(РАССКАЗКА-ФЕМИНИТИВ)
Космолётка была одета в чёрную шерстяную платью и держала в руках сумочку с золотой замочкой. Волосы её были распущены по плечам, словно у актёрки. Она оглядела ресторанку под открытой небой и увидела ожидавшего Максима. Это было свидание вслепую, как в старину – только слова, слова, слова, безо всяких гаджеток. Антуанка вздохнула и чуть задержалась, разглядывая того, с кем тайно переписывалась в анонимной мессенджерке. Он был плотно сбит, невысок, крепок и коротко острижен.
– Я не оскорблю твою чувству, если поздороваюсь? – спросила она, подойдя.
Максим бросил на неё короткую взглядку и, соблюдая приличия, отвёл глаза.
– Нет, – улыбнулся он. – Я воспитывался в патриархальной семье, родители здоровались со мной каждую утру.
– Многие прошли через это, – поздоровавшись, кивнула Антуанка. – В моей детстве тоже было много патриархального: до шести лет меня называли девочкой, так и навязали по незнанию гендерку.
– Меня называли мальчиком до восьми, – признался Максим и, осмелев, предложил: – Позволишь мне позвать официанто?
Антуанка помедлила с ответкой. На первой свиданке прилично было бы позвать официанто вместе, но она кивнула.
– Ты можешь смотреть на меня чаще приличного, – быстро добавила она. – Хочешь, я на салфетке разрешению напишу?
Максим поднял на неё глаза – они оказались серо-зелёными и печальными.
– Я тебе так верю, – произнёс он.
Официанто поставило вино в высоких фужерках и удалилось, пряча осуждающее взглядо.
– Козло поганое, – раздражёно думало официанто. – У всех на видо друг на друга пялятся: ни стыдо, ни совесто. Я человеко терпеливо, пусть у себя в квартиро чего хотят, того делают, но доставлять страдание окружаюшим… Я на них иско напишу!
Беседовать напрямую, а не через мониторку, было новой опыткой для обоих.
– Я ненавидел играть в компьютерные куклы на уроках равновправия, – расправляясь с капустной цыплёнкой, рассказывал Максим.
– А я парольку от Старой Интернетки своровала, – делилась Антуанка, поедая морковные морепродукты. – И тайно читала нерекомендованные контентки. Меня дважды на этом ловили! Школьная психиаторка считала, что у меня хроническая синдромка патриархальной зависимости, отягощенная навязчивыми гетеросексуальными наклонностями. Хотела даже на коррекцию отправить, но родитель №4 встал-встала на защиту. Он-она такой скандал закатил-закатила! Мне с родителем №4 очень повезло: если бы не он-она, я бы никогда на космолётку не выучилась. Да вообще бы школу не закончила… Он-она добрый-добрая был-была!
– Был-была? – печально переспросил Максим.
– Умер-умерла, – вздохнула Антуанка.
Вино ударило ей в голову, и она разоткровенничалась:
– Я в мальчиков влюблялась. Знаешь, как страшно было? Вдруг кто узнает? Если бы не родитель №4, не знаю, чтобы я о себе думала. Он-она всегда говорил-говорила: то, что ты чувствуешь изнутри – это настоящее. А то, что навязывают снаружи – фальшивое.
– Я был осуждён за оскорбляющее поведение, – признался Максим. – Мы с одной девчонкой публично поцеловались и снизили социальную репутацию до нульки. Мне присудили исправительные работы рерайтером для форумки гендерных актуалисток.
– Кого? – не поняла Антуанка.
– Тех, кто не вписывается в стандарту из шестидесяти четырёх традиционных гендерок.
Ресторанка располагалась на вершине сопки, с которой открывались потрясающие виды. Урбанка не затихала даже ночью: по улочкам неторопливо катились электромобильки, скользили по закрытым галереям между зданиями эскалаторки, доставляли заказки и посылки квадракоптерки, загружая их в поквартирные почтовые ячейки. Летучие уличные фонарки следовали за прохожими, паря над головами, словно ручные птицы. Жители урбанки называли их «очками полиции»: фонарки записывали на камерку всё подсмотренное и подслушанное. Пешего граждано тоже хватало – Антуанка и не представляла, что ночью по улицам гуляет столько народо. Засмотревшись, она не заметила, как из пластмассовых кустов выполз технобомж с нулевой социальной репутацией.
– Подайте пару гигов трафика, – нетрезвым голосом попросил он, протягивая битую-перебитую смартфону с потрескавшейся мониторкой. Глаза Максима снова стали большими и печальными. Он прикоснулся к смарту на запястье и перевёл нищему несколько гигабайт.
– Спаси тебя, Господи, добрый самаритянин, – набором непонятных слов ответил технобомж и, увидев направившуюся к нему дряхлую вышибалу из постпенсионерок, скрылся обратно в кустах. Вышибала доковыляла до кустов, потыкала в них клюкой, но лезть за технобомжом по засаженному пластмассой склону сопки не решилась и, кряхтя, направилась обратно.
Они сидели в ресторанке до закрытии. Было выпито вино, съедены свекольные пирожные и кабачковая десерта, рассказаны истории своих детств и молодостей – печальные и забавные, веселые и скучные. А им всё не хотелось расставаться.
– Пойдём ко мне? – предложила Антуанка.
– А твоя социальная репутация?
– У меня ещё осталось четыре балла, – пожала плечами космолётка. – Подумаешь, спишут парочку.
– А у меня целых пять! – весело ответил Максим. – Тебя не сильно обидит, если я расплачусь по счёте?
– Под руку вышло, – сердито бормотало официанто, списывая чаевые из оплато клиенто. – Куда катится миро? Молодое людо совсем моралью с приличьей уважать перестало.