Волкостров

  Высадились мы на каменистый берег.
– Как островок называется? – спросил Дугина товарищ
– Волкостров.
– А почему не наоборот?
– Что наоборот?
– Остров Волк.
Капитан засмеялся.
– На карте так и есть. Однако в Карелии укоренилось уже веками, что суть названия входит в само имя. Есть у нас Сямозеро и Пялозеро, Сайнаволок и Вехручей, поэтому на картах в географических названиях, в сущности, узаконена тавтология. Посмотри на карту Карелии там сплошь и рядом: озеро Укшозеро, порог Войпорог, а дома вон на холме это деревня Волкостров..
– Чудно.      
      Первым делом мы забрались на часовню. Очень красивое деревянное сооружение. Хотя в Заонежье красивых деревянных церковных построек много, эта отличается своим каким–то изяществом.
– Петропавловская, – сказал Дугин, когда мы к ней подходили.
Я то думал, что только крепость в Ленинграде так называют, а тут вон что. О своих сомнениях я высказался вслух.
– Апостолы Пётр и Павел одни из самых уважаемых и известных святых на Руси с момента её крещения. Так что церквей и часовен с их именами немало.
Прошлись мы и по галереее вокруг часовни. Такое сооружение далеко не на каждой церкви или часовне имеется. Выяснилось, что называется оно гульбище, что для строгих православных уставов и канонов вроде бы и не совсем подходящее. Но слово это древнее и никто по–другому называть эту галерею и не собирается.
        За разговорами мы подошли к необычным сооружениям.  Из диких камней,  не очень большой величины были выложены стены высотой, где до пояса, а где и почти до плеч.     Чувствовалось, что они очень старые. Тщательно уложенная кладка из камней подобранных по размерам и выполненная без связующих материалов, оказалась весьма прочной.   
– Что за укрепления, папа? – спросил Юрка
– Не укрепления это, а ограждение разработанной земли. Видите же, что внутри одних участков, овес растёт, а в других уже горох созревает.
– А тут неплохо было бы оборону, держать. Такая стенка должна хорошо от пуль спасать.
– Может так и бывало когда, но не для этого их складывали.
– Откуда же камень привозили? – поинтересовался Палыч.
– Сюда привозить не нужно. Отсюда везут. В этих местах Карелии земля не очень плодородная. В Олонецком крае– там получше будет. Здесь каждый метр земли отвоевывали у природы. Камни, извлеченные из земли, и шли на  изгороди вокруг нее. Это не только на этом острове, такие же в Карелии часто встречаются. Только в этих есть то, что в других местах не увидишь.
– Обалдеть. Под Саратовом, иной раз, чтобы камни для дела взять, не один километр проехать надо, а тут вон как. Большой труд  сюда вложен.
В то время как мужики наши обходили, беседуя и разглядывая это сооружение,  мы с Юркой перепрыгнули каменную изгородь поля с горохом. Заметив, что  стручки гороха выглядят уже вполне налитыми, нам пришла в голову идея их попробовать. Вылущив горошины из трех–четырех стручков и распробовав их нежную сладость, мы начали набивать карманы стручками, предвидя, что недолгой наша стоянка тут будет.
–Што творите–то?  Вас кто научил чужое добро себе брать?  Для вас мой племянник Васька, это поле пахал и горох сажал?
– Эй, бабуля, чего шумишь? Не обеднеет поле и без этого гороха.
Я обернулся. Зло  глядя на нас, за каменной изгородью, опираясь на кривую палку,  стояла старуха в какой–то кацавейке, длинной темной юбке почти до земли, с ситцевым синим передником на ней. Голова её была покрыта  темным платком.
Услышав Юркины слова, она погрозила нам своим тощим почти коричневого цвета кулаком,
–  Недоростки уж,  не дети малые. Вымахали, ростом выше мужиков, а розуменья нету. Пакостить заявились? Где родители ваши? Я вот возьму вицу, да как телят, что в поле дуром забрели, поучу вас уму–разуму, – громко выговаривала нам она.
На шум подошли наши взрослые попутчики.
– Доброго здоровья, вам, бабуля, – с улыбкой обратился к ней Палыч, – зачем шумим? Чего хотим?
– И тебе, милок,  не хворать, – резко буркнула она в ответ.   – Ноне, лянь ко, у мяни внуков добавлено стало, сподобил Господь, – ехидно продолжила она.
– Как же звать вас прикажете?
– Ольга Тимофеевна, мы будем. Огольцы ваши в мое поле залезли, да горох рвут как свой. Это дело ли? За колхозную потраву раньше срок давали, а нонь старухино, дак шарпать можно?
– А ну, быстро марш оттуда, – рявкнул на нас Юркин отец. – Стыд–то какой!  Скажите спасибо, что не мужик вас за этим застал. Огребли бы сейчас березовой каши.
Мы в мгновение ока перескочили через каменную стенку на дорогу.
– Кака забота вас на остров занесла? Сиверко нонь не задуват, Онегушко – лоско, окушков по лудьям вдосталь. Так и шли бы дале, а вы сюды. 
– Места у вас красивые. Часовня хороша, а еще камни необычные попадаются. Да и люди непростые.
Старуха, сощурившись, пристально взглянула на Иваныча: « Ты, милок, погодь попусту лявзать.  Коли у вас прийдено камушками самоцветными поживиться, то ступайте отсель. Не нать нам таких чужаков, повидано всяких. Сейгод по вёсне, шугу сиверком разваландало, да по чистой воде пароходишко поболе вашенскова карбаса причапал сюды. Приехано  мужиков нестарых, да жонок с иймя  десятка два.   Повыхожено  гуртом с пристани у ех было, вина попито, гудьбы с песнями затеяно.  Опосля на Татьянином поле ползагороди  разобрали. Которы камни с камушками были, собе забрали. Нам сказывали,  туристы ето заезжали, а по мне дак чисто разбойники. Им весело было, а Татьяна опосля  в тридни колготилась – загородь складывала».
В это время Палыч, слушая старухину воркотню вполуха, обходил каменный забор её поля, пристально вглядываясь внутрь кладки.   Один из камней привлёк его внимание.  Он, было, протянул руку, чтобы вытащить его из кладки, но вдруг явственно послышалось громкое шипение.  Из промежутков между камнями вскинулась змеиная голова. Разинутая её пасть с торчащими иглами зубов и дрожащим раздвоенным языком между ними произвели на всех нас ошеломляющее впечатление.
Мы замерли, наблюдая за ней.  Шевелящееся тело  пресмыкающегося, покрытое чёрной блестящей чешуёй, толщиной с полукопчёную украинскую колбасу, неспешно выползало из укрытия в камнях.  Шипение повторилось еще громче, а голова с неподвижными глазами приподнялась еще.
– Палыч, медленно руку убери и отступаем тихо и плавно,  – прошептал Дугин. В полной тишине его слова, казалось, проникали в мозг. Мы сначала медленно, не отрывая подошв от земли, а потом прыжками оказались в двадцати метрах от опасного места. Змея, показалось, зло глянув на нас, утекла своим чёрным телом с серым зигзагом по всей длине, опять в свои камни.
Послышался старческий смех. Это смеялась беззубым ртом, хозяйка горохового поля,  опираясь на свою клюку. В этот момент она похожа была на ведьму из сказки.
– Што, приторомкало, кады гада с ухоронки своёй прошугайдала? Вы гадьев не любите, а моя краля  чужаков. Добро моё берегит.  Самоцветы вам спонадобились? У меня поспрошали бы.
– А у вас есть такие?
– Чать, не намедни родилась. Сколь годов деды мои землю пахали, да жито ростили. А камень–то земля–матушка родит у нас. Подымали его, мыли, да чистили. В избе у мени, те, что остались лежат. 
– А можно в гости к вам? Посмотреть хочется.
– Добрым гостям мы завсегда рады. Байню возля берёзы видишь? А за ёй изба об четыре оконца на горушке,  тропка к ёй идёт. Тамотко гнездо моё и есть. Идите. Я опосля пришкондыбаю.
               
Мы подошли к большому деревянному дому, крышей крытой деревянной щепой. Начиная с крыльца и до самого конька крыши,  глаза невольно останавливались на затейливой деревянной резьбе. Московский товарищ наш с нескрываемым восторгом разглядывал и дом и резьбу. Поднялись мы на крыльцо и зашли в дверь, сделанную из плах шириной сантиметров больше тридцати каждая. Всё: петли,  засовы кованная, витая ручка – дышало какой–то былинной стариной. Отворив тяжёлую дверь, попали мы в просторные светлые сени. Вдоль стен стояли какие–то ведра, деревянные кадушки, по стенам висели старые сети и еще какие–то предметы, о назначении которых можно было только догадываться.  Из сеней за дверью, перешагнув  массивный порог, попали мы в жилое помещение.
В большой комнате, очевидно горнице, было светло. Четыре окна со стороны озера и одно боковое пропускали света достаточно. Из плах огромной толщины был сооружен пол, с домоткаными разноцветными половиками на нём. Выскоблен он был до блеска полированной мебели. Большая русская печь с лежанкой занимала значительное место справа. В левом дальнем углу висела темная от времени, судя по виду, старинная икона, перед которой горела лампадка. В правом углу также висела темная икона, на которой поблёскивал потемневший оклад. Из выреза в окладе строго и печально на нас смотрели глаза Божьей Матери.  От стены с окнами стоял прямо по центру комнаты большой стол, за которым могло разместиться человек десять. По бокам его были две крепкие скамьи из широких и толстых сосновых плах.  Чистота в комнате и, похоже, и во всем доме была невероятная. 
Мы топтались у порога, не решаясь без разрешения пройти. Озираясь, разглядывали убранство горницы, шкафчик необычного вида, утварь у печки, герань на окнах. Послышались шаркающие шаги и вошла хозяйка. 
– Обувь у двери снимайте, коли зашли, – буркнула она.
– Вы про камни говорили, – напомнил ей Палыч.
– У меня память еще не отшибло. Не торопись, будут тебе и камни. Она полезла куда–то за печку, кряхтя нагнулась, пошарила и достала небольшой камень, а потом еще.
Камни были красивые. Толщиной сантиметра четыре темное их основание сверху было усеяно сиреневато–фиолетовыми остроконечными кристаллами.
– Еты баски камни от деда ешшо осталось. Он добыл, да облузгал никчёмны места.
– Хорошие друзы, ровные, кристаллы без сколов,  окрас интенсивный. Такие самому найти непросто будет, – сказал Дугин, подержав камни в руке. – Еще жеоды с ними бывают.
– Это что за зверь? – поднял удивлённо брови его друг.    
– А вот сейчас спросим: «Ольга Тимофеевна, будьте любезны, поглядите, нет ли у вас или, может быть, половинки камня круглого, внутри которого такие же сиреневые камушки».
– Откуда знаешь? – прищурившись глянула на него бабуля.
 Она опять полезла за печку и вынула действительно половинку камня округлой формы. Внутри него как в чашке смотрели друг на друга темно– фиолетовые кристаллы.
– Ничего подобного не видел никогда. Ты, Лёша, такие интересные вещи мне рассказываешь, где таких знаний поднабрался?
– У меня друг геолог. Много чего мне поведал о карельских камнях. Я с ним договорюсь, можем геологический музей посетить после того, как в Кижи съездим.
– Погоди. Давай решим вопрос с камнями. Я бы один на память в Москву к себе увёз.
– Ольга Тимофеевна, камнем не поделитесь, уж больно другу моему он понравился.
– Алексей, как тебя по–батюшке величать?
– Вам можно и без отчества.
– Может, к чаю, что нужно, к столу возьмёте? Мы принесём.
– А  не откажусь,  если не последнее у вас. Хлеба мне ржаного буханку оставьте, да сахарку, если можно.  Денег немножко мне  дадите, тоже не откажусь. Этот красивый камень еще мой дед нашел, от него мне остался.
– Юрка, бери с другом ноги в руки и на МРБ. Оставьте продуктов нам на один день, а остальное в пакет и сюда.
Мы с другом помчались на судно, оставив взрослых в комнате.
Когда вернулись, то во дворе уже вовсю дымил самовар, бросал Палыч бросал щепки в его горловину, и пламя временами вырывалось из неё.
Вскоре самовар забурлил. Москвич занёс его в дом,  водрузив на стол. Самовар сия начищенной латунью. С двуглавым орлом и надписью «Тульский императорский заводъ» он был прекрасным украшением стола. Дугин выставил из мешка на стол две буханки хлеба, два батона, килограмм  рафинада в синей обёртке, брикет сливочного масла, которое уже весьма размягчилось и большую пачку индийского чая со слоном.
– Это Вам, Ольга Тимофеевна.
Старушка улыбнулась, сняла буханку хлеба и один батон со стола и отнесла к буфету, достав оттуда  чашки и блюдца. Потом принесла доску с затейливой резьбой и острый как бритва длинный нож с деревянной ручкой.
– Алёша, нарежь на всех. А вы за стол все.
Я немедленно занял место у самого окна, а Юрка напротив. Вдруг мы услышали:
– Куда это вы забрались? Молоды ещё. Вон туда, вниз стола.
Хозяйка ткнула своим корявым пальцем, указав  на две табуретки, стоявшие у той стороны стола, что была обращена к  двери.
Дугин захохотал:
– Что же вы раньше всех за стол полезли, да еще и куда не следует?
Нам с Юркой было фактически всё равно, где сидеть. Просто я то думал, что сидя у окна можно и чай пить, и округу разглядывать.
Свежезаваренный чай из самовара и хлеб с маслом, были вкусны необыкновенно.
Хозяйка пила чай из блюдца, уложив на центр его четыре куска рафинада и подливая, из чашки, когда блюдце пустело. Такой способ чаепития я еще не видел. Он мне странным показался. Потом я понял: у неё же зубов нет, вприкуску она чай пить не может. А так он потихоньку растворяется и надолго хватает.
Порозовев от чая и удовольствия,  Ольга Тимофеевна спросила:
–Знаете как эти камушки самоцветные. у нас в деревне   прозывают?
– Нет, откуда же знать? Научное название у них – аметист. Во всем мире их сейчас так называют.
– Придётся вам рассказать.