18 июля 1610 год.
В темнице было абсолютно темно. Ни одной щелки, откуда мог бы пробиваться свет. Нужно было ждать, пока глаза хорошо привыкнут к темноте. Но впрочем в этом не было особой необходимости – он и так успел хорошо рассмотреть свое узилище. Низкий потолок, который мешает нормально распрямить шею, стены, длиной едва ли пять мелких шагов, да немного сухой пыльной соломы на полу. Добавить ко всему этому отвратительный запах и странные таинственные шорохи, наводящие на мысли о крысах. Итак, у него было все – а теперь он сидел здесь, в полной темноте. Это было странно, но Виктор не злился и не удивлялся. Почему-то он знал, что именно так все и закончится. И, по сути, он заслужил этого. Гад, дрянь, последний подлец! Он делал то, что было с самого начала противно его душе. То, что в нормальных условиях никогда бы не сделал. Он покусился на свободу и на право людей жить по-своему. Он всегда высоко ставил эти вещи. И самое смешное, что наказание свое он получил не за это, а за правду. Несправедливое, в общем, наказание от человека, который ни в грош не ставит все важное в этой жизни! Это нечестно! Уж лучше бы его арестовали за дело. А так…
Конечно, он заслужил все это. Но при мысли о том, что его жизнь, возможно, скоро оборвется из-за человека, который лишь воплощает свою личную месть, всё внутри юноши восстало. Да никогда! Вот этого он не заслуживает! Злость закипела в нем. Хотелось рвать, метать, убивать. Придушить Волкова собственными руками, смотреть, как синеет его лицо, закатываются глаза, как жизнь по капле покидает его тело. Ведь если бы не этот Волков, то сейчас у него была бы совершенно другая жизнь – ясная и счастливая. А не эта, полная сомнений и страданий за кусок хлеба. Виктор застучал руками в стенку и дико закричал, изливая всю свою мятежную душу. Вдруг в двери открылось узенькое щель-окошко, из которого раздался разгневанный голос:
- Эй ты! Ну-ка живо уймись, иначе тебе не сдобровать! – а затем полился поток отборной брани.
Виктор лишь посмотрел исподлобья прямо в узенькую полоску света, крепко сжимая кулаки, и сказал:
- А если я не перестану? Что ты мне сделаешь? Завтра я уже и так покойник…
- Ну это ты зря! – и стражник закрыл окошко. Темнота больно ударила по глазам. А затем раздался звон ключей и щелчок замка. Дверь широко отворилась. Свет ошарашил Виктора. Он закрыл руками глаза и свернулся калачиком. Но тут стражник вошел в узилище. Крепкий удар дубинкой пришелся юноше по спине. Он лишь охнул. Град ударов все сыпался и сыпался на него, мешая подняться и попытаться дать отпор. Наконец, стражник, выполнив свой кровавый долг, скрылся за дверью. Замок защелкнулся, и наступила спасительная темнота.
Прошло некоторое время. Виктор лежал на полу на животе и боялся пошевелиться. Во рту был металлический привкус крови, все тело горело от ударов. Хорошо еще, что ни один не попал по голове. Юноша осторожно пошевелил руками. Вроде бы ничего. Ноги тоже были в порядке. Тогда он аккуратно сел и стал себя ощупывать. Похоже, на этот раз он отделался синяками да ссадинами, а самым серьезным повреждением было то, что он слегка прикусил язык. Ну, вот и хорошо.
Эта стычка помогла ему отвлечься от своих мыслей. Он понял, что его ждет дальше. Такие же пытки, избиение и еще что-нибудь похуже. Они будут пытаться выбить у него признание. Да уж лучше сразу со всем соглашаться, все равно никаких шансов на спасение у него нет. Так хоть лишних страданий избежит.
Отчаяние и тупая безысходность вновь овладели им. Он думал о том, что больше не сможет увидеть: солнце, небо, реки, траву и деревья. Но это все меркло по сравнению с тем, что он не увидит Руслану. Не увидит ее ярких зеленых глаз, не дотронется до шелковистых волос…
Неизвестно, сколько времени он провел так, мечтая о недоступных ему вещах. Но неожиданно раздался щелчок замка, и стражник, открыв дверь, приказал:
- Живо вываливайся отсюда! Тебя ждет допрос.
Юноша послушно вышел. Коридор терялся в обе стороны. Везде были одинаковые двери – такие же узкие темные камеры, как и его. На стенах чадили факелы. Их неяркий свет ослепил его. Стражник пошел вперед, Виктор – за ним. Они повернули в узкий проход, потом кружили и кружили, и, наконец, вышли к какой-то большой двери. Перед ней тоже стоял стражник. Он кивнул первому и стал открывать дверь. Первый ушел обратно.
- Давай заходи! – указал второй стражник внутрь.
Виктор повиновался. Дверь за его спиной захлопнулась. Он попал в просторное помещение, наполненное светом и чадом факелов. Здесь находились непонятные орудия. Юноша понял, что попал в пыточную, и внутренне собрался. Впереди вырисовывались силуэты двух людей. Один стоял у печи и что-то делал. Другой сидел на лавке и ждал. Виктор двинулся туда. Сидящий человек оказался Волковым. Он злорадно ухмылялся. Юноша надеялся, что его лицо не выдало его эмоций.
- Ну же, Виктор, проходи вперед смелее! – заговорил Волков. – Что ты стоишь у входа? Проходи вперед, тебе здесь ничего не угрожает, - пауза. – Если ты, конечно, скажешь нам всю правду.
- Какую правду? – не выдержал юноша. – Ту, в которой ты из зависти убил моих родителей и сейчас пытаешься отомстить и мне? Ту, в которой я настоящий Виктор Берестов и ни в чем совершенно не виноват?!
- Молчать! Прекрати молоть чепуху! Ты – Иван Прохоров, шпион Тушинского самозванца! Ты подговорил горожан поднять бунт и свергнуть царя! Также ты виновен в жестокой смерти нескольких честных людей, подлый убийца!
- Нет!!! – закричал Виктор. – Нет, нет и еще раз нет!!! Я не делал ничего этого! Не делал!!!
И он кинулся к Волкову. Но второй мужчина не дремал – быстро захватил его и связал руки. Юноша зарычал в бессильной ярости, хотя уже понял, что поступил неправильно, и жалел. Волков только этого и ждал.
- Ну, раз так, - довольно протянул он. – Тогда придется действовать более жестко. Ну-ка, подвесь его для начала.
Палач кивнул и приступил. Он заставил Виктора встать на лавку, поднять руки и замереть, а сам, тоже забравшись повыше, стал делать какие-то манипуляции с его руками – привязывал, крепил и фиксировал. В итоге он слез и убрал лавку из-под ног юноши. Боль резко ударила в руки. Ноги беспомощно болтались в воздухе, ища опоры.
- Что, весело? – подошел Волков, а потом расхохотался. – Знаешь, я тебя обманул. Палач – глухонемой. Понимает только знаки. Мы можем говорить спокойно. И поверь, я уж вволю натешусь твоим беспомощным состоянием.
Снова хохот. И он начал рассказывать что-то про его родителей, грязное, гадкое, порочное. Юноша старался не слушать, но все равно слышал. Душевная боль от этих оскорблений была словно пощечина. Багровая волна злости и жажды уничтожить накрыла его с головой. Волков же стал ходить кругами вокруг него. Юноша медленно изворачивался, чтобы достать ногой своего противника, но он все время был за спиной, и удары приходились по воздуху. Он захохотал, а Виктор лишь злобно рычал. На глазах выступали слезы обиды, которые во что бы не стало нужно было скрыть. Волков не должен видеть его поражения.
Эта мысль привела юношу в чувство. Он успокоился и повис. Чувства клокотали внутри него, но ни одно не отразилось на лице. Волков, увидев это, решил спросить:
- Так ты признаешь свою вину?
- Нет!!!
- Ну и отлично, - довольно усмехнулся он. – Даже если бы ты согласился, то не избежал бы этого! – и сделал знак рукой.
Палач подошел поближе и резкими движениями разорвал кафтан Виктора. Он остался в рубашке, штанах и огромных черных сапогах. Это выглядело бы странно, если бы он не знал, что его ждет. Раздался свист воздуха и кнут опустился на его спину жесткой кожаной молнией, настолько же обжигающей и грозной. Он закричал. Удары сыпались еще и еще. Спина его превратилась в кровавое месиво. На лбу выступил пот, тщетно пытаясь охладить горящую кожу. Суставы рук ныли, а пальцы закоченели. Боль сводила с ума. Неожиданно удары прекратились. Не дожидаясь вопроса, юноша сказал:
- Ничего же не изменится, что бы я не говорил. Зачем ты без конца спрашиваешь одно и тоже?
- Ты глубоко ошибаешься. Кое-что может измениться. Если ты попросишь пощады, заскулишь как последний жалкий щенок, то я пощажу тебя. А теперь продолжаем!
По его знаку палач продолжил его бить. Виктор уже насчитал, по меньшей мере, двадцать ударов. После их разговора он продолжал считать. Это помогало терпеть боль, также как и крепко вцепившееся в воротник зубы. На сорок седьмом он сбился со счета, но по ощущениям ударов было в два, а то и в три раза больше. Вытерпеть такое было просто невозможно, и вскоре он потерял сознание.
Очнулся он, лежа на животе на каком-то столе. Руки и ноги были привязаны. Рубашки на нем уже не было. Было ясно, что сейчас последует новая пытка. И это было правдой. Волков был уже тут как тут со своей ухмылкой. Глядя на него, Виктор дрожал от ненависти.
- Ну что, отдохнул? – спросил его мучитель. – Не собираешься сдаваться? Ну, впрочем, по глазам вижу, что нет. У нас сейчас водные процедуры.
Тут нарисовался палач с огромным ведром воды. Он резко вылил ее на окровавленную спину юноши. Первое, что он почувствовал – вода была жутко ледяной, аж до дрожи в костях. Он застучал зубами от озноба. Второе, что вода была соленой. От этого он взвыл. Жуткое жжение во всех ранах сводило с ума. Между тем, палач взял новое ведро. Виктор приготовился к адскому холоду, но на этот раз в ведре был почти кипяток. Жуткий крик эхом отозвался во всем подземелье, испугав стражу и обрадовав Волкова.
Так и шло. То замогильный холод, то жар геенны огненной, причем не всегда они чередовались. Бывало три «горячих», потом одно «холодное» и наоборот. Да и по-всякому. Лишь жжение соли оставалось неизменным. Юноша старался не кричать на радость своему мучителю, а лишь сжал зубы и терпел. В конце концов, сознание милосердно покинуло его.
На этот раз он очнулся на этом же столе в той же позе, только ноги были отвязаны, а руки связаны лишь меж собой. Увидев его открытые глаза, Волков заявил:
- Надо же, какой ты слабенький! Чуть что сразу в обморок. Я уверен, что твой отец выдержал бы больше. Да что там! Даже мать! Они оба были такими сильными. Даже жаль, что они перешли мне дорогу. Когда я убивал его, то, помнится, четверо моих людей погибло от его руки. Ты бы и одного из них не смог уложить!
Хохот. Виктор накопил все свои силы и резко сел на столе. Волков испуганно попятился, а палач подоспел вперед. Юноша не выдержал, дрожа от упадка сил и от злости:
- Ты трус! Жалкий ничтожный трус! Вас было десять человек против одного, да и то четверых он прикончил! Я сейчас один, крепко связанный, полумертвый от пыток и мучений, а ты пятишься! Ты боишься меня! Боишься!
Волков лишь прищурился и сделал очередной знак палачу. Тот сдернул Виктора со стола и потащил к двум лавкам. Опять висеть. Руки все еще ныли, а пальцы, только-только начавшие слушаться, вновь должны были стать деревяшками. Как же не хотелось этого! Почему он не ценил свободу?!
Но от палача было не вырваться. И вот он уже вновь висит. Палач ушел куда-то, а Волков приблизился и сказал:
- Твой смертный приговор уже готов. Пришлось немного надавить на нескольких человечков, творящих закон, но в итоге все как надо. Тебя обезглавят завтра в полдень. И так закончится эта грустная история! Увы, увы! Никто не признал в тебе настоящего Берестова. Зато так было проще от тебя избавиться. Знаешь, я в хорошем настроении. Попроси пощады, и я позволю тебе исповедаться перед священником.
Юноша промолчал. Неужели конец так близок? Ну что ж, чем быстрее, тем лучше. Меньше придется мучиться. Увидев его настрой, Волков махнул палачу. Виктор понял, что его будут пытать. Чем на этот раз? Он почувствовал запах горящих сырых веток. Он обернулся. С губ невольно слетел стон. В руке палаче был зажат горящий веник, и он собирался ударить им юношу. Так и произошло. Все прошлые пытки показались ему щекоткой, когда огонь лизнул его многострадальную спину. Прошло еще несколько ударов. Они несли долгую мучительную смерть и потерю рассудка. В глазах стояли слезы; он рыдал от боли. Нестерпимый жар окружал его со всех сторон. Это уже не подземелье, а самый настоящий ад! Палач – черт, приводящий в исполнение наказание, а Волков – самый настоящий дьявол, находящий самое лучшее удовольствие в страданиях человеческого рода и каждого человека в отдельности. Дьявол, сам приносящий эти страдания в мир подлунный. Виктор понял, что сходит с ума. Еще пяток ударов и он не выдержит. Он принялся искать выход из положения, но его не было. Этот дьявол закрывает все решения. Его надо убить, убить, убить!!!!! Но как?!
Мысли судорожно метались в голове юноши, пока он не вспомнил о ноже, запрятанном в голенище сапога. Но как его достать? И освободить руки для удара? Решение одно – попросить пощады. Хотя эта мысль была просто отвратительна ему, но это была единственная возможность. Нужно было ею воспользоваться.
- Ох, пожалуйста, господин Волков, остановите его! – прохрипел Виктор. – Вы же милосердны, прекратите эту пытку! Я во всем сознаюсь! О, пожалуйста, прекратите!!!
- Я был о тебе лучшего мнения, - заявил Волков после пяти минут горячих просьб и увещеваний юноши, делая знак палачу. – Но слово есть слово…
Он продолжал что-то говорить, но юноша не слушал. Палач освободил его. Держаться на ногах было трудно, но в принципе можно. Однако он все равно покачнулся и упал. Спектакль начался. Виктор всем телом склонился над сапогом, всхлипывая и причитая. Пальцами ему удалось подцепить нож. Зажав нож в правой руке, он следил за ногами Волкова. Тот подходил все ближе и ближе, считая, что одолел своего врага. Наконец, он остановился в двух шагах от него, продолжая говорить. Сейчас или никогда!
Юноша, как кошка, выпрыгнул всем телом и вонзил нож в живот Волкову. Своей тяжестью он повалил его на пол. Несколько раз провернув нож в ране, он стал душить его. Лицо посерело, стали видны белки глаз, но Виктор не останавливался. Он сжимал и сжимал его шею, будто это могло вернуть ему родителей или сделать его счастливым навсегда. Вдруг его что-то оттащило от Волкова. Это был палач. Он быстро созвал стражу и вскоре неожиданную жертву унесли на руках. Да, он не добил его, но раны, которые он нанес, были смертельны. Максимум через пару часов его главный враг, столько лет снившийся ему в кошмарах, будет мертв.
Он засмеялся. В этом странном смехе было все: и эта невероятная победа, и горечь всех его утрат, и страдания пыток, и страх завтрашней смерти. Юноша смеялся, хотя хотелось плакать. Эти физические и психологические испытания помутили на время его рассудок.
Через некоторое время пришел стражник. Он отвел его обратно в камеру. Виктор опустился на солому. Теперь лежать он мог только на животе, а сидеть – не облокачиваясь на спину. Раны доставляли мучительную боль. Но он все-таки нашел более-менее удобное положение и заснул.
Его разбудил звук шагов. Вслед за ним раздались звяканье ключей и щелчок замка. Похоже, пришло время расплаты. В камеру ввалились пять стражников. Они стали колотить его дубинками и пинать. Это было еще больнее, чем пытки. Юноша старался не шевелиться и не издавать ни звука, надеясь, что так будет меньше их злить. Через некоторое время они ушли.
Виктор растянулся на полу в полном изнеможении. Ему никогда еще в жизни не приходилось испытывать таких страданий, как физических, так и духовных. Сейчас он чувствовал лишь боль во всем теле и опустошенность в душе. Даже на то, чтобы радоваться победе над Волковым, уже не оставалось сил.
Юноша понимал, что это все, предел. Завтра уже ничего не будет. Но боль все равно давала о себе знать. В итоге он пробормотал:
- Ничего, совсем немного терпеть осталось. Всего лишь несколько часов.
И он провалился в спасительную темную бездну сна, скрадывающую ожидание, ослабляющую боль и дающую новые силы жить дальше.