"Что есть жизнь? Это
представление о ней нашего мозга".
И вот, снова воины за Амурья сидят в горах в надежде встретить "орлов" из-за кольца. Царандой и наши советники, вылезшие из-под кондёров, решили, что именно тут пройдёт эфиопский полк. Хрен его знает, есть ли вообще этот полк, но мы почему-то ловим его, а он, как, и положено в ковбойских фильмах "уходит". Самое интересное - исчезает, не принимая бой, даже точнее - не вступая в соприкосновение. За всё время пару раз их связисты нарушили режим радиомолчания, и всё.
Третьи сутки наша группа сидит в ожидании горного снаряжения. Всё, что мы имеем - это молотки и самая малость парашютных строп. Среди нас нет ни одного альпиниста, двое в пионерлагере поднимались на "холмы" и считают себя готовыми к "восхождению".
Вчера, сидя в кругу своих товарищей, пришлось услышать слова нашего отпускника, который хотел решить вопрос по улучшению жилищных условий своей семьи. В горсовете ему ответили: - Мы вас туда не посылали!
Вот и спрашивается: - А на хрен мне, и мне подобным нужен этот полк? Есть он? Хорошо! Нет - и "делов" нет!
Не могу сказать, как будут относиться к нам потом? А оно наступит, это факт. Может не для всех, но это будет. Если на нас орать, эффект будет обратный и намного агрессивнее, чем в спокойной обстановке. Насчёт жалости к нам, могу отметить, она нам не нужна. Обиды мы тоже не простим, потому что будем защищаться, мы уже давно не дети и мы на войне, взрослыми ещё не стали, потому что ещё ничего не видели, кроме грязи и всего, что связано с нашим пребыванием здесь. никто из нас не создан для войны - хотя и бытует обратное звучание.
А когда вернёмся из Афганистана, нам придётся сверить и осознать, чем были для нас эти два года. Действительно, переоценка нравственных и других ценностей происходит, можно сказать ежедневно, и каждый возвратится отсюда другим. Ведь пройдут два года. А что эти два года для офицера, для солдата, а по сути дела, для молодого парня, для юноши? Да ведь это - целая жизнь! В нормальных условиях человек, мужчина, взрослеет в полном смысле этого слова к тридцати - тридцати пяти годам. Набравшись жизненного опыта, он смотрит на жизнь глазами взрослого человека, а здесь, когда смотришь на нашего бойца - он уже старик, а ему ещё нет и двадцати. А тридцатилетними здесь становятся после первого боя, и нет надобности, ждать месяц, год, два. Мы в течение этих двух лет приобретаем такой опыт, что своими переживаниями, обгоняем своих сверстников, и им порой нас не понять ... Нас, "афганцев", называют совестью нашего времени. (Написал и смеюсь, потому что эти слова были произнесены мне в глаза, когда я задал вопрос: - А почему вместо Звезды - электробритва?) Я скажу иначе - это не только совесть, это - боль нашего времени, боль, потому что каждая несправедливость, всякая мерзость и нечистоплотность - это, как соль к открытой ране. Вот и наш товарищ, там на Родине, уже соприкоснулся с мразями, а что будет потом? Когда пройдут годы? Наша душевная рана останется всегда открытой, и несправедливость оставит тот след, который оставляет калённое железо во всём теле. Вот почему такая ненависть к несправедливости, такая горечь о прожитых в Афганистане днях, вот почему такой болью наполнены наши песни. Война ещё продолжается, а в среде чиновников уже звучит: - Мы потеряли целое поколение! Конечно, можно говорить о потерянности в прямом смысле этого слова, погибли сотни молодых мальчишек. Проще сказать потерянное поколение, чем помочь вернуться этим мальчишкам к нормальной жизни.
Да и здесь, я уже вижу по нашим выходам, мы оказались втянуты во внутренний вооружённый конфликт, и выполняем чьи-то амбициозные задачи, за счёт нашего солдата, офицера. Как говорят одесситы: - Чего хотите ещё не знать, спросите? А спросить-то и не у кого. Я всегда спрашиваю: - Зачем СССР нужен Афганистан? Я уже слышал от наших комиссаров: - Майор, не туда прёшь, выполняй свою работу! Или чуть-чуть нежнее: - Тебе что партбилет давит в кармане? Всё скрыто за семью печатями. Как мне сказали в штабе: - Вы туда едете выполнять интернациональный долг. Не могу понять одного: - Кому я уже должен, кому должен этот молодой парень с сельской местности, который идёт вместе со мной на любое задание? И почему должны гибнуть наши ребята, а не чужие? Нашими жизнями, вероятно, решается большая политика, которую мы не способны понять.
Почему-то всегда хочется чего-то понять, а понять не могу, нет тех знаний, а посему - хватит соплей, давай о деле!
Наше командование нашло прапорщика, который имел кое-какие навыки в альпинизме. Он провёл познавательно-ознакомительное занятие; как завязать узел, как забить костыль, как закрепить верёвку? И в заключение заверил, что после первого раза всегда хочется повторить пройденный маршрут, но при этом умело используя опыт предыдущего восхождения. Может оно и так, но мы ещё и первый раз не вышли.
Нам необходимо забраться на господствующую высоту, и уже сверху оценить обстановку.
Зачем люди ходят в горы и что их туда тянет? Кто-то ходит в горы от скуки, а мы, потому что это надо.
Группа четыре человека, я и ещё трое; старлей и два капитана.
Рядовых нет, потому что эти горы выходят за нашу зону ответственности, и туда никто не ходил, и даже если и ходили, то информации у нас ноль. Почему-то её скрывают даже для офицеров штаба.
Предстоит подняться на гору, а она правда не отвесная, но где-то градусов 80 наклона есть. Расстояние предстоит пройти километра полтора, по нашим подсчётам, а там посмотрим.
Говорят, в этих горах произрастает эдельвейс. Эдельвейс, эдельвейс - год уже лазим по горам, но эти пушистые белесые, в виде звёздочек цветки нам не попадались. А ведь сам цветок умело цепляется за скалы и чувствует себя всегда, как дома. Может когда-нибудь и мы его увидим?
Почему я вспомнил этот цветок? А всё очень просто, наш шеф сказал: - Ребята пока вы курите, будет много любознательных, и они будут интересоваться, зачем вам нужны эти горы? Отвечайте, что пойдёте искать эдельвейс. И пусть эти умники ломают голову и думают, зачем он нам нужен, хотя чёрт его знает, а вдруг он действительно здесь произрастает.
Нас спрашивали: - Вам, что делать нечего, лезете в пекло? А реально, в эти Чёрные Горы посылать бойцов нет смысла, но нам нужно было принимать решение об использовании этого горного плато в дальнейшей операции, вот и посылают добровольцев.
Лично я почему-то уверовал в свою фортуну, кроме двух "залётов", я не переболел ничем. А болеть ребята начинали уже через неделю пребывания на этой земле. И тут нет ничего удивительного, малярия, гепатит - это судьба каждого второго, кто побывал в Афганистане. Я считаю в принципе - мне повезло. Через всё это проходил вместе с теми солдатами, которых я к чему-то призывал. Я никогда не старался призывать пламенными словами, они были не нужны, я просто был для них примером и стремился делать тоже лучше любого своего разведчика в десятки раз.
Я заметил, что стал получать удовольствие от риска, само утверждаться в опасных поступках. Что-то без преувеличения, если можно так сказать, подсказывало, что пребывание в опасных ситуациях позволяет человеку испытать самые сильные эмоции, из всех приятных и самые приятные из всех сильных. Страшно ли бывает? Страшно! На войне всегда страшно и это хорошо, особенно, когда в тебя стреляют. Если ты безмятежно сидишь и перекуриваешь прямо на бруствере окопа - вот тут могу Вам с уверенностью сказать: - Берите орла и везите в дурку, только там его место. Всегда утверждал и утверждаю, если разведчик безоговорочно дерзкий и бесстрашный, людей доверять ему опасно. Храбрость и отважность не помешает, если есть чуть-чуть опасения, это факт самосохранения. Когда страх легко побороть? Даже смертельный? Наверное, только имея железную мотивацию, что ты всё делаешь праведно и правильно, тогда хоть к шайтану на приём.
Иногда страх зашкаливает и тут уже ничего не поможет ни мотивация, ни уверенность в собственной необходимости людям. Было это и у меня. Первый раз: перед первым моим прыжком с парашютом. Второй, когда прыгал с вертолёта, а земля оказалась метрах в восьми, и я катился по косогору, тогда мне показалось - ну очень долго, а автомат из рук не выпустил. Видно было страшно, и в тоже время хотелось жить.
Что делать в этом случае? Я лично старался скрыть волнение и курил одну сигарету за другой.
За время нахождения здесь, я научился легко определять, кто струсит? Если перед тобой стоит боец с чистым покровом тела - этот не сбежит, потому что все эти псориазы, экземы - всё это от страха.
Привезти верёвку, а где взять? И тут мысль: - Нужно ехать к палёному, в дукан. Он найдёт всё, и при том, что сделает это в кратчайшие сроки. Все прекрасно знают, что он работает и нашим, и своим. По-другому в этом бизнесе не выживешь. Да и мы прекрасно понимаем: - Сегодня мы есть, а завтра уже ушли, а ему жить.
Когда я доложил Жел..., он сразу одобрил моё предложение, и всё закрутилось.
Верёвка, карабины, крюки, кроме костылей всё было завезено. Наш прапор, услышав проблему, смеясь, заявил: - Мне нужны пальцы с танковых траков, а остальное, дело техники и пару часов работы в рембате.
Выходить решили в полночь. Как для меня так ночное время самое удобное, я его ещё называю шакалье, потому что они всегда выходят на охоту именно ночью, при этом и двуногие, и четырёх ногие, любят они этот час.
Ночь выдалась безоблачной и довольно холодной; воздух разреженный и какой-то приторно-горьковатый. Говорят, что на высоте в организме вырабатываются эндорфины, а это, как наркотик. Но мне кажется, что в нашей службе эти эндорфины уже закончились. Сколько раз ходили в горы, и они на удивление всегда остаются дикими и таинственными. Впереди красавица вершина, грозно обрывается мощными скалами, если не ошибаюсь, в сторону Саланга.
Маршрут не сложный для альпинистов, а для таких, как мы любителей горного воздуха - трудноват и опасен. Ночевать мы на горе не собирались, так как к вечеру нужно вернуться на заставу. Главное, целый день в горах практически налегке, задание простое, необходимо составить идеальный абрис местности.
Накануне выхода согласовали полный график ведения огня для обеспечения нашего восхождения, для этой цели выделили одну ЗэУшку и крупнокалиберный на заставе. Их задача была простая, вести огонь короткими очередями, по ближайшим горам, через каждые десять минут, чтобы мы могли забить крюк или костыль, потому что слышимость в горах идеальная, а при залпах удастся забить без привлечения внимания. При этом на всё про всё, отводилось время с 24.00 до 5.00.
И как говорится: - Благословясь, ровно в полночь, мы практически налегке, ушли к подножию горы. Почему налегке? А потому, что взяли с собой лишь автоматы с повышенным запасом патронов, и одну радиостанцию Р-109М, радиостанция ранцевая, носимая, общий вес около 15кг.
Лезли на гору прилично долго, хотя казалось, что мы не делали лишних движений, да и вершина была прямо перед глазами, а реально только к пяти утра мы заползли на плато. Когда уже поднялись, почувствовали, что немножко зябко, а так свежо.
Вышли на вершину, без единого выстрела, спрятались за выступы и валуны, нужно было отдохнуть пару часов, а потом приступить к выполнению поставленной задачи. В спокойной обстановке обнаружилось самое интересное; пальцы обеих рук так распухли, что с трудом пролазят под спусковую скобу, а если "вдруг"?
Лезли весело и бодро, костыли забивали под "музыку" нашей ЗэУшки и пулемётную трель, забивая, частенько попадало по пальцам, как мне казалось не больно, но часто.
Светлое время началось спокойно, одно плохо, хотелось пить, вода естественно была, но её нужно беречь, потому что день только начался.
А он выдался какой-то необычный, то жара, то облака идущие прямо по нам. Вспомнилось, когда однажды облака промочили наши робы, сегодня облака были какой-то дымкой, словно прозрачный газ, и ни грамма влаги. Так что господа, которые пишут, что тучи несут в себе тысячи тонн воды, могу вас заверить, облака, которые, гуляли по нам, не несли и грамма влаги, просто становилось темно, а точнее серо и всего-то. Горы. Они ведь сильные, порой неприступные, да и мстительные, особенно для тех, кто считает, что они ему ровня. А реально они, как человек, и иногда проявляют слабость; нервничают, гневаются, печалятся. Могут расстраиваться обвалами, селями, камнепадами, оползнями, плакать туманами, а могут вдруг заулыбаться и радостно одарить тебя золотыми лучами на высокой вершине, открывшись голубым небесам. Всегда хочется понять этих великанов, таких сильных и таких независимых.
Самым слабым членом нашей команды оказался старлей. Очень скоро стало ясно, что ему не дойти, свои силы он израсходовал очень быстро. Я всегда утверждал, что "качки" обычная шушера, вид грозный, а реально - пустышка, сдыхают через пару минут лишнего усилия. Бойся всегда худых и жилистых. Я взял у него автомат, но было уже поздно, он и налегке не шёл, а плёлся наверх, прямо хоть отправляй его вниз, а это уже опасно, так что пришлось, мучатся, а, уж, сколько лестных слов произнесли в его адрес, одному Аллаху известно.
Полдня вели наблюдение за платом и старались разведать близлежащие горы, особенно одну, которая находилась перед нами и словно вылезла из нашей горы. Смотрится красиво - гора на горе, как будто бы кто-то выточил одну из другой. Каменистые горы - то бурые, то красные, то грязновато-зелёные. А перед нами красавица вообще чёрного цвета, а может тёмно-серого, а кажется чёрной, сразу и не поймёшь.
За время наблюдения сложилось впечатление, что кто-то наблюдает за нами, но обнаружить кого-либо не получалось. Многие говорят, а как ты чувствуешь? А никак! Просто что-то внутри шепчет и рисует картинки с предчувствием, которое пока ещё не подводило.
С вершины этой горы наша застава внизу просматривалась, как на картинке во всей своей красоте, спасало только то, что до неё километров шесть, так что за всё время никто не пытался её обстрелять с этой стороны.
Ближе к вечру, когда мы уже начали собираться в обратный путь, рядом с нами послышалось цоканье пуль об гранит, пересвист их над головами. Хотя сразу и не поняли: - Что же это такое? Свистит, а откуда стреляют, даже по звуку не поймёшь. Усилили наблюдение, но кто и откуда стрелял - осталось загадкой. Если бы не отметины на земле, можно было бы сказать: - Ребята вам показалось!
Не найдя этому объяснения, мы решили, что это случайные "излётные" пули с других гор.
Минут тридцать не происходило ровным счётом ничего. Мы просто лежали и вели наблюдение. Никого вблизи, ровное плато, рядом тропа, а дальше снова горы.
Глаза слезились и от солнца, и от пыли, да ещё поплыла камуфляжная раскраска.
Наступила какая-то странная тишина. Все, кто стрелял в нашу сторону, не проявили себя больше ничем, они были где-то рядом, мы это отчётливо понимали.
Мы прекрасно знали, что хозяева здесь они, а мы припёрлись к ним без приглашения.
День пролетел очень быстро, и вот уже солнце коснулось вершины нашей горы, мы дружно встали и решили идти на спуск. Первыми ушли оба капитана, связист со своей никому не нужной радиостанцией, потому что она уже давно была обычной пудовой коробкой, так как АКБ оказались полностью разряжены.
Я вместе со старлеем, соблюдая меры предосторожности, начали движение в сторону оставленных верёвок, как вдруг из-за горы, со стороны солнца, раздалась короткая очередь по тому месту, где мы были буквально две минуты назад.
Мой старлей, с ужасом смотрит на меня и ждёт команду, при этом даже забыл, что нужно прятаться от стреляющих. Встал, словно столб и стоит. Я, глядя на него, почему-то стал смеяться, жалко его и в тоже время смешно, когда видишь, как парализует человека страх.
Кричу ему: - Уходи к верёвкам, я прикрою!
Расчёт простой, он доберётся до укрытия и своим огнём обеспечит мне отход, потому что его я прикрою, а самому будет крайне тяжело.
Пять минут боя, хотя честно сказавши, какой бой, когда я видел, один раз, откуда вели огонь по мне, и просто стрелял в том направлении. Смотрю, а мой старлей сгинул, словно его и не было на горе.
Как сейчас помню, матерился я так, что страх пропал сам по себе, и мне стало всё равно, помирать, так с музыкой, дал очередь в сторону духов и рванул. До укрытия долетел быстрее, чем духовские пули, грохнулся так, что чуть желтки не потекли по металлу моего же автомата.
Обидно, что из-за придурка, в такую жопу влез. Ведь оба капитана были уже давно на полпути вниз и помочь ничем не могли, даже если бы очень сильно хотели.
Трясёт всего, думаю: - Убью шакала! А его уже и след простыл, только верёвка болтается на крюке.
- Во, сука, спасая свою шкуру, забыл обо мне!
Потом стало ясно, что старлей вышел на эту операцию ради получения награды, а кишка оказалась тонка, да и стало жалко своего рельефного торса.
Я понимаю, когда наш солдат попал сюда негодным, никак не приспособленным для войны, просто военкомы выполняли план и отправляли всех подряд, и не было никакого отбора. Но ты, офицер, тебя готовили четыре года, и это твоя работа, и как на любой работе можно потерять свою жизнь. Ведь знал же, когда цеплял погоны, что твоя жизнь уже принадлежит Отечеству, а не тебе.
Спустился благополучно, перегорел ругать своего горе "вояку", хотя внутри всё кипело и бесилось. А потом вспомнил свой первый бой, и невольно увидел себя не лучше "остолбеневшего" старлея. Только мне тогда пришлось быстро сориентироваться, да и вокруг всё гремело и стонало. Я только сейчас понял, что страх - это очень хорошо, а плохо то, что он иногда вместо спасения тебя, делает обратный ход, и ты уже там, откуда возврата нет.
А спустившись вниз, обида пропала, словно её и не было, но подать руку товарищу, а хотя, какой он товарищ, увы, никогда, просто плюнул в его сторону, хотя и было слишком категорично, но это было от всего сердца, от души.
Уже потом, анализируя наш обстрел, я обратил внимание на тот факт, что стрельба по нам велась как-то не прицельно, просто стреляли в нашем направлении, потому что снять нас было проще "пареной репы", мы были, как на ладони.
И ещё один момент, почему нас не стали преследовать, когда мы пошли на спуск?
Пусть простят меня мои товарищи, но по прошествии года, я стал замечать, что иногда мы выходим на боевые, а там уже нас ждут, или вообще выходим на пустые места, где нет ни одной души, а если и была, то уже пару дней, как ушла. А мы готовим плановые огни, вызываем авиацию и "мочим" туда вагоны снарядов или авиабомб, а там пусто. Следовательно предательство есть среди наших высоких чинов, я не думаю, что наши офицеры, готовящие операции, сами себе враги. Значит???
Капитан Ру.... нёс радиостанцию Р-109М, которая потом оказалась просто 15 килограммовой коробкой, наш специалист связист только там, на плато понял, что АКБ разряжены. А куда смотрел внизу?
А никуда! Как всегда всё на авось, ведь раньше проносило, потому что за станцию отвечал рядовой, а сейчас целый капитан-связист, и ему ли самому проверять работоспособность станции?
Когда мы поднялись на гору, кэп удивлённо произнёс, глядя на меня.
- Ни фига себе, аккумуляторам пиз....ц, хватило на час радиомолчания. И что делать командир?
- А куда ты смотрел там - внизу?
- Да всё было нормально, просто АКБ уже сами по себе не держат заряд.
- Да, капитан! Тебе повезло, в случае чего прикроешь этой коробкой свой зад, а по возвращении...
Связи ноль. и спрашивается, на хрен мы сюда лезли? Да ещё тянули эту дуру!
- Придётся составить абрис местности и дружно вниз. В результате так и сделали.
Мне не хочется вдаваться в подробности, обсуждение данной вылазки продолжится в другом месте, и я думаю не в лучшей манере.
Спуск прошёл спокойно, одна верёвка застряла в карабине, и я её бросил, так что наверно она и сейчас качается на ветру, потому что застряла где-то на середине горы. А вот насчёт желания ещё раз подняться в связке, особым рвением я не загорелся, не моё это занятие. Наш консультант говорил, о каком-то жумаре, который нам бы пригодился. Но мы понятия не имеем, что это такое. Да Бог с ним с этим жу(или шу)марем, может когда-нибудь узнаю, что это такое, другое дело охота,а потом деревенская банька.
Когда спустились вниз, нас уже ждала братская могила пехоты (БМП)
(весна 1988 года)