В детстве я практически не занималась спортом. Год ходила на плавание, где особо не преуспевала и куда меня в конце концов перестали водить под предлогом частого конъюнктивита. На самом деле, подозреваю, что просто никому не хотелось меня туда таскать. И теперь, когда мы всей семьёй живём у бассейна, где занимается мой сын, даже знаю почему. Ещё была пара провальных занятий по бальным танцам и аэробике. Вот и весь невеликий набор.
Весь, да не весь. Были в биографии и занятия по гимнастке. Полное фиаско для моей детской самооценки. Уже не помню подробностей того, как именно этот вопрос возник на повестке дня. По-моему, я пришла на гимнастику и оказалось, что набор там был закончен, а может кого-то из родителей осенило, что ребёнок ничем не занимается.
Так или иначе, выяснилось, что попасть туда не получается и в дело вступил папа. Он отправился со мной во дворец спорта. Громко вошёл, громко заговорил и громким напором начал штурм тренера. Такие мелочи, как «закрытый набор» и «приходите осенью» никогда не останавливали моего очень целеустремлённого родителя.
Надо пояснить, что папа, в детстве заболевший полиомиелитом, очень долго не ходил вообще. Перенёс бесчисленное количество операций и по всем законам анатомии и здравого смысла должен был прозябать всю жизнь на пособии по инвалидности. Но это если не знать папу. Он, лёжа в больнице, читал «Повесть о Настоящем Человеке» и точно знал, что будет ходить.
Встав на ноги, тренировался до тех пор, пока не начал передвигаться с одной палочкой. С возрастом, отяжелев, перешёл на палку и костыль. К моменту описываемых событий папа работал в «Рембытсервисе». Знал половину города, а вторая половина знала его. Историю этого, безусловно, неординарного человека, нельзя втиснуть в рассказ о «трагической» гимнастике. Упоминаю, лишь с целью обьяснить, что против папиной настойчивости у тренера не было шансов.
Итак. Большой спортивный зал. Вокруг занимается бесчисленное количество будущих дарований и только одна группа сидит на полу в ожидании предводителя. Неподалёку стоит непосредственно сам предводитель, терзаемый моим отцом. «Александр Петрович, - мямлит он. - Набор уже закончен». Александр Петрович вращает глазами, оживленно жестикулирует и подкрепляет свои жесты движением палки. Тренер краем глаза следит за траекторией полёта этого опасного предмета и в конце концов кисло говорит: «Ну, давайте попробуем».
На протяжении всего разговора я стою рядом. Сгораю под взглядами и смешками гипотетических одногруппниц, готовая провалиться сквозь землю. Точнее сквозь маты, которые настланы по всей площади зала. Меня отправляют переодеться. Напяливаю чёрное трико и мечтаю только о том, чтобы этот ужас закончился.
Тренер проводит ряд манипуляций с моим, ещё больше, чем обычно, одеревенелым телом. Затем сообщает, что гибкости во мне ноль целых ноль десятых. Это правда. Гибкости во мне нет - ни в теле, ни, как потом выяснилось, в характере. Тем не менее, меня сажают рядом со всеми на маты. Занятия продолжаются и папа, наконец, покидает здание.
Преодолеть неловкость и стеснение мне тогда так и не удалось. Через несколько занятий тренер плюнул на попытки вылепить что-то из моего нелепого туловища. На протяжении полугода я прыгала на батуте пока остальная группа занималась гимнастикой. Потом и вовсе перестала ходить.
Став старше научилась запихивать жгучую неловкость глубоко внутрь, а взамен вытаскивать папины гены и добиваться нужного. Не так шумно и прилюдно, но вполне успешно.