Теплый газ лишил меня голоса, чтобы я не кричал, чтобы я подавился невысказанным. Через чайный гриб склизких связок не просачиваются слова, и я выцеживаю чаяние вместе с бордо из порезов на подушечках пальцев.
Разложившись под мясным тесаком на полу закоптелой кухни, я печатаю отпечатками ноты реквиема на разбитом кафеле зари.
И кончаюсь. Стекаю чернилами с кончика исписанного пера.