Когда мы летали на Ан-24... Сейчас уже многое кажется странным и непривычным в том времени для времени настоящего. Ну, например, как мы жили без мобильных телефонов и компьютеров, которых сначала просто не придумали ещё. А потом, когда придумали, они были такими дорогими, что мы, простые люди, даже представить себе таких денег не могли. Обычные проводные телефоны тоже были далеко не у всех. Были ещё уличные телефоны-автоматы, по которым можно было звонить за две копейки тому, у кого дома был телефон.
Ламповые телевизоры, громоздкие и тяжеленные, с ручным переключателем на двенадцать каналов. Сперва с круглыми переключателями, которые переключались поворотом, жёсткими щелчками переходя на каждый канал, а потом с удобными кнопочными сенсорными. Да - да, таких привычных сейчас пультов дистанционного управления тоже когда-то не было. Телевизионных программ было долгое время всего две с половиной ( в том смысле, что третья программа была какая-то короткая и не интересная). От дивана к телевизору я провёл по плинтусу провода к розетке, а на боковой стенке дивана прикрепил выключатель. Это был мой первый "дистанционный" включатель-выключатель, чтобы утром спросонья для включения и вечером перед сном для выключения не вставать с дивана. Лень - двигатель прогресса. Правда, переключать каналы с его помощью не получалось. Дистанционным переключателем каналов иногда служил наш трёхлетний Вова.
- Вова, иди пощёлкай каналами.
Он подходил к телевизору, нажимал кнопки, и, когда видел на каком-то канале что-то интересное, спрашивал:
- Оставить?
И много ещё чего не было, а потом вдруг стало появляться, и поначалу казалось чем-то фантастическим. Японские телевизоры и музыкальные центры с пультами дистанционного управления, видеомагнитофоны и видеокамеры, китайские электронные игры " Дэнди" и многое другое. К чему я это всё вспоминаю? Да просто, чтобы самому вернуться в то время.
Мы тогда жили в съёмной двухкомнатной панельной хрущёвке. В этой квартире был телефон, и это было такое счастье! Потому что можно было не искать по улице исправный телефон - автомат, а прямо из дома позвонить хоть кому, у кого тоже есть телефон, например Буздалину. Как я уже говорил, с Буздалиными мы дружили семьями и время от времени ходили друг к другу в гости. Я часто рассказывал дома разные новости с работы, и имя Николаича было у нас в семье постоянно на слуху. Вспомнился один забавный эпизод. Однажды мы услышали, как наш маленький Вова разговаривал с иконкой Николая - чудотворца и за что-то просил у него прощенья: " Прости меня, дорогой Николаич!.."
Как-то раз я позвонил Буздалину и предложил вместе с женой Ларисой приехать к нам с целью " Попить пива". Долго уговаривать не пришлось. Договорились, что они подъедут часа через три. А пока мы с Леной их ждали и готовили стол, у меня в голове появились строчки, которые быстро превратились в песню:
"Давно мы, Коль, с тобой не пили пива.
Наш самолёт без устали летал.
А жизнь разнообразна и красива,
И в ней не только РУДы и штурвал.
Есть много в ней событий самых разных.
Бурлит она, как горная река.
Давай и мы с тобой устроим праздник,
И посидим за баночкой пивка!..
Кто помнит, баночки тогда были стеклянные, двух- или трёхлитровые. Или в бидончик можно было взять, или ещё в какую-нибудь удобную тару. Пластиковых бутылок и тетрапаков ещё тоже не было. Разливное пиво (обычно Жигулёвское) продавалось в пивных ларьках. Как правило, разбавленное, зато без химии. Частенько нужно было отстоять не маленькую очередь, куда без очереди лезли местные наглые алкаши. Самое обидное было, когда пиво заканчивалось прямо перед твоим носом, после того, как отстоял в очереди минут 30-40, а то и больше. Но в этот раз всё сложилось удачно, и к приезду Коли с Ларисой трёхлитровая баночка Жигулёвского уже охлаждалась в "Саратове". Это наш холодильник так назывался.
И вот мы за столом, и по бокалам уже разлит янтарный напиток. Праздник начался. Тут хочу заметить, что на столе, кроме пива и всяких домашних деликатесов, должно было быть много хлеба. Николай ел всегда очень много хлеба. В столовой к обеду он сразу брал кусков шесть или восемь. Не посвящённый человек мог подумать, что он берёт на двоих или троих. Ничего подобного, Коля съедал весь хлеб сам и иногда ещё добирал. Он шутил, что даже в гости иногда ходит со своей буханкой, потому что обычного количества хлеба на столе ему не хватает. При этом он не был толстым. Совсем наоборот, он был худощавым, поджарым. Много лет спустя я обалдел, когда однажды в столовой увидел, как также много хлеба берёт его старший сын, Николай Николаич младший. Наверное, по наследству передалось.
Но сейчас речь о Николаиче - отце. Как я уже сказал, был он худощавым, ходил, слегка сутулясь, и совсем не производил впечатления человека спортивного. Но однажды шли мы с ним по какому-то двору, где стоял турник. Дело было летним днём. У турника никого не было.
- Эх, вспомнить молодость, что ли? – сказал Буздалин. С этими словами он снял рубашку и бросил её на лавочку возле турника. А я неожиданно увидел настоящего атлета. Не "качка", для красоты наращивающего свои мышцы, а мужика с мускулистым жилистым телом, с волосатой грудью. Коля подошёл к турнику, подпрыгнув, ухватился за перекладину, два или три раза энергично качнулся и «крутанул» подряд четыре "солнца" (или даже пять)! Я просто офигел! Николаю было сорок пять, а мне тридцать два. Но я и обычную склёпку-то сделать не мог. Максимум - подъём переворотом. А тут такой "фейерверк"! Я был восхищён!
- Коля, ну ты даешь! Ты в молодости чем-нибудь занимался?! Гимнастикой или лёгкой атлетикой?
- Занимался... Онанизмом.
Впрочем, я ещё не закончил о хлебе. Был случай, как-то раз прилетели мы в Нижневартовск, и аэродром закрылся для каких-то регламентных работ. И хотя на перроне наш самолёт был единственным, которому нужно было вылетать обратно буквально через пятнадцать минут, мы не смогли уговорить руководителя полётов перенести закрытие на эти минуты, выпустить нас, а потом закрываться. Аэродром закрылся часов на шесть или даже на восемь. От нечего делать мы экипажем поехали «поболтаться» по городу. А в городе в тот день или накануне случилась какая-то
серьёзная поломка на хлебокомбинате. И хлеба в городе не было от слова "совсем", ни в магазинах, ни в столовых, нигде. Погуляв несколько часов, мы проголодались и зашли в столовую. Взяли себе по какому-то борщу, да по котлете. А хлеба-то в столовой не было. Для меня в этом не было ничего страшного. Мне достаточно было в левой руке просто держать какой-нибудь кусок, просто чтобы был. Хоть деревянный брусок, есть не обязательно, просто держать в руке. Ну и даже если этого нет – ладно, перебьюсь. А для Николая это была если не катастрофа, то форс-мажор конкретный. В гости он не собирался и потому буханку с собой не прихватил. А что значит для человека, для которого хлеб - всему голова не в переносном смысле, а в самом прямом, оказаться на обед без единого кусочка? Надо было слышать, как он возмущался!
- Нет, ну это вообще!!! Ну как в столовой может не быть хлеба?!!
Тётки на раздаче пытались ему объяснить, что из-за аварии на хлебокомбинате хлеб к ним не привезли, потому что его никому не привезли. Но Коля понимать не хотел.
- Нет, ну как в столовой может не быть хлеба!? - горячился он. Он горячился всегда, когда был с чем-то категорически не согласен. Горячился он всем своим существом. Он энергично жестикулировал, и на лице его было такое выразительное недоумение и непонимание, словно кто-то пытался объяснить ему, что дважды два равно двадцать восемь, или ещё что-то, не менее абсурдное.
Я посоветовал ему вместо хлеба взять в руку ещё одну котлету, потому что котлеты как раз процентов на семьдесят состояли из хлеба. Почти равноценная замена получилась бы. Но Буздалина такой компромисс не устроил.
- Ну как такое может быть, чтобы в столовой не было хлеба?! - не переставал возмущаться наш бортмеханик.
Худо - бедно, хоть и без хлеба, мы всё-таки пообедали и отправились в аэропорт. Приближалось время открытия и нашего вылета. Но и по дороге в аэропорт и даже уже в самолёте, который вёз нас в родное Толмачёво, Коля всё не мог успокоиться:
- Нет, ну как такое может быть? Ну где это видано, чтобы в столовой не было хлеба?!
Был ещё один, запомнившийся мне, случай, когда Николаич почти так же горячился и не мог понять, " Ну как такое может быть?" Мы шли на тренажёр для выполнения ежеквартальной тренировки по отработке действий в аварийных ситуациях, таких, как отказы двигателей, пожары и других.
Накануне на разборе всему лётному составу довели информацию о недавней катастрофе самолёта Ан-24. Причина катастрофы была в том, что на самолёте возник пожар левого двигателя. Бортмеханик, как положено, по команде командира нажал кнопку флюгирования левого двигателя. При этом двигатель останавливается, а лопости воздушного винта разворачиваются по потоку, чтобы уменьшить лобовое сопротивление и разворачивающий момент, очень сильно усложняющие пилотирование самолёта с одним работающим двигателем. Далее, по технологии, командир дал команду продублировать флюгирование левого двигателя гидрофлюгированием, а бортмеханик ошибочно повернул кран гидрофлюгирования рабочего правого двигателя. Самолёт с двумя неработающими двигателями упал и разбился.
И вот идём мы на тренажёр, здание которого находится в стороне от главных корпусов, за заправкой, возле железнодорожной ветки, по которой приходят цистерны с авиационным топливом. Тёплый тихий солнечный день. Кузнечики стрекочут. Вкусно пахнет полынью и свежескошенной травой. Благодать, одним словом. Идём мы и обсуждаем тот случай. Николай опять искренне не может понять и поэтому опять горячится:
- Нет, ну как такое может быть? Ну как можно сделать левому флюгер, а правому гидрофлюгер?
- Понимаешь, Коля, - говорю ему я, - есть такая штука - "замок", и от него никто не застрахован. Вот поймал тот бортмеханик "замок" (в смысле, "замкнуло" у него в голове) и дёрнул не ту ручку, не посмотрев. Краны-то рядом расположены левого и правого двигателя. Но Коля не унимается:
- Краны-то рядом, но эти краны просто так не дёрнешь. Во-первых, они внизу среднего пульта, в ногах у бортмеханика под рычагами аварийного торможения расположены. К ним ещё добраться нужно. Случайно не ткнёшь. Во-вторых, они законтрены. Ну ладно, контровка тонкая и рвётся легко. Но сам кран нужно сначала повернуть влево, потом вытянуть, потом ещё довернуть. Это же не кнопку ткнуть машинально ошибочно! Это же целых три действия! Он что, не глядя руками орудовал?
- Коля, ещё раз тебе повторяю, от "замка" не застрахован никто. Особенно если какие-то действия отработаны до автоматизма. Когда в голове главная мысль, что двигатель горит и нужно его быстрее остановить и начать тушить пожар. А руки в это время "на автомате" выполняют эти самые отработанные действия без контроля со стороны головы. Но Николай всё равно не может согласиться и снова начинает мне объяснять, что ошибочно сделать гидрофлюгер исправному двигателю не так-то просто. Тут ещё постараться нужно.
Потом мы сменили тему, поговорили ещё о чём-то, совершенно отвлечённом и когда заходили на тренажёр, уже и забыли о нашем споре. Нас уже ждал второй пилот Лёня, который пришёл немного раньше.
Инструктором в тот день был Николай Фёдорович Коньков, хороший добрый дядька лет под семьдесят, в прошлом командир Ту-104. После короткого инструктажа мы заняли места в кабине, как шутил один мой знакомый, согласно купленных свидетельств, и приступили к работе. Инструктора бывают разные. С хорошим инструктором и тренажёр в удовольствие. Мне нравилось тренироваться у Конькова. Спокойный, доброжелательный, с шуточками. Глядишь, и у тебя с таким инструктором легко получается то, что с другим даётся с большим напряжением. И в тот день у нас всё получалось. Сначала мы отработали отказы на запуске. Потом "взлетели", отработали отказ одного двигателя, выключение двигателя из-за падения давления масла. Потом "потушили" несколько различных пожаров в двигателе, в гондоле двигателя и других. Всё шло, "как по маслу". Бортмеханик "тушил пожары" и обрабатывал различные самолётные системы, а мы со вторым пилотом "пилотировали неисправный самолёт" согласно аварийному расписанию. Нельзя сказать, чтобы мы не потели. Потели ещё как! Такая работа требует напряжения. Но главное - всё получалось!
И вот мы взлетаем в очередной раз, и на высоте круга звучит доклад бортмеханика: "Пожар левого двигателя!"
- Левому - флюгер, - командую я
- Левому - флюгер, - дублирует команду и
нажимает кнопку флюгирования левого двигателя на верхнем пульте Николаич.
- Левому - гидрофлюгер.
- Левому - гидрофлюгер, - дублирует
команду Николаич.
Я приступаю к выполнению стандартного разворота для немедленной посадки на взлётно-посадочную полосу с курсом обратным взлётному. Всё по плану. И вдруг я слышу спокойный голос нашего бортмеханика:
- Всё, пи...ц.
- Не понял? Какой пи...ц? Что случилось?
- Левому - флюгер, правому - гидрофлюгер. Как по заказу.
А я говорил, что от "замка" никто не застрахован. Даже бортмеханик первого класса. Хорошо, что это происходит на тренажёре. Конечно, мы отработали этот отказ ещё раз, и Николаич выполнил свои действия безукоризненно. Но больше уже он не горячился и не спрашивал : "Ну как такое может быть?" И ещё можно было быть спокойным за то, что теперь, если такой случай, не дай Бог, возникнет у Буздалина в реальных условиях, ошибки он не допустит.
А сейчас мы сидели за столом. И хлеб был,
и пиво было, и много ещё чего вкусного было на столе. В пиве ведь что главное? В пиве главное - душевная беседа с хорошим человеком, с другом. Особенно с другом, с которым есть общие воспоминания и переживания. А когда друзья проводят значительную часть времени в одной кабине самолёта, им всегда есть о чём поговорить и что вспомнить. Само собой, уже после первого бокала мы с Николаичем "полетели". В этот раз мы "полетели" в Сургут, снова вспоминая подробности того необычного рейса перед отпуском пару месяцев назад.
В тот день мы выполняли крайний рейс перед отпуском. А после рейса мы собирались ехать в гостеприимную квартиру к Николаичу, чтобы наш отпуск как следует отметить. По такому случаю мы ещё договорились с Игорем Коршуновым, который раньше летал со мной вторым пилотом мои первые двести командирских часов, как опытный второй пилот с молодым командиром. А теперь Игорь уже тоже был командиром. Мы договорились, что они с женой подойдут в порт к нашему возвращению, и мы все вместе поедем "пить чай" к Буздалину. Его Лариса уехала в гости к маме. И мы могли, никому не мешая, наслаждаться общением хоть всю ночь. На что и рассчитывали. А чего нам молодым да красивым? Завтра - не на работу. Гулять - так гулять.
Перед рейсом, по дороге на работу, Николай зашёл к другу и одолжил у того пару бутылок водки (а может, три, не помню) и, поместив их в свой рабочий портфель, взял с собой. В то время, когда в нашей стране зарождалась такая необходимая нам демократия, водку в магазинах продавали по талонам (две бутылки на талон один раз в месяц), как ещё многие продукты. Позорище, конечно, для страны, победившей фашизм и первой запустившей человека в космос. Но так было. И позорная гуманитарная помощь из америки, поганая и вонючая, даже для свиней не годная, и просроченные лекарства и многое другое. А водку иногда нужно было занимать, одалживать или ещё как-то доставать.
В АДП мы уточнили номер борта, место стоянки и заправку, и Николай пошёл готовить самолёт к вылету. А мы со вторым пилотом Иваном продолжили подготовку к полёту в штурманской комнате, затем тщательно изучили метеорологическую обстановку на аэродромах вылета, назначения и запасном, а также по маршруту полёта. Хочу обратить внимание на то, что никаких особенностей, никакой кучево-дождевой (грозовой) или просто кучевой облачности не было фактически и не прогнозировалось. Совершенно обычный предстоял полёт. Заполняя строчку в таблице получения метеоинформации, я записал время ознакомления, номер борта, номер рейса, аэродром назначения и запасной, и, как всегда, на секунду задумался над графой "фамилия КВС (командира воздушного судна)". Странно, летая вторым пилотом, я иногда заполнял эту таблицу за командира и при этом никогда не задумывался над этой графой.
На исполнительном старте включили бортовой локатор и осмотрели воздушное пространство в секторе по курсу взлёта и набора высоты. Никаких засветок, обозначающих грозовые очаги, на экране не было. Сплошная серая облачность висела примерно метрах на восьмистах - тысяче. Никакой опасности для взлёта она не представляла.
- Фары включить! Режим взлётный! Руды держать!
Взлетаем, набираем высоту. Всё штатно, всё по плану. Самолёт летит ровно и спокойно, как утюг. Примерно, на тысяча двести метров входим в облачность... И вдруг сразу, без предупреждения, эта серая масса вокруг самолёта начинает резко темнеть и в кабине становится темно, как ночью. Чтобы видеть приборы приходится включить подсветку. В наушниках многократно усиливается треск, а по лобовым стёклам бегают Огни святого Эльма. Это такие пучки электрических разрядов. Мы их называем «чёртиками». Их много. Они светятся ярким фиолетовым свечением и, всячески извиваясь, хаотично перемещаются по лобовым стёклам. Зрелище фантастическое, завораживающее, но в совокупности с треском в наушниках и сгущающейся темнотой ещё и пугающее. А темнота и треск продолжают сгущаться и усиливаться. Ещё несколько секунд... и вдруг гигантское ветвистое огненное дерево возникает, ослепительно освещая всё вокруг, и, с грохотом, горизонтально ударяется своей вершиной прямо в лоб нашего самолёта. Самолёт тряхнуло так, словно мы налетели на какое-то бревно. Ни х... себе!!! И снова темнота, которая после ослепительной вспышки кажется ещё темнее. И треск в наушниках и чёртики на лобовом стекле ещё злораднее извиваются. Я могу, конечно, соврать, что мне не было страшно, да только кто же мне поверит? Сразу после удара я думаю, что, наверное, сейчас вырубятся движки, и самолёт потеряет управление и начнёт падать, и всем нам хана. Но пока всё работает, и самолёт летит, только с креном 20 градусов сам разворачивается влево, словно уходя от того направления, откуда только что нас ударил гигантский электрический разряд. Тем не менее, темнота вокруг самолёта, треск и чёртики не уменьшаются, словно мы находимся в самом центре грозового облака. И такое ощущение, что сейчас, наверное, долбанёт ещё раз и тогда уже точно нам придёт этот самый на букву "п"...
Но он не пришёл. Так же неожиданно, как началось, ещё через несколько очень долгих секунд всё и закончилось. Самолёт вдруг выныривает из облачного слоя, и там, выше этого слоя безмятежное синее небо, и светит солнце. Никакой кучево-дождевой облачности, которая могла быть причиной поражения нашего самолёта электрическим разрядом, но была "замаскирована" облачностью слоистой, в поле зрения не наблюдается.
Мы поинтересовались у диспетчера, не отмечали ли борты какие-нибудь засветки в районе аэродрома. Ответ был: " Да нет, никто ничего не докладывал." Посовещавшись, мы решили, что, скорее всего, у нас было поражение статическим электричеством. На всякий случай, для информирования других бортов в этом районе мы сообщили диспетчеру о сильной электризации в облаках, но о поражении нашего самолёта электрическим разрядом докладывать не стали. Поскольку у нас абсолютно все системы и приборы работали совершенно нормально, мы решили, что не стоит возвращаться на аэродром вылета и попросили дальнейший набор эшелона и курс прямо на выход из зоны - точку "Минор".
- Ну что мужики, колитесь, кто что подумал, когда нас долбануло? - спросил я, когда мы набрали эшелон, - я-то сам, врать не буду, мысленно с жизнью простился.
- Я тоже, - сказал Ваня, не вдаваясь в подробности.
- А ты, Николаич?
- А я подумал: "Эх, жалко водка пропадёт!" и ещё соседа вспомнил, мудака. Выхожу сегодня из дома на работу, и он мне навстречу: "Что, Коля, у тебя сегодня последний рейс?" Ну, думаю, накаркал.
Дальнейший полёт проходил спокойно, без особенностей. В Сургуте мы несколько раз обошли самолёт, внимательно разглядывая все поверхности, но совершенно никаких признаков и следов нашего сегодняшнего события так и не обнаружили. Даже ни один стекатель статического электричества не обгорел. Ну и слава Богу!
Мы сходили в АДП, подписали задание на полёт на обратный рейс, постояли, покурили и пошли готовиться к вылету. В кабину зашла стюардесса.
- Наши пассажиры спрашивали, обо что мы так стукнулись, когда взлетали?..
Дальше было всё по плану. Мы прилетели в Толмачёво, где нас уже ждали Игорь с Любой и все вместе поехали домой к Николаичу отмечать наш отпуск. Водка, всё-таки, не пропала. Праздник продолжался до пяти часов утра.
Когда мы летали на Ан-24, пиво было гораздо вкуснее, чем сейчас. И пить его было интереснее. И мы с Николаичем много чего ещё вспомнили и обсудили в тот вечер. Как это не редко бывает, пиво неожиданно закончилось. Ещё не все темы были обсуждены. Ну, ещё бы по стаканчику хотя бы. Это сейчас можно в любой момент сгонять в пивной магазин, которым нет числа, и докупить сколько хочешь этой порошковой химии. А в то время такой возможности не было. И если пиво кончилось вечером, то взять его было негде. И что делать? Беседа-то ещё в самом разгаре. Николаич хитро подмигнул, вышел в прихожую и достал из кармана своей куртки бутылку "Зверобоя" (был такой крепкий алкогольный напиток).
- Я, на всякий случай, прихватил. Подумал, вдруг пригодится...