Наследство

«Снова глаза закрываю несмело,
Вспомнить пытаясь детство свое...
Помнится только: матушка пела...
Песней наполнено сердце мое»*.

Интересно, а считал ли кто-нибудь количество семей, разрушенных родительским наследством? Есть ли данные, сколько в разорванных отношениях из-за неспособности поделиться сбережениями предков, братьев и сестёр не знаются до самой смерти? И задумывался ли кто, какие горести и несчастья выпадают на долю тех, кого засосала алчность? Сколько несчастных, кто не смог справиться с жадностью и разделить не ими заработанное, накопленное честно и бескорыстно, не считая вложенной заботы, любви и помощи, не считая, кому же оно – это наследство, в конечном итоге, больше потребно?

Ольга не любила вспоминать своё голодное военное детство, да и после… разруха, нищета и позор от отца, что беспробудно пил, вернувшись из плена. «Нищие, но гордые. Честные и не сломленные», – повторяла с сарказмом за матерью, которая с достоинством «несла свой крест» и, как ребёнок, умела радоваться вопреки. Вопреки гибели всех своих родных, против скорбной злобы мужа на сломленную войной судьбу и в целом, наперекор горькой женской доле. «Песни поёт, когда не плакать, а рыдать надобно», – возмущалась дочь.

«Замуж, – думала, – любой ценой, за первого встречного, лишь бы быстрее из нищеты, из родительского дома». Первым стал Георгий, невысокий да неказистый, но работящий и спокойный деревенский паренёк. Увидел Олю – худенькую, что подросток, и пожалел. Хотелось взять на руки, отвезти к матери, откормить сытной деревенской пищей, напоить молочком парным и нести всю жизнь, оберегая и заботясь. Свадьбу сыграли скромную, собравшись в комнате заводского общежития и сразу уехали молодые на другой конец страны. Зажили в трудах праведных, достатке и любви. Крепко любил Георгий Ольгу. Работал от темна до темна, и каждую копеечку в дом нёс. Молодая жена, хоть и выходила замуж не любя, но ценила работящего мужа, жалела и не заметила, как Георгий стал единственным и самым родным, как и положено, когда двое, как одна плоть.

Детки рождались здоровыми и жизнь была бы прекрасной и радостной, кабы не постоянный гнев, что взращивала Ольга в своём сердце. Затаённую обиду на нелёгкое детство она не пережила, не перемолола на ненужные опилки, не выбросила их, освобождая место добрым и чистым чувствам. К ней – непонятной и жестокой – примешалась ещё и зависть, что братья её сумели выбраться из нищеты, не оставив мать. Не уехали из дома, выучились и стали опорой и отрадой ей в старости. И чем успешней складывалась семейная жизнь братьев, тем ядовитей становилась сестра. Их благополучие лишало её покоя. Хотелось догнать, перегнать. «Утереть нос», – любила повторять. Неистово копила деньги, складывая кубышку на чёрный день; перебирала и консервировала обиды, несправедливости и всё глубже обесценивала семейные отношения. Она была уверена, что именно мать помогла братьям во всём и создала им лёгкую, как она говорила, жизнь: «Конечно, и детей растила, и кормила, подарки дарила». И много чего надумывала, досадуя, что её миновала их счастливая участь жизни рядом с мамой.

«Кто тебе мешает поехать домой? – гневался муж, чувства которого к вечно недовольной жене, увы, померкли. –  Детей бы родственникам показала, с родными познакомила, а то живём, как отшельники, не знаясь ни с кем».
Но детей Ольга не только лишила родных, но и сумела настроить против, постоянно рассказывая страшные картины своего загубленного детства, равнодушия и холод матери. Обсуждала братьев, племянников, одним словом сеяла смуту, раздор и агрессию.

Часто пребывая в ожесточении и жгучей ревности, растеряла любовь, милосердие и рано превратилась в злобную тётку, что не очень то и дети любили, да и муж при удобном случае старался провести время вне дома.
Телеграмма о смерти мамы застала врасплох. Перенизывая мнимые обиды, даже не задумывалась, что мать давно переступила восьмидесятилетний рубеж.
Предприимчивая, быстро посчитала в уме стоимость материнского дома, разделила сумму на троих, добавила возможные сбережения и решила, что вполне доступно будет обновить машину, да ещё на кое-какие мелочи останется.
Прихватив внучку старшеклассницу, поехала в родную деревню. На похороны опоздала, но успела на поминки. Длинный ряд столов, белые скатерти, высокие горки блинов... бабушки в чёрных платочках… Много ребятишек и своих, и соседских.

Олю встретили тепло. За столом командовали невестки. Смиренно, слаженно, без лишней суеты, по-доброму поминали покойную. И рассказывали Ольге удивительные истории счастливой жизни в семье, где бабушка на песнях вырастила всех внуков, правнуков. И чем добрее история, тем горше становилось на сердце у Ольги.
– Я одна детей поднимала, без бабушек и нянек. Некому им было песни петь, да и некогда», – поджав губы жаловалась.
– Да уж мать устала тебя звать! – не сдержался брат. – Неужели за четверть века не нашла денёчка, чтобы в гости приехать, хотя бы мать проведать? Да и сама ни разу к себе не пригласила».
На миг повисла гнетущая тишина.

– До чего же мама сейчас счастлива! Смотрит на нас и радуется – все вместе. Жаль Оленька, что Георгий не приехал, детки твои, – жена брата, видя, что разговор принимает нехороший оборот, быстро сменила тему. – Чтобы сейчас мама делала?»  И оглядела всех родных.
– Бабуся бы песни пела, – наперебой закричали правнуки.

– По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах, – затянула сильным низким голосом, и тут же дружно и стройно подхватили родные и все, кто сидел за столом...
Далеко над селом зазвучала песня и никто не осудил, что на поминках поют. Ведь сколько помнили, столько и пела покойная. Пела, невзирая на свою тяжкую долю. Пела, наполняя души детей истоками: голосом Родины, голосом матери, голосом чистого сердца.
Младенцем подбросили её в богатую многодетную семью. Подкидыша удочерили, но по сути росла она в работницах. Семья большая, хозяйство крепкое. Работала от зари до заката и запела, едва повзрослела. Пела, защищаясь от слёз, голода и холода. Голос сильный чистый. В середине тридцатых замуж вышла. Только чуть на ноги встали – война заполыхала и перемешала судьбы людские с потерями, горем, кровью и рыданьями...

– Бродяга Байкал переехал,
Навстречу родимая мать.
«Ах, здравствуй, ах, здравствуй, родная,
Здоров ли отец мой и брат?» – широко и плавно звучали голоса за столом, сильно, как сама природа Забайкалья, грустно, как тяжёлая доля каторжника.
Пели долго. И со слезами, и с улыбкой вспоминали, вспоминали...
Иногда в душу Ольги опускалась неизвестная доныне благодать и она, расслабившись, тоже начинала подпевать и даже обняла сидящую рядом невестку. Но ревность, зависть и нелюбовь к братьям, взращенные с юности и известные ещё с библейских времён, уже сделали для Ольги их врагами. Расслабившись, вдруг вздрагивала, замолкала и с новой силой замыкалась в своих негативных чувствах раздора.

Спокойное августовское солнце незаметно и тихо ушло за горизонт, опустился туман, захолодало. Рано замолчали птицы и только мирно сияли звёзды, мигая и посматривая вниз.
– Ходила вчера к реке, – младшая невестка разливала душистый чай, – вода тихая, значит и осень такая будет.
– Да, быстро лето пролетело, через неделю Успение, – добавил брат.
Мирно, умиротворённо вокруг…

– И как дом делить будем, и когда? – громом прозвучали слова Ольги. Хотела спросить тихо, но разрубили они тишину и покой, сверкнув молнией в каждом сердце.
– Какой дом? – хором, встревоженно переспросили братья.
– Матери! Чей же ещё? Мне чужого не надо, а в этом доме моя треть по закону положенная, заслуженная, – Ольга злобно поджала губы.
– О какой заслуженности ты говоришь? Где ты была, когда она лежала? – невестки, перебивая друг друга и повышая голос, вспоминали трудные времена из жизни свекрови.
– О чём это вы? В чём меня обвиняете? А то не знаете, что за тысячу километров жила и в отличии от вас сама детей поднимала. Работала, ни одного дня дома не сидела. Ухаживали они, ишь, вспомнили! Любили кататься, пришлось и саночки повозить! – искривилось в злобном крике лицо, нервно подёргивались губы. – А я ей деньги регулярно высылала. Квитанции могу показать, если вы забыли!

– В нём же дети мои живут, – старший брат, казалось, не удивился начавшийся ссоре, – что ж их теперь, выгонять?
– Никого выгонять не надо, не ёрничай. Оценим дом и треть суммы отдашь мне, как и треть накоплений. Не поверю, что у матери не было денег.
Невестка подошла и нервно бросила на стол старые кожаные тапки и маленькие серёжки со стёртой позолотой: «Вот, всё наследство, что мать оставила – забирай».
– Хватит паясничать! – Ольга постаралась взять себя в руки, успокоиться. – Значит твой сын живёт в доме матери, а мой на съёмной квартире. Пусть теперь твой снимет жильё. Где же справедливость? Ишь, песенки они пели, доброту изображали…

– Мы сегодня мать схоронили! – подпрыгнули чашки, остывший чай выплеснулся от сильного удара кулаком по столу. – Спать, завтра поговорим. Братья поднялись.

– Не будет завтра! Сегодня всё решим! – взвизгнула Оля. – Поделишь дом?
– Нет! – таким же ором дружно ответили невестки.

Внучка застыдилась, гладила, успокаивая, бабушку по плечам: «Бабушка, не надо… Не надо… Не говори ничего… Поехали домой». Чувство стыда и обиды, гнева и бессилия что-либо изменить, с трудом сдерживала, боясь разрыдаться. «Не унижайся, – уговаривала бабушку, которую никогда особо и не любила, – у нас же всё есть…» Ей также стали неприятны и родственники, которые из приветливых и добрых вмиг, как только вопрос коснулся наследства, превратились в алчных, истеричных и совсем чужих людей.

Тихий вечер разрывался истошными яростными воплями. Кричали все и кричали одновременно. Хлопали двери. Заплакали дети, но они продолжали вопить, теряя не только родственные чувства, но и человеческий облик.

– Вы огород матери копали, а она ваших детей не поднимала? А то, что я вас нянчила, детства не зная, задницы ваши мыла. Да, я уехала, устав матери помогать! – Ольга выплёскивала обиды, что всегда мешали ей быть счастливой. – Пела она всю жизнь! Блаженную из себя корчила... а я замуж в одних трусах выходила…
– Мы за лежачей матерью два года ухаживали, из ложечки кормили. Ты знаешь, что это такое?

Тяжёлый травмирующий день, казалось, никогда не закончится. В словах каждого была своя правда, и каждый был по-своему виноват. Приносили ли слова облегчение, вырвавшись на свободу? Вряд ли. Скорее, они усугубляли и осложняли и так неприятную ситуацию, что сопутствует человечеству на всём протяжении его существования.
Слова злые, обличительные, горькие, сбивая дыхание, осуждали, клеймили, оскорбляли и несли мощнейшую энергию разрушения и ненависти.

Говорят, что успешные люди контролируют свою речь, слышала совет говорить только добрые и позитивные слова, чтобы не запускать негативную энергетику, которая имеет свойство возвращаться и ещё больнее ранить. Сила и мощь слова безгранична. Выпущенное на волю, оно долго продолжает жить и творить.

До глубокой ночи, не стесняясь соседей, громко и надрывно летели полные злости слова, что уже сейчас и здесь запустили в действие механизм уничтожения будущего.
Младший брат вдруг задумался, а почему именно сын старшего живёт в доме матери?
Старший брат втихаря перепрятал завещание, в котором злополучный дом мать просила разделить на троих, как и скромные сбережения. Он понимал, что письмо, написанное нетвёрдой рукой малограмотной старушки, юридической силы не имеет, но не хотел рушить установленную жизнь. Куда бы переехал его сын с тремя малолетними детками, да и денег, отдать брату и сестре за положенные части, у них не было. А если и были какие сбережения, то расстаться с ними было выше ненасытности, что уже давно покорёжила и его душу с совестью.

Посеянная злоба дала хорошие всходы. Братья перессорились и даже дети перестали дружить.
Сестру вычеркнули из своей жизни, а если и вспоминали, то прятали глаза и старались лишний раз вслух имя её не произносить. Иногда сомнения в правильности поступков царапали душу и тогда, чтобы заглушить муки совести, стали прикладываться к бутылке... Рухнул добрый мир. Не собирались больше родные за большим столом и не звучали песни над селом...

Ольга, вернувшись домой, в своих обидах заблудилась и потеряла интерес к жизни. Часами, днями, перечисляла нанесённые ей оскорбления: «Как собаку выгнали. Умрут, и на похороны не поеду… да чтоб им…»  Похоронив оскорблённую душу, сыпала проклятиями, брызгая слюной, не понимая, насколько мучительна и губительна эта ненависть для неё самой.

Георгий не выдержал, тихо собрал вещи и уехал в родную деревню. Дети, устав от постоянных неприятных разговоров, избегали мать. Старшая внучка полностью порвала отношения с бабушкой, похоже, что так и не смогла пережить нанесённую ранимой детской психике травму.

Кто виноват, и кто прав? Мать ли, что в трудах и нищете поднимала детей, разделяя горькую тяжёлую ношу пьющего мужа? Война ли, что выпала на их годы? Или та, которая подбросила малышку в чужой дом, в котором не видела девочка тепла и любви? Братья и сестра, которые не смогли справиться с жаждой приобретения? Невестки, которые не призвали мужей к милости? Или Георгий, что не остановил вовремя жену в алчности и ожесточении? Кто знает...

В этой истории, как и других подобных, невозможно найти правых и виноватых, но забыли люди, что жить по совести легче, приятней и только в любви к ближним мы продолжим счастье своих дней и даже счастье своих потомков.
Если бы хоть кто-то из них смог великодушно переступить порог жадности, поделившись; проявить благородство, сумев простить и понять, то приобрели бы они все вместе намного больше и приумножили радость общего семейного счастья.

«Мы отнесли ее легкое тело
На вековечное поле-жильё.
Все мне казалось: матушка пела…»*

* К.В. Скворцов

15.05.2019