Андрей Сергеевич, держа батон подмышкой и спрятав руки в карманы пальто, резво шел по парку в сторону пруда.
«В такую рань в субботу найдется мало желающих прогуляться, это и хорошо», — думал он. Хотелось побыть в тишине и в одиночестве, плавающие в пруду утки как нельзя лучше подходили в компанию для подобного настроения – не задавали вопросов и не заглядывали в глаза.
Он поднял воротник, прикрыв замерзшие щеки. Осень медленно переходила в зиму.
Подошел к пруду. На ближней к тропинке скамейке сидела женщина, он видел ее здесь каждую субботу и прозвал ее «любительницей уток».
«Хотя, пожалуй, она меня так же называет в ответ», — подумал Андрей Сергеевич.
Кивнул ей, она махнула ему рукой.
Пруд в парке сейчас показался ему самым уютным местом на земле – только что закончился бракоразводный процесс с дележом имущества, с вывозом вещей и проклятиями от теперь уже бывшей жены. На фоне Тамары любая утка из пруда являла собой образчик уравновешенности и смирения. Утки выигрывали хотя бы тем, что могли спокойно выслушивать монологи Андрея Сергеевича, не выпрашивая денег.
Он отламывал куски хлеба и крошил их в воду. Закормленные утки медленно кружили, ели понемножку.
Приходя сюда, он выпадал из долгоиграющей семейной войны с недовольной супругой, с насупившимися взрослыми детьми, с увещеваниями друзей; здесь самым громким звуком было хлопание крыльев всполошившейся птицы.
***
Покормив уток, он кивнул женщине на скамейке и покинул парк.
Решение о разводе было принято им внезапно, когда прекрасным сентябрьским утром в чашу его терпения Тамарка капнула последнюю злополучную каплю. В этот день он завтракал в одиночестве, как делал это последние месяцы, горячая яичница и тосты теперь радовали его гораздо больше Тамары, но она явилась и испортила ему весь ритуал и процесс пищеварения.
Он даже не помнит, с чего начался скандал – то ли садовник выложил криво дорожку, то ли рожа у него была кривая. Тамара знала толк в генерации претензий.
Андрей Сергеевич, жуя безвкусный тост, осознал, что вдруг безвозвратно поблекла прелесть и яичницы, и их брака. В ту же секунду он понял, что не хочет ее слушать ни минуты, что не расстроится, если прямо сейчас навсегда покинет их возводимый годами дом, что жизнь проходит чертовски мимо всего, о чем он еще пока может мечтать.
Он положил вилку с ножом и сказал ей:
— Тамара, брак наш превратился в фарс и в фикцию, и мы разводимся.
Она замерла, резко развернулась и часто заморгала.
— Эндрю?
«Эндрю… Какой я нафиг Эндрю… что за имя такое? Как у попугая английской старушки», — скривился он.
— Что, Томагавк?
«Интересно, она знает, что такое томагавк?» — подумал он.
Тамара заморгала еще интенсивнее. Ее интуиция подсказала, что бравада и спокойствие в ответе мужа – это не к добру.
— Ты что такое сказал? Андрюша?
— Я сказал, что ты томагавк и что я с тобой развожусь, — он встал, надел пиджак и под повышающуюся громкость ее криков – угрожающих и вопрошающих одновременно – направился к выходу.
На крыльце он остановился и вздохнул:
— Слушай, Тома, ты меня так достала, — он провел ладонью по горлу, — так достала, что даже не представляешь. Ты меня достаешь каждый день, без выходных, без остановок и перерывов на обед. Мне разонравилось тут жить. Адвокат привезет тебе все бумаги.
Фонтан Тамариных проклятий на секунду замолк и обрушился с новой силой.
— Мой тебе родственный совет – похудей и подобрей. Но это не изменит моего решения, — он сел в машину и велел водителю ехать.
***
После этого судьбоносного разговора он переехал в гостиницу. Стоически выдержав натиск Тамары, он кое-как выдернул свои вещи из гардероба. Его часть вещей показалась ему одной десятой на фоне гардероба жены, причем большинство ее платьев и пиджаков висели с бирками и в упаковке.
«На черта это все покупать, если даже не хочется надеть?», — недоумевал он, прикидывая суммы, которые он заплатил за этот «мертвый груз».
Гостиница показалась ему милым родным домом. Там никто не копал кривые садовые дорожки, никто не пилил его за эти кривые дорожки, там вообще не было дорожек.
Вечерами он возвращался в номер, где было понятно назначение каждого предмета, где было красиво так же, как в первый день, где было прибрано и тихо. Здесь никто не менял интерьер из-за перепадов настроения. Никакие собаки хаотично не гадили на ковре. Здесь по первой просьбе рубашки были выглажены и повешены в шкаф. Выбранную им еду приносили без претензий, невидимки убирали тарелки и мыли посуду. Причем все это за гораздо меньшие деньги, чем уходили на Тамару. Этот новый быт заметно подшатнул его веру в важность института брака.
Томагавк оборвала ему весь телефон. Ей он отвечал примерно на один звонок из десяти. Детям на звонки отвечал регулярно, но они только корили его. Он пожимал плечами – он так решил.
Он ходил на обеды с детьми – взрослыми сыном и дочерью. Первые пару месяцев их разговоры сводились к тому, что пора прекратить дурить и вернуться в лоно их родового гнезда. Он с содроганием представлял лоно гнезда с сидящей на гнезде Тамаркой, которая в случае его возвращения до конца дней будет вещать в формате «а я же говорила!».
***
Адвокат Андрея Сергеевича был хорош – спокоен и деловит, впрочем, как большая часть адвокатов. Он нашел подход не только к Андрею Сергеевичу, но и к Тамаре, которая согласилась с вариантом раздела имущества и доводами, что перечень оставленного ей добра является более чем щедрым.
С осознанием масштаба проблемы тон Тамариных претензий сменился – теперь он стал повелевательно-просительным, а не просто повелевательным. Андрей Сергеевич быстро фильтровал ее телефонные поручения, отвечал ей по существу и клал трубку.
С выездом из дома он понял, что теперь ему, наконец, нравится ход его жизни. Ему было несколько грустно, но в целом он был доволен своим решением. Семейная жизнь пошла не совсем по тому сценарию, о котором мечталось при регистрации в ЗАГСе. Из Тамарки не вышло ни единомышленницы, ни кроткой супруги, ни адекватного товарища.
Из него, в общем-то, тоже.
Дети уже выросли. Андрей Сергеевич подумал, что жизнь слишком скоротечна, чтобы продолжать крутиться на именно этой карусели.
Теперь он мог в любой день спать, есть, работать, веселиться и пить там и тогда, где и когда ему хочется. Можно было торчать допоздна на работе над новым проектом, при этом никто не названивал и упрекал в провале роли мужа и отца; можно было проспать до обеда, можно было съесть не только брокколи на ужин, можно было часами торчать в бане после спортзала. Он подумал, что даже никогда не хотел жить в их частном доме.
«На черта я его строил? Жить в глуши я не люблю, дорога отнимала полдня времени, свиней я не развожу и щавель не выращиваю – зачем мне этот огород?» — он сам себе удивился и теперь купил большую квартиру, в которой не торопясь делал ремонт, и при этом жалел, что однажды придется съехать из гостиницы.
«Едва мне стукнуло пятьдесят, и вот я стал самостоятельным!» — усмехнулся он.
***
Адвокаты, наконец, пожали друг другу руки и получили свои гонорары, а им с Тамаркой в ЗАГСе поставили новые штампы в паспорта.
Однако Тамара не унывала – продолжала общение с Андреем Сергеевичем, как ни в чем не бывало.
— Андрюша, алло? Как думаешь, у дальней беседки ограждение сделать массивным или витиеватым?
— Тамара, мне как бы наплевать, будет у твоей беседки ограждение или она сгорит ко всем чертям. Перестань звонить.
— Андрюша, — он услышал всхлип, — какой ты черствый… ведь ты строил эту беседку для нас…
— Я строил ее, чтоб с Толяном и Игорем пиво пить, Тамара, а ты мою мечту, как и все мечты, обрубила на корню. Делай ты с беседкой все, что угодно, хоть топором изруби. Давай ты мне будешь звонить, если только встанут вопросы про детей? Я тебе и так оставил больше, чем нужно. Больше ничего не должен. Второй раз я на тебе точно жениться не собираюсь. Я кладу трубку.
С двумя женщинами, которые нравились Андрею Сергеевичу, дело как-то не пошло. С одной он бурно начал роман, но она настолько вдруг напомнила ему Тамарку, что он скоренько разорвал отношения и даже стер ее телефон. А вторая так стремительно собралась за него замуж, что поддакивала ему во всем; кроме уныния, это не вызвало у него никаких чувств.
«Вот развелся, а толком даже переночевать не с кем», — пожал он плечами.
***
Однажды Андрей Сергеевич отправился на экономический форум. Доклады, обсуждения, знакомства.
На бранче познакомился с Валентиной, которая была лет на десять младше его.
Валентина показалась ему настолько женственной и мягкой, настолько неуместной на этом форуме, она настолько контрастировала с Тамарой, что он немедленно очаровался.
И не ошибся – она случайно отправилась сюда с подругой, хотя сама была далека от экономических процессов, выходящих за рамки покупок в магазине, и в ней не билась ни одна предпринимательская жилка.
В первый вечер в ресторане он не мог наслушаться ее журчащего, как ручей, голоса и не мог насмотреться на женственные изгибы ее фигуры. Валентина внимательно слушала любой его монолог, скромно улыбалась и смотрела на него ясными глазами. Вкусная еда, ее тихий говор настолько ввергли его в негу и разморили, что он мог видеть только ее декольте и мечтал в нем заснуть.
Он водил Валю в театры, рестораны и выставки. Валя нежно кормила его самодельными пельменями. Она так искренне восторгалась букетами, которые он преподносил, что он почувствовал себя и впрямь особенным.
За два месяца у Вали ни разу не повысилась громкость голоса, она не закатила ни одной истерики, ни разу не выпучила глаз, не предъявила ни одной претензии. Андрей Сергеевич ждал подвоха.
«Что-то здесь не так…», — думал он.
Валя даже гармонично влилась в его гостиничную жизнь – ненавязчиво появлялась со своим уютным декольте и незаметно исчезала, оставляя его один на один с холостяцкой жизнью.
***
Андрей Сергеевич доделал ремонт в квартире и объявил Валентине, что жить теперь будут вместе. Вообще-то он допускал, что она может отказать или завести разговор о браке, но Валя кротко склонила голову, собрала вещи к назначенному часу приезда грузчиков и со скалкой в руках, как с символом залога семейного счастья, переехала к нему.
Нынешняя жизнь Андрея Сергеевича теперь напоминала ему катание на лодочке – он рыбачит или лежит на дне, отбросив весла, теплые волны качают эту самую лодочку, слышен только плеск воды и колыбельный Валентинин голос, сверху его греет солнце, и чья-то рука периодически протягивается к нему с наколотым на вилку пельменем.
Он дрейфовал в вакуумном блаженстве и мечтал, чтобы это состояние не прекращалось.
Тамара регулярно объявлялась – звонила ему, пытаясь вести семейные будничные разговоры.
— Андрюша, ты знаешь, в доме барахлит сплит-система, ты не мог бы разобраться?
— Тамара, в каком доме? В твоем доме? Почему вопрос ко мне? В таких случаях звонят мастеру.
— Мне не хватает денег на ее замену. Ты же знаешь, я не могу так внезапно рассчитывать только на себя…
— Ты откажись от парикмахера для собаки, от ежедневной доставки еды из ресторанов и от вечеринок с приглашением оркестра, а там, глядишь, и хватит тебе денег от сдачи в аренду подаренной мной недвижимости. И вообще, Тамар, еще ни разу в новостях не слышал, что кто-то умер от не работающего кондиционера. Скромнее пора становиться в нынешней ситуации.
— Фу, какой ты… — фыркнула она.
— А это вообще на флирт похоже, вот уж вовсе ни к чему.
Он положил трубку.
***
В пятницу он сидел в своем кабинете, беседуя с главным инженером, когда в дверь просунулась голова Тамарки.
Инженер закивал и ушел, Тамара уселась в кресло напротив.
— Ты чего явилась? – он посмотрел на часы, подумав, как бы не опоздать на тренировку.
— Пришла поговорить, а что, не имею права? – она подняла подбородок.
«А какое такое еще осталось право?» — удивился он, но промолчал.
Тамара с прямой как палка спиной и задранным подбородком сидела и ничего не говорила.
— Ну, так не молчи, раз пришла, — театральная пауза явно затянулась. – Только сразу скажу, ни кондиционеры, ни утюги я чинить тебе не буду. Ты ничем не обижена – лучше всех своих подруг развелась.
— Вот какой ты, Андрей… все у тебя про деньги и про деньги. У нас, вообще-то семья была.
— Ой. Это не я про деньги, это ты все время про деньги. Я тебе их давал, но не очень понял, что мне давали в ответ. Так что насчет семьи я бы поспорил. Ну, жили и жили, детей вырастили. Давай теперь для себя поживем.
— То есть меня теперь совсем нет в твоих планах на будущее? – голос Тамарки дрогнул.
Он оторопел от такого поворота разговора.
— Ну, как бы совсем нет. Дети у нас общие, на праздниках видеться будем. Так уже и развод окончен. Твой вопрос сейчас как-то совсем неуместен, — он пожал плечами.
— И у тебя ко мне совсем ничего не осталось?… – она поджала губы.
— Тамара, к чему этот разговор?… Нет, ничего не осталось, все само собой сдохло под гнетом взаимного непонимания. Спасибо тебе за все, но совсем ничего не осталось.
Он встал, сварил ей кофе, поставил чашку перед ней.
— Ты все поверить не можешь, что мне все равно? Я хочу пожить по-другому. И ты давай наслаждайся жизнью. Не так уж много времени осталось.
Взял портфель, положил руку ей на плечо.
— Сиди здесь, сколько хочешь. Тебя все сотрудники знают, закроют за тобой дверь. Ну, пока.
***
После тренировки Андрей пришел домой, развалился в кресле, закрыл глаза. До сих пор ему казалось диковинным ощущение, что никто не жужжит над ухом, никто не заставляет вставать и бежать по поручениям.
«Даже смешно. Стоило ли ждать седин, чтобы начать делать, что хочется».
Времени было десять часов, Валентины не было видно. Он нашел ее в спальне, она безмятежно сопела.
То есть провалился его план сходить с ней перед сном в кафе или прогуляться.
Он уселся смотреть старый фильм.
***
— Валя, — сказал он ей за завтраком, — ты меня на десять лет младше, а устаешь, как будто на двадцать старше. Что так рано засыпаешь. Может, плохо себя чувствуешь?
Валя расчесывала мокрые волосы у окна, улыбнулась ему:
— Вчера так долго прибирала, упала без сил.
— Всмысле прибирала? А где наша уборщица? Не пришла?
— Андрюша, — Валя встала позади него и обняла за шею, — зачем нам уборщица? Я не обременена никакими делами. Мне совсем не трудно прибирать, мне это даже нравится. Я попросила ее не приходить. Деньги, которые ты ей оставляешь, я в тумбочку сложила, не потратила.
— Валь, ты что? – Андрей развел руками. — Хочу нанять уборщицу – нанимаю уборщицу. Если б хотел, чтоб ты прибирала, я б тебя попросил. Давай верни ее, и разговор закончен. И без возражений, — он уставился в ноутбук.
— Ты лучше выспись днем, чтобы вечером со мной время проводить, — он шлепнул ее.
***
По дороге на работу зазвонил телефон, высветил имя Тамары.
«Что она звонит? Мне кажется, точка уже раз пять поставлена», — раздосадовался он.
— Да, Тома… что-то с детьми?
Бывшая жена опять, как ни в чем не бывало, пустилась в обсуждение хозяйственных дел. Сказала, что его садовник опять пропал, да на этот раз с домработницей.
— Они точно укатили к себе домой на периферию! Говорила тебе год назад не брать его. Где мне теперь и садовника, и уборщицу хорошую найти?
— Ты в себе? Сотый раз повторю — меня это не касаются. Вырви все кусты и положи асфальт – и проблем не будет. Я уже и дом забыл, и садовника, и тебя. Не звони с этим.
«Сговорились они обе что ли… Одна требует домработницу, другая выгоняет».
***
Вечером пришел домой, Валя с мокрой головой сидела на диване перед телевизором. Андрей Сергеевич хотел поцеловать ее в лоб, она, смеясь, оттолкнула его:
— Осторожно! У меня голова в краске!
— В какой краске?
— Крашу голову, не видишь – намазана?
Он присмотрелся – Валины волосы измазаны в краске. Автоматически вспомнилась Тамара, которую он никогда не видел с этим на голове.
— Почему ты красишь? Почему не в парикмахерской?
— Ой, Андрей… ну, крашу и крашу… тебе-то что…
— Валя? Я тебе денег не даю, что ли? Ты можешь волосы в салоне покрасить? – он развел руками.
— Мне и так нормально.
— Нет, не нормально, — он набрал телефонный номер дочери и спросил, в каком салоне ее мать красит голову.
— Валя, вот тебе номер, завтра запишешься и пойдешь покрасишься, как белый человек. И фигней не занимайся.
Перед сном на телефон пришло сообщение от Тамарки, он уже засыпал, прочитал одним глазом: «Андрюша, если ты мне на день рождения собрался подарить сертификат в мой салон, так я теперь туда не хожу, вот название нового салона».
«Вот женщины… бесперебойно работает сарафанное радио. Полчаса едва прошло, а дочь с ней уже все обсудила», — подумал он.
Написал ей в ответ: «Ты ошиблась. Я уже купил утюг».
***
Тем не менее, подошла дата дня рождения Тамары.
Отмечали в доме, который он сам когда-то так воодушевленно строил и так легко покинул. Дом не вызывал никаких ностальгических чувств, это показалось ему даже странным.
Валя не высказала ни одного возражения против его визита на празднование к бывшей супруге. Он и не рассчитывал на другую реакцию.
Пришел нарядный, был рад видеть дочь и сына.
Явились Тамарины подруги, которые, вопреки его ожиданиям, не шипели на него, как змеи. Пришли и тесть с тещей, которых язык пока не поворачивался назвать
бывшими. На газоне перед парадным входом играл маленький оркестр.
«Куда ж без оркестра!» — ухмыльнулся он. Сколько он помнил семейных праздников – всегда в клумбе кто-нибудь пилил виолончель, извлекая утробные звуки.
Он подумал, что его подарок как раз уйдет на оплату музыкантов. Тамара лучше год просидит на макаронах, чем покажет своим подругам, что теперь не может себе позволить скрипача и тромбониста.
Тамара надела кружева и каменья, была добродушна и учтива.
«Если б она была хотя бы на четверть так же мила, пока мы были женаты, я б, может, и разводиться-то не подумал», — усмехнулся он.
***
Близилось восьмое марта, друзья вздыхали в преддверии трат на заказанные женами презенты.
Тамара, за неимением нового мужа, продолжила допиливать старого – прислала сообщение: «Андрюша, в этот женский праздник подари мне серьги, которые ты обещал…». Он подумал, что Тома молодец – и торжественность момента обозначила, и на якобы данное им слово поднажала.
Он заехал в ювелирный салон и купил серьги с камнями размером в пять раз меньше. «Вроде и знак внимания матери моих детей, а вроде и ничего значащего», — удовлетворенно заключил он. Серьги передал дочери, чтоб она вручила их Тамаре.
Еще Андрей Сергеевич отправил Валю в магазин, велел выбрать и отложить подарок, а он оплатит и заберет.
Он заскочил в этот магазин после работы, продавщица сказала:
— Валентина Игоревна отложила вот эти перчатки.
— Перчатки и все?
— Да… — пожала она плечами.
Он выбрал еще сумку и туфли.
— И перчатки эти тоже, что ли, упакуйте.
Приехал домой, пакеты поставил в коридоре. Валя сидела перед телевизором, он поцеловал ее в лоб. Валя что-то шила иголкой, он присмотрелся – зашивала дырку на капроновых колготках.
— Ты что это опять делаешь?
— Да колготки зацепила…
— Валя, не беси меня, а? Мы что, реально нищие что ли? Ну-ка, иди выбрось свои колготки, не позорься и меня не позорь. Ты куда их собралась надеть? На прием?
Валя насупилась, поднялась, выбросила их в ведро.
— Ты будешь ужинать? – крикнула из кухни.
— Да, буду… — обескураженный, он уселся на диван.
«Да что с этими бабами… В одной произошел сбой. И в другой сбой», — подумал Андрей Сергеевич.
— Кстати, я тебе подарок принес, в холле посмотри.
Валя поблагодарила раз пятьдесят. От Тамарки даже сообщения не пришло.
«Маловаты микро-караты, видать», — усмехнулся он.
***
Тамара позвонила через неделю с заявлением, что им с дочерью на поездку в отпуск не хватает денег.
— Тома, ты решила восстановиться после родов двадцатилетней давности? А то я не вижу иной причины спонсировать твой вояж.
— Ты черствый человек, Андрей… — бывшая супруга выдала свой любимый ответ.
— Я позвоню дочери, — он положил трубку.
Дочка сообщила, что они, действительно, едут с матерью в Дубаи, но за дочку платит ее жених, так что ей деньги не нужны.
Андрей написал Тамаре сообщение с фотографиями офисной недвижимости, отошедшей ей после развода, с припиской: «Я уже оплатил».
Тамара прислала какой-то стихо-спам на тему «твори добро».
Однако, ему самому вдруг захотелось куда-нибудь уехать и сменить картинку «дом/офис».
Он отправил Валю к турагенту, велел что-нибудь выбрать.
Вечером он собрал в офисе небольшое совещание, некстати позвонила Валя, но он ответил. Валя спросила:
— А что тебе больше нравится, Андрюша, Белек или Кемер?
Он извинился и вышел из кабинета:
— Валя, мы еще в феврале в Турцию не ездили?
Она отвечала, что все остальное как-то очень дорого.
— Поехали уж сразу в Узбекистан! На машине. Или на лошади, чтоб совсем экономно.
– Он закатил глаза, — так, выходи оттуда, я сам разберусь. Через час дома встретимся.
Дома была проведена очередная беседа на предмет отсутствия причин влачить нищенское существование и зашивать колготки. Валя смущалась и кивала, но Андрей Сергеевич подозревал, что кивала она просто так, для его успокоения.
«Это какой-то их заговор… они обе решили меня одолеть. Они обе сидят у меня на плечах и поют мне в уши кардинально разные песни. Если Тамара меня загонит в гроб своими вилами и запросами, но Валентина со смиренным нимбом и зашитыми колготками вознесется на небеса…».
Он приложил ко лбу бокал с виски и льдом.
***
Отпуск был позади и прошел он отлично, Андрей Сергеевич не любил неприятных сюрпризов – все организовал сам.
Проплывали недели и месяцы его размеренной семейной жизни.
К Вале у него, в общем-то, не было претензий, кроме того, что она пыталась жить гиперэкономно и сподвигнуть к этому самого Андрея Сергеевича. Он то и дело выбрасывал из дома купленную втихаря Валентиной дурацкую посуду или отвратительные, на его взгляд, продукты и вино. Один раз выбросил очень страшные сандалии, которые она купила для загородных поездок; взамен купил другие, поставил на то же место. Валентина делала вид, что ничего не замечает; он делал вид, что ничего не выбрасывает.
Тамара же, напротив, с завидным упорством планировала бюджет с учетом «живого» мужа и изумлялась, когда он отказывал оплатить лимузин на праздник или наряд для ежегодных скачек. Он с легкостью пресекал все ее пожелания, напоминая о безбедном существовании, которое она должна вести по его подсчетам.
В июле Валя вдруг заявила, что хочет абрикосов, да не просто мешок, а несколько ящиков – нужно срочно и обязательно варить абрикосовое варенье.
Андрей Сергеевич, не помнивший от Тамары сваренного яйца, сначала даже загордился такой кулинарной прытью, однако, проведя несколько часов на рынке с Валентиной, выбиравшей идеальные — словно для фотосессии – абрикосы, быстро приуныл и подумал, что никогда страстно не любил ни сами абрикосы, ни варенье из них.
Он ходил за Валей, брал ящички, уносил их в машину, составляя пирамидой. Он сто лет не был на рынке, уж точно не умел торговаться и не предполагал для автомобиля такого назначения. Он полдня просидел в машине, узбеки — как ему казалось — участливо сочувствовали. Наконец, Валин внутренний кулинар сделал выбор, и они потратили еще кучу времени, чтобы осторожно довезти эти абрикосы, перенести в дом. На этом эпопея не закончилась – пришлось решать проблемы с банками, крышками, закаточными машинками. Кухня превратилась в химический полигон по стерилизации. Валя рубила абрикосы, варила, крутила, множа ряды банок вдоль стен.
Андрей Сергеевич мрачно молчал, в кухню не входил, уже не мог нюхать этот приторно-сладкий запах. Лежал в гостиной, смотрел фильм или читал книжку.
Слава богу, однажды и банки, и абрикосы закончились, Валентина забила запасами хозяйственную комнату. Андрей Сергеевич спросил, на черта им столько варенья, Валя сказала:
— Ну, это же свое, домашнее! Будешь есть и радоваться.
Но ни есть его, ни радоваться по этому поводу не хотелось. При входе в хозяйственную комнату он каждый раз чертыхался, споткнувшись о банки, и не понимал, кто и когда все это употребит.
Он для вежливости съел несколько чашек под ее одобрительным взглядом, но масштабов заготовки так и не понял.
Валя настойчиво выставляла на кухне по десять блюдец с этим вареньем, пытаясь скормить его Андрею. Открывая холодильник, он наталкивался на варенье, заглядывая в кладовку, он спотыкался о варенье, сев за стол – будь то к завтраку или на романтический ужин – он обнаруживал это варенье везде.
В итоге однажды заявил ей:
— Так, Валя, чтобы я этого варенья больше не видел. Увозим его из дома и, пожалуйста, больше мне его не предлагай. Захочу варенья – раз в месяц съем его в ресторане.
— Андрюша, ты что? – она всплеснула руками, — я же так старалась… хотела тебя порадовать.
— Я порадовался полчаса, остальные четыре недели были лишние.
— Ну, сегодня не ешь его, если не хочешь…
— Ни сегодня, ни завтра я его не захочу. Валя, прошу, не грузи меня больше этим вареньем.
— Андрюша, — она встала у окна, уставившись в небо. – Я иногда тебя не понимаю. Ты такой не отзывчивый…
«Опять я не отзывчивый… Сколько нужно отзывов, чтобы хоть одна моя женщина начала меня считать отзывчивым? Чего тут не понятного? – варенья не хочу. Ни больше, ни меньше».
Он вздохнул.
— Валь, я сейчас себя тоже не понимаю. Я хочу побыть один, ты мне не звони пока, я у Игоря поживу.
Валя обернулась, заломив руки, в глазах ее стояли слезы, брови сошлись домиком.
— Нет! Я уйду… — она рухнула на стул.
— Да ну тебя… куда ты пойдешь. Мне не сложно.
Он взял два кофра с костюмами, зубную щетку, похлопал ее по плечу. Она тянула к нему руки, он закрыл дверь.
***
Погода в этом сентябре была довольно зябкой.
Он переночевал у Игоря, но спалось плохо. Нынешним субботним утром отправился на пруд, замотал шею шарфом.
«Надо же, и любительница уток здесь», — удивился он, махнул ей в знак приветствия.
Утки подплыли к нему, скользили по воде туда-сюда.
«Пришел – хорошо, уйдешь – еще лучше. Так они, наверное, думают», — он крошил батон, бросая в воду.
В парке хорошо пахло – травой и сыростью.
«И никаких абрикосов», — он даже вздрогнул.
Он обернулся, посмотрел на любительницу уток. Он знает, почему он сам сюда ходит; а ей что тут нужно в восемь утра в субботу? «Кстати, довольно красивая женщина», – подумал он.
«Меня спозаранку в выходной выгнал на улицу только Игорехин храп и его неудобный диван. А у нее что? Бессонница? Орнитологические наблюдения за миграцией уток справа налево? Сторожит скамейку? Храпящего мужа ненавидит?» — набросались варианты.
Он докрошил батон. Нерешительно постоял, повернулся и подошел к ней.
— Здравствуйте, — улыбнулся он, — я вас столько раз здесь видел. Я Андрей. Вас как зовут?
— Я Ирина, Андрей, — ответила она. – Ничего личного, только давайте не будем с вами знакомиться.
Он оторопел:
«Вот так поворот в утиной истории».
— Не обижайтесь, — усмехнулась она, — у меня только закончились два неудачных развода подряд. Мне сейчас совсем не до знакомств.
Она протянула ему багет:
— Возьмите, у меня еще хлеб есть, — она помолчала. – Лучше просто приходите сюда по субботам.
Он кивнул, встал рядом, отщипывал крошки, бросал в пруд.