемом. Перед началом учений курсантов распределили по ротам. Как командир роты Лебедь осуществлял общий надзор и первый и последний раз в жизни прыгал на учениях из любви к искусству, как свободный художник, так как курсанты были в подчинении других командиров.
При подходе к площадке приземления техник предупредил десантников, что ветер на площадке на пределе, и порекомендовал быть максимально собранными при приземлении. Отделившись от самолета и обозрев с воздуха площадку, Лебедь понял, что “на пределе” – это очень мягко сказано. Сотни парашютистов тащило по площадке. Десантники помогали друг другу гасить купола. Лебедю сразу же вспомнилось 26-ое мая, так как впечатления были еще свежи в памяти (парашютные прыжки курсантов со многими смертями возле Аркадьевского урочища).
В воздухе обстановка была тоже не сладкая. Купола сильно раскачивало. Ветер был какой-то  злобно-порывистый, и потом выяснилось, превышал предельно допустимые нормы. Скорость отдельных порывов достигала 10-11 метров в секунду. Парашютисты сходились, и смотреть надо было в оба, чтобы не случилось несчастья. При приземлении Лебедю повезло. Он шлепнулся на раскаленную щедрым украинским солнцем дорогу, покрытую толстым слоем (10-12 сантиметров) пудрообразной пыли. Пыль смягчила удар, но везение тут же кончилось. Ветер дул вдоль дороги. Он носил как глиссер эту пыль, дышать стало совершенно нечем.
Парашютистов учили и воспитывали в том духе, что парашют нужно всегда беречь и резать его можно только в самых крайних случаях. Тут Лебедь решил, что такой момент настал. Повернулся на спину, достал нож и приготовился полоснуть по стропам. Но дорога неожиданно повернула, и парашют врезался в большой куст. Лебедь, не выпуская ножа из рук, мгновенно вскочил и побежал против ветра, погасил парашют. Он оглянулся по сторонам. Количество освободившихся от подвесной системы десантников все возрастало, и они помогали очередным приземляющимся гасить купола.
А тем временем все новые тройки Ан-12 осуществляли выброску парашютистов. Лебедю торопиться было некуда, и он стал наблюдать за десантниками. Вдруг увидел заходящего на Лебедя солдата, который шел на землю боком и даже не пытался развернуться по ветру. Не исключено, что он получил травму при отделении от самолета, и он решил его поймать. Солдат ударился о землю в 50 метрах от Лебедя. Купол был мгновенно подхвачен порывом ветра и с большой скоростью двигался в сторону Лебедя. Лебедь схватил купол за вытяжной парашют и попытался развернуть купол против ветра. Но порыв ветра был настолько сильным, что Лебедю это не удалось. Не сумев развернуть купол, Лебедь полез под кромку, продолжая удерживать вытяжник двумя руками. Выбравшись из-под кромки, Лебедь узрел бойца, который стоял на четвереньках и смотрел на Лебедя совершенно бессмысленным взглядом.
- Забегай! – прокричал Лебедь.
Но солдат не отреагировал.
Лебедь повторил взглядом – та же реакция. На третий раз Лебедь решил привлечь

33

его внимание с помощью жеста, и опять та же реакция. Тут ветер подул сильнее и вырвал у Лебедя из рук вытяжник. Образовалась интересная композиция: ветром тащит купол,
стропы, идущие к солдату, а внутри этого пучка строп – Лебедь. Стропы звенят под ногами, стропы хлопают возле головы, и вся эта система с неимоверной скоростью мчится по полю.
Более дурацкое положение трудно себе представить. Сам он залез в капкан из которого трудно выбраться. Но, на его счастье, промчались они еще не более 100-120 метров. За что и на сколько зацепился парашют, Лебедь не знал, но этих мгновений хватило, чтобы он рыбкой выскользнул из капкана, с яростным облегчением вцепился в вытяжник. Тут и солдат пришел в чувство, и, вскочив на ноги, забежал против ветра. Наконец, вдвоем они погасили купол. Если бы кто-нибудь засек, с какой скоростью бежал Лебедь, то могло быть покушение на мировой рекорд.
Лебедь объяснил солдату популярно и красочно, что о нем думал, и двинулся в сторону сборного пункта.
Десантирование завершилось, к счастью, погибших на этот раз не было. Но три человека сломали по две ноги. Около двадцати – по одной, несколько человек руки и ключицы, доктор, майор, умудрился оторвать порядочный кусок верхней губы и перешел в разряд вечно улыбающихся, а уж в той или иной степени ободраны были все.
Но... начинались учения. На краю площадки взревели тепловые двигатели, и танковый полк пошел в атаку на парашютно-десантный полк. На широком фронте огромная, лязгающая гусеницами, щедро гремящая выстрелами туча пыли накатилась на полк, все покрылось мраком и мглой. Будь этот бой реальным, трудно сказать, чем бы он закончился. Лебедь дальше 50 метров ни вправо, ни влево ничего не видел. Подозревал, что сидящие на раскаленной броне танкисты видели еще меньше, и как никого не раздавили в этой неразберихе – для Лебедя до сих пор остается загадкой. “Огонь” велся весьма интенсивно с обеих сторон, посредники в конечном итоге отдали предпочтение десантникам.


V

Выполнив ближайшую задачу, выйдя в пункты сбора, полк начал, как принято, зализывать раны. Лесок, на опушке пень, на нем стоит обычная алюминиевая солдатская миска, наполненная йодом. У миски – фельдшер – солдат совершенно непроницаемый лицом, в руках квач – лучина с намотанным бинтом. К нему – длинная очередь травмированных. Фельдшер макает лучину в миску и мажет ободранные места очередному страдальцу, Слышится зубной скрежет и округу оглашает сочный  русский мат, хохот и обычные солдатские подначки.
Но к вечеру черниговцы-десантники начали оглаживать свои перышки. Как-никак родная земля. Остаток вечера, частично ночи ушли потом на приведение внешнего вида в порядок, и утром большой колонной полк двинулся в Чернигов. Встречали десантников с оркестром, море цветов, улыбок, теплые речи.

34

Но были и издержки. Мамы, папы, дедушки и бабушки, друзья и приятели, одноклассники и одноклассницы буквально растянули солдат по домам и клубам, по знакомым и незнакомым.
Все пережитое на десантировании, радость встречи вылились в нормальную российскую пьянку. Весь вечер и всю ночь пришлось собирать загулявших парашютистов. Картина впечатляющая, но описывать ее нет смысла. Но, к чести парашютистов, в конечном счете, утром все до единого встали в строй, и полк организованно, эшелоном, отбыл в Псков. Тяжело травмированных оставили в местном госпитале, и человек 30 с отдельными переломами посадили в классный вагон вместе с оркестром и они поехали лечиться домой. Во все времена (кроме военных) эшелоны имеют ту неприятную особенность, что часами простаивают на отдельных станциях и полустанках. На каждой такой остановке оркестранты заботливо выводили и выносили закованных в гипсы и бинты офицеров, солдат, сажали их в полукруг, становились сзади, и над станцией неслись звуки самых бравурных маршей. Смотреть на эту композицию без смеха было невозможно. А смех, как известно, лучшее лекарство от боли. Этих курсантов А. Лебедь, как командир роты, выпустил в 1977-ом году, подавляющее большинство молодых офицеров прошло через горнило афганской войны и не без потерь. Первым погиб лейтенант И.М. Прохор. Всего же из этого выпуска вернулись домой в цинковом обрамлении 9 человек.
Новый набор Лебедь вел с меньшим энтузиазмом, чем предыдущий. После первого курса Лебедь написал рапорт с просьбой отправить его для дальнейшего прохождения службы в войска. Училище Лебедю, честно говоря, надоело, хотелось чего-то нового.
В ответ Лебедю было объяснено, что он карьерист, что каких-то два года прокомандовал ротой и уже намерен уйти. Было предложено прокомандовать еще хотя бы год, а потом уже заикаться о переводе.


VI

Прошел еще год. Лебедь написал рапорт, командир батальона подполковник В.И. Степанов его подписал. Через некоторое время Лебедь опять обратился по команде с просьбой дать ему любой ответ: положительный или отрицательный. Но выяснилось, что рапорт исчез. План перемещений офицеров был уже рассмотрен и утвержден. Поезд снова ушел! И еще год провел в той же должности. На его очередном рапорте начальник училища генерал-лейтенант А.В. Черкизов начертал: “Отправить в войска после выпуска 1981-го года”. Таким образом, Лебедь стал вторым в истории училища человеком (первым был капитан Трегубенко), который довел роту в качестве ее командира от начала и до конца.





35


VII

После выпуска очередной, второй по счету, роты выяснилось, что Лебедь вдруг из молодых сразу стал старым. Лебедю на тот период был 31 год, звание капитан, и он считался очень опытным командиром курсантской роты. Естественно, Лебедь задался
вопросом: где же цветущий средний возраст, как он из молодых и перспективных сразу
угодил в “старики”, обузу кадровых органов?
Тут Лебедя, наконец, стали замечать. Первым пригласил начальник кафедры огневой подготовки полковник В.А. Бобров, громкоголосый, напористый, энергичный, пользовавшийся большим уважением. Он объяснил Лебедю, что у общевойскового командира голоса должно хватать на дальность прямого выстрела из любого из любого вида стрелкового вооружения. По этому показателю для возглавляемой им кафедры Лебедь очень даже подходит. И полковник предложил стать ему преподавателем огневой подготовки. Лебедь сказал, что преподаватель – это талант от Бога, таких данных ему Создатель не дал, а быть сереньким и средненьким преподавателем он не хочет.
Его речи оскорбили Боброва, вызвали бурю эмоций, и Лебедь ушел, сопровождаемый напутствием, что еще десять раз пожалеет о своей глупости. Через день аналогичное предложение Лебедю сделал начальник кафедры тактики полковник Хохлов.
Схема была той же – год на спецотделении, потом академия, заочно основной факультет. Заманчивое предложение, но Лебедь и от него отказался.
Третье предложение сделал начальник училища – стать командиром курсантского батальона. Это полковничья должность, и Лебедь согласился. Но тут  неожиданно выяснилось, что он все-таки... молодой! Решение о его назначении не утвердил генерал армии Д.С. Сухоруков. Он сказал начальнику училища:
- Капитан, 31 год, на полковничью должность? Вы с ума сошли! Командир курсантского батальона должен быть отцом курсантов и по возрасту, и по опыту. Командиров курсантских батальонов необходимо подбирать из числа старых, опытных заместителей командиров полков с тем, чтобы выполнять это условие, с одной стороны, и с другой – предоставить возможность заслуженному офицеру получить звание “полковника”. А посему ваше решение не утверждено.
После этого Лебедю было объявлено, что он планируется командиром батальона в Псковскую дивизию, и все... заглохло.


VIII

Лебедь исправно ходил на службу, хотя находился за штатом, ротой командовал новый командир, старший лейтенант В.П. Петров, и Лебедь справедливо подозревал, что “военные советники” ему не нужны. При виде Лебедя у начальников становились кислые лица, все ему что-то пытались обещать. Хотя и тут он умудрился попасть в довольно интересную историю. Однажды его пригласил начальник училища и объявил, что

36

поскольку замполит батальона майор В.А. Гринович в отпуске, а Лебедь, по сути, ничего не делает, будет неплохо, если он поисполняет обязанности замполита. Лебедь сказал, что замполит из него никакой. Но начальник училища успокоил:
- Не боги горшки обжигают!
Лебедь вышел из его кабинета новоявленным замполитом, тут же был перехвачен начальником политотдела училища полковником В.К. Астапенко и получил первую задачу: избрать комитет комсомола батальона.
Курсанты убирали картошку, катались в колхоз и обратно каждый день. Остатки дня Лебедь потратил на то, чтобы с командирами рот согласовать список комитета и в бесплодных попытках собрать батальон для собрания.
Назавтра с утра Лебедь возобновил попытки. К обеду ему повезло: к обеду все съехались все, кушать захотели. Чтобы не потерять время даром, Лебедь приказал после обеда построить батальон на плацу. Скомандовал:
- Равняйсь! Смирно! Курсанты, Сидоров, Петров выйти из строя на 10 шагов вперед! Середина – курсант Иванов. К середине сомкнись! - Объявил, что вышедшие курсанты будут комитетом комсомола батальона. – Кто за это – прошу проголосовать!
Нужно сказать, что он забыл дать команду “Вольно” и голосование проходило из положения “Смирно”. Это было расценено как кощунственное попрание демократии, и ровно через час Лебедь уже не был замполитом.
Астапенко был в ужасе, но, тем не менее, этот комитет комсомола действовал успешно. Главное – не как избирать, а кого избрать.
Снова Лебедь оказался без дела, и пребывал в неведении относительно своей дальнейшей судьбы. Видимо, желая хоть как-то его задействовать, его ввели в состав комиссии командующего ВДВ, и он улетел для проверки частей 98-ой воздушно-десантной дивизии, дислоцировавшейся в Белграде. Эта проверка была внезапной и позволила Лебедю сделать интересные наблюдения. Проверка помогла ему в будущем создать собственную методологию: как учить. Главное в этой методологии – мелочей в службе нет и быть не может.
При проверке он попал в 99-ый полк. Старшим группы у проверяющих был подполковник Шулепин – грамотный офицер, хорошо знающий свое дело. Командир проверяемого полка подполковник Н.А. Яценко был человеком с явно выраженной хозяйской, созидательной жилкой.












37


Глава   третья

I

Болтаться за штатом Лебедю страшно надоело. Поэтому, когда он в начале ноября 1981-го года (неизвестно какой раз по счету) явился к начальнику отдела кадров училища и в очередной раз выслушал предельно невнятное объяснение, что он звонил в Москву в управление кадров и ему ответили, что вопрос Лебедя решается и вскоре будет решен положительно, однако он вспылил:
- Ты точно звонил?
- Звонил.
- Ну, теперь давай я буду звонить.
- Звони.
Лебедь взял трубку засовского телефона с полной решимостью получить хоть какой-то ответ на свой вопрос. Попал на направленца по Афганистану полковника Камолова.
- Кто ты такой? – спросил он.
- Капитан Лебедь, бывший командир роты курсантов.
- Сколько ты командовал ротой?
- Пять лет и два месяца.
- Комбатом на юг пойдешь?
- Пойду!
- А почему не спрашиваешь куда?
- А мне все равно.
- Ну, позвони через два часа.
Позвонил и выяснил, что он уже в приказе и будет на должности командира 1-го батальона 345-го отдельного парашютно-десантного полка.
Потом Лебедь узнал, что на должность комбата представляли трех человек, но все они по разным причинам от нее отказались. Комбат был нужен срочно! Кадровики в пожарном порядке искали, кем заткнуть дыру в приказе. А тут Лебедь со своим звонком. Прекрасный вариант: с одной стороны, капитан, которому надоело сидеть без дела, достаточно опытный, чтобы возглавить батальон, а с другой стороны, можно было отрапортовать, что работа по выполнению приказа проделана быстро и оперативно.
Словом, все складывалось хорошо. И начальник отдела кадров повеселел. Человек он был неплохой, искренне поздравил Лебедя с успешным разрешением вопроса. Правда, выразил определенное сожаление, что Лебедь едет в Афганистан.
Два дня Лебедь пробегал, и оформил кучу разных бумаг, и 9-го ноября вылетел в Фергану.
В то время 345-ый полк дислоцировался одновременно в двух местах: Фергане и Баграме. Соответственно, работа управления полка строилась так, чтобы успешно решая боевые задачи, не завалить тыловые, технические вопросы. Но к тому времени стало

38

приходить осознание того, что подготовленные в лесах и болотах Литвы командира БМД, механики-водители, наводчики операторы при хороших и отличных оценках, оказывались совершенно беспомощными в новых для них климатических горных условиях. Их приходилось переучивать по ходу военных боевых действий, и это очень дорого стоило. В повестке дня стоял вопрос о создании на базе 345-го полка в Фергане учебного полка, который позволил бы учить людей водить технику и применять оружие в тех условиях, в которых им придется действовать. Как всегда вопрос этот изучался, протягивался.
Когда Лебедь прилетел в Фергану, выяснилось, что у него нет заграничного паспорта и, следовательно, он не может пересечь границу. До его оформления он должен был сидеть в Фергане. Но на другой день прилетел начальник политотдела полка майор Кудинов, послал пограничников подальше, без всякого таможенного контроля посадил Лебедя в самолет и он впервые в жизни пересек государственную границу Советского Союза.
Стоял ноябрь 1981-го года. Душманы уже тогда имели на вооружении ограниченное количество “Стрингеров” американского образца, и поэтому самолет, в котором летел Лебедь шел высоко. Земля казалась далекой, горы – игрушечными, а в долинах и ущельях земля была покрыта как будто паутиной слегка присыпанной землей. Ни о каком классическом приеме батальона, организации в нем боевой подготовки не могло идти и речи. Во-вторых, даже приемку такого хозяйства пришлось растянуть на 5 дней. Выяснилось, что теоретические и практические понятия акклиматизации не совпадали. На второй день Лебедя “завалило” и в рабочее состояние он пришел только на пятый день. Но все кончается – и хорошее, и плохое. К исходу пятого дня Лебедь оклемался и, как всякая порядочная новая метла, взялся мести по-новому – наводить в батальоне порядок соответственно его взглядам. Дело это продвигалось с трудом, со скрежетом. Прокомандовав восемь лет курсантами, он привык к другому уровню взаимоотношений. Курсанты были гораздо грамотнее, в основе своей вежливы и, как правило, хитрее, мудрее, с ними взаимоотношения строились на интеллекте. Здесь же интеллектуальный уровень был ниже, и сами тяжелые условия службы накладывали свой отпечаток: народ подобрали бандитский и к педагогическим приемам Лебедя, замешанным на курсантских дрожжах, невосприимчивый. Лебедь там по-настоящему в первый раз осознал истину, что бытие определяет сознание. Выяснилось, что и материально-бытовое и финансовое обеспечение вверенного ему батальона оставляло желать лучшего. Достаточно сказать, что если любой командир хозвзвода провозил 18 километров супчик в полевой кухне по дивным афганским дорогам, то уже к 10-12 километрам трудно понять, что это такое и из каких ингредиентов это варево состоит. Бессистемное посещение бани, а иногда и не посещение, отсутствие постельного белья, а там, где оно было, бессистемная замена, естественно, привели к массированному нашествию вшей. Взялся Лебедь первым делом решать эти вопросы, так как если солдат живет по-человечески, то и служба идет по-человечески.





39


II

Здесь необходимо отвлечься и рассказать об одних сутках, проведенных Лебедем в
Кабуле. В начале декабря до Лебедя дозвонился его брат, капитан Алесей Иванович Лебедь. На тот период он командовал разведывательной ротой 103-ей воздушно-десантной дивизии. В Афганистан он входил в числе первых, добровольно провоевал два года. За многочисленные бои был удостоен ордена Красной Звезды и медали “За отвагу”, что дало ему основание называть себя “Отважный Лебедь”.
По всеобщему признанию был достоин много большего, но характер у брата строптивый, прямой. Таких тогда из списков награжденных выкидывали пачками.
Брат сказал, что очень рад слышать его на благословенной афганской земле, еще больше был рад видеть, потому что он заменяется, а Лебедь Александр остается. Как там дело пойдет дальше, неизвестно, все под Богом ходим. Лебедь признавал справедливость его слов, и пообещал в ближайшие день-два прибыть в гости.
Командир полка, которому Александр Лебедь изложил просьбу, что-то там немного побурчал по поводу несвоевременности, но в ситуацию, тем не менее, вник и щедрою рукою выделил Александру сутки времени. От Баграма до Кабула недалеко – 50 с небольшим километров по дороге. Но в Афганистане 50 километров – это много, чтобы подраться, за 50 километров ездить не надо. Отойди от полка в любую сторону на 2-3 километра и дерись, сколько хочешь. Лебедь прихватил автомат, четыре магазина, две гранаты, две бутылки водки и отправился на контрольно-диспетчерский пункт (КДП). Лебедю повезло. Диспетчер, разбитной и по некоторым признакам не совсем трезвый прапорщик, ткнул пальцем в окно.
- Вон он, АН-12 с военторговским  газоном через час на Кабул пойдет!
Военторговский ГАЗ-66 уже был загружен в самолет. Вокруг самолета клубилась живописная толпа, человек в пятьдесят. В толпе были все: женщины в чадрах, бородатые аксакалы в чалмах, дети всех возрастов, козы, куры, котомки, мешки, ящики. Техник и “правак” (правый второй пилот) размещали эту публику в самолете. Как они там рассчитывались, непонятно (по-видимому, рассчитывались хорошо), но летуны садили народ охотно, покрикивая беззлобно в случаях, если, скажем, какая-то коза пыталась оказать сопротивление посадке или обвешанный многочисленными мешками дед начинал как кегли, сшибать стоящих вокруг ребятишек.
В конце концов, это гомонящее, блеющее и кукарекающее сборище расселось, рамка закрылась, самолет взлетел. Через 40 минут самолет приземлился на аэродроме в Кабуле. На той же военоторговской машине Лебедь добрался до крепости Бал-Хисар, где располагалась дивизия вообще, и разведрота, которой командовал его брат, в частности. И сразу окунулся в какую-то совершенно новую, необычную для него обстановку. В дивизии шла массовая замена. Навоевавшись за два года до икоты, офицеры и прапорщики встречали своих прибывающих из Союза товарищей радостно и возбужденно. В ВДВ друг друга практически знают все. Одна кузница офицерских кадров. Рязанское училище, одна школа прапорщиков. Встречали, делились новостями, обменивались приветами и пили за встречу, за солдатскую удачу, за здоровье. Поминали
40

погибших товарищей. С каждой новой рюмкой нездороворадостное возбуждение возрастало на глазах. Никаких сдерживающих факторов практически не было. Менялись и командиры, и политработники. Возбуждение коснулось в равной степени всех, и какой-нибудь замполит полка или батальона, который бы еще вчера долго и упорно разбирался по поводу употребления спиртных напитков, сегодня, был лоялен ко всему и вся.
В роте у брата, как он объяснил, было сразу семь праздников. Менялся начальник разведки – раз, прибыл новый – два, менялся командир роты (то, бишь, мой брат) – три, прибыл новый ротный – четыре, в роту взамен погибших прислали двух лейтенантов командиров взводов – пять, и шесть - у старшего техника роты, здоровенного, лысого, мрачного детины по имени Эдик, был день рождения. По этому случаю в ротной канцелярии, которая служила одновременно и местом отдыха, был накрыт соответствующий стол.
Среди обычных армейских закусок типа жареной картошки и мяса, капусты и огурцов выделялись штук тридцать стеклянных банок черной икры, в каждую из которых была демонстративно воткнута алюминиевая солдатская ложка. На столе вперемешку стояли: водка русская, ром кубинский и еще куча цветистых бутылок неизвестного происхождения. Хозяев, гостей набралось человек двадцать пять. Александр предупредил брата, что прилетел сюда не для того, чтобы за час напиться. Алексей с Александром согласился. Они определились, что пьют последний день... Теория правильная, но на практике соблюсти тяжело. Чтобы понять тех офицеров, надо повоевать, отправить в Союз в цинках массу друзей, вкусить радость побед и горечь поражений, померзнуть в горах, поголодать и, в конце концов, выжить и дождаться ее... замены. Люди пили и не пьянели, только горячее становился разговор, более живописными подробности. С Александром рядом сидел доктор – капитан, которого зациклило. Он смотрел на Александра совершенно трезвыми глазами смертельно пьяного человека, и все пытался рассказать Лебедю, как фугасом разнесло отделение и как он, капитан, собирал разорванные в клочья трупы.
- Парень, отстань, - сказал Александр.
Но капитан не слышал. Он все тянулся рюмкой, и опять мелькало: кишки, ступни, кисти...
Большой, общий разговор разбился на несколько более мелких. На одном конце стола поминали, на другом, вспомнив что-то веселее, хохотали.
- Поедем, проветримся, - сказал он брату, - заодно крепость покажешь. Ночь лунная.
Они вышли. Прогуливаясь по крепости, брат вспомнил разные живописные подробности ее взятия. Куда ходили, кто из общих знакомых, где и как погиб или был ранен. Гуляли – это, пожалуй, Лебедь сказал сильно. Везде было одно и то же. Вся крепость обмывала замену. Обмывала круто и крупно, не жалея ни денег, ни водки. Попали еще ненароком в несколько компаний. Поздравили, пожелали, поблагодарили. Около часа ночи вернулись в роту. За столом сидело девять человек. На столе не было ни одной полной бутылки, от икры остались только банки.



41


III

Возвращение Лебедей придало компании второе дыхание. Эдик откуда-то из резерва достал еще пару бутылок, еще раз в ускоренном темпе прошлись по кругу, помянув и пожелав друг другу здоровья. Так незаметно и нечаянно перешли к борьбе на руках. Как это произошло – черт его знает. Крупный, самоуверенный старший лейтенант, сидевший напротив Александра Лебедя, что-то такое сказал по поводу задохликов из 345-го. Александр Лебедь в полку служил без году неделю, но все равно это его задело. С края стола смахнули посуду, и они с ним начали выяснять, в каком из полков воздушно-десантных войск служат большие задохлики. Александр был не слабее его и значительно трезвее, поэтому примерно после двухминутной борьбы тыльная часть его ладони была прижата к столу. С пьяным недоумением старший лейтенант посмотрел на свою, похожую на клешню, ладошку и сказал: “А ну, давай, левыми”. Левыми у него получилось еще хуже, он выдохся. Все было так мило и даже весело, но у старлея заело какой-то клапан. Он совершенно неожиданно вызверился: “Ты, ё... комбат...”. Глаза у него горели каким-то диким, бессмысленным огнем. Лебедь молча и сильно ударил его в челюсть. Сзади стояли койки с низенькой деревянной спинкой. Он опрокинулся навзничь, перелетел через спинку, упал на панцирную сетку и остался лежать недвижимым.
- Что за черт? Куда же его ударил Лебедь, что он не шевелится?
Койку окружили. Все притихли. В наступившей тишине отчетливо слышалось мерное похрапывание старшего лейтенанта. Бедняга смертельно нарезался, и ему для полного счастья не хватало удара в челюсть. Пока летал, заснул. Сделав правильные выводы из ситуации, компания разразилась хохотом.
Утром Александр Лебедь готовился в обратный путь. Пытался бубнить какие-то извинения протрезвевшему старшему лейтенанту, оказавшемуся командиром взвода, которому услужливые товарищи, с утра не дав опохмелиться, надули в уши, каким потрясающе хамским образом он себя вел по отношению к командиру батальона братского 345-го полка. Ему популярно объяснили, что в челюсть он словил совершенно правомерно. Как выяснилось из того, что было вчера, он совершенно ничего не помнит. Тем больше было оснований мучиться угрызениями совести. Они исчерпали конфликт, пожав друг другу руки. Из вещмешке были выпиты две бутылки водки. Лебедь о них по приезде забыл, зато стало ясно, откуда многоумный Эдик отыскал резерв. Уже на выходе Лебедь встретил капитана – доктора, взгляд у него был стеклянный, тем не мене, он Лебедя узнал и очень обрадовался:
- Подожди, я тебе доскажу! Понимаешь, фугас...
Первым движением было послать капитана далеко... далеко... Но при слове “фугас” в глазах Лебедя мелькнула осмысленность, а лицо приняло такое страдальческое выражение, что стало ясно: где-то на какой-то их кровавых афганских дорогах капитан отловил впечатление, которое было выше его психических возможностей. Этот фугас, и эти отметки трупов мучили его, преследовали, давили, денно и нощно стояли перед глазами. Капитан решил избавиться от наваждения испытанным российским методом – утопить в водке. Но, как в большинстве таких случаев, не утопил, а только усугубил
42

положение – кошмар стабилизировался в его сознании, стал устойчивым и постоянным. Это был человек с больной психикой.
- Извини, приятель, - сказал Лебедь, - ехать надо. Я скоро вернусь, потом доскажешь.
Лебеди Александр и Алексей простились, пожелав друг другу удачи. Пожелание сбылось. Вернулись оба, а позже вернулся и третий, двоюродный брат – Михаил.
Тот же АН-12 перенес Александра в Баграм, и служба пошла дальше.
Решение вопросов обустройства и быта продвигалось крайне медленно, несмотря на все потуги Лебедя. Он внутренне приуныл, но внешне виду не подавал. Но тут пронесся слух, а вскоре и подоспел приказ о передаче позиций вверенного ему подразделения специальному батальону охраны, прибывшему на удивление быстро в середине декабря 1981-го года из Советского Союза. Батальон прибыл в полном составе (почти семьсот человек) и массой техники, и все новое, с иголочки.
В течение трех дней Лебедь передал позиции. Правда, не обошлось без эксцессов: одичавшие от окопной жизни солдаты “пощипали” новоявленных пижонов на предмет тумбочек, кроватей, постельного белья и прочих мелочей быта.
Вскоре Лебедь получил приказ провести боевое сколачивание батальона и подготовить его к ведению боевых действий. Впервые с момента ввода батальона в Афганистан собрал его и вот тут-то началось! Все образовавшееся в результате естественного отбора “львы” и “шакалы”, которые формально числились в одном подразделении, но никогда друг друга не видели или встречались крайне редко, кинулись делить власть. В результате разбитые носы, подбородки, подбитые глаза, сломанные челюсти стали повсеместной практикой на протяжении четырех дней. Все Лебедевские увещевания, собрания: общие, комсомольские, партийные, индивидуальные беседы, организация дежурств офицеров – ни к чему не приводили. К каждому приставить надзирателя было невозможно. Уходили, к примеру, два солдата в сторону туалета, а потом один приходил, а другой появлялся через некоторое время с разбитым вдрызг лицом. Еще когда батальон находился на позициях, предвидя необходимость наращивания физической подготовки (многомесячные сидения в окопах к добру не приводят), лебедь организовал строительство спортгородка. Сварили и забетонировали перекладины, брусья, из траков танков изготовили штанги и гантели. Конечно, все это было диковато на вид, но с другой стороны, по-своему изящно и, самое главное, позволяло повышать уровень физической подготовки.
К этому времени среди солдат укоренилось мнение, что Лебедь неженка, демагог и где-то даже белоручка. На пятый день Лебедю попались целых одиннадцать “рационализаторов и изобретателей”, которые отреагировали на его стремление совершенствовать физическое развитие подчиненных своеобразно.
Группа “рационализаторов” подходила к солдату и говорила:
- Ты подъем переворотом делать умеешь?
- Нет!
- А комбат требует! Мы тебя сейчас научим.
С этими словами они брали незадачливого бойца, привязывали с помощью ремней к перекладине, закрепленной к потолочным балкам казармы от ТА-57, проводили к ноге

43

проводок и крутили ручки телефонного аппарата. Импульс был такой, что солдат прилипал задницей к потолку. Лебедь узнал об этом, осатанел. Внутренне он осатанел уже давно. Не хватало только толчка, и он случился. К Лебедю прибыли сами “рационализаторы”, предстали пред светлые его очи тогда, когда при проведении подобного эксперимента у испытуемого случился инфаркт.
- Доигрались? – спросил их Лебедь.
И они ответили так, как надлежит отвечать нормальным солдатам нормальному комбату:
- Никак нет.
Лебедя взорвало. Он все-таки хоть и бывший боксер тяжелого веса с неплохо поставленным ударом – вождь “рационализаторов” получил в челюсть и успокоился, проехав по полу в угол. Поперек него упал его “первый заместитель”. Сверху, рядом, сбоку полегли еще девять “рационализаторов”. Крепким оказался только один. Пришлось бить два раза.
Весь вечер после этого “разговора” Лебедя мучила совесть. Он всю жизнь отвергал мордобой как способ воспитания, когда считал и проповедовал подчиненным, что если офицер дошел до того, что, кроме кулака, не оставалось аргументов, то пиши рапорт и уходи из армии, а тут вдруг его многолетняя теория так некрасиво разошлась с практикой.
Но странное дело: утром на построении батальона Лебедь не обнаружил ни одного нового синяка – драки неожиданно прекратились. Более того, пока он обходил строй батальона, его сопровождали восхищенные взгляды. Сделав вид, что он ничего не замечает. Когда разобрался, в чем же дело, оказалось, что вчерашней дракой были восхищены не только их сослуживцы, но и сами “рационализаторы”, так как полегли после первого же удара. Психологическая обстановка в батальоне вмиг изменилась. Комбат был признан исключительно нормальным, и всем было рекомендовано его неукоснительно слушаться и не гневить. Лебедь тут же положил на стол командира рапорт с просьбой предоставить ему две недели на боевое сколачивание батальона. Командир полка дал 10 дней.


IV

На второй день в 4 часа утра батальон был поднят по тревоге и со всей техникой и вооружением, полевыми кухнями, в полном боевом составе, оставив на хозяйстве трех хромых, совершил 15-километровый марш и сосредоточился в предгорье на пустынной, испещренной неглубокими рытвинами и промоинами равнине размером до 5 километров по фронту и до 8 в глубину. Куда хочешь, стреляй, куда хочешь, води. Был там неприятельский кишлачок. Лебедь поставил против него в боевое охранение взвод, и проблема была снята.
Целый день с часовым перерывом на завтрак, обед и ужин по особому плану батальон занимался: перебегал, переползал, окапывался, водил технику. На базу вернулись в 22 часа. Лебедь построил батальон и объявил, что до тех пор, пока техника не будет заправлена и обслужена, оружие не вычищено – спать никто не ляжет. Поскольку
44

обстановка боевая – по-другому нельзя. Энтузиазма это не вызвало никакого. Заморенные дневными занятиями солдаты демонстративно медленно взялись обслуживать технику и чистить оружие. Лебедь их не подгонял. Закончили в 1 час 30 минут. В 4 часа батальон снова был поднят и опять вышел в поле, целый день занимались, вернулись снова около 22 часов. Те же самые слова о необходимости вычистить оружие и обслужить технику, но совершенно другая реакция. Народ сообразил, что чем медленнее будет идти обслуживание и чистка, тем меньше времени останется для сна. Лебедь сделал широкий жест: поднял батальон не в 4, а в 5 часов. В последующем начал просто возвращаться несколько раньше. В результате 10-дневных занятий все без исключения военнослужащие батальона приобрели, восстановили устойчивые навыки в действии с техникой и при вооружении, стреляли из всех видов оружия. Каждый солдат швырнул оборонительную и наступательную гранату и тем самым избавился от вечного солдатского суеверного страха перед ней.
Совместное преодоление трудностей закалило и сплотило все взводы и роты, заставило их подружиться. Какой-либо мордобой прекратился вообще. Синяки за 10 дней сошли, и перед Лебедем были совершенно другие люди, другой батальон. Батальон, с которым Лебедь был готов воевать. К исходу занятий у всех, начиная от комбата и кончая солдатом, не было ни капли лишнего жира. Приобретенная уверенность всех в своем оружии с лихвой компенсировала проявленную его жестокость. Ему простили все. Завершил Лебедь первое боевое сколачивание проведение ротных учений в предгорье. Интересно, что мишени лепили из кусков тола, фанеры, картона. Ни до, ни после Лебедь такого больше не видел. Он доложил командиру полка о готовности батальона. Командир назначил контрольно-проверочные занятия. Но тут случилось упасть лицом в грязь. К тому времени Лебедь уже в полку прославился не самым лучшим образом: исследуя хозяйство батальона, установил, что необходимо построить новый туалет. Начальник штаба батальона еще до прибытия Лебедя придерживал четырех увольняющихся в запас. Лебедь их озадачил: как только построите – свободны. Ребята были крутые, целый день старательно демонстрировали принципиальное нежелание что-либо делать. Целый день Лебедь делал вид, что ничего не видит. Назавтра Лебедь, осатанев от такого невнимания, неуважения, прикинул, что они еще месяц могут ничего не делать, и пригрозил им задержанием их демобилизации. Тогда они схватились за кирки, ломы, лопаты и устремились на отведенный им участок. К обеду Лебедь сделал вид, что вспомнил об их существовании, пришел посмотреть, что у них получается. Картинка была печальная: грунт не приведи господи, кирки и лом отскакивали, как от резины, лопата вообще снимала миллиграммы. Тем не менене, он добился того, что яма для туалета была вырыта.
В другом случае бойцы отрыли по окопу для стрельбы с колена, а задача была поставлена отрыть окоп для стрельбы с лошади стоя. До необходимой величины котлована было ужасно далеко. Кроме того, они были все в кровавых мозолях, при приближении Лебедя встали, зло фыркая и косясь на него осатанелыми глазами. Поняв, что из такой работы ничего путного не выйдет, Лебедь изменил решение. Разметили 28 шурфов, подготовили приказ по полку о проведении взрывных работ, и хлопцы
оживились. Копать шурфы – это не котлован. Довольно скоро, в течение двух дней, их
подготовили. Лебедя попутал бес в лице командира инженерно-саперной роты Володи

45

Гарасюка. Бес нашептал, что с взрывчатыми веществами у нас перерасход, и предложил исполнить котлован с помощью трофейных итальянских противотанковых мин.  В этой итальянке 5,2 килограмма взрывного вещества повышенного могущества. Заложили, соединили, забивочку сделали с водой, как положено, утрамбовали. Котлован получился совершенно замечательный. Это они увидели, когда пыль осела. Но попутно выяснились некоторые негативные последствия. Все стекла в полку, которые смотрели в ту сторону, включая и стены окон комбата и командира полка, приказали долго жить.
Две недели все офицеры и прапорщики батальона добывали, меняли и стеклили. И соответственно у командира полка создалось соответствующее мнение. И тут Лебедь ему докладывает, что батальон сколочен, готов. Контрольно-проверочное занятие командир едет проводить лично. До этого заместитель командира полка подполковник Грачев, который не раз бывал на занятиях, доложил свое мнение о высоком качестве проведенных занятий. Кончилось это дело печально. По возвращении с предыдущих занятий машины не заправили, а Лебедь не проконтролировал, но поскольку заправка была равномерной, они дружно начали останавливаться в самых неподходящих местах. Что сказал командир полка по этому поводу, Лебедь прекрасно понял, но воспроизводить не стал. Шум, гам, разбор по всему полку. Однако был сделан гуманный вывод, что комбат работает правильно, но недорабатывает.
Переход Лебедя и перестройка от командования курсантами к командованию боевыми войсками прошел достаточно сложно. Но уже в конце декабря батальон провел первую боевую операцию по прочесыванию кишлаков, хотя и малорезультативную – это от недостатка опыта.
Наступил Новый, 1982-ой год. За четыре дня до него в батальоне дуплетом случилось два ЧП. Был ограблен продовольственный склад полка, и рядовому Гайдулину оторвало кисть правой руки. Продсклад представлял собой рефрижератор, поставленный на колодки, и охранялся караулом батальона Лебедя. Похищено было до 50 банок тушенки, 50 сгущенки, по несколько килограммов конфет, яблок, печенья, приготовленных к Новому году. Печать была срезана чисто. Если бы у похитителя хватило ума взять то же самое не у входа, а в глубине, наверное, начальник склада сразу бы и не хватился.


V

Лебедь к тому времени существенно укрепил свои позиции. Серьезно усовершенствовал в батальоне систему материального обеспечения, появилось взаимопонимание и признание, и эта кража его покоробила. Разбирался долго и упорно, до двух часов ночи, и решил часа четыре отдохнуть, а после подъема продолжить разбирательство дальше. Но в 3 часа Лебедя поднял дежурный по батальону и доложил, что в медпункт доставлен рядовой Гайдулин, оторваны все пять пальцев правой руки.
- Подъем, комбат!
По прибытии к месту происшествия Лебедь услышал от солдат невнятное

46

бормотание:
- Товарищ капитан, он пошел в туалет, свет погас, устроился на улице, дернул, оказался запал, оторвало все пальцы.
- Взял фонарь, пошел в санзону. Вероятно, что запал был зажат у него в кулаке, поэтому оторвало пальцы.
Опять маловразумительные объяснения:
-Товарищ капитан, он сунул руки в куртку.
Лебедь пошел в медпункт – врачи им занимаются. Куртка внутри сухая. Исследовал помещение роты. В коптерке висит здоровенный портрет Л.И. Брежнева – весь в каплях крови и остатках пальцев.
Тут Лебедь не стал ждать утра и доразобрался. Картина оказалась следующей. Ребята, бывшие “львы”, попросили своих младших товарищей организовать праздничный ужин. Младшие подумали. Одним из думающих был Гайдулин. Взяли склад. Казарма была построена из полого силиконового кирпича, и солдаты замуровали сгущенку, тушенку в стены. Тут Гайдулина начали мучить сомнения: а вдруг найдут, а вдруг поймают, комбат разбираться будет – докопается. Где-то слышал, что с помощью запала от гранаты можно нанести себе травму. Решил себя немножко поранить, попасть в медсанбат, а там, глядишь, и дело закроется. Около трех часов ночи зажал в кулаке запал и дернул кольцо. В результате остался без пальцев. Досталось и Леониду Ильичу, вернее, его портрету. Жаль солдата, хороший паренек, как он позже Лебедю в госпитале поведал: отец был инвалид 1-ой группы, и он сам стал инвалидом.
На Новый 1982-ой год Лебедь был дежурным по полку. Праздники прошли спокойно. Запомнилось одно: в 24.00 по московскому времени все небо над Баграмской долиной было испещрено трассерами. Ограниченный контингент встречал Новый год. Всего за несколько месяцев после звонка в Москву по поводу должности жизнь его изменилась в корне. Из топкого болота паче “неделанья” он опять попал в служебный водоворот и, несмотря на трудности, был рад этой перемене.


VI

К каждой операции следовала подготовка техники и вооружения. Но проведение операций  было безрезультатно. Афганцы, во-первых,  прирожденные воины, во-вторых, это их горы, в-третьих, разведка у них работала, а в-четвертых, без всякой разведки, по далекому бренчанию наших советских боевых машин и клубам пыли всегда было относительно несложно установить, куда же отправились на сей раз “шурави”. Посему десантники повсеместно встречали мины, изредка засады, обычно вне кишлаков. Причем засады осуществлялись, как правило, малыми силами и следующим образом: где-нибудь, за каким-нибудь полуразваленным дувальчиком, с тщательно продуманными путями отхода, таились два-три гранатометчика  с помощниками.  Какая мимо них идет колонна – им все равно, главное, чтоб она шла. Ра-а-аз – над дувалом выросли две-три фигуры. Три-четыре секунды – залп. Присели. Помощники отточенными, выверенными движениями

47

бросили в стволы по гранате. Два! Опять над дувалом те же фигуры, те же секунды. Второй залп. Далее гранатомет за спину и... давай Бог ноги. Какой-нибудь обиженный
танковый комбат разворотит все вокруг себя – но две-три машины горят, и надо отыскивать раненых и убитых, а птички улетели. Причем сплошь и рядом, и не особенно далеко, в ближайший кериз. Они свои керизы знают, как “Отче наш”, и тягаться с ними в подземно-колодезной войне – бесполезно. Набегаешься, изнервничаешься, ходишь – вне дорог, по полям, по высохшим руслам. Интуитивно-то сажаешь людей под броню (чтоб уберечь от пуль), то на броню (чтоб уберечь от подрыва). Если уж рванет, то пострадает механик-водитель – но у него такая судьба. Получишь ничтожный результат – 5-10 единиц оружия, из которых добрая половина представляет большой музейный интерес. С кем-то по мелочи сшибешься. Возвращаешься в родной полк, при входе в парки тебе заправят машины, догрузят израсходованные боеприпасы. Ну, думаешь, сейчас все в баню – вшей соскребать. Черта лешего! Тебя уже ждет новая задача, и максимум через два часа ты пылишь в какую-нибудь другую сторону, и все начинается сначала. Из этого мутного и утомительного переезда (конец января – февраль 1982-го года) заслуживают упоминания несколько эпизодов.
Лебедь разобрался, и как ему показалось, достаточно правильно: кто же и по каким мотивам против нас воевал. Таких категорий ему казалось шесть. Первая – это люди, для которых пребывание на их родной земле любых оккупационных войск, невыносимо. Люди гордые, свободолюбивые, независимые. Люди – патриоты. Вторая категория – люди, которые в результате калейдоскопической смены власти: Тараки – Амин – Кармаль потеряли какую-то собственность, порой немалую, и в ходе войны надеялись ее вернуть или приобрести новую. Третья категория – религиозные фанатики. Пришествие на их землю “джихада” они готовы были поддерживать десятилетиями, до тех пор, пока тело последнего неверного не будет растерзано, разметано, развеяно по ветру. Четвертая категория – наемники. Народ по национальности самый разный, во всех отношениях бравый, профессионально подготовленный исключительно высоко, но имеющий одну общую на всех аххилесову пяту. Мужики продавали свое умение воевать за деньги. Ну, а коль скоро это так, то они планировали каждую операцию не только со стороны выживания, а с двухсотпроцентной гарантией безопасности. Академически правильно организовать засаду, раздолбить и разграбить какую-нибудь колонну – это пожалуйста. Но если в избиваемой колонне найдутся крутые, которые окажут жестокое сопротивление, господа наемники уйдут, бросив все, включая убитых и раненых, если такие появятся. Пропади оно все пропадом – с собою еще никто ничего не уносил.
“Те же гроши возьмем в другом месте. Ишь, чего удумали – стрелять!” Пятая категория была своеобразная. За жену в Афганистане положено платить и... немало. Долбится какой-нибудь бедолага всю жизнь, уже и далеко за тридцать, уже и горб почти нажил и руки до колен от непомерной и непосильной работы, и все ни кола, ни двора, ни жены. Бедолаг таких в Афганистане навалом. Их просчитывали и вели примерно следующий разговор:
- Махмуд, сколько тебе лет?
- Тридцать шесть.
- Сколько тебе надо денег, чтоб курить дом, жену?
- Сто тысяч афгани!

48

- Вот двести, Махмуд. Купи все, живи, как человек, но Аллах никому ничего не дает даром. Ты должен отработать, Махмуд, точнее, отвоевать. Только один год, Махмуд.
Ты оглянуться не успеешь, как он пролетит. Зато потом...
Расчет беспроигрышный. Или Махмуд почувствует запах крови, войдет во вкус и его уже не остановить, будет воевать до упора, или честно отработает свой год, придет рассчитываться: “Ты хорошо воевал, Махмуд, спасибо, иди с миром”. С миром, насколько Лебедю известно, никто дальше, чем на километр, не уходил.
А шестую категорию, к глубочайшему сожалению, рождали сами. Займут душманы какой-нибудь мирный кишлак, обстреляют советскую колонну, нанесут ей потери. Осатаневший командир, руководствуясь принципом: пусть лучше их мамы плачут – развернется и вмажет по кишлаку из всего, что у него есть. Если он инициативен и злопамятен, он наведет на кишлак четверку-восьмерку вертолетов.
После вертолетов по кишлаку прогуляется дивизион, положив 200-300 снарядов, потом выяснится, что на 10 убиенных в лучшем случае – один душман, остальные мирные. Человек, совершенно далекий от войны, не желающий воевать, возвращается домой, выясняет, что была у него жена – нет жены, были дети – нет детей, была мать – нет матери. И вскипит в нем кровь. И вот он уже не человек, а волк: готов резать, кромсать и убивать до бесконечности. И чем дольше война, тем больше таких волков. Они – волки, а мы с каждой очередной заменой выбрасываем на этот кровавый рынок толпу сосунков и губошлепов. С каждым годом волки матерели, а сосунки оставались сосунками. Так и воевали. И теперь еще находятcя недоумки, смеющие открывать рот на тему: “А чего вы еще не победили?”. 
Лебедь также уяснил себе в известной мере специфику взаимоотношений внутри народно-демократической партии Афганистана. По крайней мере, в части касающейся ее военных представителей. Считавшаяся монолитной, единой, НДПА на тот период включала в себя два крыла: партунисты и халькисты. Соответственно, производной от слов: партун – знамя и халь – народ. Партунистов в партии  было 30 процентов, халькистов – 70. Несмотря на явное меньшинство, партунисты, представляющие правое крыло партии, являлись ее основой. В это крыло входили крупные собственники, ученые, дипломаты, промышленники. Это была элита, державшая в руках все  и вся. Халькисты – левое партийное крыло – являли собой образчик совершенно дикого сброда: крестьяне и рабочие, люмпены всех мастей и вида. Очень левые и очень правые  марсисты-маонисты, поклонники красных кхмеров, кого там, в общем, только не было. Это было формальное большинство. Закоренелость, догматизм, неграмотность, противоречия, доходящие зачастую до вооруженных разборок – это халькисты. Разрешить возникшие в среде братьев по НДПА партийные разногласия с помощью длинной автоматной очереди – это халькисты. Нет человека – нет проблемы, нет партийного противоречия.
В силу подавляющего интеллектуального превосходства все руководящие посты в партии, а в равной степени и в армии, все высшие должности, до командира полка включительно, занимали партунисты. От заместителя командира полка и ниже – сплошь халькисты, или другими словами говоря, то партийное стадо, которое ходит в стремительные атаки и кует партии славу. В силу всех перечисленных причин халькистское крыло партии всеми фибрами души ненавидело партунистов. В армии это явление носило характер, по сути

49

дела, прямого непослушания. Командир полка – партунист, был волен отдавать любые – умные, глупые, толковые, своевременные распоряжения. Это ровно ничего не значило.
Все равно все будет переиначено, сделано наоборот – потому что он партунист. Об этом и многом другом Лебедю поведал начальник политотдела приданного 1-го батальона 345-го советского воздушно-десантного полка 444-му афганскому полку “коммандос” Меджид.
Рослый (примерно 185 сантиметров), медвежковатого телосложения, обладающий огромной физической силой, Меджид заметно выделялся среди остальных. “Командос” в большинстве своем был народ мелкий, худощавый, жилистый. А те, кого Аллах сподобил высоким ростом, были так худы, что их можно было принять за удочку. Меджид одинаково страстно ненавидел душманов, от которых пал его брат и кто-то еще из родственников, и собственного командира полка: за то, что учился в Лондоне, за то, что богат, за то, что не утруждал себя делами ратными. Если речь заходила о командире, Меджид начинал выражаться, как одесский грузчик с турецким акцентом, но не менее витиевато. Он вообще здорово говорил по-русски. С ними можно было беседовать на любую тему. Последнее обстоятельство Лебедя заинтересовало, и как-то вечером, когда после  трудов праведных они расположились на ночлег, он спросил Ме5джида, где тот так здорово научился говорить по-русски. Обычно жесткий, немногословный, Меджид неожиданно размяк и поведал следующую историю. Как активиста НДПА, хорошего оратора, человека, обладающего высокими качествами, организаторскими способностями, его в числе других сразу же после прихода к власти Кармаля (или, точнее, приведения Кармаля к власти) - Меджид так и говорил (он на сей счет не утруждался), его отправили на полугодичные курсы замполитов при академии Ленина в Москву.
- Понимаешь, Саша (у них как-то сразу устанавливались дружеские отношения – он звал Лебедя Саша, а Лебедь Меджида Миша) – день хожу на занятия, два хожу на занятия... Скукотища, ничего не понимаю. На третий день вышел в город. Посмотрел: Мооскваа!
Короче, Меджид запустился во все тяжкие воспоминания. Его строгали, воспитывали, но ничего не помогло. Притягательность московских красавиц была несравнимо выше всей партийно-политической мишуры, нотаций и менторства.
- Понимаешь, - вспоминал Меджид, - учеба подходила к концу, они мне говорят, что выпускать меня не будут, так как из шести месяцев я и двух недель не учился. Я сам себе думаю: нет, подождите. Записался на прием к начальнику академии. Прихожу и говорю: дорогой товарищ генерал, послушай, как я говорю на языке, на котором говорил великий Ленин. Генерал послушал. И... выпустили меня. Он там кого-то еще ругал. А языку меня московские девки научили.
Какой же колоссальной памятью, живым и бойким умом, лингвистическими способностями должен обладать человек, чтобы за неполные полгода изучить совершенно чужой ему язык, и какие же у него были учителя.
Замполит, естественно, из Меджида был никакой. Все эти педагогические воспитательные тонкости он не знал, и знать не хотел. Зато он был здоровый, жестокий и в то же время, как это ни странно, обаятельный мужик. В соответствии с полученными знаниями и отталкиваясь от многолетней богатой практики, Меджид имел одну меру поощрения и одну меру взыскания. Солдат отлучился. Меджид строит взвод или роту, или

50

отделение – неважно, что под руку попадется. Выводит солдата из строя и минут десять
говорит. Говорит красиво, складно, превознося до небес реальные и мнимые достоинства солдата, не забыв упомянуть его отца и мать, братьев и сестер, теток и дядьев, кишлак, в котором он родился, ущелье, в котором  стоит кишлак, в котором родился этот
замечательный человек. Он желает ему здоровья, счастья, много детей, много ослов и другой живности, хорошего дома, урожайного года и далее все в том же духе, и все это со знаком плюс. Потом достает из кармана сто афганских бумажек, вручает их солдату, троекратно по-русски его целует, ставит его в пример и отпускает с миром. Пока Меджид говорит, млеет стоящий пред строем солдат, млеют стоящие в строю его товарищи по оружию. Он – от того, что свершилось, они – в надежде, что в ближайшее время каждому из них удастся свершить что-нибудь такое, что позволит начальнику политотдела сказать и в его адрес свою замечательную речь. Совсем другая картина, когда какой-нибудь солдат имел неосторожность проштрафиться до такой степени, что становился предметом разбирательства на уровне начальника политотдела полка. Когда такой несчастный узнавал, что вызывает Меджид, его начинала бить дрожь, но он шел. Шел, как кролик к удаву, совершенно точно зная, что сейчас последует. А следовало каждый раз одно и то же. Как только солдат подходил на расстояние вытянутой руки, и застывал в почтительной стойке, следовал короткий, почти без замаха, но, тем не менее, удивительно сильный удар в челюсть. Менее трех метров никто не пролетал, после чего братья по партии и совместной борьбе уносили несчастного, долго и упорно приводили его в чувство. Придя в себя, он выплевывал выбитые зубы и на протяжении какого-то времени проникался сознанием того, что нарушать воинскую дисциплину нехорошо.


VII

Как это ни странно, при таком, прямо скажем, небогатом арсенале воспитательных приемов Меджид пользовался колоссальным и непререкаемым авторитетом, как в солдатской, так и офицерской среде. Почему? Лебедь думал, потому что он был  храбр, никогда не прятался в бою за спины солдат, уверен в себе красивой мужской уверенностью. Предельно заботлив. Как бы ни складывалась обстановка, проверит, сыты ли солдаты, хорошо ли размещены, качественно ли перевязаны легкораненые. Всякого рода касательные ранения не являются основанием для эвакуации. Проверит посты, мимоходом несколькими словами ободрит солдат, ляжет последним, встанет первым. Странным он был начальником политотдела. Лебедь бы сказал, незамысловато-сложный. Здесь, наверное, уместно будет сказать несколько хулительных слов глупости. Глупость – она дорого стоит. Лебедь вел тщательный личный учет потерь в батальоне. С чистой совестью Ле6едь мог сказать, что он делал все, чтобы сберечь людей. Дело прошлое: исповедовал американский принцип выжженной земли. Подавлял огневые точки огнем артиллерии, боевых машин и вертолетов, никогда не поднимал людей в дурацкие атаки. К немногим матерям горе пришло в дом, но потери все равно были. Как ни изворачивайся, как ни хитри, как ни маневрируй, но война без потерь не бывает. Что Лебедя всегда настораживало, буквально бесило, и чем дальше, тем больше (а покидая Афганистан,
51

Лебедь подвел окончательный итог), так это расклад на потери с боя и на потери  сдуру. Окончательный итог был 52 процента первая категория и 48 процентов – вторая. Лебедь проводил детальнейшие инструкции, рассказывал и разжевывал мелочи, исходя из того, что всякая система держится на своей “дуракоустойчивости”. Наверное, это помогало. Даже, скорее всего, помогало. Но на 100 процентов решить вопрос так и не удалось.
- Товарищи солдаты, - говорил Лебедь, - у кого на автомате тугой переводчик огня, установите его в положение автоматический, патрон в патрон не досылать, затворную рамку всегда успеете  передернуть, у кого переводчик нормальный, патрон дослать в патронник, поставить автомат на предохранитель. Одно легкое движение руки и огонь. Поняли?
- Так точно.
Ровно через день лейтенант по фамилии Шумков лезет через какой-то там дувал, автомат за спиной, стволом вниз, патрон в патроннике, предохранитель снят. Какой-то сучок – очередь, одна из пуль попадает в него – лейтенант два месяца лежит в госпитале. Пулеметчик при развертывании спешивается через правый люк боевой машины, забыв отсоединить шлемофон. Сноровисто выбирается из люка, выкинул ноги, прыгнул в сторону. Разъем заело, за голову его дернуло назад, инстинктивно оступился, сунул ногу в гусеницу двигателя со скоростью боевой машины 5-7 километров в час. Машина проходит еще два метра, но этого достаточно, чтобы ноги ниже голени превратились в веник. Калека.
В третьей роте были два друга – водой не разольешь: азербайджанец Набиев и кабардинец Ахмедов. Ахметов – снайпер, Набиев – пулеметчик. В связи с практически непрекращающимися операциями, связанными с перемещением по каменистой местности, перелазанием через многочисленные дувалы, общением с всевозможными колющими, режущими и вообще колючими предметами, форма на солдатах не держалась. Надевши новую – две недели такой собачьей жизни, и солдат, какой бы аккуратист он ни был, смотрится оборванец оборванцем. Штопай - не штопай – бесполезно. В таких случаях говорят: латать – не за что хватать.
И вот в одной операции брюки рядового Набиева пришли в совершенно постыдное состояние. Набиев, дабы прикрыть откровенную наготу, по-тихому подраздел какого-то афганца (душмана там, или не душмана – Бог весть!), и снова – вперед. В ходе прочески  горячий, страстный, резкий, в то же время в процессе стрельбы холодный как змея, Ахметов метрах в восьмидесяти – ста от себя узрел голубовато-полотняный душманский зад. Выстрелил. Пуля попала Набиеву в правое бедро навылет с очень легким касательным повреждением кости. Тогда был установлен своего рода рекорд. Лебедь посадил вертолет через 22 минуты после ранения. Жгут, повязка, все уже было на месте. Вертолет взмыл. Батальонный доктор Гера Будько махнул рукой: “Ерунда! Через две недели плясать будет!”
По возвращении с операции через три дня Гера отправился в госпиталь разобраться, как там раненые. Вернулся оттуда растерянный, что на него было совершенно не похоже.
- Набиев умер, - сказал он.
- Как умер, у него сквозная в ногу и кость цела? - удивился Лебедь.

52

- Жировая эмболия. Пуля, тронувшая кость чуть-чуть, сорвавшая с него всего лишь жировую оболочку, все-таки погубила Набиева. Жировые частички два дня гоняли по кровеносной системе, где-то каким-то образом сбились в тромб, тот угодил в желудочек сердца и могучего двадцатилетнего парня не стало.
Лебедь справлялся в других подразделениях полка и даже в других частях. По всем опросам вырисовывалась дикая картина – 50 процентов плюс-минус пять процентов потерь – это результат невнимательности, рассеянности, безалаберности, всего чего угодно, только не боевого воздействия противника. Глупость – это не отсутствие ума – это такой ум. Так что ничего не ценится так дешево, не стоит так дорого, как она – глупость!
Из относящихся к этому периоду событий заслуживают упоминания еще два. Мирбачакат – здоровенный кишлак на склоне горы, общепризнанный оплот душманского движения в Баграмской долине. “Чесали” его до Лебедя, и “чесал” и он, и после него “чесали”, но от этого ничего не изменилось. Врезался он Лебедю в память по двум причинам. К этому времени Лебедь полностью разобрался с приданными ему “коммандосами”. Если у тебя есть дело, которое надежно нужно завалить, поручи его “коммандосам” и можешь не проверять. Если командиру батальона и его начальнику штаба поставить реальную задачу, да еще при этом они нанесут на карту, в этот район можешь уже не ходить – бесполезно. Утечка информации у них была стопроцентная. И от чего это проистекало – от простоты душевной или все от той же глупости – трудно сказать. Предупреждай – не предупреждай, все равно максимум через час предстоящая задача станет достоянием всего батальона. Учитывая эту их особенность, выработалась у Лебедя определенная тактика. На “левой” карте начальник штаба наносил какую-нибудь глупость. Эта глупость с подробностями в качестве боевой задачи доводилась до “коммандосов”, а реальную задачу они получали ночью, непосредственно перед выходом. При этом Лебедь или начальник штаба улыбались, говорили что-нибудь утешительное о внезапно изменившейся обстановке, они кивали и “верили”. При таком подходе была надежда, что из операции получится что-нибудь путное.
Афганцы начинали привыкать к тому, что их постоянно обманывали. Поэтому Лебедь решил изменить тактику и поставил реальную задачу. Мирбачакат! Они рассеянно выслушали, рассеянно сделали какие-то пометки на карте. А в глазах читалось: “Давай! Давай! Все равно никакого Мирбачаката не будет!”
Выход был назначен на три часа ночи. В соответствии со сложившейся практикой в два часа ночи Лебедь отправил заместителя командира батальона капитана А.В. Попова поднимать афганцев и уточнить им задачу, а сам занялся родным батальоном.
Через полчаса Попов вернулся злой, как черт.
- Их там двести дураков. У каждого своя палатка. Не встают. Наряд простаками прикидывается. Комбата, начальника штаба – как не искал – не нашел, - раздраженно доложил он.
Это было что-то новое. Оставив Александра Васильевича завершать подготовку батальона, Лебедь отправился к афганцам сам. Ему повезло. Едва он пришел, подсвечивая фонариком, как натолкнулся на потягивающегося и позевывающего комбата. В палатках и около них неторопливо и сонно шевелились солдаты. Лебедь как бы невзначай, вроде как неловко перехватил фонарь и осветил себя. С комбата слетела сонная  одурь. Он

53

мгновенно поджался и попытался Лебедя приветствовать. Вместо ответа Лебедь вежливо отправил его в глубокий нокдаун. Откуда-то сбоку вывернулся начальник штаба, уловил положение, в которое попал его командир, занял подобострастную позицию на безопасном расстоянии. Азимов, прекрасный сержант, таджик по национальности, предельно хладнокровно перевел все, что сказал Лебедь. Получилось нечто очень похожее на известный эпизод из кинокомедии “Бриллиантовая рука”. Смысл сказанного Азимов перевел кратко: “Через 15 минут батальон должен быть готов!” Нет, они все-таки были хорошие солдаты, когда этого хотели. Они успели, а это было непросто. У каждого индивидуальная палатка, два одеяла, маленький коврик, свой чайник и еще куча разных мелких и нужных предметов.
Батальон выступил. Пока выдвигались, пока выставляли блоки, рассвело. Афганский комбат шел надутый, как видел его Лебедь краем глаза. Но как только Лебедь обращался к нему напрямую, старательно улыбался.
Командир полка, которому Лебедь доложил о готовности “прочески”, внезапно спросил: “Ты где находишься?” Лебедь доложил.
- Так это на правом фланге. Подожди, “проческу” не начинай. Давай-ка в темпе переместись на левый фланг, по дороге, - уточнил задачу командир полка и указал пункты, – подойдет 26-ой пехотный афганский полк, встретишь их, определишь им задачу, уплотнишь боевые порядки и “чесанешь”, понял?
- Понял, - ответил Лебедь.
Лебедь с управлением полез на левый фланг. Да, да. Именно полез. Это предместье Мирбачаката представляло собой что-то типа советских дачных или огородных участков. Один огород отделен от другого невысоким, метра полтора, дувалом (забором). То, что дувалы были невысокими, обильно компенсировалось какой-то вьющейся колючкой, которой они были густо увиты. Огороды протянулись на два с лишним километра. Через два часа хрипящее, потное, донельзя ободранное и окровавленное управление выбралось на вожделенную дорогу.


VIII

В заранее обусловлено месте ожидал командир левоафганской роты.
- Где полк? – спросил Лебедь про афганский полк.
- Не было.
Лебедь доложил командиру полка:
- В установленное место вышел, афганцев нет.
- Жди, жди, - успокоил он Лебедя, - подойдет.
Пока суд да дело, санинструктор, примерившийся, как бы отремонтировать сплошь ободранные руки, нашел простое и гениальное решение. С помощью лучины и бинта соорудил квач, и сплошь выкрасил всем руки и частично лицо йодом. Все стали полумаврами. Когда закончилась эта сопровождаемая зубовым скрежетом операция, достаточно высоко поднялось мутное солнышко, а полка все не было и не было.

54

На все запросы полковник Кузнецов коротко обрывал: “Ждать!” Наконец, вдалеке показалось облако пыли, из которого при приближении вышли и остановились два
ГАЗ-66. Из первой выпрыгнул рослый человек с типичной славянской внешностью, но в афганской военной форме:
- Здорово, мужики!
- Здорово, - сказал Лебедь, подумав: “Советник, значит!”.
Вслед за советником из той же кабины буквально выпала фигура, при виде которой Лебедь расхохотался, и было отчего. Фигура принадлежала очень пожилому, с морщинистым, похожим на печеное яблоко лицом, человечку. Рост метр с кепкой с коньком. Зато – уже, где они их взяли, Бог весть – на голове у человечка красовалась известная  по кинофильмам времени Великой Отечественной войны эсесовская каска с рожками. Эс-эс, как известно, войска были отборные, и народ туда набирали представительный. На таких и каски смотрелись. Человечку каска была – ну, просто очень велика! Он постоянно смыкал ее пальцем на затылок, но она упрямо возвращалась в исходное положение, оставляя видимыми только жесткие седые усы, большой рот и маленький, как у ребенка, подбородок.
Пока Лебедь хохотал, из другой машины выпрыгнул и подошел еще один советник. Человек, наконец, кое-как сладил с каской и через переводчика представился:
- Командир 26-го пехотного полка...
Из машины стали выпрыгивать такие же маленькие и рогатенькие солдаты. Лебедь перестал смеяться.
- Это у вас, что, боевые охранники? Тогда почему в первой машине командир полка? И сколько вас можно ждать? Когда будет полк?
Рослый советник как-то грустно посмотрел на Лебедя:
- Это весь полк!
Веселье с Лебедя как ветром сдуло.
- Как весь?
Перед Лебедем кое-как построенные в две шеренги, стояли 26 человек. До этого полк состоял из 150 человек, но под влиянием пропаганды разбежался, а эти маленькие, рогатенькие остались. Это были хорошие люди. В большинстве своем это были такие же пожилые, как и командир полка, явно нестроевые мужики с тяжелыми, не по росту, натруженными руками. Но все это Лебедь разглядел позже. А тогда Лебедь злился, что лез через чертовы дувалы, ободрался сам, ободрал донельзя людей, убил время и ноги, чтобы проторчать здесь, как тополь на Плющихе, еще почти два часа, чтобы, в конце концов, дождаться этих... этих...
Пока Лебедь буйствовал, командир полка и советники скорбно поникли.
Лебедь вышел на Кузнецова. Командир полка, против обыкновения, хладнокровно и рассудительно заявил:
- Командир полка есть?
- Есть!
- Значит, так! Сколько есть – все твои. Если тебе от этого будет легче, назначь его на время операции командиром взвода. И вперед.
Батальон с приданным ему полком “прочесали” Мирбачакат, но это была чисто

55

формальная “проческа”. Когда ты сидишь на горушке и видишь, как против тебя в течение пяти часов выстраивается боевой порядок, ждать, когда эта пружина распрямится и даст в
лоб, будет только круглый идиот. Душманы таковыми не являлись. Это – воины!
... Арганхейль... На этот раз операция была на редкость удачна: ни одного убитого, ни одного раненого, ни одного подрыва. Для Лебедя это главный показатель. Зато было до трех десятков стволов трофеев, здоровенный узел весьма небезынтересных документов, которые нашли у душманов, выдававших себя за крестьян.
Лебедь закончил операцию, и доложил о ее результатах командиру полка, впервые услышав:
- Ты, кажется, научился работать. Поздравляю!
Оставался пустячок: преодолеть 600-700 метров и выйти к бронегруппе, которая была уже видна. Сначала ушла первая рота, за ней – вторая, затем – Лебедь с управлением. Прикрывала отход и отошла последней третья рота. Бронегруппа стояла тремя колоннами, несколько изогнувшись влево в соответствии с конфигурацией местности.
“Кашаэмка” Лебедя находилась за последней машиной второй роты. Лебедь подошел к машине, оглянулся. Голова колонны третьей роты виднелась метрах в 250. Механик водитель протянул фляжку с чаем. Не успел Лебедь поднести ее к губам, как впереди в колонне второй роты раздался сильный взрыв и крики. Фляжка полетела в сторону. Лебедь бросился к месту взрыва. В голове молнией мелькнуло: “Броня стояла на блокировании, какой-то остолоп загнал гранату в ствол и забыл разрядить! Второй нажал на электроспуск – значит, граната попала в башню впереди стоящей машины и...” Лебедь примерно представил себе, что сейчас увидит. Когда он подбежал к машине командира роты, его худшие опасения подтвердились. Справа от машины лежал труп. Голова и левая рука отдельно от тела. Что-то резануло глаз. Что? Грудная клетка, вид изнутри. Слева от машины солдаты поднимали из лужи с загустевшей грязью командира роты, старшего лейтенанта Ковальчука. На броне лежал, обхватив голову руками, и отчетливо, витиевато матерился старшина. Несколько в стороне, сидя, корчились словившие по осколку, еще два солдата. Что же произошло?
У старшего лейтенанта Ковальчука за ординарца, телохранителя, повара и вообще за все на свете был рядовой Петров, здоровенный, как шкаф, сибиряк, огромного трудолюбия, огромной физической силы и потрясающей молчаливости парень. Солдаты иногда дружески юродствовали в присутствии Петрова, высказывая сомнение, а может ли он говорить вообще? Но не более того. Ожидать, а тем более оскорблять этого медведя, не рисковал никто. Черт их, этих медведей, знает!..
Пока вторая рота шастала по Арганхейлю, кто-то из солдат нашел и представил командиру роты трофеи – две противопехотные мины ПМН отечественного производства. Ротный был занят делом, поэтому не посмотрел, на месте ли взрыватели и отмахнулся:
- Петров, мины в рюкзак!
Петров опустил роковые мины на рюкзак. По завершении операции Ковальчук, опытный, что называется, битый ротный, оценил обстановку и сделал вывод, что война окончилась. Поэтому он с легкой душой снял с себя и передал Петрову радиостанцию
Р-148 – в рюкзак!

56

Петров передал радиостанцию ближайшему солдату. Солдат, не ведая, что творит, положил радиостанцию на мины.
Рота вышла к бронегруппе.
Ковальчук скомандовал посадку, забрался в люк башни. В левый люк начал усаживаться старшина. Петров, по свидетельству очевидцев, забрался на броню, несколько секунд постоял во весь рост, о чем-то размышляя, и спрыгнул с машины. Спрыгнул неудачно. Попал в колено, пытаясь сохранить равновесие, оступился, со всего размаху ударился спиной о борт машины. ПМП – противотанковая мина нажимная. Две мины плеснуло взрывом у солдата на спине. Бронежилета Петров никогда не носил, он на нем смотрелся как передничек. Да и не помог бы здесь бронежилет. Это его труп с вычищенной дочиста изнутри грудной клеткой увидел Лебедь первым. Пожженная на мине радиостанция, разнесенная взрывом в клочья, сыграла своего рода роль рубашки. 16 осколков от этой радиостанции достались на долю Ковальчука, девять – старшине, один солдат поймал два, другой – один осколок.
Доктор с санинструктором занимались перевязкой раненых, заместитель комбата с двумя солдатами бережно собирали в плащ-палатку останки Петрова. А справа и слева на броне сидели солдаты первой и третьей рот – смотрели на эту картину, слушали, как продолжает материться старшина, и печально жевали сухпайки. И никого случившееся не удивляло и не коробило, в том числе и Лебедя. Человеку, пока он жив – человеково... С полночи пробегали. На часах 17 часов – ясно, проголодались. Как-то сразу померкла и съежилась ценность трофейных документов, пленных, стволов.
На въезде в полк Лебедя ждал еще один удар. Полковой оркестр в 30 душ наяривал что-то вроде “Гром победы раздавайся!”. Лебедь поскакал к дирижеру.
- Заткни своих трубадуров!
Продолжая размахивать руками, дирижер ответствовал:
- Не могу! Командир полка приказал вас, товарищ капитан, с оркестром встречать.


IX

С 29-го февраля по плану армии полк принимал участие в Ниджрабской операции. Если посмотреть на карту, Ниджрабское ущелье очень похоже на большое красивое развесистое дерево. От основного мощного ствола вправо и влево раскинулось несколько ветвей – ущелий, густо заселенных кишлаками. Какие стратегические цели преследовало командование – никто не знает. Лебедю достался один из нижних “сучков”, протяженностью 19,5 километра. Длительный марш к ущелью в батальоне и в целом в полку прошел без эксцессов. Правда, у мотострелков с моста упал БТР. Так уже получилось, что был тот БТР в колонне последним, а за ним шла третья рота батальона Лебедя, и вытаскивать из реки БТР и пострадавших пришлось ей. Из шести находящихся в БТР двое погибли сразу. Трое были крупно покалечены, один на вид совершенно цел, но парень тронулся. Дремали, по-видимому, ребятки в “бэтээре”, и так, в дреме, расслабленными хлопнулись с семиметровой высоты.

57

Третьей роте в этом отношении не везло. Командовал ею улыбчивый, добродушный на вид, но жестокий и грамотный капитан Борис Петров. В батальоне это
была, безусловно, лучшая рота, но почему-то, а может быть, именно поэтому, самые кровавые дороги доставались именно ей.
Теория, конечно, спорная. Есть люди везучие и не везучие. Есть люди, которые чувствуют свою смерть. Они еще живы, они еще ходят, жуют что-то, говорят, но у них уже на челе печать. Если Лебедь это усматривал в своих подчиненных, прав – не прав, но таких в операцию не брал.
В отношении третьей роты, нельзя было сказать, что она не везучая в чистом виде. Здесь были вариации. Рота всегда уверенно справлялась с поставленными задачами, но почему-то все засады, подрывы, падения с мостов, обстрелы, налеты и ликвидации их последствий выпадали на ее долю. За ротою в батальоне, а потом и в полку закрепилась соответствующая репутация. Как это ни странно, эта репутация солдат задорила. Вот и теперь, приняв доклад от Петрова и трупах-калеках, в голове мелькнуло: “Опять третья рота. Что за черт!”. Но вышли, заняли исходное положение. Основание ущелья метров 900. Кишлаки начинаются практически сразу. Дальше, согласно карте, ущелье все более сужается, сужается... и где-то на 17 километре стоит последний нанесенный на карту дом. За ним идет примерно двухкилометровый нежилой “аппендицит”, который упирается в покрытый снегом “трехтысячник”.
Боевой порядок известный: две роты по горам, одна по дну. Кто выше, тот и прав. В последний момент где-то щелкнуло и изломилось. Командир полка передал команду, что до середины ущелья, до того места, где оно резко сужается и раздваивается, Лебедя будет сопровождать третий батальон, ему “чесать” дно, а далее он – по левому острогу, а третий батальон – по правому. Перестроились.
Третий батальон полез в горы. Лебедь прикрывал его выдвижение. Это только в кино автоматы стреляют бесконечно, все пули попадают в цель с потрясающей меткостью, герои, если даже гибнут, делают это красиво и с хрестоматийной правильностью, сопровождая свою гибель или победу соответствующими месту и моменту выкриками и восклицаниями. На деле это не так. Война – это тяжелая, грязная и кровавая работа. Именно работа! Сами боевые эпизоды, то, что, собственно, принято считать войной, достаточно скоротечны. Все остальное время ты выдвигаешься, ползешь, окапываешься, обслуживаешь и ремонтируешь технику, организуешь доставку боеприпасов и продовольствия. Это черный труд, героического здесь мало. Причем этот труд сопровождается массой неожиданностей объективного и субъективного характера. Вот и здесь. Лебедь доложил командиру полка, что третий батальон исходное положение занял. У Лебедя полтора комплекта и один сухпаек.
Командир оборвал:
- Ждать! Начало по общему сигналу. А за свои сухпайки не беспокойся. Я тебе их вертолетом заброшу.
Ждать и догонять, говорят, хуже всего. Но кто на что учился. Батальон замер в томительном ожидании. Наступившую тишину прервал шипящий, как змей, сержант, бешено трепавший за грудки рослого, здорового, понуро стоящего солдата.
- Я ему, а он скотина...

58

Выяснилось, что хлопчик по простоте душевной сложил в рюкзак банку на банку и замкнул два запасных комплекта аккумуляторов к радиостанции.
Лебедь был готов шипеть за сержантом. Кто его знает, что там ждет впереди. Можно пройти ущелье парадным маршем, и можно драться за каждый километр. Лебедь, конечно, горласт, но ущелье такой ширины голосом много не покомандуешь. На связь вызвал командира полка: “Вперед!”.
Тронулись и прошли классически. Афганцы впереди, за ними – Лебедь. Как и следовало ожидать, первый километр встречал их абсолютно мертвой тишиной и подчеркнутым покоем. Ни души. Изредка гавкнет запертая где-то собака. Афганцы идут, не торопясь, спокойно и уверенно. Они, как Лебедь довольно скоро разобрался, были прекрасным своего рода барометром опасности. Если шли так, как сейчас – иди смело. Если начинают крутить головами, приседать, припадать за камни – все: жди, минимум через пять минут накроют. Как уж у них там это получалось – никто не знает, никому выяснить не удалось: то ли шестое чувство, то ли знание местных условий. На шестом километре афганцы закрутились и не зря. Обстреляли сразу с четырех мест. Третий батальон сверху, Лебедь – снизу – ответили. Стрельба прекратилась.
Несмотря на скоротечность огневого столкновения, без потерь не обошлось. Погиб мальчишка-афганец. Лебедь его неоднократно видел и даже один раз с ним разговаривал. Было ему лет шестнадцать, не больше. В батальоне “коммандос” он был что-то вроде сына батальона. Наверное, именно поэтому единственный из всего батальона он был одет в каску и бронежилет. Может быть, именно это сыграло с ним злую шутку. Паренек решил, что он – танк. И за это жестоко поплатился. Пуля через бронежилет попала прямо в сердце. Кстати, о бронежилетах. Стойкое недоверие к ним у Лебедя выработалось тогда в Афганистане и сохранилось до сих пор. Может быть, есть бронежилеты, предназначенные для сильных мира сего, которые держат любую пулю и осколок. Может быть, не знает, не встречал. Но тот ширпотреб, который начали поставлять тогда в войска, спасал от трех вещей: от холода, от камней и от тупой пули типа ПМ, ППШ. К этому можно добавить, что он мог выдержать любую пулю, находящуюся на излете и предохранить от касательной. Таскать тяжело, толку мало, плюс формирует у людей ложное чувство защищенности, и до известной степени их этим расслабляет. Хороший товарищ Лебедя, однокашник по академии, ныне Герой Советского Союза, генерал, а тогда просто командир третьего батальона и майор В.А. Востротин, получив в батальоне новую партию жилетов, решил заняться агитационно-пропагандистской работой. Построил батальон, сказал подобающую случаю речь о заботе партии и правительства, приказал вывесить бронежилет на расстоянии 100 метров и лично его обстрелял.
- Неси, - приказал он.
Солдат принес.
Грудная и спинная пластины навылет.
- Гм-гм, а ну-ка на двести.
Отмерили, вывесили на триста. Отделение обстреляло бронежилет сосредоточенным огнем.
- Навылет...
Валерий Александрович потом долго плевался в “кулуарах”.

59

Когда принесли и увидели свежие пробоинки, Лебедь подумал – ну, и вляпался. Хотел достичь одного эффекта, а достиг чего-то диаметрально противоположного. Надо
как-то выкручиваться. Тут Лебедь им и сказал: “Орлы, какое же оружие делают наши тульские и ижевские умельцы! Ни один бронежилет в мире не пробиваем ни на 100, ни на 200, ни на 300 метров. С таким оружием не пропадешь”. Пули щелкали по дувалам, деревьям, по стеклам домов. “Агээсники” подавляли огневые точки. Лебедь выдвинул на огневые позиции приданный танковый взвод батальона. Били с окружающих склонов, били с прилепившихся к этим склонам домов. Роты третьего батальона находились выше  тщательно замаскированного жилья и практически как-либо серьезно воздействовать на них не могли. Исход боя решили танкисты. Два десятка прицельно посланных снарядов заставили замолчать несколько ответных точек, а за ними смолкли и все остальные. Помогла и все более увеличивающаяся метель. В считанные минуты видимость упала сначала до 100-120 метров, а потом и того меньше. В этой разыгравшейся дикой круговерти батальоны ползли в горы трое суток.
Им на дне ущелья было хорошо, а третьему батальону в горах еще лучше. Какие, к чертовой матери, вертолеты, какие сухпайки?!
В завываниях и сполохах метели где-то звучали автоматные очереди, одиночные выстрелы. Кто в кого стрелял и с каким результатом?.. Не завалился ли где в какую расщелину раненый или убитый солдат, и если так, то заметет в считанные минуты. И навеки вечные на убиенном рабе Божьем будет висеть клеймо “без вести пропавший”. И на без времени постаревших и поседевших родителей будут смотреть с недоверием и неприязнью: “Как это без вести пропал? Как это вообще можно без вести пропасть? У него что, командира взвода или роты нет – сбежал, наверное, легкой западной жизни захотелось? Идите... Идите... Мы по понедельникам не подаем”.
Мороз, тяжелая выкладка, беспрестанное напряжение – все это отнимало много сил и требовало компенсации. Сухпайки быстро иссякли. Были подлизаны все корочки, крошечки, огрызочки. Метель и ... вперед, вперед! Вперед, она по прогнозу скоро кончится. А как только – так сразу – будут вам и вертолеты, будут вам и сухпайки, а пока – вперед.
Навсегда осталось у Лебедя тягостное ощущение своего бессилия перед природой. Что хочешь делай: стучись головой о скалу, волком вой, топай ногами. Можешь в истерике биться. А ей, природе, на тебя, пигмея – наплевать, ей угодно вот так вот завывать и систематически насмешливо швырять пригоршни колючего снега в твою обветренную физиономию с лопнувшей и раздвоенной, как у зайца, нижней губой.
В застывших в метельной круговерти кишлаках не было никого и ничего: ни людей, ни скота, за исключением козлов – черных, лохматых, похожих на чертей, с налитыми кровью глазами. Козел он и есть козел. В нормальном человеческом обществе он как продукт питания – ничто, на них, на козлов, так по привычке и смотрели. Несколько позже, когда все, от комбата до солдата, убедились, что ничего другого нет и, судя по делам в небесной канцелярии, в ближайшем обозримом будущем не предвидится, козлы предстали в совершенно ином свете. С них стали сноровисто снимать шкуры. Сначала тебя потошнит от того, что нестерпимо хочется есть, потом от того, что ты без хлеба и соли откусил кусок бывшего козла. Народ и тут приспособился. Пальцами одной

60

руки, как прищепками, зажимали нос, а второй рукой сноровисто убирал козлятину. Тут главное не принюхиваться. Так, воюя невесть с кем, добрались почти до середины ущелья,
до того места, где оно резко сужалось и раздваивалось.
Тут сразу масса позитивных событий произошла: прекратилась, наконец, чертова метель, удалось совершенно точно сосчитать людей и с великой радостью убедиться, что все живы, никто никуда не завалился, не выпал. Спустился с гор осатаневший от голода и холода третий батальон. Сел долгожданный вертолет с вожделенными сухпайками  и аккумуляторами. Уже не страшно. Ширина ущелья, по которому Лебедю предстояло лезть дальше, не превышала 250 метров, а это уже и можно было одолеть. Не без напряжения, но можно. В общем, все хорошо. Тут еще доктор подрулил:
- Товарищ капитан, вот вертолетчики комбату посылку передали.
- Что это за добрая душа? Неужели командир полка?
- Не, не командир.
- А кто?
Они что-то сказали, но Лебедь за грохотом двигателя не расслышал.
- Ладно, все равно спасибо!  Раздели, Гера, промеж всех по-братски, - сказал Лебедь.
Гера был настоящий десантник. Он знал два действия арифметики: отнимать и делить. Он тут же отложил всему управлению по восхитительно оранжевому апельсину, по паре галет и куску колбаски.
- О, товарищ капитан, а тут на дне, похоже, здоровенный шматок сала!
При слове “сало” солдаты разом прекратили чистить апельсины.
- Но не, это вечером, - возразил, - это не спеша.
Дружный горестный вздох по поводу такое жестокости. Последний солдат отшвырнул от себя корку и вытер о штаны пальцы. Жизнь снова была прекрасна и удивительна. Солдат-десантник, вооруженный сухпайком, непобедим!
Третий батальон, отзавтракав, отобедав и отужинав за три дня, понежился на солнышке полчаса и полез в свой острог. Разделились афганцы. Их две роты и управление уехали с третьим батальоном, одна рота осталась у Лебедя. Все в соответствии с ранее разработанным планом. Тронулись в гору и его первая и вторая роты.
Какой-то философ представлял жизнь в виде полос: черного, серого и белого цвета разной ширины. Пожалуй, он прав. Расслабились немного – и будет. Не успели они продвинуться по ущелью и семисот метров, как подорвался на фугасе танк. Достаточно удачно наехал на мину внешней стороной гусеницы: улетело два катка, метра полтора гусеницы, экипаж впал в состояние “повышенной веселости”.


X

Подрыв послужил как бы смычком к открытию огня. Со склонов, из домов по десантникам били со всей пролетарской ненавистью. Но без метели уже проще. Находящиеся на склонах подразделения обозначили себя дымами. А наводчик навел на цель две пары вертолетов МИ-24. Одновременно огонь вели два уцелевших танка. Один
61

из танков Т-62 вел огонь, заняв позицию на небольшом, очень плоском поле под чисто символическим прикрытием двух или трех чахлых деревьев. До взвода афганцев сосредоточились под прикрытием танка и достаточно беспорядочно вели огонь по склонам. Особенность Т-62 состоит в том, что стреляная гильза экстрагируется наружу через небольшой лючок, находящийся сзади башни.
Танкист медленно наводил стволом, ища цель. Нашел. Выстрел. Башня выплюнула гильзу, которая угодила в лицо и грудь афганскому солдату. Два его товарища поставили автоматы на предохранитель и перевели их в положение за спину, поволокли ушибленного куда-то в тыл. Остальные еще плотнее сгрудились и еще энергичнее продолжили огонь. Выстрел. Очередной солдат словил гильзу, и два боевых товарища поволокли его в тыл. На глазах Лебедя в течение одной минуты взвод растаял на одну треть, воистину, чудаки украшают мир.
Общими усилиями огневые точки подавили. “Веселые” танкисты более-менее пришли в себя и сноровисто занялись ремонтом танка. Высланные вперед саперы в течение десяти минут извлекли три стандартные итальянские мины и один самодельный фугас. Лебедь заставил их еще раз проверить участок дороги и обочины. В это время высланная вперед разведка доложила, что в четырехстах метрах выше по ущелью дорога непроходима. Трудолюбивые душманы отвели с горы на дорогу ручей, и участок дороги метров пять-шесть был полностью размыт и не проходим ни для какого вида техники. За размытым участком на дороге демонстративно красовались произвольно набросанные огромные глыбы весом на глаз в тонну-полторы. Некоторые даже больше. Горячий лейтенант – танкист предложил расстрелять их кумулятивным снарядом. Лебедь остудил его пыл.
- Сколько глыб, сосчитал?
- 37.
- Сколько у тебя в боекладке кумулятивных?
- Пять.
- Значит, если со всех танков собрать, будет 15. 13 расстреляете, а заодно и осколочные – фугасные. Промоину вам не преодолеть. А если и преодолеете, на кой черт вы там мне без боеприпасов нужны?
Лейтенант остыл.
Лебедь принял решение продвигаться дальше в пешем порядке. Технику оставить, рассредоточив, насколько возможно, под охраной. Командир полка решение утвердил. Перегруппировались. Без особых проблем продвинулись километра на полтора. Вошли в достаточно обширный кишлак. Как ни странно, народу в кишлаке было, как селедок в бочке. Всякого, как положено, мужского и женского пола – всех возрастов. На входе в кишлак разведку встретила демонстративно открыто стоявшая группа “аксакалов”. Они объявили, что кишлак мирный, ни с кем не воюет. Люди сильно напуганы сильной стрельбой. Шурави готовы их пропустить (эта фраза в исполнении Азимова Лебедю особенно понравилась). Поскольку в кишлаке было очень много детей и женщин, то желательно было, как бы это помягче сказать, чтобы шурави просто прошли через кишлак.
Через переводчика Лебедь довел до аксакалов, что так не бывает. Женщины и дети

62

– это не по части Лебедя и к ним у него вопросов не было. А вот мужиков всех в кучу,
разберемся, что за нечистая сила стреляет. Довольно быстро собрали человек 70. Из них человек 50 – молодых, крепких, здоровых. Смотрели ни весело, ни печально. Вели себя
непринужденно. Напряжения не чувствовалось. Откуда-то вывернулись командир и замполит приданной Лебедю афганской роты. Доложили, что у них есть приказ всех жителей мужского пола соответствующего возраста после профилактической работы призывать в ряды Народной армии. Попросили дать им возможность поработать.
- Работайте! Всем перекур, - распорядился Лебедь.
Слово не воробей – вылетит – не поймаешь. Ротный, замполит и присоединившийся к ним хотовец (представитель органов госбезопасности) отработали вопрос лихо – на глазах Лебедя, за время, пока у него горела сигарета. Смысл их работы состоял в том, что они построили публику в две шеренги, прежде всего, выгнали из строя всех пожилых и изможденных. К остальным замполит обратился с вопросом:
- Душманы есть?
Строй отрицательно затряс головами и загудел:
“Не, где, мол, нам, дуракам, чай пить!”.
- Кто желает служить в Народной армии, два шага вперед – шагом марш!
Строй, ни секунды не колеблясь, стремительно единодушно сделал два шага. Карманом за ручку не зацепился ни один! Взгляд у всех просветленный, готовность полнейшая, энтузиазм “абсолютный”.
Ротный, замполит и хотовец расцвели улыбками. На их лицах читалось: “Вот это работа! Вот это класс! Есть о чем доложить!”. Новообращенных правительственных солдат повернули вправо, придали им пятерых сопровождающих, и они с воодушевлением потопали вниз по ущелью. Больше Лебедь их никогда и нигде не видел, и ничего о них не слышал. Общая же практика подобного рода призыва была такова. Если “молодое” пополнение вливалось в эту или иную часть, переодевалось в соответствующую форму и получало оружие, то войско это было предельно ненадежным. Наиболее глупые, таковых было немного, бежали, захватив с собой оружие в первые же дни, когда бдительность отцов-командиров и хотовцев была высока. Таких, как правило, отлавливали. Поступали с ними по-разному, в зависимости от обстановки. Основная масса благоразумно выдерживала двухнедельную паузу, становилась ”своими” и ловила конъюнктуру, топая, сообразуясь с обстановкой. Кормят, одетые, обутые, при оружии. Сегодня-завтра не воюем – почему бы не послужить? Если бой – основная масса отлынивала от него под всеми мыслимыми и немыслимыми предлогами. Определенная часть стремилась уйти, но не просто так, а прихватив с собой голову какого-нибудь прямого начальника типа командира роты, еще лучше голову и погоны советника - шурави. В любой банде почет и уважение: гарем не промах. Советники, работающие непосредственно в войсках, эту милую особенность части своей паствы знали и благоразумно старались ночевать вместе с земляками, чтобы не получилось, как в анекдоте: по коридору психбольницы бежит псих весь в крови, в руках окровавленный нож и заливается счастливым смехом. Остановили, нож отобрали: “В чем дело?” – “Вот смеху-то будет: Ванька утром проснется, а голова в тумбочке”.
Избавившись от неожиданной обузы, батальон возобновил движение вверх по

63

ущелью и к вечеру благополучно достиг его верховьев. Лебедь с управлением
расположился в предпоследнем доме. В самом последнем сосредоточилась третья рота без
взвода. Последний дом – выше него ни одного строения в ущелье не было.
Первая и вторая роты мучились на склонах. От последнего дома вверх по резко суживающемуся ущелью уходила узкая извилистая тропа. Не успели все до конца осознать и прочувствовать тот приятный факт, что вот – лезли и долезли, наконец (“Если звезды зажигают, - как сказал поэт, - значит, это кому-то надо”). Если батальон посылают в ущелье с задачей добраться до самого его конца, значит, это точно кому-то надо. Лебедевцы добрались. Надо – не надо, понятно – не понятно, но добрались – приятно.
Так вот, не успели лебедевцы до конца осознать приятный факт и прочувствовать его, как окончательно стемнело. И почти одновременно со стороны тропы по нашим домам прогулялись несколькими длинными очередями. Третья рота мгновенно ответила. Треска много, а толку никакого. Братья-душманы лупят наугад в темноте, наши наугад отвечают. Осветили местность. Но афганцы не те ребята, которых можно взять на такую дешевку. Склоны, тропа – все пусто, никого, ни души. Все успокоилось и затихло, но ненадолго. Стукнула короткая очередь. Вслед за ней высокий голос с характерным акцентом пролаял несколько матерных ругательств. К нему присоединились несколько других голосов тональностью пониже.


XI

Понять что-либо конкретное в этом хаосе было затруднительно, но общий смысл был ясен: русским от всей мусульманской души желали всего самого-самого: провалиться, сгинуть, загнуться и т.д. И не только бойцам, но и всем их ближайшим родственникам. Все понятно: беднягам холодно сидеть в верховьях, и они развлекались и согревались, как могли. Заодно развлекали и бойцов. Изредка стучали очереди, перемежающиеся матерщиной и угрозами. Третья рота лениво отвечала. Патроны Лебедь приказал экономить и отмахиваться изредка, когда уже совсем назойливо будут себя вести.
Вся эта канитель продолжалась до рассвета. С рассветом матерщинники благоразумно убрались. Где-то около 7.30 командир третьей роты доложил, что вниз по тропе движутся четыре старика. Кричат, чтобы не стреляли. Лебедь и сам уже эти вопли услышал и приказал доставить дедов к нему. Аксакалы коротко и горестно поведали о  том, что в верховьях ущелья находится большое количество женщин, детей и стариков. Забрались они туда от великого испуга, все замерзли, многие больны. Просьба: разрешить им спуститься вниз и пройти к своим домам. Душманов в этой толпе нет. Лебедь хмыкнул: “Уважаемые отцы, а кто же мне всю ночь мозги сушил?”. Деды дружно пожали плечами. Они шли сюда почти час, может быть, конечно, кто-нибудь там и есть, но они за них не в ответе, а наверху нет никого, только женщины, дети и пожилые люди.
- Значит так, уважаемые. Сюда вы шли почти час, назад я вам даю полтора. Еще полтора на то, чтобы спуститься толпе. Вы выходите последние. И когда вы мне

64

доложите, что за вами никого нет, я найду возможность “прочесать” это пустое ущелье. Вопросы?
Деды затребовали на всю эту операцию никак не менее шести часов. Лебедь напомнил им, что все устали и замерзли. Расчет времени гуманный – на его часах без пяти восемь – Лебедь их ждет назад в одиннадцать. Лебедю непонятно, почему они тратят впустую драгоценное время. Деды откланялись и резво удалились. Лебедь отдал необходимые распоряжения, наступило томительное ожидание. Но длилось оно недолго, около часа. В девять с минутами на связь вызвал командир полка.
- Сидишь, ждешь?
- Сижу, жду.
- Ну, вот что, бросай все, собирай батальон. Задача: как можно скорее спуститься к технике, развернуть колонну и в полном составе прибыть в распоряжение начальника штаба армии. Штаб армии  развернут... – командир полка указал координаты. - Афганцев оставишь на развилке. Передашь им приказ, поступить в распоряжение комбата-3. Выполняй.
- Товарищ подполковник, да я же вам докладывал. Ультиматум. Время!
- Плевать я хотел на твой ультиматум. Бросай все и двигай к машине!
И десантники ушли. Лебедь не мог себе представить физиономии аксакалов, когда они явятся к установленному времени и найдут окурки, банки от сухпайков, гильзы и – никого. “Перегрелись, видать, шурави”, - решат, надо думать, деды.
За два с половиной часа батальон добрался до машин. Колонна стояла построенная, готовая к движению. Преодолев маневр резво и удачно, без единого подрыва, спустились к началу ущелья. Долгий и гнусный путь вверх при движении обратно оказался до обидного коротким.
Командир полка, пожалуй, зря и координаты указывал. Штаб армии был как на картинке. Масса штабных фургонов, развернутые окрест артиллерия, батареи, связисты, разведчики... Лебедь выбрал более или менее свободную площадку, втянул на нее батальон, распорядился, чем заниматься и убыл докладывать. В штабе полка начальника штаба армии не оказалось, и вообще никого не было, за исключением оперативного дежурного. Позевывая, полковник осведомился: “Комбат – один триста сорок пятого?”
Лебедь подтвердил.
- Комбат – один.
- Начальник штаба приказал тебе технику обслуживать, людей накормить, отдых организовать. Перышки – почистить. Ждать! Задача будет поставлена позже.
- Позже? Что значит, позже? Чего я тогда впереди собственного визга летел?
- Капитан! Что ты пылишь? Сказано отдыхать – иди, и отдыхай. Бороду сбрей. Был бы начальник штаба, он бы тебя уже очистил по первое число. Иди, капитан, отдыхай и жди.
Полковник с удовольствием до хруста в костях потянулся и со вкусом зевнул. Лебедь вышел, команда-то в общем приятная – отдыхать, правда, и ждать, но первая – отдыхать. Но все равно его душила какая-то горькая злоба. Вспомнил, как постыдно и поспешно он двигался вниз по ущелью, и разозлился еще больше. Тут еще родной батальон  расслабился. Беспробудным, тяжелым сном спали все без исключения.

65

Лебедь поднял начальника штаба батальона и предельно жестко и резко высказал ему все, что думал по поводу службы войск в батальоне. Начальник штаба толкнул
ротных, те – взводных. Минут через 30 батальон снова спал, только теперь уже за исключением часовых.


XII

Маленько отоспались, обслужили технику, привели в порядок оружие, соскоблили щетину. Некоторые нахалы начали дерзко вслух мечтать о бане. Наступил вечер. Никто не вызывал. Лебедь справедливо рассудил, что, поскольку стоит на видном месте, вызвать его проблемы не будет, а раз не зовут - значит, не нужен, и произвел в батальоне отбой.
Пришла ночь. Утром часов в 9 Лебедя вызвали к начальнику штаба армии. Его на месте почему-то опять не оказалось, зато Лебедь встретил полковника, представившегося заместителем начальника оперативного отдела армии, и сказал, что ему поручено поставить Лебедю задачу. Заключалась она в том, чтобы батальон, действуя в качестве передового отряда армии во взаимодействии с отрядом обеспечения движения, должен был обеспечить отход из ущелья армейских частей:
- Когда выйдете вот на этот участок, - полковник сделал две отметки на карте, между которыми на глаз было километра четыре, - отряд обеспечения движения встретит и прикроет, - он назвал подразделение, - вы же займете оборону вдоль дороги и обеспечите отход колонны главных сил плюс ориентировочно 600 афганских колесных машин. Отойдете последними.
- Кто будет отходить последним, – уточнил Лебедь, - и по каким признакам я их узнаю?
Как Лебедь понимал, полковнику на сей вопрос внятно ответить нечего, и поэтому он счел возможным разозлиться.
- У вас в ВДВ что, все такие умные?.. Что ты мне такие идиотские вопросы задаешь? Хрен его знает, кто тут последний отойдет... Сориентируешься по обстановке.
Но тут Лебедь уперся:
- Я машины на дороге считать не буду. На то вы и штаб, чтобы спланировать, кто отойдет последним – афганцы или наши. Вы должны мне дать время на начало движения. А то при таком подходе на этих четырех километрах можно рогами упираться до второго пришествия!
Полковник снизу вверх (а он был примерно на полголовы ниже) свирепо уставился на Лебедя. Свирепо скрестились их взгляды. Лебедь подумал: “Цезарь, ты сердишься, значит, ты не прав”. Лебедь придал лицу нагло-спокойно-уверенное выражение. Не добившись перевеса в дуэли взглядов, полковник сменил тон:
- Может ты, капитан, и задачу выполнять не будешь? – это прозвучало внешне смиренно, но за этим смирением таилась угроза.
- Нет, почему, - ответил Лебедь, - буду. Но я дождусь начальника штаба армии,
доложу ему, что поставленной задачей не удовлетворен, и поэтому уточню некоторые

66

моменты.
Лебедь даже сам почувствовал, какой наглостью и самоуверенностью веяло от его фигуры. Полковник сломался. Деловито взглянул на часы и произнес:
- Прибудешь сюда же через полчаса.
Через полчаса Лебедь получил частоты, позывные и даже порядок следования подразделения в хвосте, как нашей, так и афганской колонны. Как ни старались позже связисты Лебедя на указанных частотах с позывными выйти на связь, им это не удалось. Но приход Лебедя полковника удовлетворил.
- Теперь все понятно?
- Все!
- Ну, счастливо! Движение начать через час.
В течение часа, пока батальон готовился к маршу, Лебедь с начальником штаба уясняли задачу, довели ее до командиров рот. Энтузиазма задача не вызвала.
Под Баграмом, километрах в семи, в населенном пункте Махмудраки жили крутые мужики, которые фанатическим упорством, всеми доступными средствами долбили любые дерзнувшие проехать по священной земле любимого их кишлака колонны: не важно, был ли это полковник батальона или афганская пехотная рота на автомобилях.
Долбили, прямо скажем, не без искусства. Творчества и инициативы у них было хоть отбавляй. Так вот, отмерянных Лебедю четыре километра и перекрывали полностью эти самые Махмудраки.
Лебедь встретился и познакомился, а также оговорил все вопросы взаимодействия с подполковником – сапером, командиром отряда обеспечения движения, совместными усилиями построили колонну. Подполковнику, как выяснилось позже, был 41 год. Но смотрелся он на все шестьдесят, выглядел форменным дедом, и даже некоторая оторопь брала, как такой пожилой человек в армию попал?
Подполковник определил позицию:
- Ты, капитан, десантник?
- Десантник!
- Вот у вас там все резкие да резвые, а кто понял жизнь – тот не спешит. Понял, капитан?
- Понял.
- Ну, давай, докладывай, будем трогаться.
Лебедь доложил, и они поехали-поползли. Именно поползли. Саперы, во главе с подполковником действовали неторопливо, плавно, размеренно. Это было нечто напоминающее замедленную киносъемку. Лебедь начал злиться: такими темпами мы до  маковкина заговенья до Махмудраки добираться будем. Но злился он недолго. Уже на третьем километре подполковник доказал, что был прав, откопав на повороте дороги “итальянку”. Когда вышли к серпантину, дело пошло еще бойче. На подступах к нему, на самом серпантине, было снято еще шесть мин.
Машины еле поползли по серпантину. Такой темп движения действует убаюкивающе. Рядовой механик-водитель первой роты Индрисов вздремнул, машину
вовремя не довернул, а когда проснулся, было поздно. Перепад высот между петлями серпантина был метров 70, крутизна склона 60 градусов. По всем законам физики и

67

тактико-техническим характеристикам машина должна была перевернуться, скатиться по этому склону (не исключено, что и еще ниже), явив собой в конечной точке падения коллективный гроб для Индрисова и еще трех находящихся в машине человек. Что делал Индрисов и делал ли он вообще что-нибудь, неизвестно. Позже он ничего так и не смог вспомнить. Но БМД выписала на склоне какой-то весьма замысловатый поворот, обрушив на дорогу град камней, и удивительно мягко, под острым углом, соскользнула на нижнюю петлю серпантина. Проехала еще метров пять-семь и остановилась. Когда Лебедь подошел к месту происшествия, Индрисов стоял у машины, глядя безумными глазами на оставленный им след. Потом как-то медленно и вяло опустился на колени и рухнулся ничком на колени, разбил лицо. Остальные трое в машине, по их словам, даже испугаться не успели. Индрисова привели в чувство, перебинтовали разбитый лоб. Лебедь торжественно объявил его лучшим механиком-водителем воздушно-десантных войск. И колонна продолжила путь. Лебедь в чудеса не верил, но смел настаивать: то, что Индрисов удержал машину на склоне – чудо! То, что под обрушенный им камнепад не попал ни один человек и ни одна машина – чудо!
В рассуждениях о чудесах и превратностях судьбы прошло минут десять. На грешную землю всех вернул мощный взрыв сзади колонны. На дороге, по которой прошло уже более 10 машин, при всей плавной тщательности работы саперов, следовавший 13-ым и 14-ым “Урал” отыскал первым задним колесом мину и теперь стоял некрасиво, противоестественно вздыбив левое переднее колесо. Рядом на собственных ногах (что положительно) стоял и безостановочно часто икал (что отрицательно) бледный водитель. Импровизированная комиссия в составе старика подполковника, Лебедя и еще трех офицеров-саперов поставила “Уралу”  смертельный диагноз: восстановлению не подлежит. Машину разгрузили, водитель и пришедшие к нему на помощь братья по совместной борьбе с бездорожьем, резко открутили с двигателя все, что можно открутить, слили солярку, а машину столкнули в пропасть. Она тяжело и косо покатилась, дробясь на мириады бывших своих составляющих. Двигаться колонне было не скучно.


XIII

Пока десантники преодолевали объективные и субъективные трудности, погода как-то незаметно испортилась, и пошел сначала мелкий, а потом все усиливающийся дождь. Казавшаяся прямой дорога начала прямо на глазах стремительно раскисать. Жидкая грязь покрыла сначала подошвы сапог, потом носки, а через два часа все ходили в ней уже по щиколотку. Машины, люди – все представляло собою комья сплошной грязи. Побольше ком – машина, поменьше – человек. Конец февраля, март, отчасти начало апреля -  самое гнусное время в Афганистане. Грунт, который обычно поддается усилиям человека, предельно неохотно (открыть и оборудовать окоп для стрельбы лежа – проблема), чудовищно раскисает. Грунтовые дороги перестают быть доступными для любого вида колесного транспорта, даже танки и БМП зачастую пасуют под так
называемой дорогой. Сапоги вызывают тоску и уныние. Надев их с утра пораньше, ступил

68

за порог – сразу по щиколотку. Прошел тридцать метров, уже и сапог не видно, и непонятно, во что ты обут. Помнешь их – они раскиснут. К раскисшим сапогам грязь
прилипает еще более прочно, и так бесконечно. Счастливцы, умудрившиеся каким-то путем обзавестись резиновыми сапогами, вызывают поголовную зависть и частичку раздражения. Кому-то может показаться смешным, что предметом зависти могут быть самые примитивные резиновые литые сапоги. Чтоб что-то понять, надо полазить по той грязи, тогда к вечеру начинаешь испытывать чувство тошноты. Грязь застит белый свет, грязь везде: жидкая, липкая – и начинает казаться, что так уже будет всегда. Именно в такую грязевую кашу и попали десантники, спустившиеся с серпантина.
С началом дождя минно-розыскные собаки категорически прекратили всякую деятельность, и мокрые, с поджатыми хвостами, виновато поглядывали на людей. Саперы еще больше замедлились. Так десантники продвинулись еще километра на полтора. Дождь уже стоял сплошной, дорога утратила свои очертания, местами на участках до 150 метров сплошь покрылась водой. Решили становиться на ночь. Все были мокры до трусов: ни о каком согревании или просушивании не могло быть и речи. Палатки даже и ставить на стали – бесполезно. Выставили караулы, оседлав близлежащие высотки. Людям было приказано размещаться на отдых по машинам. Холодно, грязно, мокро, сыро, отвратно. Ну что тут еще скажешь?!
Оживление внес взвод материального обеспечения батальона. Руководимые властной рукой старшего прапорщика Костенко, поварята в рекордно-короткие сроки вскипятили чай, а пока оголодавший батальонный народ грыз сухари, запивая их обжигающим напитком, сварили и отвалили всем по двойной порции восхитительно-вкусной гречневой каши с мясом. Лебедь лично такой каши ни до того, ни после того не едал. Все наелись, согрелись. И погода вроде стала казаться не такой гнусной, и дождь не таким сильным, и грязь вроде перестали замечать. Немного же человеку для счастья надо.
Ночь прошла спокойно. На “острове Мумбу-Юмбу” по ночам, по воскресеньям и в скверную погоду не воюют.
К утру дождь успокоился, стал нудно-моросящим. Но дело он свое уже сделал. Колонна еле ползла. Два километра в час - не более. Лебедь мрачно размышлял о том, сколько же ему еще придется сидеть в Махмудраках, пока из Ниджрабского ущелья выйдут все войска. Преимущественно на ГАЗ-53. Лебедь смотрел, с каким трудом двигались дизельные “Уралы”, пытаясь представить на их месте афганские машины, но представлялось одно: только на буксире за тяжелой гусеничной техникой. На подступах к Махмудракам их кое-кто лениво и нехотя обстрелял, они ответили. Обстрел внес некоторое оживление, но против ожидания, по Махмудракам они прошли без особенных проблем.
Насквозь промокший, покрытый громадными лужами, частично разрушенный кишлак, казался вымершим.
- Ну, капитан, мы с тобой тут, наверное, вместе торчать будем.
- По такой погоде и при такой дороге – черта лысого отсюда выберешься, - подполковник сплюнул.
Но нет, ничего, обошлось. В установленном месте уже ждала усиленная мотострелковая рота на БМП. Лебедь передал под ее опеку отряд обеспечения движения,

69

десантники тепло и дружно попрощались с подполковником и его саперами. Десантники
им пожелали счастливого пути, они десантникам “счастливо оставаться”.
Вот ведь странно: во все время совместных действий у них отношения с подполковником были сухие, корректные, деловые, а тут при расставании вдруг выяснилось, что у десантников с ним сильнейшая взаимная приязнь. Его, похоже, даже слеза прошибла, а, может, и нет – под дождем не видно.
Лебедь приступил к освоению отведенного ему участка дороги. Ясно, что 4 километра дороги на батальон в 200 человек – это много. Когда разобрались с зонами, участками ответственности, секторами обстрела, боевых машин, ”агээсников”, минометчиков, пулеметчиков, гранатометчиков стало не то что на три, но и на две смены людей не везде хватать. Урезали, объединили. Меньше двух смен иметь было нельзя, сколько стоять – неизвестно. Утрясли, выставили посты. Лебедь доложил о занятии участка и о готовности пропуска колонны.
Лебедю не давала покоя репутация Махмудраков. Было непонятно, почему колонне так легко дали войти в кишлак. Батальон, растянутый вдоль – одних машин на 120-150 метров, прижатый к дувалам и обочинам (проезжая часть должна быть свободна) представлял собой лакомый объект для нападения. За все время, пока Лебедь рекогносцировал местность, нарезал зоны, участки, сектора, нигде не мелькнуло ни одной живой души. Эта подчеркнутая демонстративная опустошенность и омертвелость будили смутные чувства тревоги. Лебедь отдавал десятки ненужных поручений, чтобы создать и подчеркнуть обыденность, незатейливость полученной задачи: постоим, пропустим, отойдем. Но это мало помогало. Тревога читалась на лицах офицеров, солдат, шутки повисали в воздухе – неприятно, когда ты, на твой взгляд, удачно пошутил, а в ответ не привычный хохот и улыбки, и мрачные, напряженные лица, тревожные глаза.
Наступила ночь. Лебедь проверил караулы сам, посылал начальника штаба периодически заслушивать доклады командиров рот – все было спокойно. Час спокойно, два, три... Ночь, тишина, мореные солдаты, еще более мореные офицеры. Ночь успокаивает, убаюкивает, рассеивает тревогу. Веки сжимаются, возникает опасное ощущение – все хорошо и все будет хорошо. Можно на пять минут забыться сторожким и чутким сном – все же хорошо.
Душманы из Махмудраков поступили просто и мудро: с вечера спокойно выспались, пока их бдили, с рассветом, когда, казалось, что уже все прошло, подкрались так, как это умеют делать только они: гордые, горные воины – неслышно, как кошка по ковру.
Подкрались, сосредоточились и практически одновременно дали залп по колонне не мене чем из десяти гранатометов, сопроводив его густо ружейно-пулеметным огнем.
Еще несколько секунд назад стояла почти абсолютная тишина. Готовилась проснуться природа: на многих кустах поникли каски, и как ты по этим каскам ни стучи и что ни говори – бесполезно. Смотрят на тебя из-под каски глаза смертельно усталого мальчишки, и ругаться уже не хочется, а ругаться надо. Пожалей мальчишку, и выскажи
ему свое сочувствие, и он в знак благодарности и признательности уснет прямо у твоих ног. И, может, уже не проснется, а вместе с ним не проснутся никогда взвод, рота, батальон. Но десантникам было приказано выполнить задачу – и никуда от этого не

70

деться.
Залп взорвал тишину. Ухнули в ответ пушки, застучали пулеметы, автоматы. По
всем четырем километрам творилась дикая вакханалия. Длилась она минут пять, но эти пять минут – дорогого стоят. Лебедя больно, с самого начала этой вакханалии неотступно грызло: “Прошляпили, все-таки прошляпили!”
Коротко стукнула где-то и оборвалась последняя автоматная очередь.
- Командирам рот доложить обстановку о потерях, - распорядился Лебедь.
Первая: обстановка нормальная, потерь нет.
Вторая: прямое попадание гранаты, убит спавший в “бэтээре” наводчик станкового гранатомета, ранен механик-водитель. Как ранен – медицина разбирается.
Третья: норма, потерь нет.
Лебедь ожидал самого худшего. Лебедь готовился услышать доклад не менее чем о десяти убитых и двух десятках раненых, поэтому Лебедь не поверил:
- Проверить и еще раз доложить.
Через несколько минут первая и третья роты подтвердили доклады, вторая уточнила: в момент попадания гранаты механик-водитель выбрался из кормового люка на силовое отделение, поэтому получил несколько осколков в ноги сзади. Ничего страшного – до свадьбы заживет. Повезло парню.
Лебедем владело какое-то странное чувство. С одной стороны было жаль наводчика. Лебедь его хорошо знал. Рослый, видный, по-хорошему нагловатый, он носил АГС-17 как игрушку, в бою вел себя расковано и свободно, был смел, обладал природной военной косточкой, талантливо скрывая расчетливость и хладнокровие за напускной удалью и презрительно наплевательским отношением к душманам, и вот такой прирожденный воин пал во сне, не обнажив, что называется, меч. С другой стороны, настроившись на куда более существенные потери, Лебедь испытал странное облегчение. С третьей стороны, как это ни странно, где-то там внутри пульсировала какая-то радостная жилка: “Не зря! Не зря!” Чего не зря – черт его знает.
Все эти мысли пронеслись у Лебедя в голове, пока он в течение трех минут блаженно расслаблялся, уткнувшись лбом в прибор наблюдения. Все, хватит - Лебедь выбрался из люка по пояс, прихватив с собой автомат. Холодный рассвет еще только поднимался, окутывая землю клочковатым туманом. Спереди, слева, сзади – все спокойно, никаких движений. Справа “Кашээмка” стояла, прижавшись правым бортом к невысокому, но удивительно мощному дувалу.
Над дувалом возвышалась верхняя часть машины – сантиметров на 40-50, не более. За дувалом метров на сто расстилалось поле, которое заканчивалось строениями непонятного назначения. И вот на этом поле, на фоне строений, Лебедь увидел силуэт человека. Правее его, метрах в 8-10, еще два силуэта, стоявших практически рядом.
Первая мысль была: какой идиот погнал туда солдат? Довольно капризная война диктовала свои правила. Действовать на удалении зрительной связи можно прикрытым огнем. Если одиночный солдат в дувальных лабиринтах терялся и удалялся от родного
отделения на 100 метров и более, в 9 случаях из 10 он становился покойником. Наверное, из-за только что пережитых острых ощущений на Лебедя накатила волна злобы. В крайне невыгодном статичном положении, с малыми потерями отбить утреннюю атаку, а теперь

71

потерять людей по чьей-то дури... Идиоты!
- Вы! – Лебедя захлестнуло от злобы, резко повернул люк вправо.
Одиноко стоящий силуэт сноровисто проделал ряд характерных движений, после которых по антенне, по маске хлестнула автоматная очередь.
Двое других присоединились к нему. С расстояния 90-100 метров они били по нему из трех автоматов из положения стоя. Когда чуть позже Лебедь анализировал ситуацию, то пришел к выводу, что наделал массу глупостей. Во-первых, нечего было орать, не разобравшись, во-вторых, не делать резких движений, в-третьих, немедленно после начала обстрела надлежало нырнуть в люк, в-четвертых, если уж остался, начинать надлежало с двоих. Их легко можно было положить одной очередью. Это если действовать, как говорится, по уму. Но в Лебеде буйствовала какая-то холодная и одновременно истеричная и детски смешная злоба. Лебедь не нырнул в люк: “Кто первый начал? Этот?” Автомат взлетел к плечу. Длинная очередь трассирующих пуль смела, швырнула наземь одинокую продолжающую стрелять фигуру. Две другие упали. Мозг четко и холодно зафиксировал место, где они упали. Лебедь мстительно разрядил по нему остаток магазина. Сноровисто присоединил новый, и еще 30 пуль унеслись в поле. К Лебедю присоединились механик-водитель и двое связистов. Они не видели, что произошло, поэтому били наугад, ориентируясь по направлению посылаемых Лебедем трасс.
- Прекратить огонь, - сказал Лебедь.
Все смолкли. Лебедь приказал одному из связистов, механику-водителю, наблюдать за строениями, спрыгнул на землю и закурил:
- Давай, Володя, разбирайся, что они тут наковыряли.
Быстро повзрослевший в условиях Афганистана выпускник училища образца
1981-го года начальник связи батальона лейтенант  Голобурдов, сноровисто принялся за дело. Осмотрел антенну, брезент, люки, бросил короткий взгляд на емкость, в сердцах швырнул ее наземь и спрыгнул с машины сам. 100-литровая емкость, штатное место которой на броне правее командирского люка, представляла собой решето и удивительно густо была изгрызена пулями. Латать – что называется – не за что хватать.
- В антенне насчитал одиннадцать отметин, - доложил лейтенант. – В брезенте тоже  штуки три, дома посчитаем. А это, - Володя в сердцах ткнул емкость ногой, - сейчас досчитаю.
Пока Володя исследовал емкость, Лебедь курил и блаженно-расслабленно размышлял о том, какой он идиот, что торчал в поле под огнем, как замечательно хорошо, что в емкости давно высохла последняя капля бензина. Прикидывал: любому из грешных бойцов, независимо от габаритов и физической силы, достаточно одной пули, а вокруг них их летали десятки. И какое это все-таки чудо, что ни одна из них не нашла Лебедя. Он был фаталистом всегда, но фаталистом, что называется, неосознанным. Но тогда, на рассвете 9-го марта 1982-го года, фатализм перешел в какое-то иное качество, стал своего рода религией. Сущность его сформирована коротко и емко (если Лебедю не изменяет память, Ярославом Гашеком): “Кому суждено быть повешенным, тот не утонет”.
- Плюнь, Володя! Хватит считать, загрузи ее на место, если не залатаешь, будет, что сдать. Или на память от Афганистана с собой заберешь по дембелю.
Володя, по-видимому, представив, как он будет выглядеть с подобного рода

72

сувениром, засмеялся. Засмеялся механик-водитель, засмеялись связисты. Очередная
страница жизни перевернулась. И все! – проехали... А фатализм – остался!.. Лебедю вдруг нестерпимо захотелось разобраться: как это получилось, что, несмотря на внезапный массированный обстрел, батальон в этой рассветной катавасии потерял только одного человека.
- Заводи! – приказал Лебедь.
Десантники поехали вперед вдоль колонны, останавливаясь и вникая во все подробности обстрела. Чем больше Лебедь вникал, тем более пропитывался под настроение фатализмом. Из выпущенных душманами более чем двух десятков гранат в цель попала только одна, унеся жизнь наводчика. Остальные легли правее, левее, выше, ниже. Две или три срикошетили от машины. На многих БМД виднелись свежие пулевые отметины. Старушка смерть встала над колонной, готовая собрать обильную жатву, но... не получилось. Почему не получилось? Везение, удача, случай, выучка или все вместе взятое – да черт его знает! Главное – не получилось. Будем жить!
Дальше началась проза жизни. Двое суток почти беспрерывной лентой мимо них текли отходящие из ущелья войска. По раскисшей, чудовищно разбитой дороге танки, самоходки БМП – тащили на буксире колесную технику всех видов и мастей: свою и афганскую. Все было залеплено грязью, ревущие на пределе возможности двигатели, рычащие и исступленные, но матерящиеся водители и командиры – все это рывками, импульсивно, но двигалось, двигалось, двигалось... Так врезались в память эти двое суток: грязь, мат, исступление. Батальон держал дорогу чутко и жестко, реагируя на малейшие попытки возобновить обстрел. Что там у душманов случилось – Лебедь не знал, но больше они их серьезно не тревожили. Несколько раз по мелочам постреляли – получили сдачи, и все успокоилось.
Лебедь расположил командный пункт батальона в хвосте колонны, связисты  тщетно шарили в эфире на указанных частотах и позывных, пытаясь обнаружить техническое замыкание.
К вечеру второго дня на командный пункт вышла довольно стройная колонна, состоящая из нескольких танков, танковых тягачей, на крюках – три машины, прикрывающая колонну мотострелковая рота из пяти БМП. Колонна остановилась, из-за поломки тягача тяжело спрыгнул на землю серо-зелено-щетинисто-грязный полковник, представился – и.о. начальника бронетанковой службы армии, и как-то очень просто и буднично сказал: “За Лебедем никого. Лебедя пропустишь, и отходи, капитан”. Информация замечательная, но по молодости лет и десантной наглости Лебедь попытался что-то сказать о частотах, позывных и вообще, какого черта никто не выходит на связь?!
Находящийся на грани человеческих возможностей, смертельно уставший полковник,  похоже, Лебедя даже не понял:
- Счастливо, капитан!
Колонна тронулась. Лебедь выждал еще полчаса и дал команду на отход. Отошли без приключений. Ниджрабская операция закончилась.




73


XIV

В связи со стойко держащейся непогодой наступило относительное затишье. В течение недели Лебедь приводил батальон и себя в порядок. Все, наконец-то, соскоблили с себя вшей, отоспались, отъелись, обслужили технику, вооружение. Зная пагубность влияния безделья на солдатские души, Лебедь утвердил у командира полка план боевой подготовки батальона и приступил к его реализации. Чтобы подзадорить, создать интерес, план предусматривал множество возможных боевых состязаний. Соревновались все без исключения специалисты батальона. Наградой победителю (или победителям) вымпел с приложенными к нему несколькими банками тушенки, сгущенки, кулька конфет. Мелочь, как говорится, но приятная.
Все зашевелились, родился азарт. Тушенку, в принципе, можно было съесть и просто так, но это не то. Совсем другое дело, когда лучший наводчик, оператор батальона ест призовую тушенку: и вкусовые ощущения другие, и моральные. Причем боевая подготовка – это не чемпионат мира – проиграл в этом году – жди следующего. Проигравшие экипажи, расчеты, понукаемые собственным командирским самолюбием, вносили коррективы в свои действия, устраняли недостаток слаженности, изучали материальную часть и зачастую через день-два отыгрывались к всеобщему ликованию подразделения. Победители старались не сдать позиций, занятия превратились в увлекательный спорт, все шло весело и даже хорошо.
Но все хорошо не бывает. Где-то в конце марта одно за другим произошли два события, которые могли бы, при известном стечении обстоятельств, крупно изменить судьбу Лебедя. В один из дней в наряд по охране городка заступила боевая, заслуженная, увешанная всевозможными лаврами и съевшая больше всех призовой тушенки третья рота вверенного Лебедю батальона. Кто там кого менял и почему – непонятно, но рота приступила к выполнению боевой задачи. Один из постов, где располагалось отделение, возглавляемое лучшим сержантом батальона, непосредственно примыкал к расположению батальона материального обеспечения 108-ой мотострелковой дивизии. А в батальоне - развернутый хлебозавод, которым руководил прапорщик – искусник – пек совершенно восхитительный хлеб. Этот хлеб шел “на ура” у всех, от солдата, что называется, до маршала. Какие там торты, пирожные и прочие прелести кулинарного искусства? Вот хлеб из ОБМО – это да! Лучший в мире сержант решил оказать хлебопекам честь, отведав их бесподобной продукции. В этих целях снарядил к ним двух, как выяснилось несколько позже, совершенно бездарных дипломатов.
Прояви “дипломаты” обходительность, галантность и вежливость, может быть, они и вернулись бы с хлебом, но их сгубил десантный шовинизм. Они прибыли на хлебозавод с весьма внушительных размеров мешком, обложив отборными словами весь коллектив этого достойного заведения, и не терпящим возражения тоном потребовали в кратчайшие сроки наполнить мешок горячим хлебом. Хлебопеки свой труд уважали, постоянно общаясь с таким хлебом, фигуры имели могучие, характеры крутые. Не говоря худого слова “дипломатам”, навешали фонарей, расквасили носы, слегка проредили зубы и на пинках вынесли с подконтрольной территории.
74

Послы явились пред светлые очи пославшего их начальника в самом жалком и непотребном виде. Такого унижения своих подчиненных сержант не терпел и сыграл “боевую тревогу”. БМД с основной позиции, с которой хлебозавод не просматривался и, соответственно, не простреливался, переместился на запасную позицию. Расчет занял штатные места, хлюпая расквашенными носами, развернулась пехота. Все эти действия сопровождались громогласными и недвусмысленными угрозами. Хлебопеки, имея гордость и достоинство, приняли вызов, с их стороны занял боевую позицию КамАЗ, в кузове которого была закреплена ЗУ-23-2. Расчет по-боевому, кто с чем был, попрыгал в кузов КамАЗа. “Зушка” хищно поводила стволами. Как Лебедь позже ни старался вспомнить, что его побудило пойти проверить именно этот пост, Лебедь так и не вспомнил, но что-то побудило. Лебедь пришел на пост именно в тот момент, когда дуэлянты пребывали в некоторой нерешительности.
Запомнился наводчик “Зушки” в белом фартуке с полотенцем за поясом и в каске. Без штанов, так сказать, но при галстуке. Кто бы победил в этой дуэли – трудно сказать, машины располагались на совершенно открытой местности метрах в 120 друг от друга, но есть общий принцип:  последним смеется тот, кто стреляет первым. Дуэль, к счастью, не состоялась.
Лебедь ревел, как раненый медведь. Обе противоборствующие стороны постыдно бежали, но, к чести их, не бросая личного оружия. Боевая техника немедленно была переведена в боевую готовность “постоянная”. Лучший в мире сержант стал лучшим в мире рядовым. Отделение от выполнения боевой задачи было отстранено.
Позже, в конце мая, восстановленный в прежних правах сержант, увольняясь в запас, честно признался, что появление Лебедя было для него как манна небесная. Мужики загнали сами себя в угол: все было сказано и сделано, оставалось только открыть огонь, но достойного выхода из создавшегося дурацкого положения не просматривалось. Не станешь же, в самом деле, кричать:
- Хлебопеки, мы сдаемся, мы сдаемся! – или там: - Нам слабо, разряжай!
Не станешь! Гордыня десантная не позволит. А тут вдруг, откуда ни возьмись – разъяренный комбат, суть превосходный, достойнейший повод выйти с честью из создавшегося, весьма щекотливого положения.
Сержант закончил так:
- Бежал от вас, товарищ капитан, с таким легким сердцем, так мне было радостно, что вас сюда занесло! Если б вы даже чемпионом мира по бегу были, все равно вам меня тогда б не догнать. Вы уж извините, не поминайте лихом!
Извинил. Сержант, несмотря на некоторые издержки, был замечательный.
Вторая неувязочка образовалась через два дня после вышеописанного случая. В шесть часов десять минут при построении на физическую зарядку все люди налицо, а в 8.15 при разводе на занятия в первой роте нет одного солдата. Солдат прослужил год и характеризуется положительно. Тем больше было оснований для беспокойства. Доложил командиру полка. Юрий Викторович мгновенно распорядился: “Все бросьте и искать!”
Развернули поиск по полной схеме. 9 – нет, 10 – нет, в 11 часов – нет. В 11.30 командир полка распорядился расширить зону поиска, для чего привлечь второй батальон
капитана Серикова.

75

Второй батальон несколько месяцев просидел в Баграме, и оттуда сменился два дня назад. Из-за непогоды две последние недели продукты батальону не доставлялись. Батальон нес службу, грызя сухари НЗ в весьма ограниченных количествах. Благодаря этому обстоятельству, все, от комбата до солдата, пришли в такое состояние, что по ним очень удобно было изучать строение человеческого скелета.
Подстегнутые заставшей их врасплох командой, “дистрофики” начали, было, развертываться, но тут поиски кончились, а обстановка, как выяснилось чуть позже, накалилась. Около штаба полка остановился уазик, из которого с победоносным видом вышел заместитель командира полка по тылу подполковник Жуков. Жуков распорядился: “Поискам отбой! Все в кабинет командира полка”.
Отдав указания о свертывании поисков, Лебедь с начальником штаба батальона майором В.И. Ливенским пошел в кабинет командира полка. Владимир Ильич Ливенский вошел в Афганистан в июне 1979-го года и, таким образом, добивал третий год своего пребывания в этой знаменитой стране. Это был один из самых уважаемых офицеров полка. Он обладал массой всевозможных достоинств, но его служебный рост сдерживался прямым, резким и жестким характером. Лизать Владимир Ильич не умел, а это в то время далеко не всем нравилось.
Кабинет был невелик – примерно три на три. Посередине Т-образный стол, у стенок несколько стульев – портрет, сейф. Все как обычно.
Подполковник Жуков сидел за приставным столиком, солдат с убитым видом стоял у порога. Самого командира не было. Не успели Уткин с Ливенским, что называется, и рот раскрыть, как сзади прогремело: “Смирно!” – и в кабинет буквально ворвался командир полка.
Юрий Викторович был предельно возбужден, хотя на взгляд Лебедя, это его нормальное состояние. Начал он предельно круто:
- Вы! Начальники! Докомандовались! Солдаты, как зайцы, разбегаются!
- Товарищ подполковник, давайте разберемся сначала. Солдат... – начал, было, Лебедь.
- Что? Разберемся? Не-е-е-т, господа начальники, теперь я сам разберусь. А вы пошли отсюда на ...
На это простецкое предложение Лебедь с Владимиром Ильичом отреагировали по-разному. В считанные секунды Ливенский стал смертельно бледен. Лебедю наоборот, кровь ударила в голову. Лебедь задохнулся: “Куда-а-а?”
- Что, заложило? – взревел Кузнецов. Вскочивший Жуков нервно пощипывал усы. Солдат в углу съежился и, похоже, перестал дышать.
Кабинет был невелик: через порог был один шаг. Поэтому Лебедь первым делом вышвырнул из него Ливенского, пальцы которого что-то судорожно искали на поясе, и остановился за порогом, держа в правой руке ручку распахнутой двери. Глядя в упор на командира, еще раз переспросил:
- Куда?
- На ... – был ответ.
Со всей силой, отпущенной Лебедю природой, удвоенной яростью, Лебедь захлопнул дверь. Перегородки в штабе были фанерные, слегка зашпаклеванные и

76

выкрашенные  водоэмульсионкой. Удар вызвал массу шумных последствий. Как-то сорвалась сама дверь из многочисленных петель, вылетела шпаклевка, рухнула и доска для документации дежурного по штабу. Слетела со своей подставки стеклянная керосиновая лампа и глухо ударилась о пол. В осколках стекла образовалась лужица керосина. Остолбенели и дежурный, и его помощник. Лебедь стоял и ждал, что сейчас вылетит на этот шум командир и тема получит развитие. Командир, по-видимому, в воспитательных целях из-за двери не появился.
Как выяснилось потом – дело не стоило выеденного яйца. Еще ночью у солдата заболел живот. Такое явление в Афганистане имело широкое распространение. Животы болели у отличников боевой и политической подготовки, и у злостных нарушителей военной дисциплины, у пьяниц и трезвенников, у коммунистов и беспартийных – то есть у всех. Лебедь лично не знал ни одного человека в Афганистане, который хотя бы раз не испытал на себе всю прелесть животоболения. Набегавшись за ночь и по дисциплинированности своей, с трудом отмаявшись на физзарядке, солдат подался в полковой медицинский пункт. Там он попался нормальному военному доктору, тот в ответ на его жалобу выдал ему увесистую фразу, смысл которой можно перевести на русский язык примерно следующим образом:
- “Сынок, читай распорядок дня и неукоснительно им руководствуйся, служи по уставу, завоевывай честь и славу, ступай и не кашляй. В установленное распорядком время не забудь сделать запись в книге больных”.
Покоренный такой черствостью жреца Гиппократа, солдат припомнил, что в двух с половиной километрах от полка есть госпиталь. Дорога туда исключительно вдоль наших частей, мимо нашего родного заборчика, а уж там жрецы как жрецы. Живот продолжал болеть с нарастающей силой. Солдат решился и, перемежая свой путь перебежками и многочисленными приседаниями, направил свои стопы в госпиталь. Когда он туда добрался, другой, не менее военный доктор, убил в нем веру и надежду одновременно: “После обеда по распорядку и с дежурным врачом!”. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал.
Оценив свои силы и поняв, что добраться назад здоровья ему уже не хватит, солдат принял единственно верное решение: скоротать где-нибудь время до обеда, дождаться прибытия дежурного врача и при его участии получить, наконец, медицинскую помощь. Во исполнение принятого решения он отыскал на хоздворе госпиталя туалет типа сортир, окопался вблизи него и принялся циркулировать. Приспичит - он в скворечник, поотпустит – он на солнышке. Поисковая группа в госпитале была. Она добросовестно опросила дежурного врача (правда, это уже был другой врач – сухарь и педант сменился), медсестер, больных и раненых. Порядка для – прогулялись по территории госпиталя. Все, естественно, бесполезно – никто – никто ничего не видел и не слышал, визуально же объект поисков нигде не просматривался. На хоздвор никто не заглянул. Зам по тылу полка, проводя на территории госпиталя какие-то свои исследования, угодил на хоздвор в тот момент, когда солдат стремглав летел (в который уже раз) с облюбованного им лужка в ставший ему почти родным скворечник. Терпеливо дождавшись страдальца, скомандовал: “Стой, фамилия?”.
Солдат, не без некоторых трудностей, приняв строевую стойку, представился:

77

Дальше, что называется, дело техники. Вот из-за этой дерьмовой, в прямом и переносном смысле слова, истории Лебедь и начальник штаба сподобились быть посланными
командиром полка очень далеко. Оно, конечно, демократия в армии в том и состоит, что когда тебя посылают на ..., то ты поворачиваешься и идешь, куда хочешь. Но на все нужна привычка, а привычка – это приобретенный инстинкт. Не правда ли?
С Лебедем за время его офицерской службы такой казус произошел первый раз, с Ливенским, как выяснилось, тоже. Попытка разрешить проблему с помощью двери впоследствии успеха не имела.
С непривычки было тяжело, и теперь они сидели в комнате Лебедя, угрюмо глядя друг на друга.
К первому способность рассуждать хладнокровно и здраво вернулась к Лебедю.
- Ильич, нас с тобой послали?
- Послали, - мрачно подтвердил Ильич.
- Далеко?
- Мы и так там, только ножки свесили! Так?
- Так! Только к чему все это?
- А к тому! Дневальный!
- Я!
- Зампотеха ко мне.
- Есть!
Минуты через три явился зампотех.
Лебедь коротко объяснил ему ситуацию: “Нас послали. Мы сидим и ждем, когда командир полка вернет нас обратно и поставит в строй! Посему, Вячеслав Васильевич, с сего момента и до возвращения нас в строй, если таковое последует, вы командуете батальоном! Вопросы?”
Вопросы у зампотеха имелись. Они просто не могли у него не быть. Зампотех человек во всех отношениях хороший и порядочный. У него золотые руки и голова, он окончил  с отличием академию бронетанковых войск, но он обладал одной особенностью, которая сводила на нет все его достоинства: он начисто был лишен дара управлять людьми. Если дать ему в подчинение одного нахального солдата и прийти через 15 минут, можно свободно застать такую картину: задница майора торчит из силового отделения боевой машины, руки у него по локоть в масле, майор вдохновенно трудится, а солдат, покуривая и поплевывая, сидит на бампе и лениво-снисходительно подает советы, на которые, впрочем, майор не реагирует. Посему, при таком характере, перспектива командовать батальоном хотя бы час, Вячеславу Васильевичу не улыбалась. Лебедь ждал вопросов. Зампотех, будучи человеком тактичным и хорошо воспитанным, оценил выражение наших физиономий. Спрашивать ничего не стал. Четко сказал: “Есть!” – и попросил разрешение идти.
Почему выбор пал на зампотеха при таком его характере? Да просто потому, что на тот период ни первого заместителя, ни замполита в батальоне не было.
Так незаметно наступил вечер. Лебедя с Ильичом никто не тревожил. Прошла ночь,
наступило утро. Солдаты протопали на физзарядку, умылись, позавтракали. В этот день развод был полковым. Под окном раздалось:

78

- Равняйсь! Смирно! Равнение налево!
Старательное печатание строевого шага, короткий, корректный стук в дверь. На пороге возник Вячеслав Васильевич.
- Товарищ капитан, батальон для следования на развод построен. Все люди налицо. Зампотех батальона майор...
Удрученный свалившимся на него командованием, прекрасно отдающий себе отчет в том, что если он выведет батальон на полковой развод, то однозначно окажется без вины виноватым, Вячеслав Васильевич решил сделать вид, что ничего не произошло. По-человечески его понять можно и даже ему посочувствовать. Лебедь высказал предельно официальную позицию:
- Вячеслав Васильевич, я поручил вам командовать батальоном и даже объяснил причины этого. Идите, товарищ майор, и командуйте.
Зампотех потоптался несколько секунд на месте, глубоко вздохнул, махнул рукой и вышел.
С улицы донесся его тенор: “Оставить равнение! В походную колонну”.


XV

Под окном в направлении плаца протопал родной батальон. Лебедь с Ливенским обменялись взглядами и с удовлетворением Лебедь у него, а он у него прочитали взаимно: “Зашли далеко, отступать некуда и не отступим!”. Говорить было не о чем. Владимир Ильич нашел неожиданный выход:
- Командир, давай в креста.
В углу комнатенки Лебедя стоял неизвестно кем, когда и откуда принесенный небольшой столик на высоких ножках, покрытый толстым отшлифованным стеклом.
Внимательный замполит, майор Голубев, в заботе о досуге Лебедя достаточно давно положил и стоящий под койкой ящик – комплект всевозможных настольных игр.
Досуга практически не было, но комплекты, на которых давно и муха не сидела, вдруг совершенно неожиданно пригодились. Поставили столик, разложили домино, сели друг против друга и, старательно демонстрируя азарт, принялись играть. Что там и как докладывал командиру полка Вячеслав Васильевич, покрыто мраком, только ни Лебедь, ни Ливенский его никогда о том не спрашивали, а сам он никогда об этом не говорил. Но минут через 15 он ввалился в комнату без стука, взмокший и запыхавшийся:
- Товарищ капитан, вас вызывает командир полка!
- Доложите командиру полка, что я и начальник штаба находимся в непрерывном движении в том направлении, куда он нас послал, одновременно в ожидании, когда назад в строй поставят. Идите, товарищ майор.
Они возобновили игру.
Минуты через три  дверь без стука отворилась, на пороге возник начальник политотдела полка подполковник Кудинов. 345-ый полк был полком отдельным, по этой
причине ему полагался не обычный замполит, а начальник политотдела. Небольшой,

79

щуплый внешне, но умный, властный, лично храбрый человек. Сергей Михайлович пользовался в полку высоким авторитетом. Лебедь и Ливенский встали. Сергей Михайлович внимательно осмотрел их снизу вверх умными глазами, широко, хотя и несколько принужденно, улыбнулся и заговорил:
- Ребята, или я чего-то не понял, или вы какой-то непонятный бунт затеяли? Командир полка вызывает – не идете. Зампотех ваш этот какую-то чушь несет. Я позволю себе напомнить, что обстановка, что бы там в газетах не писали – боевая. Ничем хорошим такая позиция не кончится. Вы что, ничего не боитесь, что ли?
  Лебедь и Ливенский, не сговариваясь, широко и радостно улыбнулись в ответ:
- Какой бунт, товарищ подполковник, причем здесь боевая обстановка? Командир полка вчера прилюдно нас, обоих офицеров Советской армии послал... э-э-э... Как бы это, помягче выразиться?.. Как послал – так и вернуть должен. Сидим вот, смиренно ждем, когда нас в строй поставят. А вообще, готовы выполнить любую задачу партии и правительства – никаких проблем.
- Вы оба прекрасно знаете, что командир горяч, но отходчив. Если бы вы сегодня стояли в строю, он бы вам слова не сказал, уверяю вас! Стоит ли из-за пустяка так обострять взаимоотношения?
- Это не такой пустяк, как вам кажется, - возразил Лебедь, - поэтому отношения обострять стоит.
- Вы что же, полагаете, что командир полка придет сюда, принесет вам свои извинения?
- По крайней мере, на это надеемся!
- Ну, смотрите, я вас предупредил.
Сергей Михайлович еще несколько минут пошевелил усами, поулыбался и удалился.
Те обратно взялись за кресты. Домино, на взгляд Лебедя, игра, по интеллектуальности стоящая на втором месте после перетягивания каната, и придаваться ей можно только от великого безделья, и то при соответствующем душевном расположении. В их случае домино было совершенно неуместно, оно дико диссонировало с их настроением. Они оба страстно ее ненавидели, но, выбрав эту форму изображения безмятежности, Лебедь и Ливенский были обречены дотягивать ее до какого-то конца, и они снова смешали кости. Но доиграть не удалось. Под окном мелькнула тень. День стремительно распахнулся на пороге в образе разъяренного бизона - возник Юрий Викторович Кузнецов. Гнев и бешенство душили его, слова и словосочетания, которые он выкрикивал, были чем-то сродни коротким автоматным очередям:
- Вы! В военное время! Открытое демонстративное неповиновение... Под суд военного трибунала...
Лебедь поднял столик и опрокинул его на пол под ноги командиру полка. Стекляшки, ножки и доминушки разлетелись в разные стороны. То ли ножкой, то ли крышкой командиру подходяще досталось по надкостнице правой ноги. Юрий
Викторович сам по себе человек неплохой, Лебедь в этом неоднократно убеждался, но его
холерический взрывной темперамент сплошь и рядом оказывал ему медвежьи услуги. Он
мог взорваться на ровном месте. Он мог в запале сказать речь из 10 слов – 9 были

80

матерными. Потом остывал, отходил, по некоторым признакам сожалел о содеянном, но
поезд, как говорится, уже ушел. Репутация матерщинника, грубияна сложилась и закрепилась за Кузнецовым быстро. Эта репутация ему во многом мешала и осложняла жизнь, но поделать с собою он ничего не мог. Все в полку эту особенность командирского характера знали и старались выдержать напор, не забывая о чувстве собственного достоинства. Это было очень важно, ибо, если человек гнулся безоговорочно и безропотно, такого Юрий Викторович, постоянно распаляя себя, мог гнобить бесконечно долго.  Всякое сопротивление, как это ни странно, действовало на него успокаивающе-сдерживающе. Вот и теперь, потирая ушибленную ногу, встретив неожиданное и предельно жесткое сопротивление, командир полка мгновенно сменил тон:
- Саня... Ильич! Мужики, вы что?.. Ну, погорячился, так нервы же!.. Знаете же, что я псих, что же вы так-то!
Такой ход в ответ на столик, мгновенно сделал счет: 1:1. Лебедь с Ильичом почувствовали себя виноватыми.
- Эх, вы! Пошли!
Прихватив кепи, они потопали вслед за прихрамывающим командиром полка.
- На трибуну! – приказал Кузнецов.
Вслед за командиром Лебедь и Ливенский взобрались на трибуну. Кузнецов скомандовал: “Полк, смирно!” Полк замер.
- Я тут сгоряча комбата первого с начальником штаба послал... Так я беру свои слова обратно. Товарищ капитан, товарищ майор, становитесь в строй, командуйте батальоном.
- Есть, товарищ подполковник!
Лебедь и Ливенский пошли к себе на правый фланг, сопровождаемые добрыми улыбками стоящих в строю офицеров. Самой искренней облегченной улыбкой встретил их много потерпевший за правду Вячеслав Васильевич.


XVI

Жизнь и служба пошли дальше. В начале апреля командир полка вызвал своего заместителя подполковника П.С. Грачева, командира третьего батальона майора 
В.А. Востротина, Лебедя и определил задачу: “Духи совсем обнаглели, скоро совсем на голову сядут. Пора меры принимать. Но если мы опять машинами тарахтеть будем – ничего не получится. Поэтому попробуем по-другому их нащупать, по-тихому – пешком. Операцию, - командир указал на карте район в трех километрах от пункта постоянной дислокации полка, – проведет третий батальон. Общее руководство операцией, Павел Сергеевич, на тебе. Ты, - палец командира нацелился на грудь Лебедя, - подготовишь усиленную роту на броне, лично ее возглавишь, и обеспечишь отход. Операцию провести рано утром. Время на подготовку – сутки. Решение доложить через три часа”.
Проработали, согласовали, доложили. Получили благословение. Бойцы тщательно экипировались. Поотделенно и повзводно прыгали зайчиком, чтоб не брякнуло нигде

81

ничего, не звякнуло. Через сутки, в 4 часа утра, третий батальон практически бесшумно ушел в район предполагаемой операции. В парке полка в колонне застыла третья
парашютно-десантная рота с приданным ей минометным взводом, взводом АГС-17 и самоходно-артиллерийским взводом. Вот главе всей этой организации Лебедь. Говорят, что ждать и догонять – это хуже всего. Правильно говорят. Но ожидание тоже имеет свои оттенки. Ожидать на остановке автобус (в каком-нибудь мирном городе), чертыхаясь про себя и куря – это одно ожидание. И совсем другое ожидание, когда ты сидишь во главе бронированного кулака, томишься неизвестностью и не знаешь, опустишь ли ты этот кулак на чью-нибудь голову, и если опустишь, то насколько удачно. Чья воля окажется  крепче? Не расплющит ли твой кулак по пути к месту действия своевременно и умно поставленные мины, не прогуляется ли по жидкой бортовой броне БТРов и БМД очередь крупнокалиберного пулемета?
Время тянулось мучительно медленно, разыгравшаяся фантазия подбрасывала все новые и новые варианты возможных действий и меры противодействия. Стояла чуткая предутренняя тишина, рассвет разгорался медленно и багрово. Становилось все светлее и светлее, тишина убаюкивала, и Лебедь уже, было, решил, что никого не будет: погуляет Валерий Александрович и вернется.
Тишина взорвалась достаточно неожиданно. Ударили сразу десятки автоматов и пулеметов, несколько раз ухнул гранатомет. В автоматную трескотню вплелось характерное буханье пулемета ДШК. Бой разгорался и ширился. Лебедь вышел на связь с командиром полка, заикнулся, было, о том, что, похоже, пора. Командир огрызнулся: “Не суй нос, куда собака... До команды сидеть!”.
Чем руководствовался командир, неизвестно, но Лебедю было ясно: “Пора”. Лебедь знал по опыту и кожей чувствовал, что “Вперед!” последует вот-вот.
 -Заводи, - приказал Лебедь.
Машины взревели, окутались дымом и практически сразу в шлемофоне зазвучало: “Облава” я “Утка”, вперед!”.
Колонна пролетела три километра на одном дыхании, врезалась в лабиринт кишлаков, довольно удачно крутнулась в нем и выскочила на берег неширокого, метров
7-9 прямого, как стрела, канала с бетонированным руслом. Операторы вступили в бой первыми. Несколько раз ухнули орудия, густо застучали пулеметы. Агээшники открыли огонь прямо с брони своих бэтээров. Но это, честно говоря, было для очистки совести и порядка дня!.. Бой уже практически прекратился. Афганские душманы – воины высшей пробы. Кроме всех других положительных качеств, им был присущ прагматизм. Зачем тягаться с броней, которая может тебя размазать по дувалу со всем твоим искусством? Услышав рев большого количества двигателей, они, ни секунды не мешкая, свернулись и отошли.
Две пары МИ-26 прошлись над головой, выпустили куда-то несколько НУРов, один вертолет уложил бомбу. Лебедь имел сильное подозрение, что это все тоже было для очистки совести.
Вертолеты ушли, опять наступила относительная тишина, но смысл в ней был уже
другой.
Под дувалами сидели и мрачно курили Грачев и Востротин. Метрах в десяти от

82

них, широко раскинув руки, лежал солдат. Вместо правого глаза зияла черная дыра. Два
солдата, пригнувшись, под руки волочил за БТР старшего лейтенанта Астахина. С каждым шагом голова Астахина противоестественно, широко металась из стороны в
сторону. Он был мертв.
Минут через пять солдаты вынесли тяжелораненого старшего лейтенанта Попова. Каски на Попове не было, прямо посередине коротко остриженной головы сантиметров на десять пролегла вскрывшая череп рана. Из раны торчали осколки кости, солома, еще какой-то мусор. Крови на ране почти не было, зато она какими-то импульсами текла изо рта.
Чуть позже принесли еще одного убитого, несколько раненых. Картина была типовая: как ни осторожно, ни аккуратно и грамотно 3-ий батальон выходил в указанный район, его отследили и приняли соответствующие меры. Когда с людьми из разведки батальон начал переправляться через канал, по нему ударили внезапно, сразу с нескольких направлений. Выучка батальона Востротина всегда была предметом зависти Лебедя.
Только ею, выучкой, можно было объяснить то обстоятельство, что в тяжелейшей ситуации батальон отделался тремя убитыми и семью ранеными. Смерть Астахина дала всем повод лишний раз порассуждать о судьбе.
Астахин свое отслужил в Афганистане честно и добросовестно. Он был награжден орденом Красной Звезды и медалью “За отвагу”. Ему прислали земляка, он уже сдал должность, но подвернулась операция, и родилось решение:
- Мужики, я с вами на последнюю операцию схожу, и домой, в Союз.
Востротин, узнав о его решении, приказал: “Пусть не мается дурью, а готовится к отъезду”. Но Астахин так долго, страстно и аргументировано убеждал его, упирая на то, что он офицер и дал слово, что Востротин сдался.
- Черт с тобой, иди!
В момент, когда завязалась перестрелка, Астахин стоял на берегу канала, возле какого-то старинного гидротехнического сооружения. Старинного потому, что весь бетон конструкции был вымыт и выветрен, остался только примитивно кованый, толщиной в руку, арматурный скелет. Пуля попала Астахину в правое плечо перпендикулярно телу. Больно, неприятно, но не смертельно. Находись он хотя бы метром дальше, так она бы, наверное, пролетела мимо. Но он стоял там, где стоял. Пуля сбила его с ног, он упал, ударившись левым виском об арматуру, тело соскользнуло в воду, и выловили его метрах в двухстах от того места, где он упал.
Смерть наступила от удара в висок. Ко всему он еще и утонул. Двойной покойник с ранением в плечо. Со второй смертью можно было попробовать повоевать, но уже была, очевидно, первая. Сходил напоследок.
Шурик Попов был у Лебедя курсантом. Именно Шурик. Небольшого роста, всегда аккуратный, чистый, улыбчивый, великолепного сложения, прекрасный гимнаст и гиревик. Имя Шурик шло к нему, как ни к кому другому. Прибыл он по замене недели за 2-3 до операции. Она стала для него первой и последней, потому что через три дня старший лейтенант Александр Попов скончался в госпитале, не приходя в сознание. Это
тихое утро поставило последние точки в жизни двух старших лейтенантов. Одного, безукоризненно провоевавшего 2,5 года и только однажды за это время легко раненого, и

83

второго, который вообще повоевать не успел. Во всяком боевом эпизоде, как впрочем, и
во всякой войне, всегда бывает первый и последний убитый. Ничего тут не поделаешь – судьба.
Убитым все равно: часом позже, часом раньше угодить в морг, а вот раненых, а их было семеро, следовало срочно отправить. И тут обозначила себя проблема, которую Лебедь в пылу завершения боя сразу не заметил. Колонна проскочила по колее вдоль канала и теперь стояла, лишенная маневра и оттого отчасти беспомощная. Слева, в считанных сотнях метрах, мощные дувалы, справа канал. В таких условиях развернуть машину на месте не сумеет самый искусный механик-водитель. Пятиться задним ходом полтора километра, которые они успели проскочить вдоль канала, глупо, да и времени займет много. Вперед по карте канал простирался еще километра на три и терялся в гуще кишлаков, и, насколько хватало глаз, вдоль колеи тянулись дувалы. Где-то и как-то надо было разворачивать колонну. Прихватив с собой двух автоматчиков и сапера, Лебедь пошел вперед вдоль канала в надежде найти  слабенький дувал и поле за ним. Замысел был прост: ломаем или рвем дувал (это как получится), втягиваем колонну на поле и через этот же пролом выводим, только в обратном направлении. Метров через 250 удача блеснула зубами в ослепительной улыбке. Невысокий, метров двадцать-тридцать дохленький дувальчик, а за ним большое, метров сто в длину и до 70 метров в ширину, ровное поле. До этого поля и после этого поля дувалы мощные, высокие – с ними  бы пришлось серьезно повозиться. Обрадовался Лебедь, обрадовался сапер, набежавшие его подчиненные даже рвать ничего не стали. Нашли здоровенную трещину, заправили ломы, качнули... разобрали, отволокли и сбросили в канал огромный кусок дувала, потом еще один.  В считанные минуты проход на поле был готов. Командир роты протянул колонну, и первый БТР, рыча, вполз на поле. Не успел обрадоваться Лебедь, как тут же выяснилось, рано. Кто-то умный, расчетливый, предусмотрительный походил, посмотрел и оценил здесь все до него. Если разворачивать колонну, то только в этом месте. БТР рыкнул, переключая передачу, дернулся вперед, и грохнул взрыв. Лебедь стоял от него метрах в десяти, на что-то там отвлекся и когда через несколько секунд снова начал нормально соображать, то обнаружил себя сидящим на грязном поле с сильной болью в обеих ногах ниже колена. Голенища сапог были неприподъемными от приклеившихся комьев грязи. Лебедь машинально провел по ним руками, отыскивая дыры от осколков. Но... дыр не было. Лебедь встал. БТР словил мину внешней стороной гусеницы. У него отлетело три катка, до двух метров гусеницы. Лебедь поискал глазами лежащих или сидящих потенциально убитых или раненых. Таковых не оказалось. Около БТР стоял, глотая воздух, как глушенный карась, механик-водитель и каким-то неуверенно-печальным движением размазывал кровь из разбитого носа. В люке БТРа очумело тряс головой в шлемофоне сержант. Лебедь обошел БТР кругом. В ушах наплывающий и удаляющийся звон. Несколько секунд все окружающее, включая подорванный БТР, казалось ему трогательно милым. Потом это идиотское чувство прошло, а звон остался. Ни убитых, ни раненых. Контуженый механик-водитель с разбитым носом – все потери. Ошибка – Лебедя, Лебедь обязан был послать саперов пощупать поле, но на радостях этого не
сделал. Тем более у Лебедя оказалось оснований взреветь: саперы, мать вашу!.. Саперы, впрочем, уже без всяких напоминаний перелопачивали поле. Выудили еще две

84

“итальянки” – доложили –
“Все!”.
Подорванный БТР оттащили, колонна втянулась, развернулась, дальше пошли без приключений. Шурик умер, остальные раненые выжили.


XVII

К вечеру этого дня пришлось расстаться с сапогами и перейти на ботинки. Надкостница обеих ног болела нестерпимо. Ситуация сложилась достаточно дурацкая. То, что в комьях глины, хватившим Лебедя по обеим ногам, не оказалось ни одного куска металла – это, бесспорно, плюс. Ноги болели сильно – это явный минус. Обращаться к медицине вроде неудобно, подумаешь – глиной по сапогам досталось.
Батальонный доктор Гера Бутько чем-то там потер, помазал – боль поутихла. В середине ночи боль снова усилилась. К утру на ногах появились удивительно болезненные шишкообразные образования, на правой – три, на левой – две. Тут Лебедь уже плюнул на щепетильность и пошел к начмеду полка. Начмед – капитан Александр Васильевич Сухоруков – доктор замечательный и человек очень хороший. Поэтому первое, что он сделал, взглянул на ноги Лебедя, обложил его отборными медицинскими терминами, и все сплошь на латыни. После этого терапевтического мероприятия они поехали в госпиталь.
Госпитальные мужи вынесли вердикт: сильный ушиб надкостницы обеих ног, мазать там-то, пить то-то. Лебедь мазал и даже пил. Пил даже то, что врачи прописали ему чисто по-человечески. Но проклятые шишки не проходили, боль не отступала. Причем, если с вечера шишки были на одних местах, то к утру они удивительным образом перемещались, иногда до 10 сантиметров в сторону. Но это их перемещение никак не сказывалось на их болезненности. В Лебеде блуждала какая-то непонятная зараза. Врачи злились и смотрели на Лебедя подозрительно: “Не есть ли я выдающийся шланг?” Лебедь в свою очередь с подозрением смотрел на них: “Не есть ли они шарлатаны от медицины?”. Лебедь продолжал исполнять служебные обязанности, ходил, что называется, на зубах, с облегчением расшнуровывая, где это только можно, ботинки до упора – ничто не помогало. В голове крутился рассказанный кем-то из госпитальных врачей анекдот: “Что такое геморрой? – Ну, как тебе объяснить: представь себе, полная задница зубов и все болят”.
Кончилось дело тем, что Сухоруков, втайне от Лебедя, доложил командиру полка. Юрий Викторович зашел в медпункт в тот момент, когда доктора на непечатное бормотание Лебедя колдовали над его ногами. Посмотрел и высказался в присущей ему манере:
- Надо же, какой нежный! Схлопотал чуток по костям, и уже болезнь какую-то интеллигентную подцепил. С завтрашнего дня в отпуске, через месяц чтоб был здоров, как был. Мне комбаты задохлики не нужны!
Так Лебедь оказался в отпуске. Со своими ногами ничего не мог поделать ни

85

Ферганский госпиталь, ни Рязанский. К тому же свежеприобретенными туфлями Лебедь умудрился набить небольшой пузырек на большом пальце левой ноги, который по
простоте душевной замазал зеленкой, что, как выяснилось, оказалось решающим в определении диагноза.
Беглый взгляд на ноги и мгновенное заключение: лимфаденит, вот место проникновения инфекции – какой к черту лимфаденит? Дальнейшие объяснения были
бесполезны, на Лебедя смотрели снисходительно-высокомерно: “Учишь тут, капитан, отцов!..”
Так Лебедь долетел до родного Новочеркасска. К тому времени он уже начал сильно сомневаться в том, что ему удастся выполнить приказ командира полка. И уже мысленно прикидывал, как ему придется лихо зашнуровываться и изображать перед Юрием Викторовичем крепость тела и духа.
В Новочеркасске мама Лебедя, несведущая в медицине, крупно построгала в ведро с кипятком алоэ, и Лебедь поочередно держал в нем ноги. Держал от безвыходности и тоски, не веруя в какой-то положительный результат. Но – странное дело – после первой же припарки боль, ставшая для него уже привычной, уменьшилась. Лебедь оживился и нарастил темп. Три дня Лебедь посвятил этому благородному занятию – сидеть на веранде, опуская поочередно ноги в ведро.
Результат превзошел ожидания: все исчезло и больше никогда не возвращалось. Привыкший спать, как сторожевой пес, Лебедь, утратив ставшую уже было привычной боль, поспал кряду 14 часов, а когда проснулся, был действительно здоров, как бык. Что это было, Лебедь не знал, если что-нибудь нервное – так Лебедь не нервный, а больше и грешить не на что.
Из этого отпуска запомнилось одно: когда приземлился на подмосковном аэродроме и после афганских голых скал и пустынь увидел русские березы, такое к горлу подкатило, что минут пять пришлось в сторонке делать вид, будто Лебедь что-то потерял.
В Афганистан Лебедь вернулся где-то в середине мая. К тому времени полк успел принять активное участие в проведении Панджшерской операции и, когда Лебедь, как говорят во флоте, вышел на палубу, выяснилось, что палубы нет. В отсутствие Лебедя батальон разорвало: одна рота во главе с заместителем командира батальона находилась в Анаве и составляла резерв командира полка. Другая под руководством начальника штаба, выполняя приказ расширения зоны охраны аэродрома, обороняла опорный пункт под Махмудраками. Рота Лебедя без взвода была придана третьему батальону. Взвод этой роты бессменно нес караульную службу в полку, на момент прибытия Лебедя 17-ые сутки, не сменяясь.
Признаться, Лебедь несколько растерялся. Батальон Лебедя, его боевой кулак, который он любовно растил и пестовал, безжалостно разогнули на пальцы, и пальцы те расшвыряли в разные стороны. На вопрос находящемуся на хозяйстве зам по тылу: “Это куда же мне в такой ситуации податься?”, получил честный ответ: “А черт его знает! Наверное, в Анаву. Там командир полка, там Грачев. Там третий батальон с твоей ротой, там твоя резервная рота”.
Лебедь так и сделал: экипировался надлежащим образом и подался на вертолетную
площадку ловить попутный борт. Лебедю пообещали, что он взлетит примерно через час.

86

Он принялся терпеливо ждать. Минут через десять приземлился вертолет, из которого первым спрыгнул на землю Юрий Викторович Кузнецов. Лебедь представился по случаю
возвращения из отпуска.
- Здоров?
- Здоров!
- Молодец! А куда это ты, дружок, собрался? – спросил Кузнецов.
- В Анаву.
- Не-е-т! Там бездельников без тебя хватает. Это что же, балду гонять и водку кушать?
- Какая водка? Там две роты.
- Там у меня Пал Сергеевич и, судя по всему, не скоро выберется, так что ты у меня, приятель, попашешь здесь заместителем командира полка. А балду – в другой раз, в другом месте. Разворачивай оглобли! И в полк – шагом марш!
- Товарищ подполковник...
- Прекратить разговоры! Я сказал – шагом марш! У меня главная головная боль здесь.
Он был прав, Юрий Викторович. За те три недели, которые Лебедь исполнял обязанности заместителя, он морально устал. Людей в полку осталось катастрофически мало, а вводные сыпались, как из рога изобилия. Некем было менять: караул, наряд по столовой, по КПП. Солдаты и офицеры валились с ног от усталости, умудрялись засыпать стоя. Никакие окрики и понукания здесь помочь не могли, да и язык не поворачивался. Пришлось менять режим службы, наращивать дополнительное питание. Систематически прибывали бывшие раненые и больные, все из разных подразделений. Организовали сводные отделения и взводы, и пристроили их к делу. Вышел из строя рефрижератор-продсклад. Деваться некуда: разогнали занимавшую рядом позиции афганскую зенитную батарею и оборудовали продсклад в их прохладной казарме. В батальоне материального обеспечения 108-ой мотострелковой дивизии сгорел хлебозавод, развернули собственный, определили в хлебопеки вчерашних стрелков и даже одного механика-водителя под руководством  неуверенно чувствовавшего себя прапорщика. Хлебную проблему решили.
Всплыли еще десятки вопросов, связанных с несением гарнизонной службы, с выполнением санитарно-эпидемиологических мероприятий. Короче, это было то, что называется дурдом! Постепенно все более или менее утряслось. Из Анавы вернулись две роты Лебедя. Лебедь стал комбатом, но с возложением на него обязанностей заместителя командира полка.
Вернулся командир полка и с ним разведрота и ряд других подразделений. Жизнь все более и более входила в привычное русло. Прокатилась волна приказов по армии, разносящих в пух и прах отдельных командиров частей за разгильдяйство, несобранность, слабую боевую подготовку подчиненных. Приказы требовали повысить, подтянуть, добиться, достичь, ну, а чтобы всем было понятно и наглядно видно, как это делается, предписывали провести цикл показных занятий.
Проведение их командир полка возложил на Лебедя, обосновав это примерно следующим образом:
- Ты восемь лет прослужил в училище, значит, методист. Учебная дырочка у тебя

87

почти заросла, но кое-что осталось, и потом, ты у меня заместителем работаешь.
Лебедь погряз в показных занятиях. Чего он только не показывал! Как спешиваться
на ходу, как развертываться, как свертываться, как выносить раненых, как методически правильно штурмовать кишлак, разминировать минные поля. Планы-конспекты Лебедь пек как блины, командир полка утверждал их, не читая, как правило, в течение суток, а то и менее, готовил то, или иное занятие и показывал, показывал, показывал...
Где-то в начале июня Лебедь, сидя за столом спиной к двери, корпел в своей комнатенке над очередным конспектом.
Дверь скрипнула и кто-то вошел. Не оборачиваясь, Лебедь пробурчал: “Выйди и зайди, как положено!”. За спиной раздалось:
- Ну, ты встречаешь командира полка!
Лебедь вскочил. Его конуру почтил своим посещением Юрий Викторович. Это было неспроста – за этим что-то стояло. Судя по внешнему виду, командир полка был в великолепном расположении духа. Он чем-то напоминал счастливого кота, которому щедрая хозяйка отвалила чрезмерное количество сметаны, и только что не мурлыкал и не облизывался.
- Чем занимаешься?
- Конспекты готовлю.
- Бросай. Пошли ко мне.


XVIII

Пошли – это значит по какому-то поводу пить. Пить ему было некогда, да и не хотелось. Лебедь вежливо отказался: “Спасибо, но некогда, надо...”
Холерическая сущность Юрия Викторовича проявилась мгновенно. От ласкового кота не осталось и следа.
- Капитан, смирно! Приказываю: следовать за мной!
Это было что-то новое.
- Есть, товарищ подполковник!
В овеваемой кондиционером комнате командира, достаточно простой, был накрыт по афганским меркам просто роскошный стол. За этим столом уже сидели заместители командира полка, наиболее уважаемые начальники родов войск и служб. Сидели, перешептывались, переглядывались. Да оно и понятно, из праздников – первая среда на этой неделе.
Командир с таинственным видом занял место во главе стола. Встал начальник политотдела. Развернул лист бумаги и максимально торжественно, “кося под Левитана”, начал читать:
- Указом Президиума Верховного Совета СССР за... командиру 345-го полка подполковнику Кузнецову Юрию Викторовичу присвоено звание Героя Советского Союза.
Все стало ясно. Командир сиял, наслаждаясь произведенным эффектом, обстановка за столом стала как-то сразу удивительно  непринужденной. Вспоминали различные
88

боевые эпизоды, вычленяя в них смешную сторону. Говорили тосты, поздравления. К хорошей закуске было много выпивки. И как-то пили, не особенно хмелея. Где-то в
полдвенадцатого начальник политотдела подполковник Кудинов произнес риторическую фразу:
- Мы здесь гудим, а полк-то о таком событии ничего не знает!
Чем добавил неслабую ложку дегтя в командирскую бочку меда. На такой черный прокол Юрий Викторович отреагировал мгновенно:
- Зам, иди, строй полк!
Лебедь воспротивился:
- Куда строить! Люди полтора часа как отбились. Завтра утром доведем.
На Лебедя дружно обрушилось все застолье.
- Ты! Тебе Герой Советского Союза приказывает, а ты!
Юрий Викторович от возмущения временно утратил дар речи.
Лебедь сдался и пошел строить полк.
По дороге его обуревала досада. Лебедь находился в соответствии подпития чуть выше среднего, и всегда был жестким противником любого управления войсками в таком состоянии. Но тут делать было нечего. Приказ командира полка, да еще Героя Советского Союза!
Лебедь собрал вместе дежурного по полку и оперативного дежурного и поставил им задачу: Спокойно, без всякого шума-гама и объявления тревоги поднять все подразделения полка и без оружия построить их на плацу в линию ротных колонн для доведения чрезвычайного сообщения. Включить все прожекторы!
Дежурные принялись за дело. Циркулярно оповестили все подразделения, но тут дело застопорилось. Солдаты, а особенно офицеры, были битые: “Раз среди ночи поднимают, да еще для какого-то сообщения, это не зря! Прибежишь без оружия – скажут: дурак! Беги назад!”. Поэтому роты и взводы валом валили на плац полностью экипированные и вооруженные до зубов. А ведь его увещевания, попытки дежурных объяснить, что оружие ни к чему, натолкнулось на стену непонимания. “Ночью подняли, как это Лебедь без родного огнемета в строй станет!”
Пока Лебедь строил, равнял ощетинившийся сотнями стволов полк, рычал в ответ на недоуменные вопросы – тайну выдавать было нельзя – Лебедь основательно проветрился. Продолжалась эта чехарда минут тридцать. За это же время в комнате у командира существенно добавили и несколько перешли, мягко выражаясь, известную грань. Что такое состояние “перепил”? Это когда выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Когда Лебедь пришел докладывать, все были хо-ро-ши, ну, хо-ро-ши!
Кудинов попытался Лебедю объяснить, что, пожалуй, Лебедь был прав и довести сообщение надо бы утром.
Лебедь возмутился: Полк построен, а теперь пусть кто-нибудь другой пойдет и скажет людям, что они пошутили, что поставьте, ребята, оружие и ложитесь спокойно спать дальше.
Довод возымел действие. Командир полка и начальник политотдела отправились
на плац. Им было тяжело, но они мужественно проделали путь до трибуны и взобрались на нее.

89

Лебедь подал команду: “Смирно!”. Начальник политотдела полка Сергей Михайлович Кудинов, несмотря на щуплое телосложение, пить умел. Перебор проявлялся
в нем несколько странным образом: четко произносимые им слова отделялись от его рта с интервалом в 3-4 секунды между ними. В таком темпе он взялся читать Указ. Пока он читал, Юрий Викторович молча стоял в углу трибуны, в глазах его блестели слезы,
изредка он поясно кланялся. Полк понял и простил состояние командира и его заместителей. В свете прожекторов лица офицеров и солдат были серьезны, сосредоточены и торжественны. А еще в них была гордость за свой полк – полк нелегкой службы, дробимый волей начальства на части, но, как капелька ртути, сковавшейся и собравшейся в один кулак. Полк, способный решать любые самые сложные задачи. И они правильно понимали, что в звании Героя, присвоенного командиру полка, материализовался их коллективный солдатский труд, их мужество, доблесть, воля и гордились этим.
По завершении чтения Указа полк троекратно рявкнул:
- Ура! Ура! Ура!
Прозвучал, как ни странно этот боевой клич в великолепном  исполнении удивительно тепло и сердечно. Лебедь к тому времени был как стеклышко и видел, слышал и чувствовал эту боевую массу. Да, полк приветствовал и поздравлял своего командира от всей души.


XIX

В занятиях прошло еще несколько дней. И вот однажды утром, 13-го июня, к Лебедю обратился сержант из полкового узла связи.
- Товарищ капитан, разрешите, я вам что-то скажу? Только шепотом, товарищ капитан.
В другое время он ни за что не потерпел бы подобного рода обращения, но тут уж больно таинственно мигал сержант глазом
- Ну, давай!
- Товарищ капитан, вам досрочно присвоено воинское звание майора. Приказ от вчерашнего числа, у меня телеграмма. Но если командир узнает, что я до вас довел без него, то ой-ей-ей! Поэтому вы: тсс! – сержант приложил палец к губам.
Честно говоря, Лебедь ждал этого приказа. У него даже список гостей был готов из 24 человек. Поэтому он заверил сержанта в том, что он его не предаст и подварил ему за честь 10 чеков.
Примерно через час Лебедя вызвал командир полка. Торжественно довел ему приказ, вручил погоны, поздравил.
- Служу Советскому Союзу!
После торжественной части Лебедь перешел к бытовой.
- Необмытый майор - это не майор. Поэтому разрешите, товарищ подполковник, пригласить вас в 10 часов на торжественный акт производства.
- Не возражаю. А успеешь?
90

- Успею, не такие дела заваривал.
- Планируемое количество гостей?
- 24-25 человек.
- Где?
- В баре.
- Ну, это ты брось! Таким количеством людей давиться в твоем баре – не-е-ет. Договаривайся с артиллеристами.
Свалив все текущие дела на заместителя, Лебедь занялся организационными вопросами. При батальонной бане был так называемый бар: комната размером примерно три на два с половиной метра. Оборудовали ее два солдата-литовца и так, как это умеют делать литовцы: в углу декоративный, очень симпатичный каминчик, по стенам полки, уставленные великим множеством бутылок и банок с пестрыми этикетками. Где-то раздобыли старый уголковый диван, отремонтировали его. Посередине поставили столик с покушениями на моду. В потолке окно. В баре приятно было посидеть часок после бани, и даже гнусное ферганское пиво “Пивоси”, изредка доставляемое отпускниками, воспринималось в такой обстановке по-другому, с положительными эмоциями. В баре нормально садилось 8 человек, ненормально 16. Лебедь планировал поставить столы в сообщающемся с баром предбаннике и тем снять проблему, но командир решил иначе и небезосновательно. Артиллеристы, пользуясь монополией на дефицитные в Афганистане ящики из-под боеприпасов, отгрохали себе, всем на зависть, штаб-общежитие, где на каждый артиллерийский нос приходилось 15 метров жилой площади. Поэтому Лебедь первым делом сходил к артиллеристам, зафиксировал свое почтение и выразил надежду и уверенность, что они не откажутся предоставить ему свои хоромы для проведения праздничного мероприятия.
Артиллеристы дружно Лебедя поздравили и выразили единодушное согласие. Да и возражать-то глупо: на любой другой территории Лебедь бы только командира дивизиона и начальника артиллерии пригласил, а здесь они все хозяева, которым некуда деться, автоматически – все его гости. Напитки, закуска, посуда – Лебедя. От них-то всего и требуется - согнать столы в кучу. В 19 часов все было готово. Все гости прибыли. Не хватало одного: командира полка. Но без батьки подобного рода мероприятия начинать на принято, и все терпеливо ждали. Прошло минут 15. Лебедь послал замкомбата.
- Владимир Иванович, ступайте, разберитесь, в чем там дело?
Зам явился минут через пять.
- Командир полка беседует с генералом Мироновым, ну, и под Героя – по маленькой. Сказал, скоро будет.
Прошло еще минут 15. Лебедь собирался идти сам, когда появился солдат, ординарец командира: “Командир полка, генерал Миронов идут поздравлять комбата”.
- Понятно.
В центре стола освободили два места. Сосредоточили туда лучшую водку. Пять, десять, пятнадцать, семнадцать минут. На восемнадцатой минуте в артштабобщагу
ворвался разъяренный командир полка.
Шум, гам, мат – ничего не понятно. Через несколько минут картина более-менее прояснилась. А более подробно Лебедю ее изложил солдат – заведующий баней. Дело

91

было так. Вознамерившись поздравить Лебедя с присвоением досрочного звания, командир 108-ой мотострелковой дивизии генерал-майор В.И. Миронов в сопровождении
командира полка направились к месту проведения мероприятия. Что там у командира заклинило, Лебедь не знал, но он повел генерала в баню. Солдат, зав. баней, находился на месте, но, разглядев в свете фонарей шествующих в его сторону высоких гостей и зная
нрав командира полка, предпочел запереться в бане изнутри. Продолжая начатый ранее разговор, генерал и подполковник подошли к двери и Юрий Владимирович дернул за ручку. Дверь не открылась. Пораженный таким наглейшим негостеприимством, очень похожим на откровенное издевательское хамство, Юрий Владимирович мгновенно вскипел. Он обрушил на дверь град ударов. Дверь была сработана на совесть и оставалась невозмутимо запертой. Пока Юрий Владимирович прикидывал, что бы это значило, вскипел генерал, речь его была короткой, но сильной. Примерный смысл ее был таков: “В гробу я видел ваше десантное гостеприимство, пригласили - и встретили запертой дверью, ноги моей в этом рассаднике хамов отныне и довеку не будет!”. После чего резко повернулся, скорым шагом дошел до уазика, сел в него, не прощаясь, и умчался по взлетке в сторону дивизии.
Попытки обескураженного Юрия Владимировича как-то сгладить инцидент успеха не имели. Когда машина комдива окончательно растаяла во мраке, Юрий Владимирович, надо думать, вспомнил, что сам же изменил место встречи. И то, что произошло, следовательно, целиком лежало на его совести.
Но – устав, пункт первый: командир всегда прав. Пункт второй: если командир не прав – читай пункт первый. И вот уже командир - в штабе артиллеристов, и вот уже на наше мнимо негостеприимные головы обрушился шквал зело нелестных эпитетов.
Когда ситуация более или менее прояснилась, в штабе на какое-то время остались самые стойкие, самые идеологически выдержанные, сумевшие сохранить невозмутимость индейцев, офицеры. Основной массе вдруг срочно что-то понадобилось на улице и они, икая от сдерживаемого, душившего их смеха, неприлично поспешили удалиться.
Мало-помалу командир успокоился, перестал косить на Лебедя огненным глазом и даже, в конце концов, сказал весьма прочувствованную речь о том, что из любого учебного недоделка можно при желании сделать человека. К концу вечера инцидент полностью был исчерпан.
Что командир полка объяснял комдиву, неизвестно, но, по-видимому, объяснил успешно, потому что генерал Миронов через некоторое время снова появился в полку.


XX

Во второй половине июня – начале июля Лебедь с батальоном провел еще несколько малозначимых как по результатам, так и по потерям операций. Упоминания
заслуживает только одно из них. Еще в мае во исполнение решения по расширению зоны охраны аэропорта третью роту с подразделениями усиления выдвинули под Махмудраки. Общее руководство группировкой возложили на майора В.И. Ливенского. Рота

92

оборудовала опорный пункт, в котором и провела благополучно полтора месяца, воюя с то ли случайно забредающими, то ли специально загоняемыми на минные поля ослами.
Эта рота была лучшей в батальоне: самой сплоченной, самой боевой. Выслушав в очередной раз “по радио” преисполненный досады доклад Владимира Ильича, Лебедь вновь и вновь обращался к командиру полка с просьбой о снятии роты с “ослиной позиции”. Вновь и вновь с той или иной степенью категоричности получал отказ и вновь
обращался. Наконец, как говорится, их молитва до Бога дошла: где-то в самом начале июля командир полка поставил задачу:
- Собирайся, поедешь сменить свою любимую роту. Решение доложить!
Решение у Лебедя уже давно готово, и на следующее утро он выступил в поход во главе усиленной парашютно-десантной роты. Ливенского известили, и к установленному сроку он должен был ждать во главе построенной и готовой к движению колонны. К тому времени доклады его носили пессимистический характер. Стояла несусветная жара, трусы, майи и носки истлевали в считанные дни. По каким-то там причинам около трех недель  в полк не завозили белье. Не было белья и в полку, не было в батальоне, но было у Ливенского. Владимир Ильич докладывал, что солдаты несут службу исправно.
Был разгар лета и разгар минной войны. Практически каждый день поступали сведения о подорвавшихся машинах, БТРах, людях, ослах. Нарастающим итогом шли телеграммы, в категорической форме требующие при любых перемещениях войск выбирать маршруты вне дорог.
Туда они пошли красиво. Маршрут был километров на пять подлиннее, но, практически ни разу ни на одну дорогу они не вышли, и как результат – ни одного подрыва. Впереди на двух танковых тягачах шли саперы. Когда до места встречи оставалось метров семьсот, саперы проложили маршрут по самому склону пологого холма. Подножие холма огибала широкая разбитая дорога, за нею находился кишлак. Через 10 минут они встретились с Ливенским. Еще 10 минут ушло на перестроение двух колонн в единую.
Наблюдатели доложили, что все кругом спокойно. Кроме того, несмотря на утро, было уже очень жарко. Лебедь дал команду:
- Людей на броню. Доложить готовность к движению.
- Готов!
- Готов!
- Готов! – слышалось в шлемофоне.
- Вперед!
Тягачи, а вслед за ними вся колонна, втянулись в только что проложенную колею, считая ее безопасной. Подошли к холму. По склону пошли два танковых тягача, саперный
БТР. Четвертым пошел Лебедь, пятым – начальник штаба.
Шестой шла машина командира третьей роты. Лебедь практически закончил огибать холм, на границе пыли показалась машина начальника штаба. В это время за холмом тяжко и мощно грохнул взрыв, подняв в воздух столб пыли и дыма.
- Стой! К бою!
Но боя не случилось, то ли смерть таилась на склоне холма с незапамятных времен, то ли за те считанные минуты, когда Лебедь перестраивал колонны, “умельцы” из

93

ближайшего кишлака успели заложить в колею фугас – так и осталось не выясненным. Но... шестая машина взорвалась. Именно в шестой машине один из солдат себя скверно
чувствовал. Попросил разрешения остаться в машине и остался слева сзади на месте старшего стрелка. Фугас тоже рванул слева сзади – прямо под его сиденьем. Результат – сидевший на броне командир роты старший лейтенант В.М. Пинчук и командирское отделение расшвыряны взрывом в разные стороны. Разлетаясь, они, по словам наблюдавшего подрыв начальника штаба, несмотря на взрывную очумелость, не забыли передернуть затворные рамы, и, шлепнувшись, куда и на что Бог послал, откатились от места падения в сторону и изготовились к стрельбе. Это класс! Синяки и шишки будут считать потом, но сначала будет бой, и те, кто из него выйдет, почешут ушибленные места. Так должно поступать солдату. Механик-водитель получил сильную контузию, но ни одного ранения, а солдат-парень был в каске... Осталась каска, в ней голова, а от головы ниже – какие-то окровавленные ремешки и ошметки. Тела не было.
Остатки солдата собрали в плащ-палатку. Подорванную, не подлежащую восстановлению машину, взяли на крюк, место за рычагами занял один из сержантов. Саперы проверили дорогу.
Колонна выбралась из проклятой колеи и запустилась опять по бездорожью. Это у Лебедя была последняя операция в Афганистане. Он был зачислен кандидатом в академию.

























94


Глава   четвертая

I

10-го июня полк трогательно и тепло простился со своими “академиками”.  В разные академии уезжало их много – одиннадцать человек.
Вечером было застолье. Все шло хорошо. На огонек к ним забрел старшина саперной роты, глубоко уважаемый всеми в полку, старший прапорщик лет сорока пяти. Это был, как говорят, и швец, и жнец и на дуде играл. Он знал и умел все и вся. При всем том, как всякий нормальный русский человек грешил поклонением зеленому змию, а тут такой случай – старшина зашел, уже будучи порядочно “ужаленный”.
Его тепло и сердечно приветствовали, посадили за стол. Налили полкружки спирта, полкружки воды. Кому-то в последний момент пришла мысль подшутить: старшине дали сначала воду, а потом спирт. Расчет был на то, что находящийся в подпитии старший прапорщик не разберется, запив воду спиртом, задохнется и...  ха-ха-ха...
Он спешно выпил воду, отер усы и столь степенно, не дрогнув ни одной жилкой, запил спиртом. Вежливо потыкал вилкой во что-то там... Обведя всех спокойным презрительным взглядом, старшина продемонстрировал всем свое явное моральное превосходство.  “Ха-ха-ха” не получилось. Все почувствовали себя скотами. Спасибо, хватило ума в самой теплой, задушевной, искренней форме принести свои извинения. Дед смилостивился:
- Ладно, прощаю, что с вас возьмешь, молодо – зелено!
Назавтра самолет взял курс на Фергану. Последний раз мелькнула под крылом паутина дувалов, тесно сбежавшиеся в кучу дома кишлаков, построенных по принципу: мой дом – моя крепость и мой кишлак – тоже моя крепость. Все это сделалось сначала маленьким, потом вообще исчезло. Под крылом самолета поплыли горы, горы, горы...
Пассажиры тесно сидели в гермокабине и теоретически должны были радоваться, но радости почему-то не было. Лица у всех были мрачны, самоуглубленны. Каждый думал о своем. Все попытки завязать разговор висли в воздухе. Так он и запомнился этот перелет – необъяснимой тягостной тоской, непонятной неудовлетворенностью, выражения лиц такие же сухие и суровые, как проплывающие под ними горы.
В Фергане все еще неделю рассчитывались с полком. Ни писем, ни телеграмм Лебедь домой не писал – смысла не видел: вот-вот прилетит. А зря, как выяснилось позже. Афганистан еще раз напоминал о себе неожиданно и жестоко. О чем думал полковой писарь, печатая приказ – Бог весть! Лебедь не думал, что в его действиях был какой-то злой умысел. Короче, как бы там ни было, но в приказе вместо “убывающего командира батальона майора А.И. Лебедя” оказалась фраза “вместо погибшего” и далее по тексту. Командир полка, по-видимому, подмахнул приказ, не глядя. Услужливый, когда не надо, “солдатский телеграф” неведомыми путями, но очень быстро, донес эту фразу до далекой Рязани.
Услужливый дурак опасный враг – это давно известно.

95

Нашелся такой и в Рязанском училище, довел это известие до жены Лебедя. Она не поверила. У нее на руках были дети: десяти, восьми и трех лет, и она не могла в такое поверить. Деньги по аттестату, высланные Лебедем в первый же день прибытия в Баграм в ноябре, она начала получать только в марте следующего года. Лебедю писала, что все хорошо, денег хватает, все сыты, а сама жила на 60 рублей – ставку копировщицы. И теперь она внутренне сжалась и стала ждать официального сообщения.
Бывший командир батальона Лебедя в училище подполковник Владимир Ильич Степанов, человек прекрасных душевных качеств, которому тоже была известна эта информация, ходил кругами в растерянности: с одной стороны убит (не где-нибудь, в приказе написано!), и надо подойти, помочь, сообщить. С другой стороны, приветливая, улыбчивая женщина гуляет с детьми, ходит в магазин – и как нанести такой удар?.. И тут вместо официального сообщения явился Лебедь, живой, здоровый, слегка возбужденный проводами и предстоящими перспективами. Явился, чтобы застать свою жену поседевшей в тридцать лет. Дорого она стоит, скорлупа неистовой веры в хорошее, маска мнимой беспечности и безмятежности. Как радовался Владимир Ильич: Лебедь даже не берется сказать, кто за кого больше был рад – он за него, что жив, или Лебедь за него, что он почти три недели проносил в себе этот тягостный булыжник и не обрушил его на мать троих детей. Ему она могла бы и поверить.
Авторитетный он человек, Владимир Иванович! Как бы там ни было, Лебедь вернулся. Несколько позднее выяснилось, не вернулись почти четырнадцать тысяч. Но вернулся Лебедь другим человеком. И те, кому суждено было вернуться, тоже пришли другими. Не может бесследно пройти калейдоскопический переход: от мира к войне и обратно. Переход, измеряемый двумя часами полета. Нормальное человеческое состояние – мир, улыбающиеся женщины, сияющие дети, торгующие магазины, никуда не спешащие, ничего не боящиеся мужчины. Два часа – и пылающие машины, обугленные трупы, внутренности на дувалах, голова в каске – все, что осталось от чьего сына, брата, внука... Два часа и опять: “Травка зеленеет, солнышко блестит” – жизнь прекрасна и удивительна. Нет, не в двух часах здесь дело – это заблуждение.


II

Нарофоминск. Учебный центр военной академии имени М.В. Фрунзе. Конец июля 1982-го года. Со всех городов и населенных пунктов нашей необъятной страны стекаются сюда офицеры – мотострелки, десантники, разведчики, пограничники звена начальника штаба – командиры батальонов, замкомандиры полков, успехами в службе завоевавшие право продолжать свое военное образование в академии. Стекаются, чтобы сдать экзамены. Конкурс невелик – 1,5-2 человека на место, но кто знает, в какой половине ты, в конце концов, окажешься.
К указанному сроку прибыл туда и Лебедь. Мотострелкам было сложнее. Их много, они плохо знали друг друга. У них – конкуренция. ВДВ проще. Все друг друга знают. Есть, правда, несколько не до конца ясных фигур из десантно-штурмовых бригад, но все из ВДВ уверены – подлецов среди них нет. Партийный билет никто не украдет. За
96

рассказ анекдота с политическим душком никто “не заложит”. Большинство уже или прошедшие Афганистан, или непосредственно из Афганистана. Отношения с первых часов и дней сложились теплые и дружеские. Девиз – пусть победит сильнейший. Экзамены сдают две десантные группы. Командир одной из них – Лебедь. Командиром он стал как-то просто и буднично.
Когда прибыл и представился будущему тактическому руководителю группы полковнику Алексею Петровичу Пушникову, он пожал Лебедю руку и, не выпуская ее, сказал:
- Вот и командир группы пришел.
Чем уж при этом он руководствовался – неведомо, Лебедь с ним до этой минуты никогда ранее знаком не был. Командир, так командир.
- Есть!
Распорядок щадящий. 4-5 дней подготовки – экзамен и так далее. Но тяготят не экзамены, тяготит атмосфера. Она насквозь пропитана унижением. Создалось впечатление, что такая атмосфера складывалась годами. Ты комбат, у тебя за спиной 13 лет службы. Ты отвечал за ход и исход боевых операций, за жизнь людей. Ты привык уважать себя и привык, что тебя уважают. И вдруг, о чудо, ты снова чувствуешь себя молодым и вислоухим щенком, попавшим в средней паршивости учебку к скверному сержанту. Переход из одного качества в другое слишком резок и не все выдерживают. Каждый день с утра – уборка территории: задача собрать окурки, бумажки. А метлы, а грабли?.. С метлой и дурак уберет. Вы вот так – ручками, ручками.
Нарезали и навязали себе метел, закупили в магазине грабли. Убирали территорию цивилизованно. Это они – десантники. В пехоте до таких высот не поднялись – убирали руками. Или надо скосить вот тот лужок – это вам задача на группу, времени – до утра!
- А косы?
- Ну, с косами и дурак...
Кос в хозмаге нет. Господа героические афганские комбаты, на колодках которых боевые ордена, с помощью перочинных ножей строгают себе деревянные сабли, злобно пересмеиваясь на тему: “Спасибо, хоть детство вспомним”. К установленному сроку лужок выкошен. Выкошен не очень ровно, даже можно сказать, не ровно, но выкошен. А кто отдает команды? Как правило, каптер ефрейтор с лоснящейся от безделья физиономией, в лучшем случае – прапорщик. Разницы никакой. Они одинаково беспредельно наглы, потому что оба знают – достаточно им доложить начальнику факультета: “Вот тот, товарищ майор, не желают-с!” – и майор замарширует в родной полк для продолжения дальнейшей службы с соответствующей сопроводиловкой. Там не будет написано, что майор, не без основания считавший себя офицером, счел ниже своего достоинства собирать окурки. Нет! Там напишут: неуживчив, болезненно реагирует на замечания, подчиняться не умеет и не желает. Ну, а если не умеет подчиняться, то кто же сможет командовать? Вывод один – зелен и не зрел. Воспитывайте. Все как в старом академическом анекдоте. Из обращения ефрейтора к командиру группы: “Товарищ майор, мне для рытья канавы нужны пять человек. Желательно из комбатов, они потолковей”. Чтобы не унижаться, в короткие сроки обрастают хозяйством: косами, метлами, совками, топорами, пилами, рубанками. Их так просто не возьмешь: они – ВДВ.

97

Экзамены шли своим чередом. При их сдаче следовало неукоснительно придерживаться двух принципов. Никогда ни при каких обстоятельствах не говори “не знаю”. Думай, крути, мычи, сочини фантастическую тактико-техническую характеристику танка – посмеются, но тройку поставят. Может, это смертельно! Может, это расценивается, как свидетельство полного безволия. Второй принцип – не попадись со шпаргалкой. Это расценивается как признак глубочайшей непорядочности. В обоих случаях при нарушении первого или второго принципа вывод краткий и жесткий: “Гуляй, парень!”. Можно пойти гулять и по другой причине – если пропала какая-нибудь секретная книжка. Тогда гуляют трое: командир группы, секретчик и непосредственно утративший. Реально секретного, как правило, в той книжке ничего нет. Ее просто не успели своевременно рассекретить или не успели... но это неважно. Гриф стоял – все, гуляйте, ребята! Это из разряда причин косвенных, а так все нормально – сдаем. После каждого экзамена отпадают по 2-3 человека. Расстаются дружески, без обид. Обижаться не на что. Как со стороны преподавателей – трудно сказать относительно друг друга – подлости ни на грамм.
Из пяти экзаменов Лебедю запомнились два: по технике и вооружению и по иностранному языку. Какой-то умник сосчитал, что при подготовке к экзамену по технике необходимо запомнить 18,5 тысяч цифр.
Афганистан как-то к систематическим занятиям не предрасполагал, впрочем, и другие места службы тоже. Поэтому запомнить эти цифры пришлось в отведенное для подготовки к экзаменам время. В голове у всех образовалась дикая каша, исключительно из-за того, что большинство цифр относились к танкам, “бэтээрам”, “бээмпэ” и другой пехотной технике. Ну, придавались Лебедю систематически в Афганистане то полковой взвод, то танковая рота. Лебедь им задачи ставил, они их выполняли, на минах рвались. Чтобы дурацкую невыполнимую задачу не ставить, Лебедь приглашал в свою часть консультанта, с помощью которого они получали необходимые знания о характеристике оружия. Но зачем ему было вникать в то, как там устроены двигатель и подвеска? И тут на тебе – досталась ему “гитара” танка Т-62. Он в процессе подготовки к экзамену так до этой “гитары” и не добрался. Спасибо, кто-то предусмотрительно на этой самой “гитаре” в укромном месте четко написал, что оно такое и для чего предназначено. Немного импровизации, и в результате игра на “гитаре”, которую Лебедь никогда в глаза не видел, была оценена 4 баллами. Как говорится: “Вы играете на скрипке: - Не знаю, не пробовал”. С английским еще смешнее получилось. В день, непосредственно предшествовавший экзамену, преподаватель на примере одного из билетов очень детально объяснил, как надлежит отвечать. Сидя за первым столом, Лебедь все внимательно выслушал, на завтра достает именно этот билет.
Сдачу экзаменов группа Лебедя закончила самой первой. Остальной курс должен был сдавать еще в течение двух дней. Они, было, губешку раскатали: неплохо было бы после такого напряжения вперемешку с унижением и... расслабиться, но социальная справедливость восторжествовала и в данном случае, раз вы такие пятерочники, вот вам хранилище размером 96;18 и куча шифера, и пока остальной трудовой люд на экзаменах мается – давайте-ка крышу...  быстро и красиво...
Работа закипела. Соседнее хранилище перекрывала другая группа. У группы

98

Лебедя категория капитан-майор, а у другой – майор-подполковник. Лестницу для работы,
большую и прочную, сколотили поступающие из другой группы. Подполковники по бедности были вынуждены карабкаться на крышу по какому-то корявому дереву. Им это быстро надоело. Они пришли и повели речи о том, что коль они постарше, поопытнее и должности занимают посолиднее, то лестница должна по праву принадлежать им. На что Лебедь им объяснил, что пока они сидели на соседних крышах – опыт и возраст здесь ни причем – мы все равны.
Один подполковник попытался решить проблему до слез просто: взял лестницу и поволок к своему хранилищу. Группа-то десантная. Сразу четверо легко и непринужденно спрыгнули с крыши и восстановили статус-кво. Исключительно в парламентских выражениях объяснив “гостям”, что красть столь нахальным образом чужие, трудом и потом изготовленные лестницы – грешно.
Потом кто-то умный философски заметил:
- То, что мы в данный момент сидим на крышах, явление временное, а то, что мы офицеры – это навсегда! Может, из этого исходить будем?
Все расхохотались, и конфликт был исчерпан. Лестница, оказывается, при здравом подходе делалась на два хранилища. Это была последняя “дембельная” работа людей в офицерской форме, которые перестали быть абитуриентами, но еще не стали слушателями: приказа не было.
Далее, на протяжении трех лет учебы никому уже не приходилось собирать окурки, рыть канавы, что-нибудь косить или красить. Лебедь говорил, что это была месячная полоса унижений: специально спланированное звено системы. Ежегодно спонтанно возникала попытка использовать попавших в новое специфическое положение, жаждущих поступить и через это достаточно бесправных и беззащитных людей. А может быть, просто дурь старшин и подчиненных им каптеров при попустительстве вышестоящего начальства? Ведь те же прапорщики и ефрейторы со слушателями себя вели совершенно по-иному. Лебедь твердо уверен в одном: что бы за этим ни стояло – это недопустимо. Должна быть беспощадно уничтожена любая возможность кому бы то ни было подобным образом унижать достоинство офицеров. При этом в самом труде ничего зазорного нет. Дело подачи этого труда. В самой основе своей поразительно оскорбительной и унизительной. Офицер должен оставаться офицером всегда. Офицер, подрабатывающий на охране всевозможных коммерческих ларьков – перестает быть офицером. Если кому-то кажется, что можно безболезненно на месячишко окунуть офицера в форме в дерьмо, а потом вытащить, и ничего, перышки почистит и... далее!.. тот глубоко ошибается. Подобного рода действиями наносится колоссальный моральный ущерб офицерскому достоинству. Офицер, копающий окоп – да! Офицер, тянущий вместе с солдатами пушку – да! Да что тут перечислять. Любой самый тяжелый солдатский труд – он в основе своей благороден: но окурки, но унизительная косьба палками – какой мерой можно измерить ущерб, нанесенный достоинству, самолюбию и чести? Где и на каких этапах дальнейшей службы сработает эта мина замедленного действия? Не это ли один их источников нетерпимого хамства, чванства, высокомерия со стороны старших по отношению к младшим? Кто знает, не сводит ли бывший капитан (ныне генерал-майор) поздние счеты с тогдашним наглым ефрейтором?

99

Человеческое достоинство теоретически должно быть у каждого. А практически,
увы, может и не быть. Но офицерское достоинство – категория особая. Она предполагает обязательное наличие достоинства человеческого. И должно быть минимум на порядок
выше его. Тогда держава может спать спокойно.
Едва абитуриенты слезли с крыши, как их построили, зачитали приказ, что все они теперь – слушатели. Было дано пять дней на устройство личных дел и велено было прибыть 31-го августа к 10.00
Народ устремился устраиваться в общежитие. 31-го августа в 10 часов курс был построен в коридоре на 7-ом этаже академии. Старшина пошел докладывать. Появился седой, простоватого вида полковник и скомандовал:
- Вольно!
Представился:
- Я – ваш начальник курса. Фамилия моя, как у последнего русского царя – Романов. Зовут, как Суворова – Александр Васильевич.
И назавтра новоиспеченные слушатели начали учиться. Сразу надо сказать, что за простоватой внешностью полковника Романова скрывалась глубокая мудрость, знание танкового дела и психологии людей. Он руководил курсом уверенно, строго и жестко, но никто на него не обижался, потому что он был, прежде всего, справедлив. Умел найти выход из любой сложной конфликтной ситуации. Такие на первых порах возникают часто. “Папа” Романов умудрялся всегда исключительно вовремя смягчить обстановку улыбкой, к месту сказанным острым словом, был вездесущ, всезнающ. Появлялся всегда там, где его не ждали. Был методичен и скрупулезен, как немец. Любил большой военный порядок и умел привить к нему вкус служащих. В то же время не был мелочно придирчив. Курс в его руках действовал, как хорошо отлаженные часы. На взгляд Лебедя (да и не только на его), Александр Васильевич был образцом офицера-воспитателя.
Если “Папа” брался кого-то ругать, а без дела он никого не ругал, то делал это безо всякого хамства и мата, исключительно литературно и вежливо. Но при этом он с такой едва уловимой ехидцей изображал в лицах все действующие стороны конфликта (и кто, и что и чем при этом думал), что все единодушно сходились во мнении: на язык “Папе” желательно не попадаться, и лучше бы он просто отматерил, чем стоять и слушать, что о тебе думают твои 10-12-летние дети, и как в свете твоих деяний выглядит твоя очень взрослая жена.
Ко всему еще Александр Васильевич был большой дипломат, благодаря чему, слушателей, совершенно не доставали никакие политорганы. Жили и учились, что называется, как у Христа за пазухой. Все выпускники Александра Васильевича Романова, помнят, любят его и благодарны ему за то, что он в них вложил.
А главное среди этого – всегда, везде, как бы высоко ни вознесла тебя судьба или низко не опустила, оставаться человеком и никогда ни на какие блага не разменивать свою честь.





100


III

Вначале, как и всегда, учебный процесс разворачивался тяжело. Были тому
объективные и субъективные причины. Главной среди объективных причин, на взгляд
Лебедя, являлась: Академия была основана в 1918-ом году, в эпоху царствования кавалерии, матушки пехоты и довольно-таки допотопной артиллерии. Танковые войска и авиация были в эмбрионном состоянии. О ракетных, космических, воздушно-десантных войсках и не помышляли.  Шло время, создавались новые рода и виды Вооруженных Сил, совершенствовались и переходили в другое качественное состояние тактика, оперативное искусство, стратегия, а три года обучения оставались неизменными. Программу обучения определял начальник академии. Но каждый начальник академии, прежде всего, человек, и ему присущи определенные симпатии и антипатии. Один уповал на танки, второй – на артиллерию, третий делал ставку на ракетные войска.
Подготовка офицеров во многом зависела от подготовки преподавателей. Один старательно готовился к занятиям, другой проводил их формально.
Главным среди субъективных причин, на взгляд Лебедя, является уровень подготовки преподавательского состава. У каждого в армии есть свой потолок. Не все его ощущают, но есть он у всех. Был хороший командир батальона, ушел в академию, выпустился заместителем командира полка – работает уверенно – молодец. Поставили командиром полка, и вот тут он, этот потолок в большинстве случаев и срабатывает. Две самые тяжелые должности в армии – командир роты и командир полка. Старается офицер, бьется, как рыбка, рано приходит, поздно уходит – а толку нет. Дела в полку все хуже и хуже. Чем хуже дела в полку, тем больше он нервничает, кричит и ругается. Чем больше он кричит и ругается – тем хуже дела в полку. Не кричать надо – управлять, а не получается.
Посмотрят на него мудрые старшие начальники, вроде не пьет, не курит. Опять же старается, вроде не дурак, а не тянет. Ну, куда его, такого непутевого? В преподаватели. И получается свинский замкнутый круг: кто может играть – играет, кто не может играть – идет учить, как играть. А кто и на это не способен, тот идет учить, как учить.
Количество преподавателей, которые являются учителями милостью Божьей, в академии  можно посчитать по пальцам. По крайней мере, из тех, с кем сталкивался Лебедь и кто его учил, это полковники: Н.Н. Кузнецов, А.П. Лушников, В.Г. Барулин.
Учиться у них было тяжело и сложно. Но то, что они дали и как они дали – останется на всю жизнь. Мало обладать самому глубокими и разносторонними знаниями. Надо еще уметь доходчиво, понятно довести их до аудитории. Эти люди владели методикой преподавания  в совершенстве.  Но даже среди них особо выделялся полковник Кузнецов. Огромный, медвежковатый войсковой разведчик времен Великой Отечественной войны, со слегка подрагивающей (с тех же времен) после контузии головой, с острыми и умными глазами. Он был фактически предан своему предмету – тактике, знал ее потрясающе глубоко и разносторонне, до тонкостей, до нюансов, и, главное, он умел передать этот свой фанатизм. Он успешно властвовал над аудиторией. В его интеллекте растворялось все без исключения. Он был непререкаем и жесток. То
101

задание, которое определял Николай Николаевич, не выполнить было невозможно. С отстающими он был готов заниматься с 7 утра и до 21 вечера. Занимался бы, наверное, и позднее, просто академию в это время закрывали.
Николай Николаевич мог позволить себе, следуя за мыслью слушателя, уйти от
“точняка” сколько угодно далеко. Сопереживать слушателю, спорить с ним, плавно и
тактично подвести его к мысли о несостоятельности его замысла, подчеркнув при этом его достоинство и преимущества. Он учил думать, он давал право на мнение, возбуждал творческое мышление.
Основная масса преподавателей не оставила о себе плохих воспоминаний, но и хороших тоже. Человек добротно, старательно готовиться к занятиям, проводит их формально, методически правильно, но невооруженным взглядом видно, что это ремесло. Николай Николаевич, Алексей Петрович, Виктор Григорьевич – это искусство, а у всех остальных ремесло. От этого ремесла веет серостью и тоска берет. Были и вообще выдающиеся кадры.
Был артиллерист – четыре часа занятий по артиллерии воздушно-десантной дивизии. Все четыре часа без малости, дыша густым устоявшимся перегаром, рассказывал ветхозаветные анекдоты, байки, побасенки о парашютах и парашютистах, о пушках и артиллеристах, даже об НЛО. За пять минут до конца занятий: “Кто не знает артиллерию ВДВ?” Ясное дело, всякий знает.
- Молодцы ребята, бывайте!
Был летчик. На первом курсе пришел, нарисовал кружок, справа-слева по палочке – самолет в разрезе. Правее такой же кружок, такие же палочки, над кружком кривой эллипс – вертолет в разрезе. И два часа, не переводя дух, рассказывал, какие бомбы и ракеты можно к тому и другому прицепить и что с их помощью натворить. На втором курсе повторилось то же самое. А на третьем пришел, а на доске уже кружки и палочки нарисованы и про все бомбы и ракеты все написано: “Надо же, хамы, кусок хлеба отняли”, – можно было прочитать на его лице. Сослался на нездоровье и ушел.
Был связист. Приходил: “Здорово, мужики! Когда я служил под знаменами незабываемого Василия Филипповича Маргелова и...” – далее без остановки на два часа о чем угодно, кроме связи.
Артиллерист, связист, летчик – это исключение из правил. Большинство преподавателей в целом старались делать свое дело хорошо.
Так рассуждал Лебедь с позиций рядового майора. Он этим не хотел бросать ком грязи в академию – не верно. Он не пытался очернить преподавательский состав, принизить его роль – не верно. У него было одно желание – изменить положение дел в позитивную сторону.
Сентябрь 1982-го года. Завершен курс лекций и начались практические занятия. Приходит преподаватель и оставляет Лебедю (как старшему учебной группы) листок бумаги с перечислением литературы, которую необходимо изучить к завтрашнему занятию. Перечень что-то великоват – 22 наименования. В сочетании с выражением “завтрашнее занятие” такой перечень как бы не смотрится. Но спорить тут нечего, и Лебедь доводит перечень литературы до группы. Наиболее алкающие знаний слушатели устремляются в библиотеку. Возвращаются, неся впереди себя, как кирпичи, неоглядную

102

груду учебников. Раскладывают их по стопам и совершенно единодушно и дружно немеют от “восхищения”. Все это не только прочитать к завтрашнему дню, но и полистать невозможно. Кто-то из наиболее настырных и добросовестных вяло пытается что-то листать. Основная масса делает однозначный вывод, что поскольку нельзя объять необъятное, то и связываться нечего, и дружно
возвращает литературу в библиотеку. Группа к занятиям не готова. Поскольку это только
начало большого учебного пути, все томятся предчувствием большого скандала с двойками, партийными разбирательствами и другими подобными “прелестями” в финале. Начинаются занятия. Идут себе ничего, бойко! Слушатели не вспоминают о 22 непрочитанных книжках, и преподаватель не вспоминает. Создается впечатление, что он листочек не приносил. Все начинают коситься на Лебедя. Лебедь понимает их косые взгляды: “А не сам ли ты, дружок, этот дурацкий список выдумал?”.
Занятия заканчиваются, преподаватель уходит, все набрасываются на Лебедя:
- Иваныч, где ты взял этот дурацкий список?
- Он дал!
- Так что же он ни сном, ни духом даже не упомянул? Ты, может, сам, того?.. Списочек, а?
- Ребята, я вам прямо скажу, не боясь умереть от скромности -  я не глуп, но, сочинить список из 22 наименований с инвентарными номерами, я не в состоянии. Да и зачем мне это?
- Это логично!
Вопрос умирает. Можно ли привести пример большего формализма? Можно и нужно было сказать: “Товарищи офицеры, вот вам перечень, прочитайте из него, что сочтете необходимым”. Но было сказано: “Обязательно прочитать!”.
Все обязательно не прочитали, и за это никто не спросил. С того дня читать начали то, что считали нужным сами. И очень хорошо получалось, считал Лебедь.
Конспекты первоисточников – о, это симфония! Кафедр общественных наук в академии было две. Под крышей одной собраны были: научный коммунизм, марксистско-ленинская философия и политэкономия. Под крышей другой: история КПСС и партийно-политическая работа. К каждому семинару огромный перечень литературы, который необходимо не просто прочитать, а обязательно законспектировать. Поскольку сделать это опять-таки физически невозможно, то народ изощрялся, как мог. Реально в полном объеме не конспектировал никто. Двое конспектировали частично. Остальные списывали. Но здесь были вариации. Примерно половина эксплуатировала собственных жен. Другая половина сдирала самостоятельно, чисто механически, не утруждая себя попытками вникнуть: о чем же там? Потом начинался процесс имитации глубокомыслия. На полях в производном порядке расставлялись восклицательные и вопросительные знаки, галочки и птички, кто-то подчеркивал с помощью цветной пасты. Некоторые строгали на листы конспектов цветные карандаши и растирали с помощью бумажки, оттеняя таким образом наиболее важные, по их мнению, места.
Потом Лебедь распределял вопросы семинара, но не просто: один вопрос – один человек, а так, чтобы была так называемая “активность”. В зависимости от объема семинарского занятия на каждый вопрос отвечали от двух до пяти человек.

103

Хорошее это слово – традиции, и смысловая нагрузка этого слова высока. Но это
если к ним, традициям, подходить с позиции здравого смысла. А если как-нибудь по-другому?
Традиционно две десантные группы первого курса составляли академическую похоронную команду. Почему именно десантники? Все остальные ходили на парад, а они нет. Раз так, надо же найти им какое-то дело. Парад -  мероприятие плановое, а похороны
стихийное.
За период службы с 1982-го по 1985-ый годы ушли из жизни только Генеральных секретарей трое. А там еще маршалы Советского Союза Баграмян, Устинов, член Политбюро ЦК КПСС Пельше. И еще масса менее известных, но не менее значительных лиц. Работы группам хватало. Они носились с похорон на похороны. С интенсивностью пожарников. Лебедь по воле заместителя коменданта города Москвы полковника Макарова почему-то постоянно попадал в пару, на которую возлагалась обязанность нести портрет. По этому поводу в его адрес сыпались достаточное количество, мягко говоря, двусмысленных шуток. А В.А. Вострятин ехидно сформулировал, в чем тут дело:
- Тебя, Иваныч, Макаров к портрету постоянно приставляет за природную ласковость лица.


IV

Июнь 1983-го года. Курс, в котором учился Лебедь в полном составе вышел на учебный центр академии. Планировалось провести в течение месяца занятия на местности, после чего убыть в Киевский военный округ для участия в крупных учениях. Но это все потом, позже, а сегодня учебный центр, чистый воздух, река Нара, спортгородки на любой вкус – прекрасно. Вечером, после самостоятельной подготовки, все на них и устремились. И Лебедь не исключение. Он любил гимнастику. Вот и сейчас, предварительно размявшись, с удовольствием прыгнул на перекладину. Мах, другой, подъем верхом, переход, мах, другой с поворотом на 180;. Стоп. Симфония окончилась. При переходе руки сорвались. Полет, удар и дикая боль в правой ноге.
Когда поднял нос из опилок, взору Лебедя предстала его левая рука. Тыльная часть ладони неестественно почти лежала на предплечье. Первая осознанная мысль: “Идиот! Умудрился сломать левую руку и правую ногу. Как же ты ходить-то будешь?”. Но с ногой оказалось все в порядке или почти все – сильный ушиб надкостницы о бортик ямы, а вот рука – перелом обеих костей, как принято говорить в типичном месте. Набежавшие ребята с помощью носовых платков привязали его руку к какой-то подвернувшейся грязной дощечке и повели Лебедя, было, в медпункт. Но прибежавший “разведчик” доложил, что в медпункте никого нет.
Задействовали чью-то частную машину и отвезли Лебедя в Нарофоминский госпиталь. Дежурный врач-майор, на орденской планке висящего на спинке стула кителя – орден Красной Звезды, медаль “За отвагу” и нашивка за легкое ранение (свой, значит, брат, афганец), был в состоянии подпития средней степени тяжести. Брезгливо посмотрев

104

на грязную дощечку, повел Лебедя на рентген. Получив еще важный снимок, внимательно всмотревшись в него, констатировал факт: “Обе в типичном!”.
- Тебе повезло, - сказал он. – Я хирург... и не просто хирург, а... – он поднял палец, - впрочем, это не важно. Под наркозом, с 50-процентной гарантией, без наркоза – со 100-процентной – выбирай.
- Конечно, со 100-процентной.
- Ну, смотри, я тебя предупредил!
Довольно бесцеремонно отвязал дощечку и платки, выбросил все это в урну, и брякнул его, какой-то ставшей очень отдельной, кистью о стол. Лебедя передернуло. Хирург долго и тщательно мыл руки. Вытер их и закурил.
- Дай и мне!
Они с ним покурили. Во время перекура Лебедь присматривался к нему, оценивая степень его “ужаленности”, и прикидывая в связи с этим возможные последствия для его и без того несчастной кисти.
А он, как скульптор, вознамерившийся  отсечь от булыжника все лишнее и явить миру шедевр, вприщур смотрел на его руку.
Он потушил сигарету, Лебедь потушил сигарету.
- Начнем?
- Начнем!..
Хирург совместил Лебедю кости, гипсовал и вообще работал 40 минут. Лебедь эти 40 минут, как принято говорить в таких случаях, не забудет никогда. У него была оригинальная методика. Правильность своих действий он проверял по реакции Лебедя. Как только он составлял обломки костей и Лебедя передергивало, майор удовлетворенно бормотал: “Хорошо, хорошо...” Поэтому ему был не нужен наркоз.
Первые минут десять Лебедь молчал, покрываясь холодным потом. Еще примерно такое же количество времени он мычал. Потом перешел на рычание вперемешку с невнятными ругательствами, к тому времени пот почему-то высох. Примерно к тридцатой минуте Лебедь ощутил непреодолимое страстное желание дать ему в ухо! Внутренний голос говорил, что этого не следует делать. Ну, очень хотелось! Лебедь мысленно прикидывал, куда он покатится, решил сосчитать до десяти и воплотить свое желание  в жизнь.
- Маша, - вдруг услышал Лебедь, - заверни–ка ему правую, он сейчас мне врежет.
Сказано это было очень спокойно, но сестра (крупная пожилая женщина) вцепилась в его правую мгновенно, Лебедь обмяк. Он его очаровал, Лебедю даже стало не так больно.
Доктор был психолог. То ли его раньше в аналогичных случаях судьба не уберегла, то ли все было написано у Лебедя на лице – он не знал. Но он отдал соответствующее распоряжение исключительно вовремя. Он поймал момент. За это его нельзя было не уважать. Да и работу свою он в скорости закончил, облепив руку гипсом и прихватив бинтом, повесил ее на косынку.
Они выкурили с ним еще по сигарете. Пока они курили, Лебедь сказал ему, что он сволочь и садист.
Он не обиделся. Выпил принесенную медсестрой мензурочку спирта, выдохнул,

105

глубоко затянулся, выпустил дым, театрально развел руками: “Ну, что делать - сволочь, так сволочь! Работа такая”.
Расстались вежливо, но несколько прохладно.
Лебедь вернулся в лагерь, собрал вещички, и отпущенный “Папой”, покатил в Москву на каком-то попутном автобусе.
Как всегда в таких случаях, дорога была удивительно не ровная. Пальцы опухали прямо на глазах. Пока Лебедь добрался до Москвы, они превратились в какие-то буро-
синие сардельки.
Женщина, дежурный врач в медпункте академии, испуганно взглянув на его руку, сказала, что она терапевт, что делать с такой рукой – не знает, и порекомендовала обратиться в травмопункт.
- А где травмопункт?
- Не знаю!
- Ну, хотя бы примерно?
- Не знаю!
Было уже темно и достаточно поздно. Злой, как черт, Лебедь вышел на улицу. Произвел опрос прохожих. Кто-то вспомнил, что если сесть на такой-то автобус, проехать четыре остановки, то будет травмопункт. Лебедь поехал, пугая пассажиров скорбной миной и чудовищной рукой. Травмопункт оказался на месте, но детский.
- Так вы, может быть, сделаете что-нибудь? – спросил Лебедь.
- Нет, у нас детский, а вы... извините, никак!
Лебедь действительно никак на дитятю не был похож.
- А где взрослый травмопункт?
Тут, спасибо, все подробно рассказали. Добрался! А там, о счастье, точно такой же бухарик, как в госпитале. И, наверное, по этой же причине предельно лаконичный.
- Косынку, сынок!
Снял. Взял ножницы и красивым широким движением взрезал бинты. Крякнув, раздвинул гипс, и потом снова его сжал.
- Теперь легче?
По пальцам почти мгновенно “побежали иголочки”.
- Теперь легче.
Он прихватил гипс бинтом
- Ну, будь здоров!
- Спасибо.
Рука срослась исключительно правильно. Поэтому Лебедю оставалось только принести тому, “садисту и сволочи”, который его тогда собрал, свои искренние, хотя и запоздалые извинения за нанесенные оскорбления. Честно, по-офицерски, по-мужски выразить свою благодарность за профессионализм.


V

Случались и курьезы. Сдан последний экзамен, окончен первый курс. В аудиториях
106

царит веселое оживление. Впереди отпуск. Остались мелочи – рассчитаться с
библиотеками, делопроизводством, все закрыть, опечатать, дождаться вожделенной команды: свободны. Сбор во столько-то, тогда-то и... убыть.
У группы, в которой учился Лебедь, все расчеты были произведены загодя, поэтому они сидели в классе и зубоскалили в академии. Как-то спонтанно рождается идея отметить окончание первого курса. Сказано – сделано. Посланные гонцы принесли 4
бутылки водки, батон вареной колбасы, две буханки хлеба. Выпили, закусили, ликвидировали последствия. Тут появился дежурный по курсу.
- Построение через 10 минут в коридоре. “Папа” намерен напутственное слово сказать.
Черт бы побрал напутственное слово “Папы”, но деваться некуда. Они строятся.
Александр Васильевич ускоренным шагом проходит вдоль строя и вдруг резко останавливается и замирает против группы Лебедя. Всматривается в лица. Лебедь стоит лицом к строю и видит, как покрываются краснотой лица – группа не дышит.
Полковник Романов резко поворачивается к Лебедю:
- Прикажи им дышать. Сам после построения зайдешь ко мне.
Народ задышал – чего уже теперь сделаешь. Заходит Лебедь к Романову после построения. Лучшая защита – нападение. Начинает: “Товарищ полковник... Кончили первый курс... Не маленькие, по пятнадцать капель, почти культурно”.
- Вот именно, почти. Подумать только, командир группы, старший офицер, организовавший пьянку и где?.. В академии!..
“Папа” поднял на Лебедя скорый взгляд и палец к верху: “Тебе за организацию пьянки – выговор”. “Тебе” – это хорошо. На ты “Папа” разговаривает с хорошими людьми и, по, крайней мере, с подающими надежду. Если “Вы” – значит, ты уже отпетый, ни одного светлого пятна.
- Покосишь отпуск, подумаешь, а потом я посмотрю.
- Товарищ полковник, первое место  вроде заняли и выговор?
- Вот именно! Первое место- потому и выговор! Было б не первое, был бы строгий выговор. Иди!
Ни Лебедь, ни “Папа” позже о выговоре не вспоминали.
На втором курсе запомнились Лебедю командно-штабные учения. На первом этапе Лебедь – член Военного совета, начальник политотдела армии. От подобного рода должностей Лебедь старался всегда увернуться, но тут как-то попался. С другой стороны, неплохо: за все болеешь – ни за что не отвечаешь, рот закрыл – убрал рабочее место. Но тут Лебедь не угадал. Откуда-то в качестве наставника появился новый никому доселе неведомый  полковник с волчьей хваткой матерого начальника политотдела дивизии и насел на Лебедя довольно-таки основательно. Проклиная все на свете и чертыхаясь, Лебедь корпел, разбирая кучу даром ему не нужных бумажек. К концу этапа “шеф” выразил пожелание, чтобы Лебедь выпустил боевой листок, в котором бы нашли отражение все достоинства и недостатки каждого участника командно-штабных учений.
Лебедь пытался ему, на его взгляд, резонно доказать, что подобного рода работа начальнику политотдела армии не по чину, но он был неумолим: боевой листок на бочку! Лебедь разозлился, хотя для Лебедя проблемы не было. Прокомандовал восемь лет

107

курсантами – боевых листков перед ним прошла тьма. Разозлившись, Лебедь в течение
часа высокохудожественно оформил боевой листок, состоящий из заметок, смысл которых сводился к тому, что майоры X, Y, Z в ходе первого этапа показали себя как молодцы, а капитан D как бяка, и понес свое творение на кафедру, чтобы получить свою оценку за этап.
Полковник встретил его вполне доброжелательно:
- Ну, вот, видите, товарищ майор, оказывается, можно. А пререкались. Нехорошо. Положите на стол, идите!
Лебедь вышел. Но тут же вернулся. Полковник, слегка примяв, запихивал плоды трудов Лебедя в урну. У Лебедя на лице он прочитал, по-видимому, что-то такое, что  опустил глаза и покраснел. И то, слава Богу, не конченный, значит, человек.
В связи с этим хочется коснуться еще одной истории, свидетелем которой Лебедь стал случайно, через жену, которая работала машинисткой на кафедре истории КПСС и партийно-политической работы.
В1982-му году кафедра на своем партийном собрании постановила: каждый преподаватель должен быть кандидатом каких-нибудь наук. И облекла это все в повышенных соцобязательствах. На кафедре долгие годы трудился преподавателем полковник по имени Михаил Васильевич. Он был хороший, душевный человек и преподаватель очень хороший. Полноватый, лысоватый, занятия он вел весело и непринужденно, не забывая периодически напоминать слушателям академии, что сущность партийно-политической работы сводится к трем “О”: кино, вино и домино! Короче, прекрасный человек Михаил Васильевич – только ученый никакой! Да и на тот период ППР для научной деятельности было то же, что пустыня Гоби – никакой надежды на всходы. Михаилу Васильевичу было 47 лет, три года до пенсии, уважаемый человек. А тут на тебе – такое решение партийной организации, да на такой кафедре не выполнишь – вышибут ведь без выходного пособия.
Михаил Васильевич начал творить. В конечном итоге проект кандидатской диссертации попал на перепечатку к жене Лебедя, как ночная работа, с условием печатать только дома и никому не показывать.
“Научный труд” представлял собой ну о-че-нь пухло здоровенную зеленую тетрадь, в которую были вклеены огромные цитаты, иногда  величиной до половины страницы, вырезанные ножницами из произведений Л.И. Брежнева, учебников ППР, журнала “Коммунист” и других тому подобных изданий. Чтобы придать этому бредовому набору хоть какую-то стройность, печатные цитаты были соединены между собой двумя-тремя предложениями, написанными от руки и от души соответственно. Соотношение печатного текста к рукописному – девять к одному.
Пока жена Лебедя все это печатала, она не раз рыдала от смеха, акцентируя вечерами его внимание на особо выдающихся местах. Название этому труду было одно – галиматья. Научная ценность определялась весом тетрадки как макулатуры. Но, к глубокому удивлению, труд был рассмотрен на научном совете. Михаил Васильевич получил положительную рецензию и ходил гордым, ощущая себя без пяти минут кандидатом  околовсяческих наук. Но тут судьба-злодейка нанесла по нему первый смертельный удар – умер Л.И. Брежнев, умер в данном случае удивительно некстати.

108

Работа мгновенно утратила актуальность и остроту.
Михаил Васильевич спал с лица, но устоял. Собрал волю в кулак и на скудном материале из статей, выступлений и единственной книги Ю.В. Андропова с использованием журналов “Коммунист”, “Коммунист Вооруженных Сил” и тех же учебников ППР родил новый опус. Метода изготовления была прежней, только по объему труд получился раз в пять худее прежнего.
Надо думать, что Михаил Васильевич прекрасно отдавал себе отчет цене его кандидатской диссертации. Потому что работа опять попала на перепечатку к жене Лебедя, переговоры велись с глазу на глаз, с самым заговорщическим и таинственным видом с многочисленными наставлениями: никому не показывать и печатать только дома.
Завершающий год обучения в академии был ознаменован известным решением Политбюро ЦК КПСС, согласно которому все грешники до 15-го мая 1985-го года пили, а с 16-го с утра, не опохмелившись – бросили. Так не бывает, но это неважно. ЦК решил! Исполнительные олухи с радостным воем вырубали виноградники и били бутылки на ликеро-водочных заводах, торопясь доложить, что вот уж... уж выполнено. Отдельные нахальные партийные организации рапортовали об окончательной и безоговорочной победе, одержанной над “зеленым змием”. Первым завязал, естественно, секретарь. Появилась у некоторых крупных начальников потребность при любом удобном случае сделать глубокий выдох в сторону аудитории: мол, знай наших, ни росинки, ни капельки ни-ни... Бугры всех мастей, рангов и калибров наверху блаженствовали. А внизу? А внизу советский народ, в котором давным-давно было исключительно высоко развито чувство противоречия, насмерть, втихую, пил. Раньше водка стояла в магазине: хочу – куплю, хочу – не буду. Теперь тебе дают талон - две бутылки в месяц. Ну как тут не отстоять дурную очередь, схлопотать пару раз в ухо, отоварить вожделенный талон и не напиться? Святое дело! Если и раньше бутылка водки была во многих случаях эквивалентом какой-то разовой сделанной работы, то теперь она приобрела твердость доллара – чем больше вводилось квот, лимитирующих спиртное потребление на душу населения, тем более сатанели советские люди. Они демонстративно начали пить все подряд: одеколон, денатурат, политуру... Они смели с прилавков аптек все спиртные настойки, занялись самым черным самогоноварением. Материалом для него могло стать все, что угодно. Особенным почетом пользовалась “семитабуретовка”. Ну, нельзя же так, товарищи начальники! Надо быть немного, хоть чуть-чуть знать менталитет подчиненного вам населения. Надо же было действовать совершенно диаметрально противоположно. Возвести памятники алкашам, безвременно сгоревшим от избытка спиртного, обратиться к населению с призывом: “Дай Бог вам подохнуть самое позднее через три дня!”. Организовать социалистическое соревнование между сменами, цехами и целыми предприятиями под девизом: “Чьи алкаши перемрут быстрее!” Вторгнуться в область спорта, проводить соревнования “Кто больше выпьет”, но обязательно с летальным исходом. Победят те, кого будут хоронить как национальных героев. Учредить звание – “Почетный бормотолог СССР”, ну, и так далее. Идеологический аппарат в ЦК был силен, и поручи он своевременно задачу... Глядишь, мужики сами бы погромы винных магазинов учинили, и виноградники добровольно повырубили. Но – увы! Все было сделано так, как и сделано.

109

А офицеры что, не народ? Народ! А раз так, то и менталитет тот же. Всеми
выпускниками академии в июне 1985-го года при выпуске овладел страшный зуд. Группа, честно говоря, употреблением спиртного никогда не грешила. Так, по случаю, чисто символически. Но тут все единодушно решили, что плевать они хотели на все эти дурацкие указивки, и они пойдут куда-нибудь в самый центр Москвы и “нарежутся”. И выпьют столько, сколько они сочтут необходимым,  а не столько, сколько им указали, а
тем более запретили вообще. И они пошли... В “Славянский базар”...  И нарезались вместе с их глубоко уважаемыми и почитаемыми учителями полковниками Н.В. Кузнецовым и А.П. Лушниковым. И вышедши из ресторана, решили, что этого мало. Они обязательно должны сходить на Красную площадь и спеть там что-нибудь теплое, душевное, российское – хором. И они пошли... С песнями...
- Товарищи офицеры, здравия желаю! – милицейский сержант, высокий, стройный, затянутый в “бутылочку”, стал перед ними.
- У нас на Красной площади петь не принято! – и он вежливо посторонился, уступая дорогу. В глазах его читалось: “Я вас, мужики, предупредил, вы все старшие по званию, вас много, думайте, решайте”.
Если бы сержант не посторонился, то его, конечно, подвинули бы. Но он был изысканно вежлив, так как был при исполнении, поступив, как мужчина и джентльмен. И выпускники дружно, не сговариваясь, повернули в другую сторону, решив не петь на Красной площади. Может быть, оно к лучшему.
























110


Глава   пятая

I

Летом 1985-го года Лебедь успешно закончил обучение в академии имени   
М.В. Фрунзе. Восьмая группа, которой Лебедь имел честь командовать, завершила учебу блестяще. Впервые в истории академии (по крайней мере, по словам начальника курса) в одной группе в 16 человек было две золотые медали – майоры Ю.Ю. Попов и 
В.В. Гайдукевич и пять слушателей закончили академию с отличием. Забегая вперед, можно сказать, что это не были дутые, липовые отличники. На сегодняшний день шестеро из семи стали генералами – это генерал-майоры А.П. Колмаков, Ю.Ю. Попов, И.И. Бобичев, В.В. Гайдукевич, генерал-лейтенант В.А. Востротин и Лебедь. В резерве еще И.Г. Комар. При этом трое из шести – командиры дивизий, один – слушатель академии генерального штаба, один – командующий, один – заместитель министра по чрезвычайным ситуациям. Группа являлась предметом гордости Лебедя.
Завершение учебы. Как и на всяком порядочном выпуске, особенно если этот выпуск был разрешен как успешный, царило радостное оживление и суматоха. Застоявшиеся, хорошо подготовленные офицеры рвались в войска. Приподнятое настроение им не испортило ни Постановление ЦК КПСС о борьбе с пьянством и алкоголизмом, ни обещанные, но не присвоенные звания “подполковник” досрочно.
Несколько омрачало настроение другое: полная кадровая неразбериха, а с ней и неопределенность. Что это значит, можно объяснить на Лебеде. Из беседы с начальником отдела кадров ВДВ Лебедь уяснил, что поедет заместителем командира полка в Псков. Первый заместитель командующего ВДВ генерал-лейтенант В.Н. Костылев Псков категорически отверг, и не терпящим возражения тоном объявил, что Лебедь будет начальником штаба полка в Алитусе. Командующий ВДВ генерал армии Д.С. Сухоруков в присущей ему корректной манере довел до Лебедя, что он поедет заместителем командира полка в Тулу, а когда Лебедь за день до выпуска получил, наконец, предписание, выяснилось, что Лебедь – заместитель командира полка, но в Рязани. Такой подход лишал возможности настроиться на определенный регион и подготовиться к убытию в него. А поскольку игра велась “втемную”, она откровенно действовала на нервы. Ехать в Афганистан, в Гянджу или Прибалтику – это совершенно разная подготовительная работа, и постановка перед фактом здесь, на взгляд Лебедя, недопустима. Нужно дать возможность офицеру решить свои семейные дела, тогда по прибытии в часть он начинает заниматься служебными, а не размышлениями на тему, как там себя чувствует брошенная второпях жена с детьми, где они живут и как они живут. Но всему приходит конец, все утряслось. Перед убытием в отпуск он с Иваном Бабичевым, назначенным в этот же полк командиром батальона, решили заехать в будущую родную часть и представиться командиру полка.
Командира полка на месте не оказалось, он находился в отпуске, а их ждал “приятный сюрприз”. Первым, кого они встретили, был заместитель командира полка

111

подполковник Виктор Иванович Миронов. Лебедь оказался вторым заместителем полка на одной должности. Да и командир второго батальона, на место которого был назначен Иван, по словам Миронова, никуда не собирался. Они плюнули и уехали в отпуск.
Когда они вернулись, почти ничего не изменилось. Заместитель командира полка и комбат-2 уже куда-то собирались, но куда и когда – было неясно, смутно и размыто. В первый день службы Лебедь прибыл в полк в половине шестого утра, имея целью посмотреть подъем, физическую зарядку, утренний осмотр и составить, таким образом, представление об организации, куда он попал. Но и тут Лебедя ждала неожиданность. Оказалось, что ночью в полк для внезапной проверки прибыла весьма представительная комиссия штаба Воздушно-десантных войск. Лебедь наспех успел представиться  командиру полка и “с марта вступил в бой”.  Никого не волновало, что Лебедь в должности был два часа. Никого не трогало, что Лебедь был заместителем командира полка № 2. С разных концов полка неслось: “Заместитель командира полка, почему ободрана трибуна, почему она засыпана листьями, почему скверно и нечетко разлинеен плац? Стройте офицеров на физическую подготовку!”. Оправдываться не имело смысла, Лебедь улыбался и говорил:
- Есть!
Заставлял скрести, мести, строил, вел. Все сдавал лично. В общем-то, этой проверке, можно сказать, большое спасибо: она сразу поставила Лебедя на боевой взвод и создала определенный задел уважения к нему. Со стороны проверяющих офицеров и генералов – за то, что он не скулил и не ныл, а делал дело. На третий день проверки, когда управление только десантировалось на начавшихся командно-штабных учениях, на полигоне полка состоялся разговор с командиром дивизии полковником Ф.И. Сердечным. Лично он проверку сдал не ниже “хорошо” по всем показателям. Это командиру дивизии, судя по всему, понравилось, и он начал расспрашивать его о прохождении службы. Послужной список Лебедя ему не понравился. В самом деле, командир  курсантского взвода, роты, сразу комбат-скороспелка (правда, воевавший), потом академия. Какие выводы сделал командир дивизии, неизвестно, по-видимому, положительные, потому что вскоре состоялся приказ о назначении Лебедя командиром 331-го парашютно-десантного полка в город Кострому. И вот, не пробыв заместителем полка и двух месяцев, 11-го сентября 1985-го года на самолете Ан-2 вместе с летевшим представлять его комдивом, Лебедь убыл в Кострому.


II

Кострома встретила пронизывающим холодным ветром и мелким дождем. На маленькой, скверно асфальтированной площадке, которая почему-то звалась плацем, был выстроен полк. Командир дивизии представил Лебедя, сказал запомнившиеся на всю жизнь слова: “Десять секунд времени на уяснение того, что ты командир полка!” И... улетел.
То, что полк сыпался по всем показателям, Лебедю было известно. То, что Лебедя послали затыкать эту дыру по жестокой методике обучения плаванию: бросить в глубокое
112

место, выберешься – честь тебе и хвала, а не выплывешь... – что тогда, ему тоже было известно.
Радужной картины он себе не рисовал. Но действительность превзошла все его ожидания. Проводив командира дивизии, он с его предшественником, подполковником Н.В. Васикевичем, вернулись в полк, взошли на крыльцо штаба. Предшественник  немного подумал, потом показал пальцем:
- Вот это казарма первого и второго батальона, вот это – третьего и спецов, вот то парк, вон там – отсюда не видно – склады. Ну, бывай!
  И вот таким оригинальным способом, сдав дела и должность, сел в машину и уехал... А Лебедь пошел осматривать теперь уже его хозяйство. Самый поверхностный осмотр дал самые плачевные результаты. Все в полку поражало сыростью, убогостью. Самому юному зданию на вид было никак не менее 40 лет, территория полка захламлена. Это неудивительно, так как Лебедю не удалось обнаружить ни одной урны, ни одного мусоросборника. В парке, стоящие в грязи машины, сгрудились по какому-то совершенно дикому плану металлических хранилищ со сплошь и рядом битыми, причем довольно изрядно, воротами с кривыми навесами. Территория складов в диком бурьяне. Особенно поражала внутренняя убогость казарм. Казарм в полку всего две, а на потрясающую скученность людей (что было в какой-то степени объективно) накладывалось самое хамское отношение к содержанию казарм. Достаточно сказать, что во всех ротах без исключения не было ни сушилок, ни бытовых комнат. Туалеты, умывальники представляли собой потрясающее зрелище развала. Разбитые бачки, раковины, свернутые краны (кое-как действовала 1/4 часть), по стенам слизь и плесень, все плывет, течет, воняет. В спальном помещении панели покрашены или ядовито-голубой, или темно-зеленой краской, той, что красят боевые машины, а выше – “побелено” цементом. Тумбочки, табуреты побиты, ободраны. На все спальное помещение в заросших пылью плафонах горит 2-3 лампочки. Старший призыв спит, как положено, остальные – как придется. Кто-то на матраце, матрацем укрывается. Серо, убого, удручающе. Тоска и безысходность, удушье, желание сделать ближнему своему что-то скверное, подлое, жестокое, осязаемо висело в воздухе, в атмосфере этих казарм. Это были казармы в самом гнусном смысле этого слова, всякий, попавший в них, чувствовал себя просто обязанным совершить что-нибудь преступное. Поэтом и неудивительно, что из 55 преступлений и происшествий в дивизии 27 приходились на несчастный Костромской полк. В общем – скорее деревенское кладбище с покосившимися крестами, как сказал однажды
Д.С. Сухоруков. Особенно все это резало глаз на фоне того, что полк-то был парадный, солдаты в него подбирались рослые, видные, красивые парни. Редко встретишь солдата ростом 180 см, основная масса в интервале от 185 до двух метров. И вот то, что могло и должно было быть лицом воздушно-десантных войск и действительно таковым являлось, когда прибывало на парадную площадку, в повседневной жизни жило в самых ужасных нечеловеческих и потрясающих своим бесстыдством и безответственностью условиях. Взгляды у солдат, да и у офицеров, угрюмые, недоверчивые, смотрели все одинаково, без огонька и блеска. Нечто подобное можно наблюдать в передвижных зоопарках, где обитают в клетках очень скверно содержащиеся волки, и некогда могучий, сильный и гордый зверь превращается в жалкое подобие жабы, едва волочащей ноги.

113

Лебедь вернулся в штаб, мягко выражаясь, в сильно удрученном состоянии. Сел в кабинете и задумался. То, что это его, Лебедь понял, то, что он не смирится с этим свинством, тоже понял. То, что все это придется взломать, вздыбить и переделать – тоже понял. Вопрос был в том, с чего и как начать.
Где-то очень близко послышалось не очень стройное, по всему видно, пьяное пение. “Вот черт, уже галлюцинации начались”, - подумал Лебедь. Он тряхнул головой. Пение не исчезло. Заинтересовавшись, Лебедь спустился вниз со второго этажа, вышел на крыльцо штаба. Внизу перед крыльцом стояло человек двадцать офицеров и прапорщиков – сильно пьяных среди них не было, но “врезавши” были все. Вызывающе поглядывая на Лебедя, они пели “Стеньку Разина”. “Чего они ждут от него? Ждут, что он соколом слетит с крыльца и начнет махать кулаками, возмущаться?” Не-е, ребята, не угадали. С радостным видом Лебедь спустился с крыльца и вошел в толпу: - “Плохо и нестройно поете, мужики! – сказал Лебедь. – Давайте  вместе. – И подхватил. - “Брови черные сошлись, надвигается гроза. Алой кровью налились  “атамановы глаза”. Совершенно случайно этот куплет с вполне определенным смыслом совпадал с его вступлением в хор.  Последние две строчки он допевал самостоятельно: - “Ну же, мужики, дальше!”. - Дальше не пелось. Изумление, растерянность, недоумение в не очень-то пьяных глазах. Пили, что называется, для запаха – дури своей хватало. Воспользовавшись моментом, сгреб всю эту толпу и, приговаривая: - “Ну, хватили лишнего, ну бывает, ну, по домам, ну, завтра служить начнем”, - сопроводил их всех до КПП и выпроводил за ворота.
Лебедь вернулся в кабинет и позвонил напрямую командующему ВДВ. Доложил:
- Товарищ, командующий, личным осмотром установил, что вверенный мне 331-ый парашютно-десантный полк является жалкой и постыдной пародией на десантную часть. Для приведения его в порядок я прошу вас предоставить мне особые полномочия по кадровым перестановкам и дополнительное финансирование. Здесь должен высказать свое мнение не только я....
За весь период существования ВДВ в них было два командующих – недосягаемый и великий Василий Филиппович Маргелов и мало в чем ему уступающий, разве что менее размашистый, глубокий и мудрый Дмитрий Семенович Сухоруков. Именно благодаря мудрости, за это огромное ему спасибо, командующий сразу оценил, почему стало возможным, что командир полка первого дня службы, минуя все промежуточные испытания, вышел напрямую на него. Лебедь получил сначала полномочия, потом деньги.
Вывод, который Лебедь сразу сделал после разговора с командующим, пришел легко и просто. Заключался он в расхожей фразе: “Бытие определяет сознание!”. Сначала надо перестроить бытие, создать людям человеческие условия, заставить их ощутить, что они – люди, а не чамадрины, а уже потом на фоне и с помощью этого подтягивать сознание, ибо если человек живет, как человек, он и служит по-человечески, а если как свинья, то и все остальное по-свински. На фоне того, что ежеминутно резало в полку глаз, задача казалась поистине грандиозной. Но глаза страшат, а руки делают. На следующее утро, выйдя из двери полкового бассейна, где поселился, а бассейн расположен точнехонько против штаба, Лебедь увидел галдящую толпу – человек около десяти,
которые приехали просить солдат для выполнения работ на их предприятиях.
Слышались обрывки фраз: “У меня автобус стоит, где люди?” Дежурный по полку подал

114

команду, доложил Лебедю о состоянии дел, и толпа, уяснив, что он новый командир, попыталась решить свои вопросы с ходу нахрапом. Раздались возмущенные, нахальные и громкие требования: “Майор! Командир! Я уже полчаса как стою, мне обещали роту!..”, “А мне должен быть выделен взвод!..”, “В чем дело?” Покричали они секунд десять, пока Лебедь не разобрался, в чем дело, и отказал им выделить солдат. Работодатели вылетели из полка на предельно возможной скорости. Начались трудовые будни боевой подготовки.
Надо сказать, что полк стоял на отшибе, далеко, за 600 км от штаба дивизии, и, казалось, его географическое направление предопределяло отправлять туда в качестве командиров людей самостоятельных, волевых и хозяйственных. Тем не менее, как это ни странно, по докладу старожилов, попадали туда командиры больше пьяницы. Полк при таком “мудром” управлении стремительно деградировал. Насколько Лебедь разобрался, один Иван Андреевич Химич пытался серьезно исправить положение дел и во многом преуспел, но, к сожалению, быстро ушел из полка.


III

Широко развернулись работы по завершению строительства трехэтажных пристроек по всем казармам, где планировалось разместить соответствующие требованиям устава туалеты и умывальники. Старые развалили, помещения высушили, взялись устанавливать в них сушилки и оборудовать бытовые комнаты. Казармы побелили, убрали в них ядовито-голубые и танково-зеленые цвета. Повесили люстры, вкрутили все лампочки. На стены повесили картины, на подоконнике - цветы. Каждому выдали персональный комплект белья. Всех одели и обули. Расставили по полку урны и мусоросборники. Круто навели порядок в столовой. Организовали боевую подготовку, и глаза, наконец, начали блестеть. За дело народ взялся охотно, свинство всем надоело. Но для того чтобы окончательно переменить настроение, нужен был какой-то крупный успех. И тут Лебедь попал на областную партийную конференцию. Первый секретарь Костромского обкома Ю.Н. Балондин был к тому времени секретарем обкома 24 года. Трудно ли быть командиром взвода? Первые 17 лет трудно, а потом привыкаешь. Исходя из этого соображения, Юрий Николаевич поставил дело так, что последние примерно 17 лет вопросов ему никто никаких не задавал, и даже мысль такая кощунственная никому в голову не приходила. Какие могут быть вопросы к Солнцу? Доклад, продолжительные аплодисменты, чинные выступающие, проект постановления. За основу, в целом, бурные, продолжительные аплодисменты – все как положено. И вот Юрий Николаевич читает доклад, а командир полка майор Лебедь пишет ему записку, в коей указывает, что в нарушение постановления ЦК КПСС от такого-то числа такого-то месяца Костромской горисполком не выделил полку большое количеством квартир. Записка ушла в президиум. Когда по завершению доклада, пораженные в самое сердце, укоризненно качающие головами члены президиума из рук в руки передали ее Юрию Николаевичу, на лице его выразилось безмерное удивление. “Берет, как бомбу, берет, как ежа, как бритву
обоюдоострую, берет, как огромную в двадцать жал, змею двухметровую”. Осторожно,

115

неловко развернув ее, Юрий Николаевич пробежал глазами. Какой-то майор Лебедь, какие-то квартиры – и обратив преисполненное страдания лицо в сторону президиума, нервно сделал жест рукой: “Да... дайте... ему!” И назавтра Лебедь получил семнадцать квартир. Это был успех, но успех, как Лебедь расценил, промежуточный. Лебедь рассудил так: имея в полку более 80 бесквартирных, он за счет этих квартир имеет возможность покрыть чуть более 20 процентов потребности и оставаться без перспективы. Но у него есть площади для застройки, из которых надо из бараков отселить двенадцать семей, снести бараки и построить дома. Тогда появится перспектива закрыть жилищную проблему полностью. Лебедь так и сделал. В пожарном порядке было проведено отселение. Честно говоря, никто и не сопротивлялся. Когда вместо постылого барака предлагают благоустроенную квартиру – что тут выбирать?
Пять оставшихся квартир Лебедь выделил самым нуждающимся. Это вызвало определенное недовольство и далеко не все в полку его поняли. Как это так, при бесквартирье шиковать и отселять каких-то гражданских? Тут еще вмешался командир дислоцировавшейся поблизости ракетной дивизии. Заехав как-то в полк, он заявил, снисходительно поглядывая на Лебедя:
- Майор, я здесь, по сути, формирователь титула. У меня 24 миллиона, у меня УИР (управление инженерных работ), у меня свое КЭУ – ваши полудохляки ничего здесь не сделают. То, что отселил – молодец, спасибо. Отдай пятна застройки и не дергайся.
Лебедь уперся:
- Пятна мои, и строиться буду я.
Последовало насмешливое:
- Ну-ну!
Через час после убытия комдива к Лебедю с ультиматумом прибыл начальник УИРа: или я в десятидневный срок сношу бараки и предоставляю готовую площадку под застройку, или комдив снесет их сам, но тогда строить будет по-своему плану.
Лебедь сделал хорошую мину при очень плохой игре, сказал:
- Хорошо!
Ухмыляясь, полковник ушел. Лебедь задумался. Два мощных, толстостенных приземистых барака постройки 30-х годов (а строили тогда на совесть) являлись серьезной проблемой. Усугублялось все тем, что на улице стоял ноябрь. Снега было немного, но мороз ударил подходящий. Ковырять бараки  ломиками и кирками – несерьезно. Взрывать в центре города не будешь. Тут осенило: у Лебедя ведь два танка есть для обкатки личного состава. Заместитель по вооружению получил приказ: ночью перегнать танки с учебного центра в полк. Два видавших виды, но надежных Т-55 прибыли. Назавтра было воскресенье. И вот, придав каждому танку по отделению для очистки триплексов от кирпичей и досок, Лебедь выгнал их в город, началась операция: танки против бараков. Отвернув башни, танкисты примерились, и первая боевая машина нанесла мощный таранный удар в угол барака. Здание содрогнулось, посыпались кирпичи, танк сдал назад. Пехота быстренько очистила триплексы и люк. Еще удар – по зданию пошла трещина. Рядом соседним бараком занялся другой танк под руководством заместителя по вооружению подполковника Довыдко. Поглазеть на такое диковинное
зрелище сбежалась вся округа. Возникли дополнительные трудности. Приходилось

116

следить еще за тем, чтобы радостно-возбужденные детишки и взрослые не попали под гусеницы. Танки растоптали бараки, превратив их в огромные груды битого кирпича, штукатурки. Возникла новая задача – надо вывезти несколько десятков тонн строительного мусора. Экскаватора в полку нет, бульдозера нет, самосвал только один, и у того главная задача – подвоз угля на учебный центр. Но Лебедь уже ухватил удачу за хвост!.. Пока Лебедь размышлял, что же ему делать с вывозом, доложили о страстно желающем видеть Лебедя председателе какого-то  гаражного кооператива. Перед ним появилась небольшая, круглая, самоуверенно-приблатненная фигура.
- Командир, сколько ты хочешь за этот хлам, что у тебя за стеной?
Внутренне Лебедь не заорал от радости, от предчувствия быстрого и радикального разрешения тяжелой проблемы. Но надо было играть. Лебедь потянулся и зевнул.
- Нисколько. Спорить люблю.
- Что значит, спорить, командир?
- А вот так. Если за три дня вывезешь строительный мусор, я с тебя не возьму ни копейки, но, если опоздаешь хоть на час от условленного срока – заплатишь вдвойне.
Глаза председателя заблестели. Он, как выяснилось, тоже любил спорить. То ли из почтения к Лебедю, то ли от сознания своего превосходства (Лебедь так и не понял), но он сменил форму обращения.
- Шеф, по рукам! Давай оговорим сроки.
- Стоять, приятель. Сказанное улетает, написанное остается.
И они дружно родили договорчик, в котором было сказано, что если до 16 часов такого-то числа куча строительного мусора будет ликвидирована, полк никакой платы не взыщет. Если же куча к установленному сроку не исчезнет, оплата будет произведена вдвойне, по расценкам КЭУ. Они ударили по рукам, и, забрав каждый по экземпляру договора, разошлись. Высланная разведка доложила, что председатель кооператива любил спорить серьезно. Уже через час к месту баталии прибыл экскаватор, еще через час бульдозер, почти одновременно с ним четыре КАМАЗа, выстроились, как “Мессеры”, вокруг и работа закипела. К концу второго дня строительная площадка была очищена, спорщик-председатель не поленился завезти не менее полмашины песка и демонстративно ее посыпал. Обо всех его действиях систематически докладывали Лебедю, но когда он прибыл констатировать факт выигрыша спора, Лебедь прикинулся страшно удивленным. Прибыв на площадку, Лебедь выразил восхищение его организаторскими способностями, но сокрушался, что так бездарно проиграл спор, вернув ему второй экземпляр договора. По-видимому, Лебедь был достаточно искренним, потому что председатель проявил максимальное великодушие. Достал из дипломата бутылку коньяка, и предложил выпить за тех, кто живет спором. Они ее выпили, вернувшись к Лебедю в кабинет, и расстались, каждый довольный по-своему.
Был вечер седьмого дня. Лебедь помчался к начальнику УИРа. Звали его Николай Николаевич, фамилию, к сожалению, Лебедь забыл. Оказался он глубоко порядочным, толковым и знающим свое дело человеком, как выяснилось впоследствии. Они  с ним плодотворно работали. Начальник УИРа был на месте.
- Поехали принимать строительную площадку и заактируем это дело, - сказал
Лебедь.

117

- Какую площадку?
- Поехали, поехали!
Николай Николаевич перешел на официальный тон:
- Товарищ майор, вы из меня дурака не делайте!
- Полковник, я без дураков. Поехали!
Прибыв на площадку, Николай Николаевич, покудахтав, обошел ее вдоль и поперек, полюбовался демонстративно насыпанным песочком, протянул Лебедю руку:
- Все, майор, строю для тебя. Не часто бывает! И дом пошел!
Это был конец ноября.


IV

А теперь вернемся к событиям двухмесячной давности. 1-го октября в полк с проверкой прибыл командир дивизии Ф.И. Сердечный. Жестокая это была проверка. Комдив и некоторые офицеры управления дивизии откровенно пинали полк. Да, честно говоря, и было за что! Выяснилось, что полк умеет стрелять громко и часто, но отнюдь не метко. Преодолевать препятствия на танкодроме могли далеко не все и далеко не каждое. Техника постоянно ломалась, вооружение выходило из строя. Ноги к перекладине не подносились, ну, и так далее. Запомнилось состояние потрясающей унизительности, когда командир дивизии, вдоволь поиздевавшись, наконец, с множественными оговорками (скидка на молодость командира полка, скидка на его пролетарское происхождение, ввиду того, что полк убывает на парад, и в надежде на то, что он когда-то перестанет быть захудалым) вывел полку тройку.
10-го октября полк убыл на парад. Этот первый парад (а всего Лебедь участвовал в пяти: в двух – в качестве командира полка ВДВ,  в трех - будучи командиром дивизии) запомнился ему надолго и позволил сделать ряд интересных наблюдений. Отправленная ранее тыловая группа подготовила палатки для размещения полка, столовую и другие объекты. Необходимо было вдохнуть во все это жизнь, привнести в нее порядок и уют.
Надо сказать, что парадная площадка – это 10-тысячное скопление представителей самых разных видов и родов вооруженных сил, несколько сотен единиц самой разнообразной техники.
Эти общежития, парки, склады, стоянки, столовые  - все прибывают на парадную площадку со своими привычными взглядами, понятиями о порядке, и удержать в узде всю эту разношерстную орду может только сильный, волевой и жесткий человек.
Начальник гарнизона парадной площадки генерал-майор Бельтюков – его, к сожалению, уже нет в живых - был именно таким. Маленького роста, коренастый, но нисколько не толстый. Лобастое, квадратное лицо, пенсне а ля Берия, он был воплощением энергии, деловитости, распорядительности и требовательности, порой переходящей в жестокость. На ежедневно проводимых совещаниях генерал Бельтюков мог разделать под орех любого командира части, не утруждая себя выбором выражений. В то же время, когда на тренировке появлялся командующий округом, кто-то из заместителей министра или сам министр обороны, неизменно следовал доклад: “Все без
118

исключения офицеры – молодцы, стараются, являют собой образец исполнения служебного долга”. Дед никогда, никому, ни на кого не жаловался, а драл сам по-отечески. Может, это кому-то покажется странным, но это очень ценное и важное качество начальника. На парадной площадке, при систематическом посещении ее министром обороны и его заместителями, очень легко было слететь с должности или вообще вылететь из армии. Поэтому вот такая манера поведения Бельтюкова всем без исключения  импонировала. Все знали, что если пролетел – свое получишь сполна и круто, но вождь парадной площадки тебя никогда не сдаст. Поэтому, обижаясь на него по мелочам, ему прощали любые выходки. В первые три дня главным героем на каждом совещании был Лебедь. Все у Лебедя было и все не так. Особенно потрясающие доклады о катастрофическом состоянии противопожарной охраны в полку делал начальник этой самой охраны майор Соболев. Вышел Лебедь из положения совершенно неожиданным образом. Надо сказать, что тактика совещаний была такова: первые десять-пятнадцать минут начальник штаба парадного расчета доводил общие указания и распоряжения, потом в зал совещаний стремительно врывался Бельтюков. Появление начальника гарнизона сопровождалось, как правило, демонстрацией какого-нибудь уникального образчика “гомо сапиенс” или до предела изуродованного предмета снаряжения, после чего следовала команда: “Заводи!” или “Запоем”.
На этот раз последовало: “Заводи”, и комендант парадной площадки представил на всеобщее обозрение курсанта военно-морского училища. Роста в курсанте было где-то метра под два, но чтобы всем было ясно, о чем речь, Бельтюков приказал: “Залазь на стол!” и курсант залез. При таком росте размер обуви у него был никак не меньше сорок пятого, но во что он был обут, и был ли обут вообще, осталось для всех тайной. Потому что, согласно морскому обычаю, брюки у него были клеш, в данном случае это был какой-то  суперклеш, ибо ширина штанин у самой земли была примерно пятьдесят сантиметров и под этой “запорожской роскошью” начисто терялась предполагаемая обувка. Последовал бурный комментарий к такому изощренно-злостному нарушению формы одежды. Бельтюков имел привычку по ходу разбирательства втыкать в кого-нибудь указывающий перст и спрашивать:
- Что ты думаешь по этому поводу?
На сей раз перст воткнулся в Лебедя. Лебедь доложил:
- Великий Суворов сказал: “Чем выше чердак, тем больше хламу”.
Напомним, что Бельтюков роста от силы 162 см. Он онемел:
- Как, как ты сказал?
- Да не я, а великий Суворов: “Чем выше чердак, тем больше в нем хламу”.
С тех пор как обрезало. Даже когда Лебедь действительно в чем-то был виноват, разбор генерал Бельтюков делал почти нежно, поглядывая снизу вверх на его 185 см, иронично поблескивая очками, вопрошал:
- Так что там сказал великий Суворов?
Парад, точнее подготовка к нему – это, прежде всего, тяжелый труд. В любую погоду, несмотря ни на что, надо превратить большую массу по-разному подготовленных
в зависимости от срока службы солдат в монолитную, мощную молодецкую колонну и все
- голос в голос, волос в волос, ствол в ствол. Только такая колонна впечатляет и вызывает

119

восхищение. Научить шеренгу, в которой 22 человека красиво и слаженно ходят – задача повышенной категории сложности, особенно вначале, когда шеренги извиваются как змеи, стволы автоматов, несмотря на все объяснения, торчат в разные стороны, расстояние до 2,5 метров в ту или иную сторону, вперед или назад. И каждому надо поставить подбородок, носок, ствол, локоть. Добиться однообразия и монолитности, пустить по две, по три, потом по пять и, наконец, по десять шеренг. Это все на простом понятном человеческом фоне: участвовать в параде хотят все, а вот систематически тренироваться – ну, только о-о-очень сознательные. Существует целая система маленьких тайн, хитростей, стимулов с целью побудить солдат заниматься сознательно и старательно. Это вручение непосредственно после занятий лучшим шеренгам билетов в престижные кинотеатры и концертные залы. Это и флажки на автоматы, это и ежедневный пятикилограммовый кулек конфет лучшей шеренге одного и другого батальона. Это и методически грамотная подначка старшин – старших шеренг, когда доведенный до отчаяния снисходительными насмешками,  старшина начинал своей волей дополнительные занятия и сплошь и рядом, если уже и не попадал в лучшие, то, по крайней мере, однозначно уходил из худших. Это и ежедневный чай с бутербродами, это и эпизодически спонтанно осуществляемые совместные тренировки с “тысячетрубным оркестром”. Это и фильмы, концерты, встречи на самой парадной площадке. Это и многочисленные смотры-конкурсы на лучшую “коробку”, лучшую песню, лучшую ленинскую комнату, комнату хранения оружия, с вручением призов, и, соответственно, антистимулы – худшие шеренги скребут территорию, метут, драят, косят. В общем-то, надо сказать, что, несмотря на напряженность и занятость, разборы и разносы, обстановка на протяжении всей подготовки к параду царила деловая и в то же время предпраздничная. Подготовка к параду сама по себе отнюдь не монотонная, а на этом фоне есть ряд пиков напряжения -  это две ночные тренировки на Красной площади и генеральная репетиция. Эти пики подготовки требуют всех физических и моральных сил. Все предшествующие фрагментарные наработки надлежит слить воедино и продемонстрировать, что ты отнюдь не даром, как выражались некоторые, “белый хлеб жрешь и одним воздухом с Политбюро дышишь”. На таких тренировках присутствовал министр обороны, все его заместители, главкомы всех видов вооруженных сил, командующий ВДВ, начальники главных и центральных управлений. Каждый гордился своими и хотел, чтобы его войско прошло как можно лучше. Возникала соревновательность, задор и азарт между ними.
Подготовка и участие в параде, какие бы кто не вешал на них ярлыки, есть явление не рядовое – праздничное, возвышенное, способствующее сплочению людей, проявлению их самых лучших душевных качеств, выработке у них воли, коллективизма, ответственности за одно большое общее дело.
И вот наступил день парада. Здесь Лебедю сразу вспомнился А.М. Куприн, его совершенно замечательные строчки, написанные более ста лет назад: “Строевой строй в полку был назначен в 13 часов дня, капитан Слива вывел роту на плац в 6 часов утра, и с ужасом увидел, что полк уже стоит”. Подъем в 4 утра, завтрак в полпятого, выезд по графику в интервале 5-5.30. И в 6 часов ты на месте, на подступах к Красной площади, и
тебе с полком предстоит провести четыре часа времени в осенне-зимнюю погоду на
свежем воздухе. С учетом наглаженности и надраянности, с одной стороны, и

120

торжественности предстоящего действа – с другой. Какие-либо резкие массовые движения исключены. Можно чинно вспомнить, что в соответствии с традицией, на параде две части – полк ВДВ и полк морской пехоты ходят раздетыми. Берет соответствующего цвета, теплушка, укороченные сапоги и, как ни изощряйся, поддевая под китель ватную безрукавку, все равно, мягко выражаясь, прохладно. Здесь нужен определенный аутотренинг и опять же маленько хитрости: самая распространенная – перцовый пластырь на подошвах. Голь на выдумку хитра.


V

Любимым развлечением Лебедя на тренировках было в перерыве подойти в кителе к одетым в шинели, укрывшимся за каким-нибудь стендом от ветра, курящим офицерам и предложить: “Хорошо бы сейчас, мужички, по кружечке холодного пивка!”. Его вид в сочетании с предложением вызывал интенсивный озноб: “Пошел бы ты со своим пивом!”...
... К 9 часам, предъявив пропуска, командиры втянули колонны на Красную площадь. Остался самый мучительный час. С одной стороны, нельзя дать солдатам застыть, с другой стороны, нельзя на главной площади страны, за считанные минуты до начала парада, неприлично резво прыгать. Перебились. Степенно так Лебедь поворачивается налево, направо, кругом, бессчетное количество раз приподнимаясь на носки. Тут подстегнуло и согрело еще одно обстоятельство. В соседней с ними колонне академии имени Жуковского, не выдержав напряжения, упали в обморок два офицера. Их заменили на запасных. Навернулась мысль: ”Не хватало ему еще такого позора!” Пришлось забыть про приличия, заставить подчиненных резко двигаться, рассказывать разные веселые, не относящиеся к делу истории, снимая тем самым растущее напряжение. Выстояли. Команда, объезд строя министром обороны, речь министра, команда, пошли. При повороте налево у Исторического музея нажал кнопку секундомера. На прямых ногах, как-то удивительно легко прошел мимо трибуны Мавзолея, слыша позади единый, как метроном, топот “подзвоненных” сапог, спиной чувствуя, что идут уверенно, идут здорово. Ушел вправо, пропуская строй вперед. Кнопка секундомера: стоп! Предъявив  пропуск, прошел на площадь разбора перед Мавзолеем.
Мимо трибуны нескончаемой рекой величественно плыла техника. Прошли последние четыре уазика, краткий разбор. “Спасибо и молодцы!” – от министра обороны поздравления с праздником и пожелания счастливого пути. Лебедь поспешил к колонне, ибо времени было 10.45, а в 16.50 Лебедю надлежало со всем полком, оставив тыловую группу, сидеть в поезде. На Васильевском спуске достал секундомер. От поворота до вольно – 32 секунды. Появилось ощущение какого-то дикого несоответствия всей громадности проделанной работы, затраченных средств, количества привлеченных людей, нервотрепке этой половинке минуты. Лебедь стряхнул это ощущение, как наваждение, и поспешил к полку. Прибыв с колонной на парадную площадку, в который уже раз в своей
армейской службе убедился, что праздник для офицера – что для лошадей свадьба: морда

121

в цветах, а зад в мыле. В считанные минуты надлежало сдать 400 стволов оружия,
парадную форму, комплекты знаков, душегрейки, рассчитаться с постельным бельем и прочее... При этом каждый солдат норовил оставить себе какой-нибудь сувенир на память о параде. Еще несколько часов назад монолитное войско на какое-то непродолжительное время превратилось в толпу мелких жуликов, что-то утаивающих, что-то на что-то меняющих. Это быстро кончилось. Понимание этого момента пришло к Лебедю позже. Это было своеобразная психологическая разрядка, спад долго аккумулируемого напряжения, своеобразный несколько затянувшийся вздох облегчения. Да и по сравнению с громадьем вложенных в парад средств утаенный солдатом в качестве сувенира знак – мелочь, о которой не стоит говорить.
В 24 часа московского времени полк высадился на вокзале города Костромы и в сопровождении оркестра проследовал стройной колонной в военный городок.
Праздник закончился. Опять наступили трудовые будни. Энергично менялось бытие, не менее энергично вместе с ним менялось сознание. Все больше и больше людей охватывало очень нормальное человеческое желание – сделать так, чтобы вокруг тебя было красиво и уютно. Превратить расположение роты, каждое ее помещение в место, куда было бы приятно войти, которое бы радовало и успокаивало глаз. Уйти от слова “казарма” в худшем понимании этого слова.


VI

В марте полку предстояло участвовать в дивизионных учениях с десантированием. Лебедь по молодости и по неопытности решил, что времени у него предостаточно, да и, честно говоря, методологию этой подготовки представлял достаточно поверхностно, и продолжал увлеченно заниматься решением бытовых вопросов. Но тут командир дивизии объяснил Лебедю практически, что он не прав, продемонстрировал, что щука существует в реке, чтобы карась не дремал и не увлекался. 21-го января полк был поднят по учебной тревоге с выходом сначала в плановые, а потом в назначенные районы, что называется, со всеми потрохами. Эта тревога была фрагментом плана командира дивизии по подготовке дивизии к учениям. Если с первой частью задачи (выводом техники, вооружения, запасов материальных средств из парка, со складов и построением колонны вне военного городка) Лебедь справился, как ему кажется, сносно, то, когда начался марш, Лебедь горько пожалел, что не упредил командира дивизии, самостоятельно проведя цикл тренировок. Колонны рвались и неимоверно вытягивались, машины буксовали, парили, дымили, глохли. Систематически пропадала связь, а с ней и управление. Вспоминать все душераздирающие подробности из жизни кроликов что-то не хочется. Достаточно двух эпизодов.
Родная полковая инженерная техника на марше вся поголовно вымерла на первых же километрах. Посему колонные пути во вновь назначенных районах в глубоком – до 60 км – снегу, чистил войскам мужик на “кировце” с лопатой, наспех поднятый и героически продержавшийся с ними без сна и отдыха более суток, исключительно благодаря спирту,

122

который подносил ему начпред с темпом 50 граммов в час. Комдив ехидно рекомендовал поставить ему поясной памятник перед штабом полка, так, как есть в натуре: шапка, в которой по странному обычаю российских мужиков из глубинки одно ухо торчит вверх, другое – вниз, телогрейка, под ней рубаха с разорванным воротом на голой груди и нательный крест, в правой руке стакан, а левая делает отрицательный жест против закуски. Ехидничать-то комдив ехидничал, но если говорить по большому счету, то усилиями таких вот мужиков – совестливых, расхристанных и безымянных – Россия и выиграла все свои войны. Хороший был мужик.
А второй эпизод, когда ценой неимоверных усилий Лебедь, наконец, собрал полк в район, и за много часов впервые присел буквально на три минуты – выпить кружку чая – на него свалился комдив. Застань он Лебедя в любом другом месте, возможно, удар был бы помягче, но он застал его именно так: с кружкой в руке, в КУНГе 142-ой радиостанции, только что переведшего дух и на несколько минут расслабившегося.
Разнос был жесточайший. Как Лебедю казалось, к несправедливостям, сопровождающим армейскую службу, Лебедь уже привык, но здесь, когда с одной стороны, Лебедь никогда и нигде, включая Афганистан, не проделывал за относительно короткий промежуток времени такую колоссальную по напряжению и нервотрепке работу, а с другой стороны, никогда и нигде не получал за подобную работу столь уничижительной и презрительной оценки. От дикого перепада того, что сделано, и как оно оценено – Лебедя в первый и последний раз в жизни прошибла слеза. К чести полковника Сердечного, он мгновенно сдал назад.
Дальше все пошло значительно спокойнее, наверное, поэтому, более толково. Урок был жестокий, но справедливый. Как это ни смешно сейчас вспоминать, больше всего Лебедя заела и бесила именно уроненная слеза. “Что ты видел в армии?” – “Грудь четвертого человека, считая себя первым”. – “Что ты делал в армии?” – “Устранял недостатки”. С учетом полученного урока, Лебедь принялся их устранять. Какой это был труд, сколько и каких тренировок было проведено – знал Лебедь, знали его подчиненные.
Важен итог. А в итоге к началу учений Лебедь руководил полком, играючи. Эта отлаженная и прекрасно настроенная машина резвилась от создания своей мощи и непобедимости. Стройные колонны, дистанции, как нарисованные, образцовое управление со стороны всех категорий  командиров. Потом был марш на аэродром в Иваново, загрузка техники для десантирования, десантирование всем полком без потерь и учения, где полк единственный из всех был оценен “хорошо”. Оценку эту поставил сам командующий ВДВ генерал армии Д.С. Сухоруков. Это очень высокая оценка полку на дивизионных учениях. Какое же это непередаваемое ощущение, когда проделанная тобою работа, твой труд выливаются в одну какую-то неподражаемую, непередаваемую симфонию, когда множественный военный коллектив действует, как единое целое, когда каждый солдат знает свой маневр. Когда каждый офицер ощущает себя офицером и именно поэтому гордится собой. Когда персональная гордость каждого сливается в единую, непобедимую гордость всего полка. И когда вот этому возвышенному, приподнимающему все чувства подвел итог двумя простыми незамысловатыми словами солдат, заоравши после разбора: “Мы! Могем!” – это еще одна личная Лебедя, переполненная гордость: 331-ый Костромской парашютно-десантный полк - битый

123

ломаный, совершающий отчаянные переходы от красивой сытой жизни на парадной площади к серому и убогому существованию в пункте постоянной дислокации. Лебедь с
ним, и он с Лебедем, они вместе вставали на ноги... И встали.
Весеннюю проверку полк сдал легко и непринужденно на “хорошо”. Потом был период великих строек. В короткое время в полку был построен клуб, заасфальтирован, наконец, подобающий парадному полку плац. Коренным образом перестроена парковая зона в учебном центре. Вся техника стала под крышу. Разместились на свои места все запасы материальных средств. Появился вкус к нормальной человеческой жизни. Люди получили возможность отдыхать, появилась уверенность в завтрашнем дне. 30-го июля 1986-го года Лебедю позвонил командующий, поздравил Лебедя с присвоением воинского звания “подполковник”.
Это не значит, что все шло исключительно гладко, без сучка и задоринки. Просто не бывает все хорошо, как и все плохо. Не бывает! Можно вспомнить то же строительство плаца. Готовился Лебедь к нему долго, исподволь запасал бордюрный камень, щебень, битум. Построили за четыре дня. Естественно, левым порядком, и, естественно,  вне титула.
Пока строил, все восхищались. Восхищение кончилось, когда был представлен счет Лебедю, а им в вышестоящие должностные органы дивизии. Свет на 108 тысяч рублей. Какой тут поднялся шум! Как Лебедя только не обзывали – “Финансовый гангстер” – было самым мягким ругательством. Обиднее всего, что счет Лебедь предъявил предельно минимальный. Проинструктированные Лебедем соответствующим образом командиры батальонов и начальники родов войск и служб порезвились вовсю, ловя машины с асфальтом на подступах к полку. В короткие сроки дополнительно заасфальтированы отливы у всех казарм и спортивного зала, волейбольная площадка, дорожка перед медпунктом, кое-что в автопарке.
В конце концов, после долгой ругани, препирательств, ходатайств счет оплатили.
Или клуб. Вторую двухэтажную пристройку к нему волевым решением командира полка саперы начали возводить еще зимой, используя раствор с солью. Пока была зима, все было красиво и ровно, как только пригрело солнышко – стены заплакали горючими слезами, местами угрожающе покосились, местами треснули. И от греха все это строение пришлось разобрать и переложить по-новому, из чего Лебедь для себя сделал вывод, что с солью надо обращаться осторожно.
Или складская зона. С учетом построенных двух хранилищ, складов под пиротехнику, надо было существенно расширить ее границы, вкопав огромное количество бетонных столбов, натянув на нее колючую проволоку. В это время нельзя было на какое-то длительное время разгораживать имеющуюся площадку. Нельзя было работать поэтапно: построить новое, потом разобрать старое, так как все столбы со старого ограждения должны были перейти на новое. Иными словами говоря, за один световой день надо было сделать чудовищно большую работу. Лебедь долго думал, как объять необъятное, и выход нашелся. В одну из суббот рано поутру на учебный центр был вывезен личный состав  батальона артиллерийского дивизиона, подкрепленный соответствующими механизмами, поставлена хорошо продуманная задача, солдаты, как муравьи, растащили одно и воздвигли другое. И когда вечером перед их глазами

124

предстала складская зона совершенно иной конфигурации, где даже вышки по углам
успели вкопать, то сами себе удивились: “Ай, да мы!”.
Стройки сочетались с интенсивной боевой подготовкой. Как-то очень незаметно мигнуло и кончилось показавшееся очень коротким лето, в течение которого Лебедь все собирался искупаться в Волге, да так и не собрался. Опять наступила проверка, на которой Лебедь получил максимум удовольствия. Проверяло Лебедя уже не управление дивизии, а управление боевой подготовки ВДВ во главе с генерал-лейтенантом Освальдом Миколковичем Пикаускасом. Освальд Миколкович известен в ВДВ как человек абсолютно неподкупный, глубоко знающий свое дело, беспристрастный, скрупулезный. На тот период второй ротой командовал  Арупас Томаускас и водитель у Лебедя был Гиринтас Лаяускас, благодаря чему родился каламбурчик: сдает Томаускас,  принимает Пикаускас, возит Лаяускас. Перипетии самой проверки имеет смысл опустить. Проверка она и есть проверка. Важен результат. Полк был оценен “хорошо”, да еще не кем-нибудь, а самим генералом Пикаускасом. Оценка “хорошо” впервые за последние лет пятнадцать. У Лебедя были все основания гордиться проделанной работой.
Опять парад, тренировки, нервотрепка.
На ночной тренировке на Красной площади командующий ВДВ генерал армии Сухоруков, как бы походя, задал вопрос: “Как вы смотрите на то, чтобы стать начальником штаба Кировабадской дивизии?” “Поеду, куда Родина прикажет”, - сказал Лебедь. На этом разговор закончился, тема была исчерпана, но, зная по ответу, что командующий ничего зря не говорит, Лебедь начал исподволь готовиться к тому, чтобы к началу нового учебного года возглавить штаб славной 104-ой воздушно-десантной дивизии, дислоцирующейся в солнечном Кировабаде Азербайджанской ССР.
Кончился парад, Лебедь опять вернулся в Кострому, закрутила обычная армейская текучка рабочего периода, разговор как-то забылся. Отголоски разговора явились совершенно неожиданно, в виде приказа от 10-го декабря 1986-го года о назначении Лебедя заместителем командира 76-ой воздушно-десантной дивизии в Пскове. Кадровики потом Лебедю конфиденциально сказали: “Если бы ты не ответил так, как ты ответил – молниеносно и без сомнений, еще б минимум год командовал полком. И все равно, скорее всего, оказался бы в Кировабаде. Ну, а ответил – получил Псков”.
Если полк проводил Лебедя очень тепло и душевно, и у него, чего греха таить, щемило то место, где предположительно должна быть душа, то костромская погода сделала все, чтобы максимально усложнить Лебедю задачу по сдаче дел и должности.
Все две недели, что Лебедь сдавал полк подполковнику Е.Ю. Савилову, мороз колебался в пределах 38-44 градусов. Полетело отопление в столовой, пришлось срочно убирать батареи, варить “гребенки”, развернув одновременно пункты довольствия и питания людей в казармах. Но все проходит. Полк Лебедь сдал. Тепло с ним попрощался и убыл к новому месту службы.
20-го января 1987-го года представился командиру дивизии полковнику 
В.С. Халилову. Надо сказать, забегая наперед, что Халилов – человек, безусловно, положительный. Командир, что называется, от Бога, организатор высокого класса. Служба с ним Лебедю очень много дала. Это был человек чуть ниже среднего роста, широкоплечий, с мощными руками и торсом. Говорили о нем в дивизии с любовью,

125

подшучивали: “Проще перепрыгнуть, чем обойти”. Он являл собой образец искрометной
энергии, деловитости, неиссякаемого организаторского таланта. Где появлялся Халилов, 
все начинало крутиться и вращаться минимум в два раза быстрее. Благодаря ему, Лебедь,  понял, что старые, полушутливые принципы работы заместителя: командир работает – не мешай, отдыхает – помогай, командира ругают – отойди в сторону, хвалят – встань рядом, мягко выражаясь, не совсем верны. Халилов сумел в короткие сроки добиться такого положения, когда он, комдив, его заместитель, ведущие начальники родов войск и служб стали единым монолитным механизмом, где у каждого было свое “Я”, но каждому позволено было тянуть одеяло на себя ровно настолько, насколько этого требуют интересы общего дела. Если генерал Ф.И. Сердечный строил работу с заместителями, искусственно поддерживая дух соперничества, зачастую нездоровый и даже конфликтный, у него были любимцы, и были люди, которых он просто терпел в силу служебной необходимости, то для Халилова все были одинаковыми. Если у Сердечного все строилось, по-русски говоря, “на горе”, на грубости, сплошь и рядом переходящей в хамство, на унижении офицера и смешивании его с грязью, то полковник Халилов был полной его противоположностью. Умение выслушать человека, умение нацелить на выполнение одной общей задачи, умение четко определить каждому место и объем работы, редкий талант – поставить даже самую трудную задачу таким образом, чтобы подчиненному она не казалась трудной. И эти свои способности полковник Халилов умело применял в командовании дивизией.
Заместителем командира дивизии Лебедь был один год и три месяца. Есть о чем поговорить, много можно вспомнить. Ограничимся несколькими эпизодами. В феврале 1987-го года на полигоне Струги Красные Лебедь занимался подготовкой к полковым тактическим учениям с боевой стрельбой, готовил мишенную обстановку. Местность на полигоне очень сложная, резко пересеченная, лес, кустарник, а главная трудность состояла в том, что прямо перед рубежом предполагаемой атаки пробегала речка под названием Курея, неширокая, извилистая, мелкая, никогда не замерзающая, местами с крутыми, местами с заболоченными берегами. На первый взгляд, препятствие вроде и не значительное, но коварство ее было известно многим поколениям командиров, проводивших на том полигоне учения. При всей ничтожности Курея требовала к себе самого уважительного отношения. Наплевательское отношение было чревато срывом графика этой боевой стрельбы, а это всегда лишняя и никому не нужная нервотрепка. Короче, наряду с мишенным полем надо было готовить проходы для техники и людей. Просчитав возможности, Лебедь уяснил для себя, что к указанному сроку имеющейся в его распоряжении инженерной техники, Лебедь задачу не выполнит.
Позаботился о  том, чтобы железнодорожным транспортом ему были переброшены два путепрокладчика БАТ-М. Путепрокладчики прибыли, руководить их работой Лебедь назначил подполковника Лапшина, заместителя командира 234-го полка. Надо сказать, что Лапшин, как человек, мягко выражаясь, был странноват. Очень высокого, более 
190 см, роста, он, как правило, всегда находился под рукой - важно, как журавль, расхаживая в каком-нибудь углу дивизионного полигона, в то же время умудрялся занять какую-то отстраненную позицию, систематически пытаясь поставить дело так, что боевая подготовка подчиненных ему батальонов вроде как не прямая его обязанность, а он при

126

ней присутствует в роли то ли инспектора, то ли “основного” наблюдателя. Посему на
первых порах нередко случались недоразумения следующего порядка. Вопрос комбату: “Почему рота не стреляет?”
“Заместитель командира полка запретил”. – “Почему запретил?” – “За нарушение мер безопасности!”. – “Он вам объяснил, какие меры безопасности нарушены? Провел с вами занятие?”. – “Нет. Сказал: Дураки, думайте. Когда дойдет – доложите!”
Вопрос Лапшину: “Почему рота 40 минут стоит? “Нарушение мер безопасности на рубеже прекращения огня и при возвращении машин в исходное положение”. “Так что вам мешало построить людей, объяснить, рассказать, потренировать, добиться устранения недостатков и продолжить стрельбу?” “Я хотел, чтобы до них самих дошло”. “Ну, так до них 40 минут не дошло и, судя по настроению, в ближайшие 4 часа не дойдет!”. “Значит, будут стрелять ночью”. “И не будут нарушать меры“.  “Так зачем для этого ждать ночи?”...
В общем, глядя на Лапшина, Лебедь воочию убеждался в правильности старой истины, что академия ума не добавляет, а дает диплом. И вот как-то дивному подполковнику, оставив схему прокладки колонных путей и оборудование проходов, Лебедь имел глупость поручить этот ответственный участок работы. Сам уехал на другой участок полигона. Вернулся через часа два. Поразила тишина. Встреченные солдаты из машинной команды как-то странно на Лебедя посматривали и ухмылялись.
- Где БАТ? Где Лапшин?
- Там, - последовал невразумительный ответ. – Там, - сделал жест рукой.
Прогулявшись в указанном направлении по глубокому снегу метров триста, Лебедь увидел следующую картину: в русле Куреи на крутом повороте, уткнувшись рабочим органом в крутой, градусов 60-70, берег – высокий, до двух метров - стоял основательно хлебнувший воды и намертво заглохший БАТ. На обрыве следы от троса, за бугром второй БАТ с порванным тросом, и не менее мертвый.
- Как вы сюда попали, черт бы вас побрал? – воскликнул Лебедь.
Из маловразумительного доклада Лебедь уяснил для себя следующее: Лапшин нашел брод и дал команду водителю переправиться на другой берег. БАТ вошел в воду. Глубина брода действительно поразительная, но берега Куреи подмерзли, образовав своего рода природные эскарпы. Грунтозацепы на гусеницах БАТа слабые, и он попался: ни назад, ни вперед! Решение напрашивалось самое простенькое: два солдата, два лома, пять минут времени, эскарп разрушился, БАТ на берегах. Лапшин относился с категории людей, которые простых решений не приемлют, и дал команду водителю: “Поворачивай, пойдем по руслу, оно мелкое, где-нибудь вылезем”. Солдат сказал: “Есть!”. По руслу БАТ прошел метров 70, крутой поворот направо через 10 метров, крутой поворот налево, на изгибе омут... Не глубокий, но достаточный, чтобы БАТ хватил воды и заглох, как уже было сказано, уткнувшись носом в обрыв. Последовала не менее молодецкая команда: “Сейчас вытащим!”





127


VII

Второй БАТ был переправлен на другой берег уже с помощью ломов. Вытащить
своего застрявшего собрата на обрыв он, естественно, не смог. Дело кончилось обрывом троса и посадкой двигателя.
Что Лебедь ему говорил, когда вытаскивали, ремонтировали БАТы – лучше умолчать, это непередаваемо и на бумагу никак не ложится. В конце концов, задача была выполнена. Но тут Лебедь получил еще урок. Посмотреть готовность рубежа атаки, колонных путей и машинной обстановки на двух рубежах, можно было только со смотровой площадки, оборудованной на высоком холме, на который вела лестница, основательным образом заметенная снегом. Прибыл командир дивизии, выслушал его доклад о готовности. “Ну, пойдем, посмотрим”.
Подойдя к лестнице, командир дивизии демонстративно горестно покрутил головой, взял у солдата лопату и начал расчищать ступени. А Лебедь чуть под землю не провалился. Лестницу быстро расчистили, серьезных замечаний больше не было, и Лебедь уяснил для себя, что всякое дело нужно доводить до конца и мелочей не бывает.
Запомнился еще один эпизод. 1-го августа 1987-го года командир дивизии ушел в отпуск, а Лебедь в соответствии с Уставом, стал исполнять его обязанности. Есть такой принцип – хороший начальник, уходя в отпуск, должен понудить своего заместителя сделать за месяц то, что он сам не успел или не сумел за предыдущие одиннадцать. Вдруг он не знает, что это очень трудно, и Вячеслав Салихович, озадачил Лебедя в строгом соответствии с этим принципом, и Лебедь энергично взялся за дело. Но 7-го августа природа внесла самые серьезные коррективы в его кипучую деятельность. Над Псковом пронесся ураган. Скорость ветра достигала 25-27 метров в секунду. Ураган сопровождался проливным дождем. Буйствовал он около двух суток. В результате на территории военного городка дивизии рухнуло свыше 44 тополей, падая, деревья порвали провода, побили стекла, крыши. Часть крыш снесло ветром без помощи деревьев. Вся эта предельно милая композиция была щедро залита водой, и как в этом буйстве природы никто не погиб – для Лебедя было долгой загадкой. Факт то, что все пришлось бросить и вплотную заняться ликвидацией последствий.
Целый месяц пилили на части  и вывозили деревья, завозили всевозможные строительные материалы, шел тотальный ремонт и восстановление всего и вся... К прибытию комдива статус-кво было восстановлен, но не более того. Командир знал, что произошло в дивизии, и Лебедь знал, что он это знает. Тем не менее, он не преминул выразить притворное удивление: “Чем же ты тут целый месяц занимался?”
И еще об одном. Два раза в марте 1987-го года и в марте 1988-го года Лебедю пришлось организовать и представлять к проверке полки для участия в лыжной гонке на 20 километров со стрельбой на финише на приз газеты “Красная звезда”.
Запомнились эти соревнования, с одной стороны, как торжество человеческого духа, воли, а с другой – как нескончаемый, непрерывный обман на всех уровнях, щедро орошаемый алкоголем в соответствии со сложившимися на тот период времени традициями и правилами игры. С тех пор Лебедь люто ненавидел массовые спортивные
128

соревнования такого рода. Кому-то их результаты тешат самолюбие, кому-то приносят очередную звезду, а для большинства – это жестокое разочарование и потеря надежды на торжество справедливости.
В ноябре 1987-го года в ВДВ произошли серьезные изменения. Генерал армии 
Д.С. Сухоруков стал начальником Главного управления кадров – заместителем министра обороны, командующим ВДВ был назначен генерал-полковник Н.В.  Калинин. В декабре новый командующий прибыл в дивизию. Он как-то очень внимательно и придирчиво присматривался к Лебедю, объехал весь полигон. Лебедю это, естественно, не очень понравилось. Но чем больше его жмут, тем больше в нем крепнет желание не уступить, не поддаться и не проиграть. По-видимому, впечатление сложилось благоприятное, потому что, улетая, уже у трапа самолета, Николай Васильевича вскользь обронил:
- Ты рассматриваешься на должность командира дивизии. Готовься в январе!
Точно, 10-го января 1988-го года Лебедю досрочно присвоили воинское звание “полковник”, а через несколько дней он был вызван в Москву на собеседование. Беседа с командующим была предельно краткой, после чего его отправили в Главное управление кадров.
Собеседование прошло по нарастающей: начальник отдела, заместитель начальника управления, начальник управления. С первыми двумя побеседовали весьма доброжелательно, а при встрече с начальником управления генерал-лейтенантом Цыганковым вышла неувязочка. Дело в том, что каждому из вышеперечисленных начальников сопровождающий Лебедя офицер представлял его личное дело с приколотой сверху маленькой справкой о прохождении службы. И вот, когда Лебедь предстал пред светлые очи генерал-лейтенанта Цыганкова, а тот бегло ознакомился со справкой, разговор сразу принял крутой характер.
- А как это ты в комдивы метишь? Ты же проходимец! Ты же все должности пропил! Ты же не служил, а отмечался.  Это же надо, заместитель командира полка – 2,5 месяца, командир полка – год и три месяца, заместитель комдива – год и три месяца! – далее последовала мораль на тему о необходимости вызреть, набраться служебного опыта, дорасти и официальный вывод: - Коль скоро вы ко мне попали, я вас, конечно, начальнику Главного управления кадров представлю, но этот вопрос вряд ли будет решен положительно!
Потешность ситуации заключалась в том (правда, Лебедь с этим разобрался несколько позднее), что, уходя с командования воздушно-десантными войсками, генерал армии Д.С. Сухоруков сказал:
- Лебедь – это последний комдив, которого я назначаю, а дальше - ваше дело.
Отсюда и повышенная придирчивость и, до известной степени, предвзятое отношение к Лебедю со стороны нового командующего ВДВ.
Пока они шли по длительному коридору к кабинету Сухорукова, генерал Цыганков не переставал возмущаться:
- Это же надо, молокососа на дивизию ставить! Прокрутился, блеснул, и вот на тебе – дивизия!
Лебедь молчал, про себя прикидывал, что, во-первых, в тридцать семь лет на молокососа он уже никак не тянет, во-вторых, от службы никогда не бегал, кадрированно-

129

кастрированными частями никогда не командовал, при назначении на очередную должность его согласия мало кто спрашивал, посему и обвинять его не в чем, и, в-третьих, если рылом не вышел, зачем нужно было очередное звание досрочно присавивать и
вообще всю эту бодягу затевать.
Зашли в приемную. Цыганков пошел докладывать. Секунд через 20-30 пригласили Лебедя. Д.С. Сухоруков вышел из-за стола, очень тепло с ним поздоровался. Предложил сесть, минут на 15 они погрузились в совместные воспоминания. Вопросы сыпались очень
часто:
- А как такой-то полк? А воздушно-десантный комплекс там-то достроили?.. А вот такое-то десантирование помнишь?.. А танкодром уже запущен?.. А парк уже заасфальтировали?.. А как здоровье подполковника М.?..
В начале беседы генерал Цыганков сидел с непроницаемым лицом. Но по мере ее продолжения выражение его лица все более и более менялось, и в конце, когда 
Д.С. Сухоруков поздравил Лебедя с назначением на должность командира дивизии, выразил уверенность в том, что Лебедь достойно пройдет собеседование в ЦК КПСС. На лице генерала Цыганкова сияла широкая, радостная, если не сказать восторженная, улыбка. Они попросили разрешения идти и не успели дойти до двери, как Лебедь был полуобнят за талию и отчетливо прозвучала фраза:
- Я же говорил, Александр Иванович, что все будет хорошо!
У Лебедя хватило такта “искренне” поблагодарить Цыганкова за проявленную заботу и участие. Завтра Лебедь должен был идти в ЦК.
Пришел, предъявил партийный билет – пропустили, нашел указанный Лебедю кабинет, представился, попросили подождать.
Прождал часа три с половиной, после чего перед Лебедем весьма вежливо извинились и сказали, что сегодня собеседования не будет. На вопрос, когда же оно будет, последовал ответ, что время будет сообщено дополнительно.
Лебедь уехал к себе в Псков.
Потом был звонок: “Послезавтра собеседование в ЦК”. Собрался ехать, но через час дали команду отставить. Прошло еще две недели. Опять звонок: “Прибыть для собеседования!” Прибыл, предъявил партийный билет, прошел к указанному кабинету.
Если в первое его посещение в кабинете и вокруг него царила благостная тишина, то сейчас картина разительно изменилась. Лебедь не помнил подробностей, но суть в том, что где-то в Западной группе войск заблудший танк вылез на железнодорожное полотно, столкнулся с поездом, погибли и было ранено большое количество пассажиров, шло крутое разбирательство. Шум стоял великий, вокруг ходили распаренные, красные генералы и офицеры. “Ну, и попал”.
Пока Лебедь прикидывал, как ему дистанцироваться от этих несчастных мужиков и с первых фраз четко обозначить цель своего визита, кто-то потрогал его за локоть. Лебедь обернулся. Перед ним стоял некто ростом “метр с кепкой на коньках” - лысоватое, пузатенькое существо в пронзительных очках:
- Вы полковник Лебедь?
- Я полковник Лебедь.
- Мне поручено с вами побеседовать.

130

Они прошли в другой конец коридора, зашли в какой-то кабинет, сели за
Т-образный стол и начали беседовать. Стол был совершенно пуст: ни чернильного прибора, ни ручки, ни листка бумаги. Лысоватенький и пузатенький говорил все сорок минут его вызова, причем говорил в манере, присущей М.С. Горбачеву. На третьей минуте нить разговора полностью теряется, и забываешь, о чем говорил, на первой. Лебедю оставалось отвечать: “Да”, “Нет”, “Так точно!”. Лебедь никогда ни перед кем не терялся, у него хорошая память, но как он потом ни пытался вспомнить, что же он говорил, ему это не удалось. Это какое-то особое, высшее недоступное Лебедю искусство болтовни.


VIII

В конце разговора был подведен итог: “Достаточно, идите! Результаты собеседования вам будут сообщены!”. Лебедь ушел, сотрясаясь от унижения. С таким свинством Лебедь никогда не сталкивался и никогда его не знал, и Лебедь не уверен также, что он заглянул в его личное дело. Сорок минут он, как павлин, распускал перед Лебедем словесный хвост, упиваясь словоблудием, но в его руках была судьба Лебедя. Он сделал вывод положительный, казалось бы, Лебедь должен был быть ему за это благодарен, но сделал он его потом без Лебедя, не объясняя причин, не приводя обоснований. В равной степени он мог бы сделать и отрицательный вывод, и тогда у Лебедя на всю его дальнейшую армейскую жизнь на лбу сияло бы таинственно-загадочной клеймо: “Не прошел собеседование в ЦК”. И никому никогда ничего Лебедь уже не смог бы доказать. И все попытки объяснить, что собеседования как такового не было, были бы детским лепетом. Любые объяснения на эту тему рассматривались бы как упорство в своих заблуждениях, и давали бы основания политработникам все больше сгущать тучи над головой Лебедя. Образовался бы замкнутый порочный круг, из которого нельзя было бы выбраться. Лебедь ощутил впервые, что он не человек, а винтик, бракованный или нет, не ему, винтику, решать! Годен – ввернут в какую-нибудь дыру, не годен – выбросят.
Такого унижения Лебедь не испытывал ни до, ни после того.
Ощущение, что все твои мозги и мышцы, организаторские способности и волевые качества ничто перед любым капризом пузатенькой партийной крыски, непереносимо!
Но решение состоялось: “Да, да!”. Приказом министра обороны от 18-го марта 1988-го года Лебедь был назначен командующим Тульской воздушно-десантной дивизии. Тогда Лебедь еще не знал, что это назначение совпало с началом нового отсчета времени, именно тогда, в феврале-марте 1988-го года началась непредсказуемая, неожиданная, дикая, местами кровавая, местами предельно подлая страница в истории ВДВ, и в истории Отечества, и в личной жизни биографии Лебедя. Самое печальное заключалось в том, что подлость, нечистоплотность, неразборчивость в выборе средств проистекали от людей, занимавших самые высокие посты в государстве. Они там наверху преследовали какие-то свои внешне стратегические цели, интриговали, заключали любые сделки, в том числе и с сатаной, а внизу с их подачи, при  их активном участии или преднамеренном неучастии,
 131

происходило стравливание народов. Ширился и рос кровавый беспредел, закладывались основы (если это можно назвать основами) развала и краха великого государства.










































132


Глава   шестая

I

Лебедь принял 106-ую воздушно-десантную дивизию в марте 1988-го года. Принял в момент, когда один из ее полков – 137-ой (Рязанской) – уже более месяца находился в Сумгаите, локализуя армяно-азербайджанский конфликт.
Пока Лебедь принимал дела и должность, входил в курс дела, он, естественно, в Сумгаит не попал. Да и наследство ему досталось тяжелое. Во-первых, потому что географически дивизия располагалась в пяти гарнизонах, при этом Костромской полк находился на удалении от штаба дивизии на 600 километров, Рязанский – на 200 километров, Ефремовский – на 150 километров. Во-вторых, потому что предшественник Лебедя, генерал-майор Ф.И. Сердечный, был человек непомерно крутой и жестокий, при таком характере его ненавидели в дивизии многие, из-за чего были нарушены основные звенья управления. Много лучшего оставляла желать и морально-нравственная атмосфера в частях. Чрезмерная трусость не менее вредна, чем чрезмерная кротость. Есть такое понятие, как мера.
В Сумгаите Лебедь побывал несколько позже. И там он впервые после Афганистана, на родной своей земле, увидел сожженные грузовики и автобусы, сгоревшие дома, и природно-черные, но побелевшие от пережитого ужаса войны людей, глаза, глаза... Тогда пахнуло средневековьем, садизмом, звериной, нечеловеческой жестокостью, густо перемешанной с глупостью, но это было потом, а пока предстояло взять бразды правления в свои руки. И Лебедь отправился по частям.
Решил начать с дальнего, Костромского полка. Во-первых, родной, во-вторых, самый дальний. Лебедю очень хотелось посмотреть, что же там и в какую сторону изменилось за прошедшие полтора года. Итак, в вертолет и вперед!
С первых шагов в полку поразили угрюмость и настороженность. Лебедя это покоробило. В свое время он вложил в этот полк массу душевных сил, оставил его на подъеме. Уходил от жизнерадостных, начавших себя уважать и познавших свою силу людей и, честно говоря, ожидал соответствующего приема. Когда хмурятся два человека, то за этим стоит частная причина, когда хмурые и злые все – надо искать общую причину. И она скоро нашлась. Прибывшие с Лебедем офицеры занялись проверкой порученных им участков, и Лебедь пошел обходить полк, одновременно внимательно приглядываясь. Один, второй, третий... семнадцатый солдат без ремня.
- Евгений Юрьевич, - обратился Лебедь с вопросом к командиру полка подполковнику Савилову, - что за большая гауптвахта, как это понимать?
У некоторых солдат на куртках на правой стороне грубо были пришиты грязные кусочки картона. Остановил одного: “Что это такое?” Солдат потупился. На рваном, с обтрепанными краями куске картона пастой было написано: “Гвардия”.
- Евгений Юрьевич, а как это понимать? Почему такое хамское издевательство над гвардейским знаком?

133

- Товарищ полковник, знаков не хватает... замполит... разрешите, я вам потом объясню.
Прибывшие с Лебедем офицеры установили, что в первой роте из-за отсутствия сапог пять солдат ходят в столовую по очереди. Методика простая: рота идет в столовую не в полном составе, по возвращении пятеро разуваются, и отдают сапоги братьям по несчастью, а те пробираются к месту “кормежки” задворками. Такое вот новое слово в деле питания личного состава.
Выяснилось, что предупрежден о неполном служебном соответствии начальник клуба и представляется к увольнению в запас прапорщик из роты связи, ответственный за электро- и радиоаппаратуру клуба. Очень хороший и добросовестный прапорщик, у которого была золотая голова и руки, но он совершенно не умел командовать людьми. В свое время Лебедь уяснил эту его особенность и прикомандировал его к клубу, где он и нашел себя. Причина: на 25 рублей капитан и прапорщик закупили на каком-то предприятии десять старых телевизоров “Рекорд” по 2 рубля 50 копеек за штуку. Зачем? На радиодетали. Привезли и сгрузили в кладовую клуба. Туда заглянул замполит полка, майор Захарчик.
Удовлетворенно подытожил, увидев телевизоры: “Когда захотите, можете работать. Вот эти выдать в седьмую, девятую саперные роты, вот этот -  в оркестр, вот этот – на полигонную команду, а остальные – Лебедя резерв”.
- Товарищ майор, - возразили ему прапорщик, - но ведь они 2 рубля 50 копеек..., на запчасти. Они свое давно отработали.
Слово за слово, и в итоге оказался прав тот, у кого больше прав. Капитан был предупрежден о неполном служебном соответствии, прапорщика решили уволить за нетактичное поведение и злостные пререкания с самим замполитом части. И еще масса трудно укладывающихся в голове вещей предстало перед Лебедем.
В отношении ремней, сапог и знаков выяснилось следующее. Прилетел Лебедь в полк в понедельник, а в воскресенье ответственный по полку Захарчик решил, с одной стороны, навести порядок, с другой – где-то прогнуться перед прибывающим комдивом. Построил в обед полк, своей замполитской хваткой проверил всех на предмет нарушения формы одежды, приказал содрать и сложить в кучу испорченные ремни, сапоги, бляхи. Куча получилась не так, чтобы очень внушительная, но все же... Вытащили колоду, топор и порубили все в лапшу. Методика, мягко выражаясь, спорная, особенно со стороны замполита. Как-то ее можно обосновать при соблюдении одного из двух условий. Первое: солдат испортил элемент формы одежды – проведено расследование, взысканы деньги, испорченное имущество изъято, со склада – немедленно выдано новое. Вариант? – вариант! Условие второе: все необходимое имеется в магазине военторга, солдату дается 20 минут, пошел, купил, переоделся, прибыл, испорченное оставил себе на память или выбросил – дело хозяйское, об исполнении  доложил. Ни на складе, ни в магазине на тот период ни ремней, ни сапог, ни блях к ремням не было.
- Где гвардейские знаки? – спросил Захарчик.
- Так нет знаков, товарищ майор, не хватает, - отвечали бойцы.
- Вырезать из картона, из дерева, из чего угодно, подписать и пришить!
В подобных ситуациях солдаты всех поколений воздушно-десантных войск, да и не

134

только ВДВ, подчеркнуто исполнительны. Трудно себе представить более горящие любовью к начальству глаза. В ход пошли коробки из-под обуви, обложки книг, любые другие остатки тары и упаковки. О них предварительно вытерли замасленные руки, потушили окурки, с помощью штык-ножей вырезали нечто напоминающее букву “ЗЮ” и пришили к курткам. Доложили: “Сполнено”.
Замполит удовлетворился. А как же: воля начальника сотворила чудеса. В общем, к вечеру майор Захарчик предстал пред Лебедя светлые очи для беседы. Надо сказать, что воздушно-десантные войска относительно невелики и подавляющее большинство офицеров в той или иной степени друг друга знают. Но этот уникум попался Лебедю впервые: среднего роста, сухой, спортивный, со стеклянным взглядом.
- Садитесь, товарищ майор! Доложите мне, каким образом стало возможно, что вы, старший офицер, замполит полка, человек в силу служебных обязанностей, отвечающий за воспитание и моральное состояние людей, позволяете себе кощунственным образом издеваться над гвардейским знаком и являете дикий пример массовых неуставных взаимоотношений с далеко идущими последствиями? Хе-хе. Тут Лебедь не угадал! Объяснений не последовало. Последовала стремительная атака. Майор вскочил и приял строевую стойку.
- Товарищ полковник, я вам ничего объяснять не буду. Да, я отвечаю за воспитание и моральное состояние, и я выполнил свой долг! Меня на мою должность партия поставила!
- Товарищ майор, прекратите выпускать дым из ноздрей, вы мне по сути докладывайте. Меня тоже комдивом партия поставила, я даже на собеседовании в ЦК был. Потому к сути, к сути, товарищ майор.
Захарчик гордо выпрямился и молча уставился стеклянными глазами куда-то в точку, находящуюся выше левого уха Лебедя. От него повеяло оскорбленной ненавистью и добродетелью. Разговор явно не клеился.
- Ну, не хотите говорить, товарищ майор, - сказал Лебедь, - не надо. Пока, по совокупности проделанного вами, я вас предупреждаю о неполном служебном соответствии, персонально предупреждаю, что в случае повторения подобных действий я поставлю вопрос об отстранении вас от должности. Пока идите, к разговору вернемся вечером.
- Есть! – последовал четкий разворот через левое плечо, три демонстративных строевых шага.
Захарчик вышел...
Лебедь пригласил командира полка.
- Евгений Юрьевич, где вы сей реликт откопали? Он, по-моему, просто опоздал родиться. Родись он чуток раньше, он бы по праву занял место первого заместителя Берии или, минимум, Мехлина.
Вопрос был, конечно, риторический. Вины командира полка в том, какого замполита ему дали, не было никакой, но воспитание замполита входило в обязанности командира полка, поэтому командир виновато улыбнулся.
Через несколько минут раздался звонок. Звонил член военного совета воздушно-десантных войск генерал С.М. Смирнов. Не здороваясь, он сразу взял круто:

135

- Я за вас двумя руками... А вы... замполита... о неполном служебном соответствии...
Трубка шкварчала благородным негодованием и задыхалась. В конце концов, задохнулась и полетела на рычаги! Через три минуты звонок повторился. Этого времени, видимо, хватило, чтобы Сергей Михайлович перевел дыхание.
- Как вы могли? Как вы посмели?
Трубка снова задохнулась и замолкла. Лебедь позвонил на АТС:
- Если мне будет звонить генерал Смирнов, доложите, что я убыл на полигон.
Выждав несколько минут, Лебедь вызвал Захарчика. В стеклянных глазах светилось откровенное любопытство. Не обнаружив предполагаемого эффекта, Захарчик быстро погасил его последние искорки. Опять строевая стойка, опять стеклянный взгляд. У Лебедя бушевали страсти. Но он быстро их погасил. Весь его служебный опыт говорил о том, что чем большая перед ним стоит свинья, тем более ровным, выдержанным, вежливым Лебедь должен быть. Разговаривать исключительно на вы. Боже упаси, повысить голос. При этом желательно иметь не мене двух свидетелей. Если эти простейшие правила не будут соблюдены, можно быть на 100 процентов уверенным, что суть дела будет сначала отодвинута на задний план, а потом и совсем исчезнет. Партийное собрание, партком, парткомиссия будут бесконечно разбирать бодягу под девизом:
- Он на меня кричал, он меня оскорблял, я не выдержал!
Посему Лебедь был холоден, как лед:
- Товарищ майор, доложите, кто является вашим непосредственным начальником и кто – прямым?
В стеклянных глазах метнулась встревоженная мысль: “Куда клонит?” Но поскольку вопрос был внешне невинный, не отвечать на него не было ни малейших оснований. Захарчик не очень уверенно доложил:
- Непосредственный начальник – командир полка, прямые – начальник политотдела дивизии, вы...
Лебедь его прервал:
- Достаточно! Вы доложили начальнику политотдела о наложенном на вас взыскании?
Тревожный блеск усиливался:
- Ай-яй-яй – прокол!
Врать было бесполезно, трубка была у Лебедя под рукой. Он мог тут же все проверить!
Усугублять положение Захарчик не стал
- Нет, не доложил!
- На каком основании через головы прямых начальников вы вышли на члена военного совета и доложили ему ситуацию в извращенном виде?
Молчание. Крыть нечем.
- Товарищ майор.  Ваши горячечные действия убеждают меня в том, что я был прав, наложив на вас взыскания. Пойдемте прогуляемся по территории полка, вы расскажите, а лучше  молча покажите, что вы, как замполит полка, конкретно проделали для улучшения бытовых условий людей, создания здоровой моральной обстановки.

136

И они пошли. На крыльце Лебедь задал Захарчику первый контрольный вопрос:
- Вот две казармы. Доложите, в каком подъезде, на каком этаже, какое подразделение живет?
Это был бывший полк Лебедя, и он знал отлично, кто и где живет. Надуть его было невозможно. Захарчик не стал отвечать на этот вопрос, так как действительно не знал, где какое живет подразделение.
Сначала они пошли в чайную, которая представляла собой предельно грязное, полутемное помещение, с исчирканным солдатскими сапогами полом, замызганными, грязными столами. Стульев не хватало примерно половины. Ассортимент убогий, наряда нет, вследствие чего посуда грязная. Как шутили солдаты: “многоразового пользования”.
- Почему в таком состоянии чайная?
Четкий ответ:
- Это дело зам по тылу.
- Дело зам по тылу – обеспечить соответствующие материалы, а чье же дело – организовать работу, чтобы сделать одно из немногих помещений в полку, которое посещает каждый солдат, уютным и красивым?
Четкий ответ:
- Это дело командира полка.
- А какая же ваша роль?
Молчание.
Потом они пошли в парк. В парке Лебедь предложил Захарчику рассказать и показать пальцем, в каком боксе и какого подразделения стоит техника. Высокомерное молчание верблюда. В глазах читалось:
- Вопрос не по чину и вообще – это дело зама по вооружению.
- Понятно, товарищ майор. Последний вопрос на выдержку – ведите меня в аккумуляторную, там, на месте, поясните: получают ли аккумуляторщики молоко и как они обеспечены спецодеждой. Я готов смиренно следовать за вами.
Захарчик повернулся и уверенно зашагал в угол парка, в сторону диаметрально противоположную аккумуляторной. До того уверенно зашагал, что у Лебедя в душе шевельнулось сомнение: не перенес ли командир полка аккумуляторную в другое место?
Но по мере того, как они шли, сомнения Лебедя рассеялись. В этом углу парка стояли навесы со сваренными из арматуры воротами, где под крышей практически на свежем воздухе хранилась техника роты материального обеспечения. Аккумуляторной там не было, и быть не могло. Но Лебедь молча шагал за Захарчиком, прикидывая, как же он будет выворачиваться из этого положения. Захарчик остановился, внимательно исследовал взором навесы. Лебедь ехидно сказал:
- Товарищ майор, я вас просил провести меня в аккумуляторную.
Бесстрастный ответ:
- Они были здесь!
Командир полка не выдержал и захохотал.
Однако в последующем был звонок командующего генерал-полковника Калинина с мягкой рекомендацией: обращаться с замполитом поосторожней. На что Лебедь доложил, что единоначалие в армии никто не отменял, и он такой же заместитель командира полка,

137

как и все остальные. Причем заместитель пустой и злобный, и его работа, вернее, отсутствие таковой, приносит несравнимо больше вреда, чем пользы. Если бы Лебедь взыскал с любого другого заместителя командира полка, то этого бы никто не заметил. Командующий от дискуссии на данную тему уклонился.
Потом был визит члена военного совета генерал-лейтенанта Смирнова, когда образцово-показательно отстаивалась честь мундира, корпоративные интересы были возведены в абсолют, и работа по схеме: отыскание виноватых, наказание виноватых – поощрение не участвовавших. Было уволено два прапорщика, все кругом получили взыскания, кроме, конечно, Захарчика, потому как он, в силу своей должности, обязан быть правым, его ведь партия к делу приставила. Он с ней вроде, как на ты? Ну, а все остальные: командиры, зампотехи, “пэвэошники”, тыловики – это быдло, удел которых быть виноватыми всегда!
Но потом в офицерском корпусе возродилось нормальное самолюбие и гордость русского офицера, который никогда быдлом не был и не будет, а если его таковым и пытаются делать, то это временно, на непродолжительный срок, пока он не разобрался, кто есть кто! В конечном итоге оказался майор Захарчик замполитом артиллерийского полка в Шамхоре, в славной Кировабадской 104-ой “Дикой” воздушно-десантной дивизии. Ребята там простые, откровенные. Сущность замполита они схватили быстро. Пару раз намяли ему бока, после чего его отправили в адъюнктуру на педагогический факультет. Кто умеет играть – тот играет, а кто не умеет – идет учить, как играть!
Шел 1988-ой год. Год, когда поливание армии грязью отложилось у всех в сознании, как добрая традиция, когда не лаял на армию только ленивый, и вдвойне, втройне было приятно доказать, что она есть армия, для которой нет задач не выполнимых.
Хорошее это было время. Хорошее в смысле надежд. В офицерском корпусе жила ни на чем не основанная вера в то, что вся эта грязь и муть схлынут, а здравый смысл возьмет верх. Держава оценит по достоинству свои Вооруженные Силы, и придет массовое осознание того, что ей, Державе, без Вооруженных Сил не быть! Так уже устроен мир: слабых и беззубых клюют все. Даже те, у кого в другое время и мысль такая не шевельнулась бы! Веру с надеждой убили позже. Убили, предварительно тщательно вытерев о них ноги, принеся в армейскую среду никогда в широких масштабах не свойственный ей цинизм, коррупцию, предпринимательство. Вся эта гниль, вся эта коррозия гложет, разъедает. Тем не менее, можно настаивать, что Вооруженные Силы – одна из самых стойких институтов государства. Они сохранили в себе колоссальные запасы жизнестойкости, способности к самоочищению. Этот жар, сильный жар, который таится под слоем искусственно набросанного пепла, способен встрепенуться, способен встряхнуть государство, он способен все поставить на свои места. Никому не дано очернить, оплевать ту глубоко патриотическую сущность, которую изначально несут в своих генах Вооруженные Силы, ибо всегда, во все времена, лучшие, умнейшие, талантливейшие люди страны в переходные моменты вставали в армейский строй, и жила Держава и будет жить!



138


II

В трудах, хлопотах, учениях пролетело лето, наступила осень, а с ней и подготовка к параду. Теперь уже на параде, как командир дивизии, Лебедь представлял Костромской пеший, Рязанский механизированный и часть артиллерийского полка. Технически подготовка парада от предыдущих ничем существенно не отличалась. В моральном плане обстановка значительно усложнилась, особенно при проведении тренировок вне парадной площадки. По стране прошлась “демократическая рябь”, целенаправленно продолжали литься потоки грязи на армию, в чем преуспели журналы “Огонек” и “Юность”, ну, а крайними и виновными оказались, как всегда, солдаты и офицеры низшего звена. При  следовании по московским улицам в колонне на технике нередко можно было нарваться на оскорбления, иногда в машины летели огрызки яблок, яйца, попадали камни.


III

Пострадать, к счастью, никто не пострадал, но морально это было тяжело. Солдат, офицер – человек казенный, государственный и не ему решать, чем ему заниматься: приказано готовиться к параду – армия готовится. Дадут приказ – отставить, и уйдет армия в пункты постоянной дислокации. На то она и армия.
Парад прошел, как всегда. Оценен был отлично. Войска, техника убыли в части. Тыловая группа задержалась со сдачей имущества и прибыла в пункты постоянной дислокации 20-го ноября. И вот тут привычный ритм работы впервые серьезно был нарушен.


IV

21-го ноября 1988-го года дивизия была поднята по тревоге. Совершила марш на аэродромы, и вся в полном составе, приземлилась в Баку. После Сумгаита это был второй, значительно более мощный всплеск народных волнений. Объяснялись эти волнения очень просто и логично. Михаил Сергеевич куда-то отлучился ненадолго, а нехорошие Визиров и Демиргян, воспользовавшись его отсутствием, в очередной раз сцепились. Впоследствии выяснилось, что отсутствие в момент назревания разрешения конфликтных ситуаций – это стиль Горбачева, но тогда это было еще неясно. Задачу дивизии поставили очень смутную. Если отбросить всю словесную шелуху и оставить суть, то в несколько вольном изложении устный приказ звучал примерно так: “Летите, голуби – летите, там беспорядки, кого бьют – не ясно, но на месте разберетесь и вмешаетесь, кулаки у вас большие. Но не стрелять – Боже вас от этого упаси. Уговаривать, убеждать – это можно!” Неясно, правда, кого уговаривать и в чем убеждать. К тем временам относится рождение известной формулы: “Воздушно-десантные войска плюс Военно-транспортная авиация

139

равняется Советская власть в Закавказье”.
Лебедь первый раз в 1988-ом году стартовал на Баку отдельно от дивизии с аэродрома Чкаловский вместе с первым заместителем командующего ВДВ генерал-лейтенантом В.Н. Костылевым и оперативной группой штаба КДВ. Им было вменено в обязанность разобраться в обстановке до прибытия дивизии и определить полкам конкретную задачу.
Взлетали они с запорошенного первым снегом, продуваемого колючим ветром московского аэродрома, а приземлились в теплую, по нашим меркам, даже жаркую, бакинскую осень.
На аэродроме и вокруг него было все спокойно. Встретившие их офицеры штаба Ставки Южного направления доложили, что на центральной площади города – площади имени Ленина, третий день идет многотысячный митинг. Тема та же – Карабах. В городе обстановка относительно спокойная. Имеют место локальные стычки между армянами и азербайджанцами.
Руководство поехало в Ставку. По дороге стало очевидным, что город живет в целом нормальной жизнью. Магазины работают, транспорт ходит. Большинство людей нормально обеспечены, в меру веселы. Встретилось несколько немногочисленных групп юношей в возрасте 17-18 лет, которые размахивали флагами с полумесяцем на длинных шестах и громко вопили: “Ка-ра-бах! Ка-ра-бах!..”
Оперативная группа Главного штаба Сухопутных войск находилась уже не месте. Скоординировали действия. Лебедь получил задачу: взять любой полк, какой первый примчит и высадится, и выдвинуться к площади Ленина с западного направления по проспекту Нефтяников, найти на площади командный пункт внутренних войск и организовать взаимодействие со старшим начальником МВД. Ни фамилии, ни звания этого начальника, ни точного места командного пункта Лебедю доведено не было. Но это еще не самая главная беда. Лебедь выдвинулся на аэродром  “Насосная” (30 километров от Баку), там приземлились первые самолеты с 51-ым Тульским парашютно-десантным полком. Прозу жизни опустим. Во главе полка часов около десяти 24-го ноября, находясь во главе колонны в УАЗике, Лебедь выдвинулся на подступы к площади Ленина. Почему на подступы? Потому что по мере приближения к площади количество людей все увеличивалось и увеличивалось, а скорость движения колонны все уменьшалась и уменьшалась. А метрах в четырехстах от площади колонна стала вообще. Проспект был занят людьми “от дома до дома”.
Что Лебедь должен был делать на площади – особенно, что должен был делать парашютно-десантный полк на БМД-1 с полным боекомплектом, в массе своей с хорошо, а местами отлично подготовленными солдатами и сержантами, но подготовленными для войны с военным противником, Лебедь не представлял. Он вышел из машины, и Лебедя мгновенно обступили люди. На лицах их не было вражды. Была тревога: “Зачем вы сюда пришли?” Лебедь им прямо так и сказал: “А черт его знает!” Все с жаром бросились уверять, что это не так. Что митинг организованный, политический. Людей много, но за порядком следят представители соответствующих формирований народного фронта. Фактов насилия нет, и, дай Бог, не будет. В общем, они ничего! Лебедь им сказал, что раз они ничего, то и он – тоже ничего. И колонна будет стоять, где стоит, а он, если они не

140

возражают, прогуляется по площади. Возражений не последовало. Взял с собой
командира полка подполковника В.М. Орлова, двух автоматчиков и пошел. Когда подошел к площади, Лебедю стало ясно, почему на проспекте Нефтяников образовалась эта громадная людская пробка. Вход непосредственно на площадь закрывали “бэтээры” дивизии внутренних войск имени Дзержинского. Перед “бэтээрами” находилось большое количество солдат в каких-то бронежилетах с автоматами в положении “за спину”, со щитами и дубинками. Толпа бушевала, требуя пропустить ее на площадь. Солдаты, по изнуренному виду которых было видно, что стоят они как минимум пару суток, лениво отвечали, что команды на это нет, будет – пропустят. Лебедь старшему по “ баррикаде” коротко объяснил, кто он такой, зачем и куда идет. Здоровенная фигура отодвинулась на полметра в сторону, освободив узкую щель между “бэтээрами”, и Лебедь протиснулся на площадь. С первого взгляда стало ясно, что площадь велика: метров 800-900 в длину и до двухсот в ширину. Примыкает она к зданию Дома Советов и раньше использовалась для проведения различных торжеств. Все это громадное пространство, скверики, примыкающие к нему со стороны набережной, были заполнены народом, где – гуще, где – реже. Сколько там было человек – кто знает. Лебедь думал, что тысяч 350-400, не меньше. Какой был смысл в баррикадах, закрывающих подступы к площади, тоже неясно. Солдаты внутренних войск находились практически в окружении. С фронта – толпа, с тыла – тоже толпа. У Лебедя сложилось впечатление, что основное назначение баррикад – вызвать сильное раздражение у людей.


V

В поисках командного пункта Лебедь обошел всю площадь. Странное это было зрелище. Кто-то недобро косится, кто-то сквозь зубы матерится. Большинство смотрят удивленно. Лебедь, при росте 185 сантиметров, был в группе самый маленький и самый худенький. Вадим Орлов был 190 сантиметров роста и весил 105 килограммов, а солдаты подобрались ему под стать: некоторые люди пытались их останавливать и с жаром доказывать, какие скверные люди армяне. Юноша интеллигентного вида развернул плакат, на котором красовалась надпись: “Ты – раб, ты – вор, ты – армянин”. Подпись под цитатой была: А.С. Пушкин. Юноша громко восхвалял великого русского поэта, написавшего эти слова. В кустиках под деревьями раскинулась масса палаток. На деревьях огромное количество лозунгов на русском, азербайджанском и, черт знает, еще на каком языках. Здесь же массово резали баранов, жарили шашлыки, варили суп под названием то ли шулюм, то ли шурпа, Лебедь точно не помнит. Внутренности, шкуры, вонь. По кустикам народ, за неимением другого места, справляет естественные надобности. На ступеньках Дома Советов толпа человек в 400, переделав фамилию первого секретаря ЦК КПА Везирова, на армянский лад, скандировала: “Ви-зи-ров! Вы-хо-ди! Ви-зи-ров! Вы-хо-ди!” Здесь же Лебедь разобрался, почему это происходит. Толпа, оказывается, третий день домогалась, чтобы товарищ Везиров явил свой светлый лик народу, а он, по каким-то там своим причинам, не являл. Толпа изощрялась в поисках

141

средств для вызова вождя. В разных местах, в разных направлениях на площади стояли редкие цепочки заморенных солдат внутренних войск. Их никто не трогал, они никого не
трогали. Наоборот, отношения были самые дружеские. Граждане угощали солдат сигаретами, фруктами. Здесь же, несколько в стороне, Лебедь отыскал вожделенный командный пункт, который представлял собой обычный с виду автобус ЛАЗ, внутри которого действительно был командный пункт. На командном пункте Лебедь встретил генерал-майора Сафонова, представителя внутренних войск. Когда Лебедь ему представился (а Лебедь был на тот период полковником), он его радостно приветствовал.
- Ва! Еще один дурак, кроме меня, объявился! Можешь больше по площади не шастать. Я тебе точно говорю: никаких партийных и государственных руководителей ты не найдешь. Я здесь Бог, царь и воинский начальник! И притом не знаю, за каким чертом я сюда попал, что мне здесь делать и до какого времени находиться.
- С кем у вас есть связь? – спросил Лебедь.
- Вниз со всеми.
- А вверх?
- А вверх... – генерал развел руками.
- Сколько вы здесь находитесь? – уточнил Лебедь.
- Двое суток.
- Какая у вас задача?
- Известная. Поддерживать общественный порядок. Не допустить кровопролития. Только его, общественный порядок, никто не нарушает. Сам видишь.
- Так зачем меня к вам послали, и какие действия я с вами должен координировать?
- А черт его знает? Садись, выпей чайку.
Чаю Лебедю от такого муторного разворота не хотелось, он вежливо откланялся и пошел через площадь назад, к колонне. При всей неясности и двусмысленности полученной задачи одно ограничение было доведено: “В радиосвязь не входить”. Посему Лебедь, как истинный военачальник, прогулялся до ближайшей будки-автомата. Бросил две копейки, набрал номер, который был ему дан (записан на клочке бумаги) и по которому велено было звонить в случае крайнего обострения обстановки или ее неясности. Нервно высокий голос отозвался:
- Слушаю!
Лебедь представился:
- Полковник Лебедь, командир воздушно-десантной дивизии. С кем имею честь?
- Генерал-майор... – и неразборчиво прозвучала фамилия.
Лебедь вкратце доложил обстановку: с парашютно-десантным полком нахожусь на подступах к площади Ленина. Голова колонны 400 метров западнее площади. В контакт с представителем МВД вошел, координировать действия не представляется возможным. Он задачу не знает. Прошу уточнить задачу!
В ответ неожиданно истерически:
- Немедленно атакуйте! Ворвитесь на площадь! Оцепите Дом Советов!
Честно говоря, Лебедь слегка опешил. Он только что обошел всю площадь. Она была полна разными, всякими, но живыми людьми, которые в подавляющей массе своей вели себя пристойно. Солдат Лебедя, сидевших на броне, вовсю угощали фруктами.

142

Произошел, правда, мелкий инцидент: выскочивший из толпы шизофреник ударом кулака разбил губу прапорщику, но толпа сама же стукнула шизофреника по голове и сама
унесла, принеся самые искренние извинения.
Прапорщик, который был в два раза больше шизофреника и раз в десять сильнее, сначала онемел от такой дерзости, а потом, осознав комедийность ситуации, громко расхохотался, за ним рассмеялись солдаты, а потом и люди. Это разрядило обстановку. Какая же на таком фоне может быть, к чертовой матери, атака?..


VI

Лебедь попытался объяснить ситуацию его визави. Ничего из этого не вышло. Он зашелся в истерическом визге:
- Полковник! Повторяю! Немедленно атакуйте!
Лебедь на тот период был еще молодой полковник и командир дивизии тоже молодой. Он считал себя человеком вежливым, по крайней мере, настолько вежливым, чтобы не посылать незнакомых генералов на три известные буквы. Но тут его заело. Этот истерический осел, распоряжающийся неизвестно от чьего имени, достал Лебедя. Выполни Лебедь бездушно его команду – мог бы спровоцировать колоссальное кровопролитие, ибо атаковать в той ситуации, поскольку толпа стояла стеной, можно было только одним способом: всех под броню, автоматы в бойницы, пулеметы к бою и идти по трупам... Если такое количество людей собралось в одном месте, значит, у них на то была о-о-очень веская причина. И это были мирные люди. Лебедь очень коротко, и, как ему показалось, емко высказал все, что он думал об умственных способностях того генерала, и... положил трубку.
Все это осталось без каких-либо последствий. Никогда больше Лебедь не видел и не слышал этого генерала. Но его голос долго звучал в ушах Лебедя – голос не дауна-фанатика, голос морального урода, способного бросить на непонятно какой алтарь и непонятно во имя чего сотни, если не тысячи, человеческих жизней. И чьими руками это делать? Руками армии, первейший священный долг которой  состоит в защите своего народа от внешнего врага? А кто он, этот свой народ по национальности – какое это имеет значение?
Лебедь вернулся к колонне. Там уже находился генерал-лейтенант Костылев – человек многомудрый, многоопытный. Он сразу нашел нормальный выход из положения, заставил всех заниматься привычным делом – обслуживать технику, приводить в порядок обмундирование, оружие. Организовал дополнительное патрулирование. Лебедь доложил ему содержание разговора:
- Как фамилия этого дурака?
- Не разобрал!
- Не врешь?
- Нет, точно не разобрал.
- Чего ты ему сказал?
- Дал ему уклончивый ответ – послал его подальше.
143

- Молодец! Никаких атак не предпринимать! Слышишь, Саня, никаких атак! Ждать меня, я скоро вернусь.
Генерал Костылев уехал. Прошел час, прошло два. Количество людей вокруг колонны все возрастало. Люди совали солдатам фрукты, овощи, пытались вручить деньги и всеми другими  способами демонстрировали свое дружелюбие. От денег солдаты отказывались, фрукты со словами благодарности принимали. Все заверяли, что никакой стрельбы не будет, нет для этого оснований. Вокруг Лебедя функционировал постоянно действующий дискуссионный клуб. Ему с жаром пытались доказать, какие скверные люди армяне. Приводились многочисленные исторические примеры того, как они нагло захватили исконные азербайджанские земли – Карабах. Рассказывались разные случаи, призванные подчеркнуть коварство, подлость, непорядочность армян. В ответ Лебедь пытался им доказать, что не знает ни одной нации, состоящей из сплошных подлецов, что нельзя рассматривать в качестве врагов всех армян без исключения. Что каждой нации дано право иметь своих гениев и злодеев, умниц и дураков, трезвенников и пьяниц. На Лебедя смотрели снисходительно. Постоянно дуплетом задавали один вопрос со следующей констатацией факта:
- Вы в Азербайджане раньше бывали?
- Ну, тогда вы не знаете просто, что за люди армяне. Поживете – узнаете.
И новый поток случаев, фактов, параллелей обрушивался на него.
Наконец прибыл злой и взъерошенный генерал Костылев.
- Разворачивай колонну, отводи на территорию дорожной бригады. Черт знает, что такое!
Валентин Николаевич в целом был человек душевный, много на своем веку повидавший, разговаривать с ним Лебедю, по крайней мере, было легко, но здесь он был настолько зол, что Лебедь благодушно не стал спрашивать, где он был и с кем он разговаривал.
Они весьма любезно раскланялись с толпой, пожелали друг другу успехов, доброго здоровья и долгих лет жизни. Колонна аккуратно развернулась и ушла в городок.
Сразу по прибытию в бригаду Лебедь был вызван на совещание к коменданту особого района города Баку генерал-полковника Тягунову. Было Тягунову на тот период 68 лет, война за плечами, и не она одна. Высокий, очень худой, похожий на Дон Кихота, Лебедь бы даже сказал на классического Дон Кихота: длинная, нескладна фигура, с высоким голосом, в котором уже примешивалось старческое дребезжание. Он был мудр, дальновиден и добр. Совещание он начал с того, что со всеми детально познакомился. Зачитал приказ о назначении его комендантом особого района, о назначении ряда других генералов и офицеров комендантами отдельных районов Баку (согласно этому приказу Лебедь стал комендантом Насиминского района с население в 240 тысяч человек). Предложил приступить к исполнению служебных обязанностей. В заключение  генерал Тягунов сказал примерно следующее: “Товарищи генералы и офицеры! Мы с вами приступили к делу совершенно новому. Правовой базы под ним нет. Именно поэтому я не могу предложить вам написанных прав, написанных обязанностей. Поэтому прошу вас действовать вдумчиво, неторопливо, взвешивать каждый шаг. Прошу вас помнить о том, что мы на своей земле. Это наши люди. Возникла между ними конфликтная ситуация –

144

они разберутся. Наша задача – не допустить кровопролития. Нужно ввести ситуацию в русло политических переговоров, не армейское это дело – поганить знамена свои и честь
войной против своего народа. Помните об этом. С Богом!”
Когда все вышли, он оставил Лебедя:
- Лебедь, у тебя, наверное, самый сложный участок. В нем два района компактного проживания армян: Арменикенд и Армянский хутор. Идут постоянные провокации, стычки и схватки. Кроме того, Насиминский район непосредственно примыкает к району 26 Бакинских комиссаров, а там, ты знаешь, площадь Ленина. Ты, сынок, постарайся сделать так, чтобы люди жили. У них это временно, у них это пройдет. Они потом, когда опамятуются, тебе спасибо скажут. Помрачнение умов это. Пройдет это, не может не пройти.
Никогда Лебедь не встречался ранее с генералом Тягуновым, но говорил он так, как будто давно его знал, и в голосе его была страстная вера в свою правоту. Лебедь поехал осваивать территорию. Густонаселенный район города, 27 предприятий. Два компактных района проживания армян, разливанное море социальных проблем.


VII

Комендатуру по согласованию с первым секретарем Насиминского райкома партии А.Ф. Джалиловым, определили на 4-ом этаже здания райкома.
Лебедь в Арменикенд и в Армянский хутор втянул по парашютно-десантному батальону, организовал службу, определил места комендантских постов, создал тройной резерв. В первом эшелоне, условно говоря, 10 оперативных групп по 8-10 человек на
ГАЗ-66, во втором – незадействованный полк. Определил зоны ответственности полком. Провел еще массу мероприятий, но очень быстро выяснилось, что гладко было на бумаге, но забыли про овраги, а по ним ходить.
Оказалось, что советский народ не приучен к особым положениям и комендантскому часу и плевать хотел на комендантские посты, у которых, кроме автоматов и кулаков, ничего за душой не было. На них демонстративно никто не реагировал. Нарушение требований комендантского часа носило массовый характер. На третий день произошел инцидент, который вынудил принимать радикальные меры. Комендантский патруль попытался остановить “Жигули”, в которых (как позже выяснилось) находились строго в соответствии с основными положениями и принципами интернационализма, две пары друзей -  азербайджанец и азербайджанка, армянин и армянка. За рулем был азербайджанец. Солдат поднял автомат, пытаясь остановить машину. Подвыпивший водитель направил машину на солдата. Солдат был хорошо подготовлен и “рыбкой” улетел в сторону. Вторым, на удалении 10-12 метров, оказался лейтенант и начальник патруля. Лейтенант – офицер, был очень добросовестный и старательный. Окончил гражданский институт связи и приложил массу усилий, чтобы попасть в ВДВ. Машина мчалась на него. Лейтенант молниеносно увернулся, передернул затворную раму и дал вслед удаляющейся машине очередь из семи патронов.

145

“Жигуленок” вильнул и врезался в столб. Скрежет искореженного металла, и машина заглохла. Из салона солдаты извлекли пассажиров в изрядном подпитии, страшно
перепуганных, но живых и здоровых. Это удивительно, так как “Жигули” – машина небольшая, полный салон людей, четыре пули из семи попали в цель, две навылет! Наличие шести дырок в машине и отсутствие даже малейшей царапины на ее пассажирах можно было объяснить только одним – везет дуракам и пьяницам. Лейтенант тут же словил кличку “снайпер”. С этой кличкой и по сей день ходит.


VIII

Пришлось обложить данью руководителей предприятий. За их счет, из их материалов в рекордно короткие сроки была сварена масса шлагбаумов, знаков: “Стой! Комендантский пост”, “Стой! Стреляю!”. Изготовлены приспособления для насильственной остановки автотранспорта – доски с гвоздями. Пришлось и существенно пересмотреть и систему комендантских постов, задействовать один из кинотеатров района для содержания нарушителей комендантского часа. Кстати, заявление дурацкое. Солдаты задерживали нарушителей, доставляли в кинотеатр, сдавали охраняющим его местным милиционерам, а те вовсю резвились. Кто мог откупиться, оставлял кинотеатр в течение часа. До утра там задерживались только бомжи, недальновидные балбесы, у которых по каким-то причинам в карманах оказывалось пусто. Декабрь в Баку – это не декабрь в Подмосковье. Но когда ветер дует с моря, двадцатиградусные подмосковные морозы вспоминаются со слезой умиления. Пришлось изыскивать помещение, а где их не было, ставить вагончики для несущих службу солдат. Вагончики оборудовали топчанами, печами, освещением.
Потом выяснилось, что в армянском районе систематически не доставляются хлеб и другие продукты питания. Пришлось организовывать при комендатуре продуктовую “комиссию”. Начался медицинский “Сокол” из ура-патриотов, который почему-то вопреки мнению всех медиков мира, решил выписывать рецепты не на латыни, а на азербайджанском языке. “Сокол” был из числа руководящих, поэтому все аптеки района наполнились рецептами на азербайджанском языке с грамматическими ошибками. Фармацевты, большинство из которых были не азербайджанцы, заметались. Пришлось для погашения вселения этой дури создать при комендатуре “медицинскую” комиссию.
  Вывернулась наружу проблема в виде самовольных застроек. Добрая четверть района была застроена добротными домами, так называемым “самостроем.” Это означало, что люди посредством дачи взяток через знакомых, родственников добивались молчаливого благословения на строительство властей предержащих, строились, но, ни документов на отвод земли, ни решения архитектурного управления на руках не имели. Дома фактически были, а юридически они висели в воздухе. Многочисленные владельцы решили воспользоваться смутной ситуацией и положительно решить проблему. Было и еще одно обстоятельство: многочисленные на тот период армянские семьи пытались продавать дома и квартиры, менять их, сдавать на долговременной основе. Никто им в этом не содействовал и не способствовал, везде они нарывались на ответ, который в
146

переводе на русский звучит примерно так: “Оставляйте все, собирайте чемоданы и проваливайте, сволочи, пока целы!”.
На комендатуру обрушился шквал звонков и просителей. Пришлось создавать эвакуационную комиссию. Обеспечивать вооруженным сопровождением уезжающих в сторону Дербента людей. Пытались считать эти машины, досчитались до тысячи – сбились!.. Самая большая колонна из тех, что сопровождали, насчитывала до 500 единиц.
Случались и аварийные ситуации. Канализация течет при всех властях. Она есть, она течет, иногда прорывается. Ей при этом глубоко безразлично, какая на улице политическая погода. Образовалась соответствующая зловонная лужа на площади, перед райисполкомом. Лужа росла, размеры ее угрожающе увеличивались. Через площадь ходили машины, которые наматывали на колеса и развозили по ближайшим улицам всю эту прелесть. В воздухе начинало попахивать гепатитом, дизентерией, другими не менее милыми инфекционными заболеваниями. Райисполкомовские работники во главе с председателем разводили руками: “Слесаря бастуют!”. Лебедю надоело это, и он отдал приказ: “Адреса!.. Опергруппы, вперед!”
По указанным адресам опергруппы отловили и привезли трех насмерть перепуганных слесарей. Здесь надо сказать, что, с одной стороны, на миру и смерть красна, с другой – гуртом и батька бить легче, но когда государственная машина вытаскивает из общей толпы индивидуума за его конкретное ухо, немногие сохраняют мужество.
Слесаря тряслись, как осиновые листочки на ветру. На основании действующего положения Лебедь арестовал их в административном порядке на 30 суток и уже как арестованных, под конвоем, отправил ликвидировать безобразие. Перепуганные мужики-азербайджанцы менее чем за два часа устранили все недостатки, вызванные пожарные машины смыли лужи с площади и примыкающих улиц. Уборочные машины подмели и выскребли все и вся, и очищенная жизнь потекла дальше.
На третий день было установлено, что многие предприятия работают вполовину своих возможностей, а то и менее, по той причине, что на подступах к ним рабочих встречают здоровенные мордовороты и вполне конкретно обещают отвернуть голову тем, кто будет продолжать работать. Пришлось организовывать патрулирование, дополнительную охрану предприятий.
В общем, клубок забот с каждым днем рос, рос и рос. Все это невозможно описать детально. С каждым днем все более поражала позиция местных правоохранительных органов. Местная милиция в отношении армянского населения в самом лучшем случае занимала нейтральную позицию. В большинстве случаев армянин, попавший в руки милиции (неважно, в качестве кого: ответчика или истца), будь он тысячу раз прав, подвергался оскорблениям, унижениям, избиениям.  Ни о какой справедливости, презумпции невиновности и речи идти не могло. В отношении соотечественников, людей других национальностей, но не армии, однозначно просматривалось одно стремление – обобрать как липку. Вызванный Лебедем начальник районного отдела КГБ прибыл к Лебедю в полной униформе Шерлока Холмса: черное длиннополое кожаное пальто, черная кепка – “аэродром”, широкий черный шарф, закрывающий нижнюю часть лица до носа. Промежуток между кепкой и шарфом занимали черные очки – не хватало трубки. Не

147

снимая ни одного из атрибутов униформы, в течение часа с многозначительным видом он
выслушал все, что Лебедь ему говорил. В конце хрипло каркнул: “Все будет, шеф!..” и...
исчез. Больше Лебедь его не видел, докладывали, что в какой-то командировке. Ничего, естественно, им не было сделано. В воздухе витали насилие - дикое, первозданное, звериное. Никто никому не верил. Ни друг другу, ни начальству, ни партийным, ни советским властям. Митинг на площади все продолжался. Визиров все не выходил и слово народу не молвил. Недоумение и удивление по этому поводу смешались презрением и ненавистью. Количество людей на площади волнообразно прибывало и убывало. Здесь же резали баранов, здесь же жарили шашлыки, здесь же валялись внутренности, концентрация смрада все возрастала, специалисты санэпидемстанций представили выкладку, согласно которой 100 тысяч человек способны разово на-гора выдать 30 тонн мочи. Все эти толпы оседали под окружающими площадь кустиками и деревьями. Кустики и деревья сохли. Напряжение нарастало. В значительной мере все прибывающими  беженцами из Армении. Оборванные, зачастую избитые, как правило, без гроша за душой и без корки хлеба, истеричные, рыдающие, скрежещущие зубами – это были страшные, одновременно вдвойне несчастные люди. Страшные нетерпимостью, доведенные до крайней точки злобы, с горящей в глазах жаждой мести, неспособные уже слушать и воспринимать  что-либо позитивное. Несчастны вдвойне, потому что вынуждены спасать свою жизнь, жизнь своих детей, бежавшие от средневекового насилия и жестокости, они в одночасье лишились всего, что составляет сущность жизни человеческой: крыши над головой, скота, мебели, одежды, денег. Позади было так много всего, что в обыденности своей не замечалось и не ценилось, а мгновенное лишение всего этого, ощущение пустоты, безысходности и бесперспективности грядущего – провело в душах людей страшную борозду. Вторая половина несчастья состояла в том, что, как выяснилось, и “исторической Родине” они были даром не нужны. Жившие веками на  территории Армении, во многом утратившие язык, обычаи, нравы, они сразу же были наделены презрительной кличкой “евраз” – славянский азербайджанец и превратились в касту неприкасаемых. К ним относились преимущественно презрительно, в лучшем случае с брезгливым страданием. Власти ограничивались выдачей 50 рублей на душу беженца. На том участие и заканчивалось.
Когда кошку загоняют в угол, она становится тигром. Если государство не принимает меры и ставит своих граждан на грань физического выживания или умирания, отчаяния и нищеты, граждане начинают принимать меры сами. Пошли самопроизвольные захваты армянских квартир и домов. Если семья и проживала на месте, ей ставился ультиматум с самыми жесткими сроками: “Убраться через два часа, в лучшем случае через сутки”. “Нас выгнали из наших домов, с нашей земли – мы выгоним вас!”, “Око за око, зуб за зуб! Убирайтесь!”. К слову, аналогичное отношение существовало в Армении к армянам, бежавшим из Азербайджана.


IX

И опять насилие, насилие, насилие... При очередной вспышке самопроизвольного
148

заселения Лебедь в поисках начальника милиции попал в дворик частного дома и стал
невольным очевидцем следующей картины. Посредине дворика – еще неостывший труп мужчины лет тридцати. Голова развалена мощным ударом, здесь же валялся кусок витой арматуры длиной сантиметров 70 и толщиной 20-22 миллиметра, с остатками крови и волос. В дворике начальник РОВД, полковник милиции, врач, майор, сержант.
Лебедь зашел в момент, когда стоящий к нему спиной полковник диктовал сержанту: “Причина смерти – инфаркт миокарда”. Лебедь взбеленился: “Это вы про кого такое пишите? Про этого?”
- Так точно!
- Какой тут, к чертовой матери, инфаркт миокарда?!.. Вот арматура, его убили, и он моргнуть не успел!
Невозмутимо глядя на Лебедя черными без блеска глазами, полковник заявил:
- Товарищ полковник, вы не понимаете. Его ударили, в результате удара образовался инфаркт, в результате инфаркта он умер. Вот и врач подтверждает.
Врач закивал.
Страшно захотелось взять автомат и одной доброй очередью положить и скотов-милиционеров, и “знающего” эскулапа. Лебедь повернулся и вышел.
Остановимся на двух эпизодах того времени. Они как нельзя лучше характеризуют атмосферу, царившую тогда в городе. Около 21 часа в самом конце ноября, в Армянском хуторе погас свет. Хутор встал на дыбы. Мужчины с топорами, копьями, дробовиками, воющие какими-то нечеловеческими голосами женщины, замершие в истерическом плаче дети. Солдат охраняемого хутор батальона буквально рвали на части. Каждому хотелось, чтобы танк стоял у него во дворе. Танками почему-то называли БМД, объяснять разницу было бесполезно. Главное, говорили они, башня, гусеницы, пушка есть – значит, маленький танк.
Каждый требовал, чтобы в его дворе было минимум два солдата, лучше отделение. Солдат спрашивали:
- Научил ли тебя дяденька взводный стрелять? Сколько у тебя патронов?
Сколько бы ни было патронов, все равно говорили:
- Мало!.. Бери еще...
Напряжение и истерики стремительно нарастали. Лебедь поднял по тревоге весь батальон, оцепил район, привел в готовность номер один все резервы, и пошел к первому секретарю райкома А.Д. Джалилову.
Джалилов мужчина был крупный и видный, с исключительно откормленной физиономией и дивным цветом кожи. В районе он был до определенного момента царь, бог и даже несколько выше, но в сложившейся обстановке как-то потух и съежился. Тем не менее, многолетние привычки и традиции продолжали действовать. Все без исключения посетители, включая второго и третьего секретарей, входили к нему, за три
метра до двери согнув спину в вежливом поклоне примерно на 30 градусов. Неслышно открывая на себя первую дверь, ведущую в кабинет, деликатно постучав костяшкой согнутого пальца во вторую, и выходили тоже задом, принимая нормальное положение в какой-то одной им известной точке, метрах в трех от двери. Когда Лебедь спрашивал его, почему к нему, первому секретарю райкома, входят, как к султану, он пожимал плечами и

149

объяснял, что так уже сложилось исторически.
Лебедю доставляло массу удовольствия входить к нему. Первую дверь он открывал шумно, без стука нажимал пальцем на ручку второй, и открывал ее ногой. Здоровался с порога и проходил без приглашения. Садился к столу. Джалилова это дико злило, это было видно по его лицу, с которого при каждом приходе Лебедя исчезал здоровый румянец, но он ему ничего не говорил. Лебедь, по его понятиям, был не рядовой хан, но за спиной Лебедя была сила!..
Лебедь входил, садился и начинал:
- Афиятдин Джалилович, в Армянском хуторе погас свет!.. Там дикая паника. Давайте меры принимать.
В общем, Лебедь зашел к нему озабоченный одним – поскорее подать электроэнергию, прекратить этот вопиющий кошмар. Лебедь рассматривал его как союзника в этом. Встречен же был Лебедь лучезарным взглядом и ответом, который поразил его до глубины души:
- Александр Иванович! Ну, что вы беспокоитесь, надо же экономить электричество.
На Лебедя мгновенно накатила волна дикой, но почему-то холодной злобы. Лебедь достал пистолет, положил его перед собой. В руках он пистолет удержать не мог, он почему-то жег пальцы.
- Ты летать умеешь? – проговорил Лебедь.
Джалилов начал заикаться: “Кы-кы-как?” – Розы на его щеках увяли.
- А вот так, если сейчас с балкона – вверх или вниз полетишь?
Что-то в природноласковой физиономии и голосе Лебедя было такое, что крылья носа и лоб Джалилова мгновенно покрылись испариной. Сработало, очевидно, все вместе: “ты”, пистолет, голос, выражение лица. В воздухе повисла тяжелая пауза...
- Так вот, если летать не умеешь, бери любые телефоны и звони. Через час свет должен быть. Ни слова по-азербайджански. Первое предупреждение – рукояткой по зубам, второго – не будет.
Как он звонил – это была симфония!.. Исключительно на русском языке в считанные минуты он отдал десятки указаний. Через 42 минуты подача электроэнергии была восстановлена, напряжение спало, люди медленно, но успокоились, разошлись по домам.
При желании везде и во всем можно найти смешную сторону. Здесь смешным было то (насколько Лебедь назавтра разобрался), что имела место рядовая авария на подстанции. И при любых других условиях обстановки она была бы спокойно и без суеты исправлена, побурчали бы немного и тут же забыли. Но насилие, зримо и ощутимо висящее в воздухе, сыграло свою роль.
И второй эпизод, который произошел в это же время. Доложили, что прибыли мужчины и женщины, очень хотят видеть коменданта по срочному делу.
- Ну, давай их сюда, - приказал Лебедь.
Вошел среднего роста мужчина, со следами побоев на лице и перевязанной правой рукой, сопровождаемый горько плачущей женщиной.
- Садитесь, - сказал Лебедь. – Фамилия?
Пришедший назвал.

150

- Вы же вроде не армянин?
- Да, я осетин.
- Так в чем же дело? Осетин вроде, по моим данным, не трогают?


X

А суть дела состояла в том, что после почти 29-летнего стояния в очереди этому человеку выделили квартиру. Состав семьи: сам, жена, двое детей-погодков – трех и полутора лет и парализованная мать. До этого он проживал в маленьком финском домике на двоих с соседом, а в квартире, которую ему выделили и потребовали немедленно заселиться, не было ни электроэнергии, ни тепла, ни газа. Он пошел в домоуправление возмущаться: как же ему с маленькими детьми и парализованной матерью въезжать  в такую квартиру? По планам начальнику ЖЭУ в половине дома осетина предполагалось разместить то ли какой-то склад, то ли контору, потому начальник был крут: сутки времени и никаких разговоров!
Осетин воспротивился и не съехал. Подрыва единоначалия начальник ЖЭУ не потерпел и для восстановления законности и правопорядка прибыл к домику осетина во главе войска, состоящего из живой силы – семи слесарей и боевой техники – крановой установки с металлическим шаром на тросу, весом примерно полтонны. Осетин, будучи мужчиной гордой кавказской крови, забаррикадировался в своем жалком жилище вместе с женой, детьми и бабкой.
- Осетин, выходи! – раздались угрожающие крики.
В ответ гордое молчание человека, готового умереть, но не сдаться.
Начальник ЖЭУ открыл боевые действия. Слесаря разломали забор, побили стекла, обрезали электроэнергию, отключили газ. Но действия это не возымело. Тогда подключили тяжелую артиллерию. С криками “Осетин, выходи!” пустили в дело установку с пятнадцатикилограммовой металлическою бабою и нанесли ее удар по крыше дома. После третьего удара тяжелой артиллерией по дому, сильно пораненный осколками стекла осетин, осознал бесполезность сопротивления и сдался вместе с семейством на милость победителей. Но торжествующие победители милосердия не проявили: для порядка навешали ему по фонарю под каждый глаз и разбили нос. В отношении перепуганной семьи ограничились только словесными выпадами. Старательно перебили всю черепицу на крыше и под гром фанфар удалились.
- Живи теперь, скотина, если сможешь! Знай, кто тут начальник!
Финский домик такая конструкция, что когда бьешь по несущей балке и один конец идет вниз, второй, естественно, идет вверх. Посему, громя “преступного” осетина, попутно молодчики из ЖЭУ разгромили и ни в чем не повинного соседа.
Одна опергруппа отправилась за председателем исполкома и замом по строительству, вторую Лебедь послал за начальником ЖЭУ. Джалилов, кем-то оповещенный, явился сам. Охал, ахал, негодовал, обещал разобраться. Первым доставили начальника ЖЭУ. Вид у него был скверный. Дело в том, что Лебедь уже имел

151

сомнительное удовольствие с ним познакомиться при обстоятельствах весьма пикантных. К Лебедю на прием пришел человек, который сам серьезным образом убеждал Лебедя
заставить начальника ЖЭУ взять взятку 75 рублей за оформление документов по обмену квартиры. Человек по-русски говорил плохо, от природы обладал повышенным темпераментом, и плюс еще был взвинчен: “Понимаэш, товарыш командыр, я ему говорю только два листочка, двадцать пят рублэй даю. Он мне говорыт: “У менэ чертожные мэнше ста не бэрот”. Я ему говорю – два листочка, двэ мынуты – двадцат пят рублэй. Он мне говорыт: “Пошел вон!” Товарыш командыр, пуст он возмет двадцат пят рублэй и оформыт докумэнты”.
Тогда начальник ЖЭУ был доставлен вместе с секретаршей, печатью и бланками. Начальника усадили за стол, перед секретаршей поставили машинку, а Лебедь с начальником штаба дивизии полковником Н.Н. Никифоровым демонстративно громко и шумно поспорили. Лебедь утверждал, это на оформление документов с постановкой печати хватит двух минут, а Николай Николаевич был уверен, что никак не менее двух с половиной. Ударили по рукам. Время прошло. Начальник ЖЭУ был по-своему хорошо воспитанным человеком в специфическом, естественно, смысле. По выражению его лица Лебедь понял, что его выигрыш – дело его чести. И Лебедь выиграл с результатом одна минута пятьдесят три секунды, после чего Лебедь его слегка пожурил, и они расстались.
Теперь с интервалом три или четыре дня от второй встречи с Лебедем, естественно, ничего хорошего он ждать не мог.
Вслед за начальником ЖЭУ подвезли первого заместителя председателя исполкома и зама по строительству. Председатель мудро затерялся где-то между домом и райисполкомом. Джалилов попытался все бразды правления взять в свои руки: “Ну, я забираю их к себе, сейчас мы разберемся!”.
- Нет, теперь уже я буду разбираться! – ответил Лебедь. – Всех троих в кабинет с городским телефоном. Под охрану. Выпустить, как только осетин и его обездоленный сосед продемонстрируют ему ордера на квартиры и доложите, что они квартирами довольны. А вам, Афиятин Джалилович, спасибо за участие.
В течение первого часа в отведенном кабинете стоял сильный шум на чистом азербайджанском языке. Преобладали голоса двух замов. О чем шел крик, ни один из солдат азербайджанский язык не понимал, но, надо думать, начальнику ЖЭУ крепко досталось. Через 18 часов явились счастливые осетин с соседом. Представили Лебедю ордера, доложили, что получили квартиры в доме улучшенной планировки и даже уже въехали. Наговорили много теплых слов об очень душевных и вежливых работниках райисполкома. Лебедь не стал их огорчать известием, что главные “душки и благодетели” сидят по соседству. Поздравил с новосельем и отпустил с миром.


XI

Обстановка на площади Ленина и вокруг нее тем временем продолжала накаляться. Тревожное ожидание чего-то непоправимого, тягостного, угроза насилия зримо ощущались в атмосфере площади и концентрация их все нарастала. Одновременно
152

катастрофическими темпами надвигалась антисанитария на площади и вокруг нее. В ночь с 3-го на 4-ое декабря принято решение силами дивизии имени Дзержинского очистить
площадь. Поскольку, как уже упоминалось, выделенный Лебедю район прилегал к району 26 Бакинских комиссаров, на Лебедя была возложена задача блокирования района прочески. Было приказано всех беспрепятственно выпустить, но никого не впускать. Операцию планировали какие-то “эмвэдэшные” чины, в подробности Лебедь не вникал. Тогда он считал: не армейское это дело – заниматься внутренними беспорядками. Не потому, что здоровья не хватит, как раз, наоборот - от его избытка. Но возложение полицейских функций на армию вообще, и на ВДВ в частности, есть величайшее унижение армии. Армия психологически не готова к такому роду деятельности, и если ее все же к ней принуждают, это приводит только к одному результату – дикой озлобленности и тяжелым и незаслуженным оскорблениям армии толпой.
Находящимся на блокированной площади людям неоднократно в течение часа предлагали оставить ее пределы с гарантией неприкосновенности личности и указывали маршруты и проходы. Плотные шеренги рослых, одетых в бронежилеты и каски со щитами и дубинками дзержинцев подействовали отрезвляюще, и подавляющее большинство людей через указанные проходы покинули площадь. Большое значение, на взгляд Лебедя, имело то обстоятельство, что за сутки до этого из суммы, собираемой на нужды народного фронта, какой-то “Сокол” или “Соколы” умудрились украсть полтора миллиона рублей.  По тем временам это была сумма! Поиски воров ни к чему не привели, и толпа, по которой быстро расползся слух о таком колоссальном хищении, была морально сломлена.
Осталось человек 800 самых непримиримых. Солдаты внутренних войск, позвякивая дубинками о щиты, играючи, прошлись по площади. Все оставшиеся были арестованы, никто там никого не убивал. Нескольким самым ретивым досталось дубинкой по тому месту, где спина теряет свое благородное название. Замысел состоял в том, чтобы посадить всех арестованных в автобусы, вывезли в ИГК, километров за 200 от города, и  там со всеми предметно разобраться. Была подана большая колонна автобусов. Операция по очистке проводилась с трех до четырех утра. К 5 часам все были рассажены по автобусам, и колонна тронулась. Кто там за что отвечал, не столь важно, но пять автобусов поднялись от площади на три квартала вверх, ушли от установленного маршрута влево, проехали еще пару кварталов, остановились и радушно распахнули двери:
- Свободны, ребята!
Уже к семи часам утра город был оклеен листовками: “Солдаты на площади убили более ста человек! Отечество в опасности! Люди вставайте!”. И народ встал. С тротуара перед Насиминским райкомом, полого уходящая вверх улица Ленина, просматривалась
кварталов на пять, и все это пространство, сколько хватало глаз, “от дома до дома”, было
забито взволнованными, негодующими, нервными людьми. На улицы вышел пролетариат Баку. В абсолютно подавляющем большинстве своем это были порядочные, честные люди – негодование их было искренним. Только ему не предшествовало “убийство более ста человек”. Необходимо вспомнить, что это был 1988-ой год. Это были первые беспорядки такого масштаба в стране. И солдаты, воспитанные в духе интернационализма, были

153

добрые и деликатные. Озверение подкатит потом. От деликатности не останется и следа, когда трупы этих “интернационалистов” будут пачками отправлять в российские,
белорусские, украинские города и села.
Всякие резкие движения были недопустимы и могли превратить и без того вышедшую из-под контроля ситуацию в кровавый хаос. Лебедь дал команду: “Без крайней необходимости никаких силовых действий! Убеждать, объяснять, выбирать из толпы наиболее горластых, проводить их на площадь и демонстрировать отсутствие трупов, крови и других следов массового убийства”.
Пошел на улицу и сам. Обстановка все более наэлектризовывалась. То тут, то там раздавались истерические вопли, рыдания. В толпе, не стесняясь, шныряли “очевидцы”, откровенно сознавая свою безнаказанность, и вели разъяснительную работу.


XII

Лебедь взобрался на какую-то тумбу и громко, перекрикивая шум толпы, объявил, что слух о массовом убийстве – ложь, попросил соблюдать спокойствие и выдержку, предложил выбрать делегацию из трех человек и заявил, что лично отведет их на площадь, чтобы они убедились в его правоте. Как всегда в таких случаях, самых честных и принципиальных набралось более чем достаточно. На заднее сиденье УАЗика влезло пятеро. Задворками, переулками, в двух местах через клумбы, Лебедь вывез их на площадь, миновав несколько постов внутренних войск. Десятка три разнокалиберных тапочек и туфелек, чей-то зонтик, пуговицы, окурки, какие-то  тряпки – вот и все, что увидели привезенные им люди.
Пыл спал. Той же дорогой Лебедь вернул их обратно, жестко потребовав от них громко и внятно рассказать то, что они видели. Они добросовестно и безропотно взялись за дело. Один их них влез на ту же тумбочку, на которой недавно красовался Лебедь, и таким же примерно голосом начал громко кричать по-азербайджански. Толпа, поняв, что ее одурачили, начала медленно успокаиваться.
Аналогичную работу везде, где это было возможно, проводили подчиненные Лебедю офицеры. Слух о том, что массовые убийства – чудовищная ложь, быстро прокатился по всему двухмиллионному городу. Обстановка разрядилась. Люди облегченно вздыхали, кто-то плакал, кто-то смеялся. Но в целом все, успокоенные, расходились по домам. К 14 часам весь город принял свой обычный нормальный вид. Но бой, как известно, действо двухстороннее. И, как показывает практика, до окончательной бесспорной победы расслабляться не рекомендуется. Убедившись, что колоссальная провокация успеха не имела, возбудить огромные массы людей и бросить их в пучину
кровавой вакханалии не удалось, соответствующие силы резко изменили тактику. Одним
предложением суть ее можно охарактеризовать так: “В бой идут одни юнцы!” Наспех проинструктированные, стайки, шайки подпоенных, наколотых молодых людей (возраст в основном 15-18 лет) попытались организовать массовые беспорядки в районе компактного проживания армии.  Батальоны дали жесткий отпор.

154

Тогда вся эта погань рассеялась по всему району и организовала массу всевозможных бесчинств. Ловили и смертным боем били армян, заодно евреев, осетин, грузин и всех, кто в той или иной степени был на армян не похож. Били, что называется,
по лицу,  а не по паспорту. Громили и грабили квартиры и магазины, всевозможные мелкие лавочки, принадлежащие армянам. За считанные минуты превратили в груды металлолома легковые автомобили. Телефоны звонили, не переставая. Окровавленные, избитые, ограбленные жалобщики шли потоками. Вой, стон и плач стояли непрерывно. Предпринятые попытки воззвать к здравому смыслу с целью прекращения бесчинства успеха не имели.
Лебедю страшно не хотелось повторно в течение одного дня взрывать обстановку, с такими великими трудностями приведенную к почти нормальному состоянию, но выхода не было. Тогда им был отдан приказ: Всеми возможными силовыми средствами, при необходимости вплоть до применения оружия, воспрепятствовать и остановить бесчинства хулиганствующих элементов. Всех, захваченных на месте преступления, доставлять в помещение комендатуры с краткими описаниями совершенных “подвигов” и с указанием фамилий свидетелей. Застоявшиеся солдаты и офицеры, которым до внутренней дрожи надоело наблюдать всю эту сплошную картину преступления и увещевать пьяных негодяев, энергично принялись за дело. Тут выяснило, что Лебедь несколько недоучел масштабы происходящего и потенциальное количество задержанных. В течение примерно часа в помещение комендатуры было доставлено 57 человек. Брали их на месте преступления, все они, как уже было сказано ранее, были либо пьяны, либо наколоты. Терять им было нечего, и сопротивление они оказывали самое яростное. Надо сказать, что Лебедь с гордостью вспоминал своих солдат: 88-го, 89-го, 90-го годов. Какие это были солдаты! Десантные волки, для которых не было задач невыполнимых. В самых сложных ситуациях они с презрением отметали искушение применить оружие, а если и применяли его, то не по прямому назначению, а как средство, чтобы отбить лом, отрезок трубы, кол, нож. Высокая профессиональная подготовленность, не менее высокая убежденность в необходимости скорбного их труда позволили им в достаточно короткие сроки вначале серьезно отбить, а потом и практически полностью погасить вспышки насилия. Потери с нашей стороны были мизерные: семь или восемь легко травмированных. Супротивная сторона являла собой зрелище жалкое, печальное и отвратительное: расставленные вдоль стен окровавленные, пьяные, злобные, они выли, стонали, скрежетали зубами, матерились. Кровь на полу, кровь на стенах, кровь на лицах.
- Доктор, вытаскивай, сколько сможешь своих докторов всех рангов и мастей. По два человека охраны каждому их штопать и перевязывать, - распорядился Лебедь. – Начальнику штаба разобраться и обеспечить доставку этих красавцев в ближайший СИЗО, организовать уборку помещения. Не райком, а какое-то гестапо. Черт знает что!
Доктор развернулся быстро. Он сам, все находящиеся под его рукой врачи,
санинструкторы с разных концов обширного помещения взялись за дело. Технология
была проста. Сопровождавшие доктора солдаты отслоняли от стенки очередного пациента и усаживали его на стульчик. Доктор колдовал над его головой, рукой, и, по предъявлению жалоб, над другими частями тела. Дело пошло бойко. С каждым новым перевязанным количество и качество матов, угроз, скрежетаний и рыданий пошло на

155

убыль. Убедившись, что процесс отлажен, Лебедь ушел в свой кабинет, заслушал доклады командиров полков, начальников родов войск и служб. Все докладывали, что обстановка стабилизировалась. Начальник штаба дивизии полковник Н.Н. Никифоров разбирался с
вызволенными милиционерами. Позади был очень трудный и тяжелый день. Лебедь вышел в коридор. Тотальный космический ремонт злостных хулиганов и преступников близился к концу.
Начмед дивизии лично обрабатывал пятого по счету пациента, громадного детину с шальными глазами. Это был могучий мужчина лет под тридцать, судя по нечленораздельному мычанию, вбросивший в себя какой-то наркотик. О том, какое он оказал сопротивление и каких трудов стоило скрутить его и доставить в комендатуру, говорила разбитая во многих местах голова и лицо, представлявшее собой сплошной синяк. Доктор заканчивал перевязку. Результатом его творчества был сплошной кокон из бинтов с двумя дырками для правого глаза и рта.
Доктор облегченно вздохну: “Все! Следующий!” Перевязанный детина неожиданно резко вскочил на ноги и с глухим низким рычанием, потрясая покрытыми ссадинами волосатыми кулаками весьма внушительных размеров, двинулся на отскочившего доктора. Стоявший сбоку солдат молниеносно, точным и сильным движением ударил детину прикладом автомата чуть выше левого уха. Детина взвыл и рухнул на пол. На коконе выше левого уха проступило кровавое пятно.


XIII

Развязка этой сцены была трагикомичной. Доктор, чье здоровье, если не жизнь, несколько секунд назад подверглись самой серьезной опасности, ринулся с криками на... солдата. Лебедь еле успел поймать его за шиворот. Из его сбивчивых, яростных объяснений уяснил, что он, доктор, полчаса времени положил на то, чтобы промыть, заштопать и забинтовать многочисленные дырки на наркотической голове дылды. Это труд и труд квалифицированный, а он, то бишь солдат... Доктор опять яростно зашипел на солдата. Тот, как ни странно, оценив ситуацию, рассмеялся. За ним захохотал остывающий доктор, далее сбежавшиеся на шум санинструкторы и командир, а за ними и стоящие вдоль стен свежеперевязанные преступники. Какой-то дурной, по-другому его трудно назвать, смех в своей порочности заразительный, минуты три-четыре сотрясал весь этаж...
Детину подняли, посадили, разбинтовали. Обидчивый доктор сноровисто заштопал ему свежеприобретенную дырку и забинтовал.
Тут подоспели соответствующие, с позволения сказать, товарищи с соответствующим транспортом типа “воронок”. Жмуриков построили, зачитали им
постановление, что все они арестованы в административном порядке на 30 суток, и увезли. Вместе с ними были переданы все материалы с описанием их “подвигов” и указанием свидетелей оных. Через две с небольшим недели Лебедь снова вернулся к их судьбе и уяснил себе следующую картину: уголовного дела не было возбуждено ни одного, около 30 человек были отпущены на следующее утро ввиду недостижения ими
156

совершеннолетнего возраста, хотя мальчиков там, прямо скажем, не было. Народ был вполне здоровый,  рослый. Остальные провели в СИЗО от двух до пяти суток и тоже были с миром отпущены, и растворились в огромном городе. А вместе с ними растворились и 
многочисленные дела об убитых, избитых, ограбленных, искалеченных, изнасилованных. Нулевой, так сказать, вариант.
Убедившись, что с контролирующими район десантниками шутки плохи, граждане, злостные хулиганы, больше масштабно не выступали. Так, множественные подлые и трусливые гнусности типа запущенного в окно или в голову булыжника, вырванных волос у женщин, коротких тычек из толпы в лицо пожилому человеку, после чего ветеран оставался сидеть на тротуаре с разбитым носом, кровь из которого капала на орден Великой Отечественной войны II степени.
Так относительно спокойно события развивались до 7-го декабря. Вечером 7-го по программе “Время” было объявлено, что в Армении колоссальное землетрясение. Полностью разрушены города Спитак и Ленинакан, в той или иной степени пострадало большое количество других населенных пунктов. Точное количество жертв неизвестно, но предварительно оно огромно и исчисляется десятками тысяч человек.
Единственный телевизор стоял в фойе импровизированной комендатуры, и смотрели его все: офицеры штаба, солдаты опергрупп, работники райисполкома. Диктор продолжал говорить о чем-то другом, но его не слушали, более того, вскоре телевизор кто-то выключил. В фойе повисла гнетущая тишина. В эту тишину внезапно ворвался какой-то звук, точнее, гамма звуков, сливающихся в какой-то один общий, торжествующий радостный вой, все более усиливающийся. Лебедь, было, решил, что у него слуховые галлюцинации, но, судя по тому, все закрутили головами и начали прислушиваться, это было не так. В торце здания находился небольшой балкон. Выход на него был из коридора. Пытаясь разобраться в природе звуков, Лебедь и с ним пять или шесть офицеров вышли на этот балкон. В считанные секунды все стало ясно.
На противоположной стороне улицы, наискосок от здания райисполкома, стояла большая жилая девятиэтажка. Во всех без исключения окнах горел свет, на всех балконах орали, визжали, улюлюкали, дико хохотали люди. Вниз летели пустые бутылки, зажженная бумага, еще какие-то предметы. Девятиэтажка не была одинока в проявлении своего каннибальского восторга. Аналогичная картина наблюдалась во всех близлежащих домах. Район светился и исступленно восторженно выл. Люди, считающие себя цивилизованными, в той или иной степени воспитанные и образованные, многие, надо полагать, верующие, исповедующие заповеди Корана, вот все эти люди в единодушном порыве неприлично, варварски, праздновали колоссальное чужое людское горе. Страстно захотелось взять автомат и перекрестить проклятую девятиэтажку длинной очередью. И хоть таким способом заставить опустившихся до уровня чамадринов людей вернуть их вновь в человеческий облик. Сколько добрых, веселых, радушных людей встречал Лебедь
азербайджанцев! Какие страстные, убедительные речи говорили ему многие их них! Куда они делись, все разумные и добрые, как стало возможным, что все они растворились в этой пене, поддались порыву, степень гнусности которой трудно определить? Это загадка, вывод из которой – промежуточный, но печальный – один: от любой ступени цивилизации и даже первобытного стада один, не более, шаг назад, но один... Надо только создать

157

соответствующие условия, и люди оказываются способными мгновенно доказать, что с дерева они слезли недавно.
Лебедь вернулся к себе и отдал распоряжение об усилении постов и приведении
резервных подразделений в готовность номер один. Против ожиданий ночь прошла спокойно.
Землетрясение внесло какой-то моральный подъем в настроение проживающих в Баку армян. Если до него многие высказывания, что все образуется – здравый смысл восторжествует, примиримся, сойдет, будем жить, то после 7-го декабря 1988-го года, когда в глазах большинства азербайджанцев горел огонь торжества, они сломались. Начался массовый исход. Не помогли никакие уговоры, убеждения. Люди слушали, кивали, но глаза большинства из них были тусклы, мутны. До них не доходило, да и, наверное, не мог дойти смысл увещевательных речей. Мы были для них чужие. Неплохие, человечные, гуманные, готовые помочь, но чужие. Мы прилетели – улетели, а им здесь жить или не жить. И подавляющее большинство склонилось ко второму – не жить.
Резко возросла нагрузка на подразделения, сопровождающие колонны до Дербента, многие  предпочитали этот путь через Дагестан, как самый короткий и относительно безопасный. Ну, получишь, в лучшем случае, половинкой кирпича в ветровое стекло. Если не дремать – удержишься – мелочи! Резко возросла нагрузка на аэропорт и вокзал. Аэропорт – это была епархия Лебедя, а вот вокзал да... Вокзал находился во вверенном ему Насиминском районе. Пришлось сначала удвоить, а потом и утроить количество патрулей. Конфликты на вокзале носили множественный и скоротечный характер, как правило, дело обстояло так: по вокзалу шастали разрозненные группы, изображающие из себя провожающих, встречающих, отъезжающих юнцов. Явно на обострение они не шли, но стоило патрулю отвернуться, как следовал молниеносный налет на отъезжающую армянскую семью или семьи, и следовало несколько ударов в лицо, неважно, мужское или женское, выхватывалась какая-нибудь вещь, и шпана растворялась в толпе, оставляя дико ревущих перепуганных детей и окровавленных армян. Патрули сбивались с ног.
Пришлось наращивать усилия за счет поступивших в распоряжение Лебедя курсантов школы милиции, прибывших из Украины. Отличная, надо сказать, была школа. Все как на подбор крупные, медвежковатые, степенные, добродушные парни при таких же начальниках. Воспитывались на одном высшем принципе: неукоснительно соблюдать законность. Они умели и выслушать, и помочь, и посочувствовать. Но ровно до тех пор, пока человек вел себя законопослушно. Любая склонность к нарушению порядка вызывала мгновенную адекватную реакцию. Хлопцы умели быстро и эффективно объяснять, кто здесь есть начальник, но злобы при этом не таили. Если люди осознавали, что они неправы, они могли опять рассчитывать на сочувствие, медицинскую помощь.
Взяв с собой начальника факультета, возглавлявшего курсантов, в один из дней в 20-х числах декабря Лебедь поехал на вокзал с целью поставить ему задачу. Жизнь на
вокзале била ключом, иногда по чьей-то голове. Вокзал был наводнен патрулями, люди были, как всегда, в последнее время, напряжены. С полковником милиции Лебедь обошел весь вокзал. Он детально рассказал ему, что от него требовалось. Они оговорили вопросы связи, взаимодействие резервных групп, маршруты и места совместного и раздельного патрулирования и уточнили  массу других необходимых в таких случаях деталей.

158

Полковник ушел ставить задачу своим людям, а Лебедь, сопровождаемый адъютантом с двумя солдатами, отправился на “кольцо” – самое бойкое на вокзале место.
“Кольцо”, где останавливались и выбрасывали из чрева вокзала пассажиров
многочисленные такси и частные машины, лежало ниже вокзала, составляло оно, условно говоря, второй уровень. Для того, чтобы попасть в здание вокзала, надо было преодолеть небольшую площадь и подняться по ступеням под тройной аркой.


XIV

В свою очередь, Привокзальная площадь лежала ниже “кольца” и соединялась  с ним еще ступенями. Вот этот безобидный внешне архитектурный ансамбль, позволяющий хулиганам отлично маневрировать, и был самой горячей постоянно действующей точкой.
Машины подходили, выгружались, уходили. Носильщики азербайджанцы демонстративно не замечали армянские семьи с их многочисленными узлами и чемоданами. Остановилась очередная машина. Из нее вышел высокий и крепкий парень -армянин лет 25-27, с орденом Красной Звезды и медалью “За отвагу” на лацканах пиджака. Из багажника с помощью водителя он достал несколько узлов и чемоданов, затем помог выйти из автомобиля старику (который по каким-то причинам не мог стоять и был тут же усажен на один из чемоданов), пожилой женщины и мальчика лет десяти. Какая уже между ними родственная связь, было неизвестно. Оставив женщину и мальчика с вещами, парень посадил себе на спину старика и понес его в здание вокзала, решив, по-видимому, усадить его там, а потом вернуться за вещами и родственниками. Едва он успел сделать шагов 15-17, как откуда-то сбоку вывернулась шайка человек в 10-12 и всей своей массой сбила парня с ног. Мгновенно образовалась куча мала. Дико завизжала женщина, истошно и пронзительно закричал мальчик. Люди, шедшие от “кольца” в здание вокзала, шарахнулись в сторону и, как ни  в чем ни бывало, продолжали путь. Носильщики удвоили каменность лиц. В кучу врезались Лебедь и с ним трое солдат, образовав клубок. Как всегда в таких случаях, когда бьют толпой и злоба застилает разум, парень и старик мило пострадали, за вычетом того, что были помяты и вывалены в грязи. К концу этой скоротечной схватки на месте действия оказались еще 10-12 солдат, шпана разбежалась. Парню помогли довести старика и вещи в вокзал, успокоили женщину. Прибежал сержант милиции, доложил: “Снизу, с Привокзальной площади, подпирает толпа. Нас там шестеро, но сдержим!”
Отправив солдата за резервной группой, Лебедь с оставшимися бросился к лестнице. Пятеро милиционеров, вооруженных только дубинками, образовав жиденькую цепочку посередине лестницы, угрожающе расталкивали толпу.
Просвет лестницы ограничивал обзор, но даже в этой рамке просматривалось не менее двухсот агрессивно настроенных мужиков. С прибытием туда Лебедя раздались крики:
- Полковник, почему вы защищаете армян?
Когда разговариваешь с толпой, очень важно не поддаться ее агрессивному настрою, сохранить абсолютное спокойствие и выдержку. В большинстве случаев толпа
159

осознает моральное превосходство говорящего и успокаивается. Тут надо сказать, что по способности в считанные секунды образовать громадные, объединенные одной только ей ведомой идеей толпу, закавказские республики не имеют себе равных. Вот еще несколько
секунд назад каждый двигался в своем направлении, по своим делам, но что-то где-то вспыхнуло, и разрозненная масса мгновенно образовывает сплоченную толпу. Эту толпу, почти повсеместно непримиримую, агрессивную, нервную, по всей видимости, собрала драка на “кольце”. “Почему вы защищаете армян?” – это был основной лейтмотив, сопровождался же он матерщиною, угрозами, кривлянием.
Лебедь стал рядом с милиционерами. Десяток прибывших с ним солдат сделали их цепочку более густой и внушительной: “Уважаемые товарищи, прошу вас успокоиться! Мы защищаем не армян. Мы защищаем людей! В Армении 98-ая воздушно-десантная дивизия обеспечивает эвакуацию азербайджанского населения. Нам все равно, кто и по каким мотивам кого убивает, наша задача – не допустить этого. Успокойтесь, прошу вас, и идите с миром. Я и подчиненные мне люди не желают вам зла”.
Люди южные, кровь горячая. Люди в массе своей хорошие, возбуждаются мгновенно, но и остывают, слава Богу, тоже быстро. Агрессивность толпы прямо на глазах пошла на убыль. Но тут откуда-то из глубины на передний план вывернулось здоровенное мурло, по всем признакам, не совсем трезвое. Видать, из записных провокаторов.
- Полковник, ты... – дальше последовало длинная непечатная фраза. Вот тут Лебедь сорвался. Ни одному человеку в жизни он не прощал личного оскорбления. Таких людей в его жизни было мало, но все они без исключения жестоко заплатили за невоздержанность языка, но четко усвоили, что язык – это дорога, по которой в наш дом приходит несчастье.
В этот момент Лебедь забыл, что он командир дивизии, осталось только его личное оскорбленное “Я”. Он рванулся к детине. Детина знал, что делал, и был настороже, мгновенно развернулся и начал углубляться в толпу. Лебедь за ним. За Лебедем важный и надежный адъютант, храбрый и глубоко порядочный человек старший прапорщик Виктор Алексеевич Величкин. За ним солдаты и милиционеры, а за ними и прибывший, как Лебедь позже разобрался, резервный взвод. Этот клин, на острие которого оказались Лебедь с Величкиным, стремительно и яростно врезался в толпу, посеяв в ней панику. Толпа, давя задних в узком проходе, начала разбегаться. Величкин достал кулаком детину, следовавший за ним солдат резким выпадом автомата уложил его. Отмахивались мужики в толпе от Лебедя исключительно в целях обороны. Пришлось вспомнить все, чему Лебедя когда-либо учили, и поработать кулаками на славу.
Вырвавшаяся из узкого прохода толпа, стремительно разбежалась к краям площади. Два выстрела из пистолета вверх нарастили панику, через несколько секунд площадь в радиусе 30-55 метров была абсолютна пуста. Несколько человек, включая
провокатора, остались лежать. Провокатор был какой-то плоский и что-то нечленораздельно мычал.
С помощью тех же солдат, которые несколько минут назад дрались с толпою, Величкин отправлял пострадавших в медпункт. Рослый солдат из комендантской роты, стоящий рядом с Лебедем, обтирал разбитый нос, как-то очень хорошо и просто, по-человечески, пробурчал:

160

- Вы так больше не делайте, товарищ полковник...
Пострадавших унесли, и через несколько минут площадь, как ни в чем ни бывало, снова бурлила.
Как это ни дико кому-то покажется, но такие стычки, или, как их называют, “бои местного значения”, на какое-то время стали поразительно свинской, но нормой. Держалась эта норма вплоть до нового 1989-го года, когда массовый исход армянского населения был практически завершен, остались в большинстве случаев старые, немощные, неимущие, да и те старались в общежитии  маскироваться под евреев, под лезгинов, осетин – кого угодно, кроме армян. Напряжение спало, жизнь начала брать свое, люди все более и более втягивались в работу. Орать на площадях хорошо, когда тебя систематически кормят, а если нет? Январь и часть февраля были затрачены на то, чтобы полностью нормализовать обстановку. Со стороны Лебедя была такая установка – максимально чутко относиться ко всем просьбам людей независимо от их национальности, помогать им во всем, включая области, которые не входили в  компетенцию военных, и предельно жестко противостоять людям, проявляющим попытки силового разбирательства. Солдаты помогали паковать и грузить вещи, оказывали помощь в ремонте порушенного и разбитого, проводили показные занятия, совместные вечера отдыха. Обстановка все более и более нормализовалась. Этому способствовала во многом деятельность военного коменданта особого района города Баку генерал-полковника Тягунова. Несмотря на весьма почтенный возраст, он был вездесущ и успевал все. Толково и грамотно организовал отлов и фильтрацию всевозможного хулиганья, и отлаживал работу магазинов и хлебозаводов, проводил всевозможные встречи с представителями интеллигенции, духовенства, студенчества. Убеждал, примирял, чаще подхваливал, реже незлобно поругивал, в общем, всеми доступными средствами добивался и добился того, чтобы жизнь вошла в нормальное русло. Благодаря этому обстоятельству к началу февраля стало возможным оставить в районе для несения комендантской службы один полк, а с остальными Лебедь улетел в родные пенаты. Простились со всем районным начальством внешне тепло и дружелюбно. Афиятдин Джалилович подарил Лебедю на память сборник стихов Насима, именем которого был назван район, и путеводитель по историческим местам города Баку. Лебедь ему – десантный стропорез, поскольку в ВДВ дарить ножи не принято, Лебедь взял с Афиятдина Джалиловича символическую плату – три копейки, и они расстались.












161


Глава   седьмая

I

В феврале 1989-го года на Лебедя свалилась, как принято говорить, внезапно возникшая задача. В преддверии выборов в Верховный Совет СССР где-то там высоко было принято решение: по одному из Тульских районов и ряду сельских избирательных округов будет баллотироваться член военного совета Группы советских войск в Германии генерал-полковник Н.А. Моисеев. Поскольку Лебедь был начальником гарнизона, обеспечение и успешный исход выборов были возложены на него.


II

Жизнь и служба Лебедя продолжались. 25-го марта Лебедь с группой офицеров улетел на неделю для работы в Кострому. До поездки в Туле Лебедь до предела обострил отношения с бывшим командиром дивизии генерал-майором Ф.И. Сердечным, ставшим тульским областным военным комиссаром.
В ходе совместной службы Сердечный во многом содействовал становлению Лебедя как командира. Лебедь у него научился многому. В общем, у Лебедя были все основания относиться к нему с предельным уважением. Став облвоенкомом, генерал Сердечный изредка по привычке заезжал в штаб дивизии, делился впечатлениями о новой службе.
Федор Иванович иногда высказывал просьбы, которые носили необременительный характер, в основном служебного свойства, и в 100% случаях 100% выполнялись.
В 20-х числах марта генерал прибыл к Лебедю чрезвычайно взъерошенным и агрессивно настроенным. Едва пробурчав приветствие, сразу взял быка за рога:
- Ты знаешь, что все мои машины стоят у тебя на довольствии?
- Знаю.
- И как ты их обеспечиваешь запчастями?
- Как положено. Ваши машины составляют 17 процентов от стоящих у меня на довольствии, соответственно, вы получаете 17 процентов всех запчастей.
- Кто тебе это сказал?
- Что значит – сказал, вот расчет, подписанный заместителем командира дивизии по вооружению подполковником Довыдко.
- Довыдко ни хрена не знает! Какие 17 процентов, я тебе, не считая, скажу, что 30 процентов, а то и все 35! И потом, это в год, а сколько дивизия задолжала военкомату за последние пять лет?
Здесь Лебедь, не принимая наступательного тона Сердечного, расхохотался:
- Федор Иванович, позволю себе напомнить, что из пяти последних лет четыре года командовали дивизией вы! И вам ничего не мешало ежегодно и аккуратно рассчитываться

162

с генералом Добровольским, вашим предшественником. Так что давайте однозначно будем разбираться в пределах того года, на протяжении которого дивизией командовал я.
- Ну, это все ерунда! Добровольский был человек безвольный и с меня не требовал (здесь Лебедь ухмыльнулся, представив себе умного, приличного, деликатного генерала Добровольского, требующего что-то и предельно грубого и лезущего за матерным словом в карман генерала Сердечного), а я с тебя потребую, и ты мне все вернешь, и вернешь за пять лет! Если надо, поставлю на уши весь округ, но ты вернешь!..
Генерал Сердечный захлебнулся слюной.
- Федор Иванович, я завтра еще раз все перепроверю. За четыре предыдущих года ничего не будет. Это я могу сказать сразу, а за последний год получите строго в соответствии с расчетом и ни гайкой больше.
- Какое мне дело до ваших с идиотом Довыдко расчетов. Я сказал – тридцать процентов и за пять лет!
- В таком случае вообще ничего не получите. Нет у меня ничего на складе!
- Ты – сопляк... – генерал захлебнулся вторично.
Далее разговор в течение минуты пошел предельно жестким, непереводимый на литературный язык, после чего генерал Сердечный вылетел из кабинета Лебедя. Расстались они совершеннейшими врагами, и Лебедь не скрывал, что его это сильно огорчило, но дело прошлое. Нет, не из-за угроз он расстроился, Лебедю на них всегда было наплевать. Они на него действовали, как красная тряпка на быка. Но он был один из учителей Лебедя. К учителям Лебедь всегда относился с уважением. Поставь он задачу в другой форме, скорее всего, Лебедь нашел бы возможность ему помочь. С тем Лебедь и улетел. Вернулся в субботу, 1-го апреля. На аэродроме Лебедя встретил начальник штаба дивизии Н.И. Никифоров. Доложил, что в дивизии все нормально. Они обменялись какими-то малозначительными фразами, помянули день шутников и на том разъехались по домам. Часов около 19 раздался звонок. Это был прокурор Тульского гарнизона. Он торопливо поздоровался и сбивчиво начал докладывать:
- Товарищ полковник, генерал Сердечный с вашим адъютантом учинили стрельбу, ранен человек, обстреляна машина. Оба с места происшествия скрылись.
- Ну, вы, товарищ прокурор, артист! Ну, все, все – поверил. С первым апреля!
- Какое первое апреля? Передо мной пистолет Сердечного и штаны пострадавшего – все в крови.
- Аркадий! Хватит этих душераздирающих подробностей из жизни кроликов, я же сказал – поверил. С первым апреля!
Прокурор продолжал упорствовать, наращивая все новые и новые подробности. Лебедь разозлился: “Я сейчас, конечно, подъеду, но если товарищ прокурор наврал, и это все первоапрельская шутка, тогда, ну, прокурор – погоди!”
Взяв машину, Лебедь поехал в прокуратуру. Прокурор, человек небольшого роста и обычно энергичный, веселый, жизнерадостный, выглядел подавленно. Перед ним на столе лежал “ПМ”, рядом обойма, на табурете окровавленные брюки. С первого взгляда стало ясно, что прокурору не до шуток. Весь вечер Лебедь посвятил разбирательству, в результате которого явственно вырисовывалась следующая картина. По наследству от Сердечного Лебедю достался адъютант – старший прапорщик Виктор Алексеевич

163

Величкин. Человек исключительной порядочности и честности, глубоко убежденный в  том, что генерал – это человек, стоящий где-то рядом с Богом, и уж такой-то человек ничего противозаконного сделать не может. Во время своих многочисленных разъездов адъютанта Лебедь с собой брал редко: постоянно не хватало места в машине или вертолете. Сердечный, зная об отлучках Лебедя и по старой памяти, частенько по-тихому прихватывал адъютанта для выполнения каких-то своих задач. Так произошло и в октябре 1988-го года. Лебедь отлучился, Сердечный пригласил Величкина и ласково попросил: “Витя, я хочу дочке “Жигуля” купить, у меня, ты знаешь, есть, если два взять – не поймут. Поэтому давай-ка оформим его на тебя”.
Что сказал генерал – для Величкина это свято. Машина была приобретена и оформлена. Истинный хозяин – Сердечный – положил в карман ключи от машины и от гаража, а мнимый хозяин – Величкин – отправился восвояси с чувством выполненного долга.
В эту отлучку Лебедя Виктор Алексеевич был приглашен повторно. Речи уже были другие: “Знаешь, Виктор, на дачу не хватает, поэтому придется машину продать. По документам хозяин ты. Поэтому - не обессудь”. Сказано – сделано. С утра первого апреля Сердечный с Величкиным смотались в Москву, в Южный порт.
Сердечный договорился с двумя каким-то проходимцами из Харькова и пригласил их встретиться в 16.00 в Туле, у магазина “Стрела”. Потенциальные покупатели к указанному времени прибыли. Этой встрече предшествовала пикантная подробность. На 15 часов в облвоенкомате было назначено партсобрание, где с докладом должен был выступать облвоенком, то бишь Сердечный. Почему на 15 часов в субботу и первого апреля – история умалчивает. Замполит военкомата прибыл напомнить “шефу” о собрании и принес подготовленный доклад. “Шеф” не рекомендовал ему проводить собрание самостоятельно, заявил, что ему необходимо срочно пострелять в тире. Вызвав первого заместителя, приказал ему получить и принять пистолет. Сунул ему в карман кожаный куртки пистолет и убыл, оставив замполита в величайшем недоумении по поводу того, как можно променять доклад на партсобрании на стрельбу в тире...
Добросовестный и честный Виктор Алексеевич Величкин решал у кассы с одним из покупателей официальную часть задачи, ни сном, ни духом не ведая, что творил его недавний начальник и командир. А в салоне машины, по словам одного из потерпевших, разыгралась следующая сцена. Шло бойкое обсуждение суммы “навара”. После относительно непродолжительного диспута высокие договорившиеся стороны достигли консенсуса. Один из покупателей достал весьма внушительных размеров пачку пятидесятирублевок и отсчитал оговоренную сумму – 5000 рублей. Внешний вид пачки мало изменился. Соотношение отсчитанной суммы и оставшейся было столь разительно велико, что Сердечный мгновенно сделал вывод, что продешевил, и потребовал, по крайней мере, еще полсотенки рублей, аргументируя тем, что “у тебя их много”. Хозяин денежной суперпачки резонно возразил, что, сколько б ни было – все мои.
Атмосфера в салоне накалилась. Сердечный достал пистолет и порекомендовал не доводить до греха. Хозяин пачки уперся. Сердечный и один из покупателей вылезли из машины. Второй остался за рулем. Последовал кратковременный “обмен любезностями”, благодаря которому Федор Иванович, по-видимому, накалялся до предела. Есть все

164

основания так полагать, потому что вслед за этим сразу раздался выстрел с расстояния примерно полутора метров в голову сидящего за рулем человека. По счастливой случайности пуля попала в перегородку между стенами кабины и не пробила ее. Угоди она на сантиметр-полтора правее, человек был бы, несомненно, убит, в лучшем случае, тяжело ранен. Но она попала – куда попала! Покупатель с перепугу дал по газам и с максимально возможной скоростью смылся с места происшествия. Вслед ему раздались еще три выстрела, одним из которых, как выяснилось позже, было пробито заднее колесо. Убедившись, что самая вредная птичка улетела, разъяренный генерал Сердечный обратил свой взор ко второму, оцепеневшему и остолбеневшему от неожиданности, покупателю:
- Ну, ты у меня за все ответишь!
Последовали два выстрела под ноги. На третьем выстреле то ли руки у Сердечного дрогнули, то ли покупатель поступил как в известной байке: “Идет человек с разбитым вдрызг лицом. Его спрашивают: “В чем дело?” – Да меня хотели по заднице ударить, а я увернулся”. В общем, что там произошло, судить трудно, но пуля попала в бедро, навылет, без повреждения кости. Человек упал и закричал. Сердечный опамятовался. Поставив пистолет на предохранитель, сунул его в карман и сделал знак водителю. Подкатила черная “Волга” и Федор Иванович убыл с места происшествия, оставив в толпе зевак потрясенного до глубины души Величкина.
Сердечный был одет по гражданке, зато водитель был в форме и номера на “Волге” военные. Начались поиски, прокурор пошел по следу. Искать-то особо было нечего, черных “Волг” с военными номерами в Тульском гарнизоне в тот период было четыре: у командира воздушно-десантной дивизии, облвоенкома, начальника артучилища, у преподавателя военных строителей. Прокурор начал почему-то с Лебедя. В штабе дивизии ему быстренько объяснили, что комдив уже неделю как в командировке, “Волга” с места не трогалась, и показали саму машину. В общем, пока прокурор добрался до Сердечного, тот успел с устатку и разрядки пропустить не менее двух стаканов чего-то горячительного. На жизнь смотрел философски, пистолет прокурору отдал, объясняться отказался по причине душевного стресса и нетрезвого состояния. Ничего не дала и попытка заручиться какими-то свидетельскими показаниями. Толпа на месте происшествия была здоровенная, место это в Туле бойкое, но бессмертный Остап Бендер был тысячу раз прав, когда выручая бездарного Паликовского, нацепил милицейскую фуражку, и начал записывать свидетелей пофамильно. Аналогичный случай произошел с тульским военным прокурором. Все в той или иной степени что-то видели, охали, возмущались, восхищались, но когда дело дошло до персоналий, сразу выяснилось, что вот тот или иной индивидуум стоял или спиной, или боком, или далеко. Слышал, стреляли – но кто, в кого? Бог весть. В общем, отвяжитесь! Все это несколько сумбурно поведал Лебедю прокурор, поставив извечный российский вопрос: “Что делать?” Второй извечный российский вопрос не стоял. И тут опять возникла тема равенства всех граждан Союза перед законом. Натвори нечто подобное солдат, прапорщик, офицер – прокурор бы недрогнувшей рукой санкционировал арест, и был бы тысячу раз прав, но здесь ситуация сложилась, ну очень нестандартная! Областной военный комиссар, генерал-майор, депутат областного совета, член окружного заседания облисполкома. Представить себе такую личность, сидящей в одиночной камере на гауптвахте, у них с прокурором не

165

хватило фантазии. И напомнив прокурору о существующей депутатской неприкосновенности, порекомендовал установленным порядком возбудить уголовное дело и доложить по команде. Прокурор воспринял это предложение с облегчением. Было видно, что принимать какие-либо более крутые меры ему совершенно не улыбалось. Он остался запускать юридически-бюрократическую машину, а Лебедь поехал в штаб. Там Лебедя ждал убитый, уничтоженный, растоптанный Величкин. Вид у него был настолько потерянный, что все то резкое, что Лебедь намеревался ему сказать, застряло в горле. Толком говорить он не мог, только бессвязно повторял:
- Как же так, он говорил, Витя, зачем комдиву знать, он же говорил, ничего противозаконного! Он же генерал, как же так?!
Глаза у Виктора Алексеевича были, как у очень больной собаки, и источали боль и муку.
- Иди, Виктор Алексеевич, домой. Остограмься и ложись спать. Ничего не будет, - сказал Лебедь.
- Как же не будет? Он – генерал, я – прапорщик, и я получаюсь хозяин машины. Все будет на мне.
Лебедь разозлился.
- Я сказал, шагом марш домой! Ничего не будет! То, что за дурака тебя использовал – это понятно, но вины-то на тебе никакой.
Во взоре Величкина проступило величайшее недоверие
- Есть, - сказал он, и так, с недоверием в глазах, сразу сгорбившийся, ушел какой-то шаркающей, деревянной походкой.
Ровно через 15 минут выяснилось, что Витя знал своего бывшего шефа значительно лучше Лебедя. Лебедь посидел, покурил. Вся эта первоапрельская дикость как-то не укладывалась в голове. Раздался телефонный звонок.
- Полковник Лебедь, слушаю вас!
На том конце – сопение в трубку и вместо приветствия пьяный угрожающий голос:
- Прапор должен все взять на себя!..
Лебедь слегка опешил от такой наглости.
- Что все?
- А все, в том числе и стрельбу.
Прапорщик получил от Лебедя строгий выговор за то, что якшается вне службы со всякой сволочью. В остальном он будет отстаивать его перед командующим, министром, перед Господом Богом.
- Ты! – трубка зашлась трусливой матерной ненавистью. Лебедь нажал на рычаг.
В понедельник, при докладе о случившемся, командующий ВДВ генерал-лейтенант Ачалов сказал, что облвоенкоматы – это епархия командующего округа, а командующий округом, которому, как Лебедь понял, все было известно, коротко буркнул:
- Разберемся!
И наступила типичная тишина. Почему типичная? Лебедь неоднократно сталкивался с тем, что когда происходило что-нибудь неординарное, нерядовое, не вписывающееся в какие-то рамки и вышестоящее руководство не знало, что делать, оно совало голову в песок и делало вид, что ничего не произошло. Авось рассосется, само

166

обойдется. Процесс действительно тронулся, было, в этом направлении. Была предпринята попытка запустить сказку о сером волке – прапорщике, погрязшем во всевозможных грехах и пороках, совратившем с пути истинно невинную овечку – генерал-майора. Сказку донесли аж до министра обороны маршала Советского Союза
Д.Т. Язова. К чести Язова, он приказ подмахивать не стал, а позвонил Лебедю и приказал доложить суть дела. Лебедь доложил. Величкина из приказа убрали. Прибыл симпатичный статный майор, следователь из главной  прокуратуры. Пришел, представился. На колодке – орден Красной Звезды и медаль “За отвагу”.
- Афганец?
- Афганец.
- Скажи по совести, как офицер, с какой задачей прибыл: разобраться или замять?
Опустив глаза, несколько секунд помедлил, поднял глаза, скрестил взгляды: “Приказано замять. Тошно, но приказано!”
Харьковские проходимцы сообразили, что им эта громкая слава ни к чему. Резко начали вести переговоры с Сердечным и менять показания. Картина начала вытанцовываться благостная. Что-то вроде того, что хорошие старинные приятели немного хватили лишнего, разгорячились, но, придя в память и остыв, готовы простить друг другу все-все-все, включая и простреленную ногу. Необходимо напомнить, что то был период интенсивного поливания армии грязью, и выдавать рыскающей в поисках “”жареных армейских каштанов” “свободной демократической прессе” такого козырного туза командующего округом, конечно же, не хотелось. Сердечный это почувствовал и оживился. Родился и пополз слушок о том, как мужественный генерал Сердечный отражал нападение рэкетиров. И уж дело начало представляться так, что не он продавал, а ему продавали. Пошел в ход и широко обыгрывался довод об отсутствии свидетелей. В общем, военно-бюрократическая машина подспудно работала на смягчение, размазывание, замятие. Оно, может быть, и прошло бы, случись подобное лет десять назад. Но время уже изменилось и изменилось местами круто и необратимо. Во-первых, возмутились офицеры военкомата, хорошо знавшие своего “вождя”, и как никто владевшие информацией об истинном положении дел. Во-вторых, сделала все-таки свое дело пресса. В-третьих, приободрившийся Сердечный имел неосторожность позвонить Лебедю и попытался в выражениях, весьма далеких от парламентских, высказать все, что он о Лебеде думает.
Изумленная таким “галантным” обхождением жена Лебедя неожиданно прослушала часть речи и бросила трубку. Выяснив направленность и характер речи (пересказать ее дословно жена не взялась), Лебедь попытался найти Сердечного. Генерал мудро пропал. Лебедь далеко не самый горячий, но тут в нем все вскипело. Лебедь снял трубку засовского телефона и попросил соединить с командующим округом. Командующий откликнулся быстро:
- Слушаю, Александр Иванович!
Сдерживаясь, сухо и лаконично Лебедь доложил суть дела, заключая просьбой:
- Товарищ командующий, прошу вас принять меры к воспитанию облвоенкома, в противном случае я его просто пристрелю. Я вам это гарантирую.
Трубка онемела. Лебедь уже, было, решил, что связь прервалась. Но...

167

- Хорошо, разберемся, не горячись, - послышалось, наконец.
В конечном счете, уголовное дело в отношении генерала Сердечного было прекращено, у прокурора гарнизона дело как забрали, так он его больше и близко не видел. Генерала Сердечного уволили из Вооруженных Сил по дискредитации. После августа 1991-го года он пытался восстановиться, представляясь жертвой политических репрессий, инвалидом перестройки, но номер не прошел. Все это оставило в душе предельно мерзостный осадок, который долго не проходил. Достаточно сложное чувство: здесь и презрение, здесь и брезгливость, здесь и омерзение, но и досада: во что может превратиться прошедший нелегкий сложный путь генерал, когда все те возвышенные чувства, которые воспитывались в нем годами, десятилетиями, под влиянием сложившихся обстоятельств и моральной атмосферы в обществе вытесняются и заменяются одной всепоглощающей страстью – жаждой наживы. Что такое военкомат в условиях бесконтрольности при витающей в воздухе коррупции на фоне страшных рассказов о царящих в армии произволе и беззаконии? Это золотое дно. Можно больного сделать здоровым, а здоровенного жеребца представить дистрофиком с пороком сердца, ревматизмом, мигренью и... хроническим воспалением хитрости. Можно призвать сегодня, можно через год, можно не призвать вообще. Кто их считает, этих призывников? Одних можно призывать на сборы каждый год и даже в год два раза, а другие близко к этим сборам не подойдут. Только крутись. И вот уже человек втянулся, и ему уже плевать на честь и совесть, и он уже с легкостью необыкновенной использует служебное положение в корыстных целях, и он уже шантажист и вымогатель на государственной службе, и люди для него поделены на две категории: которые могут и которые не могут, другими словами, на голубую кровь и черную кость. И вот такие скоты, стоящие при входе в армейский храм с жадно протянутой рукой и рыскающими глазами, наносят армии, пожалуй, самый большой, часто невосполнимый, моральный ущерб. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в стране с населением без малого 450-ти миллионов человек катастрофически не хватает солдат. Скотов – их не так много, но они энергичны, деятельны, изворотливы. Они брызжут инициативой, они всегда стремятся занять командные высоты. Благодаря их мутной деятельности в общественном сознании складывается грубо искаженный облик всего офицерского корпуса, большинство которого – Лебедь смеет это утверждать – составляют умные, мужественные, любящие и знающие свое дело, беззаветно преданные своему Отечеству и готовые за него умереть люди. Не оскудела и не оскудеет на воинов земля наша.











168


Глава   восьмая

I

5-го апреля резко обострилась обстановка в Тбилиси. По просьбе тогдашнего первого секретаря Коммунистической партии Грузии Патиашвили для ее стабилизации было принято решение ввести в Тбилиси воздушно-десантные войска. Хорошо укомплектованные, мобильные, крутые. Первым задачу получил бывший отдельный “Баграмско-афганский”, а на тот период вошедший в состав 104-ой воздушно-десантной дивизии с пунктом постоянной дислокации в Гяндже (бывший Кировабад) 345-ый парашютно-десантный полк.
345-ый уцелел при расформировании 105-ой воздушно-десантной дивизии в
1979-ом году, в числе первых вошел в Афганистан, с июня 1979-го по февраль 1989-го годов воевал, без него не обходилась ни одна мало-мальски значимая операция. В Баграмской долине, в ее окрестностях, он был, что называется, в каждую дырку затычка.15-го февраля 1989-го года полк последним оставил Афганистан, и был вывезен. Куда? Да, в Гянджу Азербайджанской ССР.
Если припомнить Карабах, Баку, Сумгаит и развертывавшиеся там события, можно однозначно сказать, что полк поменял одно “теплое” место на другое. Вот этот полк 15-го февраля 1989-го года получил задачу: совершить 320-километровый марш из Гянджи в Тбилиси и своими штыками поддержать шатающийся режим Патиашвили.
Полку было не привыкать. Он имел колоссальный боевой опыт. За сутки полк совершил этот марш и вошел в столицу Советской Грузии, а если точнее, то сосредоточился на подступах к Дому правительства. Легко можно понять настроение офицеров и солдат. Не прошло и двух месяцев, как был оставлен Афганистан, попали на совершенно неподготовленную базу в Гянджу: ни тебе квартир, ни тебе казарм, ни парка для техники. В условиях тотального отсутствия денежных средств предстояло продолжать колоссальную работу по благоустройству на новом месте, а тут такая миленькая полицейско-жандармская задача.
Полк блокировал подступы к Дому правительства и площадь перед ним, на которой вторые сутки бушевал южный, горячий, нервный митинг. Подступы к площади были  забаррикадированы большегрузными машинами, наполненными отборной щебенкой с кулак величиной. Прикрывались эти импровизированные баррикады боевиками самого  разного происхождения, вооруженными, чем попало, но очень агрессивно настроенными. Полк, беспрестанно воевавший почти десять лет, знал цену жизни, цену крови, и, обладая этим сокровенным знанием, не спешил хлебнуть военного лиха, полк был, что называется, без комплексов. В бою профессионально жесток и беспощаден. Но то в бою!.. А здесь полк не видел противника. И все его навыки были, казалось бы, ни  к чему. Да и задача-то была поставлена так, как это было приято в эпоху М.С. Горбачева: совершить марш по маршруту... к такому-то... времени сосредоточиться там-то... Это конкретно и понятно. А дальше... голубая муть типа: действуя по обстановке, оказать помощь и содействие в

169

наведении порядка. Полк ждал! Одновременно судорожно разбираясь: что же от него хотят, что он должен сделать? Страсти на митинге продолжали накаляться. Митинг шел вторые сутки. Участие в нем принимали люди обоих полов и самых разных возрастов. На газонах перед Домом правительства в лежачем положении расположились голодающие протестующие, и просто смертельно усталые наиболее слабые участники митинга. Солдаты ждали... “Свобода”, “Независимость”, “Суверенитет”, “Оккупанты”, “Сволочи”, “Ублюдки”. Солдаты ждали... Ждали, стиснув зубы. Ты добросовестно, не щадя живота своего, воевал там, куда послала тебя Родина, в крови, в поту, в грязи. С честью вышел на родную землю и... ублюдок, оккупант! От этой несправедливости можно было задохнуться, от нее сводило челюсти. Но они ждали... Кому-то были очень невыгодны терпеливые, стойкие, мужественные русские солдаты. Всякой революции или контрреволюции – черт их разберет – нужны жертвенные бараны, это необходимая атрибутика. Они, бараны, должны своей кровью окропить революцию (или контрреволюцию). Расчет прост: провокационные подробности, нюансы, детали скоро забудутся, точнее, будут растушеваны ловкими идеологами революции (или контрреволюции), а жертвы останутся. Останутся как символ, как знамя, как призыв: к борьбе, к мести. В солдат полетела отборная щебенка, обрезки из арматуры. Полк терпеливо и мужественно отражал этот град, вытаскивал раненых. Поток брани, угроз и камней нарастал.  Надо было принимать какое-то решение. И оно созрело. Захватить машины и тем самым избавиться от малоприятного камнепада. Полк сжал челюсти, атаковал и захватил грузовики. Ему нужны были только грузовики, но на пылающей страстями площади возникла паника. Огромное, потное, яростное тело митинга несколько раз плеснулось от края до края площади, давя и калеча наиболее слабых. В результате погибли 18 человек, из них 16 женщин, в возрасте от 16 до 71 года. Горе, ярость, ужас, отчаяние, месть, злоба – все это слилось, сбилось в какой-то потрясающий, фантасмагорический клубок. Митинг растворился. Это было только начало. Потом будет Звиад с глазами невинной лани. При Звиаде был расстрелянный и сожженный проспект Шота Руставели, Южная Осетия, Абхазия. Война всех против всех, с десятками тысяч жертв. Но они, эти жертвы, будут уже никому не интересны. Свобода, независимость, суверенитет обернутся холодом, голодом, безденежьем, тотальным разрушением цветущей страны и отбрасыванием ее на десятки лет назад.


II

8-го апреля вверенная Лебедю дивизия была поднята по тревоге, совершила марш к аэродрому, армада самолетов поднялась в воздух и перенесла три полка в солнечный Тбилиси. Лебедь приземлился в одном из первых самолетов. Транспортники садились один за другим. На рулежках шла деловитая, без суеты, привычная работа. Разгружалась техника, вооружение, экипировались люди, все это строилось в колонны. Один транспортник сел вне плана. Из чрева транспортника важно выплыли два длинных-длинных, очень длинных правительственных ЗИЛа, вышли несколько человек, первым

170

шел член Политбюро ЦК КПСС, министр иностранных дел СССР Э.А. Шеварднадзе. Их встретила достаточно многочисленная группа людей. После непродолжительного обмена мнениями все резво расселись по машинам и растворились во мраке.
Дивизия приземлилась и начала выдвижение в назначенные зоны ответственности. Время было позднее, ночь с 9-го на 10-ое апреля. Лебедь вел колонну по городу и поражался его мертвенному виду: погашенные окна, фонари, редко где-то мелькнет огонек, ни одного прохожего, ни одного милиционера, даже собак и тех не было видно. Вымерший город, гнетущая пустота, тишина, и в этой тишине один звук – лязг гусениц. Может, это ощущение родилось позже, а может и тогда – теперь трудно сказать, но оно было, это ощущение – город, живущие в нем люди, преступили против дозволенного, перешагнули невидимую, но роковую черту и готовы ринуться в пучину кровавых страстей дальше, бездумно, безрассудно и безоглядно, независимо от чьей-то там персональной воли.
С утра, как водится, началась свистопляска. Как выяснилось чуть позже, на вводе войск панически настаивал потерявший контроль над ситуацией Патиашвили. По его запальчивым звонкам слетелось в Тбилиси ни много, ни мало, три воздушно-десантные дивизии. Командующий Закавказского военного округа генерал Н. Родионов против этого категорически возражал. В марте 1989-го года на выборах в Верховный Совет СССР за генерал-полковника Родионова проголосовало 96 процентов тбилисцев, а глас народа, как известно, глас Божий. Генерал Родионов – один из умнейших и образованнейших генералов советской, а ныне российской армии. Это интеллектуал, человек чести. Его авторитет и уважение к нему были огромны, но... При существовавшей на тот период системе у генерала Родионова при всем его уме и интеллекте не было шансов одержать верх над первым секретарем КП Грузии. Генерал был виноват потому, что он был генералом. Позднее М.С. Горбачев и иже с ним косвенно признали нелепость навешанных на генерала обвинений, назначили его начальником Академии Генерального штаба, но значительно позже, именно косвенно. А тогда город украсился надписями: “Родионов – убийца”, “Смерь убийце Родионову”.
Развалились требования  отстранения от должности, предания суду. Страсти накалялись и бушевали, но из плоскости мордобоя они ушли в политическую плоскость – присутствие трех воздушно-десантных дивизий действовало отрезвляюще.
На третий день по докладу командира полка Лебедь срочно выехал в зону ответственности костромичей. В зоне возник скандал. Дело в том, что один из объектов, взятых под охрану, это личная резиденция Шеварднадзе. Для ее охраны приказано было выделить  парашютно-десантную роту и не менее пяти боевых машин.
Лебедь прибыл к резиденции вовремя, в кульминационный момент. Но сначала о том, что собой представляла резиденция: пятиэтажный особняк, перед ним симпатичный, тенистый подковообразный скверик шириной метров 50, длиной метров 100, с лавочками. По внешнему обводу скверика – дорога, другая дорога  рассекала скверик пополам и вела непосредственно к особняку. Эта центральная дорога переходила в коротенькую, метров 40-50, улочку, которая заканчивалась Т-образным перекрестком. За обводной дорогой жилые строения. На пятачке перед особняком сосредоточены пять боевых машин, и около сорока военнослужащих.
 
171

Людей и машины командир роты капитан Левинсон расположил грамотно,
насколько позволяла местность. А кульминация, на которую Лебедь попал, состояла в том, что при полковнике (неизвестного происхождения) яростно, на двух языках (русском устном и русском матерном) требовали от Левинсона оборудовать в скверике окопы для машин.
Левинсон в ответ им доказывал, что где машину ни закопай, дальше 50 метров огонь она вести не сможет, да и танковой атаки на резиденцию Шеварднадзе не ожидается. У окапывания будет два результата: полное отсутствие какой-либо маневренности и порча симпатичного скверика. Одному капитану против трех полковников приходилось туго. Уточнять Лебедь не стал, но по некоторым признакам можно было понять, что ребятки были из политуправления округа.
Узнав, кто есть Лебедь, они с жаром переключились на него и попытались ему доказать, что он лично ответственен за драгоценную жизнь А. Шеварднадзе. Лебедь их внимательно выслушал, коротко порекомендовал не совать нос не в свое дело, дал 15 секунд на то, чтобы убраться с охраняемой территории. По его прикидкам этого с лихвой должно было хватить, чтобы добраться до стоящего метрах в десяти УАЗика, завести его и отъехать.
Лицо у Лебедя, по-видимому, было достаточно выразительное – полковники сгинули секунд на пять раньше установленного срока. Левинсон доложил, что уже третий день систематически повторяются нападки всевозможных военных и гражданских должностных лиц, которые в разных формах (советов, рекомендаций, требований и приказов) домогаются от него изменения системы охраны и обороны резиденции, причем настойчиво. Лебедь ему объяснил, что у нас – страна Советов, советы не дорого стоят, посоветовал, порекомендовал, потребовал и уехал... Именно по этой причине (наличия большого количества советчиков) демонстранты на площадях не отступят. Приказал к исходу дня уточнить и утвердить у комбата схему расположения машин и постов. Всем советующим и рекомендующим говорить: “Есть!”, но действовать согласно утвержденной схеме.
Командир роты выразил недоумение по поводу того, что до сих пор 
Э.А. Шеварднадзе не посчитал нужным удостоить ни взглядом, ни кивком, ни приветствием ни одного солдата или офицера.
- Мы для него даже не быдло, - сказал командир роты, - а так, пни!
На это ему Лебедь порекомендовал обязать всех надеть на себя маски сфинксов. Эту мысль подхватили и развили: и всем понравилось. Идет себе Эдуард Амвросиевич к машине с постной физиономией, а вокруг него такие же постные рожи - ни тебе доброе утро, ни тебе добрый вечер. Так и бдили сборище дубовых пней.
В ходе контроля зон ответственности, уточнения задач приходилось неоднократно беседовать с горожанами. Все беседы развивались по шаблонному сценарию. Надо сказать, что все южные города имеют одну характерную особенность: стоит на несколько секунд остановиться и заговорить с кем-нибудь или ответить на чей-нибудь вопрос, и вокруг тебя мгновенно вырастает здоровенная толпа: шум, гам, горячность, выкрики.
- Ну, что, граждане, - говорил Лебедь, - будем орать или разговаривать? Если орать – то я пошел, а если разговаривать – то, пожалуйста!

172

- Хорошо, будем разговаривать, - отвечали из толпы. – Вот в газете “Заря Востока”
(городская тбилисская газета) написано, что солдат-десантник три километра гнался за старушкой 71 года от роду и зарубил ее лопатой!
- Написано, написано, а как же!.. Только вопросы есть?
- Какие там вопросы? Зарубил!
Толпа мгновенно возбуждается. Опять мат, угрозы.
- Спокойно, граждане! Вы меня все-таки выслушайте. Вопрос первый: что это была за старушка, которая бежала от солдата три километра? Вопрос второй: что это был за солдат, который не мог на трех километрах старушку догнать? И третий вопрос, самый интересный: они что, по стадиону бегают? На трех километрах не нашлось ни одного мужчины-грузина, чтобы заступить дорогу этому негодяю?
Удар, как говорится, в солнечное сплетение  на выдохе! Крыть нечем. Если чисто эмоционально, то возмутительно, а если с легким анализом, то бред!
Каждый раз в толпе находился “витязь”, который более или менее искусно пытался перевести разговор в другую плоскость.
Если убрать в сторону эмоции и поубавить темперамент, вопрос каждый раз ставился одинаково. Даже не вопрос, а не терпящая возражений констатация факта: “Вы нас на площади отравили!”
- На организмы фашистов и коммунистов отравляющие вещества одинаково действуют?
Легкая заминка – соображают. Потом приходят к выводу, что анатомия к идеологии никакого отношения не имеет. Констатируют факт: “Одинаково!”
- Значит, если я, допустим, хочу вас отравить, то должен надеть средства защиты, в противном случае умрем мы вместе. Так?
- Так! – нехотя соглашаются.
- Кто из вас видел хоть одного солдата в противогазе, я уже не говорю об ОЗК? Или вы полагаете, что сюда собрались несколько тысяч камикадзе с целью помереть, непонятно во имя чего, на подступах к вашему Дому правительства?
Толпа бурлит, растекается, жужжит, обсуждая услышанное. Проклятия в адрес Горбачева, Патиашвили, призывы резать русских. Черные южные глаза, в которых ненависть, сомнение, попытка уяснить, что же все-таки произошло. Толпа до известной степени шокирована: устоявшиеся штампы жуткого произвола и патологической жестокости как-то уж больно просто рассыпаются и рушатся, и крыть вроде нечем. Модно матом, но это неубедительно, это понимают даже самые горячие.
- Вы подумайте, - говорил Лебедь на прощание. – Всего вам доброго. До свидания!
И как нож сквозь масло.
... Запомнились пожилые рабочие-грузины с седыми усами, висками, бровями, натруженными узловатыми руками: “Вы не уходите, – просили они. – Мы сейчас на мафию за копейки пашем. Если вы уйдете, тогда совсем крышка! Тогда война! Много людей погибнет! Не уходите...”
Мудрые пожилые рабочие люди, уже тогда они видели дальше политиков. Уже тогда полнее и зримее они представляли ситуацию. Вот где припомнилось Лебедю снисходительно-презрительно-высокомерное отношение грузин к армяно-

173

азербайджанскому конфликту: “А дураки, что делят, непонятно! Вот мы”. От тюрьмы да
от сумы не зарекайся!
Улица вела прямо к вокзалу. Лебедь уже не помнит, как она называлась. Лебедь впереди на УАЗике, “на хвосте” – радиостанция Р-142. Густое оранжевое облако мгновенно застит лобовое стекло, скрежет тормозов, округлившиеся глаза начальника связи:
- Товарищ полковник, вокруг УАЗика пять кирпичей веером легли! Повезло вам.
На асфальте – отметины от кирпичей, оранжевая пыль на машинах, по тротуару справа и слева идут люди, им до них нет никакого дела. Справа – девятиэтажки, слева – девятиэтажка, на лоджиях – никого. И как будто ничего не случилось. Как будто нерадивая хозяйка вытряхнула из передника картофельные очистки. Неопрятно – но не смертельно.
Забросанные камнями офицеры у штаба Ставки, забросанный с пузырьками с тушью и банками с краской огромный, метров на пять, памятник Орджоникидзе. Попытки его отмыть, а когда это не удается – тайный ночной демонтаж – “отвоз в неизвестном направлении”.
Комендантские посты, патрули, вагончики, неудовлетворительные санитарные условия, препирательства, споры, непонимание, приемы по личным вопросам, отлаживание боевой подготовки – все, как всегда, смешалось в клубок проблем, трудно разрешимых или неразрешимых вообще.
Здесь, в Тбилиси, Лебедь впервые близко познакомился со вновь назначенным командующим воздушно-десантными войсками генерал-лейтенантом В.А. Ачаловым. Командующий относительно спокойного Ленинградского округа сразу попал в гущу событий, и ему необходимо было самоутвердиться, поэтому он был излишне придирчив и строг. Это понятно. Претензий никаких.


III

В Баку Лебедь впервые убедился, что времена Новочеркасска безвозвратно прошли. Политическое руководство страны на глазах сдавало позиции, трусило, перекладывало ответственность. Особенно сильные впечатления на Лебедя произвели события в Тбилиси, грузинское партийное руководство всегда сначала вызывало армию, а затем открещивалось от последствий происходящего.
Сам Лебедь (как впрочем, и все непосредственные участники тех событий) всегда настаивали на том, что никакого “тбилисского кошмара” – в особенности же знаменитой рубки старушек лопатами – не было. Имела место быть банальная попытка защитить административные здания и находящихся в них людей от погрома: на площади вторые сутки шел бессрочный митинг,  беснующаяся грузинская толпа уже довела себя до нужного градуса озверения. Подступы к площади были забаррикадированы большегрузными машинами, наполненными щебенкой в кулак величиной. “Мирные демонстранты” забрасывали камнями солдат, которые ничем не могли ответить, кроме поднятых в воздух пресловутых лопаток (бронежилетов у них не было). Попытка же
174

захватить  грузовики обернулась давкой: толпа затоптала несколько десятков человек – тут же объявленных героями, убитыми русскими солдатами. Оказавшийся крайним генерал Родионов, в то время командующий Закавказским военным округом (и, кстати, возразивший против применения войск), был торжественно произведен в убийцы грузинского народа.
Дальнейшее известно. Страна всколыхнулась, потрясенная политической расправой. Вся Грузия (и, разумеется, вся российская демтусовка) рыдала над жертвами русского империализма – например, над безвестной грузинской старушкой, за которой три километра гнался русский десантник, и зарубил ее лопатой (об этом писали газеты). Лебедь, вспоминая о старушке, процитировал: “Что это была за старушка, которая бежала от солдата три километра? Вопрос второй: что это был за солдат, который не мог на трех километрах старушку догнать? И третий вопрос, самый интересный: они, что, на стадионе бегали? На трех километрах не нашлось ни одного мужчины – грузина, чтобы заступить дорогу этому негодяю?”.
Но в то время задавать подобные вопросы означало немедленно прослыть людоедом. И Лебедь понял: советская власть уже безнадежна, и стрелять в ее врагов уже поздно. Настало время эффектно зачехлить орудия и заниматься миротворчеством. Приближалась эпоха, когда за невыполнение приказов стали давать ордена и медали, а за предательство повышать в должности. Крокодилова “слезинка ребенка” прожигала любой бетон.


IV

Неуправляемые процессы в Азербайджане росли и ширились, и межнациональный конфликт все более и более приобретал очертания войны со всеми ее атрибутами. Этот пожар подспудно тлел, наконец, пламень вырвался наружу, произошло это 12-го января 1990-го года.
Газеты, телевидение повествовали о том, что в Баку резня. Называлось количество жертв. Какие усилия на протяжении недели прилагал М.С. Горбачев для прекращения кровавой междоусобицы? Можно предположить, что большие, но, по-видимому, исчерпав все аргументации, он, наконец, вспомнил о воздушно-десантных войсках. 18-го января 1990-го года Тульская дивизия была поднята по тревоге. В строго установленное время колонны полков совершили марши на аэродромы, скоро и организованно загрузили технику. Первым успел в Баку 137-ой гвардейский Рязанский парашютно-десантный полк. Лебедь взлетел с первым самолетом Тульского полка.
Январь, зима, светает поздно, темнеет быстро. Самолет, в котором второй раз в Баку летел Лебедь, приземлился в густых сумерках на аэродроме Кала, что в 30 километрах от Баку. Кругом ненавязчиво постреливали. Встретили Лебедя начальник штаба дивизии полковник Н.Н. Насифоров и командир Рязанского полка полковник Ю.А. Наумов. С ними был какой-то летный начальник, который тут же торопливо доложил, что по фюзеляжу одного из самолетов прошлась длинная очередь, потерь нет, самолет тоже

175

вроде серьезно не поврежден, но более детально об этом можно будет судить только утром.
Начальник штаба доложил обстановку: “Рязанцы и костромичи выгрузились, построились в колонны. Выслали разведку и выставили охранение. К действиям готовы! Въезды на аэродром забиты КАМАЗами, КРАЗами с бетонными блоками и щебнем. Прикрыты эти импровизированные баррикады нагло ведущими себя группами численностью от 50 до 150 человек. Стрелковое оружие имеется, но относительно немного. Кроме того, подвижные группы на легковых автомобилях катаются по периметру аэродрома, обстреливают приземляющиеся и взлетающие самолеты. Группы противодействия высланы”.
Командир полка полковник Ю.А. Наумов – офицер исключительно деловых качеств: мудрый, взвешенный, обстоятельный, способный одинаково успешно командовать полком и в мирной, и в боевой обстановке. В числе его положительных качеств было и такое совершенно необходимое для уважающего себя офицера: абсолютное отсутствие боязни перед начальством, но тут он что-то замешкался:
- Докладывайте, Юрий Алексеевич, в чем дело? – сказал Лебедь.
- Разрешите воспроизвести, товарищ полковник.
- Ну, воспроизводи!..
- Министр обороны поднес ко мне кулак и сказал: “Попробуйте, мать вашу так, не возьмете!.. Передай Лебедю!”
- Это все?
- Все!..
- А чего взять-то?
Задача – взять двухмиллионный город – милая и простая. Но тут Лебедь был вызван к телефону, командующий ВДВ генерал-полковник Ачалов задачу уточнил и конкретизировал. Картина прояснилась. Лебедь отдал предварительное распоряжение и пошел на КПП разбираться. До Баку 30 километров, чтобы успешно выполнить задачу, надо было вначале успешно выбраться с аэродрома.
КПП как КПП: окна предусмотрительно заложены мешками с песком, напряженные солдаты из аэродромно-технической роты с автоматами в руках. Рассредоточенное парашютно-десантное отделение, прикрывающее КПП и этих солдат за воротами во мраке – контуры большегрузных машин. Между ними мелькают контуры людей, у некоторых в руках автоматы, двустволки, раздается мат, вопли. Лебедь попытался вступить с ними в переговоры.
- Мне надо пройти, и я пройду. Армия – это не кошка, которую поймали за хвост: визжит, царапается, а сделать ничего не может. Мир вашим домам, освободите проход, я гарантирую, что ни один волос не упадет с вашей головы.
В ответ истеричное: “Вы не пойдете... Мы все ляжем, но вы не пройдете”.
Пока Лебедь так мило разговаривал, под покровом темноты на аэродроме кипела работа. В трехстах метрах (справа и слева от КПП) саперы резали проволоку аэродромного ограждения, готовили проходы для машин. Колонны двух рот с полутемными фарами выдвигались в исходное положение. На броне каждой роты десантом сидела еще одна рота. Хорошо груженные “Уралы” готовились к работе в

176

качестве толкачей и тягачей. Что это такое? На бампер “Урала” крепились 2-3 большие
бревна, к ним 2-3 скита. На лобовом стекле панцирная сетка, от пуль не спасет, а от камней и гранат “очень даже”. Водители и старшие машин в касках и бронежилетах, окна открыты, у старшего – автомат наготове, у водителя – на коленях.
Прибывший офицер доложил Лебедю шепотом, что все готово. Лебедь подвел итог разговору:
- Ну, черт с вами, я вас предупреждал!
В ответ улюлюканье, свист, ликующее злорадное гоготание.
Как всегда в таких случаях – обмен впечатлениями о мнимо одержанной победе.
- Вперед! – приказал Лебедь.
Через проделанные проходы роты вырвались на шоссе. В считанные секунды замкнули клещи. Десант спешился и с криком “ура”, стреляя в воздух с целью создания паники, атаковал с двух направлений.
Не ожидавшие такого свинства “победители” с воплями разбежались по  находящимся на противоположной стороне дороги виноградникам, но не все, 92 человека были отловлены, сбились в кучу. От былого торжества не осталось и следа. Убитых и раненых не было, на земле валялось оружие, хозяев у него, естественно, не нашлось. Ведь ночью все камни серы. “Уралы” растащили и растаскали КРАЗы и КАМАЗы. Путь был свободен.
Рязанский полк, а за ним и Костромской двинулись на Баку. Тульский полк Лебедь придержал в резерве на случай непредвиденных обстоятельств. Командный пункт развернули здесь же, на аэродроме, в двух комнатах офицерского общежития. Рязанцы шли тяжело. В общей сложности им пришлось расшвырять, разбросать, преодолеть 13 баррикад разной степени плотности, 30 километров и 13 баррикад. В среднем одна на
2-2,5 километра. Дважды противодействующая сторона применяла такой прием: по шоссе, где предстояло пройти полку, мчится бензовоз тонн на 15. Задвижка открыта, на асфальт хлыщет бензин. Топливо вылито, задвижка закрывается, а из окружающих внедорожников на дорогу летят факелы.
Колонну встречает сплошное море огня, ночью эта картина особенно впечатляет. Колонна начинает с двух сторон, по виноградникам, по полям обтекать пылающий участок, из виноградника гремят выстрелы. Роты скупо огрызаются. Тягостная в целом картина. Здесь важно попробовать проникнуть в психологию солдата. Этому 18-20-летнему парню никогда, ни на каком из этапов воспитания – ни в детском саду, ни в школе, ни в СПТУ, ни в техникуме, ни в институте не говорили – убей! Ему этого никогда не говорили. Если быть точным – учили, но абстрактно. Мишень, она и есть мишень, она безлика, ей никогда не придавались характерные контуры солдата того или иного государства. Это целевое обучение, смысл которого вкладывался в одно слово “Убей!”, не осуществлялось даже по отношению к армиям стран вероятного противника. А здесь не вероятный противник. Это Азербайджан, и солдаты из школьной географии в той или иной степени усвоили, что это уже из союзных республик, наша земля, наши люди. И с ними вместе, в одном строю служат солдаты-азербайджанцы, и многие из них из Баку. И летел он сюда, солдат (казенный человек) не в гости, а по приказу. С задачей остановить кровопролитие, замешанное, как многие из них полагали, на крупном, не разовом, но тем

177

не менее, недоразумении. И нет в этом ни агрессивности, ни злобы. Нет перед внутренним
взором образа врага. А есть тоска и недоразумение. За что дерутся – черт его знает! А ты – лезь, разнимай, растаскивай. Подставляй голову. За что? Во имя чего и почему ВДВ? Мы что – жандармы? Большинство из них идут, по сути, в бой настроенные добродушно и благожелательно, уверенные, что если поговорить и объяснить, то люди поймут, прекратят убивать друг друга. То есть идут в бой настроенными не для боя, но с них быстро и жестко сбивают добродушие и благожелательность потоком визгливой брани и оскорблений, автоматными очередями из мрака. И они – эти двадцатилетние парни, видя, как их убивают ни за что, свирепеют, воедино сливается инстинкт сохранения и жажда мести. Играет воспитанный десантный “шовинизм” (нет задач невыполнимых, никто, кроме...). Пробуждается агрессивность и ненависть к подло стреляющим из темноты. И вот уже нет мило улыбающегося мальчишки, которого где-то ждет девушка и мама, который озабочен вопросами демобилизации, куда пойти учиться, или устроиться работать. А есть свирепый, хорошо обученный волк, рядом с которым только что пил его товарищ, душа которого наполнена одной только черной страстью – рассчитаться.
За 30 километров от Баку семеро рязанцев получили пулевые ранения и 30 травмированы кирпичами, арматурой, трубами, камнями. К 5 часам утра они овладели назначенными им районами. С востока, со стороны аэродрома, в город вошла Псковская воздушно-десантная дивизия. Кроме того, масса мотострелков, подразделения которых были укомплектованы наспех “партизанами” из Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев. Тот же город, те же люди. Только в ноябре 1988-го года это был живой, бойкий, темпераментный южный город. Он цвел улыбками и цветами, а теперь угрюмый и подавленный, захламленный, со следами боевых действий и ненавидящими всех и вся людьми.
Началась ставшая уже привычкой, но не ставшая от этого более простой и легкой работа по организации комендантской службы, по обустройству, по отслеживанию всех систем жизнеобеспечения.
Но тут уже плановая работа не получалась по ряду причин. Во-первых, саботаж всех распоряжений и военного командования. Меньшая часть саботирована сознательно, а большинство – по принципу – “Вы уйдете, а нам здесь жить!”. Во- вторых, “революционная” деятельность существенно подорвала материальные ресурсы города. 
В-третьих, не было уже генерала Тягунова, который одни, без всякой охраны, ездил по самым горячим точкам: длинный, худой – лез в свалку. Высокий, дребезжащий голос его действовал на людей магически. Он умел укрощать самых буйных. К тому же он был организатором. А по большому счету – Державный генерал. Было и, в-четвертых, пятых и шестых. В общем, закрутилась первая свистопляска. Полки беспрестанно дергали. От самых высоких начальников командиры получали свирепые, но скороспелые и непродуманные приказы, суть которых зачастую сводилась к формуле: “Стой там, иди сюда!”. Приказы эти отдавались порой, минуя Лебедя, он начинал уточнять у соответствующих начальников эти приказы – и нередко нарывался на брань, а брань – это всегда ода слабости и растерянности.



178


V

По опыту Лебедь знал, что какие бы крутые и горячие распоряжения и приказы ни отдавались,  в том числе очень высоко стоящими начальниками, за конечный результат отвечал он - Лебедь. Поэтому, несмотря на всю брань, угрозы и вопли, Лебедь жестко стоял на одном: дивизией командует он!
После нескольких нелицеприятных стычек эта мысль все-таки проникла в сознание начальников, и управление дивизией упорядочилось. Через все имеющиеся в распоряжении Лебедя структуры, он стремился максимально просветлить обстановку. Удавалось это слабо, но удавалось! Командиры, политработники разных уровней докладывали о нервном возбужденном состоянии жителей города, о противостоянии, многочисленных фактах высказывания ненависти и угроз в их адрес. Не проходило суток, чтобы несколько солдат не были травмированы прилетевшим откуда-то из мрака кирпичом или обрезком трубы. В этой обстановке Лебедь получил задачу захватить морской вокзал города Баку, откуда (как было установлено) группой активистов народного фронта численностью до 150 человек осуществлялась координация действия по сопротивлению войскам. В короткие сроки штаб дивизии оперативно спланировал задачу по захвату морвокзала. Лебедь поставил командиром Костромского полка полковника Е.Ю. Савилова. Согласно задаче, в 4 часа 30 минут утра 24-го января полк по сходящимся направлениям выдвигался на исходные рубежи и до 5 часов 30 минут (по возможности бескровно) овладевал морвокзалом. Огонь было приказано открывать только ответный, но если дело дойдет до открытия огня, сбивать охоту стрелять на всю оставшуюся жизнь.
Все было готово. Передовые подразделения начали движение, но здесь вмешался находящийся в Баку командующий генерал-полковник Ачалов. Что уже у него там произошло, Лебедю было неизвестно на тот момент, но он лично заполошным голосом ревел в трубку: “Немедленно оставить и прекратить!” Остановили и прекратили. Войско, слава Богу, управляемое. Напряженные, настроенные на действия люди, расслабились. В шесть часов утра новая команда, сопровождаемая “удивленной” фразой: “Вы, что, остановили полк? – спросил все тот же Ачалов. – Да вперед, черт вас побери!”
Вперед, так вперед, особенно, если черт нас побери. К 7 часам утра полк без потерь с обеих сторон овладел морвокзалом. Захватил первоклассный (построенный на верфях Финляндии) пароход “Сабит  Оруднев”, где непосредственно располагался штаб народофронтовцев. Задача была выполнена, но, как всегда в таких случаях, образовался ряд обстоятельств, повлекших за собой последствия разной категории сложности.
Во-первых, в 7.05 с моря подошло судно “Нефтегазфлота”, развернулось бортом метрах в 250 от берега, и человек 15-17 автоматчиков открыли по полку огонь. В первые секунды были тяжело ранены сержант и рядовой. Сержанту пуля попала в спину, в район поясницы, правее позвоночника и проникла в брюшную полость. Сержанту в госпитале отмотали метра полтора кишок, но он остался жив. Рядовой получил через каску слепое ранение головы. Слепое – это входное отверстие есть, а выходного нет. Слепым-то оно стало, наверное, потому что через каску. Через месяц, солдат, не приходя в сознание,

179

скончался в госпитале. Рота, находящаяся на пирсе, ответила огнем. Командир полка
принял мгновенное решение: четыре БМД-1 выползли на причал, каждая машина всадила в судно по две кумулятивные гранаты и судно загорелось. Уцелевшие боевики прыгнули в благоразумно привязанную за кормой моторку. Им дали уйти.
Потом, когда все кончилось, шутили – можем мы воевать с Военно-Морским флотом, можем, главное – заманить его на дальность прямого выстрела из пушки.
Во-вторых, в числе прочих объектов морвокзала был захвачен и ресторан, а в ресторане - завтрак человек на двести. И не просто завтрак, а шашлыки, балыки, икра красная и черная. А здесь солдаты, которые уже неделю на сухпайке. Возбужденные боем, молодые, здоровые, нормально в таком возрасте голодные, небезосновательно рассматривая сей завтрак как военный трофей, подмели его вчистую, оставив только салфетки.
В-третьих, из-за необъяснимой задержки вместо планируемых 150-200 человек захватили только чуть более 20. Именно из-за задержки, потому что основная масса народофронтовцев разбежалась в период с 5 до 6 часов. Кто-то “сдал” операцию, и Лебедь не думал, что в этой сдаче был замешан командующий, скорее всего, он оказался пешкой, чтобы остановить командующего ВДВ.
В-четвертых, пожилые, степенные, хозяйственные, многомудрые командиры хозяйственных взводов и батальонов не преминули воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы, как они выразились, “на халяву” пополнить оскудевшие запасы. Один прихватили из закромов ресторана ящик живого пива, второй – ящик растворимого кофе в банках. Пиво и кофе практически тут же вернули. “Запасливые и предусмотрительные” поимели многие неприятности, но история на этом не кончилась.
В-пятых, наученные горьким опытом офицеры-политработники опросили администрацию морвокзала в целом, и в ресторане в частности, об имеющихся претензиях. Администрация морвокзала рассыпалась в благодарностях за то, что практически зданиям и сооружениям не было нанесено никакого ущерба, в окна и люстры никто не стрелял, вывод один: большое, большое вам спасибо! Администрация ресторана предъявила претензии за съеденный завтрак. Но логично предположили считать, что господа народофронтовцы сначала съели завтрак, а потом разбежались. И сделали предположение, что коль скоро завтрак был накрыт, то за него кто-то уже заплатил. Администрация с этими рассуждениями согласилась, и конфликт был исчерпан. Больше всех в выражениях благодарности, признательности и восхищения рассыпалась бухгалтер ресторана Галина Николаевна Мамедова. Но о цене этих цветастых словес поговорим ниже. Полк, на взгляд Лебедя, решил главную серьезную задачу: благодаря его действиям перестал существовать командный пункт, координирующий центр, мозг сопротивления – называйте, как хотите, но непосредственно за этим напряжение стало стремительно спадать, жизнь начала входить в нормальную колею.
Костромской полк остался для несения службы в городе, а два полка Лебедь сосредоточил на аэродроме Кала.




180


VI

Образовалась своеобразная пауза, которая, впрочем, тут же была заполнена. По всем прежним похождениям Лебедь твердо уяснил, что пока обстановка конфликта непредсказуема, чревата самыми неожиданными последствиями, действовать придется однозначно одному. Никаких представителей государственных, партийных структур, комитета госбезопасной прокуратуры: “Гуляй, рвань, от рубля и выше”.
Но едва она, обстановка, усилиями солдат и офицеров нормализовалась, мгновенно появляется масса умных и значительных лиц, представляющих вышеперечисленные институты, которые сразу, без “здравствуйте” суровыми державными голосами начинают задавать множественные “Почему?”. Так произошло и тогда.
Не успели солдаты отдохнуть, как Лебедь получил информацию о том, что для разбирательства произошедшего инцидента прибыла многочисленная – 39 человек – совместная группа следователей Прокуратуры СССР и Главной военной прокуратуры и один из основных объектов ее работы явилась вверенная Лебедю дивизия. Передали приглашение прибыть старшему группы для организации взаимодействия по совместной “плодотворной работе”.
Лебедь поехал. Группа располагалась в одной из гостиниц вблизи Сальянских казарм. Кстати, о самих Сальянских казармах. Свое название они получили от француза на русской службе по фамилии Сальян. Служил француз в царствование государя-императора Николая I. Где и как “пролетел” француз перед царем, история умалчивает. По высочайшему указу был направлен служить в считавшийся тогда совершенно диким местом Баку. Француз был хорошо образованным, обладал высокими организаторскими способностями и, желая искупить вину, развил бурную деятельность. В короткие сроки
(3-4 года) под его личным руководством построили городок-крепость красиво, добротно, с учетом особенностей местной архитектуры, когда здание строится так, что зимой в них тепло, а летом прохладно. Городок искусно озеленен, благодаря чему в нем создан изумительный микроклимат. Завершив строительство, Сальян, надеясь на снисхождение, отправил Николаю I восторженное письмо, смысл которого можно свести к одной фразе: “Государь, докладываю, в этом диком крае я, Сальян, построил земной рай!” Ответ императора был краток: “Построил земной рай – молодец! Ну, и живи в нем!” Что было потом, куда делся Сальян, неизвестно, по крайне мере, Лебедю. Но имя свое Сальян увековечил.


VII

Итак, поспешно созданная  после очередного “удивления” М.С. Горбачева и в пожарном порядке отправленная в Баку, группа следователей пыталась  разобраться в сложившейся обстановке. Старшего группы генерал-майора (фамилия неизвестна) Лебедь не нашел. Следователи группы, с которыми Лебедь встречался, были частично ему

181

знакомы, частично не знакомы, но все равно относились к Лебедю вполне дружелюбно. Это объяснялось предельно просто. Как говорил Маугли, они были одной крови: Лебедь и подобные ему гасили конфликты, а они и подобные им разбирались в их последствиях, пытались в совершенно диком беспределе навести какой-то, пусть маленький, пусть поверхностный, правовой порядок. Лебедь и они отчетливо сознавали, что в любую минуту они могли пасть жертвой силового режима какого-нибудь очень высоко стоящего партийного чиновника или главного аппарата в целом, или очередного телешоу Горбачева. Примеры тому, достаточно свежие, были перед глазами. Наиболее яркие из них – генерал-полковник Родионов, которого с легкостью необыкновенной сделали заложником чиновничье-бюрократических, номенклатурно-партийных игр в законность.
Все многочисленные таланты генерала Родионова, брошенные на момент разбирательства на одну чашу весов, не оказали практически никакого воздействия в обстановке, когда надо было спасать и достоинство члена Политбюро ЦК КПСС Шеварднадзе, и первого секретаря КПГ Патиашвили.
Лебедь кратко ввел представителей следовательской группы в обстановку. Многие из них крутили головами, но, тем не менее, дружно, в один голос, заявили, что намерены стоять на букве закона и беспристрастно разобраться во всех имевших место безобразиях. Тем более что для начала работы материала более чем достаточно. Один из следователей, пододвинув стопку стандартных листов, на глаз штук 150-170, Лебедю бегло их прочитал. За этими листками стояла чья-то неуклюжая, не очень умная, но упертая и целенаправленная организаторская работа. Все они были озаглавлены совершенно одинаково: “Перечень преступлений, совершенных военнослужащими ВДВ на территории Баку 19-20-го января 1990-го года”. Тексты отличались, но незначительно: “убиты сотни, ранены тысячи. Украдено, совершено неимоверное количество машин, холодильников, ковров, денег, драгоценностей. И выводы были везде одинаковы: требуем немедленно разобраться и сурово наказать”.
Третьим сверху лежало заявление Г.Н. Мамедовой, бухгалтера ресторана морвокзала. Из него Лебедь с удивлением узнал, что в верхнем ящичке стола у нее лежало 12 тысяч рублей невыданного аванса. В среднем – перстень с бриллиантами и умопомрачительные золотые сережки. В нижнем – несколько коробок французских духов, туалетной воды и все это украдено, украдено, украдено. Итог подведен не был, но то, что хранила Мамедова в трех ящиках письменного стола, тянуло на глаз тысяч на 50-60. Напомним, что это 1990-ый год и 60 тысяч рублей были эквивалентны автомобилю “Жигули”.  Там же обнаружилось послание заместителя директора морвокзала. Сам “босс” юркнул в тину, выставив на передний план зама. Из этого многостраничного послания следовало, что морвокзал разграблен полностью. В списке, насчитывающем более 20 пунктов, фигурировало: телевизоры, ковры, портьеры, посуда, видеоаппаратура. Лебедь читал все это с нарастающим удивлением до тех пор, пока не наткнулся на пункт: “Украдено шесть диванов из зала ожидания”. Диваны в зале ожидания морвокзала представляли собой сваренные конструкции длиной около пяти метров, рассчитаны были на шесть человек. Кража подобного сооружения была изначально абсурдна с точки зрения применимости его в войсковом хозяйстве, а с учетом того, что в городе были задействованы боевые машины десанта, бронетранспортеры и колесные автомобили типа

182

ГАЗ-66, просто невозможна. Если даже и нашелся бы олух, которому взбрело в голову украсть такой диван, ему бы элементарно не на чем было его увезти. Переноску дивана на руках Лебедь категорически отверг. Народ в армии, как и везде, по умственным способностям всякий, но таких идиотов, Лебедь знал, не было.


VIII

Прочитав про диваны, Лебедь долго хохотал. Насмеявшись, коротко объяснил суть происходящего и рекомендовал все эти под копирку написанные заявления отправить в близлежащую урну. Ребята-следователи сказали, что они в принципе ему верят, но работа у них такая – доказывать ослу, что он не осел.
- Ну, смотрите, дадите палец – откусят руку, - сказал Лебедь.
С тем и расстались. Это было утро, а к обеду Лебедю на КП позвонил генерал-майор – старший группы следователей.
- Вы командир дивизии полковник Лебедь?
- Да, это я.
- По имеющимся у меня данным, два полка отведены из города и сосредоточены на аэродроме. Это так?
- Так.
- Я хотел бы побеседовать с офицерами и прапорщиками полков. Во сколько вы их можете собрать?
- Проблем нет. Во сколько договоримся – во столько соберу. В 16-17 устроит?
- Да, пожалуйста, в 17 часов.
К 17 часам офицеры и прапорщики двух полков и управлений дивизии и спецчастей сидели в летном клубе. Клуб не имел крыши, зато по периметру был огорожен двух с половиной метровым забором. Не дуло. Лебедь встретил прокурора на входе. Представился, как младший по званию. Поздоровался он с ним весьма сухо и неулыбчиво. И сразу последовал к импровизированной трибуне. Несколько сотен пар глаз смотрели на генерала с настороженным интересом.
Такое начало Лебедю сразу не понравилось, но он уселся за столик, на котором стоял телефон, и приготовился слушать прокурорские речи.
Генерал обвел тяжелым взглядом аудиторию, выдержал паузу, погасившую проглядывающие где-то улыбки, и резко и быстро начал: “Вы в своих рядах скрываете уголовных преступников. Или сейчас здесь будет принято решение об их добровольной выдаче, или мы вынуждены будем забрать силой”. О каких преступниках шла речь, аудитория не поняла.
Как выяснилось несколько позже, имелись ввиду прапорщики-командиры хозяйственных взводов – любители пива и кофе. Но силой... В клубе на несколько минут повисла мертвая тишина, которая неожиданно разразилась хохотом, хохотом издевательским, недобрым. На скамейке сидели калиброванные, отборные, готовые драться с кем угодно и где угодно офицеры и прапорщики ВДВ. Поверни генерал разговор иначе и реакция была бы другой. Но силой у нас кого-то забрать? Какая же это
183

должна быть сила, которая бы переборола эту?
Откуда этот наглец и почему такой наглый тон? Силой – ха-ха-ха! У нас! – ха-ха-ха!.. Забери!.. – ха-ха-ха!
Стержень общения с самого начала был сломан. Прокурор-генерал на трибуне бледнел, краснел, а аудитория безумствовала, разражаясь все новыми и новыми приступами безумного хохота. Лебедю было не смешно. На него накатил приступ холодного бешенства. Он снял трубку. Вызвал командира оставшегося в городе полка.
- Савилов, кто у тебя охраняет следственную группу?
- Взвод, 17 человек, три БМД.
- Охрану немедленно снять, об исполнении  доложить!
Времени это много не заняло, благо, командный пункт Костромского полка располагался недалеко от гостиницы. Через 7 минут командир полка доложил:
- Взвод снят, убыл в расположение роты!
Лебедь обратился к прокурору, который все это время простоял на трибуне, неуклюже пытаясь ухватить за хвост ускользнувшую нить разговора:
- Товарищ генерал, разговора не получилось, теперь уже и не получится. Честь имею кланяться. Товарищи офицеры!..
Обычно после такой команды при любом скоплении народа – от 100 человек и более – происходит некоторая едва уловимая заминка: кто-то встает чуть быстрее, кто-то медленнее, у кого-то на коленях полевая сумка, у кого-то папка. Требуется две-три секунды, чтобы команда была полностью выполнена. Здесь же несколько сотен человек выполнили команду одним щелчком, и тяжелая, давящая стена замерла! Ни звука. Только глаза. Глаза – это зеркало души, они не выражали ничего хорошего, самое мягкое, что в них было – это глубокая неприязнь. И в этой мертвой тишине прокурор, сопровождаемый Лебедем, последовал к выходу.
Но испытания на этом не кончились. За стеной, на фоне только что звучавшего хохота, шума, казалось, стало совершенно тихо. И действительно, сотни четыре солдат и сержантов замерли. Это было время, когда интеллектуальный уровень рядового и сержантского состава в армии вообще, а в ВДВ ввиду специфики отбора, в частности, был очень высок. Солдаты, сержанты в массе своей – это вчерашняя студенческая братия, умная, всесторонне развитая, все как один, гордящаяся службой в ВДВ, бывшая не раз в горячих делах, испытавшая на своей шкуре все прелести нашего перестроечного времени, десятки раз оказавшаяся вместе со своими командирами в нештатных, нестандартных, не описанных никакими уставами ситуациях, видевшая всю искусственность создаваемых ситуаций, оскорбленная до глубины души, как она считала, возложенными на нее жандармскими функциями.
Они обожали и ценили своих командиров. Общественное сознание офицерской и солдатской среды слилось воедино. Это был единый организм. Такого не было даже в Афганистане. Никогда до... и никогда после Лебедь не видел такого душевного единения. Дай Бог, чтобы мы когда-то дожили, возрождая российскую армию, до такой психологической атмосферы. Такой воинский организм победить нельзя. Они ступили за порог, масса колыхнулась, мгновенно замкнула огромный полукруг. Холодно и зло поблескивая глазами, засыпала прокурора умными с издевкой вопросами. Вопросов было

184

много, но, как ни странно, в базар это не превратилось. Как уже оно получилось, Лебедь
не знает, но следовал один вопрос, едва он заканчивался – другой, третий... пятый Прокурор что-то пытался объяснить, потом махнул рукой и сломался. Понять его было нетрудно. За спиной – “дружественно” настроенные офицеры, перед глазами – не менее “дружественно” настроенные солдаты.
Поняв критичность ситуации, Лебедь громко объявил: “Ввиду сильных магнитных бурь, непрекращающихся взрывов протуберанцев на солнце ответы на вопросы переносятся на более позднее время. Время будет сообщено дополнительно. Освободите проход”. Пока народ соображал, какая связь между магнитными бурями, протуберанцами и ответами на вопросы и вообще, что такое городит командир дивизии, проход освободили.
Они прошли к машинам. Генерал кивком, не подавая руки, попрощался и уехал. От клуба донесся дружный хохот, по-видимому, сообразили насчет протуберанцев...
Через час начались звонки.
- Товарищ полковник, Александр Иванович, верните охрану. Без соли съедят ведь, вырежут... Шеф вообще мужик хороший, только его чего-то занесло, перенервничал, видать.
А Лебедь ответствовал:
- В течение суток я ждал с принесением извинений. Еще сутки и одна минута – и вопрос охраны может быть решен только личной явкой вашего шефа.
Часа через четыре позвонил генерал. Ребята-следователи; видать, его порядком изгрызли, потому что тон у него был совершенно другой.
- Александр Иванович, вы знаете, я до сих пор не могу понять, что же у вас произошло. Черт знает, что такое, наверное, действительно, в ваших словах о магнитных бурях есть доля истины. Я приношу свои извинения вашим офицерам. Тут, знаете ли, издержки всего. Попробуйте меня понять. Я вам гарантирую, что мы разберемся во всем спокойно, беспристрастно и... Я вас попрошу, верните охрану, работать надо!
Расстались они почти друзьями. Минут через двадцать взвод вернулся к прерванному исполнению служебных обязанностей. Действительно, разобрались спокойно. Любители пива и кофе, поскольку факт имел место, то похищенное было тут же возвращено, были уволены за дискредитацию.


IX

Дня через три Лебедь побывал у следователей. Количество заявлений с заголовками “Перечень преступлений...” исчислялся тысячами. Причиненный ущерб – десятками миллионов рублей. Разобраться во всем этом было решительно невозможно. Обросшие щетиной, нервные, худые, исписавшие тысячи страниц протоколов с самыми противоречивыми показаниями, следователи были доведены до белого каления. Их предводитель, как уже там выходил из положения, Лебедь не знал – скорее всего, никак. Для очистки совести группа следователей в количестве 5-7 человек в сопровождении офицеров управления командующего ВДВ облазила все машины во всех парках (надо
185

думать, искали погребенное), но прямо об этом не говорили, легенда была: изучение
технического состояния в преддверии марша. Ничего не нашли. Следователи, сопровождаемые презрительным молчанием, ретировались.
Конец января 1990-го года характеризовался переносом напряженности из центра в провинцию. Информация сыпалась множественная и неубедительная. Волнения в Нефтегане, в Астаре, свергнутая советская власть на юге Азербайджана, в Джалилабаде. Захвачены,  разгромлены и разогнаны советы – там разогнана милиция, сожгли горисполком... В общем, жизнь била ключом и все по глазам.
Все описывать – утомительно, длинно, да и смысла нет. Целесообразно остановиться на некоторых наиболее показательных моментах. 28-го января последовал звонок командующего ВДВ генерал-полковника В.А. Ачалова.
В Джелалабаде свергнута советская власть. Тебе придется принять дислоцированный на аэродроме Кала вертолетный полк. Думай, что делать с Джелалабадом. Решение доложить.
Что тут думать, как говорят, трясти надо! Вызвал командира вертолетного полка. Полковник оказался приятный во всех отношениях. В Афганистане побывал дважды, имеет: орден Боевого Красного Знамени и две Красные Звезды. Спланировали операцию быстро и без затруднений. Лебедь доложил решение – оно было утверждено. С рассветом 26-го января с аэродрома Кала снялись и взяли курс на Джелалабад 5 вертолетов Ми-8. На борту каждого находилось 15 человек, каски, бронежилеты, три ротных пулемета, три гранатомета АГС-17, автоматы с подствольником. Экипаж каждого вертолета с первого взгляда вызывал глубочайшее уважение. Трогать такую организацию без крайней нужды не хотелось. Задача каждой группы – перехватить в определенном месте одну из пяти входящих в гору дорог. Всех впускать – никого не выпускать. С интервалом в 15 минут с аэродрома снялись еще 16 вертолетов разных модификаций. На Джелалабад ушел усиленный парашютно-десантный батальон, который возглавлял ввиду чрезвычайных обстоятельств командир Тульского полка полковник В.И. Орлов.
Все прошло как по маслу. В строго установленное время дороги были перехвачены, десант высадился без потерь, взял под охрану все объекты жизнеобеспечения города. Орлов доложил следующую небезынтересную ситуацию. Все оказалось проще и банальней, чем докладывалось и представлялось. Воспользовавшись буквально висящей в воздухе атмосферой неуверенности, неопределенности, страха, десяток энергичных и предприимчивых мужчин с уголовным прошлым (при молчаливом несопротивлении господ обывателей) разгромили горисполком, сожгли горком, разогнали школу милиции. Возмутительно то, что школа милиции насчитывала 15- человек и была вооружена автоматами. Но доблестные стражи городка (как действующие, так и будущие) не оказали ни малейшего сопротивления. В панике бежали из города, дружно побросав автоматы в какую-то запруду глубиной 17 метров.
Уголовнички во всеуслышание объявили, что советская власть низвергнута, к власти пришел народный фронт в их лице, в течение суток выкачали у руководителей предприятий и частных лиц более 350 тысяч рублей на “нужды народного фронта” и, держа ушки на макушке, с появлением первых вертолетов успешно ударились в бега.
Дома и стены помогают.

186

Орлов доложил, что собравшиеся на главной площади города многочисленные граждане тепло и сердечно приветствовали батальон, сразу же избрав его, полковника Орлова, председателем горисполкома. Немного подумав, все партийные и беспартийные дружно проголосовали за избрание его секретарем горкома и, после некоторого размышления назначили начальником милиции города. Никто не освобождал Вадима Ивановича от обязанностей командира полка, и вообще он туда летел воевать, а тут такой почет, уважение, радушие и гостеприимство, такое высокое доверие. Вадим Иванович, несмотря на могучую фигуру и крутой характер, несколько растерялся. И доклад об обстановке завершил простым человеческим вопросом: “Что делать-то?” Дело прошлое: когда Лебедь слушал его доклад по радио – давился от смеха, хотя прекрасно понимал, что Орлову не смешно. На классический вопрос: “Что делать?” Лебедь дал почти классический ответ: “Оправдывать доверие!”
- Это как? Если я и горком, и горисполком, и милиция в одном лице...
- А очень просто. Заставь, чтобы школы, больницы, пекарни работали. Все, что разрушено, разграблено и сожжено – восстанавливать и ремонтировать. Город скрести, мести. Потом разберемся, какой ты горком и милиция. Для меня ты сначала командир полка.
Вадим Иванович оживился – Лебедь своим ответом предельно упростил ситуацию. К вечеру того дня Лебедь получил от него доклад, что все работает, меняется, скребется и восстанавливается.
Народ этим занялся с великой охотой. Всякую помощь и содействие оказывают руководители предприятий, введен комендантский час, уточнены объекты охраны, организовано патрулирование.
Утром на следующий день Орлов доложил, что за ночь происшествий не случилось, восстановительно-подметательные работы продолжаются, но из Баку прибыл некто, представившийся первым секретарем горкома.
- Вадим Иванович, не жмись, отдай ему должность, - сказал Лебедь. – Если пару дней пройдет, и председатель с начальником милиции останутся, ты снова будешь просто командиром полка.
К вечеру Вадим Иванович доложил, что все нормально, но вновь обретенный секретарь горкома за целый день ни разу не вышел из здания, ни с кем не встречался, никуда носа не кажет.
- Разберись с ним, Вадим Иванович, на кой черт он такой нужен?!
Через час доклад:
- Разобрался. Он за должность 50 тысяч заплатил, прибыл потому, что денег жалко. Он здесь раньше в этом городе на какой-то мутной должности подвизался и знает, что если он сейчас в качестве секретаря горкома к людям выйдет – убьют.
- Тогда гони его в шею!
- Это как?
- Цивилизованно! Вывези его на машине за город километра за три в сторону Баку, высади и объясни, что если будет по этой дороге топать ножками, то придет туда, откуда явился. Термосок на дорогу дать не забудь.
- Есть!

187

Пока Орлов восстанавливал советскую власть в Джелалабаде, не сидели на месте и другие части и подразделения. При захвате народного фронта в Нефтегане все развивалось вначале плавно и без потерь. Разведгруппа  из Рязани, лежа на дне кузова ГАЗ-66 с откинутым бортом, выходила на объект – штаб народного фронта. Когда до объекта оставалось метров 100, с балкона дома на противоположной стороне ударил пулемет.


X

Группа прикрытия снесла балкон вместе с пулеметом. Рязанцы потом еще долго крутили головами, рассматривая продырявленные во многих местах тент и кабину, как из них не зацепило. Но без потерь все равно не обошлось.
Уже при штурме самого здания словил две пули в живот и через сутки скончался командир взвода лейтенант Александр Аксенов. Был это здоровенный, жизнерадостный парень с сердцем льва, рожденный быть победителем, совершенно необоснованно, фатально веривший, как, впрочем, и все лейтенанты, в то, что смерть может найти кого угодно, но не его. “Да – ранят, да и убивают, но это других, а это я. Как это так, меня – этого не может быть. Я молод, силен, могуч, прекрасно профессионально подготовлен, мне 23 года, немногие сравнятся со мной, мне жить и жить. Как это – убить меня? Шутить изволите?!” Эта психология присуща молодости, ею поражены практически 100 процентов солдат и молодых офицеров. Зачастую героизм очень плотно соседствует с очевидной глупостью, как это ни печально писать. И там, где здравый смысл, элементарная тактика подсказывают: надо перебежать, переползти - проникнутый такой психологией солдат или офицер закатывает рукава, приклеивает к нижней губе окурок, берет оружие наперевес, не спеша, с чувством собственного достоинства, всем своим видом выказывая величайшее презрение ко всему и вся: к собственной жизни, к возможной смерти и противнику.
Здесь какая-то неизведанная заповедная часть, какой-то неизученный наукой уголок в человеческом мозге, который побуждает его при определенных обстоятельствах действовать странно, если не сказать больше.
... Лебедь лично встречал вертолет, эвакуировавший лейтенанта. На носилках лежал человек, которому можно было дать лет пятьдесят. Он был в сознании, даже пытался что-то говорить спекшимися губами, но его не было слышно из-за шума двигателя. В глазах что-то такое, что подсказывало: “Не жилец!”. Лебедь научился определять  вот этих, которые не жильцы, еще в Афганистане. По глазам. Сначала сам себе не верил. Два раза проверял. К глубочайшему его сожалению, оказался прав – больше не экспериментировал.
Через сутки погиб еще один офицер – старший лейтенант Александр Коноплев. Погиб из-за того, что ему было ведомо, что такое честь и благородство. А произошло это так: работа тогда была нервная. Развединформация поступала обильная, зачастую
противоречивая, и ее надо было тщательно анализировать, очищая зерна от плевел. И вот

188

в процессе этой кропотливой работы вырисовывается подтвержденный тремя
источниками факт: из населенного пункта N: по такому-то ущелью должно проследовать бандформирование численностью до 50 человек. Задачу по нейтрализации этого бандформирования поставили разведгруппе Тульского полка, которую возглавлял старший лейтенант Коноплев.
Поскольку происхождение бандформирования толковалось по-разному и могло представлять большой интерес, операцию возглавлял начальник, разведчик дивизии подполковник О.П. Трусковский. Разведрота на трех вертолетах, которые взлетели по одному в разных концах аэродрома и с разными промежутками времени, была переброшена в район предполагаемых действий, высадившись в десяти километрах от ущелья. За ночь совершила весьма сложный марш по горам местности и к утру организовала образцовую засаду вдоль тропинки, ведущей вверх по ущелью на участке 200 метров, что крайне редко бывает. Почти точно в оговоренное время в засаду втянулась хорошо вооруженная группа численностью 5 человек. В группе было 2 пулемета, два охотничьих ружья с нарезными стволами, с десяток карабинов СКС, остальное – автоматы различных модификаций, пистолеты, гранатометы.
Было раннее утро. Люди двигались по тропинке в колонне по одному. Надо полагать, не все до конца проснулись, возможно, кто и вообще не спал. Была, по-видимому, полнейшая уверенность в безопасности, так как разведки и охранения не наблюдалось.
Когда голова колонны оказалась метрах в двадцати от засады, лейтенант Коноплев встал из-за камня во весь рост и обратился к идущим со следующей речью: “Господа бандиты, вы окружены, во избежание кровопролития вам предлагается сложить оружие и сдаться!”. Мог крикнуть то же самое из-за камня. Наверняка был бы жив. Но он встал. Встал, потому что был Солдатом с большой буквы. Встал для того, чтобы продемонстрировать миролюбие, встал потому, что не хотел никого убивать и не верил, что кто-то хочет убить его. Что хотел сказать еще старший лейтенант Коноплев и хотел ли он еще что-нибудь сказать, никто не знает и уже не узнает, ибо все было кончено секунд за 15.
Один из стоящих на тропинке вместо ответа выпустил от бедра длинную очередь. Одна из пуль попала Коноплеву в лоб. Умер он практически мгновенно. 48 находящихся в засаде разведчиков (соотношение один к одному) мгновенно смели автоматным огнем всех стоящих на тропе. Что это была за организация, до сих пор Лебедь не знает, но организация была интересная. Люди и оружие есть, а документов ни у кого никаких.
Оружие собрали, трупы остались на тропе, вертолеты забрали в установленном месте роту того старшего лейтенанта Коноплева. Перечисленные выше события имели два ближайших и одно отдаленное последствия. Во-первых, выяснилось, что доклад о проведенной операции никого усиленно не интересует. Командующий даже слушать не стал. Порекомендовал рассказывать эти басни внукам, если Лебедь доживет. Через клерков была доведена команда, что захватили склад оружия. Удобная позиция – сунул голову в песок, и никого не вижу.  Второе последствие было бы смешным, если бы не было таким печальным.
Медслужба и тыл всю ночь были в поисках гроба для лейтенанта Аксенова. Парень

189

был рослый, видный, гроб нужен был большой. С превеликими трудностями гроб нашли. Только привезли этот гроб – новая информация – Коноплев. Начальник медицинской
службы дивизии в поисках гроба для лейтенанта Аксенова нашел контору, где ему предложили сразу шесть. Начальник медицинской службы дивизии подполковник Чмуневич человек был исключительно толковый, грамотный, глубоко знающий и любящий свое дело. Но рысканье в поисках гробов его утомило и, найдя их наконец, он так обрадовался, что немного перестал соображать. Забрал в санитарку все шесть гробов, повез их и средь бела дня разгрузил в медпункте. Предусмотрительность в военном деле – вещь необходимая. В конце концов, каждый баран носит свои рога: кто-то отвечает за снаряды, кто-то за кашу, кто-то за гробы. Отвечаешь, черт тебя побери, возьми и привези их тихонько вечером, сложи их куда-нибудь, знай об этом сам, пусть знают об этом два солдата, которые разгрузят. И... тишина. А здесь, средь бела дня, такая предусмотрительность мгновенно подействовала на всех удручающе. Начмеда Лебедь своего глубоко уважал, но тогда дело прошлое: влетело ему от него крепко.
Как бы там ни было, дело было сделано. Создана возможность отправить погибших в бою офицеров на родину по-христиански. Рано утром прямо в чистом поле поставили два стола, обтянутых красной материей, а на них – два гроба – один подлиннее, другой покороче. У гробов стали в почетном карауле четыре разведчика. Говорить тут особо было нечего. Что тут скажешь? Отличные офицеры пали в борьбе с ... В борьбе с кем?.. В мирное время на родной земле погибли два офицера в борьбе с кем?..
Лебедь прошел попрощаться первым, сделал несколько шагов в сторону, и остановился у гробов. Лицо лейтенанта уже было тронуто трупными пятнами, всегда чубатый Коноплев лежал чистенький, смирный, с непривычно выбритым лбом, на котором легким бугорком-морщинкою был отмечен след выходного отверстия пули. Солдаты и офицеры текли мимо гробов нескончаемым потоком. А Лебедь стоял около гробов и всматривался в лица, не напрямую, а исподволь.
Все приходят на этот свет разно, и в жизни подчиненные Лебедя были разными, но здесь они стали удивительно похожи, похожи жестко-каменным выражением лиц. В редких глазах мелькал испуг, шел поток, и шел процесс окаменения сердец. В единицах можно измерить доброту, милосердие, сострадание, отзывчивость? Неизвестно. Известно точно одно – у каждого проходящего в душе, в сердце, как угодно считайте, минимум на одну эту единицу становилось меньше. Потом был транспортник Ил-76, суетившийся экипаж, на который привезенные гробы не произвели никакого впечатления. Ил-76 не мог везти только два “груза двести” - нерентабельно, это – огромный самолет. Поэтому транспортник чем-то там грузили, а все ждали, периодически ругая летчиков за медлительность. Гробы буднично стояли на остатках жухлой травы, рядом с “тележкой”. Лебедь клял себя за то, что доверился летчикам, поверил, что все готово к загрузке, не выслав своевременно офицера, который бы подтвердил эту самую готовность.


XI

В голове сидела мысль, почему гробы не покрыты государственными флагами?
190

Ушли из жизни Солдаты, ушли в бою, но должно хоть после смерти как-то отличить погибшего солдата от человека, который умер от старости или после продолжительной
болезни. Что-то в этой суете живых перед лицом мертвых было пронзительно печально.
Разные были в жизни моменты. Афганистан, например. По-разному выносили и вывозили трупы: и завернутые в плащ-палатку, и незавернутые, притороченные к броне и на ослах. Но то был Афганистан, там была одна мысль: вывезти, вынести трупы и сделать так, чтобы при их вывозе-выносе не образовалось еще 2-3. А здесь-то, - здесь!.. Земля вроде родная, советская. Почему нет флага на гробах?
Летчики, наконец, закончили погрузку, гробы занесли и установили в самом конце самолета на рамки. Борттехник, старший прапорщик в годах, постоял над гробами, снял фуражку, перекрестился. Надел фуражку, сходил куда-то вглубь самолета, принес два солдатских одеяла и зачем-то накрыл гробы, аккуратно подоткнув края. Зачем – неизвестно, но всеми это почему-то было встречено как акт своеобразного извинения за непристойную суету.
Самолет улетел. В заключение надо сказать о том, что у убиенных офицеров осталось у каждого по вдове с ребенком. Партия и правительство высоко оценили вклад погибших мужей в дело борьбы с беспределом. Чиновный люд в разных городах, не сговариваясь, вынес вердикт – 35 рублей пенсии каждой. По рублю на день, а на пятерку в одно из воскресений можно разгуляться. Это и было отдаленное последствие гибели при использовании служебного долга. Полгода у Лебедя ушло на то, чтобы при  всяческой поддержке и активной помощи заместителя министра обороны по кадрам, бывшего командующего воздушно-десантными войсками генерала армии Д.С. Сухорукова “пробить” и оформить так называемые республиканские пенсии в 160 рублей. А так, войны нет – какие пули?.. Вот закон. Что? На 35 рублей жить нельзя? Не живите.
17 февраля 1990-го года Лебедю присвоили воинское звание “генерал-майор”. Это была другая плоскость, начался новый отсчет времени.


















191


Глава девятая

I

В скором времени обстановка нормализовалась до такой степени, что потянулись к дому и Лебедь, и его дивизия. Дивизия вернулась, опять пошло отлаживание учебного процесса, обслуживание техники, наряды, заботы. В общем, все, как всегда.
4-го марта 1990-го года были спланированы выборы в Верховный Совет РСФСР. Еще до бакинских событий Лебедю позвонил командующий ВДВ генерал-полковник Ачалов и озадачил Лебедя следующим образом:
- У тебя с выборами здорово получилось, если ты сумел начальника политуправления Сухопутных войск депутатом СССР избрать, то избрать командующего ВДВ депутатом РСФСР просто обязан.
- Моисеев баллотировался по Туле, с пролонгациями к ней по районам. Если и вы будете здесь баллотироваться – засмеют, - ответил Лебедь.
- Нет, я буду баллотироваться по отдаленным районам Тульской области. У тебя у Ефремова артполк стоит – вот его и возьми за основу.
У Лебедя были еще свежи в памяти выборы. Наступать еще раз на одни и те же предвыборные грабли страшно не хотелось, но...
Лебедь сказал:
- Есть!
Чертыхаясь, занялся организацией выборов. Первый визит в Ефремов и знакомство Владислава Алексеевича с районным начальством были обставлены широко и помпезно. Разговаривать с народом “за жизнь” Владислав Алексеевич умел – это у него не отнимешь. Легко и непринужденно обсуждал свежие политические новости, попутно ненавязчиво обещая навести мосты, отремонтировать школы, провести газ и водопровод, выделить технику. Владислав Алексеевич красиво отбил первую лобовую атаку просителей с так называемыми наказами депутату, многозначительно расставив ряд акцентов. Мол, как только – так сразу. Для более детального обсуждения дел предварительно была отобрана элитная группа руководителей – человек в 30. В нее вошли секретари районов, председатели райисполкомов, наиболее маститые директора предприятий, председатели колхозов. Оторвавшись от решительной толпы твердо настроенных на перестроечный лад жалобщиков, элита удалилась в какой-то “загородный греческий зал”, где за хорошо обставленным столом была продолжена конкретизация ситуации. Было выпито два с лишним ящика водки. Беседа носила легкий непринужденный характер - секретари, директора и председатели поочередно высказывали свои первоочередные проблемы, сопровождая их комментариями не без юмора. Владислав Алексеевич выносил вердикт: мост построить до 1-го марта. Ну, хрен с ним, что зима, все равно до 1-го марта. Двадцать ГАЗ-66 выделить, дизтопливо реализовать, школу – завтра же приступить к ремонту.

192

Зная по опыту, что предвыборная борьба, особенно ее организация, требует отличной спортивной формы, Лебедь имитировал, старался внешне держаться на уровне с компанией и как мог ею правил, чтобы ее не очень здорово заносило. Стороны остались вполне удовлетворены друг другом. Здесь выяснилось, что нужна еще более глубокая детализация. Тогда в номере гостиницы собрался совсем узкий круг человек из пяти. Под недреманным оком командующего уклоняться стало трудно. Пить Владислав Алексеевич умел.
Обговорили еще более сокровенные детали. Лебедь покосился на часы: три ночи... На правах распорядителя действа позволил себе вмешаться:
- Хватит пить! В 8 часов встреча с избирателями!
- Ерунда, - командующий повернулся к гостям. – Я недавно во Франции был, “антиполицай” привез, закачаешься. Сейчас увидите. Олег!
Порученец достал из кармана похожую на спичечную, но какую-то гнутую коробку, приоткрыл ее и обнес всех присутствующих.
Все чего-то оттуда выудили и бросили в рот. Чего-то оттуда выудил и бросил в рот и Лебедь. Ни вкуса, ни запаха. Попробовал пожевать. Жуется, но опять никакого явно выражаемого воздействия. Деликатно отвернувшись, выудил нечто изо рта: “антиполицай” представлял собой пожеванный цилиндрик из желтого поролона, высотой два сантиметра и диаметром миллиметров 9. Гости углубились в себя и сосредоточенно жевали “антиполицай” и трезвели на глазах. До чего дошел прогресс. Буржуины проклятые: ни тебе вкуса, ин тебе запаха, а как действует! Это вам не какое-нибудь наше доморощенное российское средство типа рассола!
Заинтригованный этим обстоятельством, Лебедь из детского любопытства поинтересовался, на чем основано действие этого невидимого доселе... ”антиполицая”.
Командующий покосился на цилиндрик в руках Лебедя, достал аналогичный цилиндрик из-за щеки, и взревел на порученца:
- Идиот! Лебедь что просил принести – “антиполицай”, а ты что принес – затычки для ушей!
Гости, Лебедь, а вслед за ними оценивший ситуацию командующий, разразились хохотом – мираж рассеялся. Кончили смеяться совершенно пьяные. Люди... великая вещь – самовнушение.
Как бы там ни было, встреча с избирателями в 8 часов состоялась. Авансы были выданы. И Лебедь приступил к реализации предвыборной  программы генерал-полковника Ачалова. Реализации ее по-честному, по-хорошему. Чего это стоило – вспоминать не будем, разве что упомянем школу, которая якобы нуждалась в ремонте. Высланный для рекогносцировки командир инженерно-саперного батальона вернулся с выпученными глазами. Какой там, к чертовой матери, ремонт! Эта развалюха оказалась полностью не ремонтопригодна, и проще было построить новую. Как в принципе и сделали, но уже после выборов, зимой такие здание строить невозможно.
В общем, предвыборная машина закрутилась широко, с армейским размахом. Конкуренты завяли. И тут совершенно неплановый перерыв – Баку. Отвлекся Ачалов, отвлекся Лебедь. Соответственно, отвлекся подчиненный им аппарат. Соперники взбодрились. Зашелестели слухи о том, что, мол, ребята, палачей избираете! К моменту их

193

возвращения до выборов оставалось чуть более двух недель. Поэтому темп предвыборной
гонки был взвинчен до предела. За эти две недели силами дивизии только концертов по городам и весям трех районов было дано около 150. Солярка, бензин, всевозможные запчасти, стройматериалы, техника – все это в рекордно короткие сроки волной захлестнуло подопытный регион и опять смело шансы пяти остальных претендентов практически к нулю. Люди увидели главное – мало слов, много дела! Здесь надо сказать, что сама практика выборов любого уровня на тот период в нашей стране была порочной. Подход к кандидату в депутаты был прозрачно потребительский: ум, интеллект, знание человека в той или иной области ничего не стоили. Оценивались только его возможности. Поэтому от политической плоскости, замешанной на всевозможных заманчивых обещаниях, все досадливо отмахивались. В повестке дня стоял один вопрос: “Могет или не могет?” Сто лет не было моста, а этот сказал “могет”, и назавтра уже понтоны начали возить! О-о-о! Голосуй, ребята – наш человек! Снабженцы всех мастей и рангов истоптали ноги до колен, добывая запчасти, а этот – целую машину! О-о-о! Школа при царе Горохе построена. В нее еще, может быть, Петр Первый хаживал. Несколько поколений начальников обещали с ней что-то сделать и – ноль! А этот строит, да смотрите же – стоит! Так что все плохо не бывает. При всей порочности системы удалось сделать массу мелких и не очень мелких добрых дел для людей, добиться подвижки вопросов, которые не двигались десятилетиями. Но за счет потенциальных избирателей. По большому счету -  за государственный, суть бюджетный. А в частности, конкретно, за счет дивизии. Значит, дивизия была вынуждена что-то где-то урезать, пересматривать, существенно корректировать. А что приводило в действие сей механизм? Да, воля начальника, которая, как известно, творит чудеса. Масса людей, от лейтенанта до генерала, крутилась, подгоняя ответ под задачу. Какой ответ? Какая задача? Технику, например, надо передать хорошую, чтобы потенциальные избиратели спасибо сказали. Но хорошая техника и у самих не лишняя, да и спасать машину, прошедшую 3-5 тысяч километров, невозможно. Что делать? Бумага все стерпит. Поэтому с помощью несложных манипуляций с документами практически новая, малоезженая машина превращалась в пыль, прах, металлолом, и в таком “бумажном” виде передавалась гражданам избирателям. По сути дела, командующий масштабно использовал служебное положение в корыстных целях. В случае благополучного избрания он – депутат Верховного Совета со всеми вытекающими постами, льготами и привилегиями. Все остальные чешут затылки и думают, как заткнуть внезапно образовавшиеся дыры? В случае неизбрания чесание в затылках остается – только при этом вовсю чешущиеся еще и дураки: “Не могли, сволочи, такую простую вещь, как выборы в Верховный Совет, обеспечить должным образом!”. И ничего нельзя сделать. Замкнутый порочный круг.
В общем, выборы были выиграны. За Владислава Алексеевича Ачалова – 63 процента голосов, на остальных пятерых – 37 процентов.
Тему выборов можно закончить еще одним потешным эпизодом. Позвонил после выборов командующий и тепло так, задушевно сказал: “Александр Иванович, ты знаешь, я человек деревенский, все эти водки, коньяки, оно, конечно, все очищенное и рафинированное, но я самогоночку люблю, такую простецкую из российской глубинки, чтоб сивушное пятно на весь стакан, чтобы в квадратной четверти. В общем, коньячок

194

“Три бурячка!”. Подумай там!”.
Вот еще незадача! Во избежание веселых слухов о том, на кой черт комдиву
понадобилась трехлитровая бутыль самогонки, Лебедь поручил выполнение этого деликатного задания начальнику политотдела. Где и куда он ездил – Лебедь не знал, но вернулся и доложил: “Есть! То, шо надо! Градусов на 70 и сивухой разит – мухи дохнут”. Время было обеденное. Лебедь спустился со второго этажа штаба. Начальник политотдела, желая продемонстрировать последние достижения в области самогоноварения, не глядя, распахнул заднюю дверцу уазика. Оттуда поспешно вывалился трехлитровый баллон с пластмассовой крышкой и ахнул об асфальт, щедро окатив даром природы начпо и частично Лебедя. По штабному двору густо поплыл смачный, не обоняемый доселе запах. Утаили шило в мешке.

































195


Глава   десятая

I

Лебедь никогда не ставил себе задачу стать делегатом 28-го съезда. Однако он столкнулся с массой интересных моментов, когда его выдвинул кандидатом в делегаты 51-ый Тульский парашютно-десантный полк.
На предварительное собрание в Тулу прибыл генерал-лейтенант В.К. Половик – член Военного Совета управления ВДВ.
В кулуарном разговоре Половик заявил Лебедю, что есть такое мнение, что делегатами от ВДВ на 28-ом съезде должны быть командующий ВДВ В.А. Ачалов и он, член Военного Совета, то бишь генерал Половик.
Зная обстановку в дивизии, настроение офицеров, Лебедь сказал ему, что, наверное, этот вопрос разрешим, но не на данном этапе, в прямом соперничестве с Лебедем он проиграет. Предложил ему искать какие-то другие пути решения проблемы. Генерал Половик отнесся к словам Лебедя достаточно самонадеянно и высокомерно. Заявил: “Посмотрим!”, и они пошли на выборное собрание.
На тот период в полку было 123 члена КПСС. Собрание проходило в клубе полка. Клерки генерала Половика взяли бразды правления в свои руки, и собрание началось вроде бы по известному плану. Сценарий был проработан заранее. Все шло довольно гладко. Народ кивал и соглашался до тех пор, пока дело не дошло до голосования, и тут выяснилось, что обстановка и умонастроения существенно изменились. Когда весьма торжественно и приподнято было предложено голосовать за генерал-лейтенанта Половика, наступил кульминационный момент собрания. Выяснилось, что за него проголосовало всего 9 человек из 123, причем пять из них были заместителями командира полка, народ до известной степени вкусивший от плода конъюнктуры, к тому же сидевший в первом ряду, а поворачиваться, ловить реакцию зала было просто неудобно. Другие четверо – старые прапорщики, которых воспитывал еще Берия. У них сомнений не было: приказано избрать члена Военного Совета – “Есть!” – и никаких споров-разговоров быть не должно! И вот в гробовой тишине девять человек проголосовали “за”. “Против”, “воздержавшихся” объявлять не стали – было некорректно. Это поняли даже клерки. Зато когда была выдвинута кандидатура Лебедя, и объявлено голосование, здесь в воздух взметнулось в одном порыве более сотни рук. Подсчет был просто нецелесообразным и унизительным. Осуществлять его не стали, просто записали в протокол: 123 – 9 = 114 – “за” и 9 “против”. Фиаско было очевидным, весомым и болезненным. Владимир Константинович нервно посмеялся в фойе клуба, пытаясь подсластить себе пилюлю, и не утруждая себя церемонией прощания, сел в машину и убыл.
Второй выборный этап Лебедь прошел еще легче и смешнее. Когда в клубе бригады связи ВДВ в Медвежьих Озерах собрался “вэдэвэшный хурал” по выдвижению депутатов, Лебедь первые полтора часа тихо и мирно дремал в пятом ряду, слушая
вполуха то, о чем говорилось с трибуны. К исходу полутора часов Лебедь окончательно

196

убедился, что говорилась очевидная галиматья. Длинное объединялось с кислым, налицо были разброд и шатание, брожение умов. Захотелось поставить все на свое место, по крайней мере, как ему это виделось. Лебедь взял слово и выступил в течение восьми минут. Его выступление окончилось тем, что публика единодушно проголосовала, чтобы делегатами на съезд были Владислав Алексеевич Ачалов и Лебедь. Дивизия, которой Лебедь на тот момент командовал, отнеслась к этому событию нормально, как к логическому завершению определенного этапа, зато в высших командных эшелонах к нему начали относиться с определенным придыханием: “Ах, ах, делегат, всенародно избранный!”.
И вот наступил первый день работы 28-го съезда КПСС. На нем для Лебедя впервые во всей своей неприглядности открылась очевидная истина, что единство коммунистической партии – мнимо, и она далеко не так монолитна, как это внушали советским людям, и что в ней есть масса подспудных течений, представители которых зачастую стоят на противоположных позициях и сплошь и рядом непримиримых.
Первый день работы съезда начался как учредительный съезд. Оказалось, в России нет своей коммунистической партии. Учредительным съездом решили восполнить этот пробел.
Лебедь на протяжении своей 40-летней жизни никогда не попадал на подобного рода собрания, естественно, и не знал, как себя на них вести. Тем более не допускал даже мысли, что он сможет оказать какое-то воздействие на ход и исход этого съезда, потому счел за благо смотреть, слушать и наблюдать.


II

Учредительный съезд Российской КП бушевал три дня, преобладали эмоции. Даже для неподготовленного человека было ясно, что идет подспудная классовая борьба. Однако учредительный съезд так ни к чему не пришел и плавно перерос в 28-ой съезд. Внешне это выразилось в том, что количество делегатов в зале возросло с 2-х до 5-ти тысяч, а главенствующее место в президиуме занял М.С. Горбачев. Для Лебедя все это было внове, удивительно, свежо, честно говоря. Лебедь очень надеялся и рассчитывал, что 27-ой съезд после 19-ой партконференции, достаточно мутной, скандальной и неоднозначной, расставит все на свои места и позволит прийти к какому-то единству взглядов. Поэтому Лебедь молчал и наблюдал.
Первые четыре дня сценарий съезда развивался достаточно степенно и до какой-то степени логично. Всплески эмоций были, но незначительные. Каждый день на трибуне съезда царил Александр Николаевич Яковлев, в среднем от трех до пяти раз на день учил их, дураков, куда и как идти, каким местом думать.
Съездом было принято решение заслушать каждого члена ЦК КПСС. Схема определилась следующая: двадцать минут отчет, далее ответы на устные вопросы от каждого из 13 микрофонов, потом ответы на письменные вопросы. Общая
продолжительность ответов на вопросы 40 минут. Вечером четвертого дня съезда

197

А.Н. Яковлев провел узкое кулуарное совещание с демократической платформой в КПСС.
Литовские представители записали содержание на диктофон и на следующее утро распечатали и распространили среди депутатов. Здесь выяснилось, что то, что говорил Яковлев для всех, существенно отличалось от того, что он говорил для узкого круга избранных. Это был первый ощутимый удар и демонстрация двойной морали. Когда распечатка попала Лебедю, то у него глаза полезли на лоб. Отличие официальных речей от кулуарных было разительное. На полях распечатки Лебедь набросал 17 вопросов к 
А.Н. Яковлеву, хотя понимал, что такое количество вопросов задать ему никто не даст. Тогда он выбрал два существенных и полез к микрофону. Он оказался на балконе у восьмого микрофона самым здоровым – и ему достался микрофон.
Слово предоставлял Горбачев:
- Товарищ генерал, восьмой микрофон, пожалуйста!
Лебедь задал два вопроса, третий родился спонтанно по ходу. Первый вопрос: “Александр Николаевич, в природе существует неопубликованная книга “Мое видение марксизма”. Объем 600 страниц, автор – вы. На чем основывается ваше утверждение, что за ее публикацию вас вздернут на первой попавшейся осине? Второй вопрос: Вы назвали Алиева, Кунаева, Рашидова несчастными людьми, жертвами системы. Как вы смотрите на то, чтобы в этот ряд поместить и Л.И. Брежнева? И третий вопрос: Сколько у вас вообще лиц, Александр Николаевич?”.
По мере того, как Лебедь говорил, зал стихал. Второй и третий вопросы Лебедь произносил в мертвой тишине. Яковлев стал примерно на голову ниже, по-видимому, неуютно почувствовал себя и Михаил Сергеевич. Желая выиграть время, они, не сговариваясь, спросили одновременно: “Что, что вы сказали, повторите!” Реакция зала была диаметрально противоположной. Если первый вопрос Лебедь произносил практически в полной тишине, то второй и третий – на повышенных тонах, чтобы перекрыть нарастающий шум, гвалт. Публика бушевала не менее 5-7 минут. За это время Яковлев как опытный делегат оправился, и, когда, наконец, наступила относительная тишина, повел примерно следующую речь: “Те вопросы, которые затронул товарищ генерал, для меня как-то очень близко соотносятся с кремлевской стеной”. И далее развил тему: “А целесообразно ли иметь на главной площади страны кладбище, а все ли дорогие покойники действительно дорогие, и правильно ли они, покойники, там лежат”. После чего, сославшись на страшную головную боль, под недоуменный шум зала, удалился. В огороде бузина, а в Киеве – дядька!
Прекрасный прием, Лебедь благодарен Яковлеву за науку. Это была суббота. За оставшиеся полдня субботы, за воскресенье натасканная команда Александра Николаевича отладила расстроившуюся, было, машину. Утреннее заседание в понедельник началось с выступления Яковлева: “Борьба на съезде приобретает отвратительный характер и формы, требую расследования”.
Съезд согласился с доводами Яковлева.
Была назначена комиссия. В течение оставшегося времени прохождение съезда Лебедь ждал и надеялся, что кто-то из комиссии поинтересуется его заданными вопросами. Никто к нему не подошел. Наоборот, многие хотели заслушать председателя
комиссии по расследованию дела Яковлева. Нашли председателя, выслушали его лепет и

198

плюнули.
Далее на съезде делал отчет секретарь ЦК, член Политбюро Зайков. Судя по его
выступлению, доклад ему готовил кто-то другой, а он перед выходом на трибуну не удосужился даже прочитать чужой труд. Следовательно, за трибуной он был полностью привязан к машинописным листкам. Он не смел поднять от них глаз. Тем не менее, произошел казус. Зайкову попалось слово “анахронизм и, по-видимому, с переносом. Зайков потерял перенос и в поисках окончания начал бубнить перед микрофоном Дворца съездов: “Ана-ана... ананизм!”. Зал лег... Пока все хохотали, Зайков отловил окончание слова и, как ни в чем ни бывало, продолжил чтение текста. В конце Зайкову, по-видимому, захотелось сказать несколько слов от души. Он оторвался, наконец, от прочтенного, надоевшего текста, снял очки, поднял просветленный взгляд  и с пафосом произнес: “Товарищи, я снимаю с себя всякую ответственность за положение дел в партии”. Зал онемел. Если секретарь ЦК снимает с себя всякую ответственность, то кто отвечать будет? Колхозница со статуи Мухиной или токарь дядя Ваня? Товарищ Зайков понял, что сказал что-то не то, надел очки и обратился к тексту: “Товарищи, извините, я не снимаю с себя ответственности за положение дел в партии”.
Лучше бы он этого не говорил. Спал и спал. Получился вульгарный конфуз, и возникло подозрение на старческий маразм.
Второй кадр из этой когорты – Медведев, главный идеолог партии, как Лебедю казалось, должен быть оратором, как минимум выше среднего, уметь доводить до широкой  аудитории свои мысли, навязывать свою волю и понуждать к выполнению каких-то постулатов, даже если ты с ним не очень-то согласен. Когда Медведев вышел на  трибуну, выяснилось, что он никакой оратор. С массой трудностей, поминутно обращаясь к шпаргалке, он кое-как довел до конца корявую речь. С явным напряжением, далеко не блестяще отвечал на вопросы от микрофонов, а при переходе к ответам по запискам просто оконфузился. Какой-то злонамеренный тип написал в записке: “Тов. Медведев, какая разница между идеологией и сексом?”.
Ну, пробеги записку глазами, отложи ее в сторону с возгласом: “Это не корректно”, это шутка или там: “Это не серьезный вопрос”, и все было бы в порядке. Но товарищ Медведев огласил текст записки, поднял жалостливый взгляд на зал, и растерянно улыбаясь, потерянным голосом сказал: “Товарищи, если о первом я еще могу говорить с вами, то на второе я уже не способен!”. Комментарии излишни. Слушая наших “вождей”, которых Лебедь привык видеть на стендах в ленинских комнатах под многозначным названием “Политбюро ЦК КПСС”, где они омоложенные искусной рукою, смотрели в будущее важно, многозначительно и целеустремленно, и, сравнивая их жалкий лепет при ответах на самые простые житейские вопросы, поневоле приходил к мысли: “А кто же нами правит? Боже мой, почему в нашем государстве, издревле славившемся светлыми умами, у руля власти находятся выжившие из ума старые маразматики, утратившие всякую связь с реальной действительностью недоумки, куда они нас ведут, почему мы за ними идем? Как же могут управлять страной люди, которым не дана самая элементарная, примитивная, приземленная ясность мысли? Люди, которые не могут внятно связать двух слов? Как же мы дошли до такой жизни, как же это стало
возможным?”.

199


Лебедю запомнилось выступление Э.А. Шеварднадзе. Когда он с пылкой речью, с ясно выраженным грузинским акцентом публично сознался в единственном грехе,
который отягощал его совесть: в семилетнем возрасте он, тогда еще Эдик, написал стихи, посвященные Сталину, чего он постоянно стыдился. А так он, Эдуард Амвросиевич, войдя в зрелые годы, всей душой и сердцем за!..
Запомнился Лебедю выход из партии и уход со съезда Б.Н. Ельцина под робкие крики: “Позор”. Запомнилось избрание И.К. Полозкова первым секретарем ЦК КП России, чему предшествовало то, что И.К. Полозков гениальной простотой надул 
М.С. Горбачева. И.К. Полозков объявил, что снимает свою кандидатуру. Но наутро Иван Кузьмич опять вышел на трибуну, и заявил, что всю ночь совещался с литовскими, краснодарскими и прочими товарищами, нашел, что вчера он был не прав, и вернул свою смиренную кандидатуру в число кандидатов на пост первого секретаря. М.С. Горбачева, судя по некоторым признакам, чуть кондрашка не хватила. Но поезд ушел. Иван Кузьмич был избран первым секретарем.
Еще Лебедю запомнилось, как делегация российской КП пригласила генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева ответить на вопросы. Горбачев явился почти перед двухтысячной делегацией и заявил, что ему с ними разговаривать не о чем, так как они стоят на разных идейных позициях. Повернулся и ушел, оставив две тысячи делегатов
10-миллионной КП России. Это был разрыв КПРФ с КПСС.
Так как Лебедь засветился у микрофона и перед Яковлевым, какой-то подполковник предложил Лебедя членом ЦК КПРФ. Его внесли в список и избрали 90 с чем-то процентами голосов. Лебедь побывал на двух пленумах. Послушал визгливую  и бесплодную перебранку писателей, аграриев, понаблюдал откровенно не гнушающуюся никакими средствами борьбу разных направлений и течений о постановке на определенную должность своего человека. Был свидетелем постыдного проигрывания сценария дележки должностей с розыгрышем: кто, и в какой момент, какой компромат должен сбросить.


III

В партии двойная, тройная мораль. В партии, по крайней мере, в высших ее эшелонах, стал нормой закон: говорят одно, делают другое, думают третье. Лебедь понял, что ему с этой организацией не по пути. И вот тогда, к исходу второго пленума, в нем родилось и окрепло убеждение, что больше он сюда не вернется. Для него рухнули все авторитеты. Отныне и довеку в Лебеде сидело убеждение, что все смертные конъюнктурны, никто не застрахован от ошибок, в том числе и самые великие, из чего он сделал вывод, что ко всему следует относиться предельно критически. Лебедь убеждал себя, что больше не вернется в ЦК КПФ. 28-ой съезд подвел в его жизни итог и какую-то очень важную черту, которую еще предстоит осмыслить и с которой еще предстоит разобраться. Это мучительно не просто при всей кажущейся очевидности факта, но важно. Не переступив эту  тяжкую ступеньку, невозможно двигаться дальше.
200


Глава   одиннадцатая

I

В начале сентября 1990-го года на Гоже-Переченском полигоне, в Белоруссии, согласно плану проводились дивизионные тактические учения 76-ой воздушно-десантной дивизии с десантированием. В нем участвовали -  управление дивизии и управление одного парашютно-десантного полка, подразделения артиллерийского полка, подразделения зенитного дивизиона и еще ряда спецчастей. В ходе учения предусматривалась боевая стрельба полка с приданными ему частями и подразделениями. Командующим ВДВ было принято решение собрать на полигоне командиров дивизий, бригад и полков и показать им, как должны проводиться подобного рода учения.
До начала учений командиры были собраны вначале в штабе ВДВ и оттуда должны были все вместе лететь самолетом из аэропорта Чкаловский. Лебедь решил до Чкаловского добраться на служебной машине, и оттуда отправить ее в дивизию. Прикинув, что на “Волге” будет на аэродроме раньше автобусов, на которых ехали туда остальные командиры, Лебедь решил в штабе еще массу мелких вопросов, и, прихватив предупрежденных заранее двух командиров полков Ю.А. Наумова и А.Н. Солуанова, отправился с ними в путь.
Водитель “Волги” был человеком опытным. Машина ровно бежала по Щелковскому шоссе, все шло по плану. Проскочили кольцевую, проехали километра три-четыре, и машина “зачихала”. Место было неудобное, шоссе узкое, поэтому Лебедь предложил свернуть в ближайший проулочек и там разобраться с машиной. Водитель заверил, что три минуты, и проблемы не будет. Свернули, водитель занялся машиной, а пассажиры продолжали разговор. Прошло три, пять, десять минут. Прошло двадцать минут. Водитель свирепо и молча копался в двигателе, а Лебедь молчал и с тревогой смотрел на часы. Молча, потому что водитель-солдат был аккуратный, грамотный, машину всегда содержал в образцовом порядке. Шуметь на него было не за что. Да и вообще, как показывает практика, кричать под руку, на и без того работающего на пределе возможного человека, бесполезно. С тревогой, потому что время (которого совсем недавно было очень много) катастрофически сокращалось, и до взлета оставалось буквально несколько минут. На 23-ей минуте двигатель, наконец, завелся и застучал ровно и уверенно. Они “полетели”. Водитель, управлявший машиной, очень рассудочно и хладнокровно, продемонстрировал совершенно новое качество – по узкому, забитому машинами шоссе “Волга” летела так, как будто ею управлял пилот “Формулы-1”. Влетели на аэродром. Самолет стоял вначале взлетки, резко мигая сигнальными огнями. До него оставалось метров триста.
- Ну, еще рывок, - сказал Лебедь.
Рывок получился в никуда. На их глазах самолет плавно тронулся, разогнался, элегантно взлетел и растворился в небесной синеве.

201

Стало скучно и грустно. Лебедь принял решение: едет в бригаду связи Медвежьи
Озера и оттуда – прозвонят в аэропорты, выясят, когда и какие самолеты идут на Гродно,
Вильнюс или Каунас, туда улетят, а там доберутся в район учения.
В бригаде связи их ждало новое разочарование. Самолеты в указанные города или уже улетели, или будут завтра.
Лебедь позвонил в Витебск. Попал еще на одного своего старого товарища полковника Н.С. Юрасова.
- Коля, здравствуй! Накладочка вышла, на самолет опоздали. Я к тебе сейчас машиной махну, ты подготовь вертолет.
- Нет проблемы! Ждем!..
Они наскоро запаслись в бригаде картонной коробкой с бутербродами, пятью канистрами бензина и “рванули” на Витебск. “Волга”, как бы чувствуя свою вину, мягко стелилась по шоссе. В 21 час с минутами они были в Витебске, в штабе 103-ей воздушно-десантной дивизии.
Николай Семенович был на месте.
- Здравствуй, Коля, сто лет тебя не видал! – сказал Лебедь. – Какие трудности? Вертолет, надеюсь, готов?
- Вертолет-то готов! И вертолетчики все как на подбор, все с афганским опытом, но...
- Какие могут быть но... Спасибо!
- Да ты подожди, дай договорю. Звонил начальник штаба генерал Подколзин, передал распоряжение командующего: “Если приедет генерал Лебедь – вертолет ему не давать”.
Лебедь мысленно поблагодарил командира за отцовскую предусмотрительность.
- Что ты такое отмочил, что он о тебе так заботится?
- Да не, ничего! А об УАЗике он ничего не говорил?
- Об УАЗике – ничего!
- Тогда готовь УАЗик с двумя сменными водителями и желательно белорусами, чтоб дорогу знали, а то мой водитель “Волги” с утра двести от Тулы до Москвы махнул, еще двести по Москве и семьсот к вам! Перебор!..
- Это сейчас подготовим. Да ты не расстраивайся. Если даже звонка не было бы, все равно ты бы никуда не взлетел. Туман, видишь, какой? И к утру будет еще гуще.
Туман действительно был основательный. Пока готовили УАЗик, собрались старые афганские товарищи, вспомнили, помянули, поговорили. В 23 часа 30 минут они тепло попрощались, им пожелали счастливого пути и удачи, и не безосновательно, так как туман стал значительно плотней.
Первые километров тридцать они еще не остыли от такой неожиданной теплой и приятной встречи и продолжали обмениваться впечатлениями. Идиллию нарушил водитель:
- А куда ехать-то?
- Как куда, в Гоже-Перечье.
- А это где?
- Как где? Стой!

202

Машина остановилась. После краткого разбирательства выяснилась следующая
картина: конечно, водители для УАЗика были подобраны неплохие, но дорогу на полигон не знали. Лебедь понадеялся на водителя и не взял карту. Но уже отъехали от Витебска тридцать километров, не возвращаться же за картой.
- Вперед, на запад! – отдал Лебедь приказ.
Поехали по указателю. Туман все густел, скорость соответственно все падала.
Приехали до Гродно в восемь часов утра. До Гоже-Перечья оставалось тридцать пять километров. Водители на последнем дыхании преодолевали эти оставшиеся километры. Встретили их одобрительным веселым гулом. Выяснилось, что накануне вечером командующий в адрес Лебедя разные нехорошие слова говорил, грозился, что если к началу занятий к 10 часам Лебедь со своими авантюристами не явится, у него будут крупные неприятности.


II

Они тщательно побрились, слегка перекусили. К прибытию командующего Лебедь построил двух командиров полков в одну шеренгу впереди общего строя и, как только командующий вышел из машины, сразу же доложил.
- Товарищ командующий, группа из трех человек совершила марш-бросок по маршруту Москва – Витебск – Минск – Гродно – Гоже-Перечье. В пути следования замечаний не имели. К занятиям готовы. Старший группы генерал-майор Лебедь! Разрешите стать в строй.
Командующий крякнул. До официально объявленного времени занятий оставалось еще 10 минут. Лебедь опоздал на самолет, но не на занятия. Тема для возможной ругани и разбирательства была исчерпана.
- Становитесь, - буркнул он.
- Есть!
На смотровой площадке было многолюдно. Событие предстояло не рядовое. Десантировалась такая армада не часто. Командующим были приглашены на эти учения какие-то великие мира сего, кто они такие, многие были Лебедю неизвестны. Был приглашен и главный военный прокурор. Все везде было готово, но туман... Высококачественный, белорусский туман сплошной пеленой покрывал Гоже- Переченский полигон. Так прошел час. Туман продолжал висеть. Гости, приглашенные на грандиозное зрелище, начинали нервничать. И, судя по некоторым признакам, начали подначивать командующего. Кто-то доложил, что через час туман поднимется. Командующий оживился. Пока взлетают, пока строятся, пока долетят – он поднимется. Последовала команда: “Вперед!”.
Прошло еще часа полтора. Туман значительно поредел, видимость возросла метров до 200-250. Но туман не проходил. Бросать людей, технику – нельзя. Армада, приведенная в действие “волевой” командой, была уже на подходе. Оставались считанные минуты. Надо было решать. То ли командующий решил сам проявить супертвердость, то ли  гости

203

подсказали, судить Лебедь не брался, но решение, роковое решение, как показали ближайшие часы, было принято.
Армада тройками грохотала двигателями где-то над головой. Можно было себе представить, как от огромных транспортников отделяются в беспросветную мглу маленькие фигурки, несколько секунд “свистят” на стабилизирующий скорости, потом над головами один за другим вспыхивают купола парашютов. Представить можно, нельзя все это увидеть. Это то, ради чего высокие гости проделали не близкий путь в Белоруссию. Как они, стоя на смотровой площадке, ни всматривались, удалось увидеть силуэт только одного парашютиста. Десантирование в тумане автоматически привело к тому, что учебный бой на площадке приземления завязался опять же в тумане. Ревели двигатели машин, лязгали гусеницы, раздавались длинные и короткие очереди, но что там творилось?.. Творилось ли оно в соответствии с планом розыгрыша боевых действий или близко на него не было похоже – Бог весть! Туман с одинаковой старательностью похоронил и успехи, и недостатки.


III

Пошли доклады – всякие, разные. Один рапортовал, что выполнил ближайшую задачу – вышел на определенный рубеж. Другого больше заботило, что у него не хватает десятка человек. Какой-то командир полка громко, не стесняясь в выражениях, требовал прекратить эту комедию, сделать тактическую паузу, дождаться, пока поднимется туман, собраться, сосчитать людей, и потом уже продолжать учиться дальше.
Напрямую мнение командира полка вроде как проигнорировали, но опосредованно прислушались. Остановились. Начали собираться и считать. Туман, словно издеваясь, стремительно редел. Минут через 30 после завершения десантирования площадка приземления предстала во всей красе. Выяснилось, что в тумане летчики маленько промахнулись и две или три машины попали на лес. Но это были цветочки.
Дело в том, что на Гоже-Переченском полигоне грядою расположено несколько длинных и относительно глубоких до 150 метров озер. В эти-то озера в тумане и угодили четыре солдата зенитного дивизиона.
Спасательная служба на озере была. Хватало сил и средств. Но спасательная служба хороша, когда она видит акваторию, а здесь шлепок в воду в тумане, звук по воде, как  известно, разносится далеко. В ста метрах кто-то шлепнулся или в трехстах – ориентиров никаких. Спасти удалось одного – парню повезло, он угодил в воду метрах в десяти от лодки спасателей. Остальные трое, полностью экипированные, ушли камнем на дно. Когда их достали, сделать что-либо было уже невозможно. Надо сказать, что во время сомнений командующего тихо нарастало напряжение. А после принятия им решения оно возросло мгновенно до высшей точки. На смотровой площадке находились командиры полков, дивизий, офицеры и генералы, которые не единожды проводили достаточно крупномасштабные учения, руководили десантированием, или другими словами, людей, которые привыкли принимать решения и умели отвечать за их

204

последствия. Та вот, если собрать и обобщить бурчание этих опытных людей, то смысл их выразился бы двумя фразами: “Что он делает?” и “Зачем это надо?”.
Когда шло десантирование, когда оно завершилось, когда начались доклады, на смотровой площадке царило нервно-гробовое молчание. Когда прозвучала информация о попавших на лес машинах, все облегченно вздохнули: “Хрен с ними, отремонтируем!”. Но когда о трупах... Первым энергично-застенчиво удалился прокурор. Как-то незаметно растаяли гости. Командующий остался один. Один... и один на один с последствиями принятого им решения. Он пытался делать хорошую мину при плохой игре... Они выехали на командный пункт дивизии. Командующий заставил командира дивизии докладывать решение, но все это уже была пустая трата времени. Отличные и хорошие результаты, блестящие тактические действия, восхитительная меткая стрельба, лихость, удаль, молодечество – все это хорошо и правильно воспринимается при одном главном условии: сколько человек начали учения – столько и должны их закончить.
Комдив генерал-майор В.С. Холиков – умница, эрудит, блестящий организатор, человек с явно выраженной военной косточкой – решение докладывал вяло, вид у офицеров на командном пункте был хмурый и злой. Такой же вид был и у обучаемых. У всех в глазах явственно читалось: “Три трупа... Провались ты...” Кончилось дело тем, что командующий, сославшись на необходимость осмотреть место происшествия и доложить министру, порекомендовал всем смотреть, учиться и убыл. На что тут смотреть и чему учиться? Налепить покойников ума много не надо. Вот без них обойтись! Это да! Это класс!
Учение продолжили, но так как-то вяло и тускло, без малейшего огонька, как в замедленной киносъемке. Это даже пародией на учение не назовешь. Тяжкий у всех на душе остался осадок.




















205


Глава   двенадцатая

I

Вечером 8-го сентября 1990-го года от командующего ВДВ генерал-полковника Ачалова по телефону Лебедь получил очередной смутный приказ: “Привести дивизию в состояние повышенной боевой готовности по “южному варианту”.
Уровень работы офицеров штаба и политотдела к тому времени был доведен почти до совершенства. Обычно, когда поступало распоряжение на взлет к месту действий, оставались только “мелкие штришки”. На этот раз машина дала сбой. Раньше сообщалось одновременно с объявлением повышенной готовности, куда направляется дивизия. На этот раз -  место, куда направлена дивизия, пока не сообщалось.
Неопределенность продолжалась до 20 часов 9-го октября. Наконец, в 20 часов поступило распоряжение: двумя полками, Костромским и Рязанским, совершить марш и в 6:00 10-го сосредоточиться на парадной площадке аэродрома имени Фрунзе.
Когда Лебедь давал это распоряжение, кто-то (он уже не помнил, кто точно) повесил в воздухе совершенно замечательный вопрос: “Вот те на! Что ж теперь русских не брать?” Физиономии у всех вытянулись. Вопрос при всей кажущейся простоте, был отнюдь не прост. Офицеров по национальности русских было 70%. Русский комдив, заместитель комдива, начальник штаба, русские командиры полков. Если раньше дивизия направлялась на юг, то солдат южных национальностей оставляли в казармах.
Лебедь принял армяно-азербайджанских солдат на этот раз в поход на Москву.
Привычная машина заработала. Указания, распоряжения, приказы поставила крест на всех сомнениях, колеса и гусеницы закрутились. Именно колеса и именно гусеницы, потому что от Рязани до Москвы 200 километров, а от Костромы 300. И соответственно, чтобы колонны могли прибыть туда одновременно, было приказано Рязанскому полку двигаться на “броне”, а Костромскому – “на колесах”.
Дивизия была тренированная, марш прошел без проблем. В 5.30 полки были на аэродроме. Никакой другой задачи, кроме “сосредоточиться”, Лебедь не имел. Но и эта простейшая задача имела ряд небезынтересных последствий.


II

Будучи командиром одной из лучших воздушно-десантных дивизий, Лебедь помимо своей воли втягивался в большую политику. В Советском Союзе начался большой раздел власти, и каждая из сторон надеялась на поддержку армии, в первую очередь, наиболее боеспособных воздушно-десантных частей.
2-го августа 1990-го года появилось распоряжение президента СССР 
М.С. Горбачева “О подготовке концепции союзной программы перехода на рыночную экономику как основы Союзного договора”, указывавшее на договоренности между

206

президентом СССР и председателем Верховного Совета РСФСР, и создавшее комиссию, куда были включены экономисты – сторонники программы “500 дней”, а также Абалкин и его сторонники.
Проект концепции перехода к рынку должен был быть предъявлен к 1-му сентября 1990-го года. Однако уже с первых дней существования этой комиссии начались внутренние раздоры. За экономическими спорами, как выяснилось, не самыми важными в этой ситуации, возник коренной вопрос проведения реформ. Он был прост и ясен: кто главный?
Было два ответа. Первый – реформа проводится союзным руководством во главе с президентом Горбачевым и предсовмина Рыжковым.
Второй – реформа осуществляется во всех республиках СССР по единому плану, но под руководством своего республиканского руководства.
Тогда возникал второй вопрос: и что останется союзному центру?
В случае утверждения программы “500 дней” с неизбежностью требовалась реформа правительства СССР. Практически предопределена была бы в этом случае отставка правительства Рыжкова. Ослабление руководящей роли центра, передача важнейших экономических функций республикам создавали иную политическую основу для союзного государства. Следствием ее должны были стать договоренные отношения между союзным центром и республиками, двухсторонние договоры между республиками. А это, в свою очередь, должно было повлечь за собой пересмотр места и роли политических институтов СССР, ЦК КПСС, Верховного Совета СССР и Съезда народных депутатов. Не случайно еще 28-го июля 1990-го года в первые недели сближения Горбачева и Ельцина в Секретариате ЦК КПСС обсуждалась и была одобрена записка Василия Купцова, секретаря ЦК КПРФ. В ней сообщалось, что некие оппозиционные силы готовят в ближайшие месяцы захват власти в стране. Доказательством тому служат, по мнению Купцова, намерения лидеров оппозиции провести осенью 1990-го года учредительный конгресс демократических сил, а затем добиться досрочного роспуска Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР, пересмотра Конституции СССР.
Недолгий союз между российской и союзной властями начал разваливаться. Концепция Абалкина и Явлинского не укладывалась в единую схему. Российское правительство пыталось реализовать принципы государственного суверенитета в экономической сфере, а это вызывало резкий протест союзных властей. Массовая поддержка российского правительства в обществе казалась им угрожающей.
30-31-го августа состоялось расширенное заседание Президентского Совета и Совета Федерации, в котором приняли участие и представители российского руководства. Работа над проектом программы “500 дней” была завершена. Но участникам обсуждения пришлось иметь дело не с одним, а с двумя документами. Вторым стала записка председателя Совмина СССР Н. Рыжкова, в которой содержалась критика программы “500 дней”. Это было скандалом. Горбачев пытался сгладить конфликт, предлагал объединиться и примерить оба варианта проекта экономических реформ, отвел требования об отставке правительства: “Надо улучшать работу правительства, а не разгонять его. У нас просто нет времени и возможности для того, чтобы заниматься еще

207

одной реорганизацией”.


III

31-го августа состоялось очередное заседание Президиума Верховного Совета РСФСР. “Тов. Горбачев, - говорил на этом заседании Ельцин, - предложил две программы слить. Это то же самое, как соединить амперы и километры. Это невозможно. Совершенно другие принципы заложены”. Концептуальное различие между двумя программами Ельцин видел в том, что группа Шабалкина-Явлинского предлагает, чтобы экономическая политика осуществлялась через суверенные республики в составе СССР, “а правительственная программа – она опять-таки насильственная программа сверху: вот мы вам диктуем, а вы исполняйте и все”.
В этом эмоциональном высказывании Ельцина – ключ к пониманию конфликта вокруг программы “500 дней”. В спорах на первый план выходили не экономические аспекты – они представляли в то время интерес только для немногочисленных специалистов. Общий смысл необходимости перехода к рыночным отношениям был очевиден для большинства тогдашних политиков. Спор шел о будущей политической организации Союза: должно ли остаться унитарное государство, что вытекало из концепции Рыжкова, или его сменит конфедерация республик, как это следовало из программы “500 дней”. В этом смысле симпатии Горбачева должны были, в конце концов, склониться на сторону Рыжкова.
Председатель Верховного Совета СССР А. Лукьянов, все более выходящий из политической тени своего предшественника – Горбачева и начавший играть самостоятельную роль, заявил Горбачеву и его окружению: “Если будете так вести дело, в сентябре Верховный Совет скинет правительство, в ноябре будут распущены Съезд народных депутатов и сам Верховный Совет. Назначат новые выборы, и не позднее договора скинут и президента, и вас!”
И вот 8-го сентября начались странные маневры десантников. На аэродроме Дягилево, что под Рязанью, приземлился один из полков Псковской дивизии, где был встречен группой местных “демократически” настроенных депутатов областного и городского совета и подвергся с их стороны  поношению и хуле. Они лупили глаза на прилетевших отцов-командиров и дружно требовали у них ответа на простецкий вопрос: “Зачем вы сюда прилетели?”
Отцов-командиров можно было пытать, резать на куски, но они все равно остались бы верны присяге, и сохранили гордо военную тайну, ибо задачи не было – прилетели и все! Депутаты, естественно, такому простому объяснению не верили. У них со школьной скамьи в головах отложилось, что армия – это порядок, это приказ: “Служи по уставу – завоюешь честь и славу!” Дело кончилось крупным криком и руганью, как не без юмора объяснял позже командир полка:
- Я им дал уклончивый ответ.
- А что ты им сказал?
- Да послал их к такой матери!..
208


IV

Пришла в движение Белградская, Каунасская, Кировабадская дивизии. Милиционеры ГАИ, не привыкшие к массированному исходу по столице нашей Родины бронированной техники, попав в нештатную ситуацию, вели себя по-разному.  Одни пытались свистеть на боевые машины, другие махали жезлами, больше, похоже, от волнения, потому что смысла в махании не было никакого. Можно себе представить, как по определенным канонам связи в Москву со всех концов полетели вести, грозный смысл которых был один: все ВДВ зашевелились, все пришло в движение. Какой в этом смысл – непонятно, оттого, что непонятно, еще страшнее. Паника все возрастающим комом захватывала все новые и новые слои государственных и партийных чиновников, ширилась и росла. В прессу попали данные, что комитет государственной безопасности разослал в ряд обкомов информацию, в которой сообщалось, что демократическим властями России якобы подготовлен план захвата телевидения, радио, вокзалов, аэродромов и других жизненно важных объектов столицы. Эта информация была обсуждена, в частности, 6-го сентября 1990-го года на бюро Рязанского обкома КПСС.
Утечка сведений, которые расценивались однозначно как провокационные, вызвали политический скандал. 11-го сентября на заседании Верховного Совета Ельцин выступил с заявлением, что к Москве двигаются десантные армейские части. “Нам пытаются доказать, - говорил он, - что это мирное мероприятие, однако есть сильное сомнение в этом”.
На КПП парадной площадки, едва сдерживаемая ротой, билась в истерике толпа журналистов, жаждущих задать вопросы командиру этой бронированной автомобильной армады. А что Лебедь мог сказать? Тоже дать уклончивый ответ? Неудобно. Люди при исполнении, работа у них такая. Осталось задействовать одну из бессмертных рекомендаций Остапа Бендеры: “Молчи и изредка важно надувай щеки”. На гребне этой паники против всяких правил (с утра пораньше была образована депутатская комиссия, которую возглавил депутат СССР генерал-майор запаса Варэ, эстонец по национальности). И уже в 9 часов с минутами 10-го сентября в штабной палатке Лебедь имел первый разговор со степенным седовласым пожилым генералом. Тема – “Зачем вы сюда прибыли?”
Вопрос правильный, только ответа на него вразумительного не было, а врать вроде было ни к чему. Поэтому и разговор у них пошел, как у слепого с глухим. Он спрашивал, Лебедь отвечал, он не верил, задавал уточняющие вопросы, Лебедь снова отвечал, он еще больше не верил. Лебедь человек хладнокровный, но одним вопросом он его добил:
- Скажите, генерал, честно, - проникновенный взгляд в самую душу, - вы, может быть, вчера по случаю дня воскресного хватили лишнего, подняли по тревоге полки, да и махнули на Москву, а?
- Я столько не выпью. А если бы все же так нарезался, то пошел бы на Воронеж!
Хороший город – Воронеж, чего он Лебедю на язык попал – Бог весть!
Пока продолжалась их милая беседа с главой комиссии, члены ее рыскали по полкам, дотошно задавая офицерам и солдатам одни и те же вопросы: “Зачем автоматы,
209

зачем бронежилеты, зачем каски, зачем танки?..” Те очень искренне и честно, прямо и смело глядя в глаза, отвечали: “Всегда так ходим!..”.
Эти однообразные и честные ответы вызывали у членов комиссии массу эмоций: “... Ты, смотри, сговорились. А как проинструктированы, сволочи! Ай-ай-ай!..”
На парадной площадке собралось совершенно неимоверное количество “баранов”, и у каждого свои новые вертолеты. Комиссия, в конце концов, удалилась делать выводы. Войска занялись привычной работой по обустройству, обслуживанию техники, а Лебедя вызвали в штаб ВДВ к командующему. Командующий был взвинчен и шибко нервничал:
- Значит, так! Ты сюда прибыл для подготовки к параду. Полки-то у тебя парадные. Понял?
- Понял! А куда мне 113 единиц рязанской брони девать? Куда боеприпасы? Их 12 “Уралов” плюс полный боекомплект в боевых машинах. Сразу не бывает, чтоб на парадную площадку войска с боеприпасами выходили.
- Что ты мне дурацкие вопросы задаешь! Думай! Думай, как машины на парадной площадке спрятать, думай, куда боеприпасы девать. Решение доложить через три часа и... лично!
Выйдя от командующего, Лебедь зашел к операторам, чтобы хоть как-то прояснить обстановку, и прояснил, что эти маневры связаны с заседанием Верховного Совета СССР.
Дело в том, что есть в армии положения, которые определены давно и не нами, устоялись десятилетиями. Проверены практикой, в том числе и боевой... Нет смысла, да и не ко времени говорить обо всех, коснемся одного такого положения. Дано командиру полка в учебных целях поднять по тревоге батальон. Командиру дивизии – полк. А командующему ВДВ – дивизию. И это непреложный закон. В данном случае было явно поднято две дивизии и полуявно еще три. Всем было ясно, что командующий самостоятельно этого сделать не мог. Значит – министр. Формально - такую команду командующему мог отдать только министр. Но министр  маршал Советского Союза 
Д.Т. Язов, за плечами у которого была война, четыре с лишним десятка лет службы, был человеком дисциплинированным и осторожным. Значит, еще выше. Кто – можно было только догадываться. Привести эту силу в движение мог только президент СССР – 
М.С. Горбачев. Министр и выше сразу были отсечены и никоим образом ко всему этому безобразию причастны быть не могли. А командующему ВДВ была поставлена задача: аргументировано и доказательно объяснить, чем это он и вверенные ему войска в субботу и воскресенье занимались, и что вынудило его против веских правил привести в повышенную боевую готовность кучу дивизий.
Лебедь вернулся на парадную площадку. Для очистки совести прошелся по ее периметру. Углов, закутков на ней много, но обосновать появление нового парка в этих уголках и закутках невозможно.


V

Вернулся к себе в штаб. Посидел, покурил. Осенило! Вспомнил старые принципы: хочешь что-нибудь спрятать – положи на видное место. Захватив с собой заместителей по
210

вооружению и по тылу, Лебедь вышел на улицу. Решение пришло практически сразу. Метрах в двухстах от штаба парадной площадки между рулежкой и объединенной дорогой начиналась полоса земли шириной метров восемьдесят-сто. Простиралась она метров на двести и заканчивалась возле каких-то строений барачного типа и непонятного назначения. Но строение Лебедя уже мало интересовало. Здесь и решил Лебедь организовать парк.


VI

В штабе ВДВ операторы не ударили в грязь. Промучившись бесплодно несколько часов, они нашли простое и гениальное решение: они подняли на карте штабы дивизий, аэродромы, маршруты выдвижения. Соединили пункты дивизий и полков между собой красными остро отточенными стрелами, нанесли на карту порядки построения воздушных эшелонов, колонны, нанесли на карту еще десятки всевозможных обозначений и символов. Слева вверху: утверждаю – министр. Внизу посередине – командующий ВДВ. Получился красивый план маскировки выполняемых мероприятий.
Когда взбудораженный Верховный Совет СССР пригласил министра обороны на свое заседание с объяснениями отчитаться: “Что это такое натворили?” – все было хорошо. Он коротко, спокойно и основательно доложил, что в ВДВ идут маневры (при этом хлопок ладонью по аккуратно сложенной карте).
План маскировки операторы назвали планом маневров, которые осуществлял штаб ВДВ. Карту подписал командующий ВДВ, утвердил министр.
Два полка Тульской дивизии переколотили сразу всех зайцев: и в маневрах поучаствовали, совершив марш, и на парадную площадку одновременно вышли, организованно так вышли, без эксцессов и потерь. И планируйте теперь их участие в уборке урожая на подмосковных полях. Так что, уважаемые товарищи депутаты, оснований для беспокойства никаких!
Зловредные, злонамеренные люди есть везде. Концентрация таких индивидуумов в органах законодательной власти – повышенная. Дальнейший ход заслушивания чем-то напоминал фехтование. Выпад – отбил. Упал – отбил.    
- А каски?
- Ведер не хватило под картошку, - парировал Язов.
- А бронежилеты?
- Холодно людям!
- А бронетехника?
- Из состава парадного расчета.
- А... - самый зловредный затаил дыхание – а... боеприпасы?
Министр сокрушительно развел руками:
- Боеприпасы... десантники у нас так воспитаны... Говори, не говори, боеприпасы везде с собой таскают.
В зале одни рычали, другие смеялись, но министр был непробиваем. Маневры, картошка, парад. Картошка, парад, маневры.
211

Досужие журналисты чуть позже изгалялись и хихикали, всячески, во всех вариациях, обыгрывая “картошку в мундирах”, но это уже ничего не могло дать.
Дисциплинированные воины-десантники проводили маневры. Кому-то не понравилось, кто-то испугался – оставить! Есть оставить!
- Готовиться к параду!
- Есть готовиться к параду!
- На картошку шагом марш!
И ведра с картошкой носили, чтоб народ не смущать касками.
В общем, все хорошо, граждане. И они занялись картошкой вперемешку с подготовкой к параду.


VII

В то время пока дивизии ВДВ находились не в районах сосредоточения вокруг Москвы, в самой Москве 11-го сентября проходило заседание Верховного Совета СССР, на котором началось обсуждение экономической программы Рыжкова. Итог – поручить Рыжкову объединить программу Рыжкова-Абалкина и предложения Явлинского и его сторонников.
А маневры понадобились просто для того, чтобы иметь дополнительные аргументы в противостоянии союзного и российского руководства.
Почему закончились эти маневры смешными оправданиями? Потому что открытый конфликт с участием армии подрывал легитимность власти президента СССР, да и главная задача на тот момент провести план Рыжкова и сохранить союзную власть – была достигнута хотя бы на время.
Какие уроки были извлечены из “осенних маневров”? Для радикальных сторонников сохранения СССР из числа военных, КГБ и партаппарата на будущее стало ясно – Горбачев не решится применить силу, чтобы разогнать новую российскую власть. Эти маневры впоследствии журналисты именовали “репетицией ГКЧП”.














212


Глава   тринадцатая

I

Был пятый по счету в жизни Лебедя парад. Подготовка к нему началась с “картофельной” нервотрепки, так все и продолжалось. Люди были на парадной площадке вроде те же самые, и опыт у всех за плечами был большой, но все как-то не клеилось. Нервничали начальники – нервничали и подчиненные. Парад – дело кропотливое. И нервничать тут никак нельзя. Но теория теорией, а практика практикой. Замученные солдаты нарушали установленные скорости движения, дистанцию между парадными колоннами и внутри колонн. Руки, ноги, головы – все было не так, как хотелось командующему округом, как хотелось первому заместителю министра обороны генералу армии К.А. Кочетову, курировавшему парад. Разборы носили характер разносов. В результате разносов получалось еще хуже.
Невольную лепту в нервотрепку внес и Лебедь. Как выяснилось позже, генералу К.А. Кочетову пришла в голову мысль камуфлировать парадную технику. Об этом стало известно командующему Московским округом генерал-полковнику Н.В. Калинину. Прикинув, во что это удовольствие обойдется округу, Николай Васильевич, собрал командиров соединений и частей, участвующих в параде и, образно говоря, поднес к носу кулак, категорически запретив где-либо упоминать в присутствии Кочетова о камуфляже. Потребовал, если вопрос станет прямо, твердо и четко докладывать, что парадная раскраска – это устоявшаяся десятилетиями традиция, это демонстрация мирной мощи и вообще... парадная раскраска – это очень красиво.
Командующий округом, как в воду глядел. Дальше события развивались следующим образом. На инструктаже Лебедь, как командир дивизии центрального подчинения, не присутствовал, мудрых наставлений, диктуемых жизненным опытом и соображениями экономического характера, не слышал. На очередной тренировке, после последнего тренировочного заезда генерал Кочетов поставил вопрос о камуфляже.
- Ваше мнение, товарищи генералы и офицеры? – спросил он.
Проинструктированные отцы-командиры вразнобой загалдели. Смысл галдежа был – не а!..
- Товарищи офицеры!
Строй застыл.
- Что за базар! Хором отвечать не будем. Каждый выскажет свое индивидуальное мнение.
И пошел вдоль строя. Командир мотострелковой бригады, дислоцированной в Теплом Стане, доложил, что парадная раскраска – это красиво, и он – за! Командир Таманской дивизии – что привычно, и он – за! Командир Кантемировской дивизии – что это традиция, и он – за!
Дошло дело до Лебедя.
- Что скажет десантник?

213

- Товарищ генерал армии, считаю необходимым камуфлировать технику. Боевая техника должна быть красивой.
Хитрит Кочетов, дальше не пошел.
- Десантник правильно говорит, а вы консерваторы! Парадная раскраска... Привычно!.. Николай Васильевич технику к следующей тренировке перекрасить.
Строй дружно и глубоко вздохнул вздохом, похожим на стон. Что Лебедю сказали командующий, заместитель командующего по вооружению, начальники автомобильной и бронетанковой служб округа, Лебедь воспроизводить не станет. Общий смысл их страстных речей сводился к тому, что отныне и довеку Лебедь – враг № 1, что болта ржавого Лебедь на окружных складах больше не получит, а о краске с тех же складов Лебедь должен вообще забыть. Как в известном мультфильме: “Ну, десантник, погоди!”
Кряхтя и чертыхаясь, армейская машина провернулась, в три дня образцово перекрасила технику, и то, что получилось, всем неожиданно, против собственной воли, понравилось.
Парадная раскраска – это когда по зеленому фону, в зависимости от конфигурации техники, белой краской сделаны разнообразные черточки разной ширины, оттенены те или иные детали боевых машин. В сочетании с гвардейскими знаками, нанесенными на башни машин, белая краска придавала колоннам какой-то мирно-декоративно-театрализованный вид. Перекрашенные же однообразно и научно камуфлированные машины производили совершенно иное впечатление. От театрализованности не осталось и следа. Мимо прокатывала лавина хищной брони, вызывая даже и у привычных людей какую-то внутреннюю дрожь. Каждый механик-водитель почувствовал себя соучастником этого мощного броневого потока, стал его неотъемлемой выверенной частью. Куда-то сразу пропали нарушения дистанции и скорости, ехали как по маслу, стали на место руки и головы, и соответственно, прекратилась нервотрепка. Те же самые начальники, которые еще несколько дней назад клялись “на Коране” черным мором морить Тульскую воздушно-десантную дивизию до тех пор, пока Лебедь ею будет командовать, примирительно говорили, что Лебедь, конечно, крупный гад, заставил всех нешуточно попотеть, но вообще-то получилось здорово!
Едва Лебедь выбрался из-под обломков камуфляжного скандала, как на дивизию свалилась новая напасть. Его вызвал командующий ВДВ, довел до его сведения, что в период с 10-го по 15-ое октября Советский Союз посетит министр обороны США Ричард Чейни. В числе прочих объектов ему будет представлена вверенная ему дивизия. А посему ему надлежит думать над тем, как продемонстрировать их главному военному буржуину силу,  мощь и доблесть советских воздушно-десантных войск. Решение доложить через три дня.


II

Спасибо опыту, полученному в день празднования 60-летия ВДВ, но там Лебедю помогало Рязанское воздушно-десантное училище. Здесь Лебедь предоставлен самому себе. Причем вопрос был поставлен круто: положительный или отрицательный результат
214

показа есть лицо дивизии, а, соответственно, воздушно-десантных войск и всех Вооруженных Сил Союза Советских Социалистических Республик.
Два дня с заместителями командира дивизии, начальниками родов войск и служб, Лебедь мерил ногами полигон и площадку приземления Тесницкого учебного центра.
Рождались и умирали отдельные фрагменты. Общий замысел проступал все более явственно и, наконец, вылился в четкий план, где был полный “джентльменский” набор: показ техники, вооружения и средств десантирования, десантирование людей внутри боевой машины с использованием системы “Кентавр”, массовое десантирование батальона с последующим разыгрыванием боевых действий в сопровождении нешуточной имитации авиационной и артиллерийской поддержки, преодоление штурмовой полосы  с выполнением головокружительных элементов, стрельба из всех видов оружия, включая вертолеты.
Есть-таки слово – показуха! И само слово, и вкладываемый в него смысл носят снисходительно-пренебрежительный характер. У многих ассоциируется с очковтирательством. Да, армия страдала этой болезнью раньше, не избавилась от нее и сейчас. Показуха – это когда тебя ведут на сборы куда-нибудь в Кантемировскую, Таманскую дивизии, Теплостановскую бригаду, показывают тебе удивительно уютные казармы, где все кругом – зеркала, полировка, пластик. Превосходная керамика. Теннисные корты, на которых никогда не играл ни один солдат. Клуб, где одежда сцены и музыкальная аппаратура стоят раз в десять больше, чем все твои дивизионные и полковые оркестры, вместе взятые. Когда ты ходишь среди всего этого великолепия и с тоской думаешь, что в месяц командир этого войска получает раза в три больше, чем ты в год. Когда тебя поучают, наставляют, занудно рассказывают, какие должны быть сушилки, курилки, ленинские комнаты. Ты знаешь, что у тебя никогда этого не будет. И начальник, который тебе это внушает, об этом знает. Но один говорит, а другие кивают, соглашаются, некоторые, особо старательные, даже что-то записывают. Устанавливаются заведомо невыполнимые сроки, по которым должны быть перекрашены казармы в определенный колер, облицованы плитки по единому образцу, входы, стандартно оборудованы эти самые курилки и сушилки. Какой-нибудь молодой командир полка, недавно попавший на должность, угнетенный окружающим его великолепием, неосторожно брякнет: “А деньги?”
Под довольный хохот аудитории следует наставительный ответ: “С деньгами и дурак сделает, а ты вот без денег покажи, на что способен...” И показывает. В стремлении объять необъятное отодвигается в сторону боевая подготовка, отодвигается служба вообще, все рыщут, воруют, меняют, зарабатывают. Показанное великолепие, в конечном итоге, все равно не достигается, но уже занятия проводятся с пятого на десятое и даже вызывают раздражение. Уже появились разложенные в той или иной степени солдаты, для которых нет ничего святого. Уже и некоторые офицеры начинают забывать о том, что они офицеры. Уже иному командиру роты несравнимо проще, приятнее и привычнее организовать рыть канавы, строительство и покраску заборов, чем провести элементарные занятия по строевой подготовке. А машина крутится и крутится. Про кого-то говорят: “Молодец! На сборах побывал, посмотрел, все казармы покрасил. Старательный, любознательный, исполнительный, хваткий молодец!” Какой ценой этот “молодец”

215

достиг этого радующего глаз однообразия, в какое количество юных душ влил яд вседозволенности, непорядочности, скольким солдатам пришлось против собственной воли нарушить заповедь – не укради! Воровать, красть, лепить что-то в ущерб боевой готовности и боевой подготовке, разлагая при этом людей до молекул, чтобы кто-то где-то когда-то при случае мимоходом погладил тебя по головке – вот это есть показуха в самом худшем смысле этого слова.
У Лебедя начались горячие деньки. Командующий округом, который отвечал за подготовку к параду, требовал, чтобы Лебедь постоянно присутствовал на парадной площадке. Командующий ВДВ не менее настоятельно требовал его присутствия в дивизии. Шишки сыпались с обеих сторон. Лебедю это быстро надоело. В присутствии обоих командующих он поставил вопрос ребром о создании какого-то если не щадящего, то, по крайней мере, физически выполнимого режима. Командующие вдумались и достигли компромиссного соглашения. Лебедь должен был присутствовать лично в части, и проводить занятия с парадным расчетом на плановых тренировках. Остальное время заниматься подготовкой показа.
От Москвы до Тулы 159 километров, от парадной площадки до штаба дивизии 220 Режим получился практически щадящий. Представленная командующему ВДВ генеральная репетиция его удовлетворила.
В конце возникла заминка:
- К тебе в дивизию впервые в жизни прибывает американский министр обороны. Что ты ему намерен подарить на память? - спросил командующий ВДВ.
- Авторучку и вымпел, - бросил Лебедь со зла.
- Авторучку? Ты это брось! У него своих хватит. Вымпел можно к чему-нибудь приложить, но сам по себе это тоже не подарок. Тула – это же город мастеров! Надо что-нибудь оригинальное. Тебе не кажется странным, что мне приходится тебя учить. Ты же дивизией третий год командуешь.
Лебедь остановился на двух ножах дамасской стали в ореховом футляре для американца и на той же работы кинжале для родного министра.
Мужики, посовещавшись, объявили цену: 3500 рублей за все. Лебедь им объяснил, что хотя он и командира дивизией, и генерал, но получает 612 рублей в месяц. Их ножи стоят практически шести его получек. За вычетом партвзносов. И вообще, порекомендовал побаиваться Бога.
Все дружно и смущенно замолчали. С одной стороны, забрать этот классный труд даром ему не позволяла совесть, а им, в свою очередь, даром не позволяли отдать затраченная работа и проявленное при этом вдохновение.
С другой стороны, мастера отнеслись к Лебедю с уважением и искренне хотели помочь. С третьей стороны, ими двигало здоровое самолюбие русских умельцев, чей нож  с нанесенной на него фамилией мог потенциально угодить за океан и продемонстрировать американцам, что умельцы на Руси не перевелись. Ситуация, в которой без поллитры не разберешься. Мужики так и сделали. Самый молодой сгонял за бутылкой, все дружно сошлись во мнении, что думать надо, и... чокнулись. Решение оказалось верным. На краю стола лежала стопа красочно оформленных буклетов. В искусно оформленных и прекрасно изданных буклетах были изображены образцы выпускаемых Тулой 

216

охотничьего и спортивного оружия, украшенного замечательно тонкой резьбой и восхитительной инкрустацией.
- Ваша работа? – спросил Лебедь.
- Наша.
- А что самое дорогое на свете?
- А хрен его знает.
- Я думаю, реклама. Так вот, давайте я вам рекламу и сделаю. Вы мне вручите ножи и наборы буклетов по количеству гостей. Я обязуюсь добросовестно каждому американцу вручить такой набор и настоятельно рекомендовать, не теряя времени даром, приобрести ружье вашей замечательной работы.
- А дело генерал говорит, пусть делает.
Они ударили по рукам.
И вот наступил день, когда вертолеты с американцами должны были приземлиться в Тесницком. Все было готово. Боевой дух был необычайно высок, беспокоило одно: погода октября. Но погода не подвела. День стоял сухой, прохладный, высокое небо практически без облаков.
Приземлились. Представились. Познакомились.


III

В этот день получилось все. Опытнейший специалист, мастер своего дела, заместитель командира дивизии по ВДС полковник Петр Семенович Неживой настолько точно произвел расчет, что машина с находившимся в ней старшим лейтенантом и рядовым приземлилась в 200 метрах точно против смотровой трибуны. Над площадкой приземления прошла армада самолетов, оставив за собой в воздухе четкие цепочки парашютистов. Разлетались в щепы все мишени, чудеса творили на полосе разведчики. Командующий был на высоте. Лебедь тоже.
По всему было видно, что американца мы достали. Закончился показ, как водится банкетом. Перед банкетом Лебедь “по-тихому” принял доклад, что все живы, есть две небольшие травмы – при десантировании один “словил каблучок”, второй растянул ногу. Оружие было разряжено, боеприпасы изъяты, имитация сработала на 100 процентов. Можно считать, что во всяких учениях и показах именно вот этот доклад является главным.
На банкете Лебедь нахально вручил каждому представителю американской делегации набор буклетов. Заинтересовались буквально все, включая маршала Язова. Тут выяснилось, что Лебедь дал маху, не поинтересовавшись, сколько же стоят такие ружья? А этот вопрос сыпался со всех сторон. Больше того, Лебедь не охотник, никогда в жизни не брал в руки охотничьего ружья и, соответственно, никогда не интересовался, сколько же оно, это ружье, стоит. Бахнул наудачу, взяв, на всякий случай, вилку пошире: от 15 до 100 тысяч долларов, а зависимости от... От чего в зависимости, Лебедь, честно говоря, не знал. Что-нибудь, конечно, придумал бы, но договорить ему, к счастью, не дали. Американцы, любуясь буклетами, заулыбались: “Да, да!”
217

Выпили за советские воздушно-десантные войска, выпили за тульских умельцев, выпили за дружбу советского и американского народа.
Пили часто, но очень помалу. Рюмочки на столе стояли микроскопические. Атмосфера в палатке царила дружественная, веселая, непринужденная. Чейни рассказывал разные смешные случаи, маршал Язов читал стихи, свои и чужие. Лебедь первый раз столкнулся с министром в такой обстановке и, честно говоря, он был поражен литературной эрудицией маршала. Командующий выразительно посмотрел на Лебедя. В его глазах читалось: “Ты чего? Скоро и банкет закончится!”
Лебедь достал футляр, который играл тонкой резьбой, как пасхальное яичко. Раскрыл его. Достал ножи, коротко рассказал историю воссоздания, технологию изготовления дамасской стали, назвал фамилии мастеров. В конце заявил, что поскольку в ВДВ дарить ножи не принято, он может только продать министру обороны США этот замечательный набор. Выдержал паузу, пока переводчик закончил переводить. Лица у американцев, а заодно и у маршала Язова, вытянулись. В глазах министра мелькнуло что-то похожее: “Ну, бизнесмен, погоди!” Возникла секундная заминка и неловкость. Лебедь внес ясность: “Прошу пять центов! Дороговато, конечно, поэтому господин министр может и поторговаться!” Все захохотали. Но тут выяснилось, что Лебедь, сам того не желая, создал очередную неловкость. От купюр любого достоинства он решительно отказался, а мелочи у министра и его окружения не было. Один из помощников министра быстро сбегал на улицу и где-то там разыскал десятицентовую монету. Акт купли-продажи состоялся. Лебедь с Чейни пожали друг другу руки. Маршал Язов благоразумно запасся пятаком, и тут уже трудностей не было.
Расстались весьма тепло. Один камень с души свалился. Теперь можно было полностью сосредоточиться на подготовке к параду. Если на самой парадной площадке к тому времени ситуация стабилизировалась, тренировки пошли ритмично, с мелкими рабочими замечаниями, то обстановка вокруг нее медленно и уверенно накалялась. Нередки были оскорбления в адрес солдат и офицеров. Издевательские глумливые выкрики. Могли запустить какой-нибудь дрянью.


IV

Подло это, мелко и мерзко беспредельно. Солдат – человек казенный. Сегодня парень учится, работает, в скверике с гитарой стоит, завтра его призвали, в строй поставили.
Придет время – демобилизуется, опять будет учиться или работать. Нечего с ним, солдатом, который есть неотъемлемая частица того, что называется народ, какие-то счеты сводить. Зачем его провоцировать? Ведь оскорбляете не только воинскую честь, мужское достоинство. Главная мерзость состоит в том, что взрослые дяди и тети незаслуженно оскорбляют собственных детей. В связи с этими мелкими эксцессами резко сократилась возможность по стимулированию солдат походами в театры и на концерты. Продолжала глумиться блудливая пресса, настроение у всех было скверное. Все чувствовали себя без 

218

вины виноватыми. Отдельные солдаты начинали коситься на офицеров: “Вы тут, мол, на добровольной основе создали что-то такое, чего общество не воспринимает, а нас ни за что, ни про что вместе с вами топчут”.
На ночные тренировки колонны выходили по живому коридору оцепления. Для оцепления привлекалась дивизия имени Дзержинского, Таманская и Кантемировская дивизии. Оцепление сдерживало страсти, но все равно отдельные оскорбительные выкрики, вопли и визги раздавались.
После первой ночной тренировки Лебедь серьезно задумался. Дело в том, что маршрут движения к Красной площади его бронеколонны проходил по улице Петровке... Это старинная, длинная, узкая улица, к тому же находящиеся по ней старые особняки к тому времени активнейшим образом реставрировались, восстанавливались и ремонтировались. Как у нас водится: если идет ремонт, то вокруг дома, естественно стоит забор, сужая и без того узкую проезжую часть, а вокруг забора стихийно возникшая свалка. Если какие-нибудь “ура-демократы” из числа “новых русских” возьмут на себя труд с помощью имеющихся на стойке подъемных механизмов сбросить на проезжую часть десяток-полтора блоков, бронеколонна окажется в мешке. Справа и слева – узкие малопригодные для маневрирования больших масс бронированной техники переулки.
Лебедь доложил свои сомнения командующему ВДВ.
- Ты брось. Десятилетиями по этому маршруту дивизия ходила. Оцепление выставим, ничего не будет.


V

Но сомнения Лебедя не оставляли. Он решил организовать превентивный маленький скандал, во избежание скандала большего, парадного. Береженого Бог бережет. Потому на совещании командного состава, когда командующий Московским округом генерал-полковник Н.В. Калинин довел все указания и вознамерился узнать, кому что неясно, Лебедь задал наивный вопрос: “Товарищ командующий, на какой передаче следует преодолевать граждан города-героя Москва, если им вздумается лечь под гусеницы?”.
Командующий взбеленился:
- Вы – генерал! Александр Иванович, я давно вас знаю и был о вас лучшего мнения. Что за чушь? Что за некорректность? Задавать такие идиотские вопросы на служебном совещании!.. Садитесь!
Лебедь сел. В глазах находящихся на совещании генералов и офицеров бегали чертики, но в зале стояла гробовая тишина. Дурацкий вопрос вроде как повис в воздухе, получил достойный отпор. Воля, решительность и отсутствие сомнений было продемонстрировано, но... ха-ха. Через час после завершения совещания к Лебедю примчались офицеры комендатуры и довели до него изменение маршрута. Что и требовалось доказать. Теперь Лебедь шел в общем потоке по Тверской-Ямской с колокольчиком и никакие каменные мешки ему не угрожали. Совместными деяниями всех

219

силовых структур порядок в дальнейшем был наведен и поддерживался до завершения парада.
На последней ночной тренировке, правда, имел место один эксцесс, когда какой-то пьяный шизофреник, размахивая удостоверением депутата Верховного Совета РСФСР, пытался остановить колонну и прочитать проповедь. Милиционеры поступили гуманно. Заставили шизофреника обнять столб, прихватив, кстати, наручниками. Когда колонна прошла, отпустили.
Парад прошел ровно и оставил на душе тяжелый осадок. Обычной приподнятости не было. Все мы – без малого десять тысяч человек и несколько сот единиц техники -  явили собой нечто заводной игрушки: завели, пустили, хочешь-не хочешь – катись. Когда парад кончился, было одно ощущение – тяжелой усталости, как будто закончил не парад, а большую, грязную, неблагодарную, унизительную, непрестижную работу.
Лебедь организовал погрузку в эшелоны рязанской брони, которая мирно проржавела под брезентами два месяца. Заниматься ею было некому, некогда, да и в тех условиях во избежание лишних разговоров – незачем, и отправился в родную Тулу.
Было ли ощущение, что парад последний? Нет, пожалуй! Было другое – не до конца осознанное понимание, что в государстве сломался какой-то главный опорный державный стержень, и она, держава, пошла вразнос. Именно вразнос – стихийно, дико, непредсказуемо. Последствия грозились быть грандиозно-катастрофическими, далеко идущими. Государственный корабль несся без руля и ветрил в какую-то гигантскую черную дыру, и неопределенность предстоящих изменений, неясность, с каким знаком, вызывала безотчетную тоску. Держава уплывала из-под ног, переставала ощущаться за спиной, на глазах пропадало что-то такое: большое, надежное, основательное, на чем, собственно, зиждется и смысл жизни, и смысл службы.




















220


Глава   четырнадцатая

I

Шел третий год командования Лебедем дивизией. Он написал рапорт о поступлении в Академию Генерального штаба. Препятствий, казалось, никаких. Офицеры в дивизии его понимали с полуслова. Дивизия являет собой прекрасно отлаженный механизм. Командовать ею легко и приятно. Прямо отличник политической и боевой подготовки. Таким только в Академию ГШ.
В конце января 1991-го года командующий ВДВ генерал-полковник В.А. Ачалов собрал на оперативный сбор командиров дивизии и бригад. Собрать-то собрал, но ему уж было не до сбора. Как выяснилось чуть позже, цель была одна: объявить о серьезнейших кадровых перестановках в Министерстве обороны и воздушно-десантных войсках. 
В.А. Ачалов довел, что назначен заместителем министра обороны СССР, командующим ВДВ назначается генерал-майор П.С. Грачев. Но затем неожиданно поднял Лебедя и хорошего его старинного приятеля, командира 104-ой воздушно-десантной дивизии генерал-майора В.А. Сорокина и объявил, что отныне Лебедь заместитель командующего ВДВ по боевой подготовке и вузам, а Сорокин - заместитель командующего по воздушно-десантной подготовке. Они оба намеревались в этом году поступать в Академию Генерального штаба. С ними никто не беседовал, их никто не информировал о готовящемся решении. Это было то, что называется, снег на голову. Поэтому они в один голос воскликнули: “А Академия?”
Ачалов возмутился: “Вы только посмотрите на них! Заместитель министра обороны доводит о назначении двух генерал-майоров на генерал-лейтенантские должности, на должности заместителей командующего ВДВ, а они о какой-то академии лепечут! Чему вас учить – и так ученые! Разговоры прекратить – езжайте и готовьтесь к сдаче дивизии. Приказ будет на днях. А уже кому очень хочется учиться, год-два послужите – потом поступите, возраст позволяет. Все! Решение обжалованию не подлежит!”
Приказ действительно вскоре подоспел. Лебедь сдал дивизию своему однокашнику по академии имени Фрунзе полковнику А.П. Колмакову, офицеру умному и тонкому, во многом схожему с Лебедем и по характеру. Последнее обстоятельство очень важно: меняя командиров полков, дивизий, надо всегда помнить, что за ними стоят коллективы, настроенные на определенный лад. Поэтому в оптимальном варианте желательно подбирать командиров либо вообще схожих по характеру, либо имеющих непринципиальные различия. Худо, когда после холерика приходит флегматик, и еще хуже, когда наоборот. Тогда дивизии гарантирована многомесячная тряска, разлад всего и вся, перестройка, подстройка, надстройка. Лебедь за дивизию был спокоен.
С первых дней в новой должности Лебедю пришлось столкнуться с массой не предусмотренных никакими уставами и никакими наставлениями трудностями. Соединения и части воздушно-десантных войск дислоцировались на территории девяти

221

союзных республик. А в них, на глазах, нарастали центробежные, сепаратистские настроения. А у Лебедя на территории этих республик – полигоны, танкодромы, стрельбища. И все они на территориях под какой-нибудь местной властью, которая вдруг единодушно выкатила губешку и дружно начала рассматривать любые плановые мероприятия на полигонах, как проявление имперских амбиций и демонстрацию силы. Достигнуть какой-либо договоренности стало практически невозможно. Достигать стало не с кем. Все местные “бугры” и “бугорки” от разговоров уходили, оставляя вместо себя третьих, пятых, восемнадцатых заместителей. Те в ответ на любой вопрос только руками  разводили. Вдруг поднялось несусветное количество экологов, которые довели свою кипучую деятельность до заоблачных высот, до высшей степени абсурда. Вдруг обнаружились всевозможные свалки и захоронения, от захороненных кольчуг времен Ивана Грозного до списанного вчера ГАЗ-66. Посыпались требования все это ликвидировать и убрать в беспримерно короткие сроки, а потом и штрафные санкции: плати, плати, плати – вы Министерство обороны, вы военные, богатые. То бобра обидели – плати, то наш заяц на вашем чертовом полигоне заблудился – плати.
Образовалась масса решений о создании государственных заповедников, о выделении гражданам садово-огородных участков, о создании санитарных зон. Все эти разношерстные решения объединяло одно – в них, так или иначе, фигурировали полигоны.
В это время три события врезались в память Лебедя: визит французской военной делегации во главе с командиром 81-ой воздушно-десантной дивизии дивизионным генералом де Курежем, посещение кандидатом в президенты государства Российского Б.Н. Ельцина полигона Тульской воздушно-десантной дивизии и визит в ту же дивизию председателя объединенного комитета начальника штабов вооруженных сил США четырехзвездного генерала Колина Пауэлла.
Организовывать встречи и проводы было поручено Лебедю.


II

Французы прилетели в конце апреля. Готовясь к этой встрече, Лебедь тщательно изучил справку по каждому из входящих в делегацию генералов и офицеров. Справка, кстати, не шпионская, а нормальная, армейская и прислали ее сами французы. Из справки следовало, что командиру дивизии 58 лет, следующему с ним начальнику училища 54 года, из чего у Лебедя сложилось превратное впечатление о гостях с берегов Сены. Лебедю представлялись грузноватые, лысоватые, пожилые, подержанные генералы. При встрече на аэродроме в Домодедово Лебедь был приятно удивлен. По трапу легко и непринужденно сошли два генерала. Оба сухие, стройные, никаких признаков живота. По всему видно – оба в прекрасной форме. 54-летний начальник училища смотрится лет на 47-49, а 58-летний командир дивизии – еще моложе.
Программа посещения была рассчитана на пять дней. Запомнились простота, легкость, непосредственность, неприхотливость французов.
- Вместе прыгать будем?
222

- Никаких проблем!
- Предупреждаю, на площадке грязно!
- Ну, о чем вы говорите, мы же солдаты.
На свет извлекается камуфлированная полевая форма, здесь же в приспособленном помещении все весело и в темноте переодеваются. Знакомят их с парашютами. Они удивляются: “Странные парашюты”.
- Почему странные?
Оказывается, у них основной парашют крепится спереди, а запасной – сзади. У нас – наоборот. Потому для французов и странные...
- Ну, ничего, - сказали они, - прыгнем на этих странных парашютах!
Прыгнули все до единого. Даже прибывший за полчаса до прыжков их военный атташе. Все, как поросята, вывалялись в грязи. И опять ничего. Что могли, счистили, остальное – высохнет, ототрем.
- Стрелять вместе будем?
- Никаких проблем. Никогда не видели такого гранатомета, но – ничего, разберемся, мы профессионалы.
Разобрались, отстреляли все до одного, отстреляли метко, и все это весело, и все это легко, непринужденно. А еще они пели, где только можно, запевал командир дивизии. Песни о героях-рыцарях средних веков. Песни времен колониальных войск, восхваляющие доблесть и мужество французского солдата. Песни времен французского Сопротивления. Особенно запомнилась песня о солдате, умирающем в алжирской пустыне за Францию. В предсмертном горячечном бреду к нему является благословляющая его мать. Основная тема песни: Франция и Мать, Мать и Франция, Франция – Мать.
Они знали совершенно потрясающее количество песен. Все их песни – только патриотического содержания, и они их очень здорово пели. Не могло быть импровизации, чтобы так петь, надо петь постоянно. Армия, офицеры которой знают такое количество патриотических песен, армия, в которой запевает командир единственной во Франции воздушно-десантной дивизии – это сильная армия глубоко уважающего себя государства.
А еще Лебедь их расспрашивал, где только можно: о службе,  быте, о взаимоотношениях и порядках, и услышал много простого и мудрого. Почему, например, атташе, вышедший из машины в парадной форме, уже через полчаса вместе со всеми летел в грязь. Оказывается, если ты хочешь стать офицером Франции, в числе прочих тестовых испытаний тебе предстоит совершить три прыжка с парашютом. Доказать наличие у тебя воли, мужества, способности хдаднокровно действовать в экстремальных случаях. Потом можешь не прыгать – твое дело. Но если ты не совершишь этих обязательных тестовых прыжков, ты не станешь офицером. Поэтому все офицеры французских вооруженных сил независимо от воинской специальности – десантники. Может, кто и поневоле, но все. Все должности во Франции разделены на разряды. Такие тяжелые, как командир роты и командир полка – служба два года, есть более. Если 1-го января 1990-го года ты стал командиром полка, то уже в этот день ты можешь быть твердо уверен, что 1-го января 1992-го года ты им не будешь. Куда ты уйдешь: вверх, вниз по горизонтали – будет зависеть от тебя. Но ровно через два года ты уйдешь.

223

Генерал во Франции служит до 60 лет. И будет уволен в запас точно в день своего рождения. Если ты не просто генерал, а генерал – ученый, тебе сохранят денежное содержание, ты снимешь китель, наденешь пиджак и будешь выполнять ту же научную работу.
Диплом на право командования полком вручает командиру полка лично президент на церемонии приема и передачи дел и должности. По традиции собираются все офицеры и генералы, кто в разное время командовал этим полком, независимо от того, как высока его нынешняя должность. Неявка на такого рода мероприятия рассматривается, как признак крайне дурного тона. Церемония длится около трех часов. Она длинная, сложная и красивая, завершается церемония банкетом. Лебедь спросил: “А сколько человек? 50-70?”
- Нет. 600-800, иногда более 1000.
- А за чей счет?
- За счет муниципалитета.
- И как муниципалитет к этому относится?
- Великолепно! Во-первых, люди действительно с огромным уважением относятся к армии и гордятся частью, которая находится на их территории. Во-вторых, если даже мэр или муниципалитет нарушают эту освященную веками традицию, в политическом плане они покойники. Это будут помнить им до конца дней. Они не патриоты, они не любят Францию, ибо не любят ее армию. Такие люди не могут стоять у кормила любой власти. И вот когда из рук президента ты получил диплом, заслуженные генералы сказали тебе  прочувствованные напутственные речи, сотни людей подняли дружно за твое здоровье и успех, мэр и другие официальные лица выразили надежду в том, что станет еще лучше, попробуй тут плохо этим полком командовать.
За основу оплаты труда военнослужащего берется средний прожиточный минимум, не минимальный, как у нас, а именно средний, и средний французский. Вводится ряд коэффициентов, зависящих от должности и звания, и над всей этой суммой сразу же выдвигается 80-процентная надбавка.
- А неуставные взаимоотношения во Франции есть? – поинтересовался Лебедь.
- Что такое неуставные взаимоотношения?
Лебедь объяснил:
- А, нет! – последовал ответ.
- А религия?
- А что религия? Веруй, в кого хочешь, но за забором. Пять дней в неделю ты на службе. В субботу, воскресенье молись, крестись, хоть лоб разбей, но в понедельник ты опять на службе, и ты опять на службе.


III

Задача по встрече в Туле кандидата в президенты России Б.Н. Ельцина была спонтанной. Буквально за считанные дни до 31-го мая (даты визита) Лебедь получил задачу от командующего ВДВ генерала Грачева встретить Ельцина. Собственно, Ельцин
224

ехал персонально в дивизию, ехал в Тулу – элементом этой поездки было посещение полигона. Лебедь прибыл в родной, можно сказать, город. Легко и просто состыковал планы с секретарем обкома и председателем облисполкома. Возникло одно недоразумение. Ю.И. Литвинцев – первый секретарь обкома – полагал встретить гостя в Тульском аэропорту. Лебедь ему доказывал, что хотя длина взлетно-посадочной полосы позволяет, но она, полоса, горбатая, и длиннофюзеляжные самолеты на нее сажать нельзя ввиду существующей опасности катастрофы.
- Ничего, ничего, примем, - сказал секретарь. – Мои специалисты, - Юрий Иванович сделал ударение на последнем слове, - считают, что можно.
– Ну, сумеете принять - так принимайте.
Но летуны плюнули на выкладки специалистов Литвинцева и сажать ТУ-154 в Туле отказались, посадили в Калуге. От Калуги до Тулы почти 100 километров. Пока встретили, пока доехали, что-то случилось с позвоночником Бориса Николаевича. Им занялась медицина. График встречи посыпался с самого начала. Разошлись обиженные, прождавшие более 1,5 часов, директора тульских оборонных заводов. Кое-кто еще по-крупному обиделся, кажется, преподаватели вузов, Лебедь точно не помнит. Все было не так и не то, он на полигон будущего президента командующий ВДВ Грачев привез в точно установленное время.
Дивизия легко и непринужденно продемонстрировала все, и даже несколько больше. А.П. Колмаков командовать умел. Лебедь при всем этом действии являл собой почти среднее между режиссером-постановщиком, главным военным советником, распорядителем-церемонимейстером, комендантом района и городовым. На основании расчета, произведенного безукоризненным, непревзойденным мастером своего дела, заместителем командира дивизии по воздушно-десантной подготовке полковником Н.С. Неживым, боевая машина с десантировавшимся внутри нее экипажем приземлилась метрах в 250 прямо перед смотровой трибуной. Лейтенант и сержант в считанные секунды расшвартовали машину, завели ее и двинулись к трибуне для доклада.
Борис Николаевич поманил пальцем главного носителя кейса. Носитель извлек из дипломата и передал ему двое часов. Борис Николаевич немного подумал, снял с руки и положил в карман пиджака свои собственные часы. На их место надел одни из поданных главным носителем. Когда запыхавшийся лейтенант доложил:
- Товарищ... – лейтенант замялся, - кандидат в президенты России, экипаж...
Борис Николаевич отстегнул с руки часы и прочувственно вручил их лейтенанту:
- Сынок, спасибо, от себя, свои.
Достал из кармана брюк вторые, точно такие же, и вручил их сержанту с благодарностью. Надо полагать, что лейтенант с сержантом так и ушли в полной уверенности, что кандидаты в президенты имеют минимум по двое одинаковых часов – одни на руке, другие в кармане.
Борис Николаевич вернул часы из кармана пиджака на надлежащее место, и все поехали на новую смотровую точку, в конце показных занятий прошла примерно
20-минутная встреча с воинами-десантниками. Солдаты и младшие офицеры молча пялили глаза – не каждый день, чай, можно увидеть кандидата в президенты. Борис Николаевич говорил что-то о крутом возрождении России, о том, что в России должна 

225

быть русская армия, в которой должны служить русские солдаты и офицеры. Ему бы сказать российские, но он почему-то сказал русские. Майор, замполит батальона, кинулся выяснять, что же делать, если комбат – украинец, зам – белорус, а он, замполит – русский, а зам по вооружению – немец. Борис Николаевич досадливо отмахнулся от навязчивого замполита.
- Разберемся!
И он объявил о том, что намерен подарить славной Тульской дивизии 500 квартир. Публика отреагировала довольно-таки жидкими аплодисментами. Цену предвыборных обещаний все уже знали. Борис Николаевич, по-видимому, ожидал более бурного проявления эмоций. Такое отсутствие энтузиазма его покоробило. Он недовольно насупился. Командующий  поспешил закрыть встречу.
Согласно многовековой традиции все встречи заканчивать застольем. Вся кавалькада устремилась за бражный стол. Количество посадочных мест Лебедю было известно, и он, как комендант и городовой, железной рукой отсчитал восемнадцать душ. Остальных приказал никого не пускать. В числе отсеченных оказался такой видный политический деятель, как В.П. Баранников и личный доктор Бориса Николаевича. Возник легкий дипломатический скандал, из которого вышли посредством двух приставных стульев.
Прибыв к стоящему на берегу пруда охотничьему домику, Борис Николаевич заявил, что везде, где только есть возможность, он купается в холодной воде. Быстренько разоблачился, и в чем мама родила, полез в пруд. С ним вместе, в таком же виде, полез начальник охраны А.В. Коржаков. Официантки и поварихи, прильнувшие носами к стеклу выходящей окнами на пруд кухни, брызнули вглубь помещения. Борис Николаевич с Александром Васильевичем, освежившись и завернувшись в простыни, последовали в банкетный зал. Ельцина сопровождали командующий, комдив и другие официальные лица. Лебедь, как находящийся при исполнении, остался на улице. Патруль (лейтенант и два солдата, вооруженные автоматами) прогуливались по периметру стоянки для машин. Такой же патруль прохаживался на дамбе пруда. Оставшаяся не у дел охрана Ельцина в количестве семи человек закрутилась вокруг Лебедя.
- Это что такое?
- Патрули!
- А патроны есть?
- А как же!
- А по нам?
- Вы что, головкой ударились, вы же гости!
- А... тогда ладно.
Охрана нырнула в подвал и молодецки в течение получаса зам по тылу дивизии подполковника П.А. Ярославцева ”уговорила” семь бутылок водки на семерых.
Минут через сорок банкет был закрыт. Все, что налито, было выпито. Все вышли на свежий воздух в состоянии, когда чувствуешь, что любишь и уважаешь весь мир, и ответно любим и уважаем всеми. Теплая получилась встреча.
Потом были выборы, и Борис Николаевич Ельцин стал первым президентом России, а командующий ВДВ генерал-лейтенант П.С. Грачев – один из самых первых и

226

задушевных друзей президента, одним из самых преданных ему лично соратников, министром обороны России.
И еще один визит следует помянуть. Июль. Председатель объединенного комитета начальников штабов вооруженных сил США Колин Пауэлл прибыл в СССР. В плане его визитов было посещение Тульской воздушно-десантной дивизии. Все, как всегда, за исключением: Пауэлл вот-вот подлетает, а ветер 9-10 метров в секунду, порывами до двадцати. Лебедь докладывает командующему ВДВ генералу Грачеву, что прыгать нельзя. Командующий с ним, то согласен, то не согласен. Он сомневается, Лебедь настойчиво упирает на то, что американцы американцами, а ноги попереломают свои, русские. Гостеприимство гостеприимством, но не до такой же степени. Командующий уточняет: “А самолеты в воздухе?” – “Самолеты в воздухе, но ничего страшного, посадим”. Командующий внезапно и резко меняет решение: “Десантировать! Нытье прекратить! Пусть видят, что могут советские десантники. Выполнять!”
Колин Пауэлл и сопровождающие его генералы и офицеры на смотровой трибуне. Самолеты гудят где-то за лесом, их не видно. Чтобы при таком ветре угодить на площадку приземления, приходится десантировать людей очень далеко. Пошли! Волны камикадзе  поневоле направляют на площадку приземления, со страшной скоростью врезаются в землю, катятся кубарем, гасят купола друг другу, освобождаются от подвесных снастей и атакуют. Атакуют свирепо и неукротимо. Это понятно, если тебя так приложат о землю – сразу остервенение. “Четырехзвездный” американский генерал в это время мечется по трибуне и повторяет: “Что вы делаете?” И это почему-то больнее всего. Чертов американец гость все-таки. Сидел бы себе спокойно, смотрел бы хладнокровно, как русские гладиаторы ломают ноги. Глядишь, и ненависть бы к империализму росла и крепла. Но он человек, он генерал, он знает цену жизни и крови, у него есть совесть, поэтому он мечется и повторяет: “Что вы делаете?”. Но от этого не только больно, но нестерпимо стыдно. Результат этой демонстрации возможностей – один проломленный череп (впоследствии покойник), восемь поломанных ног, три руки, одна ключица. Все остальные в той или иной степени ободраны. За что мы любим десантные войска? Лебедь не сентиментальный, пожалуй, не впечатлительный – насмотрелся в жизни  всякого. Добрую половину из всего был счастлив не видеть, но у него почему-то до сих пор в ушах звенит вопрос американского генерала Колина Пауэлла: “Что вы делаете?”.













227


Глава   пятнадцатая

I

В 1991-ом году Лебедь впервые за много лет сподобился попасть в отпуск в августе. Планы были грандиозные. Как раз получил участок земли и впервые в жизни захотел что-то посадить, вырастить, благоустроить. Так и решил: съездить к матери дней на 10-12, и уже потом, ни на что не отвлекаясь, заняться только земельным участком. Солнце, воздух, вода, физический труд – словом, все по полной программе.
15-го августа Лебедь приехал в Тулу, где у него была квартира. Весь следующий день посвятил детальному планированию предстоящей работы. 17-го с утра хотел, было, быстро приступить к выполнению, но потом, как все православные христиане, отложил до понедельника.
17-го августа в 16.00 раздался телефонный звонок. На проводе – командир 106-ой воздушно-десантной дивизии полковник А.П. Колмаков.
- Вас срочно вызывает командующий.
- Во-первых, я в отпуске, во-вторых, куда вызывает: к телефону или в Москву?
- К телефону и срочно!
- Ну, присылай машину.
Разговор с командующим ВДВ генерал-лейтенантом Грачевым был недолгим и маловразумительным. Лебедю было приказано прервать отпуск и возглавить оперативную группу, привести Тульскую дивизию в готовность к действию по “южному варианту”.
Итак, задачу Лебедь получил совершенно неопределенную. Попробовал выяснить, куда же все-таки предстоит лететь, но Грачев лишь пообещал:
- Будет уточнение позже.
Лебедь с комдивом отдали необходимые распоряжения. Полки и отдельные части пришли в движение. Проблем особых не было. Налетались они достаточно, все уже так было отточено, что от момента команды и до первого взлета проходило не более 7 часов. Естественно, пытались гадать, куда же их принесет на этот раз. Узнали, что где-то на границе Армении и Азербайджана захватили в качестве заложников около 40 солдат внутренних войск. Подумали, что, наверное, направят туда освобождать заложников и наводить порядок. Решили уточнить район предполагаемого действия, но карт в дивизии не оказалось. Заявили карты в штаб ВДВ – получили отказ. Таинственность просто веяла в воздухе, и это сильно напрягало людей. К 24.00 все полки были готовы, не было только задачи. Доложив о готовности, Лебедь еще раз попытался узнать, что все-таки предстоит делать. В ответ получил указание не забивать командующему голову дурацкими вопросами. Эта фраза хоть имела смысл, потому что дальше прозвучало совсем уж непонятное: “На юг пойдешь через меня!”.
Ночь прошла в томительном ожидании. Информация, которую удалось добыть из разных источников, была противоречивой и расплывчатой. Напряжение не спадало, а росло. Таинственность начала действовать на нервы всем. Десантники – народ особенный,

228

трусов нет совсем, пройдохи – редкость. Задачу любой сложности трудности воспринимают нормально. Но здесь-то вообще никаких задач не было.
18-го августа, часов в 11 утра позвонил начальник штаба ВДВ генерал-лейтенант Е.Н. Подколзин. Уточнил несколько второстепенных вопросов и вскользь обронил фразу:
- Ждите чрезвычайного сообщения в 18 часов.
Лебедь сделал вывод, что до этого времени ничего не предвидится, ослабил режим и разрешил офицерам по очереди побывать дома. Время тянулось убийственно медленно. Наконец, стрелки часов показали 18 часов. Но никакого чрезвычайного сообщения не последовало, как, впрочем, и в 19, 20 часов... В 24 часа – тоже ничего. Тогда Лебедь плюнул и, приказав комдиву отдыхать у телефона, отправился домой.
По некоторым признакам Лебедь догадался, что идти придется (если вообще придется) на Москву, правда, непонятно, с какой целью. В 1990-ом году Лебедь уже совершил один такой поход.
В ночь с 9-го на 10-ое сентября Лебедь с двумя полками прибыл в Москву. В 6 утра они вышли, к семи народ из гостиниц на всякий случай разбежался, и уже в 9 из Лебедя начали делать дурака. Договорились до того, что Лебедь привел в Москву войска просто спьяну. Эта чушь утверждалась вполне серьезно, и ему даже пришлось оправдываться перед председателем парламентской комиссии Верховного Совета СССР Варэ. Он тогда торжественно клялся, что если бы и “нарезался” до такой степени, то махнул бы, в крайнем случае, на Воронеж, идти с полками на Москву просто фантазии бы не хватило. Тогда народный депутат СССР Варэ отстал. Но это – лирическое отступление.
19-го августа в 4 часа утра в квартире Лебедя раздался звонок. Комдив доложил: получена задача тремя полками в направлении Кострома – Москва, Рязань – Москва, Тула – Москва совершить марш и к 14 часам сосредоточиться на аэродроме в Тушино. Дальнейшая задача будет уточнена позднее.
В 4.50 колеса и гусеницы закрутились, колонна втянулась, вышла на трассу. Начался марш. Вся так называемая оперативна группа состояла из одного Лебедя. Коль скоро это так, Лебедь себе определил место на передовом командном пункте дивизии. Каждый час Лебедь докладывал командующему о местоположении колонны полков и пытался выяснить, хотя бы к чему быть готовым. Ответ неожиданно был лаконичным: “Вперед!”


II

В 10.30 передовой командный пункт вышел к кольцевой дороге. Лебедь раз уточнил обстановку и доложил командующему решение: “Выйти на Тушино и, развернув все связи по полной схеме, принимать полки на себя”. Грачев решение утвердил. Пока шли по кольцевой дороге, навстречу попадались танки: группами по 2-3, иногда даже одиночные. Лица у торчавших в люках танкистов были очумелые.
Выйдя на Тушино, Лебедь развернулся. Рязанский и Тульский полки шли уже по кольцевой. Костромской был на подходе. Оставалось ждать дальнейшего развития событий. Вскоре позвонил начальник штаба войск генерал-полковник Подколзин.
229

- Александр Иванович, передаю приказ командующего: “Тебе лично отправиться к Верховному Совету РСФСР, войти в контакт с начальником охраны и организовать охрану и оборону зданий силами 2-го батальона Рязанского полка”.
Дальше последовал буквально такой диалог:
- Какие средства связи с собой разрешается взять?
- Никаких! Лично на уазике выезжай и возьми офицера.
- С кем контакт устанавливать, фамилия?
- Там тебя встретят.
- Где находится батальон?
- Он подойдет к Верховному Совету.
Лебедь положил трубку. Примерно в 13.50 он с заместителем начальника политотдела дивизии полковником О.Э. Басмановым подъехали на уазике к Верховному Совету РСФСР. Остановились на стоянке. Вокруг здания лихорадочно кипела работа. Характер ее не оставлял сомнений: здесь воздвигались баррикады. Люди выглядели возбужденными, их действия – судорожными и малоэффективными. Использовали все, что попадало под руку: троллейбусы, легковые машины, разные случайные материалы. Лебедь с Басмановым поднялись к зданию и спросили у постового милиционера, где найти начальника охраны. Это уже потом выяснилось, что Лебедь должен был найти начальника личной охраны президента А.В. Коржакова. А в тот момент он не знал фамилии, и решил спросить милицейского. Полицейский махнул рукой куда-то за угол: “Там”. В голове у Лебедя был неимоверный сумбур. В машине связи, где Лебедь находился во все время марша, не предусмотрен телеприемник, поэтому никаких заявлений ГКЧП или иных лидеров Лебедь не слышал. Народ, который строил баррикады, на вид был приятный, хороший. Если ему надлежало силами батальона организовать охрану и оборону здания Верховного Совета, значит, оборонять будем вместе с этим народом. Тогда возникал законный вопрос: против кого?
Есть хорошая пословица, правда, неизвестно, кому она принадлежит: “Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны”. Теперь, когда досужие политики и писатели задним числом все разложили по полочкам и назначили виноватых, легко рассуждать, что и как надо было делать. Наверное, покажется диким, но в тот момент, и даже несколькими часами позже, Лебедь находился в полном неведении, что же произошло.
Объяснение с милиционером заняло совсем немного времени, но вокруг них сразу же образовалась толпа. Лебедь был в камуфляже. Раздались крики:
- Майор, неужели вы будете в нас стрелять?
- Майор, вспомните, чему вы присягали?
- Сволочи!
Потом нашелся один грамотный:
- Да он не майор, он генерал-майор.
Толпа вызверилась. Сопровождаемый шлейфом из 200-250 человек, выкрикивающих угрозы и ругань, окончательно перестав что-либо понимать, Лебедь добрался до тыльных ворот Верховного Совета. Увидел вооруженного автоматом майора милиции и попросил его вызвать начальника охраны. Майор передал команду постовому, тот начал звонить.

230

Толпа продолжала буйствовать до тех пор, пока Лебедь не рявкнул на них, заявил, что они храбрые вояки, раз 200 двоих не боятся. Страсти слегка поубавились, а тем временем вернулся майор и доложил, что начальник охраны готов встретиться с Лебедем в приемной Верховного Совета.
Отправились в приемную. Майор проводил их в кабинет и вышел. Лебедь с находящимся в кабинете незнакомым человеком закурили, обменялись предположениями, но так и не смогли понять, что за чертовщина происходит, да и вообще, ни к чему путному не пришли. Через несколько минут появился полковник милиции в сопровождении подполковника. У полковника тряслись руки. Он представил своего заместителя, а сам назвался начальником охраны Иваном Яковлевичем Бойко. Лебедь назвал себя:
- Заместитель командующего ВДВ генерал-майор Лебедь. Имею задачу силами парашютно-десантного батальона организовать охрану и оборону здания Верховного Совета. Прибыл для организации взаимодействия.
Полковник в ответ залепетал что-то невнятное. Было видно, что обстановкой он не владеет. Он неожиданно окинул Лебедя хмурым взглядом и заявил:
- С вашей камуфлированной формой, товарищ генерал, ехали бы вы отсюда!
Подполковник все время молчал. Внимательно выслушав полковника, Лебедь спросил, где городской телефон. Позвонил Грачеву и доложил, что разговора с начальником охраны не получилось. Командующий был в запале и рявкнул:
Пошли ты его на ... Ищи батальон, выполняй приказ.
Лебедь откланялся, вышел из приемной и под градом ругательств прошел через толпу к машине. К тому времени картина строительства баррикад разительно переменилась. Появились краны, бетоноблоки, арматура. Людей тоже порядком прибыло. Лебедь сел в уазик и попытался объехать. Не тут-то было! Все подступы уже оказались перекрытыми. Потыкавшись в разные стороны, Лебедь, наконец, выбрался через газон на лестницу, и прямо по ступеням съехал на набережную.
Хорошо сказать – ищи батальон. Лебедь знал только направление, с которого он должен был подойти. Средств связи у него не было. Вдоволь накрутив по перекопанным, заваленным бетонными блоками улочкам и переулкам, Лебедь выбрался на Садовое кольцо в районе улицы Баррикадной. Все кольцо оказалось запруженным сплошным нескончаемым морем стоящих машин. Проехать было невозможно. Оставив уазик в переулке, Лебедь перебрался на противоположную сторону и зашел в какое-то учреждение, связанное с экологией. Поднялся на второй этаж и толкнул дверь ближайшего кабинета. За столами трудились несколько женщин. Лебедь поздоровался и вежливо попросил разрешения позвонить. Его доклад по обстановке выслушал начальник штаба ВДВ. Лебедь спросил: “Где батальон?” Последовал ответ: “Позвони через 15 минут, сейчас разберусь”. Предупредив женщин, что через 15 минут позвонит еще раз, Лебедь вышел в коридор и, устроившись на диване, стал читать какую-то старую газету. Минут через пять перед ним выросла высокая фигура в белом костюме и, изысканно раскланявшись, издала:
- Товарищ генерал, мне передали, что вы приказали очистить помещение, оставив на месте деньги и документы. Сколько времени вы даете на сборы?

231

Уже потом до Лебедя дошло, что среди работников в кабинете женщин одна была
явно с чувством юмора. Но в ту минуту все это показалось ему уже слишком. С экологом Лебедь раньше сталкивался. Они, в общем-то, неплохой народ, и этот, наверное, тоже не был исключением. Теперь-то Лебедь понимал, что зря обидел непотребными словами хорошего человека, но тогда Лебедь зарычал на него так, что тот мгновенно испарился.
Через 15 минут Лебедь позвонил и получил распоряжение прибыть в штаб ВДВ. Добирался долго и нудно. Везде пробки, объезды. Когда, наконец, прибыл, командующий его не принял. Подколзин передал его приказ: “Поскольку другой заместитель  командующего ВДВ встретил и вывел батальон на Калининский проспект, вам надлежит вернуться к зданию Верховного Совета РСФСР, найти батальон и выполнить поставленную задачу по охране здания”.
Лебедь вернулся на Калининский проспект. Батальона не было, хотя там потерять его было трудно. Пришлось искать в ближайших улицах и переулках. Нашел его на какой-то стройке, метрах в 300 к юго-востоку от Верховного Совета. Батальон был обставлен развернутыми в разные стороны БМД, как в свое время  бивак казаков-запорожцев повозками. В центре этого относительно небольшого пространства стояли построенные в линию ротных колонн люди, механики-водители находились при машинах. Вокруг – кучи строительного мусора, какие-то гигантские П-образные конструкции. Тут же бушевала уже знакомая Лебедю толпа. Солдат стыдили, офицеров увещевали. Чем больше стыдили и увещевали, тем более растерянными становились их лица. Появление Лебедя встретили вздохом облегчения: “Генерал сейчас все объяснит”. Но он и сам ни черта не знал! Надо было что-то делать. Лебедь взобрался на бетонный блок. Взоры толпы обратились к нему. Настороженные, иные откровенно ненавидящие. Лебедь произнес короткую речь. Объяснил, что батальон прибыл для взятия под охрану Верховного Совета РСФСР, обстановка пока была неясная, задача уточняется, но армия есть детище народа и стрелять в народ не собирается. Попросил успокоиться и не накалять обстановку без нужды. На вопросы отвечать отказался. Нечего Лебедю было на них отвечать. Несмотря на все попытки, Лебедь так и не смог уяснить, что же, собственно, происходило. Долго нельзя было забыть унизительности того положения.


III

Лебедь велел механикам обслуживать технику и приказал оборудовать места ночлега, натянуть палатки, вырыть туалет и выставил парных часовых. Извевшись от мучительного и непонятного ожидания, услышав знакомые команды, люди взбодрились и энергично принялись за дело. При  виде столь мирной картины толпа приутихла, напряжение начало спадать, и Лебедь уже мог обратиться с просьбой: “Если кто-то вхож в здание Верховного Совета, вызовите ко мне представителя президента или кого угодно, способного прояснить обстановку”. В толпе нашелся человек, служивший когда-то в ВДВ. Квартира его была рядом, и Лебедь пошел к нему звонить. Лебедь доложил обстановку командующему и получил указание продолжать подготовку к ночлегу и действовать по обстоятельствам. В общем, неплохо: хоть какая-то определенность.
232

Вернувшись к батальону, Лебедь нашел делегацию. Там были В.Н. Портнев, 
А.В. Коржаков и В.И. Рыков. Портнев сказал, что Лебедя ожидает Б.Н. Ельцин. Лебедь прихватил с собой подполковника Бастанова, и они пошли. Все подступы к зданию уже были перекрыты. Многочисленные баррикады ощетинились арматурой, трубами, досками. Народу еще прибавилось. На глаз было тысяч 70-90. Их повели между баррикадами по каким-то им одним известным тропам (пришлось идти друг за другом по одному). Они добрались до 24-го подъезда, поднялись на 4-ый этаж и последовали в кабинет государственного советника Ю.В. Скокова. Встретил их сам Юрий Владимирович. Началось взаимное прощупывание. Для начала Лебедь попросил рассказать, что же все-таки происходит. И тут впервые услышал о ГКЧП! И еще о том, то ли тяжело болен, то ли арестован Горбачев, и принято решение президентом РСФСР и Верховным Советом оказать жесткое сопротивление антиконституционному перевороту. Узнав состав ГКЧП, Лебедь был поражен. Какой захват могли осуществить эти люди?! Они и так были воплощением власти: вице-президент, премьер-министр, министры обороны, безопасности, внутренних дел! Но Лебедь промолчал.
После объяснения Юрий Владимирович предложил Лебедю чаю, а сам отлучился.
Вернувшись, сказал, что Лебедя ждет президент. Они прошли по коридорам, куда-то поднялись, куда-то спустились и оказались в приемной. В кабинет их провели без промедления. Президент был в рубашке, на спинке стула висел белый “дипломатический” бронежилет. Он поздоровался с ними за руку и предложил присесть. Кроме них, в кабинет вошел Скоков, Портнев и Коржаков. Ельцин спросил:
- С какой задачей вы прибыли?
- Силами парашютно-десантного батальона организовать охрану и оборону Верховного Совета
- По чьему приказу?
- Командующего ВДВ генерал-лейтенанта Грачева.
- От кого охранять и оборонять?
Поскольку Лебедю самому этот вопрос был неясен, он объяснил уклончиво:
- От кого охраняет пост часовой? От любого лица или группы, посягнувшего или посягнувших на целостность поста и личность часового.


IV

Президент таким ответом удовлетворился. Выразил озабоченность судьбой Горбачева. Потом начал расспрашивать Лебедя, как относятся к перевороту Вооруженные Силы. Лебедь ответил, что никак, поскольку просто о нем не знают. Ельцин ничего не сказал, хотя его это заметно удивило и даже покоробило. Но, в конце концов, он заявил, что верит Лебедю и Грачеву, не видит оснований препятствовать передислокации батальона и велел пропустить его под стены здания. Лебедь объяснил, что провести батальон практически невозможно. Лебедь уже имел сомнительное удовольствие пререкаться с возбужденной, настроенной на волну самопожертвования толпой. Истерия достигла наивысшей точки, хватит и малейшей искры, чтобы грохнул взрыв невиданной
233

силы. Любой негодяй может дать из машины автоматную очередь со стороны толпы по батальону или со стороны батальона по толпе. И тогда – все! Обвальная ситуация. Уже ничего никому не объяснишь и не докажешь. Горы трупов, Лебедь такое уже видел. Есть только один выход: собрать руководителей защитников баррикад, представить им Лебедя и вместе проложить маршрут следования, проделывая для этого проходы в баррикадах. Батальон надо провести под стены как можно скорее. Боевые машины, стоящие в непосредственной близости от здания, не могут нанести ему ущерба и таким образом, вероятность провокации будет сведена к нулю. Лебедь даже и мысли не допускал, что солдаты и офицеры могут открыть огонь по толпе сознательно. Во-вторых, чтобы нажать спусковой крючок, солдату нужно увидеть врага, проникнуться ненавистью к нему, твердо понимать, во имя чего он лишает жизни людей и рискует собственной. Врага среди тех, кто был на баррикадах, Лебедь не видел, не видели в нем врага и они. Там были простые люди, в большинстве далеко не шикарно одетые. Во-вторых, солдата в бой бросает сила приказа, а его тоже не было. В-третьих, и это главное, армия была, есть и будет частью народа. Сегодня солдат служит, завтра уволился. Сегодня он в батальоне, завтра – в толпе. Это не наемники, которым наплевать, в кого стрелять, лишь бы платили.
Борис Николаевич с доводами Лебедя согласился и распорядился собрать руководителей. А Лебедь вернулся в кабинет Скокова. Юрий Владимирович сам позвонил Грачеву, сказал, что Лебедь находится у него, встречался с президентом и объяснил, какое принято решение. Лебедь не слышал, что ему ответил Грачев, но, по-видимому, что-то утвердительное.
Через час сообщили, что люди собраны и ждут. Лебедь со Скоковым прошли в небольшой конференц-зал, где за длинным столом сидело человек сорок. Все – с повязками на лбах и рукавах. Видимо, это были отличительные знаки командиров. Лебедь сел на стоящий у стены стул. Через несколько минут вошел президент. Поздоровался, поблагодарил всех за мужество и объявил, что на сторону восставшего народа переходит парашютно-десантный батальон под командованием генерал-майора Лебедя. Представил Лебедя, рассказал, что надо делать и предложил немедленно приступать к работе. Лебедь потребовал себе парочку авторитетных руководителей, чтобы они объяснились с толпой по ходу следования колонны. Остальные пусть расходятся по своим участкам и руководят людьми на местах. Лебедь объяснил, что он тоже пойдет к батальону и отдаст распоряжение на построение его в колонну. Борис Николаевич согласился. Потом немного подумал и сказал Коржакову:
- Как это так, в такой обстановке генерал ходит по площади один? Вы распорядитесь...
Александр Васильевич распорядился, и к Лебедю приставили двух телохранителей. Хлопцы по 180-182 сантиметра ростом, накачанные, даже под пиджаками заметно. Один – русский, другой – то ли китаец, то ли кореец. Русский страховал Лебедя со спины, а “китаец” – с фасада и страшно Лебедю надоел, так как вился буквально в 15-20 сантиметрах от его носа.
Еще минут сорок объясняли суть дела людям на баррикадах, а батальон тем временем сворачивал палатки и строился в колонну.


234


V

Весть о переходе батальона на сторону восставших была встречена с огромным энтузиазмом. Эйфория достигла наивысших пределов: вопли, размахивание флагами, гикание и мат – все слилось в какую-то неповторимую какофонию. Вот в такой обстановке батальон с приданной ему разведротой начал движение. Замысел был прост, как две капли воды: каждая из четырех рот прикрывает одну из сторон здания. Солдатам предстояло подняться с набережной, пересечь Калининский проспект, оставив справа бывший СЭВ, по широкой дуге пройти к правому далекому углу Верховного Совета, подняться на эстакаду и рассредоточиться вокруг здания. Такой маршрут был обусловлен расстановкой баррикад. Лебедь шел впереди головной машины, вокруг бушевала восторженная толпа. Этот чрезмерный энтузиазм только мешал делу. То все разом кидались разворачивать трубу большого диаметра, чтобы освободить проход в баррикаде, а в результате провернули ее на месте и кого-то придавили, то никак не могли разобраться с двенадцатиметровыми прутьями, то, сдернув одну мешающую доску, обвалили все остальные. Но, хотя и со скоростью один метр в минуту, батальон все-таки двигался.
Направляющая рота уже замкнула дугу и поднялась на эстакаду, проследовала вдоль фасада к дальней стороне здания и приступила к организации обороны. Со второй произошел серьезный инцидент. Виновником его стал народный депутат СССР и РСФСР полковник Цалко. Лебедь был с ним знаком по 28-му съезду КПСС. Он узнал Лебедя и кинулся приветствовать. “Китаец”, в обязанности которого входило пресекать любые резкие движения, отреагировал мгновенно: схватил маленького  Цалко за шиворот и штаны, отшвырнул его в сторону. Цалко подхватился, полез в гущу толпы и стал кричать: “Провокация! Провокация!” Лебедю и в голову не пришло, что крики относятся к нему. И вообще, он сдуру не придал этому эпизоду большого значения. А как выяснилось, зря! Не прошло и трех минут, как движение полностью застопорилось. На каждую машину буквально легло человек по 150-200. Лебедь пробился к одной из БМД. Из люка торчала испуганно-удивительное лицо механика-водителя, он тоже ничего не понимал. Лебедь попытался что-то объяснить, разобраться – реакция странная: все как-то виновато жмутся. Оттолкнешь – не сопротивляются, но и от машины не отходят. Лебедь взбежал на эстакаду и взглянул на картину в целом. Батальон стоял, вытянувшись по широкой дуге. На каждой машине лежали люди. Поняв, что здесь ему ничего не добиться, он пошел в здание Верховного Совета. В кабинете Скокова собралось человек десять. Были здесь уже знакомые Лебедю Коржаков, Портнев, Рыков. Кроме них – генерал-полковник Копец, Бурбулин и еще какие-то люди. Лебедь порекомендовал всем взглянуть в окно и объяснить ему, что происходит. Взглянули. С высоты четвертого этажа картина особенно впечатляла, но объяснить никто ничего не мог. Стали разбираться сначала. И тут Лебедь вспомнил эпизод с Цалко и крики “Провокация!”. Несомненно, ключ к разгадке был где-то здесь. Вызвали Цалко. Тот подтвердил, что действительно кричал он.
Лебедь спросил у Коржакова:
- Александр Васильевич, “китайца” вы ко мне приставили?

235

- Я.
Поворачивается к Цалко:
- Кто вас отшвырнул?
- “Китаец”.
Лебедь подвел итог:
Коржаковский “китаец” отшвырнул народного депутата Цалко. При чем здесь я и подчиненные мне люди?
Вопрос чисто риторический, ясно, что ни при чем. Но движение остановлено, люди лежат на машинах. Все задумались, молчат.
Лебедь предложил:
- Надо восстановить движение колонны. Кто пойдет со мной на площадь и объяснит, что произошло недоразумение?
Опять глубокая задумка. Лебедь, обращаясь к Копецу:
- Товарищ генерал-полковник, вы здесь старший по званию, принимайте решение.
- Что ты такой горячий? Подожди! Дай подумать.
Еще немного подумав, Константин Иванович вдруг оживился:
- Да у нас же Литвинов есть. Он народный депутат, десантник, подполковник. Ко мне Литвинова.
Вызвали Литвинова. Копец приказал ему вместе с Лебедем разобраться в недоразумении и тут же ушел.
Литвинова Лебедь хорошо знал. Когда Лебедь командовал Костромским полком, он был у него командиром роты. Лебедь назначил его на должность начальника разведки полка, представил к званию майора. Сейчас он полковник, каким образом он им так быстро стал – не Лебедю судить. Видимо, в депутатском корпусе свои, невидимые Лебедю законы. Лебедь сказал, что одного Литвинова недостаточно. К тому же он малоизвестен как народный депутат, а нужно такого, которого бы знали все. Опять воцарилась глубокая задумчивость. Лебедь предложил: “Раз Цалко заварил всю эту кашу, пусть он со мной идет”. Все сразу согласились и вновь послали за Цалко. Он пришел, но без депутатского значка на лацкане. Лебедь сказал, что без значка не тот эффект. Цалко отправился за значком, а тем временем появился Руцкой. Он с порога заявил, что технику под стены заводить не надо. “Вопрос этот решен окончательно и уже согласован с президентом. Поставьте часть машин на набережной, а часть – вот там!”  - он сделал неопределенный жест в сторону окна.
- Или поставлю машины, как сам согласовал с президентом, или верну их в исходное положение, - возразил Лебедь.
Александр Владимирович напомнил Лебедю, что он вице-президент, а Лебедь ему - что он заместитель командующего ВДВ. Они повздорили. Кончилось тем, что Руцкой, а вместе с ним и Скоков ушли разбираться к президенту. Тем временем команда Лебедя собралась, ждала только решения.
Минут через сорок вернулся Скоков и объявил, что президент утвердил решение вице-президента. Лебедь сказал, что перепроверять не станет, и вместе с командой отправился двигать машины по вновь рожденному плану.
Наверное, со стороны это все выглядело достаточнго смешно. Подходит к

236

ближайшей машине Цалко, приподнимает лацкан пиджака с депутатским значком и кричит: “Товарищи, я народный депутат Цалко. Произошло недоразумение. Прощу освободить машины. Предоставьте возможность генералу Лебедю и подполковнику Литвинову расставить их в соответствие с планом!”.
Ростом Цалко маленький, голос для такой площади слабый, толпа никак не реагировала. Наконец, Лебедь с Литвиновым решили пойти другим путем. Пробились к носовой части двух ближайших машин и начали командовать механикам: “Заводи! Первая, с бортовых!” Механики-водители выполнили команды безукоризненно. Облепленные людьми машины начали медленно разворачиваться на месте – толпа  подалась от БМД, но сантиметров на 5-10, не более. Развернув машины на заданное им направление, поманили их на себя. БМД очень медленно тронулись вперед, толпа сопровождала их.
Начало вечереть. Выведя первую машину на заданный рубеж, Лебедь объявил, что сегодня, по крайней мере, она уже с места не тронется, и предложил любителям оригинального отдыха лежать на броне до утра. Сарказм возымел действие, люди отступили, механик заглушил двигатель. Если еще две БМД дались с таким же трудом, то дальше пошло проще. Убедившись в отсутствии агрессивных устремлений, люди сами освободили машины.
Расставив  по местам все БМД, Лебедь организовал боевое дежурство. Тем временем к Верховному Совету пробился комдив полковник Колмаков и доложил, что один из батальонов пытался взять под охрану здание Моссовета, но ввиду назревшей конфликтной ситуации отошел в сторону “Динамо”. Другой батальон находится у телерадиокомпании “Останкино”. Обстановка там неясная. Никаких распоряжений нет. Лично Лебедю командующий приказал: “Убедиться, что охрана и оборона здания Верховного Совета организованы удовлетворительно, выдвинуться к стадиону “Динамо” и в “Останкино” проверить, все ли в порядке там, а затем ехать в Тушино”. Убедившись, что дежурство налажено, люди накормлены и отдыхают, они с комдивом поехали выполнять дальнейшую задачу. Лебедь не знал, можно ли считать нормальной обстановку, когда не только солдаты и офицеры, но и генералы находятся в полном неведении относительно их положения и роли. Тяжеловесная аббревиатура ГКЧП никому ничего не говорила. Выполнив все указания командующего и сообщив при этом в штаб ВДВ по городскому телефону-автомату, Лебедь с комдивом уехали в Тушино.
Время пролетело так быстро, что, прибыв на место, Лебедь взглянул на часы. Было уже 5.30 20-ое августа. Лебедь с Колмаковым попробовали проанализировать ситуацию, но, обменявшись мнениями, поняли, что это – безнадежное дело. Вспомнили старинную морскую заповедь: “Обстановка неясная – ложись спать!” и решили часочек вздремнуть. Но не тут-то было, в 5.50 раздался звонок. На проводе был командующий. Начал он круто:
- Ты что натворил? Куда завел батальон?
- Как куда? К зданию Верховного Совета РСФСР по вашему приказу.
- Ты меня неправильно понял.
Тут Лебедь осатанел.
- Товарищ командующий, у меня контора пищит. Все распоряжения, указания, приказы фиксируются тремя операторами в журнале учета боевых действий.

237

Опыт многочисленных разбирательств с прокурорами и следователями уже давно научил Лебедя фиксировать все документально. Командующий немного сбавил тон:
- Ну, ну, не горячись! В общем, ты сморозил глупость! Шеф недоволен.
- Какой шеф?
- Ну, какой, какой! Министр. Запомни: ты сморозил глупость. Езжай, и как завел батальон, так и выводи его.


VI

Лебедь положил трубку и задумался. Как всякому нормальному человеку с характером и самолюбием, ему совсем не нравится чувствовать себя марионеткой. Кто-то что-то где-то решил, не дав себе труда довести до него это решение, хотя бы в части, касающейся происходящих событий, а Лебедь уже сутки носился, ругался, препирался, конфликтовал, выполняя приказы, смысл и конечный итог которых был ему неведом.
Но приказ есть приказ. В 8 часов утра Лебедь снова был у Верховного Совета. Зашел в кабинет Скокова, сообщил, что получил приказ вывести батальон. Юрий Владимирович принял новость довольно спокойно. Выразил сожаление, что батальон так мало побыл, сказал, что его будет не хватать, но, тем не менее, препятствовать отводу подразделения он не станет. Солдаты и офицеры уже совсем освоились среди защитников Верховного Совета. К ним относились спокойно и дружелюбно. Охотно помогли проделать нужные проходы в баррикадах. Солдаты позавтракали. Батальон построился в колонну и около 11 часов двинулся в сторону Ленинградского проспекта. В люки БМД  и открытые окна летели конфеты, пряники, червонцы. Лебедь опять ничего не понимал. Завести батальон под стены было очень трудно. Лебедю казалось, что вывести его оттуда будет еще труднее, и он внутренне готовился к чему угодно, только не к такому спокойному отходу
Пропустив все машины через проход в последней баррикаде, Лебедь уже собрался отправиться сам, но тут обнаружилось, что исчез его уазик. Лебедь ускоренным шагом обошел два квартала, пока, наконец, отыскал его. Именно ускоренным шагом, а не бегом, ибо вид бегущего генерала в мирное время вызывает недоумение, а в военное – панику. Уазик стоял прижатый пожарной машиной к одной из баррикад. Здесь Лебедь нашел офицера связи с приказом к 13.45 прибыть в Генеральный штаб и явиться к заместителю министра обороны генерал-полковнику Ачалову. Время у Лебедя еще было, он догнал батальон и остановил его с тем, чтобы уточнить командиру задачу. Тут, откуда ни  возьмись, на Лебедя налетела толпа журналистов и засыпала вопросами: “Куда водил и зачем?”  – да черт его знает! Но им-то так ответить не мог. А тут неожиданно ему вспомнился анекдот про русский характер. Взбунтовались в деревне мужики, повалили с косами и вилами к барской усадьбе, загомонили... Вышел на крыльцо барин. В халате и шлепанцах, на голове – феска, в зубах – трубка, под мышками – по ружью. Выдержал многозначительную паузу и, когда наступила мертвая тишина, спросил:
- Ну, что?

238

Толпа понурила голову и начала расходиться. Через несколько минут никого не осталось. Вечером в кабаке сидел мужик, перед ним стояла пустая бутылка, в стакане остатки водки, краюха хлеба. Мужик поднял стакан, посмотрел на него осоловелым взглядом и вдруг взъярился:
- Чаво, чаво? Да ничаво! – и выпил.
Сам Лебедь не знает, почему пришла ему в голову эта странная ассоциация.
Лебедь уточнил комбату задачу, отмахнулся от журналистов и поехал в Генеральный штаб. Пропустили Лебедя туда беспрепятственно, видимо, ждали. Лебедь поднялся на пятый этаж и пошел в приемную Ачалова. Там он встретил командующего ВДВ генерал-лейтенанта Грачева. Он отозвал Лебедя в смежную комнату для какого-то разговора. Но обменяться они успели буквально несколькими фразами. Командующий спросил:
- Ты готов?
- Готов.
Лебедь действительно всегда готов, знать бы только еще, к чему?
- Ну, держись!
Тут в комнату влетел подполковник и возвестил:
- Генерал-майора Лебедя вызывает министр обороны.
Лебедь с ним проследовал по длинным коридорам в кабинет министра. Порученец доложил. Лебедь вошел и представился. Министр неотрывно смотрел на Лебедя несколько секунд, потом сказал:
- А мне доложили, что ты застрелился!
- Не вижу оснований, товарищ министр.
Министр взорвался. Он весьма выразительно охарактеризовал умственные способности и наличие информации у тех, кто ему докладывал, и разрешил Лебедю идти.
Лебедь вернулся в приемную Ачалова. Грачева там уже не было. Порученец передал ему приказ: “Ждать!” Лебедь иcпользовал это время для того, чтобы разобраться, откуда у министра такая, мягко говоря, странная информация. Выяснилось, что средства массовой информации усиленно распространяли слух о том, что 19-го Лебедь переметнулся, а 20-го начали распространять такой же, ничем не подтверждаемый слух, будто Лебедь застрелился. Забегая вперед, скажем, что 21-го раскрутили уже новую версию, будто Лебедя захватили заложником защитники Белого дома. И никого особо не смущал тот факт, что не далее как вчера Лебедь покончил с собой.
Ждать пришлось минут пятнадцать. Наконец, пригласили в кабинет. За длинным столом сидело человек 20-25. Генерал-полковник В.А. Ачалов расхаживал по кабинету. Он попросил Лебедя пройти во главу стола и сесть на его место. Слева от Лебедя первым сидел генерал армии В.И. Варенников, справа, в конце стола, весь взъерошенный Грачев, генерал-полковник Б.В. Громов, командир “Альфы” генерал-майор В.Ф. Карпухин и еще какие-то люди в форме в штатском. Лебедь не знал, о чем шла речь до этого, но с его появлением Грачев вскочил и, указывая в сторону Лебедя, сказал:
- Вот генерал Лебедь, он длительное время находился у стен здания Верховного Совета, пусть он доложит.


239


VII

Лебедь стал докладывать, что у здания Верховного Совета находится до 100 тысяч человек. Подступы к зданию укреплены многочисленными баррикадами. В самом здании хорошо вооруженная охрана. Любые силовые действия приведут к грандиозному кровопролитию. Последнее Лебедь доложил чисто интуитивно, предполагая на основании собственного опыта, о чем могла идти речь. Дальше ему докладывать не дали. Лебедя оборвал В.И. Варенников. Презрительно блеснув на него очками, он резко заявил:
- Генерал, вы обязаны быть оптимистом. А вы приносите сюда пессимизм и неуверенность.
К генералу армии В.И. Варенникову Лебедь всегда относился с уважением. Это человек, прошедший всю войну, Герой Советского Союза, парад Победы, награжденный девятью боевыми орденами. Но в ту минуту блеск его очков Лебедя покоробил. В свое время его учили неглупые люди, и они считали  непреложной истиной, что обстановку надо докладывать не так, как кому-то хочется или нравится, а такою, какая она есть на самом деле. Только в таком случае можно принять правильное решение. Иногда – единственно правильное.
Походив еще немного, Ачалов объявил, что все ясно, обсуждать больше нечего, и закрыл совещание. Люди стали расходиться. Грачев подозвал Лебедя и приказал держать его в курсе дела. Ачалов приказал остаться Лебедю, командиру “Альфы” В.П. Карпухину и заместителю командующего Московским военным округом генерал-лейтаненту А.А. Головневу. В это время вошел министр обороны в сопровождении маршала Ахрамеева. Спросил: “Как дела?” Ачалов доложил, что всем все ясно, все убыли по местам. Министр что-то еще спросил вполголоса и вышел. Ачалов повернулся к присутствующим и предложил провести рекогносцировку подступов к зданию Верховного Совета. Именно предложил, а не приказал. Это было странно и совсем не похоже на Ачалова. Когда Владислав Алексеевич возглавлял ВДВ, Лебедь командовал у него “придворной” Тульской дивизией и знал его, как жестокого, властного, уверенного в себе человека. Его распоряжения всегда были четки, определенны и лаконичны. В нем чувствовалась хорошая штабная жилка. И вдруг – какое-то расплывчатое предложение самим разработать план рекогносцировки, потом вернуться и доложить.
Лебедь с другими спустились вниз, сели в машину Карпухина и поехали. Странная это была рекогносцировка. Водитель – в гражданской одежде, Лебедь – в камуфляже, Карпухин – тоже, но без погон, Головнев – вообще в повседневной форме. Лебедь не понимал, с кем, против кого и зачем будет, возможно, воевать, и поэтому злился. Головнев молчал. Карпухин всю дорогу плевался, что ему постоянно мешают работать, и он впервые в жизни опоздал везде, где только можно.
Собственно, то, что делали, и рекогносцировкой-то назвать было нельзя. Просто покатались вокруг здания Верховного Совета, без конца натыкаясь на ямы, баррикады и бетонные блоки. Потом выехали на противоположный берег Москвы-реки. Вышли, покурили, полюбовались еще раз зданием Верховного Совета, ощетинившимся бревнами и арматурой, переглянулись, сели в машину и поехали докладывать. Все было ясно, и
240

одновременно ничего не ясно. С чисто военной точки зрения взять это здание не составляло особого труда. Позднее Лебедю пришлось говорить об этом на заседании одной из парламентских комиссий. Лебедя тогда спросили:
- Взяли бы вы, товарищ генерал, Белый дом?
Лебедь твердо ответил:
- Взял бы.
На Лебедя посмотрели снисходительно:
- Это как же? У нас защитники, у нас баррикады...
- Посмотрите, какие здесь стены.
- Ну, что красивые стены.
- Да, красивые, только полированные. И потолки тоже красивые, пластиковые. Полы паркетные. Ковры, мягкая мебель...
Возмутились:
- Говорите по существу.
- Я по существу и говорю. С двух сторон в здание вгоняется 2-3 десятка ПТУРов без особого ущерба для окружающей его толпы. Когда вся эта прелесть начнет гореть, хуже того, дымить, и в этом дыму сольются лаки, краски, полироль, шерсть, синтетика, подтяни автоматчиков и жди, когда обитатели здания начнут выпрыгивать из окон. Кому повезет, будет прыгать со второго этажа, а кому не повезет – с 14-го.
Тогда, подумав, согласились.
Итак, с этим вопросом все было ясно. Зато неясно другое: на кой черт это надо? Лебедь видел людей под стенами Верховного Совета, разговаривал с ними, ругался, но это дело житейское, главное – это были простые, нормальные люди.
Лебедь с другими вернулись в Генштаб, доложили Ачалову. Карпухин сказал, что ему все понятно и откланялся. Головнев тоже попросил разрешения идти. Лебедя Ачалов задержал.
- Ты можешь набросать план блокирования здания Верховного Совета?
Обычно Лебедь не слишком подвержен эмоциям, но тут просто глаза вытаращил.
- Вот те на! Уже вторые сутки война идет вовсю, а только сейчас план понадобился. Как учили, в общем?
Лебедь спросил:
- Какими силами?
Ачалов, было, вскинулся, но потом сообразил, что без указания сил и средств спланировать действительно ничего невозможно: есть дивизия – одно планирование, пять дивизий – другое планирование. Владислав Алексеевич сообщил, что в операции примут участие дивизии имени Дзержинского, Тульская, воздушно-десантная дивизия, бригада “Теплый стан”, группа “Альфа”. План Лебедь набросал за пять минут. Прямо на листе крупномасштабной карты тупым простым карандашом. Фасад и правую сторону здания отвел для блокирования дзержинцам, левую и тыльную сторону – тульским. За дзержинцами поставил “Альфу”, а бригаду спецназа “Теплый стан” и часть Тульской дивизии вывел в резерв.
Владислав Алексеевич, великолепный Владислав Алексеевич, всегда требовавший точности, четкости и культуры при работе с картой, на сей раз лишь рассеянно скользнул

241

взглядом по каракулям Лебедя и сразу же одобрил. “Нормально. Я сейчас позвоню Громову. Поезжай, согласуй этот план с ним”.
Пока он звонил, Лебедь сложил карту и сунул в карман, и через несколько минут он с заместителем командующего генералом Чиндаровым уже мчались на машине Ачалова в Министерство внутренних дел. Мысленно Лебедь не уставал удивляться. На своем веку ему много чего пришлось спланировать, но такой уникальный план, да еще в такие рекордно короткие сроки составлять не доводилось.
В кабинете у Громова находился начальник штаба внутренних войск генерал-лейтенант Дубняк. Громов рассматривал план не более двух минут и тоже признал его нормальным. Тут Лебедь и удивляться перестал. Самому ему не приходилось служить с Громовым, но все знавшие его генералы и офицеры в один голос отзывались о нем как о грамотном скрупулезном и предельно скрытом человеке. Все его операции в Афганистане планировались очень тщательно и строго ограниченным числом лиц. Если задачу можно было поставить за 15 секунд до ее выполнения, генерал Громов так ее и ставил: не за 20, не за 18, а именно за 15 секунд. И вот такой человек теперь признает нормальным наскоро состряпанный тупым карандашом план и приказывает Дубняку согласовать с ним действия. Дубняк тоже, едва взглянув на карту, сказал:
- Все ясно, к установленному времени будем на месте.
Тут Лебедь с Чиндаровым, не сговариваясь, запустили пробные шары: “А как же таблица позывных должностных лиц, сигналы управления, сигналы взаимодействия?”
Ответ Дубняка был весьма странным:
- Под рукой нет. Ну, ничего! Вы оставите нам свой городской телефон, мы вам сообщим.
Переглянувшись, они решили из вежливости, оставить его в покое и попросили разрешения идти. Все действительно было ясно. Это как раз та информация, которую передавать по городскому телефону в такой обстановке.
На обратном пути они притормозили возле двух стоящих в колонне танков. По каждой машине ползали десятка два мальчишек. На броне, свесив ноги, сидели экипажи. По некоторым признакам можно было определить, что солдаты пьяны. Около танков находилась небольшая толпа – человек 30-35, большинство составляли крепкие молодые парни. Для чего они толкались возле танков, и на какой случай, можно было только догадываться.
Они вернулись в Генштаб, доложили о выполнении поставленной задачи и были отпущены. Всю дорогу до ВДВ молчали. С точки зрения военного человека, творилось что-то невообразимое, дикое, противоестественное. И у истоков этой дикости стояли самые высокие военачальники
Прибыли в штаб ВДВ, доложили командующему. Чиндаров получил задачу немедленно убыть в Тушино, в дивизию, а Лебедь остался. Решил пойти напропалую. Коротко доложил командующему, что думает по поводу этого бреда, в котором против воли вынужден принимать участие. Предположил, что все это - лишь ширма, и под ее  прикрытием что-то готовится. Потому что если то, что они теперь делают, правильно, значит, все они – просто сборище отъявленных идиотов. И завершил свою речь следующим образом:

242

- Товарищ командующий, карты на бочку! Я в эти игры не играю. Вы знаете, я всегда выполняю любой приказ, но я должен понимать его смысл. В марионетки не гожусь, и затевать в столице Союза совершенно непонятную мне войну, которая по сути своей  является гражданской, не стану. Любые силовые действия на подступах к зданию Верховного Совета приведут к массовому кровопролитию. Можете так и доложить по команде.
Командующий просиял:
- Я тебя не зря учил, Александр Иванович! Я тебе всегда верил и замечательно, что не ошибся. Сделаем так: ты сам, лично, поедешь к Верховному Совету, найдешь возможность довести до сведения его защитников, что блокирование, возможно, и штурм начнется в 3 часа ночи. Потом уедешь в Медвежьи Озера и будешь руководить прибытием двух полков Белградской дивизии.
  Это было Лебедю совсем не по душе. Положение двусмысленное. С одной стороны, Лебедь вроде автор плана блокирования. Сам согласовывал его с двумя замминистрами. Согласовал фальшиво, неискренне, все время ощущая, что они играют в какую-то идиотскую игру и делают вид, что она им нравится. Как в театре абсурда. С другой стороны, Лебедь сейчас должен ехать продавать собственный план. Черт знает что!.. К тому же вторая задача была совсем непонятна. Лебедь даже переспросил:
- Уеду на аэродром Чкаловск? Принимать полки надо там?
- Нет, будешь руководить из кабинета командира бригады связи.
И Лебедь поехал. Снял номера с УАЗика, тельняшку, нарукавные знаки с себя и водителя, убрал все остальные отличительные признаки. Отведенная роль тяготила Лебедя, и он принял гибкое, на его взгляд, решение. Подъехал с трех разных направлений, как можно ближе к зданию, выудил из сновавших там людей, наиболее заслуживающих доверие, и передал им информацию с наказом довести ее до сведения Скокова или Коржакова. Лебедь назвал не три, а два часа, оставив так называемый “ефрейторский зазор”.
Прикинув, что, по крайней мере, двое из трех посланцев должны были обязательно передать информацию по назначению, Лебедь уехал в Медвежьи Озера.
Там тоже царил полный хаос. Во-первых, непонятно, какими офицерами госбезопасности были задержаны, доставлены в бригаду и сданы на хранение 4 человека. Один из них был Гдлян. Именно сданы, ибо инструкции на предмет содержания оставлены не были. По докладу встретившего Лебедя офицера, Гдлян сразу заявил протест, потребовав адвоката и предъявления ему обвинений. Лебедь порекомендовал офицеру истопить баню и отправить их туда. Париться лучше, чем томиться. Во-вторых, и это было главное, Лебедь ощутил, даже сидя в кабинете комбрига, на аэродромах в Чкаловске и Кубинке творилась дикая чехарда. Белградская дивизия уже три года летала по “горячим точкам”. С таким-то опытом даже при удовлетворительном подходе к делу не могли десантироваться где угодно. А тут самолеты сбивались с графика, шли вразнобой, заявлялись и садились не на те аэродромы. Подразделения полков смешались, управление частично нарушилось, комдива вместо Чкаловска посадили в Кубинке. И за всем этим беспорядком чувствовалась чья-то крепкая организованная воля.
В начале первого ночи позвонил Грачев: “Срочно возвращайся!”. Лебедь вернулся.

243

Командующий был возбужден. Звонил Карпухин и сказал, что “Альфа” ни в блокировании, ни в штурме принимать участия не будет. С дзержинцами пока непонятно. Вроде их машины выходят, но точных сведений нет. Предложил Лебедю позвонить на КПП дивизии, уточнить обстановку. Младший сержант на его вопрос о машинах сонным голосом переспросил: “Машины? Какие машины. У нас все на месте, никто никуда не выезжал!”
Все стало ясно и с дивизией Дзержинского. Тульская из Тушино тоже не тронулась. Бригада спецназа ”Теплый стан” вообще куда-то пропала. Ни по каким командам связи на нее невозможно было выйти.


VIII

Грачев возбужденно ходил по кабинету и что-то говорил, а на Лебедя вдруг навалилась огромная усталость. Лебедь попросил разрешения пойти отдохнуть. Сказал, что будет в своем кабинете. Не раздеваясь, лег на диван и как в яму провалился.
Утром вскочил в 6 часов и узнал, что предотвратить кровопролитие все-таки не удалось. Погибло три человека. Сам Лебедь не был свидетелем тех событий, но ему пришлось потом разбираться с очевидцами и даже некоторыми участниками этой трагедии. Конечно, люди были в запале, каждый трактовал по-своему, но в целом картина получилась следующая. В соответствие с приказом о патрулировании начальника гарнизона генерал-полковника Калинина по Садовому кольцу, в колонне шла рота на БМП. Шла по своей земле. Под броней этих машин сидели 18-20-летние парни, которые давно перестали что-либо понимать, а вместе с этим и частично соображать. Если не понимали генералы, что говорить о солдатах и офицерах. Рота вошла в тоннель под Калининским проспектом, всякий знающий хоть немного Москву, должен признать, что как только рота втянулась в тоннель, здание Верховного Совета осталось справа и сзади. Есть шутливое правило – в тактике неудовлетворительную оценку ставят в трех случаях: за нанесение ядерного удара по собственным войскам, за форсирование реки вдоль и за наступление в диаметрально противоположном направлении. Если говорить о наступлении на Верховный Совет, то тогда получается, что втянувшись в тоннель, рота начала “тянуть” на оценку “неудовлетворительно”.
К тому же любой тоннель для колонны – неважно какой, танковой, автомобильной – это ловушка. Командир роты не мог этого не знать. Но рота вошла в тоннель в колонне именно потому, что двигались по своей земле, наступать не собирались и затурканные офицеры и солдаты наивно полагали, что опасаться нечего. Не угадали. Новой русской революции  нужна была жертвенная кровь, и пролитие ее было предопределено. На выходе, забитом автотранспортом, с боковых эстакад в машины полетели камни, палки, бутылки с зажигательной смесью. Часть людей попытались захватить БМП. И тогда раздалась предупредительная очередь из пулемета.
В августе-сентябре 1991-го года после похорон трагически погибших было очень модно и актуально ругать эту несчастную роту. Потом эта тема как-то незаметно заглохла,

244

сошла на нет.
А все объясняется просто: от зажигательной смеси загорелась БМП. 19-летний мальчишка – сержант под градом палок, камней, оскорблений поступил как мужчина и командир. Вывел их горящей машины экипаж, включил систему ППО (противопожарного оборудования) и организовал тушение подручными средствами. В машине был полный боекомплект: 40 выстрелов к пушке, пять ПТУРов, 4000 патронов. Растеряйся он – дай разгореться пожару – машина, наверное, взорвалась бы вместе со всем этим “добром”. Лебедю приходилось видеть, что бывает, когда в машине взрывается боекомплект. Изуродованная башня лежит метрах в пятидесяти. Корпус представляет собой чудовищный, развернутый нечеловеческой силой тюльпан. В радиусе 50-70 метров – выжженная мертвая земля. В радиусе 150-200 метров – срубленные осколками ветки деревьев, иссеченные здания. Здесь, в центре Москвы, со всех близлежащих домов полетели бы стекла. И не автомобильные стекла, которые рассыпаются мелким бисером – обычные, оконные, они довершили бы картину опустошения и разгрома. И не три, а триста три, а может, и 1333 человека заплатили бы жизнью за недомыслие, глупость и спровоцированную агрессивность. Так что спасибо огромное этому парнишке-сержанту. Он спас сотни, а может быть, тысячи жизней. Спасибо, что нашлись тогда здравомыслящие люди, которые остановили произвол в отношении ни в чем не виновных солдат. И следует отдать должное мужеству женщины-следователя, которая вела потом это дело. Лебедь не знает, как ее зовут, но она сумела возвыситься над  буйствующей конъюнктурой и объективно беспристрастно разобраться в случившемся - оправдать солдат, ставших жертвами трагических обстоятельств.
Погибших людей по-человечески жаль. Безвременно ушли из жизни полные сил и здоровья молодые люди. Царство им небесное и земля пухом. Но то, что они стали последними в истории существования страны Героями Советского Союза, восприняв это звание посмертно из рук людей, которые готовились этот Союз ликвидировать, звучит с каждым днем и месяцем все более пронзительно-кощунственно.
21-го августа наступила развязка спектакля. Все жалкие попытки со стороны совершенно не готовых к крутому развороту событий государственных мужей овладеть ситуацией, рухнули. Днем с речью выступил президент России Б.Н. Ельцин. В речи были не только слова: “Выражаю сердечную признательность генерал-майору Лебедю, который вместе со своими подчиненными не дал путчистам захватить политический центр новой России”. Последовал арест “гэкачепистов”, расследование по горячим следам. Лебедь побывал на заседании трех парламентских комиссий, с ним беседовала масса следователей. Были среди них здравомыслящие люди, были кипящие нетерпимостью дураки, которых зациклило на одном: “Как это вы взялись выполнять преступные приказы?”. Таким Лебедь отвечал: “Приказы в порядочной армии не обсуждаются, их надлежит выполнять согласно уставу, точно, беспрекословно и в срок. По приказу Лебедь ввел дивизии в Москву, по приказу вывел. Ни одного убитого, раненого, ни одного обиженного москвича, ни одного израсходованного патрона, ни одного дорожно-транспортного происшествия. Претензии?” Все разбирательство с Лебедем кончилось ничем. Он остался в прежнем звании генерал-майора, в прежней должности – заместитель командующего ВДВ по боевой подготовке.


245


IX

Войска, так до конца и не понявшие, в чем это таком они поучаствовали, возвращались в пункты постоянной дислокации. Солдат и офицеров встречали, как героев. Они крутили головами, пытаясь понять, в чем состоит их героизм, но славословия принимали благосклонно, и от подарков не отказывались. В Туле, а особенно в Рязани всевозможные сувениры и цветы в полки возили грузовиками. В городах царила эйфория вырвавшейся, наконец, на свободу, демократии.


X

Вернувшись в Тулу, Лебедь сразу угодил в это разливное море радости. Его поздравляли, обнимали, благодарили. С ним фотографировались. Ему предлагали расписаться на сдаваемом в музей, по-видимому, второй русской революции государственный флаг РСФСР. В его присутствии осуществлялось радостное и спонтанное планирование, кого и откуда предстоит еще выкинуть. Что закрыть, что опечатать. Радикально демократически настроенные граждане не исключали и арестов. Отовсюду радостно жужжа, как на сладкий  нектар пчелы, слетались всевозможные добровольные непонятные шпионы:
- Такой-то вечером на УАЗике вывез два ящика – надо разобраться...
- Этот унес очень толстый портфель...
- Там в гараже предположительно то-то...
- Я ему как дам! Хватит, говорю, повластвовали!
Во всей этой атмосфере было что-то такое нечистое. Радости у Лебедя не было. Он упорно отказывался от всевозможных почестей и подарков. Лебедь пытался лишний раз не фотографироваться, лишний  раз не раздавать автографы, чем неизменно стирал улыбку с лиц обращавшихся к нему людей. Что они о нем думали, ему было наплевать. Его мучило ощущение, что нечто большое и важное прошло мимо него, и он его не увидел, не рассмотрел, не понял. Теперь уже и разбираться поздно.
23-го августа в Туле был митинг, для чего задействована паперть Тульского обкома КПСС, теперь уже вроде как бывшего. На митинг был приглашен и Лебедь. Народу, против ожидания, собралось не так уже и много, на глаз 3000-3500 человек, но народ был в большинстве своем радостно возбужденным. Батюшка торжественно освятил громадное полотнище нового российского флага, и под российский гимн он взметнулся на флагштоке над обкомом. Ораторы говорили о наконец-то павшем ненавистном режиме, о свободе, о новой эре. В речах почти каждого, в большей или меньшей мере, звучал издревле известный на Руси мотивчик: вы нас топтали, а теперь наше время. Подобного рода выпады митингующие встречали одобрительными возгласами, кто-то плакал, кто-то плевался, кто-то, непонятно кому, грозил кулаком.

246

Предоставили слово и Лебедю. Достаточно коротко и, кажется, жестко сказал о
том, что не опьяняться бы свободой в неразбавленном виде, не махнуть бы по нашей старинной российской привычке из крайности в крайность. Сказал о недопустимости в сложившейся обстановке никаких резких движений. Призвал не допускать наметившихся, было, расправ, сохранять спокойствие и выдержку, сказал о том, что если кто в чем и виноват, то это должен решать суд.
С момента приезда Лебедя в Тулу, его доставали корреспонденты всех мастей и рангов. Ловили его возле дома, возле штаба дивизии и в других мыслимых и немыслимых местах. Лебедь отмахивался от них, и, в конце концов, объявил, что ответит всем желающим на все вопросы в 16 часов 24-го августа в штабе дивизии. К назначенному времени собралось человек 25.
На этой импровизированной пресс-конференции не все получили удовлетворение от ответов Лебедя журналистам. На что уж они рассчитывали – но ушли многие от него огорченные, рассерженные и разочарованные.
Однако Лебедя возвеличивали, ему подмигивали, всем своим видом демонстрируя, что все знают, ценят его скромность, но пора бы уже и выпить и закусить за новое назначение. Ему задавали любопытные вопросы:
- Вы назначены командующим ВДВ! Поздравляем!
- Знаю.
- А что же вы не?..
- Приказано нет.
- А-а-а!
Все уходили успокоенные в предвкушении, что как только состоится приказ, он соберет всетульский пир (он пока жил в Туле). Весь этот легкий шум продолжался примерно до конца сентября, потом постепенно сошел на нет.
В то же время генерал-полковник, командующий ВДВ генерал Грачев стал первым заместителем министра обороны РСФСР. Командующим стал Е.Н. Подколзин. Лебедь стал членом государственной комиссии по реформированию политорганов. Возглавлял комиссию генерал-полковник Э.А. Воробьев, бывший на тот период начальником Главного управления боевой подготовки Сухопутных войск. Остальные генералы и офицеры, собранные в комиссии от других видов и родов войск, были тоже преимущественно представителями соответствующих управлений боевой подготовки.
Первое заседание комиссии было очень короткое, организационное. Ознаменовалось оно скандалом, когда звезда первой величины военно-демократического небосклона юный полковник Лопатин, попавший в полковники прямо из майоров (почти как Юрий Алексеевич Гагарин), изгонял с собрания угрюмого слугу тоталитарного режима первого заместителя министра обороны СССР генерала армии К.Д. Кочетова.
Второе заседание началось более конструктивно. На нем Лебедь предложил разбираться не со всеми офицерами-политработниками, а только с Главным политическим управлением и руководством политорганов округов и армий, а остальных поручить аттестационным комиссиям округов. Возникла всеобщая перепалка. Участники разошлись взъерошенные.
На третье заседание Лебедь не попал. Когда позвонил секретарь комиссии, Лебедь

247

не огорчился, так как в это время срочно создавалась группа для ведения переговоров с
бывшими союзными республиками по вопросам деления Советской армии. Хватали все  подряд: надо – не надо, потом разберемся. Посыпались все десятилетиями отлаживаемые системы. Надо было что-то делать. Надо было придавать этому безобразно стихийному процессу цивилизованный характер.
Комиссию возглавил заместитель  министра обороны СССР генерал-полковник Б.Е. Пьянков. В нее вошли представители всех видов и родов вооруженных сил. От ВДВ – Лебедь.
Как “дипломат” Лебедь побывал на переговорах, и не по одному разу: в Киеве, Вильнюсе, Минске, Кишиневе. Тональность переговоров была нервная. В разных республиках шли они совершенно по-разному.
19-го июня 1992-го года с новой силой разгорелся вооруженный конфликт в Приднестровье.































248


Глава   шестнадцатая

I

Территория нынешнего Приднестровья была включена в состав России по Ясскому миру (1791) в результате войн с Османской империей. Эти плодородные земли в течение нескольких десятилетий были защищены казаками, русскими и украинскими беглыми крестьянами, румынскими крестьянами из-за Днестра, а также колонистами – немцами, сербами, армянами и другими. В 1812-ом году в состав России было включено и населенное румынами междуречье Днестра, Прута и Дуная – Бессарабия, которая стала особой, долго сохранявшей некоторую автономию Бессарабской губернией. В 1918-ом году во время Гражданской войны в России Бессарабия была аннексирована Румынией, а Приднестровье стало частью советской Украины. В 1924-ом году советские власти образовали Молдавскую Автономную ССР (МАССР), имея в виду создание предпосылок для присоединения Бессарабии. Территория МАССР включала нынешнее Приднестровье и часть Одесской области, где молдавского населения практически не было. Центром МАССР был сначала город Балта, а с 1929-го года – Тирасполь.
Когда в 1940-ом году в соответствие с секретными протоколами к договору Молотова-Риббентропа Советский Союз занял Бессарабию, 11 районов МАССР из 17 были возвращены Украине, а 6 вошли во вновь образованную Молдавскую ССР. Так, Молдавии были компенсированы потери Южной Бессарабии с городом Измаилом и частью поймы Дуная, переданных Украине. В 1941-ом году Молдавия была оккупирована Германией и передана ее союзнику – Румынии. В 1944-ом году Молдавская ССР была восстановлена в прежних границах. Таким образом, левый берег Днестра был частью Румынии только на протяжении нескольких военных лет. Поэтому самосознание жителей Левобережья, в том числе и молдаван, существенно иное, чем в Бессарабии, обитатели которой не пережили в СССР ломку первых 25 лет коммунистической диктатуры.
Приднестровье было самым промышленно развитым урбанизированным и богатым регионом советской Молдавии. Его доля в населении составляла всего 17%, но там производилось 35% ВВП и 56% потребляемых товаров, треть сельскохозяйственной продукции, почти вся электроэнергия. Через Приднестровье проходили основные коммуникации всей Молдавии с основной частью СССР (железные и автомобильные дороги, газопровод, линии электропередач).
Строительство крупных предприятий, благоприятные природно-климатические условия в процессе советизации Молдовы привлекли в республику, в особенности в Приднестровье, значительное число мигрантов, в основном русских и украинцев. Вместе с тем индустриализация вызвала перемещение масс бывших молдавских крестьян в города. Там они замещали тех, кто был выслан при Сталине как “враждебный“ элемент и вымер в голодные послевоенные годы, был мобилизован на освоение целины, эмигрировал, или был уничтожен нацистами (в первую очередь евреи) и т.п.
Естественные процессы смены поколений и передачи культурных традиций, в том

249

числе, национальной терпимости, были порушены. К концу 1960-ых годов выходцы из Бессарабии захватили господствующие позиции в партийно-государственном аппарате, включая и Приднестровье. В социальной и межэтнической конкуренции за руководящие посты, престижную работу и другие блага они стали все больше опираться на групповую солидарность. Знание румынского языка, принадлежность к “истинно” европейской румынской нации превратились в политический ресурс, создался типичный для многих регионов бывшего Советского Союза блок местной партийно-советской номенклатуры и националистически настроенной части интеллигенции, ориентировавшейся на румынский период истории Молдавии. В экологических бедах, вызванных непродуманной химизацией и интоксикацией сельского хозяйства, винили московские власти... пришельцев - не молдаван.
Местные жители “забыли”, что при румынах жители Бессарабии считались людьми второго сорта и подвергались, хотя и не очень, жесткой дискриминации: им трудно было занять какой-либо административный пост, стать офицером румынской армии и тому подобное. Именно поэтому в годы Второй Мировой войны в Бессарабии не было никакого партизанского движения: ни антирумынского, ни  антисоветского, как, например, в Прибалтике. Националистам эти факты было просто невыгодно помнить. Их лозунги были, как будто списаны с лозунгов организации “Сфатул Цэрий” эпохи 1918-го года. Доходило до курьезов: не знавшие румынской грамматики националисты писали плакаты на латинице с грамматическими ошибками.
В Приднестровье к моменту распада СССР молдаване, украинцы и русские составляли примерно по 30% населения, остальные 10% приходились на сербов, болгар, немцев, евреев и других. При этом до половины жителей региона имело этнически смешанное происхождение. В регионе не наблюдалось признаков межнациональной розни, религиозной или этнической нетерпимости.
В 1988-1989-ых годах, пользуясь возможностями демократизации и гласности, ранее потаенный румынский патриотизм молдаван оформился в ряд общественно-политических движений, выдвигавших антикоммунистические и антирусские лозунги выступавших за возрождение румынского языка и культуры. В 1989-ом году эти движения объединились в Народный фронт Молдовы. Наиболее радикальная часть руководителей этой организации призывали к воссоединению с Румынией, изгнанию “мигранов” и запрещению русского языка. Публикация законопроектов о государственном языке и переводе его на латинскую графику вызвала на левом берегу Днестра протесты организовавшегося в августе 1989-го года Объединенного Совета трудовых коллективов (ОСТК), который провел мощные политические забастовки. Население Приднестровья выступило за сохранение русского как одного из государственных языков, возражало против латинской графики и протестовало против перспектив объединения с Румынией. Народный фронт завоевал большинство мест в избранном в 1990-ом году новом Верховном Совете Молдавии. Представители Приднестровья подвергались в нем остракизму и вскоре отказались от участия в его работе. На левом берегу стали создавать альтернативные органы власти.
В июне 1990-го года Верховный Совет Молдавии принял Декларацию о
суверенитете, фактически означавшую выход из СССР и заключение по пакту Молотова-

250

Риббентропа, объявлявшее Бессарабию и Северную Буковину незаконно оккупированными румынскими территориями. В Кишиневе шли массовые антикоммунистические и патриотические манифестации. В конце августа Верховный Совет Молдавии, несмотря на всеобщую забастовку протеста в Приднестровье, принял законы о языке. В ответ 2-го сентября 1990-го года была провозглашена Приднестровская Молдавская Социалистическая Республика (с ноября – Приднестровская Молдавская Республика ПМР), которую возглавил председатель ОСТК, в прошлом директор одного из тираспольских заводов Игорь Смирнов. Началась “война законов”. Правительство Народного фронта послало “для восстановления порядка” на левый берег Днестра полицейских и добровольцев. ОСТК создал отряды самообороны. Появились первые жертвы. И в этом случае коммунистическая номенклатура была оттеснена с обеих сторон конфликта активными вождями национальных движений, сумевших разжечь страсти и повести за собой народ.
Коммунистическая администрация совершенно не представляла себе, как поступать с волеизъявлением этнических сообществ, обычном повсюду в мире. 70 лет единственным методом решения всех несанкционированных массовых выступлений было – подавить их вооруженной силой и выморить голодом. В условиях перестройки, демократизации и гласности старые эти методы явно не годились, а иные принимать не умели. Кроме того, и сами участники межнациональных конфликтов, являясь воспитанниками советской системы, совершенно не умели идти на компромиссы и старались добиться своего грубой силой, запугиваниями и жестокостью, как это практиковали коммунисты.
Столкнувшись с массовыми народными движениями, пока еще в рамках СССР слабыми и локальными, администрация Горбачева обнаружила полную растерянность и бессилие. И конфликты продолжали разрастаться.
После августовского путча 1991-го года конфликт в Приднестровье постепенно перерос в фазу вооруженной борьбы. Кишинев предпринял попытку арестовать руководителей ПМР и захватить плацдармы на левом берегу Днестра. Начались его регулярные обстрелы. В сентябре в ПМР были созданы свои вооруженные формирования – Республиканская гвардия, на которых 1-го декабря победил И. Смирнов. В марте
1992-го года в бои с молдавской стороны выступили подразделения регулярной армии, а с Приднестровской -  народное ополчение.
На ход конфликта большое влияние оказали  географические факторы: территория Приднестровья вытянута узкой лентой вдоль левого берега Днестра (ее минимальная ширина – всего 3 километра), но включает значительный город Бендеры на правом берегу, расположенный почти напротив Тирасполя. В то же время некоторые молдавские села на левом берегу с самого начала конфликта попали под контроль Кишинева, силы которого пытались использовать их как естественные плацдармы. В середине июня при посредничестве России сторонам, наконец, удалось достичь соглашения об основных принципах урегулирования конфликта, которые были с воодушевлением одобрены парламентом Молдавии. Правительство ушло в отставку.



251


II

19-го июня 1992-го года Молдова начала операцию “по наведению конституционного порядка” на территории самоопределяющегося Приднестровья. Вероломно молдавские военные вошли в город Бендеры, уничтожая на своем пути все – здания, технику, людей, судьбы. На тот момент в Приднестровье, включая и город Бендеры, дислоцировалась 14-ая армия Российской Федерации, которой командовал генерал Неткачев. С первых дней молдавской агрессии большинство офицеров и командиров частей 14-ой армии решили встать на защиту Приднестровья. Но командующий армией выполнял приказ Министерства обороны – занимать полный нейтралитет. Он запретил любые действия против нападающих, даже, несмотря на то, что 14-ая армия несла ощутимые потери – среди личного состава появились погибшие, уничтожалась материальная база армии, под угрозой были склады с огромным запасом вооружения.
За несколько дней в Бендерах были сотни убиты и тысячи раненых, среди которых большое количество мирных жителей. Июнь в Приднестровье был жарким и кровавым, сотни трупов, тысячи раненых, десятки тысяч беженцев, разбитые Бендеры, грохот орудий и танков, собирающих свою жатву. Разлагающиеся трупы на улицах Бендер не убирали – снайперы не давали.
Огненная дуга братоубийственных войн протянулась от Балкан до Карабаха и Абхазии. Грозили взорваться Крым и Чечня. И из этого сумасшедшего кровавого смерча, казалось, нет и не будет никакого выхода.
Командующий 14-ой российской армией генерал Неткачев, запуганный Москвой, ни в коем случае не давал добро на применение армии в конфликтах Кишинева с Приднестровьем, дал приказ раскомплектовать боевую технику, а сам спрятался за стенами своего штаба. Позор командующего лег грязным пятном и на офицеров. Они стыдились и опускали глаза при встречах с приднестровцами. Дошло до того, что распоясавшиеся националисты захватили полк гражданской обороны российской армии и под обстрелом оказались семьи военнослужащих. И в праве защитить свои семьи Неткачев отказал офицерам. Большего унижения для российской армии трудно придумать.
Армию пикетировали женщины и старики со слезами на глазах: “Защитите! Не дайте погибнуть!” Но стоны не долетали до кабинета Неткачева, российский генерал готовился капитулировать перед националистами Молдавии. Количество убитых грозило перейти в тысячи. Молдавская сторона подтянула новейшую артиллерию, переданную ей генералами и министрами Шапошниковым и Грачевым.


III

Таким образом, в Молдавии, как и везде на территории бывшего Союза, шло

252               

типовое  “национальное возрождение”. Русских стали увольнять с денежных работ, грабить и бить – как, впрочем, и везде. Национальные кадры разгромили несколько редакций русских газет, кого-то подожгли, кого-то просто прикончили. В центре Кишинева был забит до смерти Дима Матюшин, не сумевший ответить на вопрос, заданный по-румынски.
31-го августа 1989-го года был принят в качестве государственного румынский язык (то есть молдавский язык был переведен на латинскую графику и объявлен румынским). Были румынские флаги и герб. Правительство объявило о скором объединении с Румынией.
23-го июня 1990-го года Верховный Совет Молдавии (полумесяцем раньше зачем-то переименованный в “Молдову”) принял Декларацию о суверенитете, которая выводила республику из состава СССР. Тут же появилось заключение комиссии ВС ССР Молдовы о денонсации пакта Молотова-Риббентропа, в результате которого стало возможным “незаконное провозглашение 2-го августа 1940-го года Молдавской ССР”. Бессарабия объявлена оккупированными румынскими землями, которые надлежало “вернуть”. Таким образом, государство самоликвидировалось. Правда, в пресловутом пакте речь шла только о территориях, находившихся на правом берегу Днепра, то есть о землях Бессарабии Левобережные территории, к тому же населенные в основном украинцами и русскими, в состав Румынии не входили никогда – но никого это не волновало.
В других местах русские люди, оказавшиеся в такой ситуации, или бежали, или смирялись с неизбежным, но здесь дело почему-то не заладилось. Может быть, потому что перед глазами русских был пример гагаузов, небольшого христианского народа, проживающего в районе города Комрат, которые 19-августа 1990-го года провозгласили свою собственную республику. А, может быть, потому что очень уж не хотелось становиться угнетаемой провинцией третьеразрядной области третьестепенной страны: попадание в такую многослойную задницу казалось чрезмерным испытанием даже для русского терпенья. Но, возможно, свою роль сыграл случай: несколько человек оказались в нужное время в нужном месте. В сентябре 1990-го года была провозглашена Приднестровская Молдавская советская республика в составе СССР со столицей в Тирасполе.
Румыны это дело так не оставили. В 1990-ом году в Дубоссарах произошли первые вооруженные столкновения, а в 1992-ом банальный акт пробуждения национального
самосознания (ведь “немного русской крови” до сих пор всем шло только на пользу) начал потихоньку приобретать черты средних размеров войны.



IV

Поздно ночью 21-го июня 1992-го года на квартире Лебедя раздался телефонный звонок. Лебедь поднял трубку.
- Александр Иванович? – раздался в трубке голос телефонистки.
- Да.
253

- С вами хочет говорить министр обороны.
- Да.
Через пару минут раздался голос министра обороны Грачева:
- Александр Иванович?
- Я слушаю вас, товарищ министр обороны.
- Я только что вернулся от президента, и согласовал с ним вопрос о вашей командировке.
- И куда?
- В Приднестровье. Давай, приезжай завтра пораньше и все обсудим.
- Есть! – ответил Лебедь.
После телефонного разговора Лебедь долго еще не мог уснуть. Его не покидало размышление.
В политику генерал Лебедь влетел стремительно и резко, грохоча десантными берцами и командным голосом, под гусеничный лязг и выстрелы, под сочный хруст своеобразных солдатских афоризмов – в этом ему не было равных.
Военная карьера Александра Лебедя была достаточно обычна: десантное училище, ВДВ, комбат в Афганистане. Не перескакивая ни одной положенной ступеньки, он прошел нормальный путь от лейтенанта-взводного до генерала-комдива. Считался отменным служакой, хотя никакими особыми полководческими талантами он не блистал – как, впрочем, и все десантники. Ибо своеобразие службы в ВДВ не способствует ни блистательной карьере, ни выявлению каких-либо полководческих способностей. В советские времена десантник до сколь больших звезд на погонах не дослуживался, был просто обречен вариться в собственном соку десантных частей – романтических и героических, но замкнутых в самих себе. В силу специфики прохождения службы выходец из ВДВ не имел ни малейшего шанса на продвижение, например, по линии Генштаба или аппарата Минобороны. Десантным потолком считалась десантная же дивизия, и даже после Академии Генерального штаба генерал-десантник не мог получить ни корпус, ни армию, ни округ.
И Лебедь, дослужившийся до командира гвардейской Тульской воздушно-десантной дивизии, максимум, на что мог рассчитывать, так только на должность одного из замов командующего ВДВ. Да и то лишь после окончания Академии Генштаба, куда его, кстати, так и не пустили – хотя он туда рвался. К слову, формально не было перспектив и у его старшего товарища и сослуживца, генерала Павла Грачева, который к
1991-му году тоже достиг своего верхнего предела, став командующим ВДВ. Выше этой должности выходцы из десантуры в советской армейской иерархии никогда не поднимались.
Но к 1991-му году ситуация в стране стала уже иной: с 1988-го года десантников все активнее и активнее стали привлекать к решению задач карательных, понуждая армию к выполнению не свойственных ей функций.
8-10-го апреля 1989-го года десантники Лебедя участвовали в разгоне митинга в Тбилиси, итогом стала гибель 18 человек. Ту кровь собственно Лебедю ставить в вину нельзя: он лишь выполнял приказ своего министра обороны, а действовать иначе десантура просто не умела. Да и попробуйте быть “политкорректным”, когда в вас летят

254

затычки из арматуры и обрушивается камнепад!
Далее – везде, в том числе кровавые события в Баку январе 1990-го года. “Задача всегда была одна – разнять насмерть дерущихся дураков и предотвратить массовое кровопролитие и беспорядки”. Так элиту армии буквально втащили в большую политическую игру. Участвуя лично в усмирении этих кровавых событий, Лебедь все больше убеждался, что политики не умеют ни решений принимать правильных, ни принимать их вовремя, да и вообще подставляют армию, пытаясь переложить на военных ответственность за собственные просчеты, кровь и жертвы.
К началу 1991-го года Лебедь достиг пика военной карьеры, получив назначение заместителем командующего ВДВ по боевой подготовке и ВУЗам. Новая звезда генерала зажглась в дни августовского путча 1991-го года, когда Лебедь получил задачу: двинуть на Москву части 106-ой тульской дивизии ВДВ. Тогда же родилась легенда, что генерал перешел на сторону осажденного в Белом доме Ельцина. Легенду ту, между прочим, сам Лебедь не любил: “Никуда я не переходил! Был приказ – стоял, пришел бы другой приказ – взял бы Белый дом штурмом”. И взял бы!
Поддерживал его тогда и его прямой начальник, командующий ВДВ, генерал Павел Грачев. Впрочем, в ту игру играло большинство всяких чинов Минобороны. Правила ее были просты: лишних движений не делать, дабы в удобный момент вскочить в последний вагон, став на сторону победителя. И политические взгляды, если они у военных были, никакого значения не имели. Понятно, что идеологическим генералам, Лебедю в том числе, были ближе ГКЧПисты, но уж больно отвратны были эти типажи, чтобы безоглядно следовать за ними: победят – мы исполняли приказ, проиграют – мы делали все, чтобы не допустить крови. Беспроигрышная позиция.
Генерала Лебедя заметили. Причем знакомство с Ельциным и тогдашним вице-президентом Руцким особого значение не имело, главное, что про него заговорила пресса, взахлеб расписывая мифические подвиги крутого вояки. Но, собственно, к армейскому двору он пришелся не очень, оказавшись лишним в той кабинетно-подковерной дележке постов, портфелей и денег. И его обошли в чинах и наградах, так и не пустив учиться в Академию Генштаба, куда Лебедь буквально рвался: “Чему вас учить – и так ученые!” – деланно возмущалось начальство. Правда, без этого академического значка на многое рассчитывать не приходилось: это был пропуск в круг избранных. А его начальник Павел Грачев получил все – он стал Министром обороны.


V

22-го июня в 7 часов Лебедь уже находился в приемной Министра обороны. Стоял у окна, слушая беседу двух помощников Министра обороны. Речь шла об уже не существующей, разваливающейся и растаскиваемой налево-направо 14-ой общевойсковой армии, дислоцируемой на территории Приднестровья.
Появился Грачев. Прямо в приемной поздоровался с Лебедем и помощниками, подав каждому руку.
- Как дела? – по-дружески задал Грачев Лебедю вопрос.
255

- Нормально! – ответил тот.
- Идем в кабинет, поговорим.
Разместившись поудобнее в кресле, Грачев спокойно обратился к Лебедю. Напомнил ему, что у последнего был большой опыт по погашению пожаров национальной розни в Сумгаите, Баку, Тбилиси, в Прибалтике, улаживанию конфликтной ситуации в Кишиневе, сложившуюся вокруг парашютно-десантного полка ВДВ, участие в круговороте августовского спектакля-путча 1991-го года.
- Завтра вы должны ехать в Приднестровье. На этот раз командировка ваша не для того, чтобы гасить пожар между Кишиневом и Приднестровьем или вразумлять их и тем паче разводить воюющих, а исключительно для того, чтобы с наименьшими потерями вывести остатки армии, и, главное, ее вооружение, огромнейшие склады боеприпасов. Ваша задача заключается в успешном руководстве 14-ой армией по недопущению нападений на все воинские объекты и сохранению жизней военнослужащих. - И в заключение он добавил: - Вы отправляетесь для прикрытия, возьмите другую фамилию и прихватите для помощи батальон спецназа ВДВ. Приказ о вашем назначении командующим 14-ой армии будет позже. До получения приказа врастайте в обстановку. Неткачев – командующий 14-ой армии будет извещен о цели вашего прибытия. После вашего вступления в должность командующего Неткачев поступит в распоряжение Главного управления кадров.
- Вопросов нет. Все ясно! – ответил Лебедь. – По прибытии в Приднестровье доложу.


VI

23-го июня 1992-го года около 14 часов на тираспольском военном аэродроме приземлились три транспортных самолета. Из одного вышел полковник Гусев в камуфляжной форме в сопровождении двух верных ему десантников. Из двух других выходили на аэродром десантники батальона спецназа ВДВ. Российские десантники действовали по так называемому “южному варианту”. Полковник Гусев оказался на самом деле заместителем командующего ВДВ генерал-майором А.И. Лебедем.
Генерал Лебедь сразу до отправки в штаб облетел на вертолете место конфликта.
Сзади два верных офицера-десантника. У них на коленях рабочая карта. Лебедь зорко
всматривается в местность внизу, отдавая команды то командиру экипажа на совершение маневра, то своим спутникам на нанесение на карте замеченных объектов.
- Товарищ генерал, надо уходить, ведут огонь с земли...
- Молчать! Кому суждено быть повешенным, тот не утонет!..
Вертолет уже шел на снижение на спасательные огни тираспольского аэродрома, когда Лебедь, прильнув к иллюминатору, вскрикнул:
- Это что за... (следовало нецензурное выражение)?! – обратился к сопровождающему из штаба армии офицеру.
- Склад боеприпасов дивизии, товарищ генерал.
- Сколько тонн?
256

- Несколько десятков тысяч.
- И давно вы эту гранату но... носите? Рванет, хоронить будет некому. Давай посадку!
Сели. Лебедь вышел, закурил.
- Давай-ка сюда президента и весь его военный сброд, – распорядился он.
Через полчаса прибыл представитель президента Смирнова.
- Вы капусту любите? – спросил Лебедь. – Помогает зрению.
- Не знал. А к чему вы это? – растерянно спросил представитель президента.
- Посмотрите-ка налево.
Слева в полукилометре  темнели могучие очертания бетонных ангаров для укрытия боевых самолетов. Уже два года они пустовали. МИГи ушли, ушла из Тирасполя и истребительно-авиационная дивизия Черноморского флота.
- Слушай приказ! – рявкнул Лебедь. – Все, что движется и ползает на солярке, бензине и овсе, многоосное и двуногое через час должно быть здесь. Всех форм собственности. К утру передислоцировать склад боеприпасов в самолетные ангары. При неисполнении прикую к ящикам и попрошу Снегура нанести бомбовой удар.
С аэродрома Лебедь отправился в штаб 14-ой армии. Попросил в кабинете командующего армией генерала Неткачева собрать всех заместителей командующего, начальников родов войск, служб и других отделов. Собрались, сели за большим столом, причем за каждым из них расположилось по десантнику с автоматом. Сам  Лебедь в полевой форме полковника-десантника начал ходить по кабинету и курить, меняя сигарету за сигаретой.
Неткачев, который не мог терпеть даже запаха табачного дыма, злился.
- Здесь есть хоть какая-то пепельница? – своеобразным голосом спросил Лебедь.
Неткачев кого-то послал, и принесли баночку из-под майонеза, после чего представил “курящего”: “Полковник Гусев из министерства обороны. Прибыл для изучения обстановки, доклада президенту России о сложившейся в Приднестровье ситуации и принятия мер по урегулированию конфликта. Доложите обстановку по своим службам”.
Выслушав доклады заместителей командующего армией, начальников родов войск, служб, Лебедь немного подумал и сказал:
- Всем подготовить предложения по боевому применению своих частей и
подразделений. Следующее заслушивание на ЦБУ (центра боевого применения) в 18 часов.
Лебедь разобрался в обстановке, приказал десантникам перекрыть все дороги в Тирасполь. После выполнения десантниками этого приказа в городе тут же прекратилась не только дневная, но и ночная стрельба. Шутить с российским спецназом диверсионные группы молдавской стороны не рискнули.
В 18 часов в зале Военного Совета армии, где был развернут ЦБУ, собрались, помимо руководящего состава армии, и все командиры приднестровских вооруженных формирований, которых Лебедь внимательно выслушал. Проанализировав сказанное, он уловил самое главное – все военные структуры ПМР действуют на уровне плохих партизанских отрядов. Никто никому не подчиняется. Нет никакого взаимодействия,

257

между 14-ой армией и вооруженными формированиями ПМР связь отсутствует. Гвардейцы, казаки и отряды ТСО действуют каждый сам по себе. Начальник республиканского управления по обороне безопасности Кицак обстановкой не владеет и не контролирует действия вооруженных формирований ПМР.
Контрразведчики (особый отдел армии) положили на стол Лебедю магнитофонные записи телефонных разговоров. Не только Неткачева с министром обороны Молдовы Косташем, но и все телефонные разговоры офицеров управления армии, как с молдавской, так и приднестровской сторонами. Выводы были сделаны незамедлительно. Через три дня ни одного офицера молдаванина в управлении армии уже не было.


VII

С первого дня пребывания Лебедя в Приднестровье в полную силу начали действовать службы тыла и ВОСО. Совместно с властями ПМР были организованы эвакуация и временное размещение гражданского населения города Бендеры, питание и медицинское обслуживание беженцев. Раненые стали поступать и в развернутые военные госпитали, тяжелораненых отправляли из Тирасполя самолетом в Москву. Война-то продолжалась.
25-го июня резко обострилась обстановка и на “севере” – молдавская сторона подвергла мощному артиллерийскому обстрелу Дубоссары и ближайшие села. Разрушены дома, погибло много мирных жителей. В Григориополе один из снарядов попал в детский садик. По приказу генерала Лебедя, под прикрытием сотни казаков, туда срочно были переброшены минометная батарея, четыре установки БМ-21 “Град” и четыре
152-миллиметровые самоходки 2СЗ “Акация”. 26-го июня, дабы предотвратить возможность перегруппировки и переброски сил приднестровцев в Бендеры, части национальной армии Молдовы после мощной артподготовки начали атаковать позиции на Кочиерском и Кошницком плацдармах. Лебедь отдал приказ немедленно отправить туда один танковый и два мотострелковых батальона. Видимо, крови Бендер Молдове было мало – на Каушанский плацдарм, с юга угрожающе нависший над Тирасполем, “румыны” начали стягивать войско. Туда, под Слободзею и Днестровск были направлены один танковый и один мотострелковый батальоны 59-ой дивизии.
По приказу генерала Лебедя Тираспольская военная комендатура начала активно
заниматься борьбой с преступностью по всему Левобережью. Она уже “достала”!.. Штат комендатуры был значительно увеличен за счет части призванных на службу в армию сотрудников правоохранительных органов ПМР. Комендатура полностью захватила город, сразу прекратилась вся стрельба, сразу прекратились все грабежи, всех пьяных с оружием задерживали, изолировали. В помощь комендатуре Лебедь придал батальон спецназа ВДВ под командованием полковника Прокопенко – были введены усиленные патрули, в течение суток перекрыты все дороги к населенным пунктам.
26-го июня Военный совет 14-ой армии выступил с заявлением к главам правительств и народам Сотрудничества Независимых Государств, в котором осуждалось применение Молдовой авиации по мирным целям Приднестровья.
258

Предупреждение Военного совета 14-ой армии не возымело эффекта на молдавскую сторону, и в 17 часов 26-го июня Александр Лебедь собрал свою первую пресс-конференцию.
На этой пресс-конференции генерал Лебедь четко и ясно сформулировал свою позицию: “... армия будет продолжать сохранять нейтралитет, но качество этого нейтралитета изменится. Это будет другой, качественно другой нейтралитет – вооруженный нейтралитет. Мы достаточно сильны для того, чтобы дать отпор кому угодно. Сущность этого вооруженного нейтралитета будет состоять в том, что пока нас трогать не будут, и мы трогать не будем”.


VIII

В тех событиях принимал участие брат А. Лебедя – 300-ый парашютно-десантный батальон, который дислоцировался в Кишиневе, командир брат Лебедя Алексей был блокирован молдавскими войсками. Была проведена операция по дезинформации противника. Вот, мол, Лебедь-старший договорился с братом, чтоб вызволить его, одновременно ударить с двух сторон. Якобы, форсировав Днестр, 14-ая армия двинулась тремя танковыми колоннами, а полк Алексея Лебедя всей своей огневой мощью, взломав хилую молдавскую блокаду, пойдет на прорыв в направлении Тирасполя... заодно, мимоходом разгромив армию Молдовы, наведут “порядок” и в Кишиневе....
Для усиления эффекта этой “операции” генерал Лебедь отдал приказ “скрыться” в трех местах, начать рекогносцировку переправы через Днестр. Но с правого берега это “засекли”. Также как “заметили” и танки, их подготовку к форсированию. Поверили... Да еще как! Неспроста же в этот день, перед вылетом в Москву, перепуганный Мирча Снегур во всеуслышание заявил о намерении...  уйти в партизаны. Чему многие от души посмеялись: “Нашелся тоже эдакий “командатэ” Фидель в кадрах!..”
300-ый парашютно-десантный полк ВДВ России действительно оказался в очень трудной ситуации – в глубоком тылу иностранного, даже враждебного государства, ведущего войну с левобережным Приднестровьем, где дислоцирована 14-ая российская армия, проживали многие бывшие советские военнослужащие и их семьи.
Поняв, что договориться с полковником Лебедем невозможно, 15-го мая 1992-го
года националистически настроенные элементы при попустительстве (и при поддержке!) властей в буквальном смысле слева осадили 300-ый полк. Все выезды были завалены фундаментными блоками, заставлены тракторами, грузовиками. У КПП выставили пикеты...
Делегаты пикетчиков в ультимативной форме заявили:
- Предлагаем вам в течение суток покинуть территорию суверенной Молдовы. С собой разрешаем взять только личные вещи – все имущество и вооружение должны остаться на территории полка...
Командир и весь личный состав полка решили, во-первых, продолжать службу в Вооруженных Силах РФ, во-вторых, спасти технику полка и переправить ее в Россию, в- третьих, ни в коем случае не дать возможности молдавским националистам
259

спровоцировать на территории, прилежащей к полку, какой-нибудь конфликт с жителями Кишинева.
Но обстановка накалялась с каждым днем. Пикетчики, меняя друг друга и выкрикивая в адрес российских военнослужащих оскорбления, могли в любую секунду перейти к более решительным действиям. Пикетчики, науськиваемые агитаторами, наконец-то поняли, что “горлом” десантников не возьмешь и перешли к решительным действиям, предъявив командиру полка ультиматум: либо вы убираетесь вон из Кишинева, либо мы штурмом овладеем территорией полка. В этот критический момент Алексей Иванович вышел к пикетчикам и объявил:
- Территория полка является российской территорией, и мы будем защищать ее до последнего солдата и офицера. Хотите – штурмуйте.
... С утра 4-го июля армейская артиллерия поработала и на Кошницком и Кочиерском плацдармах. Но... орудия стреляли агитационными снарядами, густо “залистовав” позиции ОПОНа и национал-армейцев. Неугомонных вояк предупреждали – общий смысл текста листовок, образно говоря, был таков: “Баста, карапузики, кончились танцы”... “валите домой, если не поймете – вам же хуже будет!” Задумались... Это уже в последующие дни, взаимодействуя с 14-ой армией, артиллерией Приднестровья на Каушанском направлении была накрыта выдвигающаяся молдавская колонна из более чем 500 человек и двух десятков грузовиков и бронетехники. В результате колонна была частично уничтожена, а в большинстве своем рассеяна, так что к месту назначения – в Бендеры – прибыло около 70 человек. Так же была уничтожена артиллерийская колонна на Кишиневском направлении и скопление техники в районе Варницы.


IX

Еще 27-го июня из Москвы в 12 часов 17 минут пришла шифровка с предложением Лебедю занять должность командующего 14-ой армии вместо Неткачева. Начальник 8-го отделения, расшифровав телеграмму из Москвы и найдя там фамилию получателя Лебедь А.И., не понимая, кому она адресована, отправился с ней к Неткачеву.
- Товарищ генерал, пришла шифровка, но не понятно, кому адресована, - доложил
начальник отделения Неткачеву.
- Оставь ее, у меня потом заберешь.
Прочитав содержание телеграммы, фамилия адресата его не удивила, он знал, что Лебедь есть не кто иной, как Гусев из Москвы, который прибыл “для ликвидации вооруженного конфликта в регионе”, а тут ему предлагают его должность. Обидно, могла бы Москва его, Неткачев, предупредить, что снимают с должности командующего армией. Чем не угодил? Ведь он строго соблюдал нейтралитет. Попил воды. Поднял телефонную трубку закрытой связи, заказал в Москве Главкома Сухопутных войск.  Удачно. Ему сразу ответил Главком. Неткачев поинтересовался, чего его так срочно меняют на должности и куда ему теперь. Тот ответил, что это решение Министра обороны, а он, Неткачев, направляется в распоряжение начальника Главного управления кадров.
260

Через некоторое время Неткачев вызвал начальника 8-го отделения:
- Возьми эту телеграмму и отнеси Лебедю.
- Такого не знаю, - удивился начальник 8-го отделения.
- Да я не оговорился – Гусев есть Лебедь.
Через 10 минут с момента получения шифровки Лебедь дал свое согласие на занятие должности командующего 14-ой армией. К вечеру всему управлению армии уже стало ясно, что Гусев есть Лебедь, и что он новый командующий армией. Осталось только сделать это официально. Лебедь попросил собрать руководящий состав армии в зале Военного совета и начальнику штаба армии объявить приказ Министра обороны о назначении Лебедя командующим 14-ой армии.               
В тот же день в 21:00 на пресс-конференции в Тирасполе Лебедь заявил: “ Отныне 14-ая армия будет соблюдать вооруженный нейтралитет” и “в случае агрессии мы сумеем защитить Приднестровье”.


X

4-го июля генерал Лебедь выступил на пресс-конференции в Тирасполе со своим заявлением о ситуации в Приднестровье, в одночасье сделавшей его знаменитым. Он открыто заявил, что имеет место быть геноцид русского населения, и назвал политику Кишинева фашистской. Не меньшее впечатление произвела его апелляция к чести русского офицера, у которого есть совесть: о “русском офицерстве” давно уже никто не говорил в таком тоне. Все напряженно ждали, последует ли за этими словами какое-нибудь продолжение.
Продолжение последовало: 9-го июля в ночном лесу близ Бендер генерал отдал приказ (точнее разрешил) армии нанести мощный ракетно-артиллерийский удар по молдавско-румынским войскам на Кишиневском плацдарме. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы молдавские политики начали “переговорный процесс”, продолжающийся и по сей день.
На этом, конечно, дело не закончилось. В дальнейшем генерал показал себя как блестящий переговорщик, умевший, когда нужно, угрожать и дезинформировать
противника. Так, в легенды вошла операция по вызволению из молдавского окружения десантного полка, которым командовал Алексей Лебедь (полк дислоцировался близ Кишинева, и был со всех сторон окружен молдавскими войсками). Лебедь-старший блестяще провел операцию по дезинформации противника, внушив ему, что он готов прорываться с боями к Тирасполю. Для усиления эффекта он отдал приказ начать рекогносцировку переправы через Днестр. Молдаване поверили, и десантники получили возможность, как тогда выражались, “уйти с гордо поднятой головой”.
Однако же, уйти все-таки пришлось. А чем могла бы закончиться приднестровская война, если бы 14-ая армия, вместо того, чтобы заниматься унизительным “нейтралитетом”, перешла бы на сторону Приднестровья? В общем-то, это могло бы стать началом освободительной войны русского народа в чистом виде – не “российского государства” (которого в тот момент и на той территории просто не было), а именно
261

народа. Пусть даже его меньшей части, оказавшейся в окружении озверевшей от безнаказанности неруси. При этом, в отличие от ситуаций, когда у русских не было шансов, эту войну вполне возможно было не просто “закончить”, а именно выиграть – так же, как армяне выиграли войну с Азербайджаном, то есть с однозначным исходом боевых действий, сопровождаемого оккупацией значительной части территории врага. Разумеется, этот выигрыш потребовал бы огромного напряжения сил, а, главное, восстановления тех структур, которые только и позволяют выигрывать войны. То есть, прежде всего, армия, в ее советском варианте. Не случайно вооруженные силы того же Карабаха, лучшие в регионе, живут по советским воинским уставам, а власти республики утверждают, что они сохранили и развили за годы войны лучшие традиции советской армии. Кстати сказать, Лебедь, посетивший Карабах незадолго до своего избрания губернатором Красноярского края, был, по его словам, “в шоке” от увиденного. Еще бы: он увидел ту армию, которую мог бы возглавить сам, если бы его на это хватило.
Не хватило. Лебедь именно остановил войну, не дав русским победить.
Впоследствии он говорил: “Вы знаете, почему молдаване так симпатизируют мне? Потому что в бытность мою командиром 14-ой армии, в 1992-ом году, когда я должен был остановить конфликт между русскоязычными и молдаванами, я не разрушал их домов. Я наносил удары по позициям противника... Я действовал, как хирург, который поступает жестоко, но лишь затем, чтобы снять боль. А не как мясник”.  Эта гордость “уважением противника” по-человечески понятна, впоследствии сыграла свою роль в чеченской эпопее.
При этом уважением “своих” генерал не очень-то дорожил. Очень быстро его отношения с руководством Приднестровья стали стремительно портиться. Генерал поссорился с президентом ПМР Смирновым, публично обвинив его в коррупционности и некомпетентности, а саму ПМР назвал “банановой республикой”. Президент не оставался в долгу, уличал генерала в самодурстве и даже попытках “создать параллельные структуры власти”. Судя по всему, что-то такое на самом деле имело место. Комендатура 14-ой армии довольно лихо вмешивалась во все и вся в Приднестровье, а ее руководитель, комендант Тираспольского гарнизона Бергман, имел довольно лихую славу. При этом Лебедь чрезвычайно ревниво относился к любым попыткам выяснить, что за дела творятся в подведомственных ему структурах. Так, в сентябре 1994-го года Грачев (к тому
времени – министр обороны) поручил своему заместителю генерал-полковнику Матвею Бурлакову провести инспекцию 14-ой армии. Получив известие об этом, Лебедь впал в ярость, а Бурлакова (напротив которого тогда выдвигались обвинения в коррупции) публично назвал “банальным жуликом”, по которому плачут все прокуроры России. Ельцин испугался, и через несколько дней лично отстранил Бурлакова от исполнения обязанностей заместителя министра “вплоть до расследования обстоятельств”. Впрочем, пресловутое расследование то ли не началось вообще, то ли как-то заглохло.
Более того, Лебедь засветился в акциях против талантливых русских полевых командиров. Например, ему приписывают убийство командира 2-го батальона республиканской гвардии ПМР Юрия Костенко, обвинявшегося в убийствах молдавских полицейских, а также в грабежах и торговле оружием (в общем, обычный список обвинений, который можно переадресовать любому полевому командиру, отрезанному

262

от штабов и ведущему партизанскую войну). Костенко арестован 16-го июля – после того, как он, выдержав двухдневную осаду спецназа 14-ой армии, пытался бежать на Украину. 18-го июля 1992-го года труп Костенко был обнаружен в сгоревшей машине, принадлежавшей штабу 14-ой армии, недалеко от села Владимировка. По словам Лебедя, к задержанию Костенко он имел отношение, к его ликвидации – нет. Комментарии излишни.
С 12-го сентября 1993-го года – Лебедь депутат Верховного Совета Приднестровской Молдавской республики. Тогда же начал открыто конфликтовать с руководством ПМР, обвиняя его в коррупции. У Лебедя была открытая стычка с генералом Владимиром Юрьевичем Антюфеевым. Лебедь обвинял Антюфеева во лжи – и коррупции.
22-го сентября 1992-го года Александру Лебедю было присвоено воинское звание “генерал-лейтенант”. В интервью НСН (18-го мая 1996-го года) Лебедь рассказал, что это воинское звание он получил “с шестой попытки”. По его словам, “первая попытка” была в
сентябре 1991-го года, когда Лебедь отказался считать себя в качестве “героических защитников Белого дома”, заявив: “Известно из истории – Ленину помогали нести бревно на известном субботнике около 3 тысяч человек, а защитников Белого дома было около 3 миллионов, и я опасаюсь затеряться в такой громадной героической толпе и официально отказываюсь от статуса защитника Белого дома. Тут меня и зачеркнули в первый раз”.
Пятый раз 7-го октября 1992-го года Лебедя, по его словам, вычеркнул лично президент. Лебедь объяснил это тем, что 4-го июня он... произнес небольшую речь о козлах с морковкой. Президент решил, что это он козел, который ходит за морковкой по чужим странам. Он обиделся и лично тщательно аннулировал меня из списков на повышение. По словам Лебедя, шестая попытка увенчалась успехом, потому что просто было достаточно мощное давление общественного мнения, остановилась война. Нигде не останавливалась, а здесь, в Приднестровье, остановилась. Все стыдливо молчали. Их теоретический расчет оправдался. Я прикинул, что молдаване, если их поколотить, будут не стесняться, а орать на целый мир, что их поколотили. Но они так и не орали и до сих пор помалкивают.


XI

Формирования Молдовы не прекращали артиллерией обстреливать города ПМР. В ответ на огонь противника 30-го июня командующий 14-ой армией генерал Лебедь уточнил задачу своей артиллерии: уничтожить склады с боеприпасами, ГСМ и артиллерию противника. Цели искать самим.
В ночь на 30-ое июня артиллерийский дивизион артиллерийского полка армии нанес удар по ракетной батарее БМ-21 “Град” Молдовы на Каушанском плацдарме, и полностью уничтожил ее.
1-го июля второй дивизион этого полка на направлении Кошница – Дороцкое уничтожил минометную батарею и склад боеприпасов.

263

2-го июля: дивизион 328-го самоходного артиллерийского полка уничтожил минометную батарею, наблюдательный пункт и колонну полиции. В результате противник потерял до 15-ти человек убитыми и семь машин.
К исходу 2-го числа: начальник разведки ракетных войск и артиллерии армии подготовил список целей. Объектами для поражения были выбраны три базы отдыха молдавского ОПОНа, полиции и регулярной армии (одна – южнее села Слободзея, другая – в Гербовецком лесу, третья – дом отдыха южнее села Голерканы), три склада ГСМ, три артиллерийские батареи и один командный пункт.
Лебедь дал добро, и в ночь со 2-го на 3-е июля с 3-х до 3 часов 45 минут по вышеуказанным целям был нанесен мощный огневой удар восемью артиллерийскими дивизионами и шестью минометными батареями.
После такого удара в течение двух дней собранные со всей Молдовы машины скорой помощи вывозили раненых. Убитых зарывали здесь же, а родственникам погибших позже сказали, что все они дезертировали из армии и находятся за пределами Молдовы.
В Кишиневе возникла настоящая паника, все ожидали со дня на день братьев Лебедь и наступления танков 14-ой армии.
3-го июля – состоялась встреча президентов Молдовы и России в Москве. Приняты решения: 1) прекратить боевые действия и развести воюющие силы; 2) определить политический статус Приднестровья; 3) вывести части 14-ой армии в соответствие с двухсторонними договоренностями, но только после реализации первых двух пунктов; 
4) сформировать и направить в Приднестровье части из состава ВДВ РФ для проведения миротворческой миссии.
4-го июля генерал-майор Лебедь сделал заявление, в котором обращался к президенту РФ Ельцину и сообщал, что на границе Приднестровской Молдавской Республики и Республики Молдова нет межнационального конфликта. 39% населения Приднестровья – молдаване, 26% – украинцы, 24% – русские. Эти люди всегда жили между собой в мире. Здесь они родились, выросли, здесь могилы их предков. Здесь имеет место геноцид, развернутый против собственного народа... “Я официально докладываю, что здесь, на территории Приднестровья, нет ни посткоммунистического, ни прокоммунистического, ни неокоммунистического, никакого другого режима. Здесь
просто живут люди, которых систематически, иезуитски, зверски уничтожают. Причем уничтожают таким образом, что эсэсовцы образца 50-летней давности - просто сопляки. Военный совет армии располагает обширными кино-фото-видеоматериалами и готов предоставить их для рассмотрения любой комиссии, назначенной международным сообществом. Я считаю необходимым довести до сведения всех, что ведущиеся сейчас переговоры на самом высшем уровне – есть не что иное, как попытка выиграть время, обеспечить себе время для создания наступательной группировки Народ молдавский воевать не хочет. Это добрый и мирный народ, когда-то был веселым и жизнерадостным. Министерству обороны Молдовы не остается ничего иного, как задействовать наемников. На эту благодатную землю легла тень фашизма. Я считаю, что бывшая огромная страна должна об этом знать. И должна вспомнить, что ей стоило 47 лет назад сломать фашизму хребет. И должна покопаться в своей исторической памяти. И должна вспомнить о том,

264

чем оборачиваются уступки фашизму. И должна принять все меры к тому, чтобы
фашисты заняли надлежащее место в списке совершенных ими преступлений. Завершаю свое заявление тем, с чего начал. Я говорю, как русский офицер, у которого есть совесть, по крайней мере, я твердо знаю. Я говорю это для того, чтобы все задумались. Подчеркиваю, я сказал, а вы, товарищи политики, и ты, Господний Народ, думайте”.
Хотел того Лебедь или нет, пытался ли он остаться генералом или все-таки лицемерил, вот факт – в тот самый день, 4-го июля, он сделался не только генералом, командующим 14-ой армии, но и общественным деятелем.
На следующий день Грачев запретил Лебедю выступать по радио, в печати, на телевидении и давать какие бы то ни было оценки ситуации, и потребовал войти в связь со Снегуром. В течение нескольких дней шла переписка Министра обороны Грачева и командующего 14-ой армией Лебедя, который наотрез отказался начинать переговоры с президентом Молдовы.
Тем временем в переговорах удалось достичь перелома. 8-го июля было подписано соглашение о прекращении огня между республикой Молдова и ПМР (Приднестровской Молдавской республикой). Пакет соглашений был подготовлен в аппарате вице-президента Александра Руцкого.
29-го июля 14-ая армия получила статус миротворческих сил в Молдове. Территория, вооружение и имущество 14-ой армии остались в неприкосновенности. 22-го сентября 1992-го года указом Ельцина Лебедю было присвоено звание генерал-лейтенанта.


XII

Исключительная роль генерала Лебедя в прекращении Бендерской войны неоспорима. За несколько дней этот человек смог восстановить мир на приднестровской земле, охладить пыл молдавских фашистов и поднять растоптанное величие России. Трудно предположить, сколько жизней приднестровцев спас Александр Лебедь, принудив Молдову к перемирию.
В те дни Лебедя патетически сравнивали в Тирасполе с величавой “царской птицей” Лебедем, символизирующим русскую славу, надежду и сопротивление на узкой и свободной полоске земли вдоль “русского Кремля”. В Кишиневских газетах появились злобные карикатуры: Лебедь с расстегнутыми штанами мочится на землю Молдовы.
Тем не менее, А. Лебедь остался верен себе, его трудолюбие еще больше усилилось.
Каждую субботу у Лебедя был приемный день по личным вопросам. Принимал он всех: и военнослужащих, и членов их семей, и гражданское население ПНР. Причем гражданское население больше надеялось на помощь А. Лебедя, чем на помощь местной власти. Он помог очень многим людям.
Росла популярность Лебедя и среди местных жителей, и чем выше эта популярность была, тем больше его опасались местные власти. Вначале они начали с ним

265

заигрывать, пытались сыграть на его принципах “державника”. Но так как ПМР была непризнанной республикой, то над местным руководством никто не стоял, а поэтому
делали они в своей вотчине все, что хотели. Идеи и лозунги, под которыми они пришли к власти были забыты, и начался процесс личного обогащения и полнейшего безразличия по отношению к людям, которые эту власть отстояли в 1992-ом году.


XIII

Вскоре после прибытия Лебедя в Приднестровье им были приняты решительные и жесткие меры по нормализации ситуации. В частности, началось подавление любых огневых точек обеих сторон, и военный конфликт был практически прекращен. В июне 1992-го года был значительно увеличен штат Тираспольской комендатуры, которая начала активно заниматься борьбой с преступностью. Впоследствии на службу в комендатуру пришли многие сотрудники правоохранительных органов ПМР, не согласные с политикой руководства республики. В интервью НСН (18-го мая 1996-го года) Лебедь сказал: “Я развернул эту комендатуру полностью, захватил город, сразу прекратилась вся стрельба, сразу прекратились все грабежи, всех пьяных с оружием задерживали, изолировали”.
В начале июля 1992-го года Приднестровье и Молдову посетили вице-президент России Александр Руцкой и министр безопасности Виктор Воронников, которые встретились с Лебедем.
Ряд политологов расценили назначение Лебедя как новую линию в российской внешней политике, направленную на защиту интересов русских на всей территории бывшего СССР. В конце 1992-го года возник конфликт Лебедя с руководством Приднестровской республики. По словам самого Лебедя, начало конфликта было связано с задержанием военнослужащими 14-ой армии по просьбе прокурора ПМР “комбата Николая Костенко” – одного из полевых командиров, обвиняемого во многих тяжких преступлениях и связанного с высшим руководством республики. При задержании Костенко в июле 1992-го года десантниками был разоружен батальон приднестровской гвардии (вскоре после ареста Костенко при таинственных обстоятельствах был убит).
Другой причиной конфликта стало несогласие руководства ПМР с участием военнослужащих 14-ой армии в охране общественного порядка в борьбе с преступностью в регионе.
В декабре 1992-го года в печати появилось сообщение (со ссылкой на молдавских военных) о конфиденциальном соглашении между Александром Лебедем и президентом Приднестровской республики Игорем Смирновым о передаче приднестровской части оружия и боевой техники 14-ой армии. Сам Лебедь опроверг это сообщение в выступлении по местному ТВ 27-го сентября 1992-го года, обвинив руководство Приднестровья в “разбазаривании имущественных средств”.
Активная борьба с преступностью, разоружение вооруженных отрядов и банд, с одной стороны, снискали генералу большую любовь со стороны жителей Приднестровья, а с другой, привели к конфликтам с руководством ПМР. В конце 1992-го года разразился конфликт между Лебедем и президентом ПМР Игорем Смирновым. Он обвинил генерала
266

в сговоре с руководством Молдавии. Ряд министров правительства Приднестровья обвинили генерала во вмешательстве во внутренние дела республики. Лебедь в ответ
обвинил руководство республики в разбазаривании государственных средств. Одновременно президент Приднестровья пытался выговорить у Лебедя передачу танков, грузовиков и оружия приднестровским отрядам.
31-го октября 1993-го года между Лебедем и Смирновым произошел резкий обмен мнениями по поводу проводимой руководством ПМР политики (Лебедь высказал недовольство “чередой праздников”, размножением министерств и ведомств, развалом гвардии).
В январе 1993-го года окружение президента И. Смирнова подверглось публичным обвинениям в коррупции со стороны лидеров оппозиции Светланы Мигули и Владимира Горбова. С. Мигуля и В. Горбов были поддержаны генералом А. Лебедем, который также обвинил И. Смирнова в саботировании переговоров об урегулировании отношений ПМР с Молдовой, и предложил И. Смирнову подать в отставку. 5-го марта 1993-го года 
А. Лебедь сделал заявление о незаконных коммерческих операциях министра безопасности ПМР Н. Матвеева, начальника личной охраны президента В. Гратова и управляющим Приднестровским республиканским банком В. Заградского.
В 1993-ем году выходит книга Лебедя, где он рассказывает о “метаниях” Павла Грачева в августе 1991-го года, а Ельцина обвиняет в разрушении страны.
В 1993-ем же году делается первая попытка убрать А. Лебедя полностью с политической сцены, и под благовидным предолгом он выдвигается Грачевым на должность заместителя главнокомандующего Сухопутными войсками по боевой подготовке. Хотя само предложение сделано было как бы мимоходом: “А вдруг клюнет на это предложение?”
Не клюнул.
В конце июня 1993-го года группа народных депутатов России, побывавшая с рабочим визитом в ПМР, подготовила письмо на имя президента России Бориса Ельцина и председателя Верховного Совета РФ Р. Хасбулатова, в котором предлагала “поручить Министерству обороны, прокуратуре РФ с участием депутатов ВС РФ провести расследование противоправной деятельности командующего 14-ой армии генерал-лейтенанта А. Лебедя и коменданта Тирасполя М. Бергмана”.
Однако, женщины Приднестровья, возглавляемые С. Мигулей, приехали в Москву и устроили пикет перед зданием Министерства обороны России, где в течение месяца требовали оставить А. Лебедя в должности командующего 14-ой армии, да и он сам не соглашался оставить должность командующего и не захотел бросить людей, которые верили ему, и с которыми он установил мир на этой земле.
В интервью НСН (18-го мая 1996-го года) Лебедь назвал сообщение о соглашении с руководством Молдавской республики “бредом и измышлениями, возможно, молдавских военных и, прежде всего, молдавских спецслужб”. По его словам, к тому времени он был со Смирновым в “предельно конфронтационных отношениях”, хотя признал, что Смирнов ему действительно “писал жалостливые записки”, где просил “передать ему 139 танков”. Лебедь отвечал Смирнову: “Милый, у меня их всего 128. Я что должен все танки отдать и еще 18 остаться должен?”

267

По словам Лебедя, Смирнов также предпринимал попытки забрать “650 грузовиков, 124 миномета”, на что Лебедь сказал: “Я ему быстро объяснил, что это мое.
Моё это моё, твое – это наше”.
Вскоре по сообщению ряда СМИ, Лебедь обвинил в коррупции и злоупотреблениях прокурора ПМР Бориса Лучика, министра госбезопасности Вадима Шевцова и министра внутренних дел Юрия Овсянникова, которые, в свою очередь, обвинили генерала во вмешательстве во внутренние дела Приднестровья. Лебедь также заявил, что приднестровские власти незаконно переводят валюту в германские и австрийские банки (наличие валютных счетов ПМР в этих странах впоследствии подтвердил председатель Приднестровского республиканского банка Вячеслав Заградский, выступая 19-го декабря 1993-го года по местному ТВ).
В интервью НСН (18-го мая 1996-го года) Лебедь заявил, что “Юрия Овсянникова никогда не трогал”. Он характеризовал его как “старательного дедушку с сизым весом”, который “приставлен к делу, чтобы ничего не делать”.
Начиная с 1993-го года, в прессе регулярно появлялись слухи об отставке Александра Лебедя с поста командующего 14-ой армии.
Министр обороны Павел Грачев предложил Лебедю поступить в Академию Генерального штаба, но генерал отказался. Тогда же Лебедь заявил, что не покинет пост
командующего 14-ой армии, ”пока в Приднестровье не будет устранена политическая нестабильность”.
В феврале 1993-го года Приднестровье посетила группа активистов национально-патриотических объединений, в том числе Виктор Алкснис, Иван Швиашвили и представители Абхазии.
В ходе поездки бывший народный депутат СССР, член политсовета фронта Национального согласия Виктор Алкснис заявил агентству “Рост Фактум”, что “слухи о коррупции в Приднестровье изрядно преувеличены”. Алкснис сказал, что предъявленные
Александром Лебедем руководству ПМР обвинения в коррупции не имеют подтверждения, хотя, по его мнению, “дыма без огня не бывает”. Делегация провела
встречи с высшими военными и должностными лицами республики, в том числе, президентом ПМР Игорем Смирновым и командующим 14-ой российской армией генералом Александром Лебедем.
Стали активно распространяться слухи о снятии Лебедя с поста командующего армией. Жители Тирасполя, не желавшие снятия генерала, стали пикетировать здание Тираспольского горсовета. Лебедь выступил по местному телевидению, заявив, что в Приднестровье царит атмосфера бесправия и призвал жителей республики провести референдум о доверии правительству ПМР.
4-го апреля 1993-го года на брифинге в Кишиневе представитель молдавской полиции сообщил, что, по разведданным, в Приднестровье готовится покушение на Александра Лебедя. По данным молдавских спецслужб покушение готовили лица из руководства ПМР. 5-го апреля Лебедь в выступлении по тираспольскому ТВ опроверг это
сообщение.
В апреле 1993-го года сторонники Лебедя из числа жителей Приднестровья начали пикетирование здания Тираспольского горсовета в знак протеста против попыток снять

268

Лебедя с поста командующего.
13-го апреля 1993-го года А. Лебедь выступил в программе местного кабельного ТВ “Аскэт”, заявив, что в Приднестровье царит “атмосфера бесправия и борьбы с инакомыслием”. В своем выступлении Лебедь также призвал население Приднестровья провести референдум с целью выразить недоверие руководству республики.
28-го апреля 1993-го года “Радио России” со ссылкой на агентство “Ежедневная гласность” передало информацию об отставке командующего 14-ой российской армией Александра Лебедя. Впоследствии радиостанция опровергла это сообщение.
7-го мая 1993-года генерал-лейтенант Александр Лебедь отменил прием лиц, не имеющих прямого отношения к 14-ой армии. Как сообщила пресс-служба армии, это связано с тем, что Лебедю под видом просителей неоднократно приходили граждане с различного рода компрометирующими материалами на руководящих работников ПМР. Нередко эти посещения были провокационными, поэтому Лебедь посоветовал гражданам по всем вопросам обращаться непосредственно в соответствующие министерства и ведомства Приднестровской республики.
В конце июня 1993-го года группа народных депутатов России, побывавшая с рабочим визитом в ПМР, подготовила письмо на имя президента РФ Бориса Ельцина и председателя ВС РФ Руслана Хасбулатова. В нем парламентарии, в частности, предлагали “поручить министерству обороны, прокуратуры РФ с участием депутатов ВС РФ провести расследование противоправной деятельности командующего 14-ой армией генерал-лейтенанта Александра Лебедя и коменданта Тирасполя полковника Михаила Бергмана”. Среди авторов письма был Сергей Бабурин и Геннадий Бенов.
24-го августа 1993-го года Тираспольская избирательная комиссия по выборам в
ВС ПМР зарегистрировала А. Лебедя в качестве кандидата в депутаты. Кандидатуру Лебедя выдвинули жители Тирасполя. В интервью НСН (18-го мая 1996-го года) Лебедь
заявил: “Это была самая смешная избирательная кампания, наверное, всех времен и народов. Я сказал, что Платформу программы опубликовывать не буду. Но они все равно взяли меня и избрали – кампании как таковой не было”.
12-го сентября 1993-го года А. Лебедь был избран депутатом Верховного Совета непризнанной ПМР от одного из округов Тирасполя, хотя был гражданином иностранного государства (за него проголосовало 87,5 процентов избирателей). Соперниками Лебедя на выборах были политобозреватель местного информационного агентства, редактор радио ПМР и представитель черноморского казачества.
В беседе с журналистами А. Лебедь заявил, что он “намерен активно влиять на политические процессы в республике”.
Избрание Лебедя вызвало ряд заявлений официальных лиц и прессы о недопустимости вмешательства российских военных во внутренние дела других государств, в том числе, путем избрания в законодательные органы власти. В своем заявлении по этому поводу МИД Молдавии выразил надежду, что правительство России примет все необходимые меры для прекращения деятельности генерала Лебедя, “которая
угрожает стабильности в восточных районах Молдовы и добрым отношениям между двумя странами”.
В середине октября 1993-го года, в дни силового конфликта президента и

269

парламента, Борис Ельцин предлагал Лебедю пост министра обороны России. В интервью НСН (18-го мая 1996-го года) А. Лебедь заявил, что ответил на это предложение резким отказом. В то же время, по словам Лебедя, представитель Бориса Ельцина обратился к нему с предложением сделать обращение к народу, на что Лебедь заявил: “Мой потолок 14-ая армия”.
В октябре 1993-го года Лебедь обвинил министра госбезопасности Приднестровской Молдавской республики Вадима Шевцова в том, что тот направил в Москву “бойцов батальона спецназначения “Днестр” и оружие для защиты распущенного указом президента Верховного Совета России. Командующий 14-ой армией обвинял и других руководителей ПМР в поддержке руководства Верховного Совета России.
Однако по версии газеты “Известия” (30-го октября 1993-го года) материалы о “передаче министром госбезопасности Шевцовым винтовок с отеческим прицелом ряду российских депутатов” был дезинформацией в рамках специально продуманной операции спецслужб Приднестровья. Целью этой операции, по мнению авторов статьи, было выявление агентуры в аппарате властей ПМР и дискриминация Лебедя.
В октябре 1993-го года, выступая на заседании Верховного Совета ПМР, Лебедь обвинил руководителей МВД и МГБ республики в “некомпетентности, неспособности противостоять разгулу преступности и сокрытии истинных сведений о криминальной обстановке в регионе”. Он также предложил принять меры к руководителям ПМР, которые, по его словам, отправили боевиков для поддержки российского парламента в его конфликте с президентом. Однако члены парламента не поддержали эти предложения, после чего Лебедь заявил о сложении депутатских полномочий, а позднее сам Лебедь дезвуалировал свое заявление о намерении уехать из Приднестровья, сказав, что
“поступил исключительно неправильно”.
17-го октября 1993-го года на встрече с избирателями он сказал, что “его заявление
о сложении с себя депутатских полномочий и готовность переехать на новое место службы было чисто эмоциональным, и он пока не собирается этого делать”. В то же время Лебедь выразил свое разочарование по поводу работы высших органов законодательной власти самопровозглашенной Приднестровской республики и призвал избирателей добиваться проведения досрочных парламентских выборов. По его мнению, только таким образом “можно избавиться от коррумпированного руководства Приднестровья”.
Зам. главного редактора журнала “Наш современник” Александр Казанцев заявил 19-го октября 1993-го года в интервью радио Приднестровья, что Лебедь отказался от мандата депутата ВС Приднестровья по указанию руководства России. По словам Казанцева, в связи с роспуском Советов разных уровней в РФ, депутатам-военнослужащим было разослано указание министерства обороны отказаться от своих мандатов.
Осенью 1993-го года в ходе парламентских выборов А. Лебедь был внесен в избирательные списки экологического объединения “Кедр”, однако, впоследствии в
интервью НСН (18-го мая 1996-го года) он заявил, что не имеет никакого отношения к этому движению, и его кандидатура была внесена без его ведома.
При подведении итогов 1993-го года 14-ая гвардейская армия по ряду показателей (в том числе, по состоянию системы боевого дежурства ПВО) была названа в числе

270

лучших российских объединений.
13-го апреля 1993-го года в Приднестровье  прибыла делегация парламента РФ (ее возглавил народный депутат РФ Павел Лысов), которая встретилась с руководством ПМР и с Александром Лебедем.


XIV

Осенью 1993-го года Александр Иванович обвинил министра госбезопасности 
В. Шевцова и прокурора ПМР Б. Лучика в коррупции и злоупотреблении служебным положением и заявил, что приднестровские власти незаконно переводят валюту в австрийские банки. Наличие валютных счетов ПМР в этих странах позднее подтвердил председатель Приднестровского республиканского банка В. Заградский, выступая 19-го декабря 1993-го года по местному телевидению.
В январе 1994-го года Смирнов в ответ обвинил генерала А. Лебедя в подготовке переворота  в ПМР и издал указ о введении особого положения (А. Лебедем эти обвинения были названы “бредом сивой кобылы”, по мнению генерала, руководители ПМР, “замешанные в злоупотреблениях, пытаются свалить вину за собственные просчеты и ухудшающееся экологическое положение на российских военных”)
Как выяснилось позже, Лебедь был абсолютно прав в отношении Смирнова: следы беглого Олега Смирнова отыскались на Украине.
С 1994-го года “непримиримая патриотическая оппозиция” в Москве обвиняет Лебедя в сговоре с “новой буржуазией” ПМР, которой неугоден курс президента Смирнова на независимость. Однако ссора со Смирновым никак не сказывается на популярности Лебедя в самом Приднестровье.
Саму же ПМР Лебедь назвал “банановой республикой”...
К Лебедю решили подкопаться с другой стороны. Со стороны Грачева, который явно был недоволен популярностью Лебедя.
В Москву в различные инстанции пишутся просьбы убрать А. Лебедя из Приднестровья. Начинается паломничество в 14-ую армию различных комиссий с целью найти компромат на ее командующего.
Контрразведка 14-ой армии и спецслужбы ПМР устраивают ряд провокаций против А. Лебедя. Но все попытки дискредитировать командующего успеха не приносят.
25-го июня 1994-го года в штабе 14-ой армии произошла встреча директора ФСБ России генерал-лейтенанта С. Степашина и руководителя Министерства национальной безопасности Молдавии бригадного генерала В. Колмоя с А. Лебедем.
Вскоре после этой двухчасовой встречи начальник особого отдела армии полковник И. Злыгостов, стучавший на Лебедя в Москву, был переведен для дальнейшего прохождения службы в России.
В июле делается вторая попытка убрать А. Лебедя из 14-ой армии, а саму армию ликвидировать.
19-го июля 1994-го года А. Лебедя отправляют в отпуск. А 3-го августа в

271

Тирасполь  приезжает заместитель главнокомандующего Сухопутными войсками генерал-полковник Э. Воробьев с директивой Генерального штаба от 22-го июля:
“Управление 14-ой армии расформировать к 1-му сентября. К 10-му августа представить списки офицеров, желающих уволиться или перевестись в Россию. Полномочия по командованию группировкой возложить на командира 59-ой мотострелковой дивизии”.
Это решение мотивировалось тем, что численность армии была гораздо меньше штатной (после раздела Советской армии в Приднестровье остались штаб 14-ой армии,
5-ая гвардейская Краматорская мотострелковая дивизия, ракетная бригада, зенитно-ракетный и вертолетный полки, а также отдельные части боевого и тылового обеспечения армейского, окружного и центрального подчинения – общей численностью около 10-ти тысяч человек).
Тогда же многие старшие офицеры и сам Лебедь в беседах с журналистами заявляли, что расформирование армии может привести к резкому обострению ситуации в Приднестровье.
Лебедь, вернувшийся в начале сентября 1994-го года из отпуска в Тирасполь, отказался выполнять директиву министра обороны. Лебедь заявил журналистам, что “ликвидацию, расформирование управления армии я считаю преступлением. Предвижу весь бардак, который здесь начнется. Я принял армию разваленную. Я три года по кирпичику собирал ее. Сейчас мне предлагается взять молоток и с размаху все в черепки. Я не буду крушить то, что я создавал. Тут ничего не решено, ни один эшелон не ушел, ничто не сократилось, люди остались, техника осталась, боеприпасы, а тех, кто может, должен и обязан это сделать – их разогнать. Это совершенно беспрецедентная штука! Выводили Западную группу войск. Кто последний ушел? Бурлаков. Все сдали, продали, подписали акт, сдали документы в архив, потом уходят. Здесь же личико направлено на разгон и создание хаоса – или что другое”.
По мнению ряда журналистов (“Коммерсант дейли”) 5-го августа 1994-го года в
отставке Лебедя на этот момент были заинтересованы как руководство Приднестровской республики (которое Лебедь неоднократно называл “ворами и алкоголиками”), так и
руководство Министерства обороны России (недовольное амбициями Лебедя). Комендант Тирасполя полковник Михаил Бергман заявил агентству “БАСА-пресс”, что министр безопасности Приднестровья Вадим Шевцов и советник президента ПМР Игоря Смирнова генерал Николай Матвеев “дали взятку в Москве в размере 500 тысяч долларов за смещение генерала Лебедя”. Целью смещения Лебедя, по словам Бергмана, было стремление приднестровской власти и преступных группировок завладеть оружием 14-ой армии.
По данным прессы, в конце августа 1994-го года Лебедю была предложена должность с повышением, командующим с миротворческими силами в Таджикистане, от которой он отказывается. Генерал в отношении Таджикистана сказал Грачеву, что не понимает, “почему он должен колотить одну половину таджиков по просьбе другой”, добавив, что они ему ничего плохого не делали.
Министр обороны, разумеется, понимал, что это бунт – но просто выгнать
строптивого подчиненного не мог. В России брутальный генерал пользовался не меньшей

272

популярностью. По разнообразным слухам, в период с 1992-го по 1995-ый годы Лебедю было предложено восемь должностей, начиная от командующего ВДВ и заканчивая Западной группой войск.
После подписания в августе 1994-го года российско-молдавского соглашения о выводе российских войск с территории Молдавии в течение трех лет, Лебедь был вызван в Москву для конфиденциальной беседы с министром обороны Павлом Грачевым (обсуждался вопрос о замене Лебедя на должности командующего 14-ой армией и переводом его на другую должность). После встречи Грачев заявил, что Лебедь остается в Приднестровье.
В октябре 1994-го года министр обороны Павел Грачев поручил своему заместителю генерал-полковнику Матвею Бурлакову (в адрес которого в этот момент возобновились обвинения в коррупции) провести инспекцию 14-ой армии. Получив известия об этом, Лебедь резко выступил против такой инспекции, назвал Бурлакова “банальным жуликом, по которому плачут все прокуроры России”. Через несколько дней президент Ельцин отстранил Бурлакова от исполнения обязанностей заместителя министра до рассмотрения обвинений в его адрес.
Однако известный бюрократ Грачев таки переиграл генерала.
В сентябре 1994-го года президент России Борис Ельцин заявил агентству “Интерфакс” о недопустимости “искусственно обострять обстановку в Приднестровье какими бы то ни было действиями и решениями”, тем самым косвенно поддержав Лебедя и поставив в затруднительное положение Павла Грачева.
Зимой 1994-го года Лебедь разошелся с П. Грачевым во взглядах на чеченский конфликт летом 1995-го года.


XV

Ввод войск в Чечню в декабре 1994-го года Лебедь назвал “дурью и глупостью” и заявил, что военнослужащие 14-ой армии “ни при каких обстоятельствах” не будут
участвовать в военных действиях в Чечне. На вопрос о возможности перейти в руководство министерства обороны и возглавить операцию на Северном Кавказе ответил, что “если разговор идет о выводе российских войск из Чечни, то я готов эту операцию возглавить”.
На этой почве возник конфликт А. Лебедя с министром обороны П.С. Грачевым. Дружил с ним во времена учебы в Рязанском десантном училище. Шел за ним следом: взвод, рота, батальон, полк, дивизия, заместитель командующего ВДВ. П.С. Грачев думал дать ему со временем округ, но А.И. Лебедь споткнулся на политике.
А. Лебедь в очень резкой форме дает оценку действиям федерального центра в Чечне. “Чеченский конфликт можно решить только дипломатическими переговорами”, - заявил он в телефонном интервью из своего штаба в Тирасполе. В Чечне один к одному повторяется афганский вариант. Мы рискуем развязать войну со всем исламским миром. Бойцы-одиночки до бесконечности могут жечь нашу бронетехнику, уничтожать

273

солдат одиночными выстрелами. В Чечне мы наступили на те же грабли, что и в Афганистане, а это очень печально. Хорошо укрепленный Грозный с большим количеством запасов способен оказать длительное и серьезное сопротивление. Лебедь напомнил, что генерал Дудаев в Советской армии командовал дивизией стратегических бомбардировщиков, способной вести войну в континентальных масштабах, а на такие посты “дураков не назначают”.
Он популярно объяснил, к чему могут привести такие не профессиональные действия со стороны федерального центра. “Мне трудно понять: как и что хотел выиграть министр обороны. Но проиграли мы очень много. Всему миру стала известна главная российская военная тайна: реформирование наших Вооруженных Сил под руководством “лучшего министра обороны всех времен и народов” закончилось полным их провалом. Странно и горько сознавать: у России более нет армии, а есть только потешные войсковые формирования, которые мало на что способны. Поразительно, но факт: в Чечне были повторены все ошибки, допущенные советскими войсками в Афганистане. Полное игнорирование местной специфики и местных условий, национальных, религиозных и других особенностей. Создается такое впечатление, что абсолютно никто в российском Генеральном штабе не занимался планированием этой войсковой операции, все начали по-русски на авось. И не мудрено: в последние годы Министерство обороны главным образом выводило свои войска на “Мерседесах” и совершенно разучилось водить их на штатной технике”.
А. Лебедь позволил себе критиковать Министерство обороны за развал армии, за то, что в Чечню посылают необученных солдат. На него тут же ополчились “ястребы” из Министерства обороны, Правительства и Государственной Думы Российской Федерации.
В январе 1995-го года А. Лебедь предложил лично возглавить полк из детей членов правительства депутатов Государственной Думы и навести порядок в Грозном.
Лебедь уже просто издевался. Все это не могло продолжаться до бесконечности. Такой дерзости теперь уже не могли стерпеть.
В 1995-ом году, когда его противостояние с Павлом Грачевым “по самые не балуй”, а различные Думские комиссии с подачи МИРа Молдовы, что деятельность генерала Лебедя угрожает стабильности в восточных районах Молдовы и добрым
отношениям между нашими странами, рьяно возьмутся за расследование противоправной деятельности командующего 14-ой армией генерал-лейтенанта А. Лебедя и коменданта Тирасполя полковника М. Бергмана”, вина за “вмешательство российских военных во внутренние дела других государств (на что, кстати, Лебедь ответил: “Те, кто считает меня на этой земле иностранцем – просто недоумки. Они добьются того, что будут приходить ко мне с переводчиком с русского на русский”) – Борис Ельцин уволит его из армии.
В апреле 1995-го года Генеральный штаб издает новую директиву (Директива МО РФ от 18-го апреля 1995-го года № 314/2/0296), в которой 14-ая армия переименовывается в Оперативную группу российских войск в Приднестровском регионе Республики Молдова, расформировывается управление 14-ой армии, а должность командующего ликвидируется.
В соответствие с этой Директивой управление армии сокращалось в два раза, все должности в штате понижались на три-четыре разряда, а соответственно, и должностные

274

оклады понижались в соответствие с этим разрядом.
Директива Министерства обороны подталкивала военнослужащих одних на то, что надо увольняться по этой Директиве, потому что если останешься, то будешь уволен с низшей должности.
Лебедь вновь выступает с критикой в адрес Министерства обороны и заявляет, что он не будет служить в армии, которой командует министр обороны, которого ты
презираешь, и Верховный главнокомандующий, которому ты не веришь.
Он пишет рапорт на имя Президента России Б. Ельцина (как Верховного главнокомандующего) о том, что данная Директива написана без глубокого анализа и учета тех последствий, которые могут произойти в результате сокращения управления армии, однако, рапорт до Ельцина не дошел, так как его перехватили в администрации президента.
В конце мая 1995-го года в Тирасполь прибыла комиссия под руководством главного военного министра генерал-полковника К. Кобеца с целью проверки уровня боевой подготовки и полевой выучки личного состава и по результатам проверки комиссия вынуждена была констатировать очень высокий уровень боевой подготовки частей и подразделений 14-ой армии.
Лебедь вновь подвергает критике решение Министра обороны об упразднении управления армии и заявляет, что своими руками он не будет уничтожать то, что им самим же создано.
1-го июня Лебедь вновь пишет рапорт на имя Президента России Б.Н. Ельцина. Этот рапорт повез лично начальник 6-го отдела армии полковник Серебряков С.И. и при содействии бывшего начальника разведки 14-ой армии полковника Харламова С.Ф. передает его в приемную Б. Ельцина.
В первых числах июня А. Лебедя вызвали в Москву в Министерство обороны. Сначала его принял Главнокомандующий Сухопутными войсками генерал-полковник Семенов В.М.
После продолжительной беседы Лебедя с Семеновым последний отказывался подписывать рапорт командующего 14-ой армией об увольнении. Затем Лебедь поехал к начальнику Генерального штаба М. Колесникову, где ему было предложено или
написать рапорт на увольнение, или выполнить директиву Генерального штаба по ликвидации управления армии.
А Лебедь выбрал увольнение.
Летом 1995-го года Лебедь не согласился с приказом о реорганизации 14-ой армии, подал рапорт об отставке. 15-го июня 1995-го года приказом МО РФ по личному составу № 231 от 14-го июня 1995-го года освобожден от занимаемой должности и досрочно уволен из рядов Вооруженных Сил в звании генерал-лейтенанта в запас с правом ношения военной формы одежды. За безупречную службу в ВС РФ тем же приказом была объявлена благодарность.
Награжден орденами Красного Знамени, Красной Звезды, другими орденами и медалями.



275


XVI

В любой цивилизованной стране, в том числе и в России, существует закон, что ни один прапорщик, офицер, а тем более генерал не может быть уволен из армии без заключения военно-врачебной комиссии, предварительной беседы с увольняемым его непосредственным начальником. Но это в цивилизованной стране и в нормальных вооруженных силах, но только не в России. С Лебедем никто не беседовал и ВВК он не проходил. Он был просто уволен, даже без объявления благодарности в приказе министра обороны.
Новым командующим 14-ой армией был назначен Евневич, который участвовал в расстреле Белого дома в 1993-ем году, и которого А. Лебедь назовет “палачом”.
Приезд В. Евневича начался с блокирования аэродрома жителями Приднестровья, что привело к посадке самолета в Лиманском.
По приезду В. Евневича в Тирасполь Лебедь в течение дня сдал должность и ему мгновенно отключили в гостинице телефон, а Евневича женщины закрыли в гостиничном номере, подперев дверь номера диваном, и не выпускали до тех пор, пока Лебедь попросил их выпустить Евневича.
На этом закончилась воинская карьера Лебедя, началась политическая.
























276


Глава   семнадцатая

I

После выхода в запас А. Лебедь активно бросился в политику. Еще до отставки Лебедя представители многих политических партий и группировок искали встречи с ним в надежде привлечь его в свои ряды. В апреле 1995-го года Лебедь примкнул к новообразованному конгрессу русских общин (КРО)
Первоначально КРО инициировал себя в качестве проводника “русского национализма с человеческим лицом” и ориентировался на защиту интересов русского (скорее даже “русскоговорящего”, чем этнически русского) населения в отделившихся от России “новых независимых государствах”. Основатель КРО, Дмитрий Рогозин, видел в этом перспективу создания “международной русской партии” с потенциально неограниченной сферой влияния.
Идея казалась золотой. Однако выяснилось, что до международного масштаба надо еще вырасти, а для начала необходимо набрать какой-то вес в самой России.
Осенью 1994-го года Рогозин создал оргкомитет Российской организации КРО, председателем которого в январе 1995-го года стал Юрий Скоков. Последний попытался придать движению “внеидеологический” характер, заманивая туда всех, кто хоть как-то умел произносить слова “русские интересы”, не кривляясь.
В результате КРО превратилась в рыхлую организацию, в которой соединились русские националисты всех разновидностей, некоторое количество деятелей из “непримиримой оппозиции” (в том числе и коммунисты), известное число умеренных демократов, не нашедших себя в рядах других партий, и так далее. На безрыбье и рак – щука, не хватало только Лебедя. И Лебедь – нашелся!
Надо сказать, что в середине девяностых в приднестровском вопросе КРО держался просмирновской позиции (что было, в общем-то, логично), но в 1995-ом году ориентация, конечно, сменилась.
Лебедь 8-го апреля был избран членом национального Совета КРО, а 28-го апреля – заместителем председателя национального Совета КРО (с августа 1995-го года также – председателем правления Московского областного отделения КРО).
В конгрессе русских общин Лебедь окончательно отдался подготовке к  предвыборной кампании.
Надо сказать, что отношение Лебедя к Конгрессу русских Общин и отношение вожаков КРО к Лебедю было достаточно определенным и далеким от теплоты и дружбы.
Основатели КРО Рогозин и Скоков собирались использовать ставшего популярным в ближнем зарубежье генерала для подъема престижа Конгресса и для своего роста в политике. Аналогичного мнения придерживался и сам Лебедь. Он тоже использовал этих людей, и не раз приближенные слышали от него оценку КРО: “Трамплин – просто трамплин...”
На декабрь 1995-го года были назначены выборы в Госдуму второго созыва.

277

Второй съезд КРО 2-3-го сентября 1995-го года сформировал список, в котором Лебедь занял второе место, уступив первенство председателю КРО Ю. Скокову. На втором съезде избирательного объединения КРО 10-го ноября 1995-го года была подробно оглашена предвыборная программа. Выступили с докладами лидеры блока: Скоков, Рогозин, Глазьев. Лебедь выступил с докладом о создании профессиональной армии и прекращении конверсии военно-промышленного комплекса страны.
На выборах КРО набрал менее 5-ти процентов голосов и не смог сформировать свою фракцию в Государственной Думе.
В начале декабря 1995-го года Александр Лебедь избран депутатом Государственной Думы от Тульского территориального округа № 176. Вместе по этому округу баллотировались 11 кандидатов. За Лебедя проголосовало 129 тысяч 874 избирателя из 298 тысяч 702-х граждан, принявших участие в выборах (около 43 процентов). В Хакасии в Думу был избран его брат Алексей Лебедь.
Начиная с осени 1995-го года в печати стали появляться слухи о конфликте между Александром Лебедем и председателем Национального совета Конгресса русских общин Юрием Скоковым.
Руководство Конгресса считало, что лучшей кандидатуры на пост президента, чем Лебедь, им сейчас не найти. 26-го декабря 1995-го года заседание Национального совета КРО приняло решение выдвинуть Лебедя кандидатом на пост президента. Такое мнение сильно задевало Скокова, который сам метил в кандидаты от Конгресса. На волне таких настроений и амбиций он начал тихую аппаратную кампании против Лебедя. Скоков сначала объявил, что Лебедь будет финансировать свою предвыборную кампанию на выборах президента самостоятельно. В ответ на происки председателя КРО Лебедь сложил с себя полномочия заместителя.
На майском съезде КРО Лебедь уже не присутствовал. У него уже были другие приоритеты: маленькая, но своя собственная организация, работающая только на него.
По сообщению “Интерфакса” (22-го ноября 1995-го года) лидеры КРО Лебедь и Скоков предпочитали не совершать совместных поездок. Так, Скоков, совершая предвыборную поездку по Западной Сибири, прервал ее, и кампанию продолжил Лебедь. Похожая ситуация сложилась в середине ноября, когда Скоков продолжил предвыборную поездку по югу России, в то время как Лебедь прервал ее. Скоков, комментируя подобный метод ведения предвыборной кампании, сказал, что это никак не связано с якобы возникшими его разногласиями с Александром Лебедем.
Поводом конфликта, по данным газеты “Московские ведомости”, стали предпринимаемые Скоковым усилия по срыву вначале депутатской, а затем и президентской избирательной кампании Лебедя. По словам сторонников Лебедя, сразу после съезда КРО в начале 1996-го года Юрий Скоков заявил А. Лебедю о том, чтобы тот не рассчитывал на его содействие в организации и финансировании своей предвыборной кампании. Затем по решению Юрия Скокова избирательный штаб Лебедя бы выселен из здания на Новом Арбате.
В октябре 1995-го года Лебедь возглавил общерусское общественное движение “Честь и Родина” (ЧиР).
В январе 1996-го года вошел в состав депутатской группы “Народовластие” в

278

Государственной Думе по обороне (лидеры – Н. Рыжков и С. Бабурин), но уже в марте ее покинул.
11-го января 1996-го года Конгресс русских общин (КРО) выдвинул своим кандидатом на пост президента РФ генерала А. Лебедя. В тот же день в Туле была создана инициативная группа граждан по выдвижению А. Лебедя кандидатом в президенты России.
22-го января 1996-го года Центризбирком зарегистрировал уполномоченных представителей КРО. 8-го февраля была зарегистрирована также инициативная группа граждан по выдвижению Лебедя (в основном – из организации “Честь и Родина”, при участии членов Демократической партии России). Лебедь предпочел баллотироваться от групп граждан. После этого председатель КРО Скоков демонстративно отмежевался от поддержки кандидатуры Лебедя и согласился с фразой Лебедя: “Мы развелись, и каждый взял свою девичью фамилию”. По утверждению “Независимой газеты” со ссылкой на помощников Лебедя, во время сбора подписей вопреки запрету Юрия Скокова, свыше 70% региональных структур КРО работали на Лебедя.
В марте 1996-го года голосованием Думы по вопросу отмены решения Верховного Совета от 12-го декабря 1991-го года о денонсации Союзного договора 1922-го года Лебедь подписал вместе с Г. Явлинским и С. Федоровым заявление, в котором три кандидата в президенты обвиняли ряд “коммунистических фракций” в том, что их предложения столь же авантюрны, как принятое ими же решение от 12-го февраля 1991-го года о денонсации Союзного договора. Лебедь голосовал против отмены денонсации Союзного договора, но за постановление С. Бабурина о подтверждении результатов референдума 17-го марта 1991-го года о сохранении СССР.
Судя по некоторым высказываниям Лебедя, в принципе он был какое-то время после Беловежской Пущи сторонником восстановления Советского Союза, однако вскоре пришел к выводу, что это уже невозможно.
Ожидавшегося дальнейшего сотрудничества трех кандидатов в Президенты и согласования ими единой кандидатуры из своего числа не получилось.
3-го апреля 1996-го года Лебедь выступил в “Независимой газете” со статьей “Игры на крови”, осуждающей двойственную политику властей в Чечне. Лебедь назвал начало войны ошибкой, и осудил переговоры с “бандитом и террористом Дудаевым”, как капитулянтство. “Конечно, надо ликвидировать вдохновителей и организаторов терроризма и персонально – Дудаева, Басаева, Масхадова. Если для мусульманина смерть от рук “неверных” – счастье, он сразу попадает к Аллаху в Рай, и уже если делать Дудаеву подарок – то только этот”.
Избирательная кампания Лебедя проводилась под лозунгом “Правда и порядок”. От имени кандидатов публиковались экологические программы на любой вкус, так как среди авторов были ультралибералы В. Найшуль и С. Глазьев. Избирательный штаб Лебедя возглавил А. Головков, занимавший одновременно одну из руководящих должностей в партии власти “Наш дом – Россия”.
7-го июня 1996-го года Лебедь опубликовал в “Независимой газете” призыв ко всем кандидатам, прежде всего – Ельцину и Зюганову, подписать документ, в котором
кандидаты взяли бы обязательство безусловно признать результаты выборов и объявили,

279

кто окажет неповиновение законно избранному Президенту, врагами России.
5-го марта 1996-го года А. Лебедь подал заявление в подкомитет по регламенту и организации работы Госдумы, в котором сообщил о своем выходе из депутатской группы “Народовластие”. Причины своего решения Лебедь не указывал, однако, по данным РИА “Новости”, его выход связан с тем, что лидер группы Николай Рыжков выразил поддержку Г. Зюганову как единому кандидату на пост президента России от левой оппозиции.
16-го июня 1996-го года как независимый кандидат Лебедь набрал 14,7% голосов избирателей и занял третье место. Во второй тур вышли Ельцин и Зюганов. На следующий день после голосования, когда стали ясны предварительные итоги голосования, состоялась встреча Ельцина и Лебедя. Президент предлагал ему посты секретаря Совета Безопасности и министра обороны. Лебедь отказался от обоих постов, сказав, что первый из них связан с кабинетной работой, а второй – с ограниченным кругом полномочий. На следующий день, 18-го июня, Ельцин подписал указ о назначении Лебедя секретарем Совета Безопасности и помощником Президента по национальной безопасности.
18-го июня Лебедь сделал два важных заявления. Во-первых, он призвал своих избирателей голосовать за Ельцина во втором туре. Во-вторых, он объявил о заговоре и “ГКЧП-3” в рядах высших офицеров Вооруженных Сил России. С его рекомендации произошло назначение министром обороны РФ генерала Родионова.
Начинался новый этап его политической деятельности, теперь уже во главе Совета Безопасности. Лебедь, на откладывая дело в долгий ящик, взялся за проведение своей политики в силовом ведомстве страны. 21-го июня на заседании Госдумы им был сделан доклад о состоянии Вооруженных Сил России. 25-го июня 1996-го года, по просьбе Лебедя, Ельцин уволил группу офицеров, которые собрались вокруг Грачева. Среди уволенных: начальник Главного оперативного управления Генерального штаба, первый заместитель начальника Генерального штаба Вооруженных Сил России генерал-полковник В. Барынкин, заместитель начальника Генштаба генерал-полковник 
А. Богданов, начальник Главного организационно-мобилизационного управления Генштаба, заместитель начальника Генштаба генерал-полковник В. Жеребцов, начальник аппарата – помощник министра обороны РФ генерал-полковник В. Лапшов, начальник Главного управления международного военного сотрудничества Генштаба – заместитель начальника Генштаба генерал-полковник Сергей Здориков, заместитель Главкомата Сухопутных войск по вооружению – начальник вооружения генерал-лейтенант 
В. Шуликов.
В тот же день, 21-го июня 1996-го года, Лебедь стал председателем Комиссии по высшим военным должностям, высшим военным и высшим специальным званиям Совета по кадровой политике при Президенте России.
Карьера Лебедя развивалась стремительно. Он за несколько дней стал одним из самых высокопоставленных руководителей страны, вторым, после главнокомандующего, человеком в армии и силовых ведомствах. В его ведении теперь был контроль над всеми силовыми ведомствами, контроль за перемещениями кадров, назначение и снятие командиров -  вплоть до самых высших. Однако в этот момент случился скандал. Лебедь

280

в конце июня 1996-го года дал интервью журналу “Шпигель”. На вопрос, видит ли он себя
президентом России в 2000-ом году, Лебедь ответил: ”Возможно, еще раньше”.
Лебедь занимал должность секретаря Совбеза четыре месяца. Это был его звездный час как политика федерального масштаба.
Теперь-то (то есть, когда крепкий задний ум получил свое слово) понятно, что генерал с самого начала поставил себя неправильно. Решив, что шапка Мономаха у нео в кармане, Лебедь повел себя как наследник престола. В день назначения Лебедя был снят с должности министра обороны Грачев.
Известно, что разговоры о “готовящемся перевороте” и “спасении отечества” обычно кончаются тем, что спаситель совершает переворот сам – не дожидаясь, пока это сделают плохие парни. Для этого достаточно вспомнить историю Рима – или, если угодно, любого другого государства с длинной историей: подобные эпизоды являются скорее правилом. Однако Лебедь поторопился. Ельцин, наблюдая прыть приемника, решил, что генералу нужен противовес. Параллельно с Советом Безопасности при Президенте был создан совет обороны РФ (кремлевские остряки тут же добавили “ ... обороны от Лебедя”), секретарем которого стал предшественник Лебедя на посту помощника Президента по нацбезопасности Батурин.
В ночь на 20-ое июня произошел известный инцидент с выносом зеленой наличности в коробке из-под ксерокса. На следующее утро были сняты с должностей
А.В. Коржаков, М.И. Барсуков и О.Н. Сосковец. Тут же началась охота на ведьм: Чубайс заявил на пресс-конференции, что “если кому-то из уволенных придет безумная мысль использовать силу, то она будет подавлена одним движением мизинца генерала Лебедя”. В дальнейшем Лебедь всячески отрицал свою роль в этих событиях, назвал все происходившее “фарсом”, а с Коржаковым дружил и сотрудничал.
Впоследствии дух чрезвычайщины и “спасения отечества” так и витал над Совбезом. Лебедь все время с кем-то ругался, кого-то в чем-то обвинял, кому-то угрожал. Под горячую руку генерала попали какие-то мормоны – малораспространенная в России, но разрешенная в Америке секта. Американцы возбухли. Лебедю пришлось извиняться.
















281


Глава   восемнадцатая

I

Но самым запоминающимся деянием Лебедя на посту председателя Совбеза был, конечно, знаменитый договор с чеченскими сепаратистами, подписанный в малоизвестном дагестанском селе.
Мнение о чеченской войне у генерала было вполне однозначным. Еще в мохнатом 94-ом он назвал ввод войск в республику “дурью и тупостью” и заявил, что военнослужащие 14-ой армии ”ни при каких обстоятельствах” не будут участвовать в военных действиях в Чечне. На вопрос о возможности перейти в руководство министерства обороны и возглавить операцию на Северном Кавказе Лебедь ответил, что “если разговор идет о выводе российских войск из Чечни, то я готов эту операцию возглавить”. Лебедь неизменно восхищался мужеством и стойкостью вайнахского народа, “сражающегося за свою независимость”. При этом он со столь же неизменным отвращением высказывался в адрес московских покровителей чеченцев – например, Березовского, которого Лебедь поэтично назвал “Апофеозом мерзости”, и постоянно обвинял его в развязывании и финансировании войны. Березовский, впрочем, не обиделся. В дальнейшем Лебедя неоднократно обвиняли в сотрудничестве с Березовским.
Странное состояние “полупобеды”, когда федеральные войска контролировали большую часть чеченской территории. Но когда войне не было видно конца, всем казалось, что это временно. Незадолго до Хасавьюрта Лебедь высказался так: “Существование  анклава, население которого всем сердцем ненавидит так называемую собственную страну, презирает ее законы и не платит налоги – безумие”. При этом он трезво оценивал перспективы “замирания”, сводящегося к потоку денежных подачек: “В Чечне уже пропало 7 триллионов рублей, еще 16 должны быть “инвестированы” таким же образом... Чечня должна быть независимой от российского бюджета” (эту аксиому не худо было бы почаще вспоминать и сейчас). Но чисто военное решение вопроса он считал невозможным – из Тбилиси и Тирасполя он вынес твердое убеждение, что “народ победить нельзя”, если даже народ кругом неправ. В интервью газете “Фигаро” Лебедь высказывался на эту тему так: “Любой народ, которому объявили войну, поднимается на борьбу, и готов воевать 24 часа в сутки. Армия Наполеона была разбита русскими крестьянами, армия Гитлера также проиграла тотальную войну, проиграли ее американцы во Вьетнаме и мы в Афганистане”. Так что успешный штурм Грозного войсками сепаратистов был воспринят Лебедем без особого удивления: происходящее хорошо укладывалось в его представления.
Прежде чем приступить к дальнейшему рассказу, следует сказать еще несколько слов по “оргмоменту”. Назначенный под давлением Лебедя новый министр обороны, генерал Игорь Родионов, опытный военный с блестящей репутацией, был полностью зависим от секретаря Совбеза, который взял в свои руки решение всех вопросов, включая кадровый (15-го июля Лебедь был назначен председателем комиссии по высшим военным

282

должностям и высшим специальным званиям). Поэтому Лебедь мог с полным правом
сказать свою знаменитую телевизионную фразу: “Должность министра обороны мне не нужна. Я ее уже перерос”. При этом сам Лебедь армию не баловал вниманием, в том числе и чеченскую ОГВ. Не потому, что не уважал, скорее – считал, что уж что-что, а здесь он все знает.
10-го августа 1996-го года, на четвертый день после взятия сепаратистами Грозного, Лебедь был назначен полномочным представителем Президента РФ в Чечне. 14-го августа был издан еще один указ (неопубликованный), дающий представителю Президента в Чечне дополнительные полномочия, в том числе, право давать поручения федеральным органам исключительной власти по вопросам чеченского урегулирования, а также какие-то на право административного плана в отношении чиновников до уровня замминистра.
14-го августа Лебедь договорился с Масхадовым о прекращении огня. В тот же день был оглашен ультиматум командующего группировкой российских войск Пуликовского, который потребовал от сепаратистов за двое суток очистить город, угрожая бомбардировками и штурмом. Угроза была не пустая. Сепаратисты были уверены, что Пуликовский поднимет войска, и, скорее всего, своего добьется. Вся чеченская клика в Москве и на Западе дружно взвыла. Быстро последовала вторая договоренность с Лебедем о разводе войск и передаче контроля над Грозным неким “cовместным патрулем”, а главное о том, что штурма не будет. Военная победа чеченцев стала фактом, признанным де-юре.
Теперь все зависело от реакции Президента. Какие бы инструкции не давал Лебедю Ельцин, он всегда мог откреститься от них, переложить ответственность на исполнителя. Лебедь это прекрасно знал, но, по своему обыкновению, взял все на себя – грудь в крестах или голова в кустах. Окрика из Москвы не последовало, и Лебедь распушил перья.
В середине августа, после достижения предварительных договоренностей с чеченским руководством, Лебедь начал акцию по наступлению на силовых министров. Теперь уже в МВД 16-го августа состоялась знаменитая пресс-конференция в зале пресс-конференций. Администрации Президента, на которой он публично обвинил Министра внутренних дел А.С. Куликова в обострении обстановки в Чечне и потребовал от президента: “Поэтому я обращаюсь к Президенту российскому Б.Н.Ельцину. Вам, Борис Николаевич, предстоит сделать весьма нелегкий выбор: в системе должен остаться кто-то один – или Лебедь, или Куликов. Тогда имеет смысл обнародовать какие-то планы и решительными, жесткими, радикальными мерами прекратить это безумие”. Через неделю после назначения полномочным представителем на открытой пресс-конференции, посвященной итогам своей поездки в Чечню, Лебедь потребовал от Ельцина снять с должности министра внутренних дел Куликова, и передать командование группировкой федеральных войск в Чечне ему, Лебедю. Ельцин, верный своей системе “сдержек и противовесов” решил, что генерал зарвался, и Куликова оставил на месте.
30-го августа 1996-го года в Хасавьюрте собрались представители Совета безопасности российского правительства и представители чеченского руководства. Напряженные переговоры шли до утра следующего дня, и 31-го августа 1996-го года Лебедь подписал с Масхадовым в селе Хасавьюрт соглашение о прекращении военных

283

действий на территории Чечни. При сем присутствовал (и, видимо, приглядывал за
процессом) глава Группы Содействия ОБСЕ в Чеченской Республике Гульдиман.
Опубликованный текст знаменитых соглашений – это два листочка бумаги, из которых один – преамбула.
Мы, нижеподписавшиеся, учитывая достигнутый прогресс в реализации соглашений о прекращении военных действий, стремясь создать взаимоприемлемые предпосылки для политического урегулирования вооруженного конфликта, признавая недопустимость применения вооруженной силы или угрозы ее применения при решении спорных вопросов, исходя из общепризнанного права народов на самоопределение, принципов равноправия, добровольности и свободы волеизъявления, укрепления межнационального согласия и безопасности народов, изъявляя волю к безусловной защите прав и свобод человека и гражданина независимо от национальной принадлежности, вероисповедания, места жительства и иных различий, пресечение актов насилия в отношении политических оппонентов, исходя при этом из всеобщей декларации прав человека 1949-го года и Международного пакта о гражданских и политических правах 1966-го года, совместно разработали принципы определения основ взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой, на основе которых будет строиться дальнейший переговорочный процесс.
Сутью соглашений являются несколько строк на втором листке. Они следующие
1.Соглашение об основах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой, определяемых в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права должно быть достигнуто до 31-го декабря 2001-го года.
2.   Не позднее 1-го октября 1996-го года формируется Объединенная комиссия из представителей органов государственной власти Российской Федерации и Чеченской Республики, задачами которых являются:
- осуществление контроля за исполнением Указа Президента РФ от 25-го июля 1996-го года № 985 и подготовка предложений по завершению вывода войск;
- подготовка согласованных мероприятий по борьбе с преступностью, терроризмом и проявлениями национальной и религиозной вражды, и контроль за их исполнением;
- подготовка предложений по восстановлению валютно-финансовых и бюджетных взаимоотношений;
- подготовка и внесение в правительство Российской Федерации программ восстановления социально-экономического комплекса Чеченской Республики.
- контроль за согласованным взаимодействием органов государственной власти и иных заинтересованных организаций при обеспечении населения продовольствием и медикаментами.
3.   Законодательство Чеченской Республики основывается на соблюдении прав человека и гражданина, права народов на самоопределение, принципах равноправия народов, обеспечение гражданского мира, межнационального согласия и безопасности проживающих на территории Чеченской Республики граждан независимо от национальной принадлежности, вероисповедания и иных различий.
4.   Объединенная комиссия завершает свою работу по взаимной договоренности.
Переводя с дипломатического языка на человеческий, Хасавьюрт означал

284

фактическое признание Чечни “субъектом международного права” (читай – независимым
государством). Это означало капитуляцию России перед Чечней. Признание этого факта
де-юре было отложено до 31-го декабря 2001-го года – видимо, чтобы подсластить пилюлю. Далее шла речь о выводе войск и выплате контрибуции – деньгами (это называлось “программами восстановления”) и вещами (“продовольствие и медикаменты”, обеспечиваться которыми чеченцы были намерены за счет побежденных). Пункт третий нужен был для отмазки от ОБСЕ: чеченцы никогда не скрывали своего творческого отношения к “принципам равноправия народов”, чтобы не обращать внимания на все остальное.
Этот договор вызвал в мире большой резонанс. Лебедь в глазах всего мира, и всей России стал генералом-миротворцем.
Называя вещи своими именами, Лебедь начал, после подписания Хасавьюртского договора, выходить из-под контроля. Он начал играть свою собственную игру.
Он заявил о своей готовности принять участие в переговорах с Украиной о судьбе Черноморского флота.
Без согласования с высшими инстанциями он решил ускорить процесс объединения России и Белоруссии. Кстати, Лукашенко и Лебедь очень нравились друг другу.
Потом Лебедь, тоже без всякой санкции сверху, запланировал ряд поездок в Европу и США – и во всех посещаемых им странах заявлял, что именно его следует считать приемником Ельцина. Во всем мире пресса расценила этот визит, как начало избирательной кампании. До 2000-го года далеко, но ведь Ельцин может помереть в любой момент. Большинство журналистов считали Лебедя единственным реальным претендентом на кресло Президента.
Последней каплей стал призыв Лебедя офицерам Тульской дивизии, которым задерживали выплату зарплаты, не выходить на работу, пока с ними не рассчитаются.
Понимал ли Лебедь, что он делает? Разумеется, да. Понимал он и то, что навсегда потерял симпатии той среды, из которой вышел - военных. Впоследствии генерал Трошев в своих мемуарах суммировал эти настроения так: “Ныне не только мне, но и абсолютному большинству армейских офицеров стыдно, что этот генерал – наш бывший сослуживец. Никто не нанес вреда Вооруженным Силам больше, чем Лебедь”. Патриотические силы, до последнего верившие, что Лебедь одумается и возглавит “последний поход на Москву”, отвернулись от генерала-предателя. Новых друзей у него не прибавилось: в демлагере все было занято, места для генерала не было. Лебедь знал, на что идет. И впоследствии генерал никогда не признавал Хасавьюрт ошибкой.
Лебедь, однако, искренне полагал, что, подписывая капитализацию России перед головорезами, он спасает государство, дает ему необходимую передышку – как Ленин подписывал “подобный” Брестский мир.
Лебедь был убежден (и не без оснований), что массы разложены и деморализованы. При этом антигосударственная пропагандистская машина работала на таких оборотах, и настолько запугивала население, что лозунг “мир любой ценой” мог оказаться в какой-то момент массово востребован. Так отчасти и вышло: первый же крупный успех сепаратистов вызвал настоящую массовую истерику. Вопрос был в том, насколько

285

деморализованы при этом войска. Лебедь решил, что войска надо выводить срочно, пока
не посыпался фронт. То есть, Хасавьюрт был типичным “решением полевого хирурга” –
пилить ногу, чтобы спасти жизнь. То, что он может ошибаться в диагнозе, Лебедь не допускал. Операция, однако, не принесла облегчения, в том числе и военным. Войска начали выводить зимой буквально в чистое поле. На декабрьский снежок с поземкой в неотапливаемые палатки – без воды, без тепла, без горячей еды. О моральном состоянии частей лучше было вообще не говорить: российская армия была уничтожена и опозорена, как никогда в русской истории. В тот момент, казалось, что это навсегда. Альфред Кох имел все основания язвить по поводу того, что российские ракеты и самолеты абсолютно никому не страшны: “в случае чего” прилетит один натовский взвод и просто-напросто отберет у русских все опасные игрушки...
Впоследствии Лебедь попытался сделать что-то конструктивное на чеченском направлении. В июле 1998-го года он, пользуясь своими связями в Чечне, организует Миротворческую миссию на Северном Кавказе, занимающуюся в основном вызволениями из чеченского плена российских солдат. К началу 2001-го года на счету миссии было 168 освобожденных. Это была единственная чеченская инициатива генерала, не вызывавшая никакой критики.
После Хасавьюрта положение Лебедя ухудшилось. Нажив себе врага в лице Куликова, Лебедь поссорился и со “своим” Родионовым. Генерал попытался компенсировать это активной работой на публику: съездил в Минск к Лукашенко, отказался от поездки в Страсбург (где Россию собирались в очередной раз таскать мордой по терке за Чечню). 25-го сентября Лебедь освободил место в Думе – “в связи с поступлением на государственную службу”, после чего поучаствовал в предвыборной кампании Коржакова, на это место нацелившегося. 26-го сентября Лебедь сказал на пресс-конференции: “Коржаков – патриот своей страны, и я не исключаю альянса с ним. Уголовных дел за ним не числится”.
Развязка, однако, приближалась. 15-го октября 1996-го года на слушаниях в Государственной Думе РФ по чеченскому вопросу Лебедь публично назвал Куликова ответственным за сдачу Грозного. В тот же день на военном совете ВДВ Лебедь выступил против инициативы Родионова по переподчинению частей ВДВ командующим военных округов, заявив, что это “граничит с преступлением”. Это переполнило чашу терпения Куликова, и он решил сыграть в ту же игру, что и Лебедь в начале своей карьеры – а именно, обвинить того в “подготовке переворота”.
16-го октября 1996-го года Куликов публично обвинил Лебедя в стремлении захватить власть вооруженным путем. По словам Куликова, еще в августе Лебедь направил силовым министрам для обсуждения предложение создать некий “Русский легион” численностью в 50 тысяч человек, с прямым подчинением секретарю Совета Безопасности. По словам Куликова, пресловутый “Легион” должен был заниматься тайными операциями, совершать политические убийств, и вообще, творить кровавый ужас. Этим планам якобы воспротивился Министр обороны Родионов и сам Куликов. Среди обвинений в адрес Лебедя было и то, что чеченцы обещали Лебедю полторы тысячи боевиков для прихода власти в Москве.
Разумеется, этому мало кто поверил. Но расчет Куликова был точен: скандал

286

такого уровня замять уже было невозможно. Ельцин должен был как-то отреагировать.
Вариантов было всего два: или отправлять в отставку всех врагов Лебедя (то есть оголить
всю верхушку власти), или все же избавиться от слишком прыткого ”принца”. Ельцин к тому времени стал тяготиться Лебедем: буйный приемник его раздражал.
17-го октября 1996-го года Ельцин выступил по телевидению и сообщил, что Лебедь “за это время совершил недопустимые ошибки во вред России. И что, хотя выборы будут в 2000-ом году, уже сейчас создается какая-то предвыборная обстановка”. Ельцин не объяснил более подробно, какие именно чудовищные ошибки совершил Лебедь. Но он публично подписал Указ о его увольнении.
Итак, Лебедь был отправлен в отставку с поста секретаря Совета Безопасности и помощника Президента РФ по национальной безопасности. У него больше не осталось почти ничего, кроме звания генерал-лейтенанта и всех положенных по этому званию почестей, льгот и выплат от государства, кроме громкого имени генерала миротворца и небольшой организации “Честь и Родина”.
Уходя, Лебедь пообещал с Куликовым сквитаться за клевету. В 1997-ом году состоялось 3 судебных процесса о защите чести и достоинства по поводу взаимных обвинений Лебедя и Куликова. Во всех трех процессах слухи, распускаемые Лебедем и Куликовым друг о друге, признаны не соответствующими действительности.


























287


Глава   девятнадцатая

I

В конце мая – начале июня 1996-го года в Москве прошел Всероссийский съезд лебедевского движения “Честь и Родина” (ЧиР).
Движение “ЧиР” было создано в ноябре 1995-го года, движение, собственно, самого генерала Лебедя, выстроенное идеологически и организационно под него: под его методы руководства, под его взгляды и под его политическую программу, оглашенную вначале избирательной кампании на пост президента России. В этом движении стали собираться люди, которые Лебедя поддерживали, помогали ему, или же просто сочувствовали. Со временем таких людей становилось все больше и больше.
В феврале и марте 1996-го года в разгаре президентской кампании сложилась группа поддержки Лебедя и в Красноярске.
На Всероссийский съезд “ЧиР” в Москву приехал некий Павел Молчанов. Он приехал доверенным лицом Лебедя, главой красноярского отделения Общероссийского Общественного Движения “Честь и Родина”, и тем самым в одночасье стал фигурой краевого масштаба. Кроме этого, он получил полномочия на распоряжение деньгами, выделяемыми на ведение предвыборной кампании в Красноярском крае. Деньги были не слишком большие, порядка 3-4 миллионов рублей ежемесячно. Но все же, на фоне тогдашнего всеобщего безденежья это была крупная сумма.
“ЧиР” все больше шла в гору, становилась все заметнее – не в городе, не в крае, а по всей стране. В городе и крае у движения скорее возникли некоторые сложности, в первую очередь в силу особенностей самого Павла Молчанова. Особого веса сам он не имел, ни в политических, ни в деловых кругах. Наиболее близкими к нему людьми были Галина Петровна Тиньгаева и Лидия Николаевна Веревкина: дамы не самой первой молодости.
Осенью 1996-го года, уже после президентских выборов и накануне выборов в Красноярский городской Совет круг сторонников Лебедя в Красноярске стал расширяться.
В уже созданную “ЧиР” пришли А.М. Бурковский – писатель, О.С. Нельзин, чье знакомство с Лебедем состоялось еще в 1993-ем году в городе Новочеркасске, который поддерживал саму активную и постоянную связь с русской эмиграцией в Америке, занимался воссозданием скаутской организации. Нес с собой струю идеологии Белого движения. Его знания в области истории, в сфере народного образования сразу же выдвинули его в число лидеров.
Пришел В.И. Хлиманков – предприниматель не из самых знаменитых и богатых, но, судя по всему, и далеко не самого мелкого разбора. Благодаря В. Хлиманкову, в “ЧиР” появились какие-то деньги.
Особо нужно оговорить появление в организации В.В. Зубарева, человека сильного и энергичного. Если бы он не вошел в Движение, то совершенно неизвестно, что вообще

288

было бы с красноярскими “лебедистами”.
До прихода в организацию Виктор Владиславович трудился в Отделе капитального строительства Красноярского Научного центра Сибирского отделения РАН. Как только появилась такая возможность, Зубарев ушел из Академии наук и занялся предпринимательством. До прихода его в организацию он успел нажить и потерять примерно миллион долларов. Он имел множество “деловых” и “околоделовых” приключений. В организации он был тогда самым состоявшимся в жизни, и занимал наиболее высокое положение в обществе. Он почти сразу вызвал уважение своей “мягкой властностью” и организаторскими способностями.
В первые дни Зубарев присматривался к организации, к людям, к ситуации. Он вел себя так, как ведет себя нормальный предприниматель, который хочет что-то приобрести, или заняться для себя новым делом.
Вместе с Зубаревым появились и его люди, сотрудники “Фонда развития Сибири”. Один из них И.Е. Захаров. Он был полковником запаса, служил в танковых войсках. Все, что ему поручалось делать в организации, все он старался сделать на военный лад. Захаров занимался хозяйственной частью.
Кроме того, в “ЧиР” постоянно подтягивались силы союзников и сочувствующих. Одним из таких был В.К. Сокулин с его общественной организацией “Фонд поддержки народовластия”.
Постепенно “ЧиР” превратилась в более или менее крепкую организацию, с четким руководством и склонностью к действию. “ЧиР” скоро стала выделяться своей деловитостью.
Но достижения не остались без последствий. Глава краевой организации, Павел Молчанов, получаемые из центра деньги начал прокручивать в некоторых сферах, имеющих отношения  к Тиньгаевой, и притом без ведома остальных членов организации - ни рядовых, ни руководства. Трата денег тайком – дело подсудное. Чтобы пополнить кассу, Молчанов попросил о денежных вкладах Зубарева, с условием, что включит его в список кандидатов, идущих в городской Совет от “ЧиР”. Включил Зубарева в списки вторым, но, не согласовав ни с кем.
Выборы должны были состояться 7-го декабря 1996-го года. Регистрация заканчивалась утором 16-го ноября. Зарегистрировать своих кандидатов по одномандатным округам организация успела только двоих. Зарегистрировала только кандидатов по списку.
В результате выборов в городской Совет удалось провести четыре человека по списку, и один прошел по округу. Для того времени это была победа. Однако, стоящий первый по списку Молчанов, не тянул на роль политического лидера. Для роли вождя политической партии, играть в ней какую-то заметную роль, он совершенно не годился.
Как раз в это время Виктор Зубарев начал вести разговор о своем желании возглавить движение. Члены движения стали задумываться и оценивать Зубарева на посту лидера “ЧиР” в Красноярске. Он всем был хорош. Был богат и независим, умел делать организаторскую работу. Кроме того, В.В. Зубарев неплохо знал городской “стэблишмент” и был вхож во многие двери.
19-го января 1997-го года в актовом зале Красноярского краевого культурно-

289

исторического центра собралось 130 человек – руководители городской и нескольких районных организаций. Председателем Совета был избран Зубарев абсолютным большинством голосов. В Совет Красноярского отделения “ЧиР” вошли Лавриков, Сакурин, Захаров, Хлиманков.
Непосредственно во время конференции Зубарев и Молчанов сидели в президиуме вместе, сразу после началась самая мирная, спокойная передача дел. Но уже назавтра Молчанов начал бешеное сопротивление передаче дел. Отдать печать организации он соглашался только после личного указания Лебедя. Молчанов несколько раз позвонил в Москву, жаловался на самоуправление, чинимое самозванцами. Из Москвы стали выяснять, за что они обидели такого хорошего, такого почтенного человека, Павла Молчанова.
Шум схватки продолжался недели две, лишь постепенно затухая. Жизнь организации тут же начала меняться, и никак не в худшую сторону.
Вскоре Молчанов свой пост явочным порядком покинул, просто перестал являться на заседания Совета, потом и вообще исчез из “ЧиР”.
Красноярское отделение “Чир” заметили и на уровне всей Российской Федерации. В “Известиях” появилась статья красноярского корреспондента А. Тарасова. Тарасов доказывал, что красноярское отделение “ЧиР” финансируется страшным красноярским мафиози Анатолием Быковым, контролирующим рынок металлов, и представляет собой не что иное, как способ легализации его грязных денег и способ получения  легальной официальной власти.
Виктор Зубарев входил в группировку Анатолия Быкова и сотрудничал с ним самым активнейшим образом. Никакого сомнения, что главой Красноярского отделения “ЧиР” он сделался по воле Быкова.
Зубарев стал представителем группировки Быкова, который возглавил “ЧиР”. Быков и его люди стали частые гости в офисе Зубарева.
С октября 1996-го года началась подготовка к выборам в Законодательное собрание края – проводилась агитация – публикации статей, выступления, расклеивание первых листовок и плакатов, встречи с избирателями и их группами.
Разумеется, на этот раз одновременно с выборами по списку члены  “ЧиР” выдвигали для выборов кандидатов по одномандатным округам.
До утра 8-го декабря 1996-го года “ЧиР” удалось провести по спискам 5 мест и 2 по одномандатным округам и 40 членов Законодательного собрания.
Конкурентами “ЧиР” было движение Союз и порядок, руководитель А.В. Усс.
Выборы в Законодательное собрание 1997-го года подвели итог целой эпохи.


II

Идея пригласить А.И. Лебедя в губернаторы Красноярского края родилась еще в октябре 1996-го года, когда генерал впервые приехал в город сразу после отставки с поста главы Совета Безопасности. Идея родилась сразу у нескольких людей, и мгновенно обрела

290

и сторонников, и противников.
В сентябре 1997-го года конференция Краевого отделения “ЧиР” официально приняла решение звать Лебедя на губернаторство. Родился формальный документ, хотя большинство его сторонников продолжали считать, что место Лебедя в кресле Президента, а отнюдь не губернатора. С идеей Лебедя-губернатора люди соглашались только как с неким временным положением дел. Как ступенькой на пути в президенты. В этот период Лебедь приехал в Красноярск и уехал, никак не определившись. Был ярок, громкоголос, и в то же время политически корректен: ни слова о намерении стать губернатором. И так же точно – ни слова официального отказа.
Тем временем региональная политическая жизнь шла своим чередом. Все политики, политаналитики ждали тихих, спокойных выборов между несколькими хорошо знакомыми кандидатами. Вместе со всеми остальными должен был пойти на выборы действующий губернатор Зубов.
Валерий Михайлович Зубов весной 1993-го года был избран Главой администрации Красноярского края. До весны 1998-го года (то есть пять лет) Красноярский край жил под управлением администрации Зубова.
Хотя Зубов был главный кандидат на пост губернатора, он не сказал своего решения вплоть до января 1998-го года. Тогда очень реальной была возможность, что Зубов на выборы не пойдет, а пойдет вместо него его правая рука и заместитель Александр Владимирович Усс.
Александр Владимирович Усс происходил из семьи очень известной по красноярским меркам. Огромный особняк, принадлежащий то ли  самому Уссу, то ли его отцу, находился в двух шагах от коттеджа самого Быкова.
Быков официально поддерживал Усса на избирательной кампании Губернатора в 2002-ом году.
Выдвинулся Усс в составе команды, вырвавшейся из Красноярского университета, вместе с Зубовым в 1992-1993-ем годах.
Усс интересен тем, что именно с его помощью и с помощью главы Правового управления, шла приватизация краевой собственности. Он выдвинулся на первые роли в зубовской администрации именно после окончания приватизации и акционирования. В 1996-ом году он стал заместителем, потом первым заместителем Зубова.
На пост губернатора претендовал, кроме Зубова и Усса, Петр Васильевич Романов и Валерий Иванович Сергиенко. Условно говоря, коммунисты. Оппонентом Сергиенко был Николай Иванович Ашланов, директор Ачинского глиноземного комбината. Зимой 1996-го года прямо перед выборами в Госдуму, куда баллотировался он вместе с Сергиенко, в сильные январские морозы оставил город без тепла. Нужно было ремонтировать ТЭЦ, АГК, а Ашланов не выделял денег на ее восстановление. Горожане это ему запомнили и прокатили на выборах, проголосовали за Сергиенко. Сергиенко предсказывали, что он на выборах в губернаторы наберет от 2 до 5 процентов голосов.
Петру Романову предсказывали несравненно лучшие результаты. До своей политической карьеры он был директором химкомбината “Енисей”, огромного оборонного предприятия с 9-ю тысячами работников. Романов обходил всех красноярских политиков и пальму первенства уступал только Лебедю, о котором шел разговор, что он

291

будет баллотироваться в губернаторы, на который сам еще согласия не давал.
Тем не менее, коммунисты первые в крае понимали последствия прихода Лебедя и начали борьбу с ним на дальних подступах.
В течение 1997-го года Лебедь становился одной из центральных фигур критики в “Красноярской газете”, наряду с Чубайсом и жидомассонами.
Были и независимые кандидаты в губернаторы: Василий Федорович Ткачев, Валерий Михайлович Кириллец, Лариса Семеновна Набокова, Юрий Викторович Сахаров, Евгений Яковлевич Васильев.
Нетрудно представить себе итог выборов губернатора, если бы не приехал Лебедь и не стал бы избираться. Скорее всего, при таком раскладе, почти гарантировано победил бы Зубов, несравненно менее вероятна была бы победа Романова.
Согласие Лебедя на баллотировку в губернаторы стало фактором, который полностью менял весь политический расклад в целом.


III

О своем желании баллотироваться в губернаторы Красноярского края Лебедь заявил в январе 1998-го года. Сначала в узком кругу, потом очень быстро сообщил об этом решении официально. К середине февраля уже заработал его избирательный штаб.
Штаб избирательной кампании А.И. Лебедя располагался в четырехэтажном административном здании по адресу партизана Железняка, 16. Собственником здания был один предприниматель – Владимир Васильевич Абрасимов, и он стал еще ценной находкой для всего движения “ЧиР”.
В начале января состоялась сессия Законодательного собрания края, которая избирала председателя.
Были восстановлены три кандидатуры: В. Севастьянов от коммунистов, А.Усс от СДП и В. Зубарев от “ЧиР”. При голосовании  мнения депутатов разделились. Севастьянов набрал 18 голосов, Усс – 13, а Зубарев – только 8 голосов и сразу же выбыл из борьбы за пост председателя.
Прошли еще несколько голосований. Число голосующих оставалось неизменным. Тогда Зубарев договорился с Уссом: “ЧиР” своими депутатами поддерживает Усса в обмен на обязательство не выставлять свою кандидатуру на выборах губернатора.  Уже 13-го января 1998-го года А. Усс выступал на страницах “Красноярского рабочего” как председатель Законодательного собрания. Таким образом, один из основных и наиболее опасных претендентов на пост губернатора был выведен из предвыборной гонки задолго до ее начала. Это увеличивало шансы Лебедя на избрание.
Штаб разворачивал свою работу. Оформилось руководство, рабочие группы. Начато составление планов кампании и сбор необходимой для работы штаба информации. Первые залпы кампании донеслись вовсе не из этого дома, а из Москвы еще в конце февраля 1998-го года, со страниц крупных общероссийских газет. Они писали, что “Кремль совершает ошибку, собираясь уступить Лебедю Красноярский край”. Красноярские коммунисты, начав кампанию против Лебедя, на полную мощь
292

использовали свои московские связи. Антилебединские статьи, написанные московскими авторами, выходили не только в московских, но и в красноярских газетах.
В конце февраля и начале марта штаб занимался организационной работой и на эти газетные выпады не отвечал. Кампанию было решено начать выступлением Лебедя в Красноярском Госуниверситете, вотчине Зубова и его соратников.
В начале марта Александр Иванович проводил встречи в разных университетах и институтах города, в самых разных учреждениях, только еще не как кандидат, а как общественный деятель, глава “Чести и Родины”. Сама регистрация должна была состояться  5-го марта 1998-го года. Непосредственно перед регистрацией должна была состояться эта встреча со студентами Красноярского Госуниверситета. 
По университету были развешаны плакаты с объявлением об этой встрече. А назавтра оказалось, что за ночь все развешанные плакаты были сорваны. Проректор
А.Ф. Мицкевич категорически был против выступления. Мотив был таков – “он ведь пока не зарегистрирован". Надо сказать, что ректор Госуниверситета А.С. Проворов накануне разрешил встречу Лебедя со студентами, но в этот день он находился в больнице. Члены штаба отправились к проректору на переговоры.  Проректор продолжал клонить дело к решительному отказу. Тогда переговорщики от штаба пообещали, если Александра Ивановича в Университете не пустят, он попросту встанет у входа и будет там, на свежем воздухе, общаться со студентами. И попутно будет объяснять, почему и по чьей вине встреча с ними происходит не так, как полагается.
Все это сломило сопротивление проректора, и все формальности в последний момент были разрешены. Но оставались опасения другого рода – были опасения, что сами студенты, настроенные преподавателями университета, воспримут Александра Ивановича негативно.
Однако произошло нечто, противоположное ожиданиям. Большая лекционная аудитория, на двести посадочных мест, была переполнена. С Александром Ивановичем смогли увидеться далеко не все желающие, и будь аудитория и вдвое вместительней, ее могло бы не хватить. У входа в аудиторию водоворотом крутилась, так сказать, студенческая масса. Множество людей так и не смогло опасть. В столпотворении запомнилось, как двое парней поднимали визжащую девицу – чтобы посмотрела на самого Лебедя. Как парень принес табурет и пытался сдавать его в аренду желающим. 
Лебедь должен был пробыть в Университете всего полтора часа. В 14 часов 4-го марта встреча должна была начаться, а на 16 часов намечалась уже другая встреча, в совсем другом месте.  Так вот, началась-то она, как и было запланировано. А закончилась только в половине пятого. Да, это был шквал вопросов, поднимались проблемы из самых  разных областей жизни. На следующую встречу Александр Иванович безнадежно опоздал.
Как хорошо выступил Лебедь в этот день! Перед студентами появился человек вполне современный, и уже, конечно, далеко не глупый. Сторонник профессиональной армии, категорический враг участия  в любых военных авантюрах. Народ расходился в задумчивости. Похоже, что такого Лебедя мало кто ожидал увидеть.
Другим актом начала кампании стало выдвижение Лебедя в кандидаты в губернаторы от гимназии № 110. Когда своего лидера выдвигала “ЧиР”, ситуация была

293

качественно иной. Это общественное объединение не было зависимо ни непосредственно от администрации, ни от финансовых потоков, направляемых государством. Да и вообще, с негосударственной, с политической организации и спрос совершенно другой. А тут инициативу проявила гимназия. 
Александр Аркадьевич Лазутин, директор гимназии  № 110, решил помочь в избирательной кампании А. Лебедю. Ни уговоры, ни выволочки, ни атака целого полчища проверяющих на его многострадальную гимназию не заставили директора изменить свое мнение.
За время ведения избирательной кампании с марта по июнь 1998-го года сменилось три состава штаба, и это крайне затрудняло работу. Чехарда была не только с “подрядчиками"  и исполнителями, но даже и в руководстве. Это очень сильно осложняло работу штаба и сказывалось на эффективности действий. В первом туре голосования во всем штабе царил В.П. Петров. Ближе к концу кампании первого тура Петров уехал. На место уехавшего Петрова руководителем избирательной кампании был назначен Зубарев. Тогда же Игорь Захарович сделался начальником штаба избирательной кампании. Правда, эта смена сыграла на пользу всей кампании и внесла самый существенный вклад в избрание Лебедя губернатором. Зубарев был очень хорошим руководителем, и не только в силу своих личных качеств, но и в силу детального знания Красноярска, и его политических и деловых кругов.  Зубарев на посту “начальника кампании”  провел очень тонкую работу: познакомил множество людей из политических и деловых кругов с Лебедем, сумел найти точки соприкосновения  и привести в действие на пользу Лебедю их интересы.


IV

Но никакая кадровая чехарда, никакая смена работников не принесет столько вреда, как противостояние двух предвыборных команд: красноярской и московской. Лебедь для ведения выборов пригласил команду московских “мордоделов”, получивших за работу очень большие деньги. Красноярская команда стала формироваться стихийно, из добровольцев, на базе “ЧиР”. С начала кампании обе команды были переселены в одно здание, где заняли разные этажи.
В здании на Партизана Железняка,16 на втором этаже сидела красноярская команда. Там находилось управление по работе с территориями, и оттуда Хлименков вел работу с районами Красноярского края. Здесь выпускалась газета “ЧиР”. Здесь находился кабинет Захарова.
На третьем этаже находился официальный “Центр” штаба избирательной кампании. Там заседала московская команда.
Эти две группы в предвыборной кампании вели основную работу на Партизана Железняка,16. Кроме этих двух групп были и другие группы, слабо связанные с любым из штабов. Были и группы, которые работали практически самостоятельно, имели собственные источники финансирования и опирались на собственную структуру.

294

Были и другие штабы и группы поддержки. Когда Лебедь заявил, что он идет в губернаторы, Быков, который ранее раскручивал Сахарова, переключился на Лебедя и передал Лебедю пятнадцать групп своих людей. Эти группы работали так законспирировано, что не осталось никакой достоверной информации об их занятии.
На А.И. Лебедя работали две “группы поддержки” и обе очень плохо. Главной идеей одной из этих групп была уличная агитация, использование агитационных машин, начинавших ни свет, ни заря разъезжать по улицам с пением бравурных песен через динамики, а также установка пикетов с портретами кандидата. Однако агитмашины и пикеты не только пожирали огромное количество денег и агитационных материалов, но не всегда работали на кандидата, а даже, наоборот, на разрушение его образа.
Эффективными в агитации являются личные встречи кандидата с населением.
Следовательно, в ходе кампании Лебедь выступил почти во всех районах Красноярского края. Народ видел Александра Ивановича не по телевизору и не так, как его хотели бы представить популисты, а, что называется “в натуре”. И это зрелище само по себе производило впечатление.
Большое значение в выборах играет и программа, с какой идет на выборы кандидат.
Одним из важных методов ведения избирательной кампании является работа с прессой.


V

Были люди, искренне хотевшие, чтобы Зубов стал губернатором на второй срок. Убежденные силой его пропаганды, готовые работать на него по убеждению и бескорыстно. Зубов реально мог претендовать на переизбрание. Однако избирательная кампания Зубова велась так вяло, что ее, считайте, и вообще не было. Агитация в пользу Зубова не встречала препятствий с “народными массами”. Более того, “массы” попросту сгоняли на место встречи с Зубовым. С марта 1998-го года обязанности губернатора временно исполнял  Кузьмин, Зубов с момента своего выдвижения официально был в отпуске. Но происходило масштабное нарушение им законодательства, он продолжал руководить подчиненными.
Еще был кандидат в губернаторы Петр Романов. Кампания его велась с позиции “обиженных”. Развешивались популистские лозунги, из которых наиболее типичен: “Сильным – работу и зарплату, слабым – помощь государства”.


VI

24-го апреля 1998-го года, за два часа до выборов, в последний день агитации первого тура, состоялся митинг, непосредственно под стенами Краевой Администрации
на площади “Революции”. На митинг были приглашены многие именитые люди и

295

популярные певцы. Приехал срочно “выписанный” из Франции Ален Делон. Правда, концерт был запрещен, разрешен только митинг. Однако после выступления Лебедя и других прозвучали еще и песни нескольких популярных исполнителей. Предписание администрации было нарушено. Избиратели, и выступления, и импровизированный концерт были встречены бурей восторга. Это был последний, мощный и заключительный аккорд предвыборной кампании Лебедя в первом туре.


VII

Среди прочих, работавших не на Зубова, но против Лебедя, был и Илья Рохлин. Рохлин, лидер “Конгресса русских общин”, считал, что Лебедь обманул его, цинично сыграл свою игру, и достоин только всяческого презрения. Сама мысль о том, что Лебедь станет губернатором, вызывала у Рохлина разлитие желчи.
Рохлин приехал в Красноярск с группой приближенных офицеров, и начал агитировать против Лебедя. Действовал он путем организации личного общения с населением: снял частный дом в Красноярске, в пойме Качи, и каждый день приехавшие бойцы выходили собирать народ и агитировать, рассказывали, какой Лебедь плохой.
О деятельности Рохлина, само собой, хорошо знали и сторонники Лебедя. Самые решительные меры приняла мать казацкая А. Заруба. В один прекрасный день Заруба появилась перед штаб-квартирой Рохлина во главе отряда примерно из тридцати казаков, вернее, казачат лет по 16-17. Раздался зычный призыв матери казацкой:
- Бей их!
По этой славной, истинно казацкой команде, казачата кинулись на логово ненавистного врага. Летели в воздух кипы бумаг, разваливались крышки столов, разлетались вдребезги дверцы шкафов. К счастью, в этот момент в офисе были только сам Рохлин и несколько местных красноярских девушек, нанятых для бумажной работы: вести документы, отвечать на телефонные звонки и так далее. Всех их связали, и добрая мать казацкая велела:
- Повесить! На столбах их всех!
Казачата потащили связанного Рохлина по улице, примеряясь то к одному, то к другому столбу. И от этого шума на улице собралось много зевак: орали и казачата, и Заруба, и Рохлин, и пойманные девицы. На шум стала собираться толпа, и кто-то вызвал милицию.
Минут пять или шесть пленников волокли то к одному фонарному столбу, то к другому, примерялись вешать то на воротах, то на заборе соседнего дома. Рохлин пинался, профессионально попадая по чувствительным местам, казачата корчились и грозились его кастрировать. Рохлин отвечал в том же духе, на командно-матерном языке.
Толпа собралась еще больше и казачата усомнились:
- Давайте не будем их вешать... Вон сколько народу, и милиция...
- Пороть их, - скомандовала мать казацкая Заруба.
Связанного Рохлина продолжали таскать то к одному столбу, то к другому, а девушек поволокли в дом, разложили на столах и стали сечь плетьми.
296

Милиция на штурм не решалась. Прибыло всего два наряда, казаков было в несколько раз больше. Вызвали ОМОН.
К тому времени как подъехали ОМОНовцы, прозвучал новый приказ Зарубы:
- В воду их!
Рохлина и девушек поволокли на мост и сбросили в воду, с высоты примерно четырех метров. В конце апреля на Каче плыли льдины, и выполняла эта река роль канализационной трубы. Но все-таки лучше в реку, чем на камни. ОМОН, к его чести, начал с вылавливания из реки людей, и только потом уже повязал казаков и мать казацкую А. Зарубу.
Рохлина бросили в реку связанным, но, благодаря подготовке, он не утонул до того, как ОМОНовцы выволокли генерала на берег. Первыми словами его были:
- Из этого сумасшедшего города надо убираться поскорее...
Тут надо отметить, что повязали всю честную компанию, что называется, на горячем. Всех участников событий приволокли в здание суда Центрального района Красноярска, к судье Д. Ваулину: рыдающих мокрых девиц, повязанных угрюмых казачат, мать казацкую, толпу свидетелей. Девушек высекли так сильно, что вода в Каче окрасилась кровью. И был в этом, похоже, некий эротический компонент – казачата находились как раз в том возрасте, когда око видит, да ни на что иное неймет, а девочки в большинстве года на три, на четыре старше. Как раз вызывали самые те эмоции. А порка... тоже форма телесного обладания. Хотя бы такого обладания.
Судья начал с допроса казачат:
- Ну, ты хоть понимаешь, что наделал?
- А что?
- Вот свод законов. Тебе светит года четыре. А ты еще и таскал их к столбам! Значит, еще и покушение на убийство, до восьми лет.
- А мы... мы нет, мы не покушались.
- А что же вы делали, по-твоему?
В ответ казачонок долго рассказывал, какой хороший Лебедь и какой плохой Рохлин. Вероятно, он думал, что раз так, то все в порядке, и его поступки – это уже как бы и не преступление.
Но интереснее всех повела себя мать казацкая. Когда ее ввели в кабинет Ваулина, она произнесла буквально следующее:
- Сынок... Где же правда?!
И заплакала навзрыд.
Самое интересное – судья Д. Ваулин не открыл дело, хотя этого прямо требовала Зубовская администрация.
- Я хотел, чтобы пришел к власти Лебедь, всех бы попересажал и поразогнал...
Но Лебедь никого не сажал и не гнал, а вот судья Ваулин место судьи потерял. В эпоху правления Лебедя он отказался сажать норильского губернатора Валерия Ткачева.
Лебедь требовал, чтобы Ткачева посадили, Ваулин отказывался подчиняться произволу и вел дело в соответствие с законом. Этого Лебедь не был в силах простить, и даже по телевидению как-то прорычал, что надо убрать таких судей, как Ваулин. Что и было сделано.

297

Рохлин тем же вечером, после разбирательства в суде, сел на самолет и улетел в Москву.


VIII

Были, впрочем, и более серьезные вещи, хотя тоже на стыке игры (наемные команды), с экспериментами пиарщиков и Рохлина. Это был марш “лебедистов”, когда на улицах Красноярска появились мальчики в форме, с неким подобием свастики, в которую был вписан неопределенный, но узнаваемый “лебединый” силуэт. Точнее, не сам марш, а его попытка.
Акция оказалась спонтанной, и подготовленной довольно плохо. Наркоманы, неформалы и прочая шелуполь надели форму, вышли на улицу и стояли, где им было велено, а что делать дальше, не знали.  Агитировать за Лебедя они не умели, даже учинить какое-нибудь безобразие, в общем-то, боялись.
Разобравшись с обстановкой, на группу “фашистов” были наведены СОБР. Через несколько минут эта группа была накрыта. Допрошенные в ЦО УВД участники марша вразумительно ничего сказать не смогли, и вскоре были отпущены.
24-го апреля был последний день агитации. Потом начались сутки срока, который отделял завершение предвыборной кампании от дня голосования. Штаб свернул агитационную работу и стал разворачивать группы контроля за голосованием.
В день выборов почти у каждой урны дежурили контролеры. Штаб сидел в полной боевой готовности. Уже в два часа ночи 27-го апреля было ясно, что Лебедь побеждает. Всего избирателей в Крае – 2130148 человек, из них проголосовало – 1334154 человека (62, 63%).
У претендентов на губернаторское кресло результаты были такими: Зубов В.М. -35,46%; Кириллец В.М. – 0,58%; Лебедь А.И. – 47,00%; НабоковЛ.С. – 0,47%; Романов П.В. – 13,14%; Сахаров Ю.В. – 0,44%; Сергиенко В.И. – 0,96%; Ткачев В.Ф. – 0,13%; Против всех 2,61%.
Лебедь в первом туре одержал первую и убедительную победу. Она дала ясно всем понять, что губернатором станет, скорее всего, Лебедь.
Надо было видеть обалдение, растерянность чиновников после первого тура выборов. Особенно характерно было выступление Зубова в обсуждении первого тура, где Лебедь и Зубов сидели напротив друг друга. Зубов вел себя, как обиженный мальчик: и выражение лица, и интонации. Он вел себя как мальчик, у которого отняли конфету. Конфета была “по правилам” его, а они... Переломом этого выступления стало восклицание о том, что вот теперь-то на носу посевная, вот мол, на ней и узнаете, где – победители и почем фунт лиха.
Александр Иванович вел себя куда более степенно. А на эскаладу В.М. Зубова насчет посевной ответил совершенно сокрушительно:
- Я агитировать не буду. И вообще, что бы я ни сказал, все можно рассмотреть как агитацию...  – задумчиво произнес он своим рыкающим голосищем. – Я дам совет... – и,

298

обратившись к экрану, экспрессивно, энергично: - Мужики! У вас две недели, чтобы вышибить технику, семена, горючку! Слышите?! Две недели!










































299


Глава   двадцатая

I

Началась борьба за голоса тех, кто голосовал за выбывших кандидатов – в пользу Зубова и Лебедя на выборах второго тура. Приехала в Красноярск и певица Алла Пугачева поддержать кандидатов. Нужно заметить, что ближе ко второму туру пошел явный спад активности в штабе Зубова. Во-первых, все было очень уж ясно, что больше голосов получит Лебедь.
Где-то числа как раз с 5-го мая Зубов пристойно вернулся к исполнению обязанностей действующего губернатора, прекратил вести кампанию, как видно, от него уже ничего в принципе не зависело. Кстати, и после выборов он продолжал вести себя спокойно, уже вовсе не истерично. Призвал чиновников уходить в отставку, поздравил Лебедя, поздравил своих штабистов. В общем, поступил глубоко по-человечески. То ли было ему сказано: “биться до последнего” и Валерий Михайлович честно отрабатывал возможный переезд в Москву, перспективу остаться в команде Президента, а, быть может, и саму жизнь.
16-го мая 1998-го года было почти тихо. На этот раз никаких шумных увеселений, никаких молодежных сборищ и дискотек. Уехала безобразно молодящаяся Алла Пугачева, почтив своим посещением музей имени Сурикова и рассказав о своих впечатлениях журналистам. По телевизору почти беспрерывно крутили телемост с Киселевым. Почему-то в штабе Зубова считалось, что этот телемост в их пользу.
С 19.00 по 19.40 диктор Ирина Долгушина вела беседу-интервью с Лебедем. Генерал говорил уверенно, спокойно, словно он уже губернатор.
“Решающим днем” называют часто день выборов. Но ведь, как правило, никто не знает, что именно происходит в этот день. Гораздо правильнее назвать “решающая” ночь после выборов. Вот в ходе этой-то ночи и станет ясно – кто победил.
В 11 часов закроются избирательные участки. Уже не нужно будет состояние “готовность номер 1”. Начнется рутинная, но необходимая работа по подсчету голосов на участках, потом в участковых комиссиях. Наблюдатели должны быть настороже. Надо сверить еще раз списки, число избирателей и число бюллетеней, проверить бюллетени в урнах для досрочного голосования, число уехавших и явившихся и т.д. А в штабе наступает краткий миг, когда несколько часов почти и нет работы.
В 12 часов ночи поступили первые данные по городу и близлежащим районам. Лебедь получил 55% голосов, Зубов – 45%. Весомый перевес Лебедя в них означал победу.
С бледной улыбкой член штаба Сергей Ким пытался произнести льстивые слова в адрес Лебедя. Сидя у экранов, телезрители встречали это просто громким хохотом.
- Ну, сейчас повалят... – задумчиво сказал другой член штаба Лавриков. И был прав – после полуночи валом повалили журналисты. И российские, и иностранные.
В четыре часа утра все было уже предельно ясно. Из 83 территорий  края только 14

300

проголосовали преимущественно за Зубова. Окончательные результаты выборов выглядели так: Зубов В.М. – 38,18%; Лебедь А.И. – 57,29%. Против всех – 3,44%.
В штабе праздновали победу, окончательную и бесповоротную. Штаб разливал коньяк.
Ночь на 18-ое мая, ночь после голосования, была ночью победы. Ночью торжества, ночью подведение итогов. А вот утро наступило невеселое. Впрочем, первые дни, если и приносили что-то новое, то в основном все-таки скорее забавное.
Уже 19-го мая в “Комсольской правде” вышла статья собкора газеты Эвелины Азаевой. В статье явно сквозило недоумение: ну, как могли буйнопомешанные красноярцы выбрать в губернаторы такого непристойного типа, верзилу и военного дебила.
21-го мая “Комсомольская правда” напечатала сообщение: “Лебедь пригласит на инаугурацию Масхадова”. В том же номере вторая статья: “Новая курская аномалия: “Губернатор А. Руцкой, как магнитом притягивает к себе проходимцев”. Видимо, расчет был на то, что агитаторы сами проведут необходимые аналогии.
Однако с 18-го мая не зарастала народная тропа к приемной победителей. Шли завистники ничего не забывшие, ничему не научившиеся, не торопящиеся засвидетельствовать почтение новым начальникам.


II

Трудно рассказать, какая обстановка ажиотажа царила в Красноярске перед 4-ым мая, датой инаугурации Лебедя. За него голосовало большинство жителей края и жителей города Красноярска, эти люди ждали от губернатора многого, их победа была очень сильно окрашена эмоциями.
Проигравшее меньшинство тоже ждало многого. Пусть и со знаком минус. Ждали кадровых перестановок в Краевой администрации. Ждали изменения режима работы органов власти.
Великих дел ждали не только в Красноярском Крае. Из нескольких субъектов федерации прибыли представители на инаугурацию нового губернатора. Не только официальные представители, а скажем, крупные чиновники от милиции, или от местной администрации. Все они были откровенными разведчиками: все они искали информации, контактов с “людьми Лебедя”.
4-го июня 1998-го года день инаугурации Лебедя. Инаугурация должна была проходить в Большом Концертном зале на стрелке Енисея. Престижное местоположение. Место, в котором проводятся самые солидные политические и административные акты. Итак, Лебедь в городе, в этом зале. Но вот тут начались чудеса. Всего в зале 1680 мест. Красноярскому штабу было выделено всего 40 мест. Сначала лимит составил 80 мест, что, в общем-то, тоже оскорбительно мало. Инаугурацию организовывал В.А. Овчинников – на то время вице-губернатор.
Штаб все свои сорок билетов отдал приезжим из разных районов края, а сам штаб в полном составе не явился на инаугурацию. Таким образом, на празднике введения Лебедя
301

в должность присутствовали те, кто работал против него. Присутствовало краевое, городское и районное начальство во всех видах и во всей его районной красе. На районную администрацию выделялось по восемь билетов. Глава районной администрации, больших умственных способностей мужчина, привез с собой жену, сестру жены, тещу, двух охранников, и двух любовниц. Все бы хорошо, но некоторые из жен перепились, приревновали, и публично били морды обеим любовницам, и все это в кулуарах инаугурационного действия.
Официально действо вел Председатель Законодательного собрания, милостию Божьей и Виктора Зубарева – Александр Васильевич Усс. Председатель Крайизбиркома Георгий Костыкин сообщил о результатах выборов. Выступили в общей сложности семь человек, в том числе четыре фигуры федерального уровня.
Начальник главного контрольного управления при администрации Президента РФ Николай Петрушев поздравил Лебедя от имени Ельцина, спутав при этом Красноярский и Краснодарский край, чем вызвал восторг зала – ведь именно эту оговорку ставили “в строку” Лебедю.
Если и прозвучали искренние, честные слова тех, кто действительно был рад и поздравлял от души, то  максимум в двух случаях. Остальные были словно дерево. Тоскливый официоз, признание сквозь зубы, попытки политических проституток принять привычную позу, но уже с другим хозяином. И только. И эта же тошнотворная начальственно-предпринимательская толпа пировала, орала, тусовалась полдня, празднуя воцарение ненавистного, и главное, совершенно непонятного им генерала Лебедя. Разумеется, масштаб действа сам по себе не очень соответствовал краевому, региональному уровню. Присутствовали руководители 16 республик, краев и областей – субъектов федерации, включая В. Кресса, главу Томской области. Тогда он был заместителем главы “Сибирского соглашения” и в данный момент являлся главой. Этого соглашения.  Был посол Венгрии, первые секретари посольства США, Японии, губернатор штата Техас.


III

8-го июня было объявлено о первых назначениях в краевую администрацию. И эти назначения вызвали, выражаясь с крайней легкостью, еще большее недоумение, нежели состав гостей инаугурации. Ни один из работников штаба никакого назначения не получил. Только А. Шведов, проявивший себя в кампании опытным и грамотным юристом, стал начальником Правового управления. Это было единственное назначение на видный пост человека, принимавшего заметное участие в избирательной кампании Лебедя.
Все остальные назначения Лебедем были из старых чиновников. По большей части еще коммунистического разлива, перешедшие затем по наследству к Зубову. Может быть, самый мрачный представитель чиновников этого типа – это В.Н. Глотов.
“Непотопляемый” чиновник еще крайкомовских времен П.С. Федирки, постоянно сидящий на распределении каких-то материальных ценностей.
302

Заместителем губернатора по социальной сфере стал глава центра по работе с одаренными детьми и талантливой молодежью. Николай Носков, личный друг Зубова со времен Соколова.
Те, кто приводил Лебедя к власти, отстранены, отброшены за ненадобностью. Там в администрации начали происходить какие-то события, чиновников тасовали, сбрасывали одних, ставили других. Число вице-губернаторов в данный взятый момент насчитывало 19 человек. Советников было до сотни.
В это время в “ЧиР” шли свои внутренние процессы, порожденные приходом Лебедя к власти. Уже во время избирательной кампании сложилось две различные группы: одна вокруг Зубарева, другая вокруг Захарова. В июне существование двух групп стало фактом, и любой член организации волей-неволей оказался вовлечен в это межгрупповое противостояние. Движение раскололось, и Лебедю было глубочайшим образом наплевать на положение в его движении. К урегулированию конфликта он не приложил ровным счетом никаких усилий.
В неясной, дурной обстановке лета 1998-го года прошла конференция “ЧиР”. В это время шел стремительный рост рядов “ЧиРа”, как-никак это была победившая организация. В зале, вмещавшем до 600 человек, негде было поместиться.
На конференции главой городской организации был избран некий Игорь Комаровских вместо Зубарева, который ушел в запой. Теперь все поменялось до “полного наоборот” со времен свержения Молчанова.
Сразу после городской конференции грянул еще и Всероссийский съезд “ЧиР”. Съезд проходил в Красноярске 25-го тюля 1998-го года. Опять Большой Концертный зал оказался битком забит народом. Съезд был интересен тем, что многие из Красноярска и из приезжих говорили о том, что их гнетет, с чем они пришли к этому форуму.
Шли своего рода представления людей, и это было очень увлекательно. Несколько казаков представили проект искоренения “врагов народа”. Правда, конкретные детали в этих планах нуждались в додумывании. Вместе с казаками впервые выступила легендарная личность – мать казацкая А.М. Заруба. Во время избирательной кампании Президента в 1996-го года она и некая Светлана Мигуля создавали движение “Женщины за Лебедя”. Ее героическое поведение в Приднестровье и блестяще пройденная президентская кампания обеспечили Зарубе уважение Лебедя и постоянный доступ к его телефону. Небольшого роста, плотно сложенная старушка Заруба очень ясно объяснила, что православие создало Россию, а вы, кто его не исповедует, должны знать свое место. В дальнейшем Заруба выступала на нескольких митингах, основывала какой-то женский форум в поддержку Лебедя, теперь уже в Красноярске.
А в конце съезда валом повалили отставные военные, желавшие рассказать, как они любят Лебедя, бабы климактерического возраста со своими излияниями, похожими по форме, но еще и эротическими по внутреннему содержанию. Мрак! В целом съезд производил гнетущее впечатление. Не съезд, принимающий какие-то решения, а многолюдный митинг, причем митинг, бушевавший вокруг одного-единственного человека.
Съезд должен был решать, кто станет во главе движения и партии, реальный выбор мог делаться только между двумя фигурами Д.Г. Остроушко и Ю.М. Шевцовым. За

303

обоих подано примерно одинаковое количество голосов. Проголосовали. А.И. Лебедь поддержал Шевцова и того избрали главой. Члены красноярской команды снова остались не у дел. Захаров, Нельзин и Лавриков были тогда в глухой опале. Вскоре их исключили из “ЧиР”.
На съезде был решен и вопрос идеологии. “Идеология здравого смысла” была не фундаментом идеологии “лебедистов”, и даже не первым словом. Так, самый первый шажок, ничуть не больше. На съезде выявилось, что у Лебедя другое мнение:
- Главный идеолог партии – это я!
Взрыв веселья в зале. Лебедь внимательно водит глазами по рядам. Веселье стихает.


IV

В 2000-ом году в Красноярском крае должны пройти огромные по масштабу выборы: в декабре состоятся выборы глав муниципалитетов 4 городов краевого подчинения: в Кажне, Ачинске, Минусинске, Лесосибирске, глав администрации в 38 районах, а также выборы в городской Совет самого Красноярска.
“ЧиР” выдвигала 77 кандидатов на посты глав администрации и три партийных списка: в Красноярске, в Бородино и в Ужуре. Всего получилось около сотни кандидатов в органы местного самоуправления и в советы разных уровней.
4-го октября 2000-го года состоялась краевая конференция “ЧиР”, в которой участвовали представители 65 первичных организаций по всему краю. Главный вопрос конференции – это утверждение списков кандидатов.
Собрание в актовом зале Гарнизонного Дома Офицеров не блистало оформлением и организацией. Минимальное оформление, скромность и никакой помпы.
Слово взял Захаров. Он сразу оговорился, что политическую часть конференции придется сократить. После краткой характеристики политического положения в крае, после краткого обзора проделанной работы по выдвижению кандидатов, делегаты конференции  приступили к утверждениям списков. Делалось это очень просто: Захаров зачитывал список пофамильно, спрашивал у зала, есть ли какие возражения. Возражений  не было и объявлялось голосование. Делегаты поднимали карточки. После подсчета счетная комиссия объявляла результаты голосования. После этого Захаров принимался за следующий список.
Для подготовки работы сразу во всех районах была создана Идеологическая группа во главе с Бодровским. Сотрудничали в ней в общей сложности 6 человек.
Все было хорошо, да только в самой “ЧиР” возникла конкуренция между членами идеологической группы и пресс-службой.
В конце декабря 2000-го года газета “ЧиР” подвела итоги выборов глав местного самоуправления в районах края. По состоянию на 10-ое декабря, то есть первый день голосования, из 77 кандидатов в первом туре победили 27 человек и еще 15 человек прошли во второй тур выборов.

304

Это был уже не тот победоносный “ЧиР” времен выборов губернатора в 1998-ом году. Люди разочаровались, и вера в победу у них всерьез поколебалась. “ЧиР” выиграла в глухих районах, где просто вели агитацию чуть более настойчивее, чем оппоненты. В Красноярске список “ЧиР” набрал только 2% голосов.


V

Красноярск никогда особо не жаловал Лебедя, хотя “ЧиР” еще была в числе его ведущих политических сил. Весь 2000-ый год рейтинг Лебедя стремительно падал вниз: кому нужен Губернатор, который совершенно ничего не делает? Даже примитивнейшие сельские жители, доведенные до первобытного состояния, начинали чесать в затылках. К тому же накрылась медным тазом еще одна байка: Лебедь перестал восприниматься как будущий Президент. Это можно было подавать его в роли Губернатора, который просто ожидает, когда же помрет Ельцин, чтобы занять его место. Теперь же Президентом стал Путин, и стало предельно ясно, кому же передает власть правящий клан.
Захаров был вынужден приспосабливаться ко всем этим обстоятельствам, и начал простраивать отношения с одной из сил: с уже действующим главой города Пимашковым. Вроде бы Пимашков соглашался на сотрудничество, и хотя не давал конкретных обещаний, до поры до времени давал понять, что все возможно. Однако Пимашков оказался хитрее и умнее: он дождался момента ведения кампании, когда “ЧиР” уже не смог бы нанести ему серьезного ущерба и отказался от всех форм совместной работы. Называя вещи своими именами, этот умный и коварный человек переиграл “ЧиР”.
В результате получилось, что Пимашков захватил Красноярск. “ЧиР” оказалась фактически разгромлена в городской кампании, группа Захарова предстала перед городской общественностью, как слабаки, группа предстала перед Лебедем в совершенно идиотском виде.
Справедливости ради, Пимашков о палец не ударил, чтобы окончательно удавить “ЧиР” в Красноярске, он только добился победы – и все.


VI

Выборы в городской Совет в декабре 2000-го года это особая тема. После того, как Пимашков “кинул” “ЧиР”, отдельные члены движения настаивали на том, чтобы “ЧиР” остановила ведение кампании в городской Совет по спискам. Мол, денег мало, надо сосредоточиться на выборах по одномандатным округам. Кто настаивал только на  участии в выборах только по одномандатным округам, просчитались.
24-го декабря 2000-го года за 17 лет в городском Совете боролись 6 избирательных объединений и блоков. Только три из них прошли 5-ти процентный барьер.
Блок А. Быкова – 40,48%, “За Красноярск” (блок Пимашкова) – 34,59%, “Коммунисты Красноярска” – 9,64%. Быковцы взяли в Горсовет 8 кресел, пимашковцы

305

– 7 кресел, коммунисты – всего 2 кресла, а чирковцы не взяли ни одного (“ЧиР” набрала всего 2,4% голосов).
Из 35 депутатов городского Совета 18 избираются по одномандатным округам и на эти места претендовали 175 кандидатов.


VII

В это время в Красноярском крае вокруг угольных резервов, вокруг АГК и КрАЗА разразилась “угольная война”. До 1999-го года предприниматели с угольным прошлым создавали на основе мощного промышленного комплекса края новую угольно-промышленную группу, условно называющуюся “ТаНАКо”. Таким образом, появился  новый российский олигарх – Анатолий Быков. Создавали еще одну систему эксплуатации производства и ресурсов края в интересах обогащения небольшого круга лиц.
Но с началом “угольной войны” появилось “Дело Быкова”. Лебедь несколькими точными ударами вывел Быкова из политической игры. Быков бежал за рубеж. Но в крае теперь образовалось несколько группировок, которые готовы были приступить к разделу сфер влияния и бизнеса. Первая – ослабленная после бегства вожака быковская группировка. Вторая была группировка Лебедя. А третья была группировка коммунистов, еще не сдавших свои позиции окончательно.
В крае развернулось соперничество между этими тремя группировками за лидерство в регионе.
Первыми опомнились коммунисты. Поводом для этого стал прелюбопытнейший случай, случившийся 1-го мая 1999-го года в деревне Комарово Камского района. В восточном кусту края проводилось совещание. После этого совещания гостей из краевого центра решили немного повозить по районам и показать их красоты. Кортеж из нескольких машин направился на юг Камского района в сторону порогов на реке Лене. По сути, возле окраины деревни Комарово, одна из машин кортежа забуксовала в грязи. Ее пытались, было, вытянуть, но мощности джипа для этого не хватило. Кортеж остановился примерно в ста метрах от последних домов деревни возле водокачки. На ней висел оставшийся еще с советских времен красный флаг. Охранники кортежа, в ожидании, пока вытянут джип, решили позабавиться стрельбой по этому флагу. Они достали карабин  и малокалиберную винтовку и сделали несколько выстрелов по флагу на водокачке. К стрельбе присоединились другие пассажиры машин, и расстреляли по водокачке обойму из карабина. Как позже установило следствие, в древко флага попало только две малокалиберные пули. Пули карабина попали по самой водокачке.
Стрельбу услышали жители деревни. К машинам подошли женщины-доярки со зверофермы и попросили прекратить стрельбу. После этого охрана положила оружие в машины. Нашли в деревне трактор, вытянули застрявшую машину и уехали восвояси.
Согласно нормам закона, такого рода “развлечения” квалифицируются как хулиганство. Чуть позже охранникам было предъявлено именно такое обвинение. Стрельба по флагу, который уже не являеся государственным символом, ни на что

306

больше не тянет. Но коммунисты решили превратить хулиганство охранников в политическое событие. 12-го мая вышел номер “Красноярской газеты” с аршинными заголовками: “Дикий оскал демократического фашизма в Красноярске”. Автором статьи был очевидец этого инцидента, управляющий фермой, около которой стоял этот  кортеж, К.К. Есаулов.
После следствия комиссия собрала доказательства “интенсивного огня”.
По этому раздутому инциденту было составлено обращение к губернатору Лебедю. Коммунисты изо всех сил старались как можно больше раздуть этот инцидент. Но следственная комиссия, кроме хулиганства, в нем больше ничего не нашла. Комаровский инцидент так и не приобрел широкую огласку и через две недели был благополучно забыт.
Что касается бегства Быкова, то депутаты Законодательного собрания не предпринимали резких движений. Его ближайшие сторонники поддерживали надежду на то, что обвинения с Быкова будут сняты, и он возвратится в Красноярск. Усс в это время всеми силами поддерживал сложившийся статус-кво, который сохранился до октября 2000-го года.
4-го февраля 2000-го года Столичный суд Венгрии принял окончательное решение об экстрадиции Быкова в Россию. Быков попросил в Венгрии политическое убежище. Рассмотрение этой просьбы затянулось до середины апреля 2000-го года. Венгерское правительство отказалось предоставить ему убежище. 24-го апреля 2000-го года Быков был вывезен в Россию и передан в руки российских правоохранительных органов. 25-го апреля ему было предъявлено официальное обвинение.
В Законодательное собрание поступил запрос из Генеральной прокуратуры России о снятии с Быкова депутатской неприкосновенности. 28-го апреля состоялась закрытая сессия Законодательного собрания, на которой рассматривался этот вопрос. Депутаты своего ответа не дали и отказались снимать с Быкова неприкосновенность.
После долгих трений среди депутатов и напряженных переговоров сторонников Быкова 11-го июля 2000-го года Законодательное собрание приняло постановление “Об изменении меры пресечения депутату Законодательного собрания края А.П. Быкову”.
В этот момент среди сторонников в Законодательном собрании края появилась идея создания нового антилебединского политического блока. 16-го мая 2000-го года Пащенко публикует огромную, на целый печатный лист, статью Александра Усса “Россия – имперская федерация”. В ней председатель Законодательного собрания развивал свои взгляды на политический строй России.
Примерно через месяц, в конце июня 2000-го года, приходит сообщение о том,что такие известные в крае политики, как: Зубов, Усс, Новиков и Быков (еще сидящий в следственном изоляторе) приняли решение о создании политического блока. Он был пока безымянным. Название ему дали ведущие телеканала “ТКК”, назвавшие это одиозно антилебединское объединение словом “Наши”. Потом под этим же названием будет создан предвыборный блок на выборах в Законодательное собрание.
Как раз в это время Быков был переведен и этапирован в СИЗО № 1 города Красноярска. Там его посетила делегация депутатов Законодательного собрания, которая и принесла это предложение. Быков, подумав, согласился.

307

Тем временем продолжаются настойчивые попытки освобождения Быкова из-за
решетки. 24-го августа 2000-го года Центральный суд города Красноярска изменил меру пресечения А. Быкову и постановил освободить его из СИЗО № 1 под поручительство депутата Государственной Думы Клюкина А.Н., президента Сибирской инвалидной автомобильной федерации Лопатина Г.Н., начальника Красноярского краевого госпиталя ветеранов войны Подкорытова А.В.
Прокуратура края попыталась опротестовать изменение меры пресечения Быкову. 5-го сентября 2000-го года Коллегия краевого суда оставляет в силе решение Центрального суда города Красноярска.
Быков выходит на свободу. 8-го октября 2000-го года Быков, после полутора лет отсутствия и после шести месяцев заключения, вернулся в “Серый дом” в центре Красноярска, поднялся на третий этаж и пошел в свой кабинет депутата.
От таких фигур, как Быков и Усс, пока только требовалось согласие на участие в этом блоке и некоторые публичные высказывания в их привычном формате. Всю черную агитационную работу вел Пащенко через свою газету. В это время он продолжал оставаться членом КПРФ и входил в секретариат крайкома КПРФ. Правда, его положение там пошатнулось. Руководство крайкома узнало о его контакте с Уссом и Быковым, и сделало из этого соответствующие выводы.
Коммунисты дорожили своим положением и не хотели ввязываться в труднопредсказуемую борьбу Лебедя и Быкова, да еще в столь невыгодном положении, в которое их ставил Пащенко. Руководство крайкома предпочло не идти на сближение с Быковым, а пойти на сближение на определенных условиях с Лебедем.
Было предложено создать общественный консультативный орган при губернаторе края из видных и известных чиновников и ученых. Этот орган был условно назван “Союзом красноярцев”. Идея дошла до Лебедя и получила его поддержку. Было предложено присутствие коммунистов в этой организации. Крайком, пораздумав, принял предложение о  блокировании начала переговоров с Лебедем на определенных условиях. В начале сентября 2000-го года начались предварительные переговоры между краевой организацией и крайкомом КПРФ.
Тем временем Усс, Пащенко и Быков заключили  окончательный пакт и 12-го сентября выпустили совместное обращение “Прекратить нагнетать истерию” о прекращении демонстрации насилия по телевидению.
Не успела еще высохнуть типографская краска под этим обращением, как Усс узнал о намерении  коммунистов сговориться с лебедистами и объединиться в “Союз красноярцев”. Вскоре последовало заявление Лебедя по поводу этого союза. Усс 15-го сентября дал свою пресс-конференцию по поводу намерения Краевой администрации создать этот “Союз красноярцев”.
Состоявшийся в конце сентября 2000-го года Пленум крайкома КПРФ принял решение поддержать образование “Союза красноярцев”. Пащенко в ответ на это решение резко сокращает публикации коммунистических материалов и начинает публичную агитацию за Усса.
Лебедю очень не понравилось возвращение Быкова в Красноярск. Борьба еще не закончена. Лебедь понимает, что Быков собрал новую команду из числа его злейших

308

врагов и скоро пойдет в наступление. Задача теперь заключается в том, чтобы как можно
быстрее снова арестовать Быкова, посадить его за решетку и не дать возможности для политической деятельности.
Кроме этой эпопеи вокруг создания блоков “Наши” и “Союз красноярцев”, Быков объявляет о создании “Блока Быкова” для выборов в Городской Совет Красноярска. Этот блок по плану Быкова должен противостоять блоку “Союз красноярцев”.
В ответ на это Лебедь давит на все доступные ему рычаги власти, для того чтобы как можно быстрее Быков снова оказался в тюрьме. В дело идет провокация. В начале октября 2000-го года в средствах массовой информации проходит сообщение об убийстве известного уголовного авторитета В. Струганова, по кличке “Цветомузыка”. По слухам, Быков поручил Струганову присмотр за своей частью акций КрАЗа, пока будет находиться в отсидке. Незадолго до “убийства” между ними произошел конфликт, якобы закончившийся этим “убийством”.
Правоохранительные органы действовали быстро и решительно. Ранним утром 4-го октября дом Быкова был окружен бойцами спецназа ФСБ. Владелец дома тут же был арестован, а в доме произведен обыск. При обыске нашли часы, которые будто бы свидетельствуют о причастности Быкова к “убийству” Струганова. Вечером того же дня Быков самолетом отправлен в Москву – заключен в СИЗО “Лефортово”.
На следующий день выступил адвокат Быкова Генрих Падва, заявивший о том, что Струганов жив, и его “похороны” отменены. А следом выступил и сам Струганов со своей знаменитой речью и фразой: “Меня убил Быков”.
После этих выступлений стало ясно, что в отношении Быкова прошла самая настоящая провокация. Однако Быкову было предъявлено обвинение в подготовке убийства Струганова. Депутат и бывший председатель Совета директоров КрАЗа надолго обосновался в камере следственного изолятора “Лефортово” в Москве.
Многие политические аналитики считают, что создание “Блока Быкова” на выборах Городского Совета было политической ошибкой Быкова. Нет ничего глупее, чтобы через неделю после освобождения из тюрьмы, после долгого преследования, открыто объявить о своих реваншистских, по сути, планах.
Итак, Быков был во второй раз арестован. Однако его созданный блок не был закрыт, наоборот, 9-го ноября 2000-го года был официально зарегистрирован. Быковцы развернули мощную агитацию, как по телевидению, так и через газеты. В Красноярске такая тактика давала свои плоды. В конце концов, значительная часть избирателей полностью переходила на быковскую сторону, и в день голосования отдала свои голоса за его блок. “Блок Быкова” собрал 44% голосов избирателей. Блок занял в Городском Совете 7 депутатских кресел. Им даже уступили лидерство коммунисты, заняв там всего лишь два места.
Быков находился за решеткой, и связь его с другими членами созданного блока была временно прервана. Поверенный в его делах стал снова Зубарев, взявший на себя обеспечение связи Быкова с “Нашими”.
Зубарев, бывший во время выборов Лебедя связным между ним и Быковым, снова стал связным, только теперь с Пащенко и Уссом. Так он попал в число “нашистов”. Вступление Зубарева в состав блока “Наши” оказалось отмеченным большим, почти на

309

два печатных листа, интервью с редактором “Красноярской газеты”.
В качестве политического прикрытия была избрана региональная организация движения “Единство” Сергея Шойгу. В эту организацию вступил также и Зубарев, и был избран членом Политсовета “Единства”. Вслед за Зубаревым в “Единство” вступил и 
А. Усс.


VIII

После ареста Быкова и его экстрадиции в Россию, в алюминиевом бизнесе начался перераздел сфер влияния. Давний партнер Быкова, Лев Черный, в начале 2000-го года продал свои доли акций КрАЗа Роману Абрамовичу, который стал создавать  новую металлургическую компанию “Русский алюминий”. После этой сделки контрольный пакет акций КрАЗа и возможность влияния на него перешел к Абрамовичу. Однако у Быкова остался блокирующий пакет акций. Все полагали, что Абрамович попытается выманить у Быкова акции, чтобы подчинить весь алюминиевый бизнес в Красноярске.
В начале 2001-го года представители Абрамовича попытались начать с Быковым переговоры по судьбе акций КрАЗа. Быкову предлагали за 28% акций заводы, выход на свободу и возможность выезда за границу. Быков наотрез отказался от таких предложений, заявив про то, что никогда не уедет из России.
После второго ареста Быкова перед Законодательным собранием стала все та же проблема, что и после первого: необходимо было принять решение о снятии с него депутатской неприкосновенности и о передаче дела Быкова в суд. В середине февраля 2001-го года завершилось следствие, и теперь прокурор города Москвы Авдюнов направил в Законодательное собрание края представление о даче согласия на передачу дела Быкова в суд. Но вскоре в Собрание поступило письмо заместителя Генерального прокурора Российской Федерации Симученкова с просьбой отложить принятие решения по этому делу. Депутаты с просьбой согласились и перенесли рассмотрение вопроса на сессию Законодательного собрания, назначенную на 10-ое апреля 2001-го года.
В этот момент и разразился новый скандал, названный журналистами “автомобильным делом”. 10-го апреля, перед голосованием по делу Быкова, в газете появилась публикация о двух автомобилях Краевой администрации и их происхождении. Это два джипа: один – “Мерседес-Бенц - 420” с номером “00 002”, использовался охраной Лебедя и всегда был рядом с “головной” машиной Лебедя, “Ауди A4” с номером “00 001”. На втором джипе “Тойота Ленд Крузер” ездила заместитель губернатора Людмила Селиванова. Эти машины достались краевой администрации в качестве подарка от ЦБК и Красцветмета.
Уже это обстоятельство вызывало подозрения. Оба завода были в больших долгах и на грани банкротства. На ЦБК с начала 2001-го года было введено внешнее управление. И тут открываются факты, что руководство этих двух заводов сделало такие дорогие подарки администрации края. Один джип стоил 2 миллиона рублей, другой 600 тысяч.
Был сделан депутатский запрос в УВД о происхождении машин, подаренных лебедевской администрации. Ответ депутату Вячеславу Новикову, автору запроса, был
310

прислан, что джип “Тойота Ленд Крузер”, на котором ездила Л. Селиванова, в августе
1997-го года купил не кто-нибудь, а сам В. Струганов. В декабре 1998-го года Струганов оформил доверенность своему приближенному Оскарову. Тот ее передал красноярскому предпринимателю С. Демину. В марте 2001-го года Демин продал машину отцу 
Л. Селивановой В.И. Шломе. Но владелец машиной не пользовался, отдав дочери.
Начался скандал. Мол, чего тут обвинять Быкова в каких-то там преступлениях, когда ближайшие сотрудники Лебедя в администрации сами стоят “в связи” с организованной преступностью.
И как результат, Собрание приняло решение по запросу Прокурора, что согласия на передачу дела Быкова в суд не давать.
Что касается вопроса о происхождении джипа для Лебедя, ответ вообще не последовал.
Лебедь, столкнувшись с прогнозируемым отказом депутатов Законодательного собрания, не собирался сдаваться. В Генеральной Прокуратуре России постановление об отказе передачи дела Быкова в суд было признано незаконным.
В Краевой суд поступило заявление Симученко о признании  постановления от
10-го апреля незаконным. Суд собрался для рассмотрения дела 27-го апреля и заседал до 3-го мая. Вопрос был сложным и очень спорным. Но 3-го мая 2001-го года Краевой суд признал постановление Законодательного собрания незаконным. Представители депутатов и адвокаты Быкова обратились с кассационной жалобой в Верховный Суд России. После долгого рассмотрения дела, 17-го августа 2001-го года, Верховный суд вынес постановление с двумя пунктами: в первом пункте признавалось незаконным решение  Красноярского Краевого суда, а во втором пункте признавалось незаконным решение уже Законодательного собрания, как основанного на законе, противоречащем Конституции России.  28-го августа 2001-го года дело Быкова было передано в Тушинский суд Москвы. Эпопея с борьбой за свободу Быкова завершилась. Сам Быков, его адвокаты и сторонники Законодательного собрания потерпели поражение. Всем ведь было известно, что российское правосудие не выносит оправдательных приговоров.
Теперь стало ясно, что Быков не сможет принять активное участие в выборах Законодательного собрания.
В 2001-ом году истекал срок полномочий депутатов Законодательного собрания, избранных в декабре1997-го года. В конце этого года должны были состояться новые выборы.
Не нужно было быть выдающимся аналитиком, чтобы понять – Быков будет выдвинут кандидатом, и победит на выборах на волне огромного внимания к обстоятельствам его дела. Интерес к его личности был огромным. Если так дело пошло бы и дальше, то победа Быкова на выборах была бы делом предрешенным.
Представители Краевой администрации в Законодательном собрании края внесли предложение о поправке к закону о выборах в декабре 2001-го года. По этой поправке требовалось личное присутствие кандидата в депутаты при подаче документов и регистрации.
Это был “ход конем”. Поправка  в законе о выборах была направлена именно против Быкова. Он, при всем своем желании, не мог бы присутствовать при подаче

311

документов и регистрации, и тогда бы выдвижение блока, да и его самого, просто бы не
состоялось.
Однако депутаты быстро раскусили смысл поправки, несмотря ни на какой нажим, поправку к закону не приняли. Лебедь положил на закон свое “вето”. Но депутаты переголосовали, и большинством голосов закон был принят.
В то время, когда в “Лефортово” города Москвы находился Быков, там сидел и Эдуард Лимонов. Общаясь с Быковым, Лимонов начал писать книгу о Быкове под названием “Охота на Быкова”.
Когда книга была закончена, в крае начался ажиотаж. Быковцы купили часть тиража специально для распространения в Красноярске и широковещательно объявили о своем намерении.
В ответ Лебедь приказал не допустить распространения книги. В Санкт-Петербурге был арестован вагон с частью тиража. Однако репрессивные меры не помогли. В начале июля 2001-го года книга появилась на прилавках красноярских книжных магазинов. Покупатели стали выстраиваться в очередь за ней. За несколько недель, невзирая на высокие цены, большая часть тиража была раскуплена.


IX

Усс и Пащенко, после того как Быкову были поставлены преграды попасть в Законодательное собрание, попали в очень непростое положение. Усс отказался от участия в “Союзе краснодарцев”. Пащенко рассорился с коммунистами и находился в подвешенном состоянии. Оба они не были включены в списки на участие в выборах.
Красноярский край входил в число ключевых в политическом плане регионов России. Поэтому к выборам в Законодательное собрание было приковано пристальное внимание со стороны федерального руководства. Они действовали давно проверенным методом: вынесением на голосование заранее заготовленных проектов решений и списков. Партийный список был заготовлен заранее и его первым номером стал мэр Красноярска П.И. Пимашков.
Для пресечения действий оппозиции в партии Политсовет “Единство” заранее заготовил списки делегатов на конференцию и установил очень высокую квоту: один делегат от 30 членов партии. Всего по такой квоте выбиралось 96 делегатов со всего края. Это решение вызвало протест ряда других партийных организаций.
Приближался день краевой конференции “Единства”. Накануне стало точно известно, что первым в списке будет Пимашков, вторым мэр Норильска О. Будярин, а третьим – председатель Политсовета “Единства” В. Оськин. Усса, который успел приткнуться к “Единству”, в списках не было вообще. Усс вообще был признанным на конференции незаконно. Мандатная комиссия сообщила, что таких как Усс на конференции было 13 человек, все они от других организаций. После короткого освещения было принято решение признать полномочия этих делегатов. Усс стал полномочным делегатом конференции, но его положение это уже не поправило. Уссу пришлось признать свое поражение. Лидером блока “Единство” он не стал.
312

Пащенко в это время ждал результатов конференции КПРФ и формирование списка. Он надеялся, что его поставят если не вторым, то, по крайней мере, в числе первой пятерки. Для этого Пащенко вел назойливую и настойчивую агитацию через свою “Красноярскую газету”.
Однако в середине октября 2001-го года состоялась конференция, и Пащенко вскоре узнал, что его в списках нет совсем. Вторым номером пошел не он, а Бабиков. Это обстоятельство его сильно обидело, и онобвинил руководство крайкома КПРФ в торговле местами в списке.
Надвигались выборы, подходил последний день сдачи документов в избирком, а предвыборный блок еще не создан. Все попытки “заскочить” в списки других партий  потерпели крах. Усс и Пащенко встали перед угрозой вообще оказаться за бортом выборов.
На помощь пришел В. Новиков, который предложил реанимировать старую идею блока “Наши”, только с новым содержанием и новым финансированием. В качестве генерального финансиста был приглашен новый владелец алюминиевого бизнеса, генеральный директор АО “Русский алюминий” Олег Дерипаска, принявший руководство кампанией после избрания Романа Абрамовича губернатором  Магаданской области. К моменту создания блока “Наши” уже прошли предварительные переговоры, и Дерипаска согласился дать необходимые деньги для проведения избирательной кампании.
Вообще, деньги на выборы давали без счету. ”Наши” подумали и согласились. Делать было нечего. 11-го октября 2001-го года состоялась конференция предвыборного блока “Наши”. Они двинули свой список: первый – Усс, второй – Петр Маков, генеральный директор ЗАО “Красноярское”, третий – Новиков и четвертый – Пащенко.
Всего на выборы было выставлено 12 списков. По спискам выдвинуто 250 кандидатов. По одномандатным округам было выдвинуто 110 кандидатов. На одно депутатское кресло Законодательного собрания приходилось 8 кандидатов.
Предвыборная борьба обещала быть жаркой. Так оно, в общем, и получилось.

















313


Глава   двадцатая   первая

I

23-го сентября 2001-го года состоялась региональная конференция “Честь и Родина”, на которой было принято решение о создании предвыборного блока “За Лебедя”. Первым номером списка стал Игорь Захаров. Он на конференции четко определил друзей и врагов: союзники в борьбе за места в Законодательном собрании – это, безусловно, коммунисты, “Единство” и СПС. Враги – быковцы и уссовцы.
Были выдвинуты кандидаты по одномандатным округам.
Выборы в Законодательное собрание в 2001-ом году не шли ни в какое сравнение с выборами губернатора в 1998-ом году. Там было столкновение личностей, здесь столкнулись группировки.
Главные фигуры: Усс, Пащенко, Быков, Зубарев – с антилиберальной стороны. Захаров, Нельзин, Лавриков, Кротов, Кольба – с лебединской стороны – они выдвигались и по спискам в первой десятке, то есть на “приходных местах” и по одномандатным округам. Это резко повышало их шансы.
Штаб блока “За Лебедя” принял чисто военное решение. Обсуждать задаваемые  вопросы слишком затруднительно, и есть риск, что избиратель просто не поймет сути дела.
О том, что Усс и Новиков сотрудничали в недавнем прошлом с Быковым, знали многие информированные люди. Знали, но предпочитали об этом помалкивать. Информация ходила по рукам в виде труднодоказуемых слухов. Ну вот, на выборах
2001-го года “чировцы” впервые опубликовали сведения о том, что оба этих известных краевых политиков в недавнем прошлом принимали очень даже деятельное участие в делах группировки Быкова.
В начале декабря 2001-го года “Честь и Родина” опубликовала данные о деятельности одной очень интересной фирмы под названием “Грант-инфо”. Она задолжала по налогам и в ее офисе сотрудники милиции и налоговой полиции устроили обыск. В результате обыска были найдены любопытные документы: дела на многих видных жителей Красноярска. В их числе были политики, генералы, общественные деятели, журналисты. На некоторых из них были заведены дела в ходе “алюминиевых войн”.
Но дело по этому факту возбуждено не было. Фирма закрылась, а документы исчезли. У многих людей зародилось подозрение, что это произошло непросто. Дело в том, что совладельцем этой фирмы был “Институт стратегического планирования”, которым руководил В. Новиков. Но прямых доказательств того, что Новиков участвовал в ее работе, обнаружено не было. Поэтому он вышел из этой истории совершенно сухим и вне всяких подозрений.
На последней сессии Законодательного собрания в ноябре 2001-го года обсуждался вопрос о бюджете края на следующий 2002-ой год. Краевая администрация определила

314

размер бюджета в 22,7 млрд. руб. Доходов было меньше, чем в прошлые годы,
и прогнозировалось их дальнейшее падение. Поэтому при составлении бюджета были
закрыты и заморожены некоторые статьи финансирования социальных программ. Финуправление исходило из того, что нужно пожертвовать щедростью ради сохранения сбалансированного бюджета, при котором не накапливается его дефицит, займы и долги. Под сбалансированный бюджет Минфин России согласился выдать Красноярскому краю 456 млн. рублей.
На заседании Законодательного собрания 12-го ноября присутствовал Лебедь, присутствовали все крупные чиновники Краевой администрации, связанные с составлением бюджета. Они дружно уговаривали депутатов принять сбалансированный бюджет.
Большинство депутатов соглашалось с доводами чиновников краевой администрации. Но вот “Фракция радикалов”: Зубарев, Пащенко и другие – были против. На них не действовали никакие аргументы. При голосовании за проект бюджета они проголосовали против. К сожалению, большинству депутатов не хватило одного голоса, чтобы принять бюджет. “За” проголосовало 21 депутат, при необходимости 22 голосов.
Решение Законодательного собрания оказалось очень даже своеобразным. Работа Краевой администрации была признана неудовлетворительной. А вторым пунктом было решение о привлечении кредита в 830 млн. рублей для покрытия дефицита бюджета до момента его окончательного утверждения.
В итоге бюджет принят не был. А “нашисты” развернули в СМИ агитацию о том, что лебедисты наплевательски относятся к решению края и разворовывают краевую собственность.


II

27-го ноября 2001-го года в газете “Вечерний Красноярец” вышла с сенсационным анонсом публикация: “Встреча в Кремле. Президент Путин и спикер краевого парламента Усс обсуждают социально-экономическое положение в крае”. К этому анонсу была сделана фотография на первой полосе газеты: Усс и Путин стояли рядом, с приветственными улыбками и небрежно накинутыми на плечи пиджаками.
Но при внимательном рассмотрении эта фотография вызывала вопросы. Усс почему-то стоял впереди, а Путин сзади, за плечом Усса, хотя должно быть наоборот. Как-никак, Путин не кто-нибудь, а Президент России. С другой стороны, вызывало сильное сомнение, что Путин взял да и вызвал в Москву Усса. Президент не был замечен в особенном внимании к законодательным органам регионов России. Точнее даже так, поодиночке, он их никогда не принимал. Да и если и нужно было кого-нибудь вызвать, то в Москву, скорее всего, поехал бы Лебедь, как глава исполнительной власти в регионе.
Но при всей сомнительности, Усс некоторое время вел себя так, как словно был бы на самом деле обласкан вниманием главы государства. Но пользоваться этой славой ему пришлось недолго. Буквально через день информационное агентство “Экспресс”

315

опубликовало в интернете информацию о том, что никакого “обсуждения социально-экономического положения в крае” не было, а была попытка доноса. То есть Усс действительно добивался встречи с президентом, но для того, чтобы передать ему “компромат” на Лебедя и его подчиненных. Как сообщало агентство, Путин от встречи с Уссом отказался.
Примерно через неделю пришло официальное сообщение Президента, что Путин принимал в Кремле группу парламентариев и спикеров региональных законодательных органов Уральского, Сибирского и Дальневосточного федеральных округов. Усс был в числе большой делегации и только.
12-го декабря 2001-го года прошло голосование.
Больше пятипроцентный рубеж набрали организации и их списки прошли в Краевое Законодательное собрание: блок “ “Наши” – 19,8%, блок “За Лебедя” – 15,14%, блок “Анатолия Быкова” – 16,27%, партия “Единство” – 8,89%, “Северная партия” – 6,84%, КПРФ – 10,84%.
Кроме того, в Законодательное собрание по одномандатным округам прошли еще 21 человек, в их числе – Быков А.П., который набрал 52,65% по Октябрьскому избирательному округу. По городскому округу, в который входит Университет и Академгород, избиратели от интеллигенции выбрали депутатом бандита. Усс набрал 65,9% голосов по Железнодорожному одномандатному избирательному округу. В общей сложности “людей Быкова” в Законодательном собрании оказалось ни много, ни мало - 11 человек. В распоряжении этой группы оказалось почти 40% голосов депутатов Законодательного собрания края.
Все прочили блоку “За Лебедя” поражение на этих выборах. Мол, список “ЧиР” провалился на выборах в Горсовет Красноярска, так будет и на этих выборах. Однако все получилось несколько иначе. “Лебедисты” заняли второе место после блока “Наши”, собрав 15% голосов избирателей. Это дало три кресла депутатов по спискам. Кроме того, прошли два депутата по одномандатным округам. Депутатов от “ЧиР” в Законодательном собрании теперь пять человек. Это примерно 12% голосов. Весьма, весьма представительно.


III

Наступил 2002-ой год. После долгих, по российскому обыкновению, новогодних праздников депутаты вновь избранного Законодательного собрания приступили к выборам своего спикера и собственных депутатских комиссий. И на этот раз спикером Законодательного собрания без особого шума был избран А. Усс. Первым его предложением Законодательному собранию было предложение закрепления официальной резиденции “Сосны” за Красноярским краем, а метры элитной жилой площади, которые полагались для депутатов, закрепить персонально за спикером.
22-го января 2002-го года прошло сообщение о том, что О. Пащенко был исключен из рядов КПРФ за дискредитацию партии. В общем, шел обычный, вялотекущий политический процесс.
316

В ходе предвыборной кампании 2001-го года ожесточенной критике подвергся первый заместитель Лебедя Людмила Селиванова. Общественность, а особенно таких ее представителей как О. Пащенко, И. Сафонова, крайне интересовало все о жизни
Селивановой: сколько она получает, на каких машинах ездит, и даже какие именно шубы носит. Одно время даже требовали от Селивановой предъявить на всенародное обозрение весь свой гардероб.
После выборов в Законодательное собрание Лебедь разошелся с Селивановой и начал искать себе новых заместителей. На роль новых первых замов Лебедь пригласил Юрия Карапачинского, генерального директора ОАО “Красноярский комбайный завод”, генерального директора “Сибмашхолдинга” и Андрея Фурсу, бывшего прокурора города Норильска. Раньше Лебедь просто назначил бы их своими заместителями. Но теперь, когда надежд на президентство уже нет, и когда выборы в Законодательное собрание взяли нашисты и быковцы, нужно было поступать куда как осторожнее. Именно при этом составе депутатов Законодательного собрания пройдут выборы губернатора в 2003-ем году, а от них многое зависит в предвыборном раскладе.
Лебедь проявил редкое для него качество дипломата и решил согласовать кандидатуры своих первых заместителей с депутатами. Было созвано заседание Законодательного собрания, и Лебедь представил депутатам двух кандидатов на должности своих первых замов. Карапачинский и Фурса выступили перед депутатами с изложением своей позиции по поводу работы в крае. После этого депутаты принялись обсуждать кандидатуры.
Как следовало ожидать, большинство депутатов, сторонников Усса и Быкова, принялись резко критиковать кандидатов, причем даже не столько их самих, сколько Лебедя. Но, впрочем, и им тоже доставалось. Карапачинского обвиняли в том, что комбайновый завод он поднял не сам, а с помощью губернатора, на его кредиты и субсидии. Фурсу обвиняли в потворничестве распространению в Норильске преступности и торговле наркотиками. В общем, при голосовании обе кандидатуры были отклонены. Карапачинский, которого многие прочили на пост первого замлебедиста, набрал в первом голосовании 21 голос, а во втором всего 19 голосов. Этого было явно недостаточно. Фурса набрал еще меньше.
Лебедь убедился, что и с новым составом депутатов Законодательного собрания договор не получается, и прибегнул к своему старому, известному методу: “Я так решил!”. 10-го февраля 2002-го года первым заместителем губернатора был назначен 
Н. Ашланов. К тому моменту он уже имел блестящую карьеру. После провала на выборах мэра Ачинска, событий вокруг АГК и продажи алюминиевого бизнеса Черным Ашланов нашел общий язык с руководством “Русского алюминия”, и в начале 2000-го года стал представителем кампании в Красноярском крае. Он сразу же, с первых шагов, наладил хорошие отношения с Лебедем и обеспечил быстрое улучшение отношений  между владельцами “Русского алюминия” и Администрацией края. При Ашланове эпоха войны вокруг алюминиевого бизнеса завершилась, и наступил относительный мир, время от времени прерываемый только старыми ссорами и счетами.
На выборах в Законодательное собрание в 2001-ом году Ашланов пытался пройти в депутаты по Березовскому одномандатному округу, по пригороду Красноярска. Но,

317

потратив на кампанию более миллиона рублей, уступил кресло В. Еремину, директору союза “Емельянский”. Но вот спустя несколько месяцев после поражения на выборах, его карьера претерпела очередной подъем – Ашланов стал первым заместителем Лебедя.
Вот Ашланова депутаты Законодательного собрания утвердили. Тут поработали сторонники Усса, ставшие ставленниками “Русского алюминия”. При  голосовании Ашланов получил 28 голосов депутатов. Это было гораздо больше необходимого количества голосов для утверждения. Больше собирал только Усс при избрании его спикером – 29 голосов.
28-го апреля 2002-го года Лебедь запланировал свой обычный  полет на вертолете на юг края в район Буйбынского перевала, недалеко от Шушенского, где строилась новая горнолыжная трасса “Барсовое ущелье”. Лебедь хотел посмотреть трассу, построенную горнолыжную базу и принять участие в ее открытии. Планировалось большое событие и поэтому вместе с губернатором полетели члены его свиты и журналисты.
Пассажиры вертолета садились в аэропорту “Черемшанка”, под Красноярском. В маршрутном листе борта указывалась конечная точка полета – село Ермаковское. Оттуда Лебедь и его свита должны были пересесть на кортеж автомобилей и ехать до трассы по земле. От него до лыжной базы оставалось всего около 30 километров.
Вертолет прибыл в Ермаковское и совершил посадку на вертолетную площадку. После недолгой посадки в вертолет сел глава администрации Ермаковского района 
В. Роговой. Машина поднялась в воздух и взяла курс на “Барсовое ущелье”. Летчики предложили Лебедю лететь до самой лыжной базы. Это было грубым нарушением всех полетных инструкций, но Лебедь не стал возражать и полет продолжился.
Погода при взлете в Ермаковском была ясной. Но при подлете к базе вертолет попал в густой туман. Начался сильный снегопад и ветер. Летчики потеряли видимость и ориентировку. Михаил Кузичев описывает погоду: “Летим, вокруг сплошной сине-сизый туман, марево, которое время от времени пересекают только полосы снежных вихрей и зарядов”. Командир борта принял решение снижаться к земле и лететь по наземным ориентирам. Вертолет снизился до высоты 650 метров, вышел на автотрассу и стал лететь, ориентируясь на хорошо размеченную белую разделительную полосу. Сесть на трассу было невозможно, по ней шло интенсивное движение автомашин.
При подлете к горнолыжной базе вертолет в 10 часов 08 минут по местному времени задел хвостовым винтом линию электропередачи. Лопасти винта рубанули по стальному тросу, протянутому между опорами для защиты от ударов молнии. Сначала один удар, затем - жуткий металлический скрежет и один тяжелый. Удар где-то сзади. В том месте, где крепилась хвостовая балка, появилась огромная дыра, и через нее в салон летел снег. Вертолет раза два крутанулся вокруг своей оси, снова удар, гораздо более сильный, чем первый, а вслед за ним и полная тишина.
В том месте, где за столом сидел губернатор, с потолка до самого пола свисают какие-то искореженные металлические конструкции. Вертолет, после того как разрушилась хвостовая балка со стабилизирующим винтом, повернулся вокруг своей оси и рухнул на землю с высоты 30 метров. Тяжелый двигатель машины, расположенный над салоном, раздавил корпус вертолета и всех пассажиров, которые находились под ним. В живых остались те, кто сидел у кабины пилотов и по бортам корпуса. Михаил Кузичев, не

318

пострадавший при падении вертолета, выбрался из-под обломков и стал помогать выбираться оставшимся в живых пилотам и пассажирам
Падение вертолета наблюдали люди, собравшиеся на площадке горнолыжной базы.
Вскоре к месту падения подъехали машины, и из райцентра была вызвана “Скорая помощь”. Прибыли спасатели, которые стали разбирать раздавленный корпус вертолета. Лебедь был еще жив в тот момент, когда его достали из-под обломков. Он был без сознания и в очень тяжелом состоянии, с многочисленными ранениями от обломков конструкции корпуса. Его и других раненых доставили в поселок Тазымбей, откуда вертолетами повезли в ближайшую больницу в Абакане.
Лебедь умер по дороге в больницу. Там же вечером его тело было доставлено в резиденцию “Сосны”, а оттуда перевезено в морг краевой больницы.
Кроме него, в машине было 20 человек, включая экипаж и охранников. В живых остались: командир экипажа, бортинженер и 10 пассажиров. Погибло 7 человек. После катастрофы в тяжелом состоянии были госпитализированы охранники, корреспондент “Икс”, заместитель редактора “Краснодарский рабочий” и пресс-секретарь Лебедя.


IV

Тяжелая весть о гибели Лебедя разнеслась по всему краю, по всей стране и по всему миру. Рано утром, где-то в восемь утра по московскому времени, пришло первое сообщение. В адрес Краевой администрации стали поступать телеграммы и соболезнования.
На следующий день, 29-го апреля в 16 часов в Большом зале Большого концертного зала на стрелке началась церемония прощания с губернатором Лебедем и погибшими  в катастрофе пассажирами вертолета. Народ до полуночи нескончаемым потоком шел к зданию БКЗ.
30-го апреля в полдень начались похороны. На большой площади перед БКЗ прошел траурный митинг. После него колонна автомашин с телами погибших двинулась в сторону городского кладбища Бадалык. От него отделился кортеж, который сопровождал тело генерала Лебедя в аэропорт “Емельяново” на рейс военного самолета. Поскольку Лебедь был генерал-лейтенантом ВДВ и входил в командование ВДВ, то он должен был, по традиции, погребен в Москве на Новодевичьем кладбище. Траурный кортеж с телом генерала Лебедя в последний раз проехал по улицам Красноярска, по проспекту Свободному и улице Высотной, выехал на автотрассу “Байкал” и понесся в сторону аэропорта “Емельяново”.
Гибель Лебедя – это сильный удар по организации его сторонников. Гораздо более сильный, чем все поражения, расколы и неудачи. Исчез элемент, который скреплял всех их в единое целое, и задавал смысл всей их деятельности. Среди сторонников Лебедя широко распространилось мнение: нет Лебедя, нет и Движения.
Хотя можно было даже в этот момент сыграть собственную игру. Но для этого нужна была пресловутая идеология, то есть  нужна платформа, на которой смогут

319

объединяться люди. Этой платформы, как мы видели, не возникло, и никакой перспективы у “Чести и Родины” не осталось.
Кроме того, чтобы играть свою игру, нужно быть внутренне самостоятельным. Этого качества Захарову никогда не хватало. Для самостоятельной игры надо было
громко, вслух, и как можно скорее заявить что-нибудь в духе: “А мы существуем независимо от Лебедя! И всегда думали своей головой! У нас есть свое мировоззрение. Мы шли с Лебедем, потому считали его великим человеком. Не раз он отказывался от нас – но и мы отказывались от него. Пусть он решает свои проблемы сам. А вот мы считаем, что население края необходимо...” Ну, и выдать свою программу, свою идеологию. То есть, заявить о себе как о самостоятельной фигуре в политике, и о “Чести и Родине” как о самостоятельной политической силе.
К сожалению, на такой поступок Игорь Захаров оказался совершенно не способен.
Во время выборов губернатора в 2002-ом году пути верхушки “Чести и Родины”, то есть самой” группы Захарова” и всей остальной организации, окончательно разошлись. Захаров хотел поддержать на выборах Хлопонина. Организация была категорически против, и это ей дорого обошлось. Игорь Захаров попросту распустил организацию. Лишним доказательством того, что кто платит деньги, тот и заказывает музыку.
Как только окончились выборы нового Губернатора, Захаров закрыл обе газеты, и “Честь и Родину”, и “Красноярский край сегодня”, уволил весь аппарат, и свернул организацию. Сегодня даже формально “Чести и Родины” в Красноярском крае не существует. Есть “группа Захарова” – несколько людей в Законодательном собрании. Все эти люди – выходцы из “Чести и Родины”, они связаны историей отношений, хорошим знанием друг друга, они сработались. Но они - не лидеры организации, организации больше нет.




















320


Заключение

Сразу после избрания новый президент Приднестровья Евгений Шевчук пообещал установить в Бендерах памятник генералу Лебедю. Красную ленточку намечено разрезать уже в июне.
- Для нас это значимое событие, - поделилась заместитель главы администрации города Елена Горщенко в год двадцатилетия трагедии в Бендерах.
Два года назад даже референдум прошел – достоин ли генерал изваяния. И более 90% голосовавших ответили “да”. Впрочем, бывший депутат Верховного Совета Виктор Алкснис убежден, что любовь жителей республики к Лебедю основана больше на мифах, чем на фактах.
- Роль Лебедя в урегулировании того конфликта сильно преувеличена. В первую очередь, им самим. Он стал командующим лишь летом 1992-го года. К тому времени ситуация и без него стабилизировалась, благодаря героическому сопротивлению самих приднестровцев, а Лебедь лишь закрепил чужой успех. По его приказу артиллерия нанесла удары по позициям молдавских войск, и произошло, как теперь говорят, побуждение Кишинева к миру. Определенная заслуга генерала в том, безусловно, была, но после прекращения огня Лебедь решил поставить под контроль руководство Приднестровья, чтобы умиротворить уже Тирасполь. У него было четкое указание от Ельцина: Приднестровье должно быть в составе Молдавии, никакой независимости. Бывший президент республики Смирнов, понятно, этого не желал, и Лебедь начал готовить военный переворот – подговаривал местных шефов УВД и КГБ захватить власть. Но те публично огласили предложение Лебедя, был скандал – план провалился.
После этого Алкснис лично обвинил генерала в предательстве интересов уже России:
- Это был февраль 1993-го года, и я прибыл в Тирасполь с частным визитом по приглашению Смирнова. О встрече я попросил Лебедя сам. Мы оказались в комнате отдыха, устроенной за его рабочим кабинетом, и я ему в открытую сказал, что его позиция – это измена стране. Он сразу вскочил, вытянулся по стойке смирно в полный рост (а он был не маленький) и отчеканил: “Я был, есть и буду офицером верным своей присяге!” Но чувствовалась во всем этом какая-то отрепетированность, как будто он не от души.
Александр Лебедь вообще любил играть на публику, делать громкие заявления и выдавать яркие афоризмы. Наиболее известной крылатой фразой Лебедя стала “упал – отжался”. На самом деле фразу придумали его персонажу в программе “Куклы” на НТВ, но слова эти так понравились военному, что он порой действительно их применял. Ведь вся жизнь генерала, по сути, умещалась в два этих емких слова: всю жизнь он падал, но раз за разом отжимался.
Упал: в 1995-ом году Лебедя убрали в запас. Отжался: тут же стал депутатом. Упал: проиграл президентские выборы в 1996-ом году в первом туре. Отжался: во втором туре поддержал Ельцина и в благодарность получил пост главы Совбеза страны. Упал: через три месяца после заключения Хасавьюртовского мира с чеченскими сепаратистами

321

снова отправлен в отставку. Отжался: победил на выборах губернатора Красноярского края.
28-го апреля 2002-го года Лебедь упал, но отжаться уже не сумел. Служебный вертолет с генералом-губернатором на борту рухнул в районе озера Ойское на  Буйбынском перевале. Из 19 человек на борту 7 нашли свою смерть. Официальная версия: вертолет шел слишком низко и из-за плохой видимости задел провода ЛЭП. Правда, выжившие пилоты уверяли, что и высота была безопасной, и видимость в норме, просто машина вдруг начала разваливаться в воздухе.
Когда стало известно о гибели Александра Ивановича, вся страна выдохнула: “Лебедя убили”, - рассказал один из соратников Лебедя Олег Захаров. – Я  тогда к этой версии отнесся скептически. Но потом на Новодевичьем кладбище встретил бывших офицеров ГПУ. Они по своей инициативе выезжали на место катастрофы, и пришли к однозначному выводу: это была спецоперация. К лопастям винта было прикреплено несколько граммов взрывчатки. Заряд был активирован из земли. В обычных условиях такое повреждение вертолету не страшны – он просто “провалится” в воздушную яму на 10-20 метров и снова наберет высоту или мягко сядет. Но здесь произошло столкновение с ЛЭП – несмотря на мастерство летчиков, сделавших все, что было в человеческих силах, провод намотался на хвостовой винт.
Версия, может, и фантастическая, но в любом случае “русский Пиночет”, как еще называют Лебедя, в 2000-ых был уже лишней фигурой в новом политическом пространстве. Особенно после его слов: “Люди маленького роста – самые говнистые. Очевидно, оттого, что их голова находится ближе к жопе, чем у нормальных людей”. Накануне гибели губернатора освежился компромат о его отношениях с Березовским, в регион зачастили проверки Генпрокуратуры, пошли слухи о скорой отставке. Великие люди в российской политике стали не в моде.



















322


Оглавление

  1.  Предисловие       ________________________________       3      
  2.  Глава   первая    ________________________________       4
  3.  Глава   вторая    ________________________________     25
  4.  Глава   третья    ________________________________      37
  5.  Глава   четвертая      ____________________________      94
  6.  Глава   пятая    _________________________________    110
  7.  Глава   шестая   _________________________________   132
  8.  Глава   седьмая   ________________________________   161
  9.  Глава   восьмая    _______________________________   168
10.  Глава   девятая    _______________________________    191
11.  Глава   десятая     _______________________________   195
12.  Глава   одиннадцатая        ________________________   200 
13.   Глава   двенадцатая       _________________________   205
14.   Глава   тринадцатая  ___________________________    212
15.   Глава   четырнадцатая       ______________________    220
16.   Глава   пятнадцатая     __________________________  227
17.   Глава   шестнадцатая       ________________________  248
18.   Глава   семнадцатая   ___________________________   276
19.   Глава   восемнадцатая   _________________________   281
20.   Глава   девятнадцатая      ________________________  287
21.   Глава   двадцатая     _____________________________ 299
22.   Глава   двадцать первая   ________________________  320
21.   Заключение    ___________________________________  313