Sergey Graph / Vladimir Dubrovs
© Sergey Graph 2019
©Vladimir Dubrovskiy 2019
® студия «avantgard» 2019
Библиотека авангарда
Сергей Граф / Владимир Дубровский
Мелодии фонарного столба Санкт-Петербург,-- Издательский центр студии «Авангард», 2019.
под ред . Сергея Лёвина и Александра Журавлёва
В оформлении обложки использованы фотоработы авторов.
Эмблема студии «avantgard» разработана в лаборатории издательского центра студии «avantgard».
***
«Неброские Наброски»
Вчера прислал Дубровский.
И в гулком отголоске законченного дня
«Неброские Наброски» – те, что прислал Дубровский, –
Читал я философски при свете фонаря.
И мне казалось: просто я выброшен на остров,
На незнакомый остров в пейзаже за окном,
Где я такой неброский, читающий наброски, –
Те, что прислал Дубровский, стою под фонарём.
Он приходил…
Познакомился я с ним в далёком детстве. Тогда я был ещё очень мал… и, естественно, не осознавал, кто это…
В один ничем не примечательный день отец просто принёс его и посадил на пол… как факт (его и моего существования) посреди комнаты… Он был немного взъерошен, и у него были очень добрые и по-детски мудрые глаза. Он посмотрел на меня, «как в порядке вещей», и… «как в порядке вещей», продолжил путь, свой путь… С тех самых пор мой путь с ним был очень тесно связан.
Это был ёж, обыкновенный ёж из леса… В тот день я по-детски пытался гонять его по дому (как котёнка)… но ёж не любил суеты. Временами он, может, и… подыгрывал мне… порою вздыхая и прощая мне мою несмышлёность и бьющую журчащим ручьём энергию вставшего на ноги ребёнка… Вечером тогда отец отпустил его… в ночь. Он спокойно ушёл. Спокойно ушёл в ночь… не прощаясь.
С того давнего дня протекло уже немало времени… и он уже не раз вновь и вновь приходил в мою жизнь. Я не могу назвать его ни попутчиком, ни ангелом-хранителем, ни талисманом… Я не знаю, кто он… мне. Он приходил в самых разных местах, ситуациях и обстоятельствах: когда мне было одиноко, когда мне было тошно, когда я был пьян, когда мне было весело, когда я мечтал, когда я скучал или просто молчал… Он приходил ко мне. Он приходил в мою жизнь… Я всегда знал это… … … и встречал его характерный топот доброй улыбкой, гостеприимством и теплом.
Он всегда являлся неожиданно и из ниоткуда… будто бы (в числе прочего) напоминая о себе. И шёл он прямо и целенаправленно в мою сторону… не рядом, не мимо, а именно ко мне. Я встречал его в селе, я встречал его в городе, я встречал его в саду, я встречал его в поле, я встречал его на старых развалинах, я встречал его на заводе, я встречал его в непостроенном здании… и даже в лесу (однажды). Будто бы его долгий путь… как-то пересекался со мной.
Несколько раз он приходил ко мне домой, прямо к порогу… Я ставил тогда блюдце с молоком и уходил за дверь. Ёж потом ещё долго топтался и уходил… в ночь. А однажды… я как-то встретил его в городе, прямо на асфальте… И, поскольку в ту ночь я был изрядно выпимши (душа моя была развёрнута во весь возможный формат)… я принял решение наконец забрать его домой. Я явился домой и заявил матери, что ёж будет жить с нами… Я накормил его молоком и положил на постель (прямо на белоснежную простынь). Ёж вёл себя радушно и даже холёно (честное слово!) — он разлёгся на простыне, прямо по центру, расслабленно раскинув задние лапки; при всём при этом ничто его не тяготило и не тревожило… (Просто поразительно — но это факт!) Хотя всё же к утру я обнаружил его забившимся за диван. Мне пришло в голову его отпустить. И он снова продолжил свой путь…
Глубоко в детстве, когда я смотрел по телевизору мультфильмы про зверей, я, естественно, всегда симпатизировал ежам. И не просто симпатизировал — когда ёж появлялся в постановке… я получал абсолютный душевный покой (только сейчас начинаю понимать, что он приходил ко мне и там!) — и я уже больше не волновался за полюбившихся мне персонажей… Это сродни тому, что дальнейшее действие картины уже протекает на моей территории… и как бы уже ни закончилось действие картины — всё контролирует ёж )))
Я не знаю, кто он… мне. И почему приходит… Но с его появлением на душе становится теплее… хотя бы на время. Я не знаю, сколько ещё продлится его долгий путь и уж тем более его конечный пункт назначения. Я не знаю, когда он придёт снова…
/10.01.2018/
Быть далеко
(Листопад)
А недалеко…
Это где? Недалеко от чего или кого? В каких единицах измеряется разлука?
Как далеки люди, живущие рядом и не замечающие друг друга?
Только одинокий человек знает цену одиночеству, знает, что оно бесценно и бесцельно. Так опавший лист, опрокинутый в синеву неба, барахтаясь на ветру, вызывает восхищение художников и поэтов, а также скромное умиление смазливых романтиков.
Нас разносит, как листья по ветру, но и те, что упадут рядом, уже никогда не окажутся на одной ветке. Amata nobis qantum omabitur nulla (лат.)
Быть недалеко – это не то же, что быть рядом.
В моей каморке давно живёт старая седая крыса. Кажется, она знает, о чём я говорю…
/………/
***
Одинокий осенний лист пронёсся
с песней ветра и звоном по мостовой…
сел в проходивший мимо троллейбус
и был таков
То был последний росчерк
уходящей осени
Осень покидала сцену…
под несмолкающие овации
и выкрики птиц
Спектакль был закончен
на психоделической ноте
и публика ещё долго расходилась по домам
Тяжёлый занавес рухнул безмолвным свинцом
и лишь гаснущим эхом
ещё витала и вальсировала где-то в воздухе
главная тема
Ах, как она играла…
в сумрачном шелесте перекладывая
спелые наливные листья
и густым ворохом волн
расстилая их по холстам…
многоликих земель
от края до края
Ах, как она танцевала…
Октябрьский вальс
с порывистым ветром
под серебристым дождём
Ах, как она пела…
На одеревенелую мостовую
легла первая снежинка
и народ ускорил свой шаг
навстречу приближающемуся декабрю
и ожиданию Нового года
торопясь и сбивая друг друга
в который раз проигрывая глубоко в мыслях
ту самую мелодию
главной темы
уходящей во глубь веков красавицы Осени
и меркнувшего света
Одинокий осенний лист пронёсся
с песней ветра и звоном по мостовой…
сел в проходивший мимо троллейбус
и был таков
/13.01.2018/
Улица фонарного столба
Были времена, когда я долго и бесцельно бродил по переулкам необъятной ночи… делая порой лёгкие остановки, дабы перевести дух и перечесть мысли и средства…
Вот именно тогда
(в былые года)
мне попадалась она
— улица фонарного столба…
Чаще всего она встречалась в самых глухих, густых и отдалённых отголосках порослей жилых домов бренного города…
Я как сейчас помню, как это было… Вдавленная в землю дороги кривая колея мощных колёс, местами погружённая в широкую лужу… Тусклые старенькие дома. Плотно протоптанная небольшая тропинка вдоль полусгнившего забора (отделённая узенькой сточной канавкой от «проезжей» дороги)… Немного перекошенный (в сторону дороги) фонарный столб с жестяным абажуром, бросающий ровную круглую проекцию электрического света на изувеченный участок дороги… Серебряный диск луны в небе. Вот примерно образно вкратце и вся картина… Можно было бы ещё добавить — что порою вдоль «проезжей» дороги лежал снег, а порою — грязь, застывшая в причудливых формах.
Улица эта всегда была тепла и спокойна. На моей памяти я не встречаю: ни грозы, ни вьюги, ни ливня… Мне казалось, что здесь вообще не бывает ветра. Есть в ней какая-то провинциально-сказочная тишь… в идиллии которой, спокойно и непринуждённо, равномерно и плавно (как в каноническом алгоритме) шёл снег (именно шёл, а не бежал…), еле заметно моросил дождь или просто светила луна… Я не помню ни машин, ни прохожих, ни лая собак… Только тишь, безбрежная хрустальная тишь… Именно такой, тёплым позитивом в чёрно-белых тонах, она и легла ко мне в душу. Да так там и осела.
Я думаю, эту улицу можно встретить в любом городе, если её не искать… Я проходил ею часто… делая порой лёгкие остановки, чтобы перевести дух, перебирая мысли, время и средства…
/14.01.2018/
Курочка
– А по курочке-то я вас сразу узнал. Курочка у вас такая маленькая, пёстренькая, с косым гребешком. Я такой курочки больше ни у кого не видел.
Вот бы мне такую курочку! Я бы тогда таких дел понаделал!.. Это ж, позвольте вам заметить, не курочка, а клад! Могу поклясться, что вы свою курочку и на сотую долю её возможности не используете!
А уж я бы с ней развернулся! Мне бы хоть годок пожить на широкую ногу… А там – хоть трава не расти!
Знаете, у меня на вашу курочку большие виды имеются… Сомневаетесь?! Да разве ж тут можно сомневаться?! Очень уж она примечательная, эта курочка ваша.
А знаете что?! Вы мне её продайте! Ей богу, не пожалеете! Хорошие деньги за неё дам!
Для вас она что? – Предмет заурядный, повседневный, так сказать, вещь обыденная, непризнанная… Так что, если на нашу сделку взглянуть с такого бока, то для вас это даже и потерей не будет, а напротив – выгода одна, чистая прибыль. Да и курочка при деле состоять будет. А то засиделась она у вас без дела.
Подумайте. Я ведь вас и убить могу, если не сговоримся. Хоть и говорят, что дело это хлопотное, да ничего тут хлопотного нет: хлопну разок по голове-то – и все хлопоты.
Да к чему же вы в такую растерянность впали? Мы ведь с вами и раньше встречались. Не можете припомнить где? Так, извольте, я напомню.
Вот прямо тут, на этом месте. Как сейчас дело было. Только вы тогда чуть помоложе казались и одежда на вас посвежее была. Но всё одно, до чего же дни и обстоятельства схожи! Чудесное совпадение!
Если бы не курочка, я, может, и не признал бы вас теперь.
Вы на меня сильно не серчайте, что, мол, угрожал и прочее… Очень уж мне курочка ваша приглянулась. Так что, простите мою назойливость, но только так просто я от вас не отстану.
Если что, мы и поторговаться можем. Я уж теперь вижу, что с вами по-деловому надо. Я-то, по правде сказать, нахрапом хотел. Но это всё для пользы дела. Вы не обижайтесь.
…Да вы никак торопитесь? Очень жаль. Так и разговора может не получиться. Весьма, вам доложу, прескверное обстоятельство! Ведь, когда ещё свидимся? Бог ведает… А время уходит, бежит времечко. Не вернуть его потом. Пожалеете, да поздно будет. Так судьбу пытать негоже! А вдруг вообще случай более не представится?..
Да не волнуйтесь вы так – непременно представится . Судьба – не лотерея. Мы ведь как ко времени относимся? А никак… Будто и нет его, времени-то, вовсе. Всегда нам его не хватает, всё торопимся куда-то (вот как вы сейчас), а после тратим его бездумно (время-то наше), да так бездумно, что оглянемся потом: вон его сколь по дороге-то второпях растеряно. И впрямь уж нет его…
Был со мною один случай… Ну да ладно, о нём потом, в своё время, поведаю. Вы лучше не торопитесь так. Так оно всем спокойнее (и вам тоже).
Ну, вот и хорошо! Вот и славно!
Если хотите, давайте зайдём в какое-нибудь заведеньице, выпьем по чашечке кофея, а может, чего покрепче душе угодно будет. А я как раз случай свой вам поведаю. Так, чтобы в тепле и без спешки…
Не хотите? Ну, извольте… Можно и так прогуляться. Здесь неподалёку очень уютный скверик имеется. Он и вам понравится. Неухоженный, правда, заросший весь, да только я там всё одно частенько прогуливаться люблю. Там даже летний ларёчек с напитками разными лёгкими имеется. Тоже старенький (едва не сгнил ещё).
Хорошо уже то, что вы от торопливости своей отказались, а место, где нам приятно поговорить будет, оно само найдётся. Надо только идти в верном направлении.
Ну, вот мы и пришли…
Удивляюсь, как это вы всегда так точно место определяете! Даже сейчас помню, как это впервые было: вы меня от самого проспекта до этого переулка преследовали. Только, как я говорил уже, помоложе тогда вы были и посвежее казались. Вот курочка вам и досталась.
Только она вам всё одно ни к чему – только для вида, а мне без неё теперь никак нельзя. Время сейчас такое.
Вы человек образованный, может, где и отсидитесь втихую, а мне податься некуда. Я человек простой, скромный. Мне без курочки никак нельзя.
Ну вот, опять вы уходите. Бросаете меня на произвол судьбы. И время уходит.
А мне что прикажите делать? Как дальше жить?..
/10.05.2018/
Случай на Загородном проспекте
Третьего дня я возвращался после работы домой. Как всегда пешком и как всегда по Загородному проспекту. Автомобили, автобусы, троллейбусы и трамваи нескончаемым потоком двигались навстречу и обгоняли в попутном направлении. Мой рассеянный уставший взгляд лишь изредка выхватывал из общего потока некоторые особенно привлекательные объекты. Внезапное осознание чего-то необычного заставило меня остановиться…
Трамвай!
Да, обычный трамвай № 16, но уже третий по счёту, который проехал мимо меня во встречном направлении за последние полминуты. Уже то само по себе необычно, чтобы два трамвая одного маршрута шли один за другим с таким маленьким интервалом, но такое бывает, когда авария или дорожные работы, преградившие пути, собирают целую вереницу трамваев и троллейбусов, а потом выпускают их разом играть в бесполезные догонялки. Но не это обстоятельство было основным, заставившим меня усомниться в действительности происходящего…
В третьем по счёту шестнадцатом трамвае был только один (помимо кондуктора) пассажир, и сидел он на том же месте, что и его предшественники в первых двух трамваях. Это была женщина, невероятно похожая на предыдущих (что первые две были схожи обликом и одеждой и сидели на одном и том же месте, до меня дошло только теперь).
Первый трамвай уже скрывался за поворотом, второй только начинал движение от остановки метрах в ста от меня.
Повинуясь мгновенному импульсу, не отдавая себе отчёта в странности моего поступка, я бросился догонять отходящий трамвай. На моё везение сразу за остановкой его задержал светофор. В салоне пассажиров не было. Кондуктор сидел на прежнем месте…
Вышла?! Или её совсем не было?! Привиделось? Не раздумывая, со всех ног я бросился догонять первый трамвай. Наперерез маршруту, через переулки и подворотни, перепрыгивая через ограды палисадников и разрытые ремонтные траншеи. Азарт настолько завладел мной, что я не чувствовал ни усталости, ни одышки. Шестнадцатый маршрут в этой части города делает большой крюк. Я рассчитывал, несмотря на порядочное расстояние, застать его на выезде из переулка перед очередной остановкой. Я даже не думал о том, что могло измениться за три остановки, которые остались вне моего поля зрения.
…Я выбежал к остановке как раз, когда трамвай № 16 поворачивал из переулка.
В пустом салоне сидела женщина. Та самая. Никаких сомнений.
Вдруг меня пронзило предположение:
– А, может, я не успел, и это третий трамвай?! – я обезумел от догадки. – Но как проверить? Дождаться два других трамвая? Второй должен быть пустым (по крайней мере, женщины там нет). Третий… А если это другой трамвай?! А может, она тоже вышла?!
Мысли перескакивали одна через другую, как блохи. Я был на грани отчаяния.
Снова из переулка выехал трамвай. Он не был пустым. В нём сидели и стояли пассажиры. Человек десять, но какое это имеет значение… Женщины там, в любом случае, быть не должно.
Между вторым и третьим, казалось, прошла целая вечность…
…Вот и он… Вагон пуст.
За ним сразу повернул к остановке четвёртый. Тоже пустой.
– Чёрт бы побрал эти трамваи! – подумал я, в тупом бессилии падая на скамейку трамвайной остановки.
/01.10. 2018/
Заимствованная незнакомка
…Мы взглядом встретились случайно.
...Я вас не знал и не хотел.
Вы посмотрели так печально,
Но я понять вас не умел.
Мы долго ехали в трамвае,
Я вышел через пять минут.
Они меня не понимали
Да и теперь уж не поймут.
А кто они? И что сказали? –
Меня тревожило едва.
Они меня не понимали...
Всё остальное – лишь слова.
Потом стояли на вокзале,
И я упрёкам их внимал…
– Ну что, упрёками достали?!
Ну не догнал я… Не догнал!!!
Потом «догнал», но было поздно...
Пошёл одиннадцатый час.
Передо мной – пустынный остров,
Фонарь вдруг вспыхнул и погас.
И я бежал сквозь переулки,
Через овраги и ручьи.
И, эхом подгоняем гулким,
Я подбирал во тьме ключи.
Безмолвный сумрак расступался,
Вновь превращаясь в полумрак…
А я застенчиво смеялся:
– Ну как же так?! Ну как же так?!
…Открылись мне иные дали.
Я вдруг увидел их вдали.
…Они меня не понимали,
Да и понять бы не могли. /20.10.2018/
Катенька
В тот день я проснулся в борделе…
Где, в конце концов, я мог ещё проснуться?! – Ни дома, ни семьи у меня отродясь не было. И имени, кажется, тоже никогда не было. Как в стихотворении одного малоизвестного автора: «Ни имени, ни дома, не семьи...». Я придумывал себе сотни имён, и все они через какое-то время становились моими, сливались со мной.
Этот далеко не образцово-показательный образ жизни в те далёкие памятные времена имел массу преимуществ. Во-первых, переночевать в каком-нибудь притоне порой дешевле, чем в отеле или гостинице, и, во-вторых, там, что называется, тариф «всё включено»…
Странным образом в любом притоне любого города я всегда, с первых минут, становился своим: легко сходился с сутенёрами и «мамками», а в меру бескорыстных проституток всегда определял безошибочно (такие встречались на моём жизненном пути, и достаточно часто).
Это были недорогие салоны. Тут всё просто и по-человечески. Все нищие и все щедро наделены пороками. И, хотя нищета внешне меня не выдавала, пороки мне вряд ли удавалось скрыть от намётанного глаза родственной души.
Так вот… В тот день я снова проснулся в борделе. Накануне изрядно перебрав сивухи, я чувствовал, что и сегодня не покину это гостеприимное заведение.
Надо сказать, что в месте, которое я здесь описываю, мне доводилось бывать не один раз. Так что необходимость заводить знакомства отпадала, а надежда найти родственную душу на грядущий вечер была небезосновательной. Тем более что на работу должна была выйти моя старая знакомая. Мы созвонились накануне, и мне был клятвенно обещан незабываемый вечер.
Остатки дня я провёл в закусочной, в виде разминки сделав крюк на Набережную, где, не приходя в сознание, залпом опустошил две бутылки местного и вполне приличного на вкус пива.
Когда за окнами кабака сгустились сумерки, я ещё раз позвонил старой знакомой, дабы уточнить время свидания, и предложить начать наш вечер в этой закусочной.
Получив утвердительный ответ, я сделал заказ на две персоны и что-то ещё себе выпить в умеренном количестве. Ибо неумеренное количество на тот момент было мной уже выпито.
Знакомая объявилась вскоре, будучи тоже в заметном подпитии. Но была она не одна. С ней в кабак вошла милая девушка (тоже не без признаков порочности, но ещё очень молодая и не съеденная своими пороками).
– Это Катенька, – представила моя знакомая спутницу, – она будет у нас работать. Девочка опытная. Её контора погорела на наркоте, а она отмазалась. Среди её клиентов и судьи, и ментовские генералы есть. Незаменимый человек. Высший разряд! Рекомендую…
Я долго вглядывался в это миловидное, безразличное ко всему происходящему вокруг лицо, когда видения прошлого в один миг вихрем пронеслись в голове, унося с собой в далёкое прошлое весь закачанный в меня за день хмель.
Перед глазами предстала лестничная клетка в доме нашего детства, соседка-старушка в квартире напротив и её восьмилетняя внучка Катенька с весёлыми искрящимися глазами, помогающая бабушке нести тяжёлую сумку на наш четвёртый этаж.
/21.10.2018/
Мёртвая чайка
Кто поймёт этих мёртвых птиц?
На волнах памяти, качаясь, словно вечность, они подстерегают нас.
Как скоро мы забываем о том, что они рядом. Всегда рядом. Стоит лишь сделать шаг, и ты увидишь, как они качаются на волнах. Я видел, но не помню.
...Я вспомнил! – Я ничего не видел…
Она была рядом, где всплеск волны и камни. Она уходит. Я вижу, как её уносит волной. Течение… Течение жизни отделяет мёртвых от живых. Они уходят. А может – остаются?..
Уходим мы к тому берегу, на который не ступить, откуда бы и куда мы ни шли. Мы всегда останемся здесь. Навсегда.
Волны памяти омывают камни вечности. Носят нас от берега к берегу. Но только выброшенные на берег по-настоящему мертвы.
/24.10.2018/
Разлив рубинового света
Разлив рубинового света
по петербуржской мостовой…
Черты летящего сонета
над потемневшею Невой…
В багрово-алых красках неба
блестят петровские дворцы.
Сияют в переливах солнца следа
разложенных мостов торцы…
«Аврора» в розовых лучах
в бессрочном дрёме смотрит сны.
Соборы служат при свечах,
сведя грехи иной волны…
Червонно-золотым огнём
горит адмиралтейский шпиль.
И Медный всадник эхом потаён
в веках и лавре
в мировую быль…
И притомлённый Летний сад,
в потёмках шепчутся скульптуры.
И Петергоф спит, и Кронштадт
в тепле камина очага культуры…
Усталый потускневший Петербург
смыкает радужные очи;
И видит сны… и даже наши мысли,
если вдруг
прольются Северные ночи…
/12.03.2018/
Петербург
«Я выхожу из парадной, раскрываю свой зонт.
Я выхожу под поток атмосферных осадков.
Я понимаю, что это — капризы природы;
Мне даже нравится чем-то эта погода».
/В. Цой/
Это произошло лет десять тому назад. Я проснулся тогда после некой основательной пьянки… и вдруг подумал: а не съездить ли мне внезапно в Петербург?.. К тому времени меня уже лет двадцать не было в Питере, а воспоминания моего детства уже давно манили и притягивали меня врезающейся в осознание красотой и размеренной философией этого прекрасного холодного города… Тем более что который год я уже просто откровенно попусту растворял своё бремя во времени. До конца моего отпуска оставалось чуть больше недели, и я решил совершить попытку спасти эти дни — так сказать, встряхнуть всё от въевшейся серости и поседевшей обыденности.
Я не стал всё откладывать в долгий ящик, и уже часа через четыре билет на Санкт-Петербург лежал у меня в кармане. Я выходил из дверей ж/д вокзала, абсолютно сознавая, что уже вечером следующего дня я сяду в проходящий помимо нас поезд и отправлюсь в любимый мною город, в котором я не был двадцать лет. Не скажу, что я испытывал чувство огромного счастья, скорее то было чувство безысходности. Я не рисовал и уж тем более не строил особых иллюзий от встречи с Питером — вот уже многие годы я пребывал практически в одиночестве в нескончаемых депрессиях и вообще бесцельно бродил по долгим коридорам жизни, сподобно «ёжику в тумане», отгоняя порою мысли о суициде… Я мечтал отправиться в этот красивейший и статный город когда-нибудь, когда наступят лучшие времена1, возможно, с любимой женщиной и, может быть, с сыном… а не с многотомным грузом на душе.
На выходе из дверей ж/д вокзала мой взгляд вдруг случайно повстречался с взглядом Графа — мы оба было обрадовались… но вдруг синхронно вспомнили о нашей давней затяжной ссоре и проронили взгляд в толпу. Граф, как выяснилось уже позже, тоже отправлялся в Питер2 через несколько дней.
Ранним вечером следующего дня, после не столь продолжительных сборов, я вышел из дома с большой сумкой через плечо. Я направлялся в Петербург… По дороге к автобусной остановке я вспоминал, как когда-то, в далёком детстве, всякий раз, когда мы3 отъезжали в Ленинград, мы всегда-всегда опаздывали, бежали галопом, «сломя голову», и, что называется: «цеплялись за последний отходящий вагон» (это было уже как традиция).
«Ну вот, хоть раз всё будет по-человечески…» — подумал я; подошёл к остановке и взглянул на часы…
До поезда оставалось около получаса. Я никак не мог понять, почему всё так произошло, да и некогда было рассуждать. Я рванул на стоянку такси…
— Успеешь… — обнадёживающе молвил таксист. — Доставлю с ветерком, по хитрым тайным тропинкам.
Таксист не обманул — он где-то свернул с шоссе и ловко провёз меня по каким-то шикарным лугам и живописным ****ям. Минут через двадцать-двадцать пять я стоял уже на вокзале. Здесь я всё понял — часы перевели на зимнее время… все, кроме меня. До отхода был ещё час.
Возле вокзала отирались две женщины с нескончаемыми шумными выкриками: «Автобусом до Москвы!» Самоотверженно и рьяно они приставали к проходящим мимо прохожим, изо всех сил заманивая их в свой автобус.
— Не, я Москву не люблю… — сказал я.
— Да кто ж её любит-то… — поддержал разговор ступающий по ступеням человек с большой сумкой через плечо.
Спустя получас мы с ним сидели уже в одном купе, вернее, в проёме (поскольку это был плацкарт). Под стать мелодии колёс уходящего поезда я быстро закутался в сон.
Питер встретил меня весьма дружелюбно — на вокзале горело солнце, и вообще атмосфера была (по-ноябрьски) приятна. Через метро я быстро добрался до родственников, сложил там свои вещи и ещё успел (уже вечером) пройтись по ночной Фонтанке.
Петербург… За двадцать лет моего отсутствия практически ничего и не изменилось — всё оставалось по-прежнему на своих местах; разве что добавили каплю рекламной мишуры… но ничуть она не сбивала с толку мыслящий город. Питер жил по своим законам, по своим меркам, по своим принципам… ровно и расторопно.
Как я уже упоминал, я не испытывал особых иллюзий от встречи с ним, ведь человек строит свой мир не вокруг какого-то места, а начиная с себя… Дни тянулись долго. Почти бесцельно блуждая по городу, я почему-то непроизвольно пытался разглядеть в нём серый, унылый, привычный Тамбов: я наткнулся на какой-то сквер возле Дворцовой площади, до боли напоминавший сквер Петрова возле площади Ленина в Тамбове; пивной погребок-бар (недалеко от метро), где в завершении дня я выпивал иной раз кружку пива, словно брат-близнец походил на бар возле ж/д вокзала Тамбова… А однажды я вообще вышел совершенно случайно и абсолютно бесцельно (наугад) из метро… прямо на улицу «а-ля Коммунальная4»: был тёплый, чуть огненный вечер (как отраженье горящих углей в камине), совсем немного прохожих и одинокий флейтист среди ночных фонарей…
Как бы я ни пытался абстрагироваться, город трогал меня… крутил-вертел и разглядывал. Ведь это был Питер — без впечатления не выпускал.
В день моего отъезда я уже до того обленился и спал духом, что вообще никуда не выходил; я просто сидел дома — собрав вещи, я ждал подходящего времени… Но Питер и здесь постучал мне в окно: это был снег, густым лебяжьим пером он живописно кружил, плавно и лавно застилая город. Его было так много, что он не успевал даже подтаивать. Петербург провожал меня до конца, до горизонта.
С доброй улыбкой на душе я уезжал долго, я внимал каждый миг, тщетно пытаясь побольше завпечатлить и сохранить его в своём сердце… возможно, на ближайшие двадцать лет.
/22.11.18–01.12.18/
Путешествие в обратно
...Путешествие в обратно
Я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата,
Душу не мути…
/Геннадий Шпаликов/
...Перрон. Тусклый свет фонарей на привокзальной площади.
Захолустье. Силюсь понять, как я снова оказался здесь?
За углом должен быть пустырь… Чёрта с два!!! На его месте многоэтажка. По всему видно, что построена не вчера.
Сколько же я здесь не был? И зачем я здесь сейчас?! Как я сюда попал? Мой поезд будет только утром. Надо как-то скоротать ночь.
Мёртвый город. Я не помню его таким. Все заперлись в своих клетушках и видят сны. Видят ли? Что они вообще могут видеть?!
Скоротать время… Пройдусь до центральной площади, потом – на набережную. Где-то здесь прошла моя юность.
На улицах вырисовываются незнакомые очертания домов.
Сколько же прошло лет?.. Сейчас сердце забилось чаще. Вот тот дом. Пятый этаж. Двор почти не изменился.
Когда-то я все ночи проводил под этими окнами лишь для того, чтобы увидеть, как она утром будет выходить из парадной. В лёгком платье, не замечая меня, она пройдёт мимо и скроется в арке соседнего дома.
А вдруг она сейчас выйдет!..
Что я здесь вообще делаю?!
Через арку соседнего дома – сквозной проход на улицу…
Что-то привлекает моё внимание… Ну да, это опять воспоминания. Я обознался. Здесь ничего не осталось из того времени или изменилось до неузнаваемости.
Я прошёл уже полгорода. Скоро рассвет, но времени ещё достаточно…
Спускаюсь к набережной. Вот наше место. Здесь всегда можно было найти кого-нибудь из наших. Многих уже нет. Вот они стоят как живые.
...Снова привиделось, да и место как будто не то. Оно облагорожено и ухожено. Сквозь темнеющие на утреннем небе ветви тополей безжизненной громадой проглядывает строение. Оно будто нависает над землёй.
Бесконтрольный ужас овладевает мной, как если бы холодным лезвием бритвы прошлись вдоль позвоночника.
Бежать! Но куда?!
Здесь всё незнакомо. Может, я ошибся городом?!
Но вот всё в том же месте над рекой зарделся рассвет. Вот тропинка, которая выведет меня на главную улицу. Скоро пойдёт городской транспорт. До вокзала полчаса пешком. Поезд через час. Успею…
Успенская площадь. Через полкилометра направо по железнодорожным путям минут пятнадцать.
...Я стою в свете железнодорожных фонарей. Перрон пуст.
Вдалеке показался мерцающий огонёк прибывающего поезда.
Зачем я был здесь? И был ли вообще?
/31.10.2018/
Иорданец
Русский – не национальность,
это состояние души.
(русская мудрость)
----------
Что русскому хорошо,
то немцу – смерть.
(русская глупость)
Что я знаю об Иордании? То, что это сравнительно небольшое королевство на Ближнем Востоке, граничащее с Сирией, Ираном, Саудовской Аравией, Израилем и Палестиной. Расположено на восточном берегу реки Иордан, владеет побережьем Мёртвого моря и небольшим кусочком залива Акаба в Красном море. 90% его площади занимают пустыни и полупустыни.
В общем-то, эти скромные сведения нетрудно почерпнуть в обычном учебнике географии или лицезреть их на любой мало-мальски подробной политической карте мира. Несмотря на это, Ближний Восток для меня и по сей день остаётся белым пятном в биографии нашей планеты.
Устойчивое представление о том, что эти места населяют джинны и луноподобные восточные красавицы, что там летают ковры-самолёты и бредут от города к городу, пересекая пустыни, неспешные караваны, нагруженные сказочными сокровищами, прочно закрепилось в моём воображении. И это всё при том, что даже в самом раннем детстве я с трудом верил в Деда Мороза, точнее, вообще в него не верил и лишь делал вид, что верю, снисходительно принимая новогодние подарки или выгребая их утром из-под ёлки.
Как и сказочный Дед Мороз, Ближний Восток, на самом деле, куда более прагматичен и прозаичен… В Багдаде никогда не было спокойно, как не знали и не знают спокойствия ни Сирия, ни Палестина, ни Израиль… Иорданию тоже не минула чаша сия. Она вела воины на противоположном берегу Иордана, теряла завоёванное, и нещадно уничтожала свои и без того скудные природные ресурсы. В результате одно из новых чудес света – Мёртвое море – стало ещё мертвее…
-----------
Не то чтобы я особенно интересовался историей и устройством жизни этого столь далёкого от наших широт государства, но когда-то в студенческие годы мне довелось постигать науки плечом к плечу с урождённым гражданином этой страны.
Он попал к нам в группу на втором курсе. Почти не зная языка, коверкая слова, как алкоголик в вытрезвителе, он с первых дней влился в нашу компанию и уже спустя несколько месяцев так отполировал «великий и могучий», что говорил практически без акцента, лишь иногда путая падежи.
Такому прогрессу способствовало и то, что Юнис почти сразу перебрался из студенческого общежития в съёмную квартиру, полностью утратив связь с другими арабами. Палестинцы, к примеру, были более многочисленгы и жили обособлено, не слишком проникаясь красотой русской души. Юнис же постоянно находился при нас. Он до такой степени проникся нашим разгильдяйством, что вместе с нами прогуливал занятия, посещал пьянки-гулянки… Впрочем, он никогда не позволял себе выпить лишнего, но с пониманием и нескрываемым восторгом наблюдал за нами.
К концу третьего курса он говорил по-русски лучше, чем некоторые наши бывшие соотечественники из некоторых бывших республик.
Впереди был ещё четвёртый и пятый курс…
Интересный факт: он не дружил ни с кем отдельно, по-особенному. Он дружил со всеми сразу и искренне. Его дружбы хватало на всех. Как ему это удавалось, для меня и сейчас остаётся загадкой. Ведь даже мы, соотечественники, между собой дружили избирательно, по интересам. Юнису же было интересно всё. Может быть, именно в этом кроется разгадка его уникальной коммуникабельности.
В свою очередь, мы через Юниса постигали, чем живёт далёкая и неизвестная нам Иордания. Примечательно, но он никогда не начинал рассказывать что-либо, пока его о чём-нибудь не спрашивали. Эта его ненавязчивость теперь, когда меня окружает столько докучливых и мелочных людей, с годами всё более восхищает меня.
Рассказывал он как-то просто, без грусти или патетики, без лишней таинственности и чванливости. Тогда как от наших просто иногородних сокурсников не раз можно было услышать что-то вроде: «А вот у нас в Мухосранске...». После чего следовало такое жизнеутверждающее и красочное описание, что хотелось бросить всё и с голым задом, сверкая босыми пятками, бежать в этот «сказочный Мухосранск». А в Иорданию не хотелось… И не было в том вины нашего арабского друга – скудости красноречия. Нет. Его повествования были куда более многогранны и натуральны, а сам он уже давно нами не воспринимался как иностранец. Было ощущение, что всё это рассказывал нам турист, который недавно вернулся из путешествия по странам Ближнего Востока.
Никто тогда не думал, что это наше ощущение окажется пророческим.
-----------------
Закончив учёбу, мы все разбежались по разным городам, а в отношении Юниса, позволительно сказать, и странам.
Каково же было моё удивление, когда через пару лет после выпуска я на одной из улиц родного города встретил Юниса…
– Ты какими судьбами здесь?! – вопрос прозвучал так, будто я встретил привидение. Кажется, от неожиданности я даже отшатнулся в сторону.
– Вот, вернулся… Не могу там больше жить. По России скучаю.
– И как ты сейчас? Где устроился?
– Пока на нелегальном положении. На рынке чуркой работаю в чебуречной, – сказал он с таким видом, будто я обвинил его в предательстве Родины.
Но каков юмор!.. Наша школа!
Мы ещё поговорили и расстались. Как оказалось, теперь уже, по-видимому, навсегда.
Я давно живу в другом городе, далеко от мест моего юношества. Связь со многими однокашниками безвозвратно утеряна. Другие же ничего о нём более не слышали.
/14.11.2018 /
Ковчег дождя
Возле здания уже начался рассвет, когда я подошёл к парадному подъезду (со стороны пролёта лестниц). Я немного остановился, не дойдя до порога, когда ударил гром… и практически в тот же самый момент (может, с двухсекундной задержкой) мощный ливень влил плотной стеной. Сквозь густой бурелом холодных прутьев дождя еле проглядывались очертания хоть каких-то еле различимых крупных, недвижимых силуэтов…
Он возник нежданно-негаданно прямо из дождя, из самой его чащи… С двух метров был хорошо заметен его тёмно-бирюзовый камзол с серебряным отливом на солнце, большой чёрный неуклюжий зонт и белый парик эпохи XVIII века, который светлым пылающим облаком горел сквозь толщи событий бурлящей воды… Время немного замедлилось, но я уверен — всё действие произошло в считанные секунды земного времени… Он кивнул мне лицом (в этот миг стремительным полутоновым эхом промчалось у меня в голове — «Джонас Хенвей») и начал удаляться, будто приглашая и = зазывая за собой как будто бы в какой-то зал или…
Я вошёл в уходящий полупрозрачный коридор из стекающих потоков и струй… где почувствовал себя легко и комфортно. Здесь было светло, уютно и как-то душевно (что ли)… Откуда-то из глубины была слышна музыка (а может, она и проистекала из моего подсознания). Я даже не уверен, была ли это вообще музыка, замешана она была явно не на нотах. Она так идеально вливалась в идущий дождь… она была его эхом, была его отражением. Время вдруг снова тронулось, и я попытался нагнать и окликнуть уходящего… в белом парике. Но слова будто бы застревали у меня в груди. Говорить не хотелось; не хотелось ни говорить, ни бежать… Я осознавал, что человек в белом парике привёл меня сюда не случайно. То было приглашение. Это было официальное приглашение. Но куда?
Вдоль стен коридора стали встречаться массивные оригинальные картины в резных серебряных рамах. Это не были холсты, они не были писаны маслом… — видимое на них напоминало… разве что художественные снимки в полутенях, с элементами импрессионистских штрихов и красок. Там были сюжеты постановки дождя, с участием людей, машин, лесов, дорог… и прочих персонажей этого мира. Они были словно вырваны из различных пространств, эпох и культур. Достаточно было замедлить взгляд на каком-нибудь из них, как зарождались свежие движения, и сюжет оживал; время замирало… и я целиком и полностью переносился (словно вливаясь в сон) в заданную эпоху дождя. Я присутствовал в самом сюжете… Это мне напомнило сеансы регрессии, когда человек под гипнозом переносится на страницы своих бывших прошлых воплощений. И я не испытывал чувства потери времени, когда возвращался, — я просто временно выпадал из него и потом возвращался вновь; а оно шло, как и шло, своим чередом. Меня переполняли лишь скапливающиеся чувства и ощущения увиденного. Человек в белом парике уже давно исчез; и я теперь просто прогуливался по коридору, который внезапно стал галереей…
«Быть может, это музей? Музей дождя…» — подумал я и тут же почувствовал, будто эта мысль мне была навязана кем-то. Вдоль галереи стали попадаться предметы обихода дождя: различные зонты, плащи, дождевики и другие всяческие причудливые приспособления из разных культур и времён, так или иначе связанных с дождём. Всё было любопытно и интересно; и возникало не спеша, по ходу моих мыслей. Сюжеты дождя на картинах всё чаще и чаще стали приобретать до боли знакомые черты страниц моей жизни. Волной накатывали воспоминания, и я уже полностью был уверен, что это был диалог, — кто-то или что-то уже напрямую общалось со мною. Но кто?! Я точно знал, что это не человек в белом парике. Это было что-то более грандиозное, масштабное… что-то, что ощущало и вело себя здесь, как хозяин, гостеприимный и полноправный хозяин… что управляло и распоряжалось здесь всем, как головной компьютер.
С каждой секундой моего приближения (куда???) так называемая музыка возрастала — нет, она не усиливалась, не убыстрялась… а именно росла, она становилась как-то ярче, насыщеннее, проникновеннее и величественнее (что ли). Это был зовущий голос дождя. Я уже всеми фибрами ощущал устье этого коридора, который начал терять свои очертания и форму… Свет. Свет. Свет. Свет… подвижный, живой, струящийся свет… будто кто-то кистями ласковых рук перебирал мою ауру (словно теребили по шёрстке котёнка)… Дыхание замирало, хотя бесчисленные потоки свежего воздуха с запахами земли, деревьев и трав лёгкой метелью кружились вокруг… Сознание будто оттаивало, и из-под него зажурчали свежие, прозрачные, чистейшие ручьи моих ключевых мыслей… Душу захватывало и переполняло, как парус, потоками света и струящихся полутеней. Высокие голоса птиц, переливаясь, блистали в прохладных потоках дыхания бурлящего Неба…
Это никак нельзя было назвать залом или холлом. В смешанных штрихах дождя, лучей света и проекций теней не различались ни стены, ни пол… но присутствовало непоколебимое ощущение храма, сводом которого являлись Небеса. Тут я всё понял. Всё встало на свои места… Прямо по центру, — на некоем пьедестале из стекающих, сверкающих и играющих потоков дождевой лавы; в светлых могучих лучах, пронзающих Небосвод; в переливах шума дождя и смешанном тернистом венце голосов птиц… величественно, светло и ясно возвышался блестящий миллиардами земных отражений ковчег из чистого серебра… Ковчег Дождя… округ которого витали и гнездились сгустки энергий, вихри и небольшие тучки. Он-то и вёл диалоги со мной, направляя мои мысли в нужное русло…
Меня немного пошатнуло в сторону, и сквозь череду серебряных брызг на какой-то миг я вдруг увидел стены этого храма — они состояли из бесчисленных стеллажей, уходящих в небо, а на них пыльными блоками в кожаных переплётах лежала информация… вся информация о дожде за всю историю его существования; внизу, в густом и сумрачном углу храма, за древним письменным столом сидел человек в белом парике с большим гусиным письменным пером в руке и с маленькой улыбкой на лице…
И вдруг внезапно всё покачнулось… храм, свет, вода, тени… Зал внезапно начал наполняться светом… ярко-белым молочного цвета светом. Свет стремительно наполнял храм, и уже невозможно было что-либо различить вокруг. Откуда-то со стороны вдруг повеял лёгкий тёплый летний ветер… густым, порывистым эхом послышалось присутствие леса — шорох листвы, запах грибов, прошлогодней листвы и травы, щебетание птиц… тёплые капли дождя, переливаясь на солнце, падали на яркие зелёные листья деревьев и трав… Это был самый настоящий грибной дождь. И это уже не были мои воспоминания — всё было проникновенно просто и необыкновенно прекрасно! Далее дождь забарабанил плотной густой дробью, переходящей в лесной гул… как бы веселясь и вальсируя с моим настроением. И всё вдруг вновь стало светлеть пребывающими потоками яркого молочного света.
Когда свет рассеялся… я стоял среди необъятного пространства лугов и полей. Тёмно-синее небо было плотно затянуто тучами… и где-то вдали громыхнул гром, будто слегка покашливая перед… Казалось, уже ни одна травинка не сомневалась, что вот-вот разразится грандиозный дождь… Откуда-то из-под ног вырвался быстрый поток тёплого ветра; растрепал листву и приподнял пыль. Рядом сверкнула молния, и прогремел раскатистый гром. Выпали первые капли дождя. Далее молнии засверкали одна за одной, гром всё усиливался. И хлынул дождь! Я расправил своё тело, словно крылья навстречу дождю, и поднял голову к небу…
Дождь кончился внезапно. Всё снова стало светлеть заливами яркого белого света… и я уже понял, куда я попал. Я был приглашён на бал. Это был настоящий бал… дождя. Далее шёл моросящий дождь, с красными и жёлтыми осенними листьями и воздушными пузырьками на лужах. А потом ещё были: окатный, косой, полосатый, дождь с градом, ситный, слепой, снежный, спорый и обложной. Бал завершился фантастической красотой — прошёл ледяной дождь и покрыл плотным слоем прозрачной глазури деревья, кустарники и даже траву…
Когда белый свет рассеялся в последний раз… я уже стоял возле подъезда, с которого начинался мой путь. Был сухой тёплый солнечный день; городской двор продолжал жить своей жизнью. И где-то поодаль, в толпе, среди суеты и людей, нервно несущих свои мысли… одиноко стоял человек в белом парике, с большим неуклюжим зонтом и маленькой улыбкой на лице… Джонас Хенвей.
/март-июнь 2018/
Восток вставал
Восход раскрылся — медный веер,
огнями-стрелами пронзая Небеса.
По телу утренней земли повеял Север…
Звенели эхом и кружили голоса.
Его Величество восстал, расцвёл, открылся…
мечами рассекая мглу.
И первозримый свет струился
огнём кровавым по земному сну.
Проснулись, ожили деревни,
полей просторы и луга,
пруды, озёра, топи, реки…
леса, леса, леса, леса…
В лучах сияли все земные твари…
и человек глаза свои поднял.
Открылись расписные дали…
За горизонт Восток вставал,
в величии расправив крылья,
и зорким взором
тень сметал…
Огнём дышал за сотни милей,
всем сердцем землю обнимал…
/22.12.2017/
Железнодорожная незнакомка
Божественна, чиста и непорочна,
Мне снилась незнакомка этой ночью.
Она, как паровоз на перепутье,
Дышала паром и вздымала груди.
Я подошёл к ней очень осторожно
И вдруг подумал: «Как это возможно,
Чтобы вот так, не ведая мороза,
Стояла баба в виде паровоза?!»
Перрон был пуст. Лишь на скамейках панки
Играли марш «Прощание славянки».
И в воздухе витала, как тревога,
Большая рыба в виде носорога.
Промчалась ночь. Состав рванул вдогонку,
Прочь унося с собою незнакомку.
***
Поздние звонки теперь не в моде....
Вас не потревожит мой звонок.
При любой погоде-непогоде
Телефон, как прежде, одинок.
Хитрое сплетение сплетений
Проводов и вязких полуфраз....
Я вас слышал лишь одно мгновенье,
Но мгновенье погубило нас.
Расстоянья – это расставание...
Только нескончаемый гудок
Измеряет время ожиданьем,
Ясностью невысказанных строк.
Набирая номер телефона,
Я звоню, звоню, как прежде Вам
Только вереница цифр знакомых
Никогда уже не будет там…
Знаю, нет души у телефона.
Беспристрастны долгие гудки.
Безнадёжно ждать пустого дома.
Лёгкое касание руки.
.............................
Никогда тебя уже не будет.
Незнакомый номер скажет мне: «Здравствуйте!»
А что это за люди
И зачем они звонили мне?
.............................
Мне бы в диктофоне затеряться,
Чтобы мой далёкий адресат
Смог когда-нибудь и мой ответ дождаться
(пару сотен лет тому назад).
А пока мне лишь просить у Бога
Зыбкий призрак, как вечерний дым.
Чтобы снова трубка телефона
Зазвучала голосом твоим.
/01.15.2019/
Итог
За стеной умирал человек. Умирал долго и мучительно.
Временами казалось, что жизнь уже покинула его, но очередной стон, вырвавшийся из провалившейся груди, трагически возвещал о возвращении этого почти покойника в стан живых. Иногда стоны переходили в едва уловимый хрип, ещё более густой и трагичный. Так продолжалось несколько лет. И всё это время он блуждал между царством живых и упокоенных. Он давно перестал понимать, где он... Там или всё ещё здесь.
Поначалу приглушённые голоса соседей, теперь открыто ворчали с нескрываемым упрёком в адрес всё ещё не состоявшегося покойника.
Он давно не цеплялся за жизнь, но, видно, сама жизнь так цепко ухватилась за него, что даже верной служительнице царства Аида оказалось не под силу вырвать его из этих бессмысленных объятий. И она в бессильной злобе который год царапала и кусала бренное тело, причиняя нестерпимые муки уставшей, рвущейся на свободу душе.
Его биография, как и сотни подобных, проста и ничем не примечательна. Всю жизнь он работал на земле, и теперь эта земля, которой он отдал все силы, отказывалась принимать его.
Матери он не знал. Как и многие дети войны вырос в детдоме. Потом сельскохозяйственный техникум и распределение в N-ский район Р-ской области, колхоз «Путь Ильича», где добросовестно работал агрономом.
«Молодым везде у нас дорога!» – так звучал известный лозунг того времени.
Когда полвека назад молодой специалист из далёкого, как Америка, большого цивилизованного города первый раз сошёл с поезда в широкие N-ские степи, сердце впервые со времён первой влюблённости заколотилось так, словно ему вдруг стало невыносимо тесно в этой костлявой оболочке и оно хочет заполнить собой весь этот простор. Он сам в тот миг ощутил себя трепещущим сердцем этих бескрайних просторов, открывшихся перед ним, пёстрым ковром лежащих у его ног.
Шаг, другой... И вот уже вчерашний мальчишка – хозяин земли. Она вся принадлежит ему, а он – ей. Эту клятву, как на венчании, он несколько раз произнёс вслух, подходя к низенькой избёнке, в которой размещалось правление колхоза.
– Здравствуйте, меня зовут Николай. Я новый специалист.
– Здравствуйте, Николай! Ждали вас. Давно ждали…
Вышли на крыльцо, закурили.
«Ждали...» Тогда ему казалось, что ждала его не только покосившаяся избушка с красным полотнищем над крыльцом, но и вся эта земля, вся планета ждала его приезда. И теперь она встречает его ликующим пением птиц и шумом молодой, ещё не запылившейся листвы.
Шли годы, появлялись новые заботы, приходила усталость.
На ферме он сразу приметил милую трудолюбивую девушку. Настёна была точной копией своей матери и как все копии не отличалась оригинальностью. Да и не нужно было молодому парню, воспитанному в условиях детдомовского аскетизма, ничего, кроме женской ласки и домашнего очага.
Осенью сыграли свадьбу, а следующим летом Настя благополучно разрешилась первенцем.
-------------------------------------------------------
Кто тогда мог предположить, что на долю этого человека выпадет столько незаслуженных мук и страданий. По десятой весне утонул в проруби его малолетний сын. Убитая горем, спившаяся жена была отправлена доживать свой, как оказалось, короткий век в психиатрическую лечебницу областного центра, за сотню километров от родных и друзей. И в финале – развал могущественной страны, разворованный, растерзанный по кирпичику колхоз, которому была отдана вся жизнь.
Всё это мне известно со слов самого Николая Матвеевича – моего соседа по коммунальной квартире.
Я поселился в этой коммуналке двадцать лет назад. Николай Матвеевич, ещё бодрый, но всегда молчаливый и задумчивый пожилой человек каждое утро в одно и то же время заходил в кухню с неизменным алюминиевым чайником, набирал воду, ставил чайник на огонь и тихо, почти беззвучно, присаживался к маленькому столику в дальнем углу кухни.
Наше знакомство завязалось случайно.
– Почему вы кипятите воду утром, ничего себе не готовите и снова появляетесь здесь только на следующий день? – спросил его я, любитель покурить на кухне с утра пораньше, пока не началось вавилонское столпотворение.
Тогда я не знал его имени и вообще с соседями общался редко, обходясь дежурными приветствиями. В кухне в продолжение дня я тоже не был частым посетителем, но комната моя находилась прямо напротив, а потому, выходя в коридор, чтобы покурить на лестничной клетке, я мог регулярно наблюдать завсегдатаев этого гадилища и никогда не видел среди них своего соседа.
– Я не люблю суеты, – ответил он на мой не вполне уместный вопрос, – а готовлю и чай днём кипячу я у себя в комнате. У меня, знаете ли, старенький примус имеется. Я людей не сторонюсь, но это привычка.
Это был первый день нашего знакомства. Возможно, он почувствовал во мне родственную душу, а может быть, тоже наблюдал за мной. Правда, примуса у меня не было, и еду я себе не готовил, предпочитая питаться в столовой, что в соседнем переулке, но суеты я тоже не люблю.
«За стеной умирал человек…». Этой строкой я начал повествование лишь потому, что со временем осознал: два одиночества никогда не смогут сойтись близко, искренне.
Для меня это был уже не мой сосед Николай Матвеевич, а человек, который умирал за стеной.
/……/
Источник
Завод… тёмный сумрачный живой организм коллективного разума. Он пожирает человека, выдавливая в нём личность и угнетая сознание. Как некий клокочущий пазл-дракон, состоящий из разумных движений, обусловленных технологической логикой и подтверждённых инструкцией. Как бы в человеке ни трепетало божественное начало… он постепенно сомнёт его в ГОСТ, отштампует в профиль и сделает его своим звеном… и заставит — заставит быть его частью. Чтобы сознательно выжить в этой громадной ёрзающей махине, необходимо иметь самобытное самосознание и хоть какую-то отдушину.
Было это давно. Я впервые тогда попал на завод. Молодым учащимся-практикантом я пришёл в цех для прохождения производственной практики. Нас тогда всех рассортировали и прикрепили к специальным наставникам. Мне достался Потапыч.
Потапыч был огромным заводским слесарем в годах. Он имел тяжёлый матёрый боевой взгляд на багровом лице с какой-то искрящейся долей иронии и смекалки. В его бесконечно глубоких, как две старые угольные шахты, глазах, наверное, отпечатлилась вся эпоха существования завода, с момента его основания. Потапыч был немногословен, он никогда не говорил попусту, даже когда шутил…
Цельными днями я ходил за Потапычем и подавал ключи. Хочу заметить, что Потапычу это нравилось, — он ходил с важным, чуть озадаченным видом, постоянно в меня что-то откладывая. Это было что-то странное, не совсем объяснимое, почти на грани человеческой исповеди — такое ощущение, что Потапыч вёл меня, как дневник своих мыслей.
— Своей работе ты научишься быстро, когда столкнёшься непосредственно с ней и осмыслишь всю ситуацию. Даже не переживай… — повторял Потапыч. — Сейчас у тебя есть возможность впитать всю премудрость и таинство производства, тогда и не возникнет в дальнейшем никаких нюансов. Внимай меня, пока я живой…
Срок моей производственной практики был ограничен тремя неделями. Дни неслись продуктивно, с таким наставником было приятно работать. Потапыч имел свой индивидуально-философский подход ко всему — вплоть до демонтажа простейших деталей. Временами Потапыч наглядно выпадал из времени и пространства. И это было нормально, он поспевал везде и всюду — ведь он никогда не гонялся за временем и не стремился объять необъятное. Размеренно и равномерно он созидал свою жизнь, словно по жемчужным крупинкам неспешно ваяя (потомкам) монументальное полотно.
Как-то Потапыч доверил мне ремонт медного вентильного крана; и когда я сорвал резьбу…
— Это ты ему голову скрутил, — молвил Потапыч. — С крещением тебя! Поздравляю, теперь ты слесарь.
Уже ближе к закату моей производственной практики Потапыч подошёл ко мне и сказал:
— Ну вот и всё. Пришло время показать тебе его…
— Его? — вдруг спросил я, хотя на самом деле уже почувствовал: о чём пролилась речь.
— Идём со мной.
То был источник (хотя заводчане, почитая, не называли его фамильярно так). Какая-то информация о нём давно витала, кружилась и клубилась в полупрозрачной атмосфере цеха. Некоторые говорили — что там коньячный спирт течёт рекой; некоторые уверяли — что там исполняются желания и берут истоки мечты; другие утверждали — что это портал… В любом случае люди приходили оттуда довольные, счастливые и одухотворённые.
— Запомни главное, — твердил по пути Потапыч. — Не забудь закрыть кран!
Мы пересекли периметр цеховых зданий и сооружений и вышли, пожалуй, на самую периферию завода — в пологом грибном овраге, утопая в зелени и послеполуденном свете, стояли два схожих полузаброшенных здания. Тропинка вела к ним только одна…
— Иди уже, — поддержал меня теплом ладони в спину Потапыч. — И не забудь главное…
— А как же… — было обернулся я.
— Он сам позовёт.
Извилистым маршрутом через листву, траву и кустарник тропинка выводила к площадке между сообщающимися когда-то зданиями. Всё было покрыто ровным, плотным ковром прошлогодних листьев.
На географически равных позициях от меня блестели на солнце четыре двери… Я вошёл в первую (попавшуюся). Далее шёл лабиринт коридоров, этажей, помещений, позиционных ёмкостей и забытого оборудования…
Блуждая по нескончаемым коридорам и лестничным клеткам, переходя из здания в здание, я потерял суть времени (и у меня, как бы символично, остановились часы). Я пытался прислушиваться; высматривал подсказки и знаки; затаившись, слушал себя… «Позовёт», — мелькало в моей голове.
И он действительно позвал меня сам. Когда я уже практически запустил все свои старания и поиски, абсолютно неизвестно откуда (будто из воздуха) вдруг выпал гаечный ключ… и, ударившись о пол, прозвенел громким раскатистым эхом по всему зданию. В этот самый момент в поле моего зрения вдруг попала некая дверная ручка, на которой я и замедлил свой взгляд. Никаких голосов я не слышал — ни изнутри, ни снаружи… возникло лишь необъяснимо дикое желание открыть эту дверь… И я открыл её.
— Рыба! — оживлённо кричали слесаря, ударяя по столу камнем.
Когда я попал в сознание… я обнаружил себя сидящим в цеховой курилке. И о том, что произошло за той дверью, я практически ничего не помнил. Помню лишь только, как почувствовал лёгкие симптомы эйфории, когда открывал дверь… и то, как ловко и энергично затягивал вентильный кран.
Моя «оперативная» память, похоже, зависла и сбилась; зато «жёсткий диск» функционировал великолепно: неиссякаемым потоком струились свежие мысли, идеи… Малые проблемы решались сами собой; а то, что я доселе считал почти неразрешимым, — уже подбирало свои ключи и пути решения. Я стал много безостановочно писать; боясь потерять или пропустить мысль, я записывал на чём ни попадя, даже на руке… чётко не отдавая себе отчёта в том: где и когда мне всё это может понадобиться. В тот самый миг я прекрасно понимал Потапыча.
Я ясно слышал и сознавал, как отголоски ключей источника рассыпчатым эхом и звоном расходятся по моему тонкому телу. Я ощущал подъём, вздымающийся, как неудержимый поток горячего воздуха, подъём, который переполнял и поднимал за собой всё: мечты, надежды, познание, созидание и созерцание…
В последний день моей производственной практики я вновь посетил его. Он позвал меня сам (быть может, прощался). Я встретил его уже в другом здании, совсем на другом уровне…
Спустя два года я вернулся на завод, в цех. Здесь уже всё было как-то иначе, я сразу это почувствовал. В первый же день мне вручили огромную кипу инструкций, поэтому у меня была уйма свободного времени. Потапыча здесь уже не было и в помине. Я пытался как-то узнать о нём, разведать маршрут судьбы его дальнейшего творчества… но люди лишь пожимали плечами.
— Потапыч? Хмм… — ухмыльнулся мне пожилой седовласый ремонтник. — Потапыч — это миф, его создали в курилке пьяные слесаря. Спроси ещё про источник…
Послеполуденное солнце, приятно сутулясь, уже начинало клониться к земле, когда я подошёл к оврагу… Зданий-близнецов уже не было, на их месте был разрыт котлован, в котором заливали бетон… новый фундамент нового производства.
С прожитыми мною годами я и сам стал уже сомневаться, насколько был реален в действительности Потапыч, источник… Но, даже если он и не был реален, его обязательно нужно было бы придумать. Необходимо… ведь человек бесконечно тонет и вязнет в липкой и вязкой рутине информационных проблем… пытаясь хоть как-то подобрать ключи к обычному человеческому счастью… каждый день… каждый час… каждый миг… Ведь если человек ещё духовно не готов к вере и не всегда заслуживает любви… он имеет право хотя бы на надежду.
Через несколько зим завод закрыли. То ли он стал нерентабелен, то ли кто-то проворовался, то ли он просто иссяк…
/24.02.2019–08.03.2019/
Фонарщик
Забытое нами прошлое… Оно подстерегает нас на каждом шагу.
С годами всё реже мечтается и всё чаще оживают воспоминания.
В детстве я любил смотреть на фонари.
Я помню тёмный лес и фонарь, что висел над старой дорогой.
Я смотрел на свечение и размышлял, будет ли так вечно?
С годами фонари стали моими постоянными спутниками. Я прогуливался по вечернему городу и тёмным, едва освещённым автострадам.
Фонари часто гасли, погружая меня в темноту, но следующий фонарь, как манящая звезда, звал меня продолжать путь. И я шёл. Шёл на свет этой звезды. Она манила меня… потом предательски погаснув. Меня забавляло это, но никогда не раздражало.
Мне мнилось, что и на небе происходит то же самое: звёзды зажигаются и гаснут, стоит лишь к ним приблизиться.
Однажды судьба свела меня с одним человеком.
Он, как оказалось, был потомственным фонарщиком. Его предки зажигали уличные фонари в Питере, Москве и везде, где имелись эти городские украшения.
Погода была скверная. Мы шли через тёмный, почти неосвещённый парк. Фонарь перед нами погас.
Оказалось, что живёт он на окраине этого парка.
Он предложил мне зайти к нему отогреться. Погода и впрямь была непрогулочной.
Мы зашли в низенький дом с покатой железной крышей, по которой немилосердно барабанил теперь уже казавшийся ливневым дождь.
– Не включайте свет, – сказал он, – всё равно погаснет.
– Вы думаете, что в этом есть какая-то закономерность? – спросил я.
– Закономерность в том, что мой дед и отец были фонарщиками. Они давали свет людям. Я же их антагонист. Вы заметили: когда я прохожу под этими современными фонарями, они гаснут.
Это потому, что они ненастоящие.
Ложь всегда выдаёт себя.
У меня дома никогда не гаснет керосиновая лампа.
/19.04.2019/
Диалог со священником
12-го числа 19… года в городскую больницу №… вошёл священник.
Пройдя по коридору к столу дежурного, он поинтересовался, в какой палате находится Дмитрий Костров?
– В 17-ой, – почти зачарованный видом священника ответил дежурный.
– Я пройду… – священник не остановился ни на минуту. Он прошёл через прямой, длинный, как свеча, коридор и без лишних церемоний вошёл в палату.
– Костров?
– Я. Что вам от меня надо?
– Я по поручению ваших родственников.
– Я их о поручениях не просил, – ответил Костров.
– Ну, вы же понимаете, что вам осталось жить несколько дней…
– Но вас это каким образом касается?
– Я должен исповедовать вас.
– В Бога верят только злые люди и неискренние (кажется, эта фраза принадлежит Чехову). Вы-то сами в него верите?
– Перед Богом все равны!
– Э, не скажите. Ваш LEXUS, что вы за углом больницы припарковали, на какие подаяния имеете? Иконами приторговываете и хотите себя ровнять с теми, кто эти иконы малевал?! Или с простым смертным, которого вы, основываясь на традициях, обираете. Честный человек ни Бога, ни чёрта не боится. Вы не чёрта козлорогого боитесь, а искушений своих. Куда вам с самим Искусителем тягаться? Вы всю свою жизнь торгуете иконами, которые я всю жизнь рисовал.
– Чего же вам от меня надо! В соседней палате полно готовых быть обманутыми. И тоже на последнем издыхании находятся.
– Я должен исповедовать вас. Фамилия у вас говорящая – Костров. А фамилия – это судьба.
– Надеюсь, по сходной цене?.. Нет уж, увольте. Я в загробный мир не верю. Если он и есть, то я сам за свои грехи отчитаюсь перед кем бы там ни было.
– Тогда прощайте!
– Сожалею, что зря время потратили, святой отец.
– Считайте, что это я приходил к вам исповедоваться...
/28.04.2019/
Гараж
Я встал ещё затемно.
Погасил фонари,
выкатил солнце к истокам зари;
расправил лучи,
облака причесал…
и где-то к пяти
небосвод раскачал.
Цепляя деревья,
солнце взошло.
Всё распустилось и расцвело.
Свернул свою тень
и — в гараж на покой;
нечего тяжесть таскать за собой…
Вывалил звёзды
и весь день считал,
салфеткой протёр; луну подкачал…
К вечеру скоро
время ушло…
Солнце по рейсу гарно прошло.
Люди глазели,
хвалили пейзаж —
как я закатывал солнце в гараж…
Следом луну
в небесах парковал,
созвездия быстро по схемам собрал;
зажёг фонари,
и снова — в кровать:
сны нужно сеять, сознанье пахать…
/12.03.2019/
Мартин
Мартину три года. Он сообразителен, наблюдателен, считает себя самодостаточным и по-детски груб.
Сегодня его День рождения.
Он надел новую красную рубаху.
Ему нравится выглядеть франтом.
Сейчас для него время таинственного и неизвестного.
– Мама, я красиво выгляжу? – спросил Мартин.
– Ты сегодня самый красивый мальчик, – ответила мать. – Только не надо задаваться. Сегодня не только у тебя День рождения, и многие ребята будут выглядеть ничуть не хуже.
У него свои тайны, свои открытия, о которых никто не должен знать. Познавая мир, человек становится старше, но вряд ли мудрее. Мудрость проходит с опытом, а опыт – с познанием жизни.
Мартин всё время задаёт вопросы: Кто? Зачем? Почему?
Однажды Мартин, прогуливаясь в парке, увидел ежа.
– Кто это? – спросил Мартин.
– Это ёж, – ответила мать.
– А зачем он нужен?
– Он нужен, потому что мы все кому-то нужны, – ответила мать.
– Он колючий и ненужный, – заключил Мартин.
– Ты тоже бываешь колючим, – пошутила мать. – А потом ты только подумай: сколько здесь зверей, а твоё внимание привлёк только он.
Мартин ещё раз потрогал ежа и, уколовшись, спросил:
– Он знает?
– Нет, – ответила мать.– Просто он с тобой ещё не знаком.
– А можно его ещё погладить?
– Можно, только аккуратно, ведь вы ещё не знакомы. И принеси ему молока.
Прошёл день. Мартин лёг спать. И всю ночь ему снился ёж. Мартин постоянно о нём думал...
/01.04.2019/
Можешь
Ты можешь расправить плечи,
Ты можешь расправить руки,
Ты можешь пойти навстречу
В трагический час разлуки.
Ты можешь сплести из веток
Венок и надеть на кумпол,
Чтоб каждый всё это видел
И каждый об этом думал.
Но только расправить крылья
Не можешь и в небо взвиться.
Поскольку бездонное небо
Свободно лишь только птицам.
/15.05.2017/
Содержание:
Неброские наброски (С. Граф)………………………………………….3
Он приходил (В.Дубровский)……………..……………………………..3
Быть далеко (С.Граф)………………………...…………………………...5
«Одинокий осенний лист» (В.Дубровский)………………………….….6
Улица фонарного столба (В.Дубровский)………………………….........7
Курочка (С.Граф)………………………………………………………….9
Случай на Загородном проспекте (С.Граф)……………………….…….11
Заимствованная Незнакомка (С.Граф)…………………………………..13
Катенька (С.Граф)………………………………………………………...15
Мёртвая чайка (С.Граф)………………………………………………….17
Разлив рубинового света (В.Дубровский)…………………………...….17
Петербург (В.Дубровский)…………………………………………….…18
Путешествие в обратно (С.Граф)…………………………………….….22
Иорданец (С.Граф)…………………………………………………..……24
Ковчег дождя (В.Дубровский)………………………………………...…28
Восток вставал (В.Дубровский)………………………………………….33
Железнодорожная Незнакомка (С.Граф)…………………………….….34
«Поздние звонки…» (С.Граф)…………….......................................……34
Итог (С.Граф)………………………………………………………..……36
Источник (В.Дубровский)…………………………………………….….39
Фонарщик (С.Граф)………………………………………………………44
Диалог со священником (С.Граф)…………………………………….…45
Гараж (В.Дубровский)…………………………………………………....47
Мартин (С.Граф)…………………48
Можешь (С.Граф)…………49