Не будем здесь особенно щепетильны - все делают это. Но, может быть кому-то окажется интересен и мой опыт в этом деле.
Итак.
1. Весёлая кутерьма.
Годы моего отрочества приходятся на период открывающейся доступности новых технологий воспитания народных масс. И я словно бы один из призывников святого дела оболванивания проходил курс молодого бойца в преддверии яростных битв. Читал всё напропалую, чудовищно много и без разбору, нимало не беспокоясь о том, как же полученные знания структурируются в моём сознании, которое в то время главным образом было занято впечатлениями ненавязчиво входящими в меня от окружающего меня естественного мира, свободного ещё от загрязнения средствами искусственного вскармливания наших познавательных систем. К тому же редко когда удавалось выцыганить у матушки пятачок на завозное кино. Потом у соседей появился телевизор. Так что магия печатного слова мало-помалу заменялась изощрённым пустословием медиасферы. Однако же что я подразумеваю под пустословием? А, как раз, самое то .
Вот, например, одинокий утёс. Стоит тысячелетия под пристрастием ветров, дождей и холодов. И вот мимолётная тучка, зацепилась за его склон, немного там побыла, да и улетела себе дальше. Мизерное по значимости событие.
Но оказывается поблизости случайный созерцатель этого случая. Он полон чувств, не вполне ясных, но тревожащих душу сладкой грустью о несбывшемся.
И грустит ли он, или улыбается, или вообще безмятежен, да только откуда-то приходят слова:
Ночевала тучка золотая/На груди утеса-великана;/Утром в путь она умчалась рано,/По лазури весело играя;/Но остался влажный след в морщине/Старого утеса. Одиноко/Он стоит, задумался глубоко,/И тихонько плачет он в пустыне.
И это каждое, легковесное само по себе, слово, соединённое в некую общность обращается в стихи золотого фонда литературы.
Теперь всякий грамотей может взять в руки книжку и неспешно предаться волнующей магии сотворения уж собственных образов и чувств.
Но вот вам симбиоз современных возможностей: прекрасный актёр читает текст; фоном его голосу выступает прекрасная музыка; и всё это – наложено на тщательно раскадрированный и хронометрированный видео ряд. Всё синхронизировано с точностью до миллисекунды. Ты что, зритель, тормозишь? Твоё время упущено. В эфире уже клип новый. Им впечатлиться успевай. А утёс-великан тот одинокий пусть доплачет своё в пустыне без тебя, если уж его настолько расколбасило.
А тебе, чтобы не прослыть лузером, надо поменьше задумываться, да быстро соображать!
Но пока ещё чтение моё не сдавало свои позиции и продолжало работать в созревающей душе, хотя и давал о себе знать возникающий критерий отбора - ещё не осознанного, но спасительного, ибо выбирать-то особенно и не было из чего. Вал пустопорожней болтовни сменялся валом другим, лишь изредка принося в себе жемчужины.
Не особенно впечатлил меня сначала и - таинственными ходами появившийся в моём дружеском круге - роман Владимира Богомолова "Момент истины" - в мягком переплёте с невразумительными выходными данными - он появился у нас за год до массового своего издания в блеклом картонном переплёте. Контора, допустившая эту вспышку вольнодумства мало заботилась и о дизайне публикаций, предназначенных для некоего служебного пользования - чего стоили, например, изданные для этого же сборники переводных материалов журнала Попьюлар Меканикс в бумажном переплёте песочного цвета. Однако содержание этих томиков обращало целую группу массовых журналов типа Техника молодёжи, Знание-сила, Наука и жизнь ( делающего всё возможное, чтобы ни наука, ни жизнь как бы не присутствовали на его страницах) в кашу для диетического стола; одна Химия и жизнь ещё составляла хоть какую-то конкуренцию этим тайным изданиям.
Но роман.
Моя очередь на его прочтение подходила уже раз пять. И всякий раз он раскрывал для меня новое своё содержание. Не имело никакого значения, что это был явно не литературный шедевр - когда я становился действующим лицом его драматических коллизий?
Потом у меня появилась возможность увидеть фильм по роману, названный его создателями "В августе 44".
Особенность видеопродукции, с его клиповостью, ретушируемой аудио, видео, музыкальным рядом, игрой актеров освобождает зрителя от длительных душевных эмоций, элементарно доступным при работе над текстом.
Убивает ли кино литературу - вопрос специальный? Так что уклонимся здесь от ответа на него.
В последующие годы я пришёл к пониманию того, что прочтения трёх-пяти романов в год и достаточно для того, чтобы загрузить на полную мощность мой эмоциональный редуктор. Плюс к тому два, три хороших фильма. Хорошо бы испытать на себе ещё и силу театрального лицедейства. Но где в нашем городе его можно получить? Несколько местных театров предельно провинциальны. То есть прекрасные здания, великолепные костюмы и никаким образом не выраженные актёры. Вместе с административно художественной братией они исподволь взрастили такое число поклонников-театралов, что среди них теряется зритель-мыслитель. А ведь, наверняка такой ещё существует. И не надо тыкать в меня своим комплиментарным пальцем. В этом смысле я ещё всего лишь любопытный щенок.
Однако же поделюсь одной показательной историей.
Только -только на нашу землю обрушилась крымская весна. Народ, меня окружающий - непонятно для меня почему, но очень сильно возликовал. Крым наш! Ну и что? А раньше-то чей был; чьи были Сейшелы, Багамы, Гавайи, Зеландия - да всё остальное великолепие мира?
Ну так вот- невероятно скоро в нашем музыкальном театре была объявлена премьера оперетты "Севастопольский вальс" . Помятуя о самом своём поверхностном знании истории города русского неувядаемого позора, я согласился с предложением нашей группы театралов, что бы набраться свежих эмоций.
На сцене весёлые моряки флиртовали с девушками, дарили им цветы и покупали мороженое у некой бойкой бабуси. Картина, хоть и экзотическая для сибирской действительности, но всё-таки, вполне может быть и достоверная.
Потом моряки перестали веселиться и выкатили на сцену станковый пулемёт. Сами военные взгромоздились на некую конструкцию, изображавшую одновременно наблюдательную вышку - должно быть изображавшую малоизвестную народу батарею 35 или некую абстрактную возвышенность. Там они бестолково направляли из стороны в сторону бутафорские пистолеты Макарова. На заднике вспыхивали всполохи, а звукооператор поддавал жару треском яростной стрельбы со взрывами.
И вот в разгар действа на сцене появляется некий персонаж и радостно сообщает воинам о прибытии к берегу геройской торговки мороженным. На этот раз она презентовала бойцам бидон кваса. Все кинулись к нему и с шутками, прибаутками, балагуря и обманывая недотёпистых товарищей, квас этот быстро выпивают. Тут-то бы им и вернуться на позицию, но, оказывается, бабуся под угрозой для её жизни доставила , ещё и некоторое количество каши. Весть эта ещё больше возбудила воинов. Настолько, что те моментально покинули пространство сцены, оставив пулемёт в одиночестве взирать в сторону зрительного зала.
И явилась ко мне единственная за весь спектакль мысль:
- Как же так, разве можно бойцу бросать своё оружие?
И уж совсем ни к селу, ни к городу вопрос из другой оперы?
- А командирам своих бойцов -можно?
Ну не причуда ли это неподготовленного театрала?
Бойцы так и не вернулись на поле боя от каши, которой, видимо, им хватило на все двадцать два месяца оккупации города сердитым неприятелем.
И всё же появились наши герои на бульваре, только теперь уж без оружия, снова мирными людьми, но уж веселящимися как бы не вполне, а кое-где вскользь рассуждая о как бы трагическом, но не настолько, чтобы отказать себе и зрителям в удовольствии демонстрации севастопольского вальса.
В зале сделались бурные, продолжительные, переходящие в овацию аплодисменты.
Зрители в едином порыве встают, чтобы приветствовать лицедеев. Актёры же несколько раз выходят на полоны, чтобы, на конец, успокоить восторженных театралов
Занавес.
А моей шустрой подружке не терпится услышать моё мнение о спектакле, хотя она прекрасно знает особенность тугодума ещё несколько дней переваривать в себе приобретённые впечатления.
На этот раз мой ответ на удивление скор:
-Политотделу бы понравилось.
Этот диалог происходил уже в гардеробе, и мужчина, стоявший в очереди за пальто впереди меня, обернулся и с удивлением посмотрел в мою сторону.
Неужели я ляпнул какую-то нелепицу?
Ну, тогда такого, как я, нельзя выводить на люди.
2. Момент истины.
Итак, со мной вроде бы как ясно. С книгами яснее ясного. И с театром тоже наметилась кое-что. Остаётся с фильмами разобраться, и всё - тема, считай что закрыта.
Ещё и нынешних полгода не прошло, а в моей внутренней загрузке уже трепыхаются три фильма. Причём два из них – откровенно сказочных мелодрамы. Обе случайные, но такие, что принудили привередливого зрителя продолжить просмотр, вовлекая в перипетии своих сюжетов меня, как совершенно искреннего сострадальца.
Мелодрама первая. Отечественная.
Абсолютно современный ремейк на тему Золушки. Главный герой там – исключительно современный город с безукоризненными интерьерами квартир и офисов. Сияющими фасадами зданий, пленительными улицами, на которых ещё можно увидеть и пешехода, но всё равно – это пространство автомобилей, целиком завораживающих действующих лиц своими безумно функциональными салонами; днём ли это происходит, или утром, а больше – ночью, сияющей огнями немыслимых расцветок, и подсветок; реклам и указателей; и россыпью рукотворных звёзд на дальних планах, где огни высоток ни на секунду не дают возможность усомниться в том, что никто в этом городе и не думает спать, так как нельзя упустить и мгновение сказочной жизни, в которую, так и рвётся душа всякого провинциала из своего, хоть и тоже не без прелестей, но всё же захолустья.
Сюда и прибывает, то и дело переодевающаяся в стильные одежды юная особа с мечтой о карьере экономиста. Вокруг неё и разворачивается интрига амбициозного склада мерзавчиков, но которых костюмер тоже далеко не обидел. Собственно фэшн-экшен (fashion action) - и есть основной движитель сюжета. Но золушка наша и эту сверхзадачу превозмогает? да обращает мерзавчиков во влюблённых людей. Мерзавцы же откровенные терпят крах. А на царство восходит любовь. Конец фильма. Теперь можно и сладко поспать. Но несколько дней кряду в моей голове продолжаются диалоги фильма, причём золушка похоже и взбодрила во мне «давно умолкнувшие чувства».
Мелодрама вторая. Голливудская.
Ну, эта сказка без времени. Там никто и не пытается думать о родине, отнюдь не поднимающейся с колен, а вполне себе порхающей над миром гордой птицей, символизирующей собой возможности здешнего образа жизни. Да и до неё ли теперь, когда безукоризненна и филигранна мельчайшая деталь идеально снятых и смонтированных сцен, на которых безупречные мужчины безуспешно пытаются своим обаянием погубить женщину, перед красотой, чувственностью и скромностью и самый ангел небесный будет смущен собственными, оказывается, изъянами.
Детали облика этой прелестницы автор даже и не пытается сейчас реконструировать. Вот уж действительно, фабрика грёз! А после этаких признаний - что остаётся автору? Немножко – денёк, другой виртуально покувыркаться в ауре кинопрелестницы, да и перейти к новым впечатлениям.
Фильм третий. Драма.
Да, романов я теперь почти не читаю. И этот, богомоловский «Момент истины» тоже. Не потому ли что выучил наизусть? Нет, конечно. Да и не в моей привычке что-то зубрить. Прочитал и забыл, почти уверенный в том, что когда надо будет – вспомню. Голова же – не мусорная корзина (так говаривал мой шеф по механической части, обладатель уникального собрания справочников на все случаи жизни). Он говаривал, и меня приучил, потому что он был единственным мужчиной, к которому я испытывал реальные сыновьи чувства.
Роман этот мной не забыт, но вот кино его не слабо зажимает. А в эти дни - смотрю ещё раз, разбавляя этим впечатления от парочки сладких мелодрам.
Итак, фильм.
В первые разы просмотров ни на что другое я не обращал, как на эпизоды работы моих кумиров – группы капитана Алёхина. Но постепенно сакральность этих парней как-то потускнела, замещаясь некоторой сердечной близостью. Я как бы насмелился напроситься взять и меня в свою группу, куда-нибудь поближе к Андрюхе Блинову. Если что – он меня и поднатаскает. Ведь смог же он нормально вписаться в команду суперпрофессионалов. А я что – разве конченый человек?
На этот раз товарищи сказали:
- Ты, это, нам не мешай. Мы справимся сами. А ты походи-ка по хуторам, понаблюдай за обстановкой. Авось пригодится.
А мне и ходить далеко не надо. Вот он - хутор до предела перепуганного войной Павловского; стоит среди всеобщей настороженности, когда не знаешь – кого бояться. Бояться – не бояться. Да не от кого и добра-то ждать. И ведь не потому, что война была и есть, а что было и до войны. Вот в этой-то безнадёге я наблюдаю счастливых людей. Он и она. Они любят друг друга, просто потому что пришла их пора. И тут уж не до времён. Мы не выбираем себе время жить. Вот и они. И август сорок четвёртого. Всего пять лет назад на эту землю пришла освободительная сила, которая так себя здесь показала за полтора года, что приход в сорок первом силы другой, при всём ужасе неопределённости сулил избавление от силы той, прежней; тем более что оказалась она на удивление трусливой и не способной к вооружённому сопротивлению. Бежала так, что не успела наказать, как же жить теперь людям без неё; и на долго ли установились новые испытания? Впрочем, что та, что эта сила – они брутальные, для них люди ничто, расходный материал, предназначенный для безоговорочного использования. Спрятаться от неё невозможно. Так что нужно, чтобы жить просто человеком, выбирать - к кому бы преклониться. Казимеж и выбрал. Оказалось - неудачно. И цена этой ошибки – жизнь. Только Юле нельзя умирать. Не для этого её создала матушка-природа. А чтобы жить и дать от себя новый росток. А без этой безусловной повинности пресеклась бы жизнь вообще, лишая смысла всему, что было, есть и будет до космических глубин.
Сегодня Юля – персонально мой главный персонаж романа, фильма, моего отклика на него. Именно она раскрывает мне глаза, чтобы всмотрелся я, наконец, не поверхностно, а по существу, как злобный рябой тиран играет с тремя наркомами, стоящими навытяжку в его кабинете. Идёт кровопролитная война, тысячи людей за время этой беседы ушли из жизни, не ради каких-то идеалов, а как умирает солдат – просто и без затей. Он не кричит: «За родину!» и «За Сталина!» , вполне возможно, что он не думает даже и о семье, потому что он умер для жизни уже давно и вот в этот самый его последний миг встречает гибель свою по-настоящему, когда « кусок свинца, он в тело белое вопьётся и кровь горячая прольётся…»
А эти, трое, в верховном кабинете, они живы, и единственное, что им в эти мгновения хочется – это именно выжить. И ради этого они готовы тотчас же, в эти сутки бросить на смерть сколько угодно жизней других. А зачем; зачем жить этим троим гуманоидам; что страшного произойдёт, если гнев мелкого маньяка бросит их в расстрельный каземат? Ведь высокие их должности не долго же будут пустовать, а легко заместятся любым на выбор из числа воинской нечисти, которая, например, собирается сейчас в стодоле хуторской местности, чтобы создать невыносимые условия для работы генерал-лейтенанту Егорову, который оказывается один против этой своры, прикрывая собой работу своих ребят, виртуальных моих товарищей по оружию. Неужели на Егорове и заканчивается в верхах честь и достоинство человека, сделавшего когда-то свой выбор? Не так ли, как это сделал Казимеж Павловский, обрекая юную Юлию на одиночество в вечной схватке за жизнь?
Однако, путается уже сознание, и язык несёт невесть что. Пора сделать остановку. А то доза травки для народа слишком уж высока.
Эх! Хорошо-то как в наших гипербореях! Леса горят, горят, да всё не выгорят же никак. Есть ещё где потешить душу старомодными утехами.«Травы, травы, травы не успели/От росы серебряной согнуться./И такие нежные напевы, ах,/ Почему-то прямо в сердце льются.»
16.05. 2019
21:43