Верность

Авторы: Дэлора и Таэ Серая Птица
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Драма, Фэнтези, Мифические существа, ER (Established Relationship)
Предупреждения: Смерть основного персонажа, Насилие, Нехронологическое повествование, Смерть второстепенного персонажа
________________________________

Даже став магом, Иррчи остался верным оруженосцем своего эрла-рыцаря. Что бы ни случилось, сколько бы лет ни прошло, он будет верен. Мир вокруг будет изменяться, время — лететь выпущенной стрелой, а он... Он будет помнить голос, отдавший приказ, помнить руки, впечатавшие этот приказ в его плоть и кровь, помнить — и ждать.

Примечание от авторов: Жители этого мира вполне антропоморфны, от неко у них только кошачьи уши, хвосты и шерстка, покрывающая конечности и середину спины от загривка до хвоста. У них не слишком развито обоняние, так как нос - обычный, человеческий, но отличный слух.
_________________________________


Глава первая

Кто бы знал, как Иррчи не хотелось быть сейчас в этом селе. До дрожи в подколенках — и от смутного страха тоже. Он осознавал, с чем связан этот страх: какой-то час назад в Завитое въехала троица храмовых магов. И он не имел никакой возможности убраться подальше, потому что понимал: если хочет найти хотя бы одного-двух будущих учеников, придется следовать за храмовниками. Собственно, это он и делал.
Неделю назад он приехал в Бадисс, где высился главный в этих землях храм. Правда, немного не рассчитал время, не учел то, что Белка теперь не совсем обычная лошадь и за день способна покрыть раза в полтора большее расстояние, чем даже в своей лошадиной юности. Так что два лишних дня Иррчи слонялся по Бадиссу, вспоминая этот неприветливый северный город, выстроенный сплошь из серого гранита, и свой последний год в приюте при Храме.
Положа руку на сердце, он не мог сказать, что там было так уж худо. Нет, смотрительницы в приюте были строги, но не злоупотребляли своей властью над воспитанниками, а если кого-то и наказывали розгами или чтением наизусть священных текстов, стоя на коленях на колкой каменной крошке, то причиной этого было что-то вопиющее. Другое дело, что Иррчи уже тогда был мастером утворять именно это самое — вопиющее.
Он постоял перед запертыми воротами приюта, ухмыльнулся и попинал сапогом то самое место в высокой храмовой стене, на котором вымещал свои страх и злость изгнанный прочь семилетний ребенок. И едва успел убраться подальше, когда ворота распахнулись, и из них начали выезжать тройки магов-поисковиков.
В принципе, не было разницы, за какой из троек следовать, поэтому Иррчи сделал самый разумный выбор: поглядел, какой дорогой направились те маги, что собирались ехать в сторону Ревалира. Опять несколько недель тащиться до дома с дитем — а может, и не одним! — не хотелось до распушенного хвоста. Да и слабосилки встречаются везде. Это просто Иррчи не умеет их определять. Вот если бы умел... Если бы умел — не лез бы сейчас на крышу, сцепив зубы и цепляясь когтями за обметанные инеем бревна.
«Если б я умел летать, был бы я драконом», — злобно подумал он, чуть не сорвавшись с обледенелой крыши. Когти болезненно проскрежетали по черепице, так, что аж зубы заныли, не только пальцы. Но вожделенная труба, рядом с которой он намеревался устроиться, была уже близко.
Пару мгновений спустя Иррчи прислонился к ней спиной и выдохнул: он не опоздал. Маги как раз вышли из трактира и начали обходить неровный кружок из детишек и мамаш, выстроившийся на крохотной площади. Кроме магов и тихо наблюдавшего Иррчи никто из мужиков не пришел. Как-то не было принято такое. Может, потому что настолько маленькие дети больше доверяли матерям, а отцы ими не особенно-то и занимались? Так, вертится под ногами что-то, подзатыльники ловит и ушами трясет, если мешает слишком сильно. Пока голова маленькая — к делу не пристроишь, о большем и говорить нечего. Это только сыновей-дочерей эрлов в таком возрасте уже учить начинают да в храмах малышню тоже без внимания не оставляют. Если она, конечно, этого внимания достойна.
Иррчи подался вперед, заметив слабую-слабую вспышку кристалла посоха-артефакта. Навострил уши, расслышав обычную для храмовника фразу «Перерастет», и гневно фыркнул: перегорит, скорее. Выплеснется случайно до донышка — и тот сосуд или вместилище, что накапливает магию внутри тела, просто лопнет, рассосется. Он все еще представлял это как кувшин, хотя и понимал, что это лишь аллегория. Внутри таких вот юных мажат этот сосуд — едва-едва вылепленная плошка из сырой глины. Неверное движение — и она сплющится, прорвется, снова превратится в кусок неоформленного месива. Только вот заново вылепить вряд ли выйдет.
Считать себя этаким гончаром, помогающим плошкам обрести форму, было лестно. И немного страшновато. Ладно, хорошо: сильно страшно. Ведь, ошибись Иррчи — и его ошибка будет непоправима. Но... Он устал смотреть, как умирают такие вот дети. Не в прямом смысле слова, конечно — как маги. Не хотел видеть, как перерастет, забыв, эта смешно навострившая ушки малышка, еще не верящая, что с точки зрения храма для нее все закончено. Обычная селянка, не стоящая внимания.
О, идея обучать других засела в голове у Иррчи давно. С того самого момента, как пытался объяснить что-то Алверру, научить не только читать-писать, как приказал эрл, но и управлять невеликими силенками. Иррчи много раз обдумывал все случившееся с ним самим — и выбрал метод монотонного непрерывного труда.
С наследником его эрла это работало. Алверр уже мог, сосредоточившись на простенькой считалочке, зажечь маленький светлячок. Ненадолго, но без каждодневных занятий он бы не сумел и этого. А еще Иррчи с ужасом и восторгом замечал, что мальчишке гораздо легче, чем ему самому, дается магия крови. Стоило Алверру уронить капельку крови и прошептать над ней желание, полностью сосредоточившись на нем, результат не заставлял себя долго ждать. Иррчи очень старался объяснить мальчику, что нельзя бездумно и из прихотей использовать такую силу. Ведь магия крови черпает ее напрямую из мага и, не рассчитав сил, можно лишиться жизни. Мальчишка кивал, смотря своими невозможными глазищами, и плескалось в них что-то — Иррчи не мог дать этому имя. Наследие крови бабки, нет, обеих бабок? Упрямство отца? Или его властность?
Так или иначе, за Алверра Иррчи беспокоился чуть меньше, чем за своих будущих учеников, к которым еще предстояло искать подход. А они у него будут, в этом он был уверен. Все уже обговорено с эрлом Рримаром, и теперь оставалось только найти детей. Одного-двух для начала, Иррчи понимал, что больше пока не потянет. Зато, если сумеет, в мире появятся первые не храмовые маги.
Свободные? В этом Иррчи сомневался. Скорей уж, связанные клятвой верности с эрлом Рримаром, ведь обучаться они будут на его деньги и у его оруженосца. Но в остальном — да. У них будет не только свобода передвижения, но и семьи — не тот суррогат, что давал храм, а их родные семьи. Иррчи, потратив на обдумывание не одну неделю и даже не один месяц, пришел к выводу, что будущие маги не должны отказываться от своих корней. Они должны — и будут! — помнить, откуда вышли и кому обязаны своим рождением. Они смогут даже вернуться в родные селения и помогать людям. Но при этом должны явиться в замок Ревалир по первому зову эрла, как его рыцари.
Как решить этот вопрос с храмом, Иррчи не знал. Понимал, что рано или поздно он встанет, и искать решение придется, но... Эрл Рримар приказал не думать об этом — и Иррчи не думал. Сидел, грея спину о трубу, смотрел, не найдут ли еще одного ребенка. Прикидывал, какими словами объяснять матери девочки, как-то поникшей, расстроено прижавшей уши, что для ее дитя теперь открыт новый путь.
Никого больше в Завитом храмовники не обнаружили, ни слабосилков, ни будущих сильных магов. Иррчи глянул на тени и решил, что в этом селе они и заночуют, смысла срываться куда-то под вечер нет, до ближайшего селения слишком далеко, чтобы успеть к темноте. Значит, у него есть время, чтобы поговорить с родителями девчонки и договориться, что заберет ее дня через три-четыре. Он собирался проехаться следом за храмовниками еще немного. Вдруг повезет, и в соседнем... что там у них на пути? Коромыслище? Иррчи фыркнул: знакомое название, всегда его смешило. Вот вдруг в Коромыслище тоже найдется кто-нибудь? Конечно, маги рождались не часто, даже слабые, потому-то храмовники и мотались в поисках по городам и весям каждый год, как заговоренные — боялись пропустить кого-то.
Подождав, пока храмовые маги войдут в трактир, Иррчи слез с крыши, не рискнув прыгать в сугроб. Кто его знает, вдруг там не чистый снег, а куча дров под ним? Куда идти, он все равно успел заметить, так что туда и направился. В один момент ему показалось, что он вернулся на два года назад, и сейчас выйдет к дому той пегашки, где родился Алверр... Но нет, помстилось*. Двор был и поуютнее, и поухоженнее, да и дом — высокий и далеко не бедный, на два поверха, пусть даже второй, вернее, первый от земли и был без окон, наверняка там и сусеки, и лари, и всякое хозяйственное располагалось. Основательный такой домик, не рогозом крытый, а тёсом, да и надворные постройки тоже не кривые-косые. И коровенки в хлеву перемыкивались, и козы, и гусиное гоготание слышалось. Крепкое, в общем, хозяйство. Во дворе неспешно махал снеговой лопатой крепкий парнишка лет пятнадцати.
— Эй, малой, хозяйка где? — окликнул его Иррчи.
Понимал: разговаривать ему именно с женщиной. С отцом — это если бы ребенок постарше был, а тут все материнское сердце решает.
Парнишка воткнул лопату в сугроб и выпрямился, разглядывая незваного гостя из-под руки. Иррчи мысленно хохотнул: ну прямо эрл-лорд, обозревающий расположение вражеского стана на поле брани, как в балладах. Он знал, что мальчишка увидел: богато отделанный мехом плащ, драгоценную фибулу с гербом, оттопыривающий полу меч, добротные сапоги, ухоженную лошадь в изукрашенной чеканными бляшками сбруе. Не какой-то там бродячий безземельный рыцарь, тех за перестрел отличить можно по потрепанному виду.
— Проходите, вашмилсть, — перегнувшись в вежливом, но отнюдь не раболепном поклоне, парнишка немного поколебался, не предложить ли чужаку принять лошадку, но все-таки сказал: — Я сейчас матушку кликну.
Иррчи кивнул, но следом в дом не пошел, скромно оставшись во дворе. Пусть уж хозяйка сама решит, куда им, чтобы поговорить с глазу на глаз. Навряд ли она начнет блажить, таких крикливых баб Иррчи повидал немало, и они в подобных домах не жили. Нет, скорее хозяйка тут дельная, и поди угадай, что ей предлагать: деньги или будущую дочкину славу. Первого было в достатке: Заозерье под волей эрла Рримара и с посильной помощью Иррчи приносило хороший доход, так что кошель оттягивали уже не только полновесные «воронки», но и пара золотых «лис». Второе Иррчи не мог обещать с уверенностью, а врать не стал бы. Но уж точно у магички, воспитанной в замке эрла, будет больший выбор, к кому идти в жены, чем у обычной деревенской девушки. Конечно, на такую не всякий и позариться рискнет — когда девка-то ого-го, и за себя постоять может, и делом важным занята. Ну так и она сама наверняка не на всякого взглянет, умная-разумная...
Из мыслей его выдернула хлопнувшая дверь и скрип недочищенного снега под ногами вышедшей хозяйки, той самой, что так расстроилась, увидев зеленоватую вспышку. Выглядела она так же, как дом: добротно одетая, с деловитым лицом и натруженными руками, на которые забыла натянуть рукавицы. Видно, торопилась глянуть, кому нужна.
— Вашмилсть? — сходу спросила она, окинув Иррчи долгим взглядом. — Не думаю, что вас интересует ночлег.
— Не он, — усмехнулся Иррчи, отметая не ко времени полезшие воспоминания о том, как их встречали в селах вдоль трактов раньше. — Я видел тебя на площади с дочкой. О ней и речь пойдет.
— Вот оно как, — хозяйка сложила руки на груди, глядя так, будто это она была высокородной эрлеа, а Иррчи — провинившимся замковым служкой. — И что же вам от моей дочери надо, ва-а-ашмилсть?
Иррчи она уже нравилась. Правда, легче говорить с ней от этого не становилось ничуть. Помедлив, он решил сказать все без обиняков, как есть.
— Девочка — одаренная Бесхвостой Матерью. Храмовники отказались от нее, им нужны не слабосилки, а те, кого уже сейчас можно начинать учить магии. Но и для таких, как твоя дочь, есть шанс не «перерасти» свой дар, лишившись его, — против воли губы Иррчи растянулись в оскале, слишком уж он не любил такие слова, а особенно не любил проскальзывающее у храмовников пренебрежение к неодаренным. — Любой, даже самый слабый дар можно развить. Я сам тому примером.
— Докажи.
Вот так просто: «докажи». А ведь и правда: не похож Иррчи на храмовника, никак, ничем. Да даже статью, те-то тяжелее книг да посохов редко что в руки берут, а у него плечи широкие — ух, в иные двери боком проходить приходится, эрла теперь еще как понимая. И если такой, как он, вдруг да смагичит что...
Кивнув, Иррчи сосредоточился. Конечно, он все еще предпочитал пользоваться наговорами, так и силы расходовались меньше, и истекали плавнее. Но это ж надо было еще придумать, какими словами обозначить желаемое. Сейчас ему было не до того, а готовых наговоров на такой случай не знал. Но и тут был выход.
Он снял перчатку, вытянул руку, плавно повел кистью по кругу... Ветер, зло взвыв, подхватил снег, скручивая его в сплошную белую воронку, повинуясь движениям руки, прошелся по двору, всасывая в себя все недочищенное и недометенное, добрался до угла, перепрыгивая через дощатые бортики, и вывалил снеговую кашу поверх уже собранного давешним парнишкой. Отсюда, наверное, потом снег на огород утаскивать будут, чтоб по весне талой водой земля напиталась.
— Эк вы, — недовольно цыкнула хозяйка. — Всю работу за паршивца... — и, уже опять уважительно, с какой-то затаенной надеждой: — Выходит, вашмилость, и моя Мирра так сможет?
— Не сразу, — Иррчи хохотнул и украдкой провел пальцами под носом: больше потратил сил, чтоб сдержать вихрь, чем чтобы его вызвать, а во рту все равно знакомый солоноватый привкус появился. — Я не знаю, сколько времени понадобится, чтобы развить ее дар. Но начинать лучше сейчас, когда он только-только просыпается.
— А я вам что должна буду? Задаром-то такое только в сказках бывает.
— Не отказывайтесь от дочери. Она должна знать, что у нее есть и всегда будет семья.
Видно, что-то в голосе Иррчи было такое, что женщина аж ушами запрядала и хвостом дернула так, словно собиралась спрятать его между ног.
— Да я... Да никогда!..
Иррчи только вздохнул. А ведь она действительно не хотела отказываться от дочери. Мечтала отдать в маги — и не хотела, видит Бесхвостая Мать. Надеялась, что сумеет как-то видеться с ребенком? Или подойти после, поговорить, напомнить? Нет, точно его сюда не просто так понесло.
— Запомните эти слова, хорошо?
— Да, — женщина прямо глянула ему в глаза, ни капли не боясь наверняка пляшущих там алыми огнями отблесков магии. — Запомню.
Вот как-то так и вышло, что первая ученица досталась Иррчи за просто так. Денег с него не взяли, наворчав, что пусть лучше на одежку да еду малой уйдут, на лишнюю сладость к празднику. Иррчи сказал, что заберет малышку чуть позже, клятвенно пообещал, что будет привозить к матери, а как Мирра постарше станет — так и сама приезжать будет, или с попутчиком каким надежным ее отправят. Не первый раз, будто другие дети, отданные на учебу в другие деревни, а то и в город, так к родным не ездили. Хозяйка покивала, пообещав ждать дней через семь-десять, и долго еще стояла в воротах, глядя вслед Иррчи. Он уже и за угол свернул — а все равно спину как жгло этим пристально-недоверчивым и одновременно полным надежды на чудо взглядом.
Что ж, если дочь хоть немного пошла в мать — а, кажется, так и было — то скоро он взвоет. Но сам же захотел, так нечего жаловаться. Лучше за магами, с чего-то решившими ехать дальше прямо сейчас, последовать.
Иррчи еще удивился: и чего им в тепле не сидится? Обычно они с объездом не торопятся, наслаждаются, видно, хоть немного вольной жизнью. А тут ровно какой-то слепень пониже хвоста тяпнул. Он бы проморгал их, если бы задержался еще немного, молока топленого с плюшками выпить, как предлагала Виорра, мать Мирры. Но вернулся к трактиру — и увидел, как все трое храмовников садятся в седла. Делать было нечего, пришлось заскочить в трактир, купить на скорую руку кусок жареного мяса и коврижку хлеба, наполнить зачарованную на сохранение тепла флягу горячим вином — и спешить следом, перекусывая прямо в седле. Особенно сильно он не торопился, еще не хватало насторожить магов. В прямой видимости ехать не стоило, а упустить их Иррчи не боялся: на снегу, припорошившем колеи, следы трех лошадей были видны четко.
Снег этот то начинал редко-редко сыпаться с расцвеченных закатом облаков в полном безветрии, то переставал. Иррчи подумал, что к ночи, если поднимется ветер, натянет настоящие снеговые тучи. А нет — так и эти растают, а луна вроде должна уже быть почти полной. Может, потому и сорвались в путь храмовые братья? Но все равно, луна там или нет, а волки в такую ночь скорей на охоту выйдут, чем в метель.
За себя Иррчи не беспокоился, за магов... Пожалуй, тоже. Ну уж хоть у троих должно хватить разумения на какую-нибудь простенькую защиту-отворот, или как там в их высокомудрых книгах подобное называется? Эх, вот бы подержать в руках хоть одну... А ведь маленьким — и видел, и иногда пытался читать, да голова ничего не запомнила, кроме занудных священных текстов, к магии отношения не имевших.
Он хорошо помнил брата-библиотекаря, тогда еще молодого, улыбчивого, который с чего-то привечал приютского сироту, разрешая не только от дверей в библиотечный притвор заглядывать, но и свитки брать. Иногда и сам совал что-то, с легкой усмешкой слушал, как Иррчи сперва по слогам читает, разбирая витиевато украшенные буквицами слова, потом и хвалил, когда он начал читать вполне бегло, уже не застревая на разглядывании ярких рисунков. А ведь были там, были отмеченные небесно-синими эмалевыми по серебру узорами тубусы, в которых прятались магические тексты. Он ведь даже разворачивал, благоговейно трогал богато украшенные умбилики** книг, пробовал читать — и намертво вяз в переплетении сложных и незнакомых слов. Вот память и выкинула их, как не имевшие определенного значения.
Горевать долго Иррчи не стал, решив, что оно и к лучшему — свое придумает, для себя и для малышей, не идя заведомо неверными для них всех дорожками. И только высматривал, не затеплится ли вдали огонек костра, значащий, что маги остановились на ночевку. Тогда и ему стоит свернуть и тоже спать укладываться, чтобы с утра пораньше вскочить.
Луна уже взобралась в небо, расцвечивая поля слева от тракта холодным серебром, когда он заметил, наконец, впереди, между деревьями, огненный отблеск. Там тракт огибал невысокий пологий холм, поросший редкими белоствольными осокорями, и маги — не иначе как сдуру! — устроились именно на холме. Сам Иррчи в жизни бы не остановился в таком месте, где и от ветра ничего не прикроет, и костер далеко видать. Кто знает, какое лихо на огонек приманится? Он свернул в лес и почти сразу наткнулся на идеальную полянку, загороженную с двух сторон густыми кустами лещины. Посреди нее как раз и старый выворотень лежал, можно было устроить костерок под ним, чтоб не было видно ни с дороги, ни с холма.
Нет, все-таки маги в своих башнях засиделись. И что у них в головах? Иррчи размышлял об этом, потихоньку устраивая ночлег.
Вот он вроде как уже отвык от жизни в дороге. Да, стыдно себе в этом признаваться, но отвык. Пригрелся, прикипел к замку всем сердцем, знал, что там всегда ждет еда, постель и крепкие объятья его эрла. Но даже это привычек и умения не умаляло, руки сами все делали, оставляя голову для мыслей. А вот эти маги — они же хоть раз в год в пути, да по зиме! Неужели даже такие редкие вылазки их ничему не учат?
Хотя, насколько он знал, останавливаться маги предпочитали именно в селениях, а не вот так, в чистом поле. И что этих-то понесло в ночь? Иррчи передернул плечами: под тяжелым теплым плащом словно шальной ветерок прогулялся. Он даже встал, но отсюда костра магов видно не было. Ладно, как бы там ни было, придется ждать утра. А пока лучше всего разогреть мясо и хлеб, поужинать да укладываться спать.

Опасность Иррчи учуял загривком, а то и хвостом: на хребте дыбом встала шерсть. Стараясь не показать, что насторожился, он закрутил крышку фляги, привесил ее к поясу и резким рывком перекатился в сторону, уходя из-под удара. Воинское чутье, не раз спасавшее жизнь и ему, и эрлу, взвыло — вот только вовсе не стрела мимо свистнула и не клинок промелькнул в свете костра. Что-то неосязаемо-незримое, просто волна чуть иного воздуха... Но этого хватило, чтобы шерсть не только на хребте вздыбилась, но и хвост распушился от непонимания, страха и злости.
Маги! Его атаковали маги!
Как, где, в чем он прокололся — додумать будет время, если выйдет живым из этой схватки. Пока же следовало хотя бы определить, где противники, сообразить, куда бежать или чем защищаться. Почти моментально Иррчи понял: бежать некуда. Его обошли с трех сторон. Все, что он сейчас мог — окружить себя щитом из ветра и снега, чтобы не дать им прицельно ударить. Но такой щит не позволял атаковать и ему. И вообще, следовало уносить ноги, добраться до Белки — и ходу, ходу!
Щит развеялся, брызнув во все стороны снеговой крупой. Иррчи услышал, как закашлялся один из магов, видимо, подобравшийся ближе всех. Собрался и ударил туда — снова ветром, словно кулаком. Мог бы и огнем: пламя ему всегда откликалось гораздо охотнее всего прочего, пламя и воздух. Но он все еще хотел выяснить, в чем дело. Если же он убьет кого-то из храмовых... Во-первых, подставит эрла, а этого допустить никак нельзя. Во-вторых, тогда с ним и разговаривать не станут, раскатают в лепешку.
Кто-то кубарем покатился по нетронутому снегу, ломая наст. Значит, попал! Иррчи бросился в открывшуюся брешь — и полетел вперед сам, когда в спину врезалось что-то горячее, ожегшее хребет аж до самого кончика хвоста. Кажется, он должен был упасть и не встать. Наверняка этого и ждали, сквозь звон в ушах он услышал какие-то крики. Команды?.. Но вместо этого оттолкнулся руками и почти на четвереньках бросился вперед, метнувшись мимо отплевывающегося от снега, пытавшегося раздышаться мага.
Ноги отнимались, он не чувствовал их уже от пальцев до колен. Этак далеко ему не уйти, но хотя бы попытаться стоило. Он запнулся и почти упал, ухватившись в последний момент за стволик молодой осокорины... а прямо над плечом пронеслось что-то, похожее на сгустившийся воздух, слегка мерцающий зеленью. Иррчи развернулся, бросил себя в другую сторону — и словил еще один удар, такой же горячий и несущий онемение, только уже плечом и боком. Еще почувствовал, как резанул морду острыми льдинками наст, когда он хрястнулся, как статуя, во весь рост в сугроб. А дальше была темнота.

____________________________________________
* Помстилось — показалось.
** Умбилики — концевики палочки, на которую наматывается свиток.


Глава вторая

Эррнар подавил желание подойти и пнуть крепко связанного зачарованной веревкой молодого чернявого мужчину, лежащего чуть поодаль от костра, на добротном плаще из драконьей кожи. Это было недостойное мага желание, храмового жреца Бесхвостой Матери — недостойное тем более, но ребра все еще ныли, а лицо, посеченное острыми льдинками, горело. Пара пинков самому Эррнару ничем бы не помогли, но хотя бы удовлетворили жажду мести. Однако поступить так под взглядами старших братьев Эррнар не смел. Оставалось следить, чтобы пленник, очнувшись, не начал чудить.
Братья шепотом спорили о чем-то. Эррнар прислушался: брат Аррим требовал пленника раздеть и найти на нем артефакт, с помощью которого тот, несомненно, магичил. Хотелось возмущенно фыркнуть, прижав уши: брату Арриму, по мнению Эррнара, не помешало бы повторить основы основ. Не бывает таких амулетов, чтобы колдовать так! Можно зачаровать вещь — как сбруя на лошадке, стоящей неподалеку и недобро косящей вишнево-карим глазом, зачарована от души. Можно зачаровать амулет, вложив в него определенное заклятье. Но так колдовать, меняя заклятья на ходу, подстраиваясь под ситуацию, может только маг!
Брат Саварр об этом и напомнил, потом, видимо, не желая спорить, попросту развернул артефактный посох-определитель, замотанный плотным шелком, чтобы золотистый свет не выдавал их в ночи.
— Чем говорить, лучше убедиться, не так ли, брат? — устало улыбнулся он и поднялся, опираясь на посох.
Эррнар навострил уши и весь подался вперед, чтобы не пропустить ничего. Он ждал, что крупный, с кулак взрослого мужчины, кристалл в навершии сейчас загорится яркой зеленью, ну, может, с просинью: все-таки силы у незнакомца было довольно много. Не зря же брату Саварру пришлось изрядно потратиться аж на четыре заклятья паралича. Обычного человека даже одно валило с ног и превращало в закостеневшую статую. А в этого... Брат Саварр сказал, что два попало точно и одно зацепило краем.
Кристалл начал разгораться... А потом полыхнул так, что глазам стало больно, засиял яростным пульсирующим светом, даже не голубым — белесым.
— Убери! — взвыл Эррнар. — Брат Саварр, убери немедленно!
Тот, ошеломленный, не сразу среагировал, отступил назад, почти отшатнулся, хватая воздух ртом.
— Что... К-как?!
Пленник, словно услышав их крики, застонал и пошевелился, насколько позволили веревки. Пошевелился, во имя Бесхвостой Матери! Это было невозможно — паралич можно было только отменить, и сделать это мог лишь тот, кто наложил заклятье! А брат Саварр никакой отмены не накладывал, в этом Эррнар мог поклясться. Он сейчас еще больше, чем пять минут назад, хотел подойти и просто вбить этого чернявого в снег. А лучше — взять его меч, тоже, кстати, зачарованный вдоль и поперек, и с маху отрубить голову, чтоб наверняка.
Потому что Эррнар помнил — как и его братья, как и все иные храмовники, — белым огнем, бьющимся, словно сердце, артефакт-поисковик отзывается на сорванных магов-смертников. На тех, кто в любой момент может полыхнуть чем-нибудь смертоносным, выжигающим все живое на десятки лиг окрест. И не обязательно это будет пламя, может быть и ураган, и ниоткуда взявшаяся вода, и расползающаяся, подобно гнили в кровотоке, трясина, поглощающая еще миг назад плодородные земли. А может быть и чума, черный мор, огневица, «шершневы соты»... Эррнара передернуло от отвращения и страха.
Подойти и убить мешала ровно одна, простая и в то же время жуткая вещь. Фибула с гербом, которую брат Аррим открепил от ворота плаща, когда вязал пленника. Да не просто с гербом, говорящим о принадлежности какому-нибудь эрлу, а со знаком — ни много ни мало — оруженосца. А это было полной катастрофой. Если какой-то безумец взял себе в услужение подобного мага, держал при себе, одаривал — вон, какая одежда богатая... Да он мог задумать все, что угодно! От свержения эрл-лорда до близящейся кровавой бойни. А то и чего похуже. Зря ли он, Эррнар, учуял этого гада еще в Бадиссе? И ведь никто ж не поверил! А он чуял, чуял вот это все — все зачарованные предметы, все, что несло в себе отзвук чужой магии! Да полно, у этого чернявого, кажется, даже одежда была насквозь пропитана чарами — и не они ли уберегли его от первого удара параличом? Лошадь, которая, к слову, их так и не подпустила к себе, хотя и следовала за хозяином, как привязанная, ее сбруя, меч, плащ, сапоги? Фибула эта! Все аж чуть не потрескивало от вложенной силы.
— Чей это герб? — чужим каким-то голосом спросил Эррнар. — Братья, чей?
Брат Аррим поднес фибулу поближе к глазам, и Эррнар едва не дернулся, чтоб выбить ее из его пальцев. Он не мог разобрать чужое плетение магии, не знал, что именно было вложено в изящную серебряную вещицу в форме треугольного щита, обвитого тонко вычеканенными веточками. На пересеченном щите сияли три пятиконечные звезды и ветвь яблони с тремя цветами и тремя плодами*.
— Это Ревалиры, — наконец, опознал герб брат Аррим.
— Тот бродяга, который двенадцатирогого дракона убил?..
Вопрос брата Саварра повис в воздухе. Ответ на него лежал перед ними, связанный и — хотелось бы верить! — беспомощный. Ответ, как одинокий рыцарь сумел победить такую зверюгу и уцелеть.
— Что делать будем?..
Этот вопрос тоже повис вслед за первым, но теперь уже требуя решения. А решать нужно было, и срочно, здесь и сейчас. И это было важнее поиска новых магов.

***

Иррчи ненавидел болеть. Вернее, ненавидел он состояние кисельной слабости, постигающее его в самые тяжелые моменты болезни, будь то ранение или магическое истощение. Вот и сейчас первым, что он ощутил, очнувшись, была эта мерзкая слабость, от которой внутри словно болотная слизь колыхалась, холодная и тяжелая. Так и тянуло проблеваться хорошенько, казалось, из глотки именно она и выйдет — зеленовато-черная и тягучая. Он стиснул клыки, но непроизвольно вырвавшийся стон подавить не успел. Потом пришло еще более мерзкое ощущение, будто ему медленно выкручивают из суставов руки и ноги. Это уже не было связано с магией. Вернее, с его магией. Просто руки-ноги стягивала веревка, злобная и кусачая, с каким-то мстительным удовольствием стягивавшаяся туже, стоило пошевелиться. И вязал ею полнейший бездарь! Так полежать немного — и потом калекой останешься, ни один лекарь не поможет.
М-маги! Ничего делать не умеют!
Иррчи попытался пошевелить хотя бы кистями — и придушенно засипел, когда проклятая веревка врезалась в кожу так, что по рукам потекло горячее. Он замер, лихорадочно осмысливая свое положение, пока еще не открывая глаз: пусть считают, что он все еще в беспамятстве. Идея пришла тут же. Кровь! Кровь пропитает веревку, и он сумеет разбить вплетенное в нее заклятье. Надо только подождать, потерпеть. И послушать.
Самым трудным было не насторожить и не прижать уши. Иррчи знал, что они дернулись, когда он очнулся. Но сейчас он усилием воли заставил их снова разъехаться, расслабленно повиснуть. Хвост тоже приходилось держать под контролем, чтобы не выдал. А выдавать было что, хотелось то ли поджать его под брюхо, то ли с рыком распушить. Рядом звучали голоса, говорили трое, перебивая друг друга, то и дело срываясь на примиряюще-испуганное «Братья, братья!». И говорили они о том, что делать с ними, с Иррчи — и с его эрлом.
— Довольно, братья, — этот голос был хрипловатый, глухой. Иррчи узнал его: так говорил старший из храмовников, полуседой рыжеватый маг, носивший посох-артефакт. — Нужно отвезти юношу в храм. Пусть разбираются старшие, откуда он вообще взялся и что с ним делать.
— Убить, пока он не натворил того, что весь храм будет разгребать годы спустя! — запальчиво и чуть визгливо выкрикнул второй. Его Иррчи тоже опознал: бело-серый, самый молодой. Кажется, это именно ему он врезал воздушным тараном, пытаясь прорваться из ловушки. Вот и болезненное придыхание слышится, наверняка у храмовника болят ребра. Хорошо бы болели от души, за такие-то слова, потому что за следующие хотелось вцепиться зубами в глотку.
— И к эрлу этому, Ревалиру, немедленно! Откуда мы знаем, что он успел приготовить?!
— Брат Эррнар, успокойся. Как бы там ни было, никаких доказательств вины эрла ур-Ревалир у нас нет.
— Да одно существование этого — уже доказательство!
«Этого» прозвучало так, словно речь шла не об Иррчи, а о какой-то несусветной гадости, похуже расплодившихся выкусней, напавших на деревню. Болью резануло — хуже чем веревкой. Вот, значит, как храм к таким, как он относится? Как же эрл с ними... Иррчи незаметно покрутил запястьями, стараясь размазать кровь еще сильнее. Натекло ли достаточно? Верная Белка, он уже видел, стояла неподалеку, взлететь в седло — и только его и видели, главное, ударить чем-нибудь по глазам этой троице на прощание, чтобы не обездвижили снова.
Иррчи тихо вдохнул и задержал дыхание. Так, спокойно. Никто никуда не летит и не прыгает. Сперва обдумать. Сколько раз эрл Рримар говорил ему: сначала план, потом взвесить риски, только потом кидаться на рожон. Рожон этот Иррчи чуял всей задницей, раскаленный и острый. И должен был от него увильнуть.
Он чуть-чуть приоткрыл глаза, чтобы убедиться, что все еще ночь. Которая именно? Судя по тому, что он не чувствует голода и позывов по надобности — та же. Значит, прошло всего ничего времени. Вряд ли взбудораженные схваткой маги быстро успокоятся. Хотя они наверняка устали... А если чуть-чуть помочь?
Ему вспомнился замок эрл-лорда и та колыбельная. Вслух ведь можно и не петь, магии главное — уловить намерение. А ему — заставить ее течь тонкой струйкой, вплетаясь в потихоньку поднимающийся ветер, ложась на головы и плечи снова начавшимся снегом. И неважно, что самому в лицо задувает, в нос снежинки бросает, отчего хочется чихнуть. Он отрешился от всего: от холода и боли, от тошнотворности чужих остаточных заклятий, растворился в свисте ветра и медленно выпеваемой про себя мелодии.
Голоса спорящих братьев становились тише, вот прозвучал зевок, еще один, еще! И слитный стук-шорох-бряцание, когда три тела разом рухнули на снег, кто как. Иррчи открыл глаза и повернул голову, мстительно оскалившись: кажется, этот молодой, Эррнар, вроде, свалился из положения стоя. И, право, даже немного жаль, что не хвостом в костер. Пнуть его, что ли, еще раз... да нет, некогда.
Веревка поддалась неохотно, огрызнулась напоследок, но все же расплелась, на запястьях вообще расползясь по волоконцу, так Иррчи рявкнул бессловесно, приказывая отпустить. Раны саднило, но это все потом, потом. Торопливо похватав свои вещи, цапнув последней фибулу, Иррчи полез в седло понятливо подошедшей поближе Белки. Тело слушалось плохо, все ломило, но времени не было: он не знал, сколько проспят маги. Знал только одно: нужно как можно быстрее оказаться в замке, метель там или не метель, предупредить эрла.
Бежать куда-то еще и прятаться Иррчи не собирался, храмовники уже прекрасно знали, куда идти. Убивать этих троих — тоже, если сейчас был еще хоть какой-то шанс договориться, пусть он даже и «это», то со смертями мирное решение проблемы исчезнет раз и навсегда.
— Давай, не подведи, — хрипло шепнул Иррчи на ухо Белке, разворачивая ее к дороге. — Домой.
За Миррой он потом приедет, обязательно. Только сперва, прежде чем тащить ребенка в замок, который, возможно, придется еще и защищать, надо разобраться с храмом и притязаниями магов. Иррчи искренне не понимал, почему его существование так их напугало, но все это можно будет выяснить и потом. Сейчас все, что было ему нужно — вернуться домой. И все рассказать эрлу.

***

— Как подобное стало возможно?
Эррнар смотрел, как выпущенные когти брата-настоятеля, отмечающие каждое его слово ударом по подлокотнику кресла, оставляют в полированном дереве довольно-таки глубокие отметины, и давил желание поежиться. И еще сдерживал кашель, привязавшийся после того, как пролежал на снегу несколько часов, усыпленный проклятым сорванным-смертником. Счет к тому рос все больше: туда же добавился и испытываемый сейчас страх. Брата-настоятеля Эррнар побаивался и раньше, но вот именно сейчас он чувствовал настоящий ужас. А все потому, что это они, они с братьями Арримом и Саварром ездили в Заозерье, проверяли слухи про неизвестного мага, прикончившего двенадцатирогого дракона! И забыли об этом, напрочь! Словно кто-то приказал им отчитаться, что все в Ревалире совершенно не владеют магией, и забыть о поездке! И он даже знал, кто именно это был! И вот это — тоже пугало до безъязычия и стынущей крови.
— Не знаю, брат Оррим, — голос брата Саварра был скорее задумчив. — Память — как выскобленный лист пергамента. Будто сам я позже написал на нем не то, что видел, а что думал увидеть.
— Это нельзя оставить вот так.
Брат-настоятель поднялся и заходил вдоль стены, подергивая хвостом под серой жреческой хламидой, такой же, как у всех братьев, только украшенной по вороту нашитыми на ткань серебряными цветами, которые должны были означать дар богини. Эррнар смотрел на эти цветы, лишь бы не видеть злых глаз.
— Это перешло уже все границы. Брат Эррнар!
Эррнар вздрогнул и перевел взгляд выше, на лицо настоятеля.
— Расскажи еще раз, что именно ты слышал в Завитом.
Зажмурившись, Эррнар постарался вспомнить все, в подробностях. Не упустить ничего после того, как так облажались, казалось ему безумно важным, и он начал с самого начала, не обращая внимания на шорох шагов брата-настоятеля. Сейчас, когда говорил, это скорее помогало сосредоточиться, отогнав страх.
— Сначала я учуял магию. В смысле, его вещи — от них просто несло, особенно от лошадиной сбруи! Но братья не поверили мне. Решили, что я чрезмерно беспокоюсь, ведь богатые путники могут зачарованные нашими братьями вещи купить в храмовых лавках.
За спиной мрачно засопел брат Аррим — это он утверждал подобное.
— Наверное, это было какое-то предчувствие, брат-настоятель, — малость польстил себе Эррнар. — Но я заметил, как этот чернявый пошел за одной из матерей — той, у которой дочка была слабосилком. И решил проверить. Мало ли!
«Угу, любопытство, любопытство, но об этом знать никому не надо, храмовому магу такая любовь к сплетням не к лицу. Но скучно же!..»
— Продолжай, брат Эррнар.
— Да, брат-настоятель. Я почуял, что где-то в Завитом творится магия. Хвостом клянусь — этот человек магичил, даже не скрываясь! Я определил направление — магия вела меня именно туда, куда ушли сперва мать с девочкой, а потом и этот... Я подобрался поближе, сколько смог, но услышал только самый конец их разговора, и эта женщина обещала чернявому свою дочь. И тот сказал, — Эррнар постарался вспомнить дословно: — «Прослежу за храмовниками, может, найду еще кого». Я сразу же побежал к братьям!
Это он предложил выехать сразу и перехватить гада на тракте. И гордился этим: кто знает, что было бы, вздумай они остаться и поговорить с ним прямо там, как предлагал брат Саварр! А так никого из людей рядом не было, не нужно было бояться, что заклятье зацепит невиновных. Но говорить об этом Эррнар не стал — храмовому магу не к лицу выпячивать свои достижения. Да и не к месту. Брат-настоятель и так хвостом хлещет, сейчас не до похвал — выговора бы не получить.
О том, что случилось на тракте, уже рассказал брат Саварр, так что повисла нехорошая тишина, задумчиво-звенящая, такая, в какой всегда принимают важные решения. Эррнар почти задержал дыхание, подергивая кончиком хвоста. Вот сейчас... Сейчас...
— Собирайте братьев! — разорвал тишину приказ. — С эрлом ур-Ревалир нужно разобраться немедля.

***

Лен Ревалир встретил слаженно двигающуюся колонну храмовников настороженно. Эррнара, да и не только его, изумило и испугало то, что никто и ничем не перекрывал единственную дорогу к сердцу озерного края — узкий каменистый перешеек между краем Фраморских трясин и почти непроходимыми для конных чащобами Ревалира. Впрочем, в мрачных темных лесах здешнего края и пешими было проще простого сгинуть — там таились и гиблые болота, сплошь покрытые тонким ковром зелени, и лесное зверье, справиться с которым под силу только опытному охотнику, а магов нынче все-таки натаскивали больше на людей, чем на драконов, выкусней и прочих хищников. Заозерский тракт был, словно вытянутые вперед безоружные ладони: эрл Рримар, оставив путь свободным, будто говорил этим «Мы ничего не таим». И оттого было только страшнее.
Еще хуже было встречать угрюмо-настороженные взгляды селян по пути. Все они, как видно, знали, что привело в Ревалир целых три десятка сильнейших храмовых магов, сплошь увешанных амулетами и прикрывшихся заговоренными доспехами. Эррнар даже услышал краем уха брошенное в спину: «На дракона бы так ездили, как сейчас». От такого хвост метался из стороны в сторону: что бы они понимали, безграмотные, неотесанные идиоты! Вот как начнут мереть от неведомой болезни — сразу в ноги храму кинутся, а пока как же, рожи корчат, эрл им свет в окошке. Да на драконов только таким же неотесанным рыцарям ходить, которые ничего, кроме как тяжеленной железкой махать, и не умеют, по болотам выкусней гоняя! Призвание магов же в другом, нежели тупых тварей истреблять.
Он так и сказал брату Саварру, когда устроились на ночевку — последнюю перед Заозерьем. Тот поглядел на него, и Эррнар против воли прижал уши.
— А в чем наше призвание, брат? — усталый хрипловатый голос старшего мага заставил вскинуться и открыть рот для ответа, но Саварр приподнял ладонь, показывая, что не договорил. — Помогать людям, не так ли? «Дар Бесхвостой Матери был вложен ею в избранных, дабы нести неодаренным посильную и непременно бескорыстную помощь в трудах их, в страхах их, в болезни и здравии, во времена мира и в немирье, ибо кому дано больше, с того спросится вдесятеро».
— Ну, да, — слегка даже растерялся Эррнар. — Но мы и делаем то, что они не могут! Разве же какой рыцарь победит чуму?
— А давно ли братья выезжали куда-то лечить? — усмехнулся Саварр и сам же ответил, не дожидаясь, пока Эррнар вспомнит: — Двадцать лет назад. И то почему-то лишь тогда, когда огневица выкосила Глинки, Гаево и Дубровник. То есть, когда начали заболевать и умирать люди в Варрдаре, и бургомистр забрался в городскую казну, изрядно ее опустошив, для оплаты храму.
— Но пока они не звали...
— А они и не должны были звать, — отрезал подошедший брат Аррим. — Это мы должны были прийти — сами, без всякого зова! Но медлили вот... Почему-то.
И по тону было ясно: Аррим прекрасно знал, почему, и был этим крайне зол.
— Но... но ведь так было всегда?..
Знакомый с детства мир Эррнара рушился под безжалостными словами старших братьев, словно выстроенный из веточек и песка домик под набегающей на берег волной. Откуда всплыло это размытое воспоминание? В окрестностях храма не было никаких озер или ручьев с песчаными берегами, а свое детство, первые три года жизни Эррнар, как и все остальные братья, совершенно не помнил и не рвался вспоминать прежде.
— Нет, не всегда. Еще двести лет назад храмовые братья обходили и объезжали все земли, находившиеся под опекой храма, и отнюдь не раз в год, — добил его брат Саварр. — Если бы ты, брат Эррнар, не относился с пренебрежением к брату-библиотекарю, ты бы знал это.
— Это не я к нему, это он ко мне, — вышло откровенно по-детски, еще и уши невольно прижались, как у обиженного малыша.
Брат Саварр, вздохнув, потрепал по ним, заставив Эррнара вскинуться.
— Помирился бы ты с ним, брат... А сейчас — смотри в оба. Чуется мне, неспроста все это. Многое поменяется, к добру ли, к худу — не знаю. Главное не пропустить самое важное.
Эррнар уставился на руки брата Саварра, внезапно понимая, что тот выплетает знак отмены «сферы молчания». Это что же, их разговор... никто не слышал? И в самом деле, разве же брат Иеррон, поставленный настоятелем храма во главе отряда, не отреагировал бы на такие речи? А он молчал — просто не слышал, что за крамолу несут братья... Но возмущенно завопить и немедленно рассказать об услышанном в желании получить опровержение Эррнару мешали откровенно понимающие взгляды старших и то, как мягко, успокаивающе легла на плечо взъерошенного Аррима ладонь Саварра. И он не открыл рта. Только действительно старался смотреть по сторонам, сам не понимая, где то «самое важное», о котором говорили братья. Что из увиденного? Открытая дорога? Недовольные селяне? И ведь не своей жизнью недовольные, а ими, храмовниками! Земли эрла ур-Ревалир были зажиточными, уж чтобы понять это опыта Эррнара хватало. Не потому ли...
Он потряс головой. Нет, мысль о том, что сорванный-смертник мог помогать этим землям, в ней не умещалась. Хотя, спроси брат-настоятель, Эррнар своим хвостом бы поклялся: эта земля видела не одно благословение. Даже сейчас, зимой, это было заметно. Чуялось, что на спящие под толстым покрывалом снега поля, огороды и сады, на добротные хлева и птичники селян кто-то не так давно щедро выплескивал окрашенную благодатью магию. А уж коровьи, козьи и конские черепа, которыми по здешним обычаям увешивали сельские заборы, и вовсе едва не светились от вложенных в них оберегов. Собственно, Эррнар, припомнив «вкус» этой магии, вынужден был признать, что уже чуял ее. Совсем недавно чуял. И где именно — тоже понял.
Поэтому замок, этой магией напитанный до краев, по самые крыши башен, для Эррнара сюрпризом не стал. Зато вот остальные братья встревожились: такую сильную ворожбу и они учуять могли, уже не споря и не утверждая, что кому-то опять все кажется.
Встревожило их и то, что замок, в отличие от дороги, был готов к осаде. Ни тебе селян, снующих туда-сюда, ни распахнутых ворот. Створы закрыты наглухо, мост поднят. Эрл без всяких обиняков показывал, что они — жданные, но не самые желанные гости. В Заозерье не было никого. Ни куренка, ни котенка, как говорится. Эрл приказал — и все население немаленького села дружно снялось с места и укрылось за прочными, недавно совсем переложенными стенами замка. Стенами, которые вряд ли взяла бы теперь любая баллиста, настолько звенели они от магии. Свежей, словно вчера только сотворенной — защитной. Эррнару казалось — светлый серый камень ощетинился тысячами острых шипов: «не подходи, не тронь!».
Брат Иеррон велел расположиться в покинутом Заозерье. Устраивать лагерь под стенами не было никакой нужды, тем более, от увиденного хвост так и норовил скользнуть под брюхо и, как мнилось Эррнару, не у него одного. Взять без потерь — или пусть даже с ними! — одинокого сорванного-смертника не так сложно. Он успел перед выездом бегло прочесть пару описаний, да и с учебы в памяти что-то осталось, жуткие истории всем ученикам рассказывали, чтобы прониклись. Но нигде, никогда не говорилось о таком. Самое страшное — деревня за такого мага стояла, но не целый замок!
— Попробуем поговорить, — словно услышав мысли Эррнара, решил брат Иеррон. — Боюсь, взять этот замок... — он покачал головой.
Взять Ревалир теперь могла бы, наверное, только армия эрл-лорда. Но пока нет никаких доказательств того, что его эрл-рыцарь злоумышляет против него, лорд Марассар вряд ли даже почешется. Это понимали все.
— Брат, я выступлю переговорщиком.
У Эррнара больно стукнуло и замерло сердце от тихого хриплого голоса, прозвучавшего за спиной. Да куда Саварр...
— Хорошо, брат. Возьми своих — пусть поглядят издали.
— Нет. Пойду один.
Перехватило горло от не вырвавшихся, но и не проглоченных до конца слов возмущения. Эррнар, обернувшись, только зашипел, прижав уши и нервно стегая себя по бедрам хвостом под тяжелым подолом шерстяной хламиды. На плечо, как давеча брату Арриму, легла легкая сухая ладонь, успокаивающе сжала.
— Один, брат Иеррон. Незачем заставлять эрла ур-Ревалир нервничать.

***

Снег негромко похрустывал под ногами, пока Саварр шел от деревни. Морозный воздух чуть щипал горло, пах горечью и, почему-то, огнем и слабым, едва уловимым запахом озерных кувшинок. Саварр догадывался, почему: так пахла магия того, кто любил эту землю всем сердцем.
Ничем иным он не мог объяснить на удивление разумное поведение смертника, который не только дожил до своих лет, но и занял такое положение при эрле. А ведь сначала тоже не верил, дурак старый. Думал, амулет, думал, на деньги все куплено, посохом проверять полез. Не верил, не хотел верить, что нашлось что-то... нет, кто-то, кто, возможно, изменит такой привычный и опротивевший мир. Опротивевший за почти сорок сознательных лет.
Саварр медленно поднимался по широкой, крепко укатанной и присыпанной рыжим озерным песком дороге. Всматриваясь в высокие стены, чуть усмехаясь: так досаждавшая при чтении библиотечных книг дальнозоркость сейчас позволяла увидеть, что с надвратной башни за ним наблюдают. И не кто-то там, а сам эрл: на ветру то и дело взметывалась пепельная грива. А рядом — черная, и чужой внимательный взгляд чувствовался, как направленное умелой рукой острие арбалетного болта. Зазря, заговоренный нагрудник он снял, прежде чем идти сюда. И специально распахнул полы теплого плаща, открывая грудь, держал руки на виду, развернув раскрытые ладони к наблюдателю. Жаль, не выплести заклятье, усиливающее голос. Оно бы не помешало: стены высокие, ров — широкий, кричи — не кричи... Разве что уповать на ветер, который донесет стоящим там, наверху, сказанные слова.
— Я — брат Саварр. Думаю, нет нужды говорить, отчего я здесь, эрл ур-Ревалир?
Ветер — ручной, прирученный чужой волей, которая пахнет огнем и кувшинками, смеялся и доносил ответные слова, такие же ледяные, как он сам:
— Иррчи вы не получите. Он — мой оруженосец. Он — мой.
Вот оно как... Саварр прикрыл глаза. Он ведь за этим и вызвался. Пошел, потому что был самым старшим в отряде, потому что видел и слышал больше, чем эти опьяненные своей силой, отравленные равнодушием юнцы. Видел и... помнил. Помнил это недостойное храмового брата чувство, это режущее, грызущее сердце изнутри желание быть ближе, быть рядом. Оберегать и обладать. Помогать и поддерживать. Любить.
А еще он читал древние, всеми забытые в пыли свитки, написанные до Великой чумы, которые стали почвой для совсем не приветствуемых мыслей. Тех, что бились в нутре, бились до сих пор в отличие от затихшей, уснувшей с приходом смерти любви.
Именно это позволило сказать то, за что брат Иеррон, услышь, без сомнения оторвал бы голову.
— Никто не собирается забирать его у вас, эрл. Таким, как ваш оруженосец, не место в храме. Мы... — он открыл глаза, вскинул голову, глядя внимательно, зная, что этот жест заметят и оценят. — Я лишь хочу поговорить. О том, кто он.
И тишина в ответ. Долгая, как ни напрягал уши — ветер молчал, затаился, спрятал от чужака все, что было — или не было — сказано там, за зубцами стены. А потом лязгнули цепи, без скрипа, плавно пошел вниз мост. Ворота ему не открыли, конечно, только узкую калитку в стене рядом, ведущую во двор. Над головой хищно щерились острия частых решеток. Одно неверное движение — и рухнут вниз, запирая, словно в клетке. Не рухнули, он выступил из-под сводов узкого тоннеля, заморгал от ударившего по глазам солнца — отразившегося от начищенной брони стражи и наконечников болтов, смотрящих прямо в сердце. Что быстрее — стрела или заклятье? Саварр не хотел это проверять, не хотел — и не имел права рисковать всем. Потому что, сорвись стрела — и все закончится той самой кровавой бойней, которой боялись в храме.
— Я не собираюсь нападать, эрл, — теперь хотя бы не приходилось напрягать горло, пытаясь доораться до уже спустившегося во двор ур-Ревалира. — На мне нет амулетов.
— Правда нет, мой эрл.
Чернявый, оранжевоглазый, широкоплечий и едва не брызжущий во все стороны магией оруженосец эрла поймал его взгляд, ухмыльнулся-оскалился и потер ладонью запястье. Саварр, невольно глянув туда же, заметил белесые проплешины в вороной шерсти, окольцовывающие его руки.
— Идите за мной, брат Саварр, — эрл хмуро кивнул, развернулся и зашагал ко входу в караулку. В замок вести храмовника, кажется, никто не собирался. Да оно ему и не нужно было. Просто поговорить не на виду, там, где не услышат посторонние. А еще присесть бы хоть куда, кажется, от собственных переживаний устал больше, чем от всей этой беготни.
В караулке все было так же чистенько и основательно, как и во всем Заозерье. Подобная хозяйственность эрла в мелочах невольно вызывала уважение — видно, и людей себе под стать выбирал.
— Я присяду? — указал брат Саварр на сбитую из толстых досок лавку.
— Садитесь. Иррчи, горячего вина, хлеба и мяса с сыром.
Оруженосец молча поклонился и исчез за дверью караулки в мгновение ока.
— Говорите, брат Саварр, — тяжело, веско, как стальная рыцарская перчатка перед противником, рухнул приказ эрла.
Отказывать Саварр и не собирался, наоборот, заговорил быстро, одним глазом невольно кося на дверь, не вернется ли оруженосец. Это пусть эрл решает, что из сказанного тому стоит услышать, он лучше знает, как не заставить сорванного пойти вразнос.
Спроси кто, Саварр не смог бы ответить, почему он так решил. То ли потому, что от ур-Ревалира магией, огнем и кувшинками буквально воняло, то ли потому, с какой готовностью этот оруженосец бросился выполнять приказ, даже не задумавшись, зачем послали именного его, а не крикнули служку. Или задумавшись — но даже не дернувшись оспорить.
— Он сорванный. Смертник. Такие маги уже рождались — и становились, рано или поздно, причиной смертельных бедствий, эрл. Вороньи топи, вспышки чумы и огневицы... Храм именно потому переполошился.
— Чушь.
Снова тяжело и веско, теперь — как удар здоровенного двуручника. В памяти внезапно всплыло: «Так ведь у меня и не обычный. Это меч моего отца». Откуда? Ах, да... Они ведь были тут летом, а потом все изгладилось в памяти, стерлось — было стерто чужой волей.
— Иррчи, конечно, не обычный маг. Он родился тем, кого вы называете слабосилками. И свой дар он развивал сам, по крупице, пока несколько раз подряд не надорвался.
— Вы были с ним рядом? — спросил Саварр. — В эти моменты — вы были с ним рядом, эрл?
— А кто ж еще.
А усмешки у них были почти одинаковые — хищные, открывающие клыки.
С плеч будто непосильный груз свалился. Коротко выдохнув, Саварр провел по лицу руками, пытаясь скрыть, как они дрожат. Воля Бесхвостой Матери, не иначе, ее благословение всему миру разом, что так сошлось: этот эрл со своим оруженосцем, он сам с братом-библиотекарем, те древние свитки с его жаждой знаний...
— Хорошо. Вы себе не представляете, как же это хорошо, эрл, — совсем хрипло сказал он. — Слушайте.
Скрипнула дверь — вернулся оруженосец, поставил на стол еду. Саварр на нее не взглянул, он рассказывал то, чем никогда еще не делился ни с кем. Историю о том, как храм стал таким, каким его знали сейчас.
— Раньше все было иначе, эрл. Храмовые маги выезжали на дороги куда чаще, неся благословение Бесхвостой Матери. Раньше им было дело до слабосилков — я находил упоминания о малых храмах в деревнях, где обучали владеть невеликим даром, наговорам на землю и скотину, добрый урожай и плодородие.
Он видел, как напряженно ловят каждое его слово черные уши, как разгораются алыми огнями глаза — и как эрл властно кладет тяжелую широкую ладонь на загривок, и оруженосец почти зримо обмякает, опускает судорожно сведенные плечи. Почти видел, как бурным потоком выплескивается и бесследно впитывается в тело эрла дикая магия сорванного. Перетекает, словно по толстой пуповине — направленно, жестко стиснутая стальной волей приказа. «Он — мой». И это чистейшая правда. Иррчи, и теперь это было яснее ясного, не принадлежал себе. Он принадлежал своему эрлу — и привязка эта была... безумной. Саварр только это слово и смог подобрать. Прародитель-Хвостатый и Бесхвостая Мать! Даже у храмовых магов было больше свободы воли, больше свободы вообще, чем у этого юноши. И это было сделано им самим. Он не был сорванным. У него — у Иррчи — был такой якорь, что не сдвинуть и не оборвать.
И он даже не дернулся, когда Саварр подошел к той части своего повествования, о которой никогда никому не рассказывал, предпочтя перепрятать те свитки и нести эту тайну в себе. О том, как вообще получились сорванные.
— Храм всегда искал, как усилить своих магов. Это ведь естественно — желать большего, желать стать сильнее, — он устало улыбнулся. — Но некоторых вещей невозможно достичь даже тренировками. И тогда кто-то придумал сломать. Сломать все.
— Непосильная магия на грани выгорания? — ровно и почти равнодушно спросил Иррчи, с молчаливого позволения своего эрла вклинившись в паузу, пока Саварр, переводя дыхание, пил подостывшее вино. — Такая, чтоб вычерпать себя до донышка, до кровавой юшки из носу и не только. А потом снова. И снова.
— Да, — Саварр отставил кубок. — Пока не треснет и не надломится самая суть мага. Пока магия не начнет выплескиваться бесконтрольно, уже не слушаясь разума. Жаль, это поняли слишком поздно...
— Что с ними стало? С этими... сломанными? — Иррчи подался назад, резко прижавшиеся к голове уши немного расслабились, когда почувствовал легшую на спину между лопаток руку.
— Их убивали. Они убивали в ответ, — слова падали, страшные, жуткие. — Так началась Великая чума, чуть не стершая с лица земли род людской.
Повисло молчание, которое никто не торопился разбить ни словом, ни звуком. Саварр поднял глаза, когда понял, что больше нет сил рассматривать добела выскобленную столешницу, и, смутившись, снова отвел их: не стоило смотреть, как эти двое говорят друг с другом одними взглядами. Честно признаться — было завидно.
— Это не храмовые знания, доступные всем братьям, — сказал он наконец, когда тишина слишком уж затянулась. — Не думаю, что это вообще кто-то сейчас помнит, не из молодых — точно. Свитки забыты и заброшены, осталась лишь память и приказ: убивать сорванных.
— Тот, кто командует отрядом, достаточно разумен? — приподнял бровь эрл. — Не думаю, что он безоговорочно поверит вам, брат, без доказательств, что Иррчи — не такой.
— Думаю... Думаю, если мы, — особо выделил это слово Саварр, — сумеем предоставить ему хоть какие-то подтверждения, он задумается. Брат Иеррон не хочет вести братьев на смерть.
— Например, какие? Пусть придет и сам посмотрит. Один. Или с вами, брат Саварр. Я гарантирую его безопасность — слово эрла.
— Я передам ему. А подтверждения... — Саварр встал. — Будьте рядом со своим оруженосцем, эрл. Надеюсь, этого хватит.
Когда он выходил, в спину уже не смотрели арбалетные болты. Только два внимательных взгляда, почти подталкивавших, но при этом — и это было довольно странно — дававших ощущение поддержки. Еще обнадежило то, что мост, когда соступил на снег, не поднялся за спиной, хотя ворота и остались закрытыми.


______________________________________
* Яблоко — эмблема совершенства, обладания, здоровья и жизненности. Цветение яблони олицетворяет вечную юность и плодородие. Звезда пятиконечная (пентаграмма) — эмблема охраны, безопасности. Дословно герб Ревалиров можно интерпретировать как «вечно храню благодатный край»


Глава третья

После веревок храмовников Иррчи весьма болезненно реагировал на любую попытку ограничить его свободу. То, что раньше доставляло чистейшее удовольствие, позволяя расслабиться и полностью отдаться в волю эрла, теперь заставляло нервничать и сжиматься в комок. Даже то, что это — любимый эрл, единственный в мире человек, которому Иррчи мог позволить все, помогало только не начать дергаться. А какое уж там удовольствие от ласк задеревеневшего в напряжении тела? Ни Иррчи, ни эрлу Рримару — никакого. И главное — умом Иррчи все понимал, он по-прежнему полностью доверял Рримару. Проблема была в теле, которое запомнило боль и ограничения, и разума не слишком-то и слушалось.
Столкнувшись с этим дважды подряд, оба поняли, что нахрапом проблему не решить. Нет, можно было бы не обращать внимания на зажатость Иррчи, рано или поздно она бы сломалась. Но эрл Рримар решил иначе.
— Раздевайся, Иррчи.
Дважды приказывать не было нужды, Иррчи за два вдоха сбросил с себя сапоги, штаны и фазию, сдернул рубаху и замер перед эрлом, в чем мать родила. Тот тоже раздевался, только не так быстро, поглядывал на полувозбужденного оруженосца, и его губы то и дело трогала мягкая усмешка. Но когда Иррчи сделал только намек на движение, чтобы подойти, вскинул руку:
— Стой где стоишь.
Иррчи пришлось замереть на месте, только хвост подергивался от мешанины чувств и желаний. Глазами он просто пожирал каждую часть обнажающегося тела, светлокожего, в довольно жесткой короткой шерсти цвета сливок, у запястий и щиколоток, на кончиках ушей и в гриве переходящей в палево-пепельный. Еще пришлось сделать над собой усилие, чтобы слышать и понимать, что говорит Рримар, когда тот, полностью обнажившись, встал напротив.
— Твое тело, Иррчи — твои путы. Потому никакие прочие тебе не нужны. Заведи руки за спину.
Иррчи повиновался, с неудовольствием отметив, что плечи слишком напряглись даже от этого.
— Обхвати пальцами свои запястья. Что бы ни случилось — не отпускай. Разожмешь руки — можешь сразу одеваться и уходить. Ты понял, Иррчи?
Сглотнув, Иррчи заставил себя внятно ответить:
— Да, мой эрл.
— Смотри, глаза не закрывай. Смотри на меня.
Бархатный голос с урчащими нотками завораживал, Иррчи кивнул. Он и так не мог отвести взгляда от любимого эрла, но теперь даже на пике удовольствия не зажмурился бы. Приказ!
И он смотрел. Смотрел в лицо своего эрла, когда тот коснулся его в первый раз, легко скользнув кончиками пальцев по плечу, по груди, обвел выпущенным когтем соски. Смотрел, видя, как расширяются зрачки и загорается в них зеленое пламя, как язык облизывает губы, как хищно подрагивают ноздри, ловя запах желания. Смотрел, не отрываясь и даже не смея моргнуть, когда под нажимом рук пришлось опуститься на колени.
— Разведи колени. Открой рот.
На горло легла ладонь, обхватывая и мягко, и жестко одновременно, подушечка пальца скользнула по губам, и Иррчи не удержался, лизнул ее, не закрывая рта, зная, что эрл видит и это — как старательно его язык обнимает палец, подрагивает, разом и мягкий и шершавый. Палец убрался, смочив его же слюной пересохшие от волнения губы.
— Шире, Иррчи.
Он смотрел эрлу в лицо и потому только самым краешком зрения мог замечать, что происходит внизу. Но ему и не надо было видеть. Довольно было чувствовать горячее влажное прикосновение к губам, самому коснуться языком и ощутить солоновато-пряный привкус. Нежная гладкость заполнила рот, скользнула по нёбу и языку.
— Дыши носом. Расслабь горло, Иррчи.
Он старался, видят боги. Просто член его возлюбленного эрла был слишком велик, чтобы можно было дышать, когда он входит почти до самой глотки. Но это было не важно. Иррчи вцеплялся в собственные запястья с такой силой, что уже к утру на них должны были образоваться черно-багровые синяки, но и это тоже было не важно. Единственно важным было не закрыть глаза, смотреть, почти не видя, но чувствуя, что и он — смотрит. Зная, что он видит. Зная, что чувствует его рука, лежащая на горле.
У Иррчи кружилась голова и до боли сводило в паху от желания, нет, жажды получить еще больше. Если бы его эрл умел раздваиваться — Иррчи умер бы от счастья, получив все и сразу. Но Рримар не умел, и только поэтому Иррчи еще жил, сгорая от этой нестерпимой жажды. Он с хрипом втягивал в себя воздух, когда Рримар отстранялся, позволяя вдохнуть, и сам насаживался горлом на его член, вытягивая язык, чтобы коснуться им мокрого от слюны меха, прижаться, дразня, к основанию члена, к перевитому венами утолщению над краем мехового чехла. Он чувствовал растянутыми и слегка саднящими в уголках губами, как под ними начинает подрагивать ставшая еще более горячей плоть. Он не мог даже в крике выплеснуться, и от этого по щекам потекли слезы, когда горло наполнилось семенем Рримара, и пришло собственное освобождение. Такое, что он обмяк, и только рука эрла удержала от падения.
Иррчи осознал, что рот свободен, только когда вдохнул. Разжимать его намертво стиснутые пальцы и мазать запястья заживляющими эликсирами эрлу пришлось самому.

Синяки сошли, не сразу, но сошли. А вот шрамы — полосы белесой кожи, на которых упорно не желала снова расти шерсть, окольцовывающие запястья, — остались. И у Иррчи появилась привычка потирать их, с которой Рримар то ли не захотел, то ли не решился ничего делать. Вместо этого он занялся подготовкой к приезду храмовников, который должен был последовать, так или иначе.
Это понимали они оба, с того момента, как взмыленная Белка влетела во двор замка, а Иррчи буквально свалился с нее, такой же загнанный, как кобылка. Едва отдышавшись, он рассказал обо всем случившемся эрлу. Тот сидел на неудобном жестком стуле в подземелье, где Иррчи устроил себе алхимическую лабораторию, смотрел на то, как его оруженосец отмачивает присохшие к ранам повязки, и взгляд его был тяжелее каменных плит, составляющих своды подземелья.
— Старшего я узнал, кажется, мой эрл, — Иррчи морщился, окуная руки в плошку с целебным отваром, но старался говорить четко и по существу. — Я мало что помню из жизни при храме, там все дни отличались однообразием и скукой. Приютские редко пересекались с храмовниками, если только на службах в самом молитвенном зале, но за взгляды по сторонам полагалось наказание. Но если мне удавалось улизнуть в библиотечный притвор, иногда я видел там этого брата Саварра. Брат-библиотекарь часто уводил его в свой покойчик в дальней части притвора. Там, на тракте, брат Саварр показался мне самым спокойным и здравомыслящим из всей троицы. Брат Аррим... он в споре принимает сторону старшего. Самый молодой — примерно мой ровесник. Ничего доброго о нем сказать не могу, мой эрл.
— А их магия?
Обрубка эрлова хвоста Иррчи не видел, но мог об заклад побиться: тот сейчас неистово дергался из стороны в сторону.
— Она оставляет впечатление неправильности, — Иррчи попытался отлепить повязку и сдавленно зашипел, снова окуная руки. — Упорядоченности, четкости и при том — неправильности. Это как если бы вы пришли в лес, а там иголки с дерева не просто так нападали, а ровными рядками лежат, грибы по росту в одну линию растут, листья на ветке ровненькие, как по одной мерке вырезанные...
Рримар невольно вскинул брови на такое описание, но кивнул: он понимал, что именно хотел сказать Иррчи. Что храмовые маги загнали себя в рамки, лишившись природной гибкости, естественности, без которой невозможно по-настоящему раскрыть талант любого человека, будь то ремесленник или воин. Гончарный круг на всех один, у мечей тоже рукоять в одном и том же месте расположена — да каждый садится, как ему удобней, меч под свою руку выбирает поухватистей. Нету одинаковых, нету и быть не может. Храмовых магов с самого детства же безжалостно резали под одну гребенку. В отцовских рассказах он когда-то услышал об одном жутковатом обычае Ариссинии: маленького ребенка замуровывали в глиняный кувшин особой конструкции, из которого оставалась торчать только голова, да была пара отверстий, чтоб вымывать отходы жизнедеятельности. И росло такое дитя искалеченным, тело его принимало форму кувшина, кости искривлялись, шерсть, если она вообще росла, врастала в кожу. Этих уродцев после продавали в качестве забавки для тамошних лордов.
Лучше бы убивали сразу...
Выходит, храм растил таких же калеченых магов. Неудивительно, что Иррчи им оказался, как кость в горле. И это только утвердило эрла во мнении, что своего оруженосца он будет защищать любой ценой.

***

Возвращаться в Заозерье было отчего-то тяжелее, чем идти в замок, не зная, чем закончатся и начнутся ли вообще переговоры. Саварр невесело хмыкнул, поплотнее запахивая подбитый волчьим мехом плащ. Он понимал, почему: сейчас придется разговаривать не с на диво разумным эрлом, и даже не с его... оруженосцем-магом, не менее удивительно спокойным — и это после всего, что ему пришлось пережить по вине самого Саварра. Сейчас ему говорить с братьями, взбудораженными и напуганными, готовыми действовать, не размышляя.
Была надежда на авторитет брата Иеррона, который сможет утихомирить других. У самого Саварра такого авторитета не было, он никогда не рвался вперед и старался не высказывать никакой критики относительно политики храма. Раньше за это было стыдно. Потом... со смертью Эррна... стало все равно, на достаточно долгое время. Сейчас снова пробивался сквозь слой пепла на душе тонкий росток стыда, но и надежда — тоже. И он, приостановившись у самых ворот села, словно бы для того, чтобы перевести дух, мысленно поклялся Прародителю-Хвостатому и Бесхвостой Матери, поклялся памятью о том, кого любил, что сделает все, от него зависящее, чтобы уладить миром этот вопрос. Чтобы школа, о которой говорил молодой Иррчи, появилась на самом деле. А там, глядишь, и храмовники вспомнят о своих обязанностях, о том, что на самом деле написано в священных свитках Бесхвостой Матери.
У ворот дежурили братья Эррнар и Аррим. Саварр даже не сомневался, что так оно и будет, с улыбкой встретил их обеспокоенные взгляды.
— Все хорошо, братья. Где брат Иеррон? Нужно собрать всех, чтобы мне не пришлось раз десять повторять свой рассказ.
— Я оповещу братьев! — мигом сорвался с места Эррнар, забыв о подобающей храмовому магу степенности.
Мальчишка. Слишком эмоциональный, слишком резкий в суждениях, пока еще горящий так живо и ярко. А ведь он, кажется, был ровесником оруженосца эрла? И насколько же два молодых мага отличались внутренне! Саварр за эту краткую встречу успел немного рассмотреть Иррчи и поразился тому, насколько цепко тот держит в когтях свои порывы. И это явно была годами выработанная привычка, нечто до такой степени въевшееся в его суть, что не требовало зримых усилий. Саварр отдавал себе отчет в том, что может ошибаться, что он не настолько хорошо читает в душах, чтобы судить. Но впечатление оставалось именно такое. Брат Эррнар же, вопреки всему, даже вбитым во время обучения правилам, оставался чересчур порывистым и открытым. Саварр был рад тому, что он попал именно в его тройку. Во многом потому, что в какой-нибудь другой тройке брата Эррнара просто убили бы. Нет, не телесно, конечно. Убили бы эту открытость, яркость, затушили бы, как фитилек — двумя пальцами сжали, и все. Нет больше юноши, из которого может вырасти достойный мужчина, есть только усталое от бессмысленности жизни тело, которое по недосмотру зачем-то наполнили магией и отдают ему иногда приказы.
Вздохнув, Саварр тряхнул головой: не время предаваться почему-то грызущим еще злее обычного мыслям. После. А сейчас он шел вместе с Арримом к небольшому, но очень уютному трактиру, в котором и остановились братья. Конечно, ни хозяев, ни прислуги не было, они ушли в замок, как и остальные селяне, так что братья хозяйничали на свое усмотрение, но если все закончится благополучно — отдадут полновесным серебром за подъеденные припасы. Дай то Бесхвостая Мать, чтобы так оно и случилось, и собственный язык не подвел.
В общий зал трактира потихоньку подходили братья, кто разбрелся по деревне. Остальные уже сидели, ждали, повернувшись в сторону вошедших. Саварр не стал ничего говорить, предпочел отойти к камину, согреть озябшие руки, ожидая, пока соберутся все. Девять боевых троек. И его — десятая, только не боевая, но брат-настоятель счел необходимым именно им отправиться в Ревалир. Впрочем, теперь Саварр был этому по-настоящему рад.
В очередной раз мягко стукнула дверь, и раскатистый голос брата Иеррона позвал:
— Брат Саварр, все собрались.
— Да, хорошо, брат, — Саварр отвернулся от огня, в который смотрел все это время, пляской искр прогоняя из головы все мысли.
Кто-то из молодых не выдержал, вскочил с лавки.
— Штурм будет? Что сказал эрл?
— Он отдаст этого сорванного? — вторил ему еще голос. — Там замок такой, что...
Подняв руки, Саварр добился относительной тишины.
— Этот маг — Иррчи — не сорванный.
В повисшей тишине было слышно, как потрескивают в камине дрова и гудит в дымоходе ветер. А потом все заговорили разом, разгалделись, словно сороки, вызвав у Саварра ощущение, что виски стягивает стальной венец.
— Ти-и-ихо-о-о! Тишина, братья! — Иеррон поднялся с места во главе стола, составленного из сдвинутых вместе четырех. — Брат Саварр, поясни свои слова. Не ты ли сам утверждал, что поисковый артефакт отозвался на этого мага, как на сорванного?
— Так и есть, — устало откликнулся Саварр, борясь с желанием растереть уши, хоть немного отсрочивая подкрадывающуюся головную боль. — Он признался, что прошел весь путь сорванного — надрывался раз за разом, пока магия не пробила брешь. Но... Он сам создал для себя путы.
— Как это возможно? — озадаченно дернул ушами брат Иеррон. — Сорванные не способны к здравому мышлению, тем более не способны подчиняться кому-либо!
Саварр покачал головой. Те сорванные, которых когда-то создали в храме, в самом деле не желали подчиняться и стремились во что бы то ни стало выйти из-под воли храма, дикая магия толкала их на безумства, требовала выплеска, разрушая и без того пошатнувшиеся устои разума.
— Юный Иррчи чувствовал себя очень обязанным тому, кто дал ему новую жизнь в качестве оруженосца. И даже более того. Это чувство стало его якорем во время срыва. Теперь он полностью принадлежит своему эрлу. Полностью.
Последнее слово упало в тишину, словно тяжелый камень.
— Хочешь сказать, брат Саварр, — медленно произнес Иеррон, — это маг полностью подконтролен эрлу? Что тот прикажет — то этот... не-сорванный и сделает, в меру своих сил?
— Да. Даже если тот прикажет не дышать. Однако и своя воля у юного Иррчи на удивление крепка. В любом случае, эрл Рримар ур-Ревалир изъявил желание, чтобы ты увидел все своими глазами, чтобы передать брату-настоятелю не с чужих слов.
— Да он просто хочет заманить нас в ловушку!..
— Тихо! — рявкнул Иеррон. — Я обдумаю твои слова, брат Саварр. Тут... нахрапом нельзя. Если я решусь принять приглашение...
— ...я пойду с тобой, брат, — кивнул Саварр и все же сморщился: головная боль навалилась со всей силы.
— Отдохни, брат, — Иеррон заметил его гримасу. — Я обдумаю твои слова и утром скажу решение. Расходитесь, братья.
Расходиться никто не спешил — какой тут. Зал загудел от голосов, тройки невольно сбивались ближе друг к другу, обсуждая услышанное и между собой, и с соседними переговариваясь. Саварр почти не удивился, когда Аррим осторожно подхватил под локоть, давая опору.
— Идем, брат. Тебе нужно прилечь.
— Угу, вид совсем бледный, — с тревогой поддакнул подскочивший откуда-то от стола Эррнар. — Этот эрл на тебя что, давил?
— Я просто немного устал, — успокаивающе пробормотал Саварр, опираясь на руки своих младших. — Надо понимать, братья, я уже не так молод, как вы.
Он даже попытался рассмеяться, но боль воткнулась в виски огненными шипами, и он покачнулся, едва не оступившись на лестнице, ведущей наверх, в комнатки.
— Брат Саварр! — переполошился Эррнар.
— Тихо! — понизив голос, шикнул на него Аррим.
Он был с Саварром дольше и знал, как того иногда мучают головные боли. Знал и что требуется, чтобы помочь: темнота, тишина и не трогать. Вернее, не доставать вопросами, как Саварр себя чувствует, а просто тихо посидеть рядом, погреть или подать чашку с водой, сменить влажную тряпицу на лбу, если совсем худо. За тряпицей и водой он Эррнара и послал, по-простому закидывая руку Саварра на плечо.
— Обопрись, давай. Тут недалеко, сейчас, брат.
— Все в порядке, — слабо запротестовал тот, но даже не сделал движения, чтобы отстраниться.
Ничего не было в порядке. Аррим до скрипа стиснул клыки, чтобы ни одно слово из тех, что так и вертелись на языке, не сорвалось с губ. Не ко времени, и вообще, сейчас брату Саварру требуется только тишина и покой. Хотя бы до утра.
Комнатка, где они оставили свои вещи, была крохотной, с единственным узким оконцем, которое он закрыл ставнем сразу же, едва уложил брата Саварра на широкую постель. Скрипнула дверь — ввалился Эррнар, притащив кувшин с ледяной водой и ворох какого-то тряпья. Встревоженный и взъерошенный, он неловко грохнул кувшин на пол около кровати, шепотом рявкнув:
— Я же говорил, его одного отпускать нельзя!
— Тихо ты! Неуклюжий лось! — зашипел Аррим, наливая воду в умывальный таз, найденный за занавеской в углу. Намочил тряпицу и аккуратно уложил ее на прорезанный морщинами лоб старшего. — Помоги раздеть. Да осторожнее!
— Сам ты лось! — оскорбленно прижал уши Эррнар.
Вот только во всем этом было больше тревоги, чем злости, и сапоги он с Саварра стаскивал как можно бережнее, стараясь не шуметь и не дергать. И под бок ему, скинув с себя лишнее, тоже забрался осторожно, прижимаясь и укутывая одеялом. Даже не потому что знал, как лечить, а потому что любому больному легче, когда рядом кто-то клубком свернулся. С другой стороны аккуратно примостился Аррим, но не лег, оперся на локоть, озабоченно посматривая в лицо старшего. Тот еще не спал, уши беспокойно подергивались.
— Надо уговорить брата Иеррона взять и нас в замок, — пробурчал Эррнар. — Я не намерен отпускать брата Саварра снова одного к этому выкусневу сорванному!
— Не надрывай брат Иеррон так глотку — глядишь, и обошлось бы, — буркнул Аррим. — Нет, Эррнар, не стоит. Хотя бы не обоим — кто-то должен остаться тут и позаботиться, чтобы по возвращении Саварр мог отдохнуть нормально.
Он протянул руку, осторожно проверил, не нужно ли уже сменить тряпицу, напоследок едва-едва скользнув пальцами по коротко обрезанной гриве Саварра.
— Вот ты и останешься, а я пойду.
— Останетесь оба, и это не обсуждается, — ровно проговорил Саварр, не открывая глаз. — А теперь помолчите, во имя Бесхвостой Матери.

***

К утру Саварру полегчало, по крайней мере, он сумел спуститься вниз самостоятельно и даже поесть немного. Головная боль отступила и мрачно скалилась откуда-то из темноты оставленной комнаты, намекая, что вечером вернется и отомстит сполна, уложив в постель на несколько суток. Но пока он не имел никакого права на слабость: брат Иеррон все-таки принял решение сходить в замок, взглянуть на все самому. И оставлять его с выкусневым эрлом наедине Саварр бы не решился. Сцепятся еще...
Мрачно глянув на все утро таскавшихся следом Аррима с Эррнаром, чтобы не вздумали опять караулить на холоде у ворот, он нехотя накинул плащ и встал, опираясь на посох. Артефакт было решено взять с собой, чтобы еще раз проверить всех — и Иррчи, и эрла, и кто там еще под руку попадется. Брат Иеррон, ворча и прижимая уши, снял зачарованную кирасу и ножны с мечом. Впрочем, как боевой маг, он сам по себе был оружием, и по пути к замку Саварр мягко убеждал его не действовать сгоряча.
— Эрл ур-Ревалир выглядит весьма здравомыслящим человеком, брат. Но при малейшей угрозе кому-либо из своих людей, несомненно, ответит. Не стоит доводить до этого. Мирное разрешение проблемы будет в тысячу раз полезнее и для храма, и для эрла.
— Полезней-то полезней, — бурчал Иеррон. — Да не верится мне, брат... Слишком прекрасно звучит то, что ты рассказал.
«Прекрасно и до одури страшно» — это он не продолжил, но Саварр и так понял, по взглядам на приближающийся замок, по тому, как подрагивал подол хламиды от резких взмахов хвоста.
Мост по-прежнему был опущен, ворота снова не открыли, только все ту же дверку. Но сейчас Саварр почему-то уже не боялся нависающих сверху решеток. Будто это была ловушка лишь для идущих с дурными намерениями. А он, видит Бесхвостая Мать, таковых не имел.
Их снова встречал сам эрл, на шаг позади него, вернее, сбоку, замер оруженосец, со стен смотрели стражи замка, и оба мага знали, чувствовали, что в них направлены острия арбалетных болтов. Саварр понимал, что даже ему все еще не доверяют, а уж боевому магу — тем паче.
— Приветствую в замке Ревалир, — коротко кивнул им эрл. — Идите за мной.
Саварр ждал, что отведут их все в ту же караулку, но эрл решил иначе. Они поднялись по высокой деревянной лестнице в донжон, и он мысленно восхитился мощью древних, недавно подновленных стен, пропитанных защитными чарами. Сам вход напоминал небольшой высокий тоннель, и краем глаза Саварр заметил узкие щели-бойницы в его стенах. И решетку, как в замковой стене, готовую запереть вход еще одной преградой, если нападающие прорвутся во двор и как-то проникнут за толстенные дубовые, обитые стальными полосами двери. Вторые — в конце тоннеля — были украшены малочитаемой от времени резьбой и коваными кольцами, которые держали в пастях драконьи головы. А за этими дверями был зал, где традиционно собирались на праздничные трапезы все обитатели замка. Нижний стол сейчас был убран, верхний, на небольшом возвышении, пуст, но внизу расположилась удобная широкая лавка, на которую эрл и предложил братьям-храмовникам присесть. Сам же он остался стоять, и за его плечом снова замер недвижной и бесшумной тенью оруженосец.
— Гм, — невольно кашлянул брат Иеррон, явно не зная, как начать разговор. — Впечатляет.
— Благодарю. Итак, простите мне прямоту и отсутствие желания разводить церемонии, но я предпочел бы сразу говорить о делах, — жестко отчеканил эрл. — Какие доказательства безопасности и благонадежности моего, — он выделил это голосом, — оруженосца вам потребуются?
— Вы разрешите? — Иеррон кивнул на неярко мерцающий золотистым светом посох, который до сих пор держал в руках Саварр. — Убедиться, что ошибки не было.
— Проверяйте, — эрл шагнул чуть в сторону, Иррчи сделал шаг вперед и снова замер, только руки чуть дернулись, словно он хотел потереть ладони. Или... следы от зачарованной веревки?
Саварр тяжело поднялся, опираясь на посох, подошел и медленно, не желая вызвать недовольство эрла, направил сияющее мягким золотым светом навершие в грудь юноши. И рука его дрогнула, а уши прижались от непонимания: кристалл-определитель мигнул и ровно засветился чистейшей небесной лазурью. Такой он даже у брата-настоятеля не светился, уж на что тот был сильным магом. Да что там — ни Саварр, ни Иеррон никогда не видели такого оттенка. Да, были сильные, в синеву, но чтобы так!
— Не понимаю, — вырвалось у привставшего с лавки Иеррона. — Брат Саварр, ты...
— Эрл Рримар, вы не отойдете к дверям зала? — перебив его, негромко попросил Саварр.
Эрл, ухмыльнувшись, неторопливо прошествовал, куда было сказано. И — что уже не было удивительно для Саварра, — кристалл в навершии начал тревожно пульсировать, пока еще оставаясь лазурно-голубым.
— Этого не может... — пораженно начал брат Иеррон, но замолчал, заметив усмешку юноши.
— Эрл Рримар, если возможно?..
— Под вашу ответственность, брат Саварр, — недовольно прижал уши эрл и вышел за двери.
Оба храмовника безмолвно наблюдали за изменением свечения артефакта. Синева выцветала, пульсация нарастала, пока оно не превратилось в то самое, описанное в памятках для жрецов, «свечение сорванного». И точно так же синева разгорелась снова, лучше звука шагов возвещая о возвращении Рримара.
— Эрл Рримар, кажется, я вынужден просить прощения от лица храма, — поднялся ему навстречу Иеррон. — Но и нас поймите — прежде мы не сталкивались с... подобным. Лишь с тем, что могло угрожать людям.
Услышав такое, Саварр постарался как можно незаметней выдохнуть. Шок и непонимание, желание разобраться в происходящем... Особенно последнее, да. Брат Иеррон был любопытен, не будь он столь силен и не изучи так легко боевые заклятья — возможно, остался бы среди тех, кто пытался понять магию. Его любопытство теперь просто не даст напасть — нет, он будет всеми силами оберегать столь необычного мага, если тот не натворит никаких глупостей.
— Я принимаю извинения храма, — кивнул эрл. — Теперь, если мы закончили с проверками?..
— В прошлый раз вы сказали, что ваш сын тоже слабый маг, эрл Рримар, — напомнил Саварр. — Если не возражаете, я хотел бы проверить и его, и вас, и, раз уж мы здесь, то и детей из Заозерья.
— Не возражаю. Иррчи.
— Да, мой эрл, — поклонился юноша и почти бесшумно растворился в полумраке зала.
— Даже если Алверр маг, я не отдам его храму, — в голосе эрла не было угрозы, только твердая уверенность.
Возражать никто из храмовников не посмел. Хотя среди жречества были и отпрыски благородных родов, но, как правило, не наследники. Вторые-третьи сыновья, дочери. Бесхвостая Мать в великой мудрости своей никогда прежде не наделяла сильным даром тех, кто должен был принять бразды правления.
Иррчи появился в зале, ведя за руки двух малышей, как две капли воды на третью, похожих на эрла. За ними следом шли несколько женщин с подходящими по возрасту детьми. Начав проверку с деревенских, Саварр сознательно оттягивал момент истины. Он вспомнил мальчика, очень уж у того неординарная масть была. Помнил и то, что два года назад кристалл едва-едва окрасился нежной зеленью. В этот раз он засветился ровно и ярко — словно молодой березовый листок напросвет под лучами весеннего солнца.
— Слабосилок, — покачал головой Саварр с искренним облегчением. — С этим все, эрл.
Усталость навалилась как-то разом, заставив снова опереться на посох и отойти, присесть. Пусть брат Иеррон с эрлом о чем-то там говорит, в их голосах уже не звучало злости. А ему немного выдохнуть.
Кто-то остановился рядом, и Саварр поднял голову, встретившись глазами с внимательным взглядом Иррчи.
— Чем вы нас тогда так приложили на тракте, юноша? — устало улыбнулся он.
Иррчи чуть смущенно дернул ушами.
— Колыбельной, брат Саварр. Мне кажется, вам не повредит выпить укрепляющего эликсира, — он покопался в привешенном к поясу кошеле и выудил из него флакон толстого дымчатого стекла с плотной корковой пробкой. — Клянусь, это не отрава какая-нибудь, хотя на вкус и не мед.
— Вы еще и такое варите, юноша? — невольно удивился Саварр, беря предложенное. Хотя куда уж дальше — казалось, все запасы удивления давно кончились, а этот паршивец умудрялся находить и вытаскивать на свет все новые.
Зелье пахло правильно. Не медом, но и не так гадостно, как у иных неумех-лекарей. Заметив, что брат Иеррон косится в его сторону, Саварр повертел флакон в руках и все же сделал глоток.
— Я увлекаюсь алхимией в ее лекарском аспекте, — пояснил Иррчи. — И хорошо разбираюсь в травах, правда, только в тех, что распространены в нашем лордстве. За некоторыми приходится ездить довольно далеко, но эрл позволил мне устроить травяной сад, и, возможно, у меня получится вырастить некоторые редкие растения здесь.
Саварр допил зелье, с толикой удивления понимая, что оно изрядно приправлено магией: по телу словно горячая волна прошлась, вымывая из висков вновь угнездившуюся там боль, из суставов — усталость, а из сердца — давно привычную тяжесть.
— Если вы любите исцелять, зачем же напали на братьев? — вкрадчиво осведомился брат Иеррон.
— Я напал? — округлил глаза Иррчи. — Да я тихо сидел у костра и ел, когда они подкрались!
Таким — возмущенно-ребячливым — он наконец выглядел на свой возраст, окончательно растеряв остатки жути, которой невольно были овеяны в глазах храмовников все сорванные. И Саварр негромко рассмеялся:
— Я же говорил, брат Иеррон. Юноша не желал нам зла, просто испугался.
А что в глазах юноши при этих словах мелькнуло нехорошее, алым проблеском, исчезнувшим, стоило его эрлу шагнуть ближе, брату Иеррону знать не стоило. Пусть обсуждает дальше вопрос создания школы для слабосилков, пусть.
Может, что и получится.


Глава четвертая

Эрл Рримар был против того, чтобы Иррчи отправлялся в путь вместе с храмовниками. Пожалуй, это был единственный за последние годы спор, да что там — вообще их единственный спор. Иррчи знал, что эрл может приказать — и он останется дома. Точнее, задержится на день-два, пока отряд храмовников не уйдет вперед настолько, чтобы Иррчи не смог их случайно догнать. Но Рримар так и не приказал.
— Ты упрямый гаденыш, Ирр-р-рчи!
Иррчи молчал, прижав уши, но смотрел прямо и не чувствовал себя неправым. Точнее, чувствовал, что эрл видит: он прав, и его рычание — это лишь страх за Иррчи. А потому в конце концов подошел и опустился на колени, прижался к бедру Рримара лбом.
— Все будет хорошо, мой эрл.
Тот вздохнул так тяжко, что сердце дрогнуло, а потом ласково потрепал Иррчи по ушам и оттолкнул:
— Иди, собирайся. Храмовники наверняка выедут рано утром.
— Успею, впереди целая ночь, — мотнул головой Иррчи. — Вы же не прогоните меня прямо сейчас, мой эрл?..
— Ночью он собираться вздумал! — возмутился Рримар, а пальцы уже зарылись в Иррчину гриву, сжали пряди до легкой и сладкой боли, искрой метнувшейся вниз по позвоночнику. — Ночью я найду тебе другое занятие...

Ход у Белки всегда был достаточно ровным, а уж теперь, когда она стала не совсем обычной кобылкой, и вовсе словно плывущим. Но в седле сидеть все равно было немного неуютно. Иррчи привстал в стременах и снова опустился, с каким-то странным удовольствием прислушиваясь к тому, как отзывается на это движение тело. И ягодицы слегка жгло от соприкосновения с тканью, и это тоже было... ну, не приятно — что уж тут приятного? Но подобрать слово он не мог, хоть тресни. Не было таких слов в известном ему языке. Может, у южан были, эрл говорил, что язык у них весьма богат и образен. Иррчи хотел бы выучить его, чтобы читать привезенные старым эрлом из Ариссинии свитки в оригинале, но это надо было бы найти того, кто знал ариссинский. Эрл Рримар с горем пополам мог вспомнить пару певучих фраз, что слышал от отца, но их перевода он не знал. Оба подозревали, что это вовсе не стихи.
Пока же ему стоило думать о делах более близких, чем лежащие в библиотеке свитки.
Ворота замка открылись на рассвете, из них потянулись крестьянские возы: люди, всецело доверяя своему эрлу, возвращались в Заозерье. Когда первые добрались до ворот села, храмовники, оказавшиеся на удивление легкими на подъем, были готовы выдвигаться в обратный путь. Вернее, уже выдвинулись — их отряд проехал через Заозерье, у трактира остался только брат Иеррон, дожидающийся хозяина, чтобы рассчитаться с ним за постой. Иррчи, въехавшего во двор вместе с трактирщиком, он увидеть явно не ожидал, но быстро справился с неподобающими храмовому жрецу эмоциями. Отдав трактирщику кошель с деньгами, он ответил на приветствие Иррчи кивком и сдержанно поинтересовался:
— Что-то случилось, юноша? Вас послал эрл?
Иррчи улыбнулся, надеясь, что вышло достаточно безмятежно:
— Ничего не случилось, уважаемый брат. Просто до Боровича нам по пути. Вы, надеюсь, не будете против, если я поеду с вами?
Как бы он ни хорохорился, а храмовые маги все же вызывали у него изрядные опасения. Не то, чтобы были резоны не верить слову, данному именно этим храмовником, старшим в отряде. Просто Иррчи привык избегать жрецов Бесхвостой Матери. А те, кажется, опасались его, потому что брат Иеррон напрягся. И тут же расслабился, что-то решив для себя.
— Не буду, юноша. Я даже буду рад этому.
Иррчи примерно представлял себе его мысли, хотя и понимал, что может ошибаться: за два дня пути брат Иеррон собирался присмотреться к нему поближе, раз уж выдалась такая возможность. Наверняка начнет расспрашивать, постарается держать поближе к себе. Иррчи же хотелось пообщаться с братом Саварром. Он ведь в самом деле очень редко вспоминал и вообще обрывочно помнил первые семь лет своей жизни. Память ребенка сохранила только самое важное — знания, которые потом в Ревалире старый эрл позволил развивать дальше, и самое яркое — наказания и... библиотеку. Пожалуй, и все.
О библиотеке хотелось поговорить до дрожи. И желательно с тем, кто так же разделял пристрастие к хранящимся там знаниям. Почему-то Иррчи казалось, что брат Саварр не рассказал и половины, нет, даже трети того, что таилось в его памяти. Были ли там какие-то еще знания о таких, как он? Или же что-то другое заставило храмовника стремиться помочь? А Иррчи ясно видел: брат Саварр не хотел причинить вред, напротив. Едва поняв, что перед ним не один из безумных магов, он будто что-то задумал, обозначил для себя какую-то цель и мягко направлял к ней других.
— Иррчи! О чем вы так глубоко задумались?
Встрепенувшись, Иррчи извинился, кажется, он прослушал, как к нему обращались. И не счел нужным скрывать, что именно занимало его мысли.
— О библиотеке, брат Иеррон. О храмовой библиотеке. Я помню ее с детства.
Они уже догнали неспешно двигающийся отряд, и Иррчи всей шкурой чувствовал направленные на него взгляды: любопытные, опасливые, злые. Равнодушных, пожалуй, не было.
— Разве же приютских детей допускали в библиотеку? — невольно вскинул брови брат Иеронн. — Насколько я помню, она только для храмовых магов.
Он направил своего коня вперед, проезжая вдоль всей растянувшейся по дороге колоны всадников, и Иррчи невольно понукнул Белку идти следом, сумев ответить, только когда они смогли снова ехать бок о бок, теперь уже во главе отряда.
— Там, в саду, у стены, которая отделяет приют от территории храма, две старых яблони раньше было. По одной забирался, по второй спускался. Приютских в самом деле не допускали в библиотечный притвор, считали: довольно с нас и того, что сыты, одеты, есть где голову преклонить. Ну, и что счету и письму с чтением немного обучили. А мне было интересно большее, вот и повадился прокрадываться. Надеюсь, брату-библиотекарю за мое самоуправство ничего не будет? — сообразив, что сболтнул лишнего, он встревожено заглянул в глаза храмовнику.
— Кто бы брату Верресу только попробовал запретить пускать в библиотеку тех, кто ему интересен! — вполне искренне усмехнулся Иеррон. — Отлучит от сокровищницы знаний, разве что по крайней нужде приходить разрешит. Не бойтесь юноша, храм не столь уж жесток, как кажется. Не к братьям — точно.
Иррчи поспорил бы, но разве что мысленно. Вместо этого он любопытно насторожил уши:
— Брат Веррес стал настолько суров? Я его запомнил как добрейшего на свете человека.
— Вот теперь — верю! — расхохотался Иеррон. — Брат Веррес таков лишь для тех, кто любит книги так же, как он. Но, полно. Я понимаю, вы не в храм с нами ехать собираетесь, раз сворачиваете у Боровича?
— На самом деле, нет. Я надеялся, что брат Саварр продолжит свой объезд. Ведь вряд ли он успел закончить? — спросил Иррчи.
Действительно, слишком уж мало времени прошло с той неудачной для храмовников попытки его схватить. Эрл Рримар полагал, что брат Саварр сотоварищи, очухавшись, немедленно отправился докладываться в Бадисс, а не по деревням. А значит, у Иррчи есть прекрасный шанс проехать вместе с ними, уже не таясь, не подсматривая с крыш за испытанием. Вдруг братьям повезет наткнуться еще на одного-двух слабосилков? Тогда Иррчи выкупил бы у кого из деревенских сани или дровенки, чтобы сразу отвезти всех найденышей в замок, а не мотаться за каждым по отдельности.
— Не успел, но... — Иеррон развернулся в седле, крикнул, чтобы позвали брата Саварра.
Тот вместе со своими младшими, как успел заметить Иррчи, ехал в самом конце колоны, будто незримо отделенный от остальных магов. Было ли этому причиной то, что он вез притороченный к седлу поисковый посох, а у его пояса не было ножен с наговоренным мечом? Или внутри храмового братства были какие-то еще разграничения, о которых Иррчи не знал?
Так много требовалось выяснить, чтобы понимать, как действовать... Но он должен — а значит, сделает. Эрл Рримар приказал смотреть в оба, запоминая каждую мелочь, и Иррчи добросовестно выполнял приказ. Он перескажет все, даже если по возвращению придется говорить до хрипоты, несколько вечеров описывая поездку.
Вот, к примеру, он даже не знал раньше, что при Бадисском храме есть целый отряд магов-боевиков. И вряд ли эти девять троек — все, кого храм мог выставить. В Бадиссе храм занимал, пожалуй, четверть всего пространства, обнесенного городской стеной. А это ой как немало. Что Иррчи-то в детстве видел? Приютский дворик, огороды и сад, да ту часть храма, где располагался библиотечный притвор. Ну, еще внутренний молельный зал, куда не допускались горожане. Территория храма делилась по каким-то своим законам довольно высокими глухими стенами, и что за ними таилось — знали только жрецы.
Брат Саварр подъехал один, оставив своих младших в хвосте отряда. Иррчи, поздоровавшись с ним, внимательно пригляделся, краем уха слушая, что говорит брат Иеррон. Он помнил изможденный вид старшего, а проходить мимо тех, кому требуется помощь, как-то не научился. Вот и вглядывался в бледную даже на морозце кожу, в темнеющие под запавшими глазами синяки, в неуверенные движения рук.
— Да, я продолжу путь, — кивнул на вопрос брат Саварр, чуть поморщившись. — Люди ждут нас, хотя бы раз в год...
Иррчи отметил это «хотя бы».
— Вы не будете против, досточтимый брат, если я еще немного проеду вместе с вами? Сейчас ведь мне уже нет нужды таиться от вас, — он улыбнулся чуть смущенно, прижав ненадолго уши. — Вдруг вы отыщете еще хотя бы одного слабосилка в этом году — так я мог бы сразу забрать его с собой.
Тем более, в присутствии магов договориться с женщинами явно будет проще. Не просто какой-то оруженосец какого-то эрла ребенка забирает — в самую настоящую школу, одобренную храмом, да еще и без отрыва от семьи. Что одобрение храма высказал пока один лишь брат Иеррон, Иррчи собирался умолчать. Хотя бы потому, что понимал: теперь храм не начнет войну, все, момент упущен. Да, будет неусыпный контроль с их стороны... Ну вот пусть и контролируют! Да хоть бы тот же брат Иеррон — вроде бы, он вполне вменяем, и с эрлом Рримаром нашел же общий язык.
— Не имею ничего против. А ты, брат Иеррон?
— Тоже нет, — мотнул ушами тот. — Все уже обговорено с эрлом Рримаром. Но, юноша. Поиск — дело долгое, как вы выдержите такой путь?
Иррчи в первое мгновение только глазами захлопал изумленно: это брат Иеррон что, серьезно?
— Э-э... Да мне вообще-то не впервой, — осторожно сказал он, не понимая, то ли над ним сейчас посмеются, то ли это он дурак и где-то что-то не разумеет.
Братья переглянулись, после чего брат Саварр мягко пояснил:
— Я видел, вы опытный путник, юноша. Да и можно ли ждать другого от верного оруженосца эрла Рримара, победителя двенадцатирогого дракона, — заслышав такое, Иррчи чуть не поперхнулся, снова не понимая, шутят над ним или подначивают. — Но ваша магия. Как она перенесет столь долгое отсутствие в Ревалире?
Иррчи хлопнул себя по лбу: ну да, как же он не понял-то сразу! Они же не знают, что он не в первый раз надолго уезжает от своего эрла. Потом перегнулся с седла, расстегивая одну из своих переметных торб, выудил из нее сверток и аккуратно развернул его, показывая братьям... шкатулку. Стянул зубами перчатку и открыл крышку. Внутри, в выстланных замшей гнездах покоились выточенные из полудрагоценных камней шарики.
— Я вообще-то привык сдерживаться. Но если совсем невмоготу становится, плету какой-нибудь наговор, целительный, там, или защитный — и сливаю в камень. Недавно придумал, — Иррчи смущенно запрядал ушами. — Раньше сливал в то, что под руку попадалось: сбрую, меч, да хоть в пряжку ременную. В Белку вот...
— Разрешите? — брат Иеррон потянулся к одному из шариков и, получив дозволение, взял, повертев и чуть не обнюхав. Глаза у него аж светились, только не сдерживаемой магией, а таким любопытством, что страшно становилось.
— Не понимаю... Юноша! Что это?
Иррчи смутился еще больше, даже хвост задрожал и прижался к Белкиному боку.
— Ну... это так, опыт один. Я пока не понял сам, что в нем не так. Но тут недалеко еще от Ревалира, должно сработать. Я покажу?
Брат Иеррон с явной неохотой выпустил шарик из рук.
— Я подумал: может, силы мало влил? Вот и взял, чтоб по дороге пополнить.
Магия привычно плеснула, желая вырваться широким потоком, Иррчи так же привычно укротил ее, влил тонкую струйку, активируя плетение чар. Полупрозрачный хрустальный шарик налился голубоватым свечением, покрылся словно бы тонкой пленкой серебра. В нем, как в кривом зеркальце, отразился кусочек кабинета эрла Рримара. Самого эрла Иррчи в отражении не увидел, но оно и к лучшему было — не стоило волновать того понапрасну.
— У него пара есть, я дома оставил, и, вот... — Иррчи смущенно обмахнул шарик рукавом, будто тот успел запачкаться.
Почему-то было тихо. Очень тихо, только копыта лошадей поскрипывали утоптанным снегом да где-то в хвосте колоны негромко переговаривались двое. Брат Иеррон с братом Саварром молчали, глядя на шарик в руках Иррчи так пристально, будто тот держал что-то... Горящий не обжигающим пламенем клинок, к примеру.
— Знал бы, кто выгнал вас из храма... — наконец мотнул головой брат Иеррон. — Иррчи, уберите это и никому не показывайте, хорошо?
— А... почему? — Иррчи поспешно спрятал хрусталик в шкатулку, а ту — вернул в торбу. — Разве это дурное что-то? Ну, если вот так можно будет связаться с кем-то, в дороге там, или если случится что-то? Да хотя бы о помощи попросить, если вдруг замок враги осадили и почтовых голубей соколами травят! Или болезнь где-то началась, поветрие — чтоб не посылать гонца, он ведь и больным может быть! — к концу своей оправдательной речи Иррчи аж разгорячился, уши встали торчком, хвост распушился. Правда, говорить он старался потише, помня о едущих позади. Ни к чему им такое слушать.
— Видите ли, юноша, — брат Саварр потер виски. — Такие вещи есть. Вот только это... Как бы вам сказать...
— Не для всякого мага, — рубанул брат Иеррон. — Мало кто может таким пользоваться, еще меньше кто может такие вещи создавать. Нет, вам все же стоит посетить храм. Хотя бы затем, чтобы понять, что вы можете, и что из этого не стоит показывать на людях. Просто потому, что они уверуют во всесилие магии.
Иррчи помолчал, нещадно прикусив язык клыками, но все-таки не выдержал, спросил — шепотом, или, скорей уж, шипением, стараясь только не выдать всей злости, не прижать уши так, чтоб спрятались в гриве, не хлестать Белку по бокам хвостом:
— Так просто взять и запретить знания, правда, досточтимые братья? Куда проще, чем учить людей понимать, что полезно, а что нет, что можно, а чего ни в коем случае нельзя? Просто сказать: они, неодаренные, все равно не поймут, значит, недостойны?
— Иррчи, Иррчи! — вздохнул брат Саварр. — Вы молоды и горячи, это правда. Я хотел бы, чтобы знания были доступны всем людям, но... Даже я признаю: некоторые лучше держать в тайне.
— Брат прав. Судите сами: что-то подобное, — брат Иеррон кивнул на торбу, — есть в храмах, так? Не во всех! И храмы могут связываться друг с другом, если, как вы сказали, случится беда. Но... Как думаете, сила скольких магов нужна, чтобы работали такие артефакты?
— Э... — Иррчи заморгал, переводя взгляд с одного на другого. — Одного? Нет?..
— Десятка, если говорить о магах средней силы, — брат Иеррон глядел ему в глаза, внимательно и чуть сочувственно. — Иррчи, вы сами не осознаете своих возможностей. Они, не побоюсь этого слова, огромны. Чудо, что вы можете не давать магии власти над собой.
Иррчи отчаянно застонал, запустив пальцы в гриву.
— И тут отличился, во имя Прародителя-Хвостатого!
Брат Саварр попытался успокаивающе коснуться его плеча ладонью и тихо охнул. Иррчи знал, что он ощутил: эрл Рримар рассказывал, что в такие моменты его тело словно пышет во все стороны жаркой и пульсирующей в ритме сердца силой. Однако это длилось всего несколько мгновений и вскоре ушло: Иррчи усилием воли обуздал свою дикую магию, загнал ее назад, под ребра, в свой «треснутый кувшин».
— Простите, брат Саварр, брат Иеррон. Вы правы, мне еще самому бы учиться и учиться.
— Приезжайте в храм, Иррчи. Когда сможете, на сколько сможете. Клянусь, я приложу все усилия, чтобы вы получили нужные знания, — чуть склонил голову брат Иеррон. — А пока вам лучше немного передохнуть. Полагаю, этот разговор утомил и вас, и брата Саварра — а впереди еще долгий путь.
Иррчи вздохнул. Разговор вышел и впрямь нелегким. Только его-то он не утомил, лишь дал много пищи для размышлений, а вот брат Саварр словно еще больше осунулся. Иррчи встревоженно поглядел на него, на Иеррона...
— Брат Саварр, вам бы в самом деле не помешал отдых. И как же я не подумал-то? Надо было предложить вам остаться хоть на пару дней в Ревалире! Видел же, что дело плохо... Я вам того эликсира дам, что вчера, только много не пейте, нельзя его часто. Но хоть до Белого Урочища доехать сил хватит.
— Полно, юноша, не волнуйтесь, — поморщился брат Саварр. — Это просто возраст, боюсь, в том году я уже не смогу... — но эликсир принял с благодарностью, вернувшись после на свое место позади колоны.
Как отметил Иррчи, выворачивая голову и привставая на стременах, чтобы разглядеть хоть что-то, младшие сразу метнулись к нему. Значит, присмотрят, пока можно об этом не думать. Вот ему подумать было о чем. И не только о разговоре, мысли о собственном якобы могуществе Иррчи отложил на потом. Куда больше его интересовали храмовые маги, возможность понаблюдать за ними. На ответные внимательные взгляды он не обижался: в конце концов, это из-за его выходок им пришлось срываться в путь по зиме. А так как ехал он все еще рядом с братом Иерроном, поотстав на полкорпуса, то и рассматривать мог в ответку только его.
Ну... рассмотреть было что. И поудивляться — тоже. К примеру, кто это такой криворукий зачаровывал храмовнику его меч, что заклятье едва держится, с первого же удара слетит, да и ладно бы само, а то ведь и добрую сталь ослабит. Иррчи не смог бы при всем желании сказать, откуда он это знает. Чует — вот и все. Ну, как если бы в руки этот самый меч взял и по лезвию когтем щелкнул. Качественно откованный, правильно закаленный меч отзовется чистым звуком, бракованный — задребезжит или ответит глухо, фальшиво. Вот так же, только на расстоянии, Иррчи слышал чужие чары. И удивлялся: в лесу, когда тройка брата Саварра к нему подкрадывалась, он почувствовал что-то другое. Не звук, но... или все же звук? Воздух ведь тоже «пел», и огонь, и вода, и земля. Только слышал он это не ушами. Он и сейчас плотно прижал уши, да еще и руками их прикрыл — и все равно «слышал» этот фальшивый звук.
— Иррчи? Вам нехорошо? — встревожился брат Иеррон, заметив все эти ерзанья.
— Нет, просто... задумался, — выкрутился Иррчи, выругавшись про себя: нашел при ком дергаться, это не свои и не эрл!
Но просто выбросить из головы эти фальшивые звуки он не мог, так и маялся до самого вечера, пока не въехали в Белое Урочище.
Тут уж оказалось ни до чего, тем более не до чужих чар, потому что это в пути и даже на привале, который сделали после полудня, старшие троек сдерживали своих младших, присматриваясь к опасному и любопытному чужаку. Когда все разместились, целиком заняв весь местный постоялый двор, озадачив бедного хозяина сытным ужином для трех десятков здоровых и отнюдь не намеренных поститься мужиков, Иррчи инстинктивно понял, что вот сейчас начнется какое-то веселье. И будет ли оно в самом деле веселым, зависит от его собственной смекалки и сдержанности. Потому что он не был уверен в том, сумеет ли брат Иеррон осадить тех, кто начнет испытывать чужака на прочность и выдержку. И захочет ли вообще? Он прекрасно помнил вкрадчиво заданный заведомо лживый вопрос. Он не доверял храмовникам. Но он должен был доказать свою безопасность этим людям, потому что мнение о нем брат-настоятель храма будет составлять именно по их впечатлениям.

Иррчи не досталось комнаты, впрочем, комнат и на все боевые тройки не хватило, потому что в одну из них брат Иеррон приказал поселить брата Саварра. Иррчи только посмотрел вслед братьям Арриму и Эррнару, которые чуть не под руки увели своего старшего отдыхать и ужин ему отнесли туда же, когда он был наконец готов. Трогать явно сильно уставшего старшего и нервничающих младших было чревато, а Иррчи категорически не желал сейчас никаких проблем. Он за этот день тоже изрядно устал. Никогда не думал, что терпеть чужое и не слишком доброжелательное внимание, даже если никто лишний раз тебя не цепляет — так тяжело. А вот поди ж ты! Словно на загривок мешок с мокрой шерстью вскинули: вроде оно и не песок, не камни, а к концу дня ни рук, ни ног не чуешь, ни голова толком не работает.
Иррчи огляделся, разыскивая себе более-менее тихий угол, но таковой оказался лишь у камина, перед которым кто-то из младших жрецов поставил две скамьи уголком. И, конечно, там уже сидел брат Иеррон и еще трое храмовников постарше. Иррчи не рискнул идти туда. Кто знает, что они там обсуждают? Нет, было бы неплохо подслушать, но проблематично: подобраться незаметно невозможно, да и голосов он не уловил, даже пройдя мимо. Значит, прикрылись чарами. Ну и ладно, если забраться вот в этот угол, где от закрытого ставнем окна все равно изрядно дует, а потому никого нет, то можно хорошо устроиться и попробовать читать реплики брата Иеррона по губам. Остальных Иррчи не видел.
Зато слышал — прекрасно. И если поначалу общий гул голосов не трогал, дергать ушами заставлял только надоедливый сквозняк, то вскоре в шум вплелись новые нотки, заставив отвлечься от разглядывания старших и повернуться поглядеть. Иррчи невесело ухмыльнулся, увидев, кто виновник переполоха: спустившийся сверху брат Эррнар. И даже почти посочувствовал ему: молодой храмовник распушился и мало что не скалился, пытаясь отбиться от предложений в чем-то поучаствовать, то и дело прерываемых смехом.
Удивительно, что сперва боевики насели на своего же собрата, только не относящегося к их... элите? Интересно, прав ли он в своих заключениях, или нет? Вот в самом деле, нужно как угодно извернуться, но приехать в храм, повидаться с братом Верресом. Теперь-то, когда вырос, можно будет задавать совсем другие вопросы. И надеяться на честные, как и тогда, ответы.
Иррчи моргнул, вынырнув из своих мыслей, когда его грубовато толкнули в плечо, мысленно же зашипел на себя: олух, расслабился! Старшие наверняка заметили его отсутствующий вид и дали отмашку младшим! Потому что сейчас все те девять примерных его ровесников, что наседали на Эррнара, внимательно смотрели на него самого. И предвкушающе скалились.
— Вы что-то хотели? — вежливо уточнил Иррчи, стараясь контролировать хвост, чтобы тот по-прежнему лежал спокойно, не прижимаясь к ногам.
— Брат Эррнар сбежал к своему старшему, — делано вздохнул один из храмовников. — Может, ты его заменишь?
— Я? То есть... В чем и как я могу заменить брата Эррнара, я ведь не храмовый жрец! — Иррчи не понадобилось даже изображать удивление, он и так его испытывал.
— А тут и жрецом быть не надо! — засмеялись в ответ. — На руках побороться хочешь?
Иррчи почесал в затылке, окинул внимательным взглядом этих парней, согласившись с решением брата Эррнара тактически отступить: младший тройки поисковиков был слишком субтилен и явно ничего тяжелее пера поднимать не привык, ну, разве что тот же артефактный посох — пронести три шага. Побороться на руках с этими, у которых даже жреческие хламиды не скрывали ни разворота плеч, ни крепости рук, привычных к мечу? Это в самом деле было шуткой, смешной лишь для боевиков. А вот брату Эррнару, наверное, она казалась злой и жестокой.
Иррчи подумал и кивнул:
— Отчего бы и нет? Какие правила?
— Магией не пользоваться! — сразу выдали ему главное, мало что не за хвост выволакивая из угла и подтаскивая к столу, возле которого уже стояли две лавки. — Чистая сила, без всяких уловок и уверток, понял?
И глазами блестят, что крынку со сметаной увидели. Иррчи чуть не рассмеялся: теперь эти молодые маги напоминали ему деревенских парней, которым уже наскучило мериться друг с другом, а девать буйную силу некуда, вот и ищут себе новых соперников.
— Понял, понял, что тут не понять-то?
— Брат Паррис, кинь жребий, кому первым быть! — тут же загалдели остальные. Иррчи, сперва подумавший, что Паррис — один из них, мигом уверился в своей правоте относительно разрешения старших: от стоящего в другом углу стола поднялся один из середнячков, вынул из кошеля монетку... нет, не монетку — какой-то амулет. Иррчи пригляделся и чуть не присвистнул: это была игральная кость, разве что выточенная не из дерева или кости, а отлитая из серебра. Да и граней у нее было не шесть, а побольше.
— Рассчитались! — рявкнул брат Паррис так, что даже Иррчи подпрыгнул, мигом влившись в нестройный хор «Первый-второй-третий!..»
Ему, как новенькому, досталось быть десятым, и — вот тут он мог поклясться, случилась та самая жульническая магия — первым садиться за стол с восьмым братом.
— Китисс, — пробасил тот, протягивая ему руку.
Вот так просто, без вечного «брат», хотя Иррчи понимал — какой он им, храмовникам, брат?
— Иррчи, — усмехнулся он, пожимая мозолистую широкую ладонь.
Оба разом скинули теплые плащи, в которые приходилось кутаться, пока большой зал не прогрелся до конца. Хозяин постоялого двора явно жмотился и дрова для огромного камина экономил.
Китисс закатал рукав до самого плеча, благо, тот был широким. Иррчи уважительно присвистнул: под рыжевато-бурой шерстью бугрились крепкие мускулы. Сам он закатать рукав так же не смог бы, пришлось снимать и шерстяную котту, и сорочку, оставшись полуголым. Под множеством внимательных взглядов сидеть в таком виде было неуютно. Хвост все-таки стеганул по бедрам, Иррчи буквально чувствовал, как его изучают, всего — от проплешин в густой шерсти на запястьях до старых уже шрамов, оставшихся с тех пор, как бродили с эрлом по дорогам: три параллельных на боку, поперек ребер — от когтей выкусня, пара «звездочек» на груди и под ключицей — от разбойничьих болтов. Последние удостоились даже чьего-то присвистывания:
— Как выжил-то?
— Да вот как-то так. У меня лучший в мире эрл, — гордо сказал Иррчи, вспоминая с невольной усмешкой, какими словами его возлюбленный эрл «благодарил» дурного мальчишку, вместо щита прикрывшего его собственной грудью. Но щиту тогда пришел преждевременный конец: лопнули ремни, и для Иррчи-оруженосца это стало очень хорошим уроком. С того дня он не забывал очень внимательно следить не только за состоянием эрловой брони, но и за тем, что таскал сам.
Усмешка не осталась незамеченной, братья загомонили, подтрунивая уже почти беззлобно.
— Мы бороться-то будем? — возмутился Китисс, хлопнув по столу. — Эй, я кому говорю? Р-распищались!..
Как-то раньше Иррчи в подобных забавах участия не принимал. В замке эрл-лорда, если собирались другие эрлы-рыцари и их оруженосцы, он неизменно оказывался самым младшим, в Ревалире стража относилась к нему с пиететом, если и бросая вызов — то лишь на тренировочном поле, но там и эрл с ними в поединки вступал иногда, надо ж поддерживать форму. А с холопьем в трактире — не по чину было, да никто бы и не предложил. Потому он внимательно проследил, как усаживается его соперник, как ставит на стол локоть, закладывая свободную руку за спину. Гомон вокруг отвлекал, как и смешки, и подначки, самой мягкой из которых была: «Что ты такой серьезный, оруженосец?». Иррчи фыркнул: будут они тут еще. И сцепился ладонями с Китиссом, разом охнув. Тот, зараза рыжая, и не думал давать спуску, решив сразу завалить новичка.
— Что, не по статусу такая забава? — пробасил он.
— Да как-то ни разу не пришлось, — хмыкнул Иррчи, заставляя себя отрешиться от всех тех, кто там вокруг. Ну, может, он и впрямь был чересчур серьезен? Но даже эта забава для него игрой не была. Это было частью его задания, испытанием, и он ухмыльнулся во все клыки, крепче сжимая ладонь Китисса в ответ.
— Начали! — рявкнул тот старший, что бросал им жребий.
Проиграть первый же поединок? Нет, этого Иррчи не мог допустить. Даже если отбросить всю высокопарщину насчет чести и достоинства, ему чисто по-человечески не хотелось показаться слабаком, навроде брата Эррнара. Напрягаясь до вздувшихся под кожей жил, он давил, давил, не уступая храмовнику, скалился в азартной усмешке, видя мелькающее в зеленовато-серых глазах напротив удивление, потихоньку переходящее в уважение. А вокруг бесновались остальные, и даже старшие-средние подтянулись, пока еще молча наблюдая.
Иррчи почуял короткую дрожь противника, скорее, не своей занемевшей от болезненной хватки рукой — воинской чуйкой. И поднажал еще, медленно отклоняя руку Китисса к столу. Костяшки коснулись выскобленных досок... и Иррчи позволил себе выдохнуть, когда под потолок зала взлетел нестройный рев:
— Вот это да!
— Ну ничего себе!
— Дает!..
— А ты молодец, оруженосец, — пропыхтел Китисс, потирая освобожденную руку. — У нас мало кто меня победить может.
— Ну прости, я не знал, — развел руками Иррчи, и вокруг грохнули смехом, и сам поверженный взоржал громче остальных, хлопая Иррчи по плечу так, что у кого похлипче треснула бы кость.
Весело скалясь в ответ, Иррчи позволил себе наконец расслабиться. Первый, самый сложный бой был выигран вчистую — и вовсе не о борьбе шла речь. Его признали. Пусть не равным, не магом — но признали кем-то, стоящим внимания, кем-то, к кому уже можно присмотреться без пренебрежения, видя теперь за внешностью человека.
И, освободив место второй паре и принимая от кого-то кружку с ягодным настоем, Иррчи улыбался вполне искренне. Настроение ему не испортил даже мрачный взгляд притулившегося у лестницы брата Эррнара.


Глава пятая

Вечернее состязание, пусть и сдобренное только ягодным взваром, затянулось далеко за полночь, так что утро задалось. Иррчи, привыкший просыпаться рано, поднялся одним из первых, заработав уважительные взгляды старших братьев, а вот младшим досталось сполна. Так что, когда он уже оседлал Белку и расхаживал туда-сюда, потягиваясь по утреннему холодку и разглядывая храмовников, те только-только начали выбираться во двор.
Наверное именно поэтому к нему пристал младший из боевой тройки брата Иеррона. Иррчи только вздохнул: серо-полосатый, с задиристыми зелеными глазами, тот явно намеревался попробовать его «на коготь». Вчера, по крайней мере, орал знатно. Кажется, он тоже был ровесником и Иррчи, и мечущего злые взгляды Эррнара. Но Эррнар, получив тихий выговор от брата Саварра, сидел поодаль и не лез, а этот...
— Эй, чернявый! Что ты все на меч брата Иеррона поглядываешь? Завидно, себе такой хочешь? У тебя-то, поди, ржавая железяка в ножнах болтается, как хвост в проруби?
Брат Иеррон, кажется, и сам не ожидал такой подставы от своего младшего, потому что Иррчи видел, как он сурово нахмурился и открыл уже рот, чтобы осадить дурака. Но Иррчи понимал еще и то, что это будет ошибкой, это будет очень плохо для всех — если командир так сделает. Потому постарался улыбнуться как можно беззаботнее:
— Вы правы, брат, не запомнил вашего имени, простите. Мне любопытно посмотреть и сравнить, ведь наверняка меч брата Иеррона ковал выдающийся мастер в храмовой кузнице, а мой — в Краснополе, обычный кузнец.
Меч у него в самом деле был простым и безыскусным, с прямой крестовиной и граненым «яблоком» без каких-либо украшений, венчающим рукоять, обмотанную шершавой драконьей кожей. Ножны тоже не были украшены ничем, знающий человек и без того бы понял, насколько они ценны сами по себе, без финтифлюшек: такая же черная кожа, как на рукояти меча, надежно защищала пропитанное маслом дерево, а «замок» в устье не давал ни малейшего зазора. В таких ножнах клинку не грозила влага или грязь, даже если бы Иррчи сдуру свалился с ним в болото. Но то все были ухищрения ремесленников. Что-то, что мог позволить себе оруженосец богатого эрла, привыкший бить по болотам выкусней. Оружие для дела, простое и надежное, уж точно не осененное милостью храма.
Наверное, именно так думал полосатый, выхватывая из ножен свой клинок.
— Ха, вот и сравним! Гляди, небось, такого в жизни не видывал!
Иррчи крепко прикусил губу, чтобы не рассмеяться. Да уж, он — не видывал, как же. В замке эрл-лорда на какие только мечи не насмотрелся. А уж в оружейном арсенале Ревалира, где бережно хранились такие образчики, что помнили, пожалуй, постройку замка... Таких сейчас точно никто не творил — ковали лучше, закаляли лучше, сталь варили лучше. Но там были два драгоценных узорчатых клинка, которые старый эрл привез вместе с прочей добычей из Ариссинии, вокруг которых Иррчи был готов ходить и облизываться круглые сутки. Интересно, этот юнец такие видел?
Однако он промолчал, сдержался, чтоб не дернуть досадливо ухом: фальшивое пение магии стало словно бы еще громче.
— Эй, теперь ты показывай свой! — пренебрежительно фыркнул храмовник.
Иррчи вздохнул и посмотрел на брата Иеррона.
— Уважьте уж, Иррчи, — проворчал тот. — Раз брату Мирру так не терпится. В храме ему обычно не до таких развлечений: тренировки отнимают все время.
Иррчи кивнул и медленно, под настороженными взглядами всех храмовников, потянул из ножен свой меч. Полуторное лезвие, любовно выправленное, отточенное, начищенное и смазанное, тем не менее казалось матовым и темно-серым из-за влитой в него магии, совершенно не отражая яркое утреннее солнце. На лезвии меча брата Мирра красовался едва заметный глазу сероватый налет, ни в какое сравнение не шедший с этим. И... Иррчи аж зубами заскрипел. Сталь его меча буквально пела, тогда как от фальшивой ноты второго клинка хотелось ругаться.
— Это... Это как? — вытаращился брат Мирр. — Это что вообще такое?!
— Мой меч, брат Мирр, — Иррчи чуть пожал плечами и собрался было спрятать клинок обратно, но брат Иеррон протестующе вскинул руку:
— Не торопитесь, Иррчи. Могу я... посмотреть?
Он тоже обнажил свой клинок — такой же полуторник, только с выгравированным на первой трети клинка стихом из Весенней литании Бесхвостой Матери. Иррчи страдальчески прищурился и прижал уши: фальшь терпеть становилось все тяжелее. И это только два меча из двадцати семи! Или он слышал все, просто остальное было приглушено ножнами до поры?
Его собственный меч чуть не пошел по рукам, хорошо, брат Иеррон рявкнул, не дав слишком уж любопытничать, а лезшему поглядеть поближе младшему и вовсе хорошую затрещину отвесил. Полосатый насупился, но отстал, а до Иррчи дошло: про тренировки в храме — это скорее предупреждение было, увесистый такой намек. Примерно такими же брат Иеррон разогнал остальных, напоследок подцепив Иррчи под локоть и оттащив чуть в сторону.
— Храни Бесхвостая Мать того несчастного, кто вас учить будет! — в сердцах выдохнул он. — Иррчи, что вы творите? Что с клинком и что это за гримасы? Или у вас тоже голова болит, как у брата Саварра?!
— Нет, — опустив глаза, сказал Иррчи. — Уши. Я не знаю, как вы чувствуете магию, чары, наложенные на предметы. Я их... ну... слышу? Ваши мечи звучат неправильно. Чары на них лежат не так, как должно, они выдыхаются сами и ослабляют металл. Если слетят в бою — переломится и клинок.
— Да, бывало такое, — нахмурился Иеррон. — И магию каждый воспринимает по-своему, это правда. Но что неправильного в заклятьях? Все храмовые мечи зачаровываются подобным образом.
— Я не знаю, что неправильно! — Иррчи аж хвостом задергал. — В том-то и дело, что я могу только чуять эту неправильность, но не сказать ее причину, брат Иеррон! Но... вы же видели мой меч. Я зачаровывал его сам. Брат Саварр видел меч моего эрла, спросите у него, что он видел.
— Спрошу, — Иеррон покосился в ту сторону, где отдельно от боевых магов готовилась к дороге троица Саварра. — Но позже. А вы пока держитесь тихо, Иррчи!
— Да я...
— Не ведитесь на провокации, — уже сердито фыркнул храмовник, и Иррчи пристыжено прижал уши. — А я постараюсь осаживать тех, кто будет к вам лезть. Ступайте, нужно продолжать путь.
Иррчи кивнул, помедлил и предложил:
— Брат Иеррон, когда доберемся до Боровича, я могу перечаровать ваш меч, если позволите. Может быть, тогда мы поймем, что не так? Ну... только подальше от чужих глаз, конечно.
— Храни Бесхвостая Мать... Идите, Иррчи!
Что ж, в одном Иррчи после этого разговора был уверен: в глазах брата Иеррона он ничем уже не отличался от особо любознательного, вечно ищущего себе на хвост проблем младшего брата. По крайней мере, нотки в его голосе проскакивали точно такие же, как когда распекал брата Мирра.
Остальной дневной путь прошел спокойно. Ну, спокойно для Иррчи: он прислушивался к тому, о чем переговаривались братья-храмовники и прятал в меховой опушке капюшона усмешку. Они все обсуждали его меч. Кто-то рассмотрел, что рукоять и ножны покрывает не простая кожа, кто-то, наверное, лучше чувствующий магию, возбужденно шептал, что следовало бы испытать эту «железяку», вот, мол, его мечом можно разрубить камень — и не останется даже царапины, а той? Иррчи вспоминал, как, поддавшись на просьбы Алверра и Ярраны, подкидывал над лезвием своего клинка надерганный из собственного хвоста комок пуха, и тот падал на пол рассеченным надвое, лишь коснувшись кромки стали. А железную болванку в его запястье толщиной меч резал, словно хорошо прокопченную колбасу.
Забавно, но в таких разговорах храмовники мало отличались от тех же оруженосцев. В их жизни мечи тоже играли большую роль, и Иррчи понимал это любопытство. А самому ему было любопытно взглянуть на братьев теперь, когда они стали чуть ближе и понятнее.
Он не мог не заметить, как тройки стараются держаться подле друг друга, как перебрасываются порой только им понятными шутками. Кажется, храм, отняв семьи, решил заменить их вот таким образом, заставив братьев привязываться к своим. Во главе каждой тройки стоял самый старший, второй был помладше, третий — близок к Иррчи по возрасту. Наверное, чтобы передавались знания и опыт, а смерть старшего не разрушала тройку, позволяя ей существовать и дальше. Теряя того, в ком видели отца, младшие взрослели, принимая замену — учились ответственности. Вроде, все хорошо, все правильно, все так, как происходит и в жизни. Но Иррчи не мог отделаться от мысли о том, что это искусственное подобие семейных уз, несмотря на проверенную временем прочность, все равно отдает надломом, болезненностью. Неполнотой.
Крутя в голове и так, и эдак эту мысль, Иррчи продолжал наблюдать — а ведь еще приходилось и на вопросы брата Иеррона отвечать, тот явно старался высмотреть в нем признаки «переполненности кувшина». Иррчи мысленно хмыкнул: да так он и показал, еще чего! А тем более не покажет, если брат Иеррон согласится на работу со своим мечом. Можно будет хоть весь резерв в него вбухать, сталь добрая, главное, чары кривые снять начисто и аккуратно.
Кроме боевых магов, он наблюдал и за едущей в самом конце колонны троицей. Специально несколько раз придерживал Белку, чтобы оказаться рядом, осведомиться о здоровье брата Саварра — несмотря на ночной отдых, выглядел тот бледно, а успокаивающие улыбки казались скорее гримасами.
Злило то, что на его вполне обычную, человеческую заботу о благополучии ближнего, даже если тот — храмовник, брат Эррнар шипел и чуть не плевался. Иррчи благоразумно игнорировал эти выпады, да и сам видел и краем уха слышал, как брат Саварр после пытается мягко увещевать своего младшего. А вот брат Аррим Иррчи потихоньку начинал нравиться, хотя шрамы на запястьях были его рук делом, в чем тот признался сам. Это случилось на дневном привале на полпути от Боровичей.
Аррим, устроив старшего на отдых, потихоньку отозвал Иррчи подальше и от остальных боевиков, и от своих. Заинтригованный, тот последовал за ним и едва челюсть не отвесил, как деревенский дурачок, когда услышал смущенные и сбивчивые извинения.
— Да успокойтесь, брат Аррим! — в конце концов выдохнул Иррчи. — Вы же... Вы же свое дело делали, как должны были! А окажись я действительно сорванным? Да какие тут могут быть обиды?!
— Но это же теперь на всю жизнь... — Аррим смотрел на то, как Иррчи машинально трет запястье и все сильнее прижимал уши.
Иррчи, заметив взгляд, мысленно рявкнул на себя и поддернул перчатку, закрывая полоску безволосой, бугристой кожи, цветом уже сравнявшейся с остальной. Да, он и сам понимал, что шрамы теперь не убрать — такие уж чары были на той проклятой веревке, да и он, вплетая в нее кровную магию, натворил делов.
— Забыли, брат Аррим. Шрамов на мне довольно, чтоб я давно перестал стенать по поводу еще парочки.
С этими словами он развернулся и ушел, понимая, что иначе брат Аррим будет терзать его своими переживаниями до самого конца привала. А так помолчит и обдумает, может, поймет, что ему сказать хотели. Иррчи на это очень надеялся: ну не мог у брата Саварра дурак в тройке ходить! Брат Эррнар-то просто молод, это другое. Со временем пройдет.

В Боровичах постоялый двор был куда побольше Белоурочинского, а Иррчи — не стеснен в деньгах, так что за комнатку для себя заплатил сразу и даже за то, чтоб ему занесли бадью и пару ведер воды.
— Быстро согреют вряд ли, — заметил хозяин, на что Иррчи только рукой махнул:
— Холодной. Сам согрею.
Он и ужин забрал к себе в комнату, намереваясь как следует отдохнуть. Постоянно быть на виду у чужаков надоело до нервной дрожи хвоста. Вроде бы, впечатление произвел, и даже такое как хотелось, и брат Иеррон, видевший, что он уходит наверх, не остановил, значит, можно расслабиться... Да как же! Только отставил опустевшую миску, подъев жаркое, только собрался скинуть изрядно пропотевшую рубаху и фазию, чтоб искупаться, в дверь постучали. Коротко, но весьма требовательно. Иррчи возвел очи к потолку комнаты, помянул Прародителя-Хвостатого и открыл.
За дверью стоял брат Иеррон, кто бы мог подумать.
— Иррчи? Вы поели? — спросил он таким деловым тоном, что заныли зубы.
Ах да, обещал же перечаровать меч... Иррчи проклял свой длинный язык. Ну что мешало сказать «перечарую, как отдохну», к примеру? Проглотив все, что хотелось выпалить, он просто кивнул.
— Поесть-то поел, только идти куда-то уже никак не хочется. Давайте, я вам с мечом тут разберусь? Все равно ж не в седле на ходу.
— Это никак никому не повредит? — уточнил брат Иеррон, все же входя и прикрывая за собой дверь.
Посторонившийся Иррчи покачал головой:
— Нисколько. Да и я не кузнец, не перековывать же буду. Давайте его, что ли.
Сдвинув поднос с миской и кувшином молока на край стола, брат Иеррон уложил на чисто выскобленные доски вынутый из ножен меч. Иррчи хмыкнул: он лучше бы на полу этим занялся, но храмовник к своему «освященному благодатью» мечу относился, кажется, слишком уж серьезно. Ладно, пусть. Добыв из мешка шкатулку со своими заготовками под амулеты, Иррчи достал пару шариков из чистого хрусталя, безо всяких примесей и включений, и двумя короткими всплесками скинул в них чары светильника. Теперь можно было погасить масляную лампу, которая больше чадила, чем освещала, и заниматься мечом.
На храмовника он так и не посмотрел, отрешившись от чужого присутствия и полностью погружаясь в разбор криво-косо наложенных чар. В принципе, и свет ему был не нужен, он бы, скорей, глаза закрыл, вслушиваясь в пение магических нитей под пальцами. Но вряд ли брат Иеррон оценил бы его способность магичить в темноте и наощупь.
Чары... Они казались Иррчи не строгим и стройным плетением, пронизывающим сталь, словно дополнительные ребра жесткости, укрепляя ее, а какой-то, прости Бесхвостая Мать, кружевной путанкой, тут чересчур затянутой, там — провисающей, в третьем месте и вовсе зазря намотанной узлами. Иррчи от души исшипелся, распутывая это все. Нити таяли, стоило отделить каждую от того самого узла, завязанного на крестовине. Когда растаяла последняя, он со стоном разогнулся, хрустнул занемевшей спиной. И, обернувшись к храмовнику сказать, что чары снял и может начинать накладывать по-новой, удивленно вскинул брови, невольно копируя этим эрла Рримара.
Брат Иеррон стоял там же, где встал. Вернее сказать, он просто застыл, только глаза круглые-круглые изумленно таращил, силясь сказать что-то, но не находя слов.
— Брат Иеррон? — осторожно позвал Иррчи. — Брат Иеррон, что-то не так?
— Все так, Иррчи, — с трудом собрался тот. — Вы не устали?
— Да нет, просто стоя малость неудобно над столом наклоняться. Ну, я что хотел-то... Чары я снял, видите?
— Да, вполне. Обычный меч, даже клеймо... И что вы собираетесь делать дальше?
— Смотря чего вы от меча своего хотите. У меня-то клинок под усечение всякого сильного зверья заточен, выкусня разрубает пополам с одного удара, молодому дракону-двухлетке башку снесет с двух, проверено. То есть, острота и прочность. А вам, может, чего-то особого надо?
— Да... — откровенно растерялся брат Иеррон. — Я больше с кем мечным бьюсь-то. Сталь к стали, мне бы чтоб клинок не переломился, наверное.
Похоже, подобное предложение само по себе поставило его в тупик, Иррчи почти наслаждался перекошенной рожей храмовника. Ну-ну, хоть какая-то радость заместо отложившегося мытья.
— Ага. Понял, — покивал он и решил не особенно мудрить. Упрочнение, способность резать сталь, как мягкое дерево, ну, может, еще облегчение веса?
— Скажите, брат Иеррон, а если он полегче станет, переучитесь быстро?
— Лучше не стоит! — заморгал тот.
— Хорошо, хорошо, как скажете, — махнул рукой Иррчи и снова склонился над клинком.
Метод уже был отработан. И на эрловом клинке — ох, и помучился же Иррчи, снимая все, что сам накрутил, да приводя все эти чары к балансу! И на своем — тоже изрядно, потому как и размер, и вес, и сталь была другая. С жреческим мечом было проще: он мало чем отличался от собственного, вот разве что повозиться пришлось, завязывая чары остроты на режущей кромке так, чтоб не затронуть золоченые буковки священного стиха. Нет, и кой дурень придумал на клинке всякое гравировать? Ну зачем? Это ж оружие боевое, а не для похвальбушек! Это вот эрлы, что у эрл-лорда за высоким столом сидят, на хреновый меч каменьев побольше налепить приказывают, золотом крестовину украсить. Ну так им и не дерутся, а в глаза пыль пускают.
Выплетая узорчатую сеть, Иррчи привычно намурлыкивал что-то, без слов и смысла. Просто ритм, под который струны чар отзывались чистым звоном. Потом так же привычно принялся напитывать костяк заклятья, тонкой струйкой вливая силу, следя, чтоб растекалась равномерно, покрывая блестящую полированную сталь матовым налетом. Ну, и закончил, как всегда: уколол палец собственным когтем и быстрыми росчерками закрепил самые важные узлы чар.
— Почти все. Руку давайте, брат Иеррон. Меч-то ваш, вашей кровью привя...
— Да вы с ума сошли, Иррчи! — оглушило его злое шипение, не дав закончить фразу. — Хорошо, я как чуял!
— А? Что чуяли? — изумленно заморгал тот.
— Это — магия крови! — брат Иеррон обвиняюще ткнул в тающие на лезвии багровые росчерки. — Да вы вообще понимаете, что творите?! Хотя, о чем это я... Бесхвостая Мать, и за что мне все это?!
— Ну, а как иначе-то? — изумился Иррчи. — Магия-то в крови! Если чары не закрепить, так и будут они сползать, кособочиться и то, на что наложены, кособочить! А, вот оно где собака-то порылась! Ваши умельцы ж думают, что магию сплел, в предмет слил — и все?
— В храме такой магии места нет, — отрезал брат Иеррон. — И не будет. Иррчи, я прошу дать слово не... распространяться об этом. Вы меня поняли?
— Хорошо, — вздохнув, сказал Иррчи. — Я никому не скажу, как именно зачаровывал этот меч. Только... Вам, видимо, придется его в болоте утопить. Ну, или в переплавку отдать. Чары-то я закрепил... Но если нет, то три капли крови на крестовину — и служить он вам будет всю вашу жизнь.
Он вдел меч в ножны, протянул его храмовнику, стараясь выглядеть как можно более равнодушным, не показывая, насколько задел его этот выпад. Почему-то ему казалось, что первым же делом брат Иеррон от меча избавится. Уж больно брезгливо взял в руки — и куда все былое благоговение перед храмовым оружием делось?
— Доброй ночи, — сухо пожелал брат Иеррон на прощание. — Если что-то потребуется — мы выезжаем с утра.
— И вам доброй ночи, — так же сухо отозвался Иррчи, закрыл за ним дверь, накинул крюк и наконец-то занялся притащенной бадьей и водой.

***

Меч жег бедро. Жег прямо через ножны, казался раскаленным докрасна, будто только из горна вытащенный. Все это, конечно, было полной ерундой, не более чем игрой воображения, брат Иеррон прекрасно понимал это. Но поделать с собой ничего не мог: ерзал в седле то и дело, кусая губы, разве что уши не прижимал. Это бы точно заметили. И так Мирр сунулся любопытно, почуяв напряжение, мол, что да как. Да и Паррис поглядывал, правда, строя не нарушал и вперед не лез, но тоже чувствовал: неспроста старший так молчаливо-сосредоточен.
Первым порывом Иеррона было поступить так, как сказал этот поганец Иррчи: вышвырнуть меч в один из никогда не замерзающих бочагов Киврского леса, через который должны были проезжать. Он представил, что делает это, хоть на глазах остальных, хоть тайком — деяние, конечно, недостойное, но... Но вопросов потом все равно было бы столько, что ни ответить, ни отмолчаться! И брат-кастелян замучит же бумагами и брюзжанием, мол, добрый меч, новый почти, потерять умудрился, и брату-настоятелю донесут несомненно. То есть, не донесут, а расскажут...
Хотя нет, именно донесут.
Сломать эту железяку, что ли? А сломается ли? Это со старым чарованием получилось бы, зная, куда и как ударить. А уж свой меч Иеррон изучил от и до, всегда внимательно присматривался, не пора ли нести на замену. Теперь же...
Ерзал он еще и потому, что отчаянно хотелось спать. Полночи бдел, найдя уголок потише и рассматривая, что за магия теперь на клинке. Не солгал гаденыш эрлов, ни на шерстинку не солгал. Иеррону и без меча грозило писать гору объяснительных: он испоганил наруч. Проклятый клинок взрезал добрую сталь, словно то была мягкая березовая чурочка! С открытым ртом Иеррон после сидел долго. Закрыл в основном потому, что пришлось проглотить всю ругань, недостойную храмового мага, а хуже — могущую привлечь внимание братьев.
— Брат Иеррон? — окликнул сзади Паррис. — На привал сегодня будем останавливаться? Время к полудню.
Иеррон зло стиснул поводья. Дожились!
— Что, есть особо уставшие? — он привстал на стременах и оглянулся на неподобающе растянувшуюся колонну. — А ну, подтянулись по трое! Прибавить хода! Отдохнем в Перьинке!
И дал шенкелей свой кобылке, тут же устыдившись, когда бессловесная скотина обиженно всхрапнула и прижала уши. Воины! Сила! Элита храмовая! Эдак еще немного — и из боевой мощи храма превратятся в башенных остолопов навроде брата Саварра! Хотя нет, поправился Иеррон. Саварр хотя бы умом отличался, а вот его младшие...
Поглощенный этими раздумьями, Иеррон и вторую ночь не мог уснуть. Уж и за день пути умаялся, даже деревенскому сеновалу, куда пустили переночевать храмовников, обрадовался, как мягкой постели — а сон все равно не шел. Лежал, разглядывая темный потолок, мрачно дергал ухом: брат Китисс храпел так, что стены дрожали, а какой-то бедолага, улегшийся рядом с ним по недомыслию, раздраженно ворочался с боку на бок. Кстати, кто это?.. Иеррон привычно приподнялся на локте, проверяя своих.
Мирр безмятежно дрых, раскинувшись на плаще, расстелив полосатый хвостище. Даже в ночном мраке было заметно, какое у него еще юное, чистое лицо, во сне ставшее совсем детским, с трогательно приоткрытыми, не отвердевшими еще по-мужски губами, с приставшей к щеке соломинкой. Иеррон с трудом усмирил желание потянуться и снять ее.
— Брат?
Голос Парриса был совсем не сонным, а взгляд — чистым и сосредоточенным.
— Что тебя загрызает, брат?
— А то ты не знаешь, — проворчал Иеррон, ложась обратно. — Сам подумай — как я обо всем этом докладывать буду? А говорить мне за всех.
— Не тут, брат, — Паррис гибко поднялся, подхватил свой плащ, коротко встряхивая от сена. — Идем, головы проветрим.
Проверив еще раз, не проснулся ли Мирр, Иеррон пошел следом. Младшего в свои дела впутывать пока не хотелось. Мал еще, сколько ему там — девятнадцать, вроде? Год всего, как к ним в тройку пришел, не понимает, когда стоит хвост поджать и только молчать, стоя за спинами старших. Ничего, научится... Быстро научится, учитывая ситуацию. Остальные, даже если и не спали, в дела тройки не лезли. Это — внутреннее, можно сказать, семейное.
Паррис стоял, запрокинув голову к небу, разглядывал звезды. Было довольно светло, Иеррон даже смутно различал облачко пара от его дыхания.
— Брат?..
— Ты от этого Иррчи сам не свой вернулся, — Паррис не изменил позы, не стал поворачиваться, только приглашающе распахнул плащ.
Иеррон горько улыбнулся и обошел его, встал вплотную, прижимаясь спиной к широкой груди, позволяя прикрыть себя полами, чуть повернул голову, почувствовав, как на плечо опустился твердый подбородок.
— Да уж. Что не свой — это точно.
Горячие сильные руки обняли, позволяя слегка расслабиться, опереться сильнее.
— Этот мальчишка... Опасен. Было бы куда разумнее убить его. Но одновременно это было бы самым неразумным поступком храма за последние... сколько там? Двести лет?
— Со времен создания сорванных, — в тон откликнулся Иеррон. — И Великой Чумы заодно. Сомневаюсь, что она грянет еще раз, но... Знаешь, я поговорил с этим эрлом Рримаром перед отъездом. Сказал, что если он умрет — никаких преград безумной магии больше не будет.
— И что он?
Иеррон по голосу понял: Паррис хмурится. Поднял руки, переплел пальцы с его, чувствуя, как под кожей подрагивают, то выдвигаясь, то снова прячась, острые когти.
— Кажется, понял. У него был такой взгляд... — Иеррон невольно передернул плечами. — Видит Бесхвостая Мать — не хочу больше встречаться ни с одним, ни с другим. Паррис... Мне нужен твой совет.
Через пару минут молчания тот хмыкнул и ткнулся носом в висок:
— Ну? Я слушаю, старший.
— Кто из нас еще старший, головастый ты мой брат, — вздохнул Иеррон. — Иррчи... Этот... выкуснев сын сделал мне напоследок такой подарок, что я и не знаю — утопиться в болоте вместе с ним, что ли?
— Меч... Он таки его зачаровал, как я понимаю? — Паррис посопел в его гриву, отстранился и прошелся сухим языком по виску, по бьющейся под кожей жилке. — Как-то так, что тебя аж перекосоебило всего. На крови, что ль?
— Не зря тебя старый Аррмус головастым назвал, — Иеррон зажмурился: прикосновение будто снимало с маковки незримую тяжесть, прочищая голову. — На ней самой. Вот и что мне брату-настоятелю докладывать? Что меч сломал, рубя ветки для костра?
Паррис пошевелился, перешагнул чуть в сторону, чтоб лизнуть во второй висок, потянулся вверх, на краткий миг прихватывая губами за основание уха. И выдохнул в него:
— Ничего не докладывать. Молчать в кончик хвоста. Меч-то к себе привязал, или дурью маешься?
— Дурью, — буркнул Иеррон, чувствуя, как начинают гореть уши.
В основном от стыда — опять, опять пошел на поводу у привитой храмом гордости.
— Завтра. Как до Ключей доберемся, ночью уйдем на источник — и привяжешь.
Теплые губы снова прихватили за ухо, Паррис высвободил правую руку, повел вниз по животу Иеррона, отчего перехватило дыхание.
— Дурень ты, стар-р-рший, — голос Парриса чуть хрипнул. — Идем.
И он потянул за собой куда-то в темноту, по предательски скрипящему снегу, толкнул выросшую на пути калитку, зашипел на неуверенно гавкнувшую от будки псину так, что та аж скульнула и, гремя цепью, забилась обратно. Тихо скрипнула дверь, Иеррону в лицо пахнуло душноватым зыбким теплом и запахом навоза. Кажется, они ввалились в чей-то сарай, совмещенный с козьим загоном, — он слышал перестук копыт и дыхание сонной скотины, — но переполоха не устроили. Пока не устроили.
— Пар...
Ладонь Парриса закрыла ему рот, хвост подсек под колени, и Иеррон плюхнулся в плотно сбитое сено, только хрипло, резко выдохнул, принимая на себя вес чужого тела. Закусил уже ребро своей ладони, неуклюже дрыгнул ногами, пытаясь опереться каблуками сапог в проваливающееся под ними сено.
— Тихо. Лежи, я сам, — шелестнуло над ухом.
Холод скользнул под задранный подол балахона, куснул за живот. И был забыт мигом, когда горячая ладонь огладила, забралась под край фазии, растеребила ее, стягивая ниже, открывая тотчас взметнувшийся, аж влажно шлепнувший о живот член. Иеррона выгнуло от дикого контраста: тепло-холод-тепло, когда чужой рот накрыл, втянул, сжал... Он стиснул клыки, но и боль в прокушенной ладони не спасла.
Слишком долго не было ничего, никого, даже «дружеской руки» Парриса: они почти год не покидали храм. Грешным делом Иеррон уже подумывал пойти и сдаться брату-лекарю Гаррию, все братья знали: если невмоготу терпеть предательские позывы тела, надо идти к нему. Пара флаконов какой-то там его «волшебной» настойки — и навсегда забудется, что член мужчине дан для чего-то еще, кроме как поссать. Знал бы Паррис — оттаскал бы за холку...
— Хва... хватит, не могу... Паррис!
Фазия дико мешалась, путалась в коленях. Паррис сдернул ее совсем, сунул, кажется, скомканную под ягодицы, чтоб не так кололо даже сквозь плащ сено.
— Терпи. Давно слишком...
Оба знали, что давно, что будет больно. Иеррон подхватил себя под колени, кусая теперь уже губы, чтоб не стонать от безумного, сжигающего нутро желания. Глухо взвыл, ощутив ввинтившийся меж ягодиц мокрый язык. Кончил бы сразу, да Паррисовы пальцы сжали под самым узлом, не позволив.
— Да... вай, ну? Р-р-рис!..
Было больно. Иеррон выпустил когти, впившись в собственные ляжки до крови, запрокинул голову, тяжело и быстро дыша, пережидая эту острую и тягучую одновременно боль, которую не променял бы ни на что иное. Всхлипнул, ощутив обратное движение.
— Р-рис-с-с!
— Тих-х-хо...
Дальше было легче, особенно когда по члену, так и стоящему колом, задвигалась жесткая мозолистая ладонь, то и дело снова сжимая. Паррис чуял, что он на грани — и не давал, не давал сорваться, зар-р-раза, вынимал душу и втрахивал обратно.
Чем думал старый Аррмус, когда брал Парриса в тройку? Видел ли, что тот сможет стать достойной опорой Иеррону, вкладывая обратно в голову временами исчезающий из нее рассудок? Если да — он явно не подозревал, что все будет иногда случаться именно так. А может и подозревал, старый хитрец... Чтоб было куда вложить, из дурной головы сперва стоило все вытряхнуть... вытрахать... Иеррон чуть весь кулак себе в глотку не запихнул, чтоб не переполошить село и спящих братьев, когда напряжение стало нестерпимым, а Паррис, с последним движением вбившийся в него до конца, до втиснувшегося в растраханное нутро узла, огладил, наконец, как было нужно, пальцем по венчику... И Иеррон на какое-то время отрешился от этого грешного мира напрочь.
Когда пришел в себя, в голове было восхитительно пусто. И эту пустоту потихоньку заполняла хорошая такая, яркая и боевая злоба.
Злоба на тех, из-за кого они вынуждены были таиться. На тех, кто запрещал хорошие вещи — а пусть бы и на магии крови. На тех, из-за кого они год, целый год просидели в храме, сходя с ума на тренировках, тихо воя по крохотным кельям, не смея даже магию выплеснуть хоть куда, не то что семя. А этот драконов сын разгуливал вот так просто — и скалился довольно, чаруя меч, эрлов оруженосец!
— А пошло оно...
— И правда что, — тихо хохотнул Паррис. — Полегчало?
— Завтра повторишь. Как меч привяжу. И хватит, сил больше никаких нет. Хочет брат-настоятель или нет — зубами нам работу выгрызать буду!
— Верю. Лежи уж, сейчас залечу.
Нет, старый хитрый выкусень Аррмус прекрасно знал, кого брать. Может, Паррис и не был лучшим в боевой магии, зато именно их тройке не было нужды после доброй драки искать лекаря на стороне или терпеть до храмовой лекарни. Ну и после такого вот... тоже.


Глава шестая

Иррчи проснулся как раз к тому времени, когда боевой отряд храмовников покидал постоялый двор Боровича. Полежал, краем уха сонно прислушиваясь к рычащим командам брата Иеррона, сморщил нос: ишь ты, сердитый какой. Потом уже, когда сон окончательно слетел, вздохнул: все-таки, стоило быть благодарным за предупреждение. Теперь он и Алверра будет учить скрывать свой дар, не светить им ни перед кем, а особенно — перед храмовыми магами. «Мерзость», надо же. Идиоты! Любопытно, а какое обоснование они подвели под этот запрет? Тоже сперва натворили дел, будь здоров, а потом поперепугались и решили от греха трупак в болото сплавить? Так магия — не гниющая туша, она сама откуда хочешь вынырнет, ее илом не затянет...
Поморщившись с лезущих на ум сравнений, Иррчи позволил себе поваляться немного. И еще немного, пока живот не напомнил, что стоит позавтракать. Вздохнув: ну и разленился же ты, эрлов оруженосец! — Иррчи оделся, умылся и потопал вниз. Живот голодно заурчал, стоило только носу учуять аппетитные запахи жареных колбасок и пшеничной каши с салом, так что в главный зал Иррчи ввалился с желанием заказать себе этого всего. И молока, наверняка, еще парного. И хлеба, который тут пекли с семенами солнечника.
Он успел поесть, заказать добавки молока — ну вкусно же! — сходить проведать Белку, убедившись, что та обихожена со всем тщанием и рада кусочку хлеба, припасенному специально для нее. Успел даже высунуть нос на улицу, оценить деревушку, все ли у людей в порядке... Солнце, по-зимнему крохотное и тусклое, вскарабкалось на середину небосвода, когда Иррчи понял, что что-то тут не так. Да, тройка магов могла отдыхать чуть дольше него, вряд ли они привычны к походным порядкам боевых братьев. Но до полудня? Что-то он не припоминал, чтобы маги в поиске дрыхли так долго!
А если вспомнить, что за весь вечер брат Саварр так и не вышел из комнаты, даже до ветру... Иррчи, хоть и был занят общением с молодняком храмовой боевки, все равно краем глаза отслеживал лестницу наверх. Так вот, брат Эррнар почти до полуночи тоскливо маялся в углу, а брат Аррим и вовсе показался только раз — сходил на кухню за ужином для всех троих, и тоже больше не спускался. Не-хо-ро-шо!
Решительно встряхнувшись, Иррчи сбил снег с сапог об порог и пошел наверх, проверять, что да как, поймав служку и выспросив, из какой комнаты храмовники еще не уехали. В дверь разумно стучаться не стал, поскребся тихонько, позвал:
— Брат Аррим?
Шаги прошелестели тихо-тихо, явно босыми ногами, чтоб не громыхнуть каблуком об пол. Дверь открылась ровно настолько, чтоб храмовник смог выскользнуть в коридор. Сапоги он в самом деле нес в руках. А еще был бледный и осунувшийся, аж глаза кругами обвело.
— Утро, Иррчи, — буркнул, натягивая сапоги прямо на босые ноги.
— Уж явно не доброе. Что случилось?
— Брату Саварру худо совсем, — сквозь зубы, отчаянно стиснув кулаки, откликнулся брат Аррим.
Иррчи захотелось взять его за шкирятник и потрясти, чтоб голова отвалилась. Но он только спросил:
— Почему не сказали? Хоть бы и ночью! Хоть рано на рассвете!
— А вам-то что? Тем более, это из-за вашего зелья! Всю дорогу глотал втихую, теперь полновесно накрыло!
Иррчи чуть лоб себе ладонью в кровь не разбил. Ой дураки-и-и же, все четверо! Он — зелье дал да на слово поверил, будто взрослый маг сам понимает, что ни много, ни часто такое пить нельзя. Саварр — да тут и говорить не о чем. И эти двое... младших... идиотушек! Раз видели — и не отобрали! Хоть бы и силой! И не сказали никому!
— Так, — взяв себя в руки и чудовищным усилием воли сдержав желание прибить крысящегося храмовника разом с его братьями, чтоб ни сами не мучились, ни других не мучили, Иррчи отстегнул от пояса кошель, силком сунул его в руки малость опешившему брату Арриму. — Лавка травника — через два дома по правую сторону отсюда. Мастеру травнику скажешь — нужен сбор для очистки крови и от отравления бессонником. Пусть еще самого крепкого чистого вина даст склянку, на полковшика. Запомнил? Повтори!
— Сбор для очистки крови и от отравления бессонником, — заученно оттарабанил брат Аррим, кажется, даже с Иррчиными интонациями. — И самого крепкого чистого вина... Да ты что в это зелье наплескал?!
— Не твое дело. Бегом! — Иррчи легко развернул его за плечи и с трудом сдержался, чтоб не придать ускорение хорошим подсрачником — еще с лестницы сверзится, кости переломает, лечи и его потом. А сам вернулся к комнате храмовников, надеясь, что сумеет вытащить нажившего седину, но не здравый ум брата Саварра, пока тот не протянул хвост.
В комнате было темно и душно. И, едва Иррчи заглянул в приоткрытую дверь, зажглись два глаза: брат Эррнар бдел, свернувшись клубком на краю широкой постели. Прижав уши, он зашипел было, когда полоска света из коридора легла по полу, и тут же заткнулся: с постели раздался тихий стон. Пришлось ему только выразительно прикоснуться пальцем к губам — а потом не менее выразительно чиркнуть выпущенным когтем поперек горла.
Иррчи жестом же прогнал его с кровати, и, видно, его взгляд был не менее красноречив, потому что Эррнар пушинкой слетел оттуда и отступил к стене. Впрочем, что б он еще мог сделать, увидев наверняка горящие алым зрачки и почти зримо окутывающую Иррчи дымкой магию? Кинуться на него? Да вроде бы дурак, но не совсем уж идиот.
Осторожно присев на край изголовья, Иррчи всмотрелся в лицо брата Саварра: одутловатое, с набрякшими под глазами мешками, с выступающими на висках и над обметанными сухими губами бисеринками пота. Одними наговорами точно не обойтись, это уже было ясно как день. Он сейчас, пока нету трав, мог только поддержать сбивающееся с ритма сердце, слегка унять боль, наверняка перемалывающую в кашу мозг.
На легшую поверх мокрой тряпицы ладонь брат Саварр застонал снова, после притих, провалившись то ли в неглубокий сон, то ли в свойственное иным больным состояние полуяви-полубреда. Иррчи закусил губу: с вечера если бы позвали! Загонит же себя своей дурацкой гордостью, и зачем только? И почему, в конце концов, у него нет с собой никаких зелий?! Только мятная вытяжка, кажется — мазал вроде как-то на привале виски. Средство, достойное деревенской травницы, но не храмовника! И почему не попросил кого-то из собратьев, ведь наверняка среди боевиков были и те, кто худо-бедно знал лечебные чары! Все воины разбираются в лекарском деле хоть немного, это непреложная истина!
Иррчи медленно вдохнул и выдохнул, унимая ненужную, лишнюю сейчас злость, выгоняя прочь все мысли. Одними губами зашептал обезболивающий наговор, направляя силу разом через обе руки, осторожно положив ладони на мокрые от пота виски Саварра. Шептал больше для себя, по привычке: намерение облегчить участь страдальцу магия считала бы и так, очень уж оно было сильно. Дыхание Саварра наконец выровнялось, он уснул нормальным, глубоким сном. Иррчи потер влажные ладони, размышляя, что делать дальше. Нет, идея-то была, но какими болотами брат Аррим...
Дверь едва слышно скрипнула, замерла, и дальше приоткрылась уже бесшумно, пропуская храмовника в комнату. Едва глянув на кровать, он как-то обмяк весь и шепотом сообщил:
— Принес.
— Тебя только дракона за хвост из пещеры тащить посылать, брат Аррим, — беззлобно уже огрызнулся Иррчи, отбирая у него мешок с травами и всяким прочим, что там травник насовал.
Приоткрыв окно, чтобы хоть немного света было, подошел к столу, вытряхнул на него все добро, придирчиво развязывая полотняные мешочки, обнюхивая, перетирая в пальцах содержимое. Вообще, травник тут, в Боровиче, был хороший, дерьма подсунуть, да еще и храмовому магу, не должен был. Иррчи плеснул чуть-чуть вина на стол, скинул в лужицу искорку с пальца и удовлетворенно кивнул, глядя на синеватое пламя, заплясавшее над резко пахнущей жидкостью.
— Значит, так. Брат Эррнар, ты бегом идешь на кухню и требуешь у кухарки горшок кипятка. Чтоб ключом бил, пока несешь, ясно? Брат Аррим, поможешь раздеть брата Саварра и добудешь поганое ведро или таз, какой хозяину не жалко. Я готовлю «ерша», бужу больного, ждем, пока его почистит хорошенько. Усыпляю, и мы идем есть. Вопросы есть?
Спрашивал он так, что, даже если и были у них вопросы — разом отпали. Даже Эррнар молча пошел выполнять поручение, хотя уши прижимал — видно не было. Что уж он там думал, Иррчи было наплевать. Он сходил в свою комнату, принес небольшой походный набор для алхимии, который таскал по неизменной привычке. Куда только делся коробок с собранными по миру склянками. Шкатулка, прочная и надежная, больше похожая на сундучок, скрывала тонкой работы флаконы и плошки. Была там и крохотная горелка на земляном масле тройной очистки, и серебряный, не чета тому, самому первому, котелок, в котором можно было сварить что-то срочно понадобившееся. И пара любовно заклятых ножей, и даже досочка из драконьей кости, на которой можно было крошить травы, и ступка с пестиком из нее же — за ступку эту мастер-резчик его десять раз проклял в голос, пока выточил.
Иррчи и весы бы с собой таскал, да только давно уже понял, что научился на глазок отбирать ровно нужное количество трав и без алхимических приспособ. Он и сейчас отмеривал травы вручную, где щепотками, где на кончике ножа, где крохотным серебряным черпачком. Ссыпал в ступку и взялся перетирать. Можно было и так заварить, но перетертые в пыль травы быстрее и надежнее отдавали все нужное.
Когда закончил, и вода оказалась под рукой, и ведро на пол у кровати опустилось, на удивление бесшумно. Не издавать ни малейших звуков брат Аррим научился просто изумительно, со спины подкрался — только дыхание и выдавало.
— Раздевай его, — тихо приказал Иррчи, ссыпая в перелитую в котелок воду травяной порошок.
Запахло свежей горечью и немного медовым ароматом лета. Правильный запах был. А вот на вкус «ерш», как называли это лекарство от отравления, был на редкость мерзок. Настолько, что сам мигом просился наружу, так что вливать надо было через специальную воронку из высушенного куриного горлышка, чтоб дошел до желудка, вытянул все — и только потом вышел назад. Процедура премерзейшая, но на то Иррчи и какой-никакой лекарь, чтобы уметь подобное.
За спиной шуршало, тихо постукивало, порой слышалось шипение — видно, Эррнар опять делал что-то не то, а Аррим боялся выругаться на него даже шепотом. Вот за ухо, судя по сдавленному сиплому выдоху, хватанул от души, когда что-то бухнулось на пол.
Выяснять, что, Иррчи не стал, не отвлекаясь от своей работы. Пролил вином воронку, обтер и снаружи, отложил на чистую тряпицу. Процедил в кружку настой, уверившись, что готово, что в нем вместе с целительной силой трав и его магии довольно. Остудил, подержав кружку в ладонях и представляя, что они холодны, как лед. Попробовал, слив по запястью пару капель.
— Готовы? Брат Аррим, брат Эррнар, будете держать ему голову и руки. Нельзя, чтоб дернулся и себе навредил. Ясно?
— Знаем, — коротко откликнулся Аррим. — Делай уж, цел-литель...
Но прежней злобы в его голосе уже не было. Скорее просто усталость от понимания, что же натворил старший. И помогал он, как умел, старательно, шипя на робевшего Эррнара. И Саварра после сам обтер, когда Иррчи снова его усыпил, позволяя передохнуть хоть немного.
Вернее, это Иррчи знал, что немного, что все еще не закончено. О чем и сказал, когда спустились вниз, ополоснув руки, и сели за стол.
— Нужно закончить начатое. Не знаю, куда смотрели другие лекари, но долго он не протянет. Года три от силы, не больше.
Чего Иррчи не ждал — так это что Эррнар взовьется настолько, чтобы вскочить, опрокидывая миску с кашей.
— Это ты! Это все ты, из-за тебя! — задыхаясь от злости, взвыл он.
— Уймись, — Иррчи поморщился и проглотил брань, готовую слететь с языка. Но оскорблять храмовников перед глазами кучи народа, сидевшей в зале и охотно навострившей уши на скандал? Он еще не рехнулся. — Я уже понял, что для тебя виноват во всех грехах мира и с момента как родился.
— Эррнар, — Аррим потянулся, поймал младшего за руку, усаживая обратно.
— Если бы он не явился — Саварр бы не переживал так! — чуть не плача от злости выдавил тот.
— Тише. Иррчи, продолжайте. И, простите за тот срыв — я тоже... переживаю.
— Я понимаю, — Иррчи кивком указал им на миски: — Ешьте, не хватало потом и вам маяться, язвой, к примеру. Поедите, и я объясню все.
Сам он тоже принялся за еду. Сил понадобится ой как много, а аппетит от волнения он уже давно не терял. Чай, не трепетная эрлеа. Краем глаза он поглядывал на молча, тихо, но все равно совершенно явно бесящегося Эррнара, который, дай ему волю, разнес бы в одиночку и постоялый двор, и трактирный зал, и Иррчи на тысячу мелких клочочков, если бы только был уверен, что от этого станет легче его старшему. Вот только тот и сам понимал, что не станет, а потому только прижимал уши и мотал хвостом, как осокорь ветками на весеннем ветру.
Брат Аррим же выглядел просто совершенно вымотанным. Когда миски опустели, Иррчи подумал и положил перед ним ключ от своей комнаты.
— Поднимемся наверх, я объясню, что буду делать. Помогать мне останется брат Эррнар, а ты, брат Аррим, пойдешь и ляжешь спать. Не спорь. Вечером проснешься и сменишь Эррнара у постели старшего.
— Но я...
— Брат Аррим! Мне служку звать, если мы все трое будем вымотанные? — серьезно спросил Иррчи.
От подобной идеи Аррим замотал головой так, что уши трепыхнулись, и первым пошел наверх.
Саварр все еще спал, впрочем, он бы и не проснулся без позволения Иррчи, надежно усыпленный чарами. Потому Иррчи, хоть и принижал голос, но не шептал, раскладывая на столе все нужное.
— У вашего старшего уже давно болит сердце. От этого, от сидячего образа жизни и непривычных нагрузок всего лишь раз в году, но зато таких, что после только упасть и лежать, страдает не оно одно. Мелкие части кровотока, печень — то, что участвует в кроветворении и кровообороте, кроме сердца. Железы, почки, желудок — само собой тоже. Он уже не молод, и подобная жизнь, да еще и без приемлемого поддержания здоровья — прямой путь в небесные поля, в объятия Прародителя-Хвостатого и Бесхвостой Матери. Я одного не могу понять: вы ж из храма не выбираетесь, а целители там лучшие. Почему он насквозь болен?
— Неважно, — помрачнев, огрызнулся Аррим. — Что вы собираетесь делать, Иррчи? Я понял, когда вы убирали последствия своего же зелья, но здесь...
Настаивать на ответе Иррчи не стал. Расспросит самого «виновника» переполоха, когда тот очнется. Вместо этого усмехнулся:
— Лечить его, конечно. Боюсь, лечение затянется на несколько дней. И я не дам вам продолжить путь, пока оно не будет закончено. Это не угроза, Эррнар. Это факт. Хотите похоронить старшего в пути? Мне брат Саварр симпатичен, и я такого исхода ему не желаю, а потому, если понадобится, удержу его и силой.
Иррчи подождал, но оба брата молчали, хоть и глядели волками.
— Ладно. Лечение... Буду готовить несколько эликсиров: для очистки крови, для укрепления сосудов и очищающий желчегонный. И латать магией пораженные органы, это долго, муторно и больно, потому — еще «Колыбельную», это вообще-то снотворный настой с обезболиванием для детей, но ничего сильнее сейчас ему давать нельзя будет.
И все-таки он расслабился. Непозволительно, неподобающе для оруженосца — пусть и давно, по сути, им не являлся. Ушли те времена, когда постоянно чутко прислушивался, ждал подвоха с любой стороны... Даже с такой, вполне очевидной.
Первый удар Эррнара Иррчи, к невыносимому стыду, пропустил. И плевать, что сухонький кулак только вскользь по скуле проехался, не навредив — пропустил же! Наверное, поэтому в ответ храмовнику прилетело полновесно: по морде, разбивая губы в кровь.
— Да ты с ума сошел, что ли?! — зашипел Иррчи, ловя снова бросившегося храмовника. — Брат Аррим?!
Тот — видно было — колебался, то ли самому на Иррчи кинуться, то ли молча и бешено извивающегося в крепкой хватке чужака младшего ловить. Но все же здравый смысл перевесил, и он шагнул, спутывая собой Эррнара, пытающегося хоть лягнуть Иррчи, хоть когтями достать. И только когда тот затих, окончательно выбившись из сил, все так же молча затрясся в рыданиях, уткнувшись в плечо и размазывая по серой хламиде старшего брата кровавые сопли, Аррим хрипло пояснил:
— В храме уже лечили... Чуть насмерть не залечили.
Иррчи подумал, что сегодня точно на лбу шишка вскочит.
— Я же спрашивал! Неужели так трудно было человеческими словами сказать?! «Неважно! Не твое дело!» — передразнил он обоих. — Было б неважно — я бы не задавал вопросов! Что и как лечили, вы можете мне сказать?!
— Спрашивал... Там тоже спрашивали! — хрипло рявкнул Аррим. — Еще старого старшего спрашивали, зачем он такого больного к себе взял! Лучше бы сдох в той канаве, где подобрали, — передразнил он кого-то. — Это ты у нас чудеса одним взмахом хвоста творишь, а там Саварра месяц магией пользовали! Он кровавым кашлем исходил — а им все равно было, «нужно потерпеть, магия сразу не лечит, тело должно справиться»... — он задохнулся чужими равнодушными словами, крепче обнял Эррнара. — Доживал он после этого, понимаешь? Просто доживал, как получалось, а мы даже сделать ничего не могли... Я не могу...
Иррчи успокоился, разом и полно, даже перестала бешено рваться с привязи воли магия, словно подернулась ледком рассудочного спокойного гнева.
— Сын моего эрла умирал от легочной горячки, — слова падали в установившуюся тишину, нарушаемую только хриплым дыханием спящего под чарами Саварра. Даже Эррнар утих и, кажется, перестал дышать вовсе. — Ему было четыре года тогда. Сейчас он здоров. Так что, брат Аррим, если не можешь ты, не смогли другие — я смогу. Клянусь в том своей жизнью. Отпусти его и иди спать. А ты, Эррнар, умойся и готовься помогать. Если хотите оба, чтоб через два дня ваш старший встал с постели здоровым — будете делать, что скажу, и без вот таких вот плясок. Вам решать.
Он отвернулся, снова взялся за травы, больше перекладывая с места на место, без толку и без смысла. Просто затем, чтобы не видеть, как братья молчаливо принимают страшное решение: доверить ли своего старшего чужаку. Позволить ли... Поверить ли.
Дверь стукнула, закрываясь, через некоторое время открылась снова.
— Что нужно? — чуть гнусаво спросил Эррнар.
— Основные эликсиры я сейчас сварю и смешаю сам. Порядок действий расскажу в процессе работы над ними. После мне нельзя будет прерываться, что бы там ни случилось. Магия... моя магия опасна. Она как дикий зверь, плененный, но непокоренный. Постоянно пробует меня на слабину, ищет лазейки. Мне нужна будет полная сосредоточенность. Полная. Это значит, что я не смогу даже до чашки дотянуться, чтобы попить, даже лоб обтереть от пота, себе или больному. Ты должен будешь сам следить за этим. Ты ведь хорошо чувствуешь магию, как я понял?
Эррнар снова кивнул. Глаза у него были огромные и снова испуганные.
— Значит, почувствуешь, когда и что дать. Сейчас мне нужно ведро чистой воды. Лучше всего — сразу из колодца. Пока принесешь, я распоряжусь насчет бульона и всего такого. За ними, когда будут готовы, тебе придется сходить самому — сюда никого не впускать. И, Эррнар, запомни, это важно: сам к постели не приближайся, пока не поймешь, что можно.
— А иначе...
— А иначе я ни за что не ручаюсь!
Кажется, дошло. Или всколыхнувшейся магией проняло — Иррчи не понял. Но после Эррнар стал самым лучшим помощником, которого только можно пожелать: тихим, внимательным и, при всем желании помочь, не лезущим под руку. Пояснения чуть ли не заучивал, прося порой повторить раза по три, а магию действительно чуял — тут можно было только восхититься. Поначалу дергался, когда Иррчи сливал ее в зелья, потом перестал, только хвостом нервно мотал.
Иррчи учел весь свой опыт — результат лечения эрла и Алверра, все свои прежние ошибки. Он знал, что после лечения Саварра будет снова лежать полутрупом, и честно сказал об этом, не ожидая, впрочем, понимания и даже не взяв с Эррнара слово, что храмовники потом помогут. Одну ошибку он уже совершил: не оставил брата Саварра в Ревалире. Будь они сейчас там, и он мог надеяться на то, что за ним после будет достойный уход и помощь. Тут же... Ладно если принесут воды или напоят бульоном, пока отлеживается.
Иррчи заранее настроил себя на то, что не стоит ждать благодарности. Будет она — хорошо. Не будет — переживет. Он для братьев чужак, и чужак опасный, жуткий, как... Да как пойманный, но непокоренный зверь, да.
Перед тем, как начать, он хорошенько укутал брата Саварра в одеяло и два плаща, распахнул ставень и изрядно выстудил комнату. Зато из нее ушел тяжкий дух болезни и большая часть довольно резких запахов. Дышать стало легче. Затворив окно, Иррчи разделся, оставив оплотом нравственности только фазию, на Саварре тоже только она и была.
— Начинаем, — кивнул замершему у стола Эррнару, и сел у изголовья, приподнимая и будя брата Саварра.
Тот был слишком слаб, чтобы отказываться или требовать пояснений. Покорно выглотал нужные лекарства, покорно лег обратно, только следил лихорадочно блестящими из-под полуприкрытых век глазами за тем, как молча и слаженно, словно не в первый раз, действуют Иррчи и Эррнар. Иррчи протянул ему костяную палочку, обмотанную кожей:
— Зажмите в зубах, брат Саварр. Будет легче терпеть и не покрошатся зубы.
Ну а дальше было все как всегда: полная сосредоточенность и вложенная в четкие приказы магия. Иррчи отрешился ото всего, не замечая ни замершего настороженным мышом в дальнем углу комнаты Эррнара, ни шума за стенами, шагов и голосов людей. Ничего не существовало: только он, магия и болезнь, которую следовало убить, как двенадцатирогого дракона.

***

Брат-настоятель был не в духе уже давно, как бы ни с момента отбытия отряда. Об этом яснее ясного говорили исцарапанные подлокотники его кресла, которые наверно потому и не заменяли: а смысл? Опять ведь до щепок раздерет. Сдерживаться не умеет абсолютно, вот опять вдоль стены ходит, хвостом как поленом размахивая.
Примерно так мрачно размышлял брат Иеррон, заканчивая доклад.
— ...и, по всем моим наблюдениям, этот юноша — не сорванный. Да, он необычный маг, но он не несет угрозы.
— Вы не привезли его.
Брат-настоятель развернулся к нему и буквально прошипел эту короткую фразу, буравя Иеррона злым взглядом неприятно-белесых глаз.
— Я должен поверить на слово?
— Слов девяти троек братьев вам мало? — делано удивленно навострил уши Иеррон. — И как вы это себе представляете, брат Оррим? Конечно, я пригласил юного Иррчи в храм, я обещал ему безопасность этого визита, — особо выделил он. — И получил его согласие — когда выдастся время и возможность.
— Маги вне храмов не живут! — рявкнул выведенный из себя брат-настоятель, даже сделал пару шагов к Иеррону, но на полпути свернул и почти упал в кресло, снова вцепившись в подлокотники. — Ты должен был хоть в мешке, хоть по доброй воле привезти его сюда! Если каждый мелкий эрл обзаведется магом — что скажет Коллегия братьев? Ничего хорошего!
— Коллегия братьев отлично знает слово «прецедент», — отрезал Иеррон. — Первый за последние двести лет! Брат Оррим, вы в своем уме?! Хотите втравить храм в войну с эрлами?! А она будет, можете не сомневаться — этот ур-Ревалир свое не уступит.
Брат Оррим замер, упершись в стену за спиной Иеррона невидящим взглядом, даже хвостом перестал дергать, как новичок — тренировочным мечом. Иеррон невольно переглотнул: на губах брата-настоятеля зазмеилась неприятная усмешка, а потом и взгляд стал осмысленным и снова впился в него, как две разбойничьи стрелы.
— Расскажи еще раз, какие они оба — этот эрл-рыцарь и его оруженосец-маг.
Мысли лихорадочно заметались в голове: подставлять... Да какой там подставлять, сдавать, попросту сдавать этих двоих Иеррон не собирался. И что делать? Выставить их слишком опасными?.. Нет, брат Оррим же взовьется. Хотя... Бесхвостая Мать, как же не хватает за спиной Парриса с его изворотливостью!
— Умереть готовы за свою землю, — решился наконец Иеррон. — Ревалир цветет, это видно даже зимой. Но сомневаюсь, что им есть дело до чего-то еще. Честно говоря, пусть там и сидят: зачем трогать осиный улей? Летают себе и летают, цветы, опять же, родятся лучше... Вреда нет, толку — никакого. А подставляться под жала... — он поморщился. — Я бы не хотел.
И внутренне содрогнулся, увидев, что едва заметная усмешка брата-настоятеля потихоньку перерастает в довольный оскал.
— Что ж... Жаль, конечно, но тебе, брат Иеррон, с твоими младшими... придется. Я хочу быть твердо уверен в том, что вреда и опасности от этого «необычного», — четко выделил он голосом, — мага не будет. А если будет — тебе придется устранить угрозу любыми, повторяю, любыми методами. И будет проще это сделать, втершись в доверие эрлу ур-Ревалир.
— В таком случае... — Иеррон нахмурился. — В таком случае, брат Оррим, мне нужны сообщения о том, где расплодились выкусни, где лезут драконы — и куда не доезжают рыцари.
— Возьмешь в храмовой голубятне трех птиц, — скривился брат Оррим. — И я хочу видеть твои отчеты — полные и четкие — каждые две недели, в случае чего-то особого, естественно, чаще. На сборы вам два дня.
— Вы не поняли, брат Оррим, — усмехнулся теперь уже Иеррон. — Мне придется разослать все тройки, чтобы это не выглядело подозрительно. Нет, помолчите! Если уеду только я — во-первых, даже полный идиот поймет, что дело нечисто. А эрл ур-Ревалир не идиот. Во-вторых, в ином случае без меня от храма просто ничего не останется!
— Что значит — ничего не останется? — брат-настоятель взвился из кресла, как укушенный оводом в нежное подхвостье.
— То и значит, — почти ласково ответил Иеррон. И тут же рявкнул так, что стены вздрогнули: — Год! Братья год были заперты в стенах храма! Да оставшаяся здесь шестерка готова была пешком бежать за теми, кого я с собой взял! А вместо доброй драки получилась прогулка. Вы хоть понимаете, что еще немного — и даже средние братья просто проломят стену и пойдут по трактирам, вышибалам морды бить?! О младших я вообще молчу, даже мой готов на руках бороться с кем угодно — да хоть с этим Иррчи!
— Дикарство, — выплюнул брат-настоятель, невольно отшатываясь. — Вас всех там следовало бы напоить «Усмирением»!
— И что после этого останется от мощи храма? — сощурился Иеррон. — Будете бойцов с ложечки кормить и дерьмо за ними выгребать? Или может все-таки дадите им побить выкусней по болотам и вернуться в родные стены готовыми защищать их, если потребуется? И вообще, брат Оррим. Вы помните, сколько боевых троек должно быть в храме?
Брат-настоятель скривился: это была его личная головная боль. В таком огромном храме, контролирующем немаленькое лордство, должно было быть не менее двадцати боевых троек. А лучше — больше. А в Бадиссе их было всего пятнадцать, и новых сильных магов с боевой спецификацией как-то в последние годы не находилось. Вернее, молодняк-то рос, да все больше «зеленого» спектра, без проблесков благословенной божественной лазури, и те, как докладывали братья-наставники, тяготели к мирным разделам магии.
— Отдадите мне того мальца, которого кто-то сдуру в библиотеку отправил, книжки таскать, — Иеррон поморщился. — При должном усердии вырастет второй брат Китисс, приставлю к тройке четвертым, а потом разделю. С делами все, брат Оррим?
— Иди, брат Иеррон, иди, — раздраженно махнул на него рукой настоятель. Прозвучало это так, словно окончание фразы он проглотил, как что-то донельзя горькое.
Вот пусть бы и подавился. Выкус-с-снево отродье... Сдержаться и не хлопнуть дверью у Иеррона все же получилось. Как и мрачно буркнуть поджидающему в коридоре Паррису:
— Все как я и думал.
Тот неопределенно махнул хвостом, пристраиваясь за плечом Иеррона.
— Заберешь из библиотеки Отирра. Пристроишь к тройке Амисса, там все братья достаточно молодые, а младшего уже поднатаскали. Сумеет стать старшим, как время придет.
— Хорошо, брат.
И вряд ли бы кто из проходивших мимо — а такие были, и немало, жизнь в храме кипела даже глубокой ночью, не то что нынешним ясным днем, служки занимались своими делами неустанно — заподозрил в этом разговоре что-то плохое. Да его, собственно и не было. А что братья, еще отмокая в источнике, все обсудили загодя, решая, как преподнести новости брату-настоятелю и что делать потом — так это осталось только между ними.
— Выйдем на Круг, старший? — Паррис, умница головастый, сразу же догадался, что, кроме распланированного, случилось и что-то неожиданное, отчего Иеррона сейчас разрывает от желания то ли напиться, то ли убить кого-нибудь, то ли самому пойти и в храмовые стены головой постучаться.
— Выйдем, как братьев обрадую.
— Что-то случилось?
— Да, — криво улыбнулся Иеррон. — Выкусней по болотам гонять отправятся... Тоже мне, до каких-то бродячих рыцарей низвели!
А о том, чтобы радостный рев братьев не услышал весь храм, он позаботится. Заодно и устанет немного, сферу молчания такого-то размера выплетать, дурной злости поубавится. А остальную Паррис выбьет.

***

Эррнар никогда в жизни не испытывал того, что навалилось на него огромной гранитной плитой сейчас. Это, наверное, не было ни ужасом, ни злостью, ни усталостью, ни восхищением. Скорей уж — сплавом всех этих чувств, отшлифованным единым и всепоглощающим... охерением. Да, именно так, и пусть ему потом брат Саварр вымоет рот с мыльным корнем, но иного слова Эррнар подобрать не мог, глядя на то, как воздвигается с постели старшего живой полутруп, залитый собственной кровью, сочащейся из уголков глаз, из носа... Даже из ушей. Вскипающей на губах пузырями, когда этот полутруп пытается что-то сказать. Эррнар только по движению губ и понял: «Я закончил... воды...».
А потом этот выкуснев выкидыш, эта драконья отрыжка, этот проклятый чудотворец просто взял — и рухнул лицом вниз, и Эррнар сам не понял, как умудрился подлететь и подхватить тяжеленное, словно из чугуна отлитое тело.
От собственной усталости — не столько телесной, сколько умственной, убившей все мысли, кроме необходимых — он даже не раздумывал. Кое-как уложил, не уронив и отметив, что надо будет позвать кого-то, перенести с холодного пола, метнулся к столу за плошкой с водой, подогрев ее быстрым заклятьем. Вопроса, не навредит ли это, не было: раз Иррчи приказал, значит, надо. Как нужно было все остальное.
— Пей, — позвал Эррнар, поднося плошку к окровавленным губам. — Эй, пей же.
Не слышит, что ли... Но глотнул, когда Эррнар ткнул плошку ближе, капнув водой.
То, что Иррчи не только не слышит, но и не видит, они с братом Арримом поняли довольно скоро. Как и то, что брат Саварр, проснувшийся через полные сутки после окончания этого... жуткого, да, жуткого исцеления — совершенно здоров и полон не только телесных сил, но и магии, чего с ним уже давно не случалось. Сколько Эррнар его знал, большая часть дара тратилась на поддержание угасающей жизни, а вот сейчас — искрилась вокруг старшего чудесным, ласкающимся к его младшим шлейфом: ярко-зеленым, с лазурными искрами.
Он, когда понял, что все позади, что чудо действительно случилось — с час от старшего отойти не мог, поначалу вовсе разревевшись, как мальчишка, обняв и не желая отпускать никогда, чтобы не оказалось, что все это кошмарный сон. Что думал Аррим, Эррнар не знал, но видел, что тот тоже как снова юношей стал, а на старшего смотрел так... Так... От этого взгляда аж уши горели, и Эррнар тогда чуть не порвался от желания и от Саварра не отходить, и оставить этих двоих... ну, хоть ненадолго... наедине.
Потом старший привычно взял все в свои руки, принялся командовать, как всегда, мягко направляя события и действия. В комнату притащили бадью, пара трактирных служек помогла обмыть бессознательное, а потому тяжелое и неповоротливое, как свежий покойник, тело Иррчи, перестелить постель, уложить его обратно. После, сменив воду, искупались и остальные: за эти два с половиной дня, почти три, ни Аррим, ни Эррнар не имели времени заняться собой, Иррчи только от крови обтерли, а брат Саварр после исцеления был не просто потным, а вовсе мерзкой желеподобной гадостью покрыт с ног до головы, которую тоже обтерли, но и только. Иррчи и говорил тогда, готовя эликсиры, что так оно и будет, что много чего из пор выйдет, очищая тело. Ну... Эррнар вынужден был признать теперь, что гадский оруженосец за все время, что был рядом, не солгал ни разу.
Он теперь не знал, как к нему относиться. Благодарен был — за меньшее в ноги падают, хвост целуя. Да если бы Иррчи его собственную шкуру спас, и то бы не настолько задолжал! И... Сколько раз обвинял, сколько бросался, сколько зла причинил, а в ответ всего лишь разбитые губы. И те — за дело.
Осознав все это, Эррнар крепко задумался, настолько, что ушел в себя на несколько дней, выныривая только чтобы улыбнуться братьям или помочь обихаживать Иррчи. Тот в себя пришел, но почти все время спал, был слаб, как новорожденный, и трактирным служкам его не доверил бы никто.
Покрытые сетью лопнувших сосудиков, кровавые белки его глаз очистились только на третий день, и взгляд стал осмысленным. Голоса, правда, пока не было, и он все больше молчал, тем более что еще ничего толком не слышал. Зато как-то умудрился объясниться с братом Саварром знаками, заверив, что такое уже бывало не раз и пройдет через день-два. Еще и извинялся, как возмущенно сказал старший, что, мол, задерживает их!
— Посохом бы его поперек спины перетянуть, а... Эх, — вздохнул тогда Саварр, и Эррнар был полностью согласен.
Посохом и поперек спины, потому что ну невыносимо же! И как эрл ур-Ревалир такого в оруженосцах терпит?! Даже лежа в лежку бесить умудряется.
Но за свое счастье Эррнар был готов простить и это. А ничем другим, кроме как счастьем, он происходящее назвать не мог. Когда садились втроем на узенькой кровати в снятой Иррчи комнате — самого его никто никуда тащить не решился, оставили где есть — он мурлыкал, бодал лбом бок Саварра, сворачиваясь клубком между ним и Арримом, как... как в детстве! И слушал, слушал голос старшего, почесывающего его за ухом и рассказывающего странные, не укладывающиеся в голове вещи. Странные — и страшные в своей откровенности. Такие, что Эррнар даже мурлыкать переставал, хотя телу было по-прежнему хорошо до одури.
— Храм начал свои эксперименты над сорванными не с бухты-барахты. В самых тайных закромах библиотеки брат Веррес отыскал почти истлевшие свитки с описаниями первых великих магов древности. Весенние Псы. Сейчас о них разве что по самых глухих деревнях сказки рассказывают, храмовые воспитанники о таком и не знают. Я читал — и поверил бы, что читаю записанную легенду, выдумку, только это была историческая хроника. Их было двое: близнецы, слабые одаренные, ставшие молочными братьями двум сыновьям эрла. Неразлучные с самого младенчества, они и повзрослев, остались вместе. И однажды им четверым пришлось отбиваться от шайки лесных разбойников. С ними были супруги эрлов, и чтобы защитить тех, кто был им дорог, братья-маги выплеснулись до донышка, изрядно надорвавшись. А после — еще раз, но уже не в боевой, а в целительной магии, погасив вспышку какой-то страшной болезни.
Он прервался, чтобы глотнуть ягодного взвара, и Эррнар тихо прошептал:
— Они стали сорванными, да?
Саварр кивнул, отставил чашку и продолжил:
— Стали. Но в оба раза рядом с ними были те, кто был им дороже собственной жизни — их эрлы, их эрлеа. И Бесхвостая Мать, в те времена ее называли Весенней Матерью, в милости своей создала из их собственного желания защищать и беречь, любви и долга узы, что были сильнее любой магии. Братья-маги стали вернее псов у ног своих эрлов. Потому их и назвали Весенними Псами. Жаль, имен история не сохранила.
— Но... Почему это забыли? — Эррнар завозился, сворачиваясь поуютней, чтобы избавиться от нахлынувшего ощущения недоброго. — Это же... Это же здорово.
— Храм испугался, — глухо ответил Аррим. — Я угадал? Храм всегда приходил в ярость от ужаса, если вдруг маги были вне его.
— Храм жаждет контролировать жизнь своих братьев полностью. Иначе зачем бы детей, и без того забираемых в храм на обучение, лишали памяти о родителях и доме с помощью ритуала отречения? «Храм — ваша семья, нет иных родичей, кроме братьев». Магия — это сила, с которой считаются даже эрл-лорды. И тот, в чьем кулаке эта сила сосредоточена, легко может диктовать свои условия. Плата за исцеление, которое в древнейших священных текстах называется первейшей обязанностью, долгом мага перед неодаренными! Бесхвостая Мать даровала нам силу именно затем, чтобы мы бескорыстно защищали и оберегали простых людей! Маг, берущий в уплату за помощь деньги — предает ее дар!
— Брат, тише, тише... — Аррим потянулся через Эррнара, успокаивающе погладил старшего по плечу. — Предупреждай хотя бы, я едва успел приглушить.
— Прости, — Саварр слегка смутился. — Мне... еще слишком непривычно.
— Привыкнешь. К этому — привыкнешь, — мечтательно улыбнулся Аррим, и Эррнар был с ним полностью согласен.
В тот вечер они больше не разговаривали, сказанного хватило, чтобы заполнить голову мыслями. И без того треснувший, прежний мир рушился, потихоньку собирался заново. И, без сна лежа на полу, — кровать Эррнар уступил старшим братьям, — он размышлял об услышанном, вспоминал жизнь в храме... Вспоминал накатывающую на берег волну, рушащую игрушечный замок.
Кусочек той памяти, которой его лишили, значит? А если попытаться...
Хорошо не попытался, остатков ума хватило с утра спросить у старших, чисто логически предположив, что может недостать силенок такое мощное заклятье, как ритуал, сломать.
— Не вздумай сам! — впервые на памяти Эррнара зашипел Саварр. — Еще чего не хватало! Нет, верно говорил Иррчи — магия легко считывает желания, но вот последствия этого потом разгребать замучаешься. Я уже... — он замолчал и только тяжело вздохнул.
Зато младшие вытаращились оба.
— Старший? — напряженно уточнил Аррим.
— Я не хочу об этом говорить, — Саварр отвернулся, но нотки вины в его голосе слышались.
И, пожалуй, тоже впервые Аррим позволил себе настоять, схватил за руку, разворачивая к ним.
— Старший?!
— Ты... Ты что натворил? — осипшим от страха голосом спросил Эррнар, каким-то чутьем внезапно понимая, что неспроста все это. И то, что он видит между братьями, и... и что-то другое, что и высказать не мог раньше, пока видел старшего больным, и не видел, как ни всматривался, сейчас.
— Когда-то и я был младшим, — Саварр сгорбился и опустил уши, даже не прижал их — они просто обвисли. — В моей тройке был средний, не сильно меня старше. Его звали Эррн. Я... полюбил его так, как не должно было любить брата. Но это было взаимно, и я был счастлив, даже когда приходилось скрываться от всевидящего ока старших, от доносов других братьев. А потом он погиб, погиб, закрыв меня от разбойничьей стрелы. Вина за то, что разбойники вообще напали на нас, лежала на старшем, он отказался лечить какого-то их раненого, хотя те даже обещали заплатить. Принципы, чтоб их выкусни жрали!
Оба младших аж вздрогнули от этого тихого, но яростного рыка.
— Но я тогда не понимал еще всего так четко, как сейчас. И позволил убедить себя, что виноват, ведь именно меня Эррн прикрыл. После его смерти я провалялся в нервной горячке несколько недель. Как оказалось — моя сила, моя магия откликнулась на мое же желание наказать себя. На и без того не самое здоровое сердце обрушился магический удар, неоформленное заклятье, которое все эти годы я сам же и подпитывал.
— С-старший... — Эррнара как холодной водой окатило: так вот что он видел! От ужаса хвост поджался к брюху — а потом сделал бы это еще раз, если бы мог.
Аррим, всегда спокойный, вежливый Аррим зарычал, скалясь, будто безумец, и толкнул Саварра так, что тот отлетел к стене. Упасть не успел — Аррим уже был рядом, ухватил за грудки, вздергивая на ноги.
— Да как ты... Как ты!..
— Вы б хоть «сферу молчания» ставили, — донесся до всех троих хриплый, едва слышный голос от двери. — Орете так, что и мои больные уши услышали.
Открыть рот Эррнар не успел — Аррим одним движением выплел злополучную сферу, вторым указал на дверь.
— Вон!
Эррнара как ветром снесло, отдышаться он попытался уже за дверью, с грохотом захлопнувшейся за спиной, едва не прищемив хвост. Покачивающийся еще от слабости Иррчи ухмыльнулся и потрепал его по плечу.
— Идем, поможешь мне спуститься в зал. Жрать хочу — умираю.
— А как же... они же... — проблеял Эррнар, оглядываясь на дверь.
— Пусть, наконец, разберутся между собой. Сами. Не стоит встревать.


Глава седьмая

Иррчи успел основательно подкрепиться, заставил нормально пожрать то и дело тревожно взглядывающего на лестницу Эррнара, даже трижды прикрикнул на него, ну, шепотом, конечно — горло еще ныло, сорванное во время исцеления Саварра до крови. И только собирался сделать это в четвертый раз, когда старшие маги, наконец, соизволили спуститься вниз. Иррчи почувствовал, что брови сейчас уползут куда-то за уши, узрев, в каком воистину непотребном виде эти двое ссыпались по лестнице. Нет, балахоны были надеты правильно, и даже гривы не всклокочены, а вот губы... О, губы у обоих были — просто песня! Похабная. Хорошо, в общем зале почти никого не наблюдалось: время было уже слишком позднее для завтрака и слишком раннее для обеда.
— Эй! — Иррчи ткнул таращащегося на это Эррнара в бок. — Еды им закажи.
А сам помахал рукой, подзывая братьев к столу, чтобы не вздумали сунуться к трактирщику. Еще не хватало слухов: о непорочности храмовников знали все.
— Братья... кхм... добродетельные братья! А не поесть ли вам наверху? — аккуратно прихватив обоих под локти, Иррчи потянул их обратно, к лестнице. — Эррнар принесет. А я попозже зайду, только возьму кой-чего нужного.
До Саварра дошло, кажется, раньше, он невольно вскинул руку к губам и стремительно покраснел, пятнами, как все рыжие, даром что наполовину седой. Аррим тоже покраснел, но взгляд был... одновременно испуганный, довольный и смущенный. И еще какой-то, Иррчи не разобрал, опираясь на обоих сразу и поднимаясь при этом по лестнице, головой не очень-то крутить получалось.
Оставив их у дверей в бывшую свою комнату, Иррчи вернулся в ту, где сейчас обитал, и сунулся потрошить на удивление аккуратно сложенные кем-то из храмовников запасы. Была у него плошечка с медом и растертым в порошок краснотропом да вытяжкой из семян облепихи. Самое то — распухшие до безобразия губы лечить. Выудив искомое и оторвав от бинтовой скатки два аккуратных куска, он вернулся к двери как раз в тот момент, когда Эррнар выходил оттуда, отнеся старшим поднос с едой. Зашел, почти с умилением глядя, как эти двое сидят рядком за столом, поставил принесенное на краешек.
— Медовые примочки сделаете, как поедите. Прикладывается до полного впитывания. Впитывания, брат Аррим, а не слизывания.
И вышел, позволив себе засмеяться только за дверью своей комнаты, приглушая смех ладонью.

Отдыхал Иррчи еще два дня. Не столько потому, что плохо себя чувствовал — нет, с каждым разом восстанавливаться получалось все быстрее. Просто он вполне разумно опасался ехать зимней дорогой, не будучи точно уверенным, что осилит путь хотя бы до ближайшего селения. А полагаться на храмовников, устраиваясь на ночевку в лесу...
Нет, взаимной неприязни и подозрений у него с этой троицей поубавилось. Особенно когда понял, что о нем заботились вполне искренне, даже не помыслив переложить это дело на плечи трактирных служек. Просто... Ну не доверял Иррчи храмовникам — и весь сказ. Слишком въелось ощущение исходящей от них опасности. С этим нужно было что-то делать, но подобные проблемы он оставил до Ревалира, справедливо полагая, что с такими метаниями куда лучше справится эрл.
Что удивительно — его не торопили, даже не заикались о том, что, вроде, уже здоров, и можно было бы выдвигаться. Почему так, он понял, когда брат Саварр обмолвился в разговоре с глазу на глаз, мол, напугал Иррчи младших, неужели это вот так всегда, когда он выкладывается? Подумав, Иррчи решил не скрывать ощущений от перерасхода сил. Может быть, когда-нибудь это убережет кого-то из магов от попыток повторить.
— Я думаю, каждый подобный срыв частично разрушает не только магическое средоточие, но и тело мага. И в первое время магия уходит именно на восстановление. Так очень легко перегореть вовсе или... умереть.
Он смотрел на свои сплетенные пальцы, но взгляд брата Саварра чувствовал всем телом: потрясенный, откровенно непонимающий. И его ужас перед одним только предположением, что маг может лишиться своего дара, тоже чувствовал, как ледяной сквознячок.
— Впервые я сделал это ради своего эрла, — Иррчи пожал плечами на невысказанный вопрос. — Еще не понимая, да. После понял, но по-прежнему готов служить ему кем угодно — хоть магом, хоть простым оруженосцем.
— Иррчи, а что вы хотите от своей школы?
Он слегка скривился:
— Брат Саварр, ну не «выкайте» мне, просил ведь.
Храмовник покладисто улыбнулся.
— Хорошо, Иррчи, больше не буду. И все же?
Иррчи, подумав, рассказал, как он вообще видит маленьких магов и их трудности. Что собирается очень осторожно «лепить их кувшины», которые пока что даже плошками не назвать — так, ком глины с крохотным углублением в нем.
— Но глина пластична, и детская магия тоже пластична. Вылепить из нее можно хоть ночной горшок, хоть удивительной красоты вазу. Вы уж не обижайтесь, брат Саварр, но в храме вас всех лепят по одному типу. Да даже в лавке у гончара на полке не бывает настолько одинаковых мисок-плошек, все разные.
— Я понимаю, — задумчиво кивнул Саварр, ни капли не обидевшись на сравнение. — Даже в храме присматриваются, хоть немного — незачем отправлять склонного к работе с металлом чахнуть над книгами, такого приставят ковать мечи или делать амулеты. А уж будущего боевого мага и подавно к книгам не подпустишь, разнесет же все вокруг первым выплеском...
— Вам виднее, брат Саварр, — усмехнулся Иррчи. — Что ж, завтра, думаю, можно уже отправляться в путь. Вы здоровы, я тоже. Ух, как я горд!
Он специально позволил себе эту мальчишескую выходку, на мгновение отпустил себя-настоящего: ведь и в самом деле гордился тем, что сумел сделать. В какой-то мере болезнь и излечение брата Саварра было вызовом ему, его дару. Ну а в том, что один из главных грехов его натуры — гордыня, твердил еще брат-наставник Кхирр. Занятно, но именно рядом с храмовниками Иррчи сумел многое припомнить из своего детства при храме.
Брата-наставника Кхирра он искренне ненавидел. Тогда ненавидел, сейчас было безразлично, скорей уж, он даже поблагодарил бы того за рекомендацию вышвырнуть малолетнего разбойника из приюта. Ведь, сложись все иначе... Что бы он там делал? Даже в библиотеке помогать не позволили бы, скорее всего, или работал бы на кухне, или помогал с храмовым хозяйством. И сады ведь свои были, и травы растили, и мастерские работали — дел на любую пару рук хватало. Так и сидел бы за высокими стенами до самой старости.
И не ехал бы сейчас, похлопывая Белку по шее, глубоко вдыхая свежий морозный воздух, щурясь на белый-белый снег — только вчера намело, хрусткого и колкого — и поглядывая порой на едущих позади братьев.
Не был бы так счастлив своей свободой. Не той, которую имели в виду храмовники, спрашивая, как он перенесет долгое отсутствие в Ревалире. Свободой возвращаться к тем, кого любит и о ком желает заботиться. Вот это и была настоящая свобода в его понимании.
— Брат Саварр, а вы ведь устроились ночевать на этом холме нарочно, чтоб я мимо не проехал? — Иррчи кивнул на весьма и весьма памятный теперь каменистый «язык», поросший осокорями, мимо которого, хвала богам, проезжали белым днем.
— А ты как думаешь, Иррчи? — усмехнулся тот. — Что храмовые маги настолько любят морозить кости, что и тут своего бы не упустили, ледяного ветра и надвигающейся метели?
Иррчи слегка смутился и дернул хвостом.
— Честно сказать, брат Саварр, я тогда подумал, что храмовые маги — малость на голову трехнутые, если ежегодные ваши поездки, да в зиму, ничему не научили. А когда на ваши одежки насмотрелся — то вообще чуть не окосел, пока не дошло, что это была такая ловушка на меня. И... мне теперь стыдно.
— За что? — искренне изумился Саварр.
— Я был дико зол на вас, — дернул плечом Иррчи. — И бросил спящими на снегу, не зная, сколько вы проспите. Мог стать убийцей, даже не желая этого, а я в самом деле не желал.
И, резко сменив тему, спросил:
— Я этого не помню, но храмовники что, вправду не носят штаны под балахонами?
Открывший было рот Саварр как-то странно кашлянул, позади поперхнулся смешком Аррим:
— Ага, и зимой, и летом...
— Брат, брат, — укоризненно покачал головой Саварр. — Нас видят-то только раз в году, неудивительно... Понимаешь, Иррчи, летом в балахоне и без того жарко. Но снимать их запрещено, это наш... знак? Символ дара Бесхвостой Матери. Зимой же — вот, — он хлопнул по опускавшейся на сапог штанине, вернее, тому, что Иррчи принимал за штанину. — Чтобы не отморозить колени, путешествуя верхом.
— Это же не?..
— Не штаны, правда. Это герсы, они натягиваются поверх сапог и доходят до бедер. А раньше у нас и балахоны были немножко другими. Но это было намного раньше, чем даже Великая чума.
— Ясно, — Иррчи припомнил, что сапоги у братьев-храмовников, тоже, кстати, одинаковые, как и балахоны, и плащи, и все прочее, были длиной всего лишь до середины икры. А у него самого доходили выше колен и под ними затягивались ремешками. Ну и штаны у него были теплыми, шерстяными и простеганными козьим пухом. Бр-р-р, нет, не хотел бы он быть храмовником — теперь и еще по одной причине.

В Коромыслище въехали к вечеру, успев и ночлег найти, и оповестить местных, чтобы с утра приводили детей. Иррчи с интересом следил, как общается с местным главой Саварр — спокойно, с чувством собственного достоинства, но без той надменности, которой частенько и иные безземельные рыцари страдали. И глава братьям был скорее рад, зазвав к себе на постой и накормив сытным ужином. На Иррчи, причем, если и поглядывали, то вопросов не задавали, раз едет с храмовниками и общается с ними так панибратски — значит, оно надо и все тут. Это отсекало множество проблем, пусть и временно, только бытовых пока. Иррчи решил, что завтра, если вдруг в Коромыслище отыщутся слабосилки, посмотрит, как оно пойдет.
Но в Коромыслище поисковый посох не отозвался ни на кого. Спокойно сиял себе золотистым ласковым светом, и Иррчи испытал одновременно и облегчение — кто б ему еще пояснил, почему? — и разочарование.
Задерживаться не стали: к ночи как раз можно было успеть в Волчуху, так что часть пути лошади шли спорой рысью, и было не до разговоров. Всем, и храмовникам, и Иррчи, было над чем подумать, вот и думали, пряча носы в капюшоны, пригибаясь в седлах. В деревню влетели как раз к ночи, мужики, завидев их, особенно — сияющий путеводной звездой посох при седле брата Саварра, придержали воротину. И даже сопроводили путников к местному трактиру, где можно было снять комнаты на ночь. Иррчи, воспользовавшись тем, что комнат получилось взять две, за поздним ужином предложил Эррнару переночевать с ним. Тихо предложил, чтоб никто, кроме братьев, не слышал. И полюбовался внезапно заалевшими скулами всех троих, даже губу пришлось прикусить незаметно, чтоб не захихикать.
Нет, он, конечно, имел в виду именно то, о чем наверняка подумали старший и средний, но как-то не ожидал столь явного смущения ото всех. Чисто как дети, только-только понявшие, что девчонок можно не только за хвосты дергать и водой под их возмущенные взвизги обливать. Хотя... Что они там знали-то, в храме, при учете, что братьям и сестрам категорически запрещалось думать о чем-то, кроме дела? И особенно — друг о друге. Были у Иррчи подозрения, что так повелось вовсе не с давних времен, но он оставил свои соображения при себе. Потом Саварра спросит, а пока пусть они с Арримом наконец вдвоем побудут. Если решатся вообще на что-то кроме поцелуев. Сколько там Арриму — лет тридцать? И еще цветочек ненюханный, вот умора!
Эррнар, когда поднялись наверх и принялись укладываться спать, в основном молчал. Косился и молчал, но уже не зло, а так... Просто от незнания, что сказать.
— Что? — наконец, не выдержал Иррчи, устроившись на краю постели, чтобы заплести свою гриву в косу. — Говори уже, а то от твоих взглядов у меня шерсть скоро задымится.
Кажется, зря он так резко, Эррнар только вспыхнул и отвернулся, сложив руки на груди, не торопясь укладываться. Иррчи пару минут моргал, замерев на месте, даже рук не опустив и не доплетя косу. Что-то ему этот жест напомнил. Никто из его знакомых или близких вот так руки не складывал, но где-то он уже это встречал.
— Ничего, — буркнул не заметивший этого Эррнар. — И как тебя только твой эрл терпит!..
— А он меня не терпит, — Иррчи насторожил уши и яростно растрепал недоплетенное, пытаясь вспомнить, вернее, поймать за хвост юркое воспоминание, словно убегающую травяную ящерку.
И вспомнил! Это было как раз перед тем, как брат-наставник решил, что его терпения на проблемного воспитанника, чересчур строптивого и себе на уме, больше не хватает. Иррчи, по обыкновению, вместо работы на огороде тихо улизнул в библиотечный притвор. Брат Веррес обещал дать ему какой-то особенный свиток с описанием... с описанием чужих земель, да. Иррчи долго его выпрашивал, очень уж хотелось побольше прочитать про море, о котором в предыдущей книге было упомянуто вскользь.
Свиток он тогда так и не получил. Зато получил от души другого: брат-наставник поймал его ровно тогда, когда Иррчи лез по стволу яблони, намереваясь перебраться через стену. Хорошо, что не заподозрил его ни в чем, кроме попытки спрятаться в ветвях и подремать там от души, блаженно бездельничая. Но и этого хватило, чтобы оказаться в мрачной комнате, куда сгоняли всех провинившихся, под присмотр дряхлого, седого и почти не ходящего брата. Зато слышал он прекрасно, не больно, но обидно прохаживаясь узловатой клюкой по спинам тех, кто, стоя коленями на каменной крошке, слишком надолго замолкал, не читая положенной молитвы-покаяния.
Этого брата тогда кто-то вызвал, и он уковылял, оставив наказанных, Иррчи и еще одного, незнакомого ему мальчишку, в почти полной темноте, унеся единственный источник света — масляную лампадку. И тогда Иррчи, попривыкший к темноте, принялся рассматривать невольного соседа и услышал тихий всхлип. А на свое «Ты чего?» получил вот точь-в-точь такое же «Ничего!».
— Чего смешного? — разорвал воспоминания тихий возмущенный оклик. — Эй, я тебя спрашиваю! Сидит и лыбится!..
— Да так. Ты больше не боишься темноты, правда? — усмехнулся Иррчи, рассматривая Эррнара по-новой.
Они тогда не просто поругались, они подрались так жестоко, как только могли подраться два семилетних мальца, воспылавшие друг к другу мгновенной и острой нелюбовью. Болели после не только колени, болело все — по крошке катались только так, их даже наказывать больше не стали, вернувшийся вместе со стариком брат-наставник просто подхватил за шкирки и утащил в лекарню, попросив для них самых жгучих примочек.
— А с чего ты взял, что я вообще темноты боялся? — обиделся Эррнар. — И вообще, ложись уже, копуша! Свет, так и быть, сам загашу!
— А чего ж тогда хныкал? — спросил Иррчи. — И на меня кинулся, стоило только чуть-чуть поддразнить, что в темноте только девчонки ревут.
Потянувшийся к лампадке Эррнар замер.
— Да я... Да я... Да я тогда от обиды ревел! Что за чужое! А ты... А ты ни капли не изменился! — выпалил он.
Иррчи расхохотался, уже не скрываясь, плюхнулся на подушку, так и не доплетя косу.
— Вспомнил, да? Удивительно, а я об этом случае напрочь забыл. А ведь думал, что никогда тебя не забуду: ты меня за хвост укусил!
— И сейчас хочу! — взвился Эррнар.
А потом сделал то, чего Иррчи никак не ожидал — схватил подушку и огрел ею. Так что прибежавшие на шум старшие братья только в дверях недоуменно замерли, глядя на разлетевшиеся по всей комнатке перья, хохочущего Иррчи и неуверенно улыбающегося младшего.


***



Белка недовольно всхрапывала: ее, как обычную крестьянскую клячу, запрягли в маленькие санки и заставили их везти. Санки поскрипывали по свежему снежку, в сене, покрытом медвежьей шкурой, под двумя стегаными одеялами тихонько возились, играя с тряпичными куколками и болтая о чем-то своем, детском, три девчонки. Сидящий на облучке Иррчи временами оборачивался на них, вздыхал и думал, что Бесхвостая Мать не иначе как посмеяться над ним решила, подсунув вместо мальчишек — вот этих. Особенно сестренок. Фарра и Кьярра были дочери травницы из Волчухи. Иррчи пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтобы убедить их мать отдать малышек. Он и сам колебался: стоит ли их забирать? Травница могла и сама обучить дочерей, и наверняка сделала бы это. Вот только... Обучила бы она их именно травам, простеньким наговорам. В лучшем случае, остались бы слабосилками на всю жизнь. В худшем — перегорели бы, как все. И только то, что он предложил иной выход, вообще заставило ее задуматься.
Ведь, обученные у эрла Рримара, эти девочки стали бы чем-то большим. Хорошими лекарями — так точно, наследное же. А еще — почти магами, вот только без страшной необходимости забыть семью. И пусть братья и удивились такому выбору, но... Иррчи помнил, что резко сказал Саварру: «Вам не понять, брат, каково это — знать, что в твоей крови есть крохи дара Бесхвостой Матери — и ждать, что они растворятся, выгорят в один момент, не получив развития. А я — знаю. Чем девчонка, разбирающаяся в целебных травах, эликсирах и наговорах, хуже мальчишки? Да ничем! К тому же, к кому с большей охотой обратится женщина в тягости или молодая мать — к мужчине или к женщине?»
Тот согласился и больше вопросов не задавал, посматривал задумчиво. Иррчи мудро промолчал о том, что собирается учить всех детей, независимо от пола, не только бытовой и целительной магии, но и умению постоять за себя, отбиться от разбойников или зверья. Конечно, он собирался позже, когда дар полностью раскроется, определить, кому и что давать больше, кто тяготеет к алхимии и целительству, а кто — будущий боевик. Но то потом. А сейчас с каждым шагом Белки Ревалир был все ближе.
Все горячее кололо под ребрами: магия чуяла натягивающиеся нити привязи, бесновалась внутри. Иррчи поморщился и потянулся назад, к брошенным у облучка переметным торбам, достал шкатулку с каменными шариками. Лечение Саварра выпило много силы, и восстановилась в полной мере она только сейчас, так что он толком ничего из задуманного с заготовками не сделал. Зато теперь можно было попробовать напитать переговорный шарик силой и дозваться до эрла Рримара, сообщить, что уже скоро будет дома.
От едва слышно донесшегося из вспыхнувшего шарика «Ирр-рчи?» кровь прилила к лицу. И ладно бы только к нему.
— Мой эрл... — неожиданно хрипло сказал Иррчи, с силой сжимая шарик в ладони. — Мой эрл, я уже у Белого Урочища. Прикажите готовить комнату, я везу трех воспитанниц.
— Понял. Жду, Иррчи.
А что комнату стоит готовить скорее для них двоих... Ну, это эрл Рримар точно понял, Иррчи в своем эрле и не сомневался.


***



— ...брата Саварра. Мой эрл, он — нужен, я чувствую, без него все будет куда хуже, — уткнувшись лицом в одеяло, заканчивал свой доклад Иррчи. — Что-то в храме не так, это чувствуется по всем братьям, а в брате Саварре я этой порченности не увидел.
Он замолчал, сглатывая. Горло пересохло: с того момента, как стоял, вцепившись в Рримара, зажмурившись и выплескивая магию, он не умолкал. Говорил-говорил-говорил, рассказывая о случившемся, стараясь не захлебнуться словами, передать все точно и четко, чтобы эрл сам мог сделать выводы. И лишь под конец сбился, начав почти оправдываться. Потому что уже давно лежал обнаженный, дрожа от возбуждения и нетерпения разом, а Рримар все сидел на краю кровати и не шевелился. Слушал. И от этого Иррчи было до поджимающегося хвоста страшно.
— Иррчи, малыш, ты хочешь, чтобы я поседел совсем?
Вот тут Иррчин хвост и влип между ног, не слушаясь голоса разума. Потому что таким тоном эрл Рримар говорил с ним... Да только тогда, когда Иррчи в самом деле утворял что-то из ряда вон, за что полагалось настоящее наказание. По всей строгости. То есть, от руки эрла оно любое было настоящим, но вот в такие моменты... Словами Иррчи это объяснить бы не смог, он просто чувствовал, что подвел своего эрла, не оправдал его доверие, сделал что-то очень сильно не так.
— Н-нет, мой эрл, — почти проскулил он, сжимая одеяло. Оно аж затрещало под выпущенными когтями.
— Вставай.
Иррчи понял, что «не так» — это было слабо сказано. Потому что он пока не уразумел, в чем его вина, а значит, не заслуживает наказания. Потому что получить наказание — значит получить и прощение. Когда Иррчи, буквально сползя с кровати, осмелился посмотреть эрлу в лицо, оно выглядело каменным. Высеченным из белого мрамора. И глаза — как выцветший блеклый лед. У Иррчи разом ослабели колени, но ему не позволяли падать — и он стоял, только покачнулся и вцепился когтями в собственные бедра, не зная, куда деваться, как выдержать этот взгляд, полный разочарования. Не гнева, не злости. И это было хуже всего.
— В угол, Иррчи, — велел Рримар, будто ребенку. — На колени. Постой, подумай, пока я не вернусь.
И он действительно встал и вышел, оставив Иррчи одного, зная, что не посмеет ослушаться. Если бы мог, Иррчи бы завыл, побился башкой о стену, разодрал руки о шершавый камень. Но он не мог. Ему приказали стоять и думать, да и стены спальни были обшиты резными деревянными панелями и украшены гобеленами, а пол покрывал наборный паркет. Это были не вытертые плиты, посыпанные острой каменной крошкой, но это приказание было в тысячу раз хуже, чем наказание в храме. Иррчи сцепил руки за спиной и ткнулся лбом в прохладное дерево. Он провинился. Что он сделал не так?
Он слово за словом вспоминал свой рассказ, пытаясь найти ошибку.
Дети? Нет, с детьми все в порядке. Эрл, кажется, даже обрадовался девочкам. Наверное, счел, что дочери будет с кем поиграть — все же будущие маги, не крестьянские дети, воспитание им будет дано соответствующее. Хотя Яррана слабо походила на примерную эрлеа: как Иррчи когда-то и предсказал, предпочитала носиться с вырезанным его собственными руками мечом и влезать во все неприятности, а не сидеть с книгами и вышивками. Может, эрл надеялся, что она научится хоть какой-то ответственности, взяв под крыло троих младших? Может и так.
Иррчи думал дальше.
Вся его поездка с братьями... Нет, эрл не был ею доволен — но и не запретил, хотя мог сделать так сразу. И не в том, как общался с боевыми братьями, дело. Иррчи тогда видел краем глаза: Рримар улыбался, слушая, как боролся с младшими и разговаривал со старшими. Разве что на словах о зачарованном мече на мгновение нахмурился, но и только. Видимо, пришел к тем же выводам, что и Иррчи: предупреждение стоило возможных проблем. Брат Иеррон не сдаст, а впредь можно будет вести себя умнее.
Тогда... Иррчи сглотнул. Тогда оставалось одно. Лечение Саварра.
Он не допускал мысли, что эрл не одобрил спасение жизни храмовника. Рримар и сам прекрасно понимал, что именно этот жрец-маг может стать им хорошим союзником. Уже стал, приняв их сторону с первой же встречи в Ревалире. Значит, не то, что Иррчи его вылечил, было ошибкой.
Понимание накрыло, как ледяная вода. Он ведь и сам об этом думал, еще там, на постоялом дворе Боровича, перед тем, как начать лечить... Иррчи тихо застонал, съежившись в углу. Дверь едва слышно скрипнула именно в этот момент. Иррчи впервые не услышал шагов своего эрла.
— Вижу, дошло. Рассказывай.
Иррчи сглотнул сухим горлом и заговорил:
— Мне следовало усыпить брата Саварра и привезти его обратно в Ревалир, мой эрл. Там было всего-то два дня пути, я справился бы, поддерживать сонное плетение не сложно...
— Но вместо этого ты решил все сделать сразу, — голос эрла заставлял сжиматься, будто от ударов плетью. — В чужом месте. Рядом с чужими людьми. Не зная, будет ли помощь. Не зная, хватит ли сил. Я разочарован, Иррчи.
С каждым словом Иррчи все сильнее наклонял голову. Он не мог оправдаться тем, что все получилось. Потому что это было бы хреновое оправдание. А если бы нет? Если бы он надорвался — а так и было, он знал, что только попустительством богов выжил в этот раз, а не истек кровью от внутренних повреждений, нанесенных его же собственной магией, — если бы он надорвался смертельно, Прародитель-Хвостатый выкинул бы его душу с вечно цветущих полей в безвременье, страдать и помнить о совершенной ошибке, о неисполненных клятвах и незаконченных делах. Что хуже всего, он нарушил бы клятву, данную своему эрлу. А за это карали бы даже не боги — карал бы себя он сам. Вечность. Абсолютно заслуженно!
— Мой эрл... — горло сдавливало, вместо слов получался какой-то едва различимый шелест.
— Да, Иррчи?
— Я виноват, мой эрл...
— В чем, Иррчи? Подними голову. Смотри мне в глаза.
Это было, наверное, куда труднее сделать, чем в одиночку убить дракона. Иррчи показалось, что у него все тело сделалось каменным. Не разогнуться. Он заставил себя сделать это. Рывками, будто разбитый параличом, чуть ли не силой заставляя сокращаться мышцы.
— Я...
Рримар смотрел внимательно и равнодушно, под таким взглядом Иррчи скорее умер бы, чем жил, но он не мог не исполнить приказ.
— Я...
Он теперь понимал, в чем его вина, но никак не мог собрать расползающиеся мысли, заставить ворочаться сухой язык.
— Я поступил так, словно за мной никого нет...
— И?
— Нарушил клятву верности вам, мой эрл, — в рот будто жгучего перца набили, Иррчи чувствовал, как по щекам катятся слезы, но все же выдохнул эти слова. — Забыл, что я — ваш. И только вы можете решать... такое.
— Какое наказание полагается за такой проступок, Иррчи?
Иррчи затрясло, словно в лихорадке. Он... не помнил. Никогда даже не рассматривал возможности подобного — и не запомнил.
— Все в воле эрла, — прозвучало пощечиной. — Встань!
Иррчи кое-как поднялся, вздрогнув от следующего приказа:
— Оденься. Штаны и рубаху.
Он кое-как натянул указанное и, услышав: «За мной», поплелся следом за эрлом. Не потому, что боялся — хотя было и это, да — просто ноги все еще дрожали и подгибались, идти ровно не получалось, а холодный пол коридоров морозил босые ступни. А уж когда Иррчи понял, куда они идут... На мгновение в груди потеплело: больше всего он боялся, что Рримар свернет во двор, а там — позорный столб. Стоять перед всем замком, под недоумевающе-осуждающими взглядами... Этого бы Иррчи не вынес. И был безмерно благодарен своему эрлу за то, что тот свернул к замковым казематам.
Как в любом замке, подземелья делились на несколько уровней. Винный погреб, ледники, резервуар для запаса зерна в случае, если погибнут озимые или выдастся неурожайный год — на первом. Алхимическая лаборатория, склад для рухляди и просто сундуков с уже не используемыми вещами, которые жалко выбросить — на втором. Казематы и пыточная были на последнем, третьем уровне. До перестройки замка здесь было сыро, воняло плесенью и крысиным дерьмом, почти невозможно было дышать. Иррчи изрядно потрудился, чтобы ледяной камень полов сейчас был сухим, как и стены, а от крыс надежно защитил выплетенным и напитанным кровью заклятьем, которое продержится минимум лет полста.
Эрл Рримар распахнул тяжелую, обитую железом дверь пыточной, кивнул Иррчи, приказывая войти. Тот прошел мимо, уже абсолютно спокойно. Было странно легко: что бы ни придумал эрл, это все равно было наказанием. А значит — и прощением. Тем, чего Иррчи желал всей душой.
— К стене, — указал Рримар. — Можешь за цепи ухватиться, если боишься упасть. И одежду сними — попортишь.
Украдкой выдохнув: у эрла уже даже тон был скорее деловой, а не отстраненно-ледяной — Иррчи разделся. Он теперь понимал: это просто чтобы по общим коридорам голым не бегать, людей не пугать. А сейчас одежда была лишней еще и потому, что ему самому этого хотелось. Быть перед своим эрлом всем собой. Принять все наказание до конца, принимая с ним и свою ошибку, чтобы не совершать ее больше.
Он подошел к стене, подумал и все-таки взялся за отполированные и смазанные цепи выше разомкнутых кандальных колец. Сознательно не глядя на то, что выбирает его эрл из инвентаря, разложенного и развешанного на деревянных щитах рядом с камином. Ясное дело, что его проступок не поглаживаний достоин, а куда более серьезного наказания. Иррчи закрыл глаза и опустил голову, перекинув косу через плечо, поджал хвост, но только затем, чтобы он не мешался.
— Считай, Иррчи. Вслух, громко и четко.
— Да, мой эрл, — сглотнув, Иррчи набрал воздуха в грудь.
Свистнуло, спину обожгло зло и с оттяжкой, заставив на несколько секунд подавиться ледяным воздухом подземелья.
— Один! — произнести это так, как приказал эрл Рримар, оказалось нелегко, но Иррчи справился. И тут же снова задохнулся от следующего удара. Третьего не последовало, пока он не смог четко выговорить:
— Два!
Не было привычного возбуждения, только кристально-чистая боль, словно смывающая с него что-то мутное и грязное.
— Пять! — голос сорвался на вскрик.
— Шесть! — на какое-то время подогнулись ноги, но Иррчи сумел выпрямиться.
Исполосованные плетью спина и задница горели, кровь пульсировала в рубцах в такт с биением сердца. Всего десять ударов, почти как всегда, но кто бы знал, каких сил стоило это «Десять» не выхрипеть, давясь слезами облегчения.
— Посидишь в соседней камере, подумаешь, — донесся вместо очередного удара голос Рримара. — Дня три тебе, думаю, хватит. Слышишь, Иррчи?
— Да, мой эрл...
Иррчи разжал руки и сполз на каменный пол пыточной, пытаясь отдышаться, чтобы не скулить позорно от боли.
— Встань и надень штаны.
Ну да, рубаху да на исполосованную спину... Иррчи поднялся, как во сне, не видя ничего, кроме сложенной на лавке одежды. Зрение подводило, перед глазами цветные пятна плясали, оставляя четким только то, о чем говорил Рримар, или то, что было нужно, чтобы выполнять приказ — дверь, к примеру, чтобы выйти в коридор, или лавку в камере, на которую нужно было лечь.
Уткнувшись лицом в гладкое, свежеструганное дерево, Иррчи затих, зашевелившись только тогда, когда решетка снова скрипнула и что-то поставили на пол. Кувшин с водой, миску с крупно нарезанным, присыпанным солью хлебом и горшочек с мазью, как выяснилось, когда глянул. И толстое теплое одеяло. И тяжелые грубые сапоги вдобавок, правда, они были на ком-то.
К нему не обращались, и сам Иррчи тоже молчал, пока что не имея сил подняться с лавки. Облегчение от свершившегося наказания вкупе со слабостью после порки были слишком велики. Он только по звуку шагов узнал одного из стражников и мысленно поблагодарил эрла Рримара еще раз: страж не станет болтать об увиденном.
Чужие грубоватые руки щедро намазали рубцы, Иррчи слегка зашипел: щипало там, где плеть повредила кожу.
— Приподнимись-ка, Тень. Попить тебе надо, — пробасил стражник.
Сил сказать «Спасибо» тоже не нашлось, приподняться-то на локте помогли, придержали кувшин у лица. Неудобно, Иррчи облился — но заодно смыло слезы с искусанных губ.
Что натворил эрлов оруженосец, стражник не спрашивал. В замке вообще давно не осталось дураков, которые праздно интересовались бы тем, что происходит между ними двоими. Эрла Рримара уважали за крепкую руку и умение вести дела, Иррчи — пожалуй, больше любили, уже поняв, кто поит землю своей магией. Ну а что за закрытыми дверями, спальни ли или пыточной, так то для любопытных глаз и языков не предназначено. Приказано обиходить оруженосца — «эрлову Тень» — то и сделают.
Иррчи в руку сунули ломоть хлеба, он сперва даже не думал, что сможет проглотить хоть крошку, но незаметно умял весь, снова жадно напился воды и опустил голову на сложенные руки.
— Спину укрывать не буду, пока мазь впитывается. Сам потом одеяло натянешь.
— Да, — голос все-таки прорезался, пусть и слабый. — Спасибо, Аррни.
— О, заговорил. Добро! — искренне обрадовался стражник, накрыл ему ноги одеялом и вышел, закрывая решетку на замок.
Ну, правильно, он пока под арестом, все формальности соблюдены, даже несмотря на то, что он бы не сдвинулся с места, получив приказ три дня провести в каземате. Глубоко вдохнув, Иррчи закрыл глаза. Времени обдумать случившееся у него полно, сколько эрл сказал. Значит, ничего страшного, если он пока подремлет. Главное, проснуться бы, как начнет замерзать — к тому времени и мазь чуть впитается.

Сколько он на самом деле проспал, то погружаясь в глухую черноту, то выныривая из нее почти до конца, Иррчи потом так и не смог сообразить. В подземелье вместо факелов горели ровным желтовато-красноватым светом зачарованные им же полушария из мутно-розового или белого кварца. Окон, само собой, не было, отмерить время не вышло бы, а сам Иррчи не мог сообразить, сколько он провалялся вот так. Одеяло хоть сумел натянуть, уже хорошо.
Снова пришел Аррни, намазал спину, принес свежей воды и хлеба, еще теплого. Значит, наверху было утро. Подумав, Иррчи плюнул на все и задремал, решив, что эрл скорее разозлится, если он не отдохнет, как следует. Ведь, по сути, наказанием это уже не было. Вот приказом отдохнуть, не отвлекаясь ни на что — да, привести голову в порядок. А то ишь, что учудил! Да других за такое не просто кнутом охаживают.
Уже сквозь дрему Иррчи расслышал какие-то шепотки в коридоре, а после по камню заскреблись коготками, дробно так, мелко-мелко.
— Иррчи? Иррчи-Иррчи! — донеслось вместе с этим шкрябаньем, на два голоса. — Дядя Иррчи!
Он поднял голову, потряс ею, гадая, с чего бы ему приснилось... И тут же понял, что не приснилось: у решетки торчали две беленькие головенки, остальное пряталось под волочащимся по полу плащом. Ох, разведчики!
— Дядя Иррчи, мы тебе принесли курочки...
— И молока!
— А ты наказан?
— А надолго? Можно, мы тебя выпустим уже?
— С приказами эрла спорить вздумали? — вздохнул он. — Нельзя меня выпускать пока. Дверь откроете — не уйду! Вот, — добавил он для большей значимости.
— А тебе сильно больно?
Иррчи понял, что все равно придется встать, подойти к решетке, пока эти два ураганчика не просочились сюда сами. Ишь ты, курочку они ему принесли!
В итоге половинка жареной курицы и кувшин молока были потихоньку скормлены самим «спасателям», потому что Иррчи вообще-то был посажен на хлеб и воду. И жаловаться на это не собирался, вот еще. Попостится, не помрет, а вот детям хорошо есть надо, особенно таким шустрым и быстро растущим: казалось, на сколько уезжал? Месяца не прошло? А будто еще вытянулись, хвосты — как лысые прутики, мехом обрасти не успевают!
Через какое-то время их посиделки вспугнули нарочито громкие шаги стражника. Иррчи понял, что они тут все спелись, когда эти два малолетних «разведчика» с головой накрылись плащом в темном углу, а Аррни их старательно «не заметил», неся Иррчи очередной кувшин с водой и плошку с хлебом.
— Я себя как посреди людной площади чувствую, — проворчал Иррчи. — Ну и что это за наказание?
Из угла явственно хихикнули, тут же зажав рот ладошкой.
— Переживали ж, — развел руками Аррни.
— Уведи ты их, ради Прародителя-Хвостатого, — тихо попросил Иррчи. — И не пускай больше. Сколько мне там еще? Два дня?
— Да меньше уже — ты сутки проспал, — покачал головой Аррни. — Ладно, сиди уж, Тень. А я пойду, действительно наверх уведу, пока не залезли куда.
Эрловых сорванцов он утащил на руках, одним кульком сгребши вместе с плащом. Иррчи вернулся на лавку, повел плечами. Спина, конечно, еще болела — ей теперь заживать дней пять-шесть, и то лишь благодаря его же руками составленной мази. Но зато рубцов не останется, ну, почти. Наверное, эрл их и не хотел, решив, что случившегося вполне хватит, чтобы накрепко запомнить, как не стоит поступать. Задумавшись об этом, Иррчи невольно задумался и о самом Рримаре, о том, что теперь предстоит сделать, о том, что он только магию и успел выплеснуть, а на что-то большее... Да нет, в ближайшее время и надеяться не стоит.
Тоскливо вздохнув, он свернулся клубком. Нет, стоило еще поспать. А потом — думать о школе, а не о каких-то глупостях.


***



— Говорят, у вас тут выкусни расплодились?
Эрл Рримар поднял бровь, заслышав такое. В кабинете они сидели втроем: он, клюющий носом, но все равно внимательно слушающий Иррчи и брат Иеррон, так что можно было не скрывать сквозящее в словах недоумение:
— Да что вы говорите, брат Иеррон? И кто же такие вести в храм передал?
— Мне не сообщили имя гонца, — храмовнику хватило совести отвести взгляд.
— Вот как... Ну что ж, лен Ревалир в вашем распоряжении, брат Иеррон, вы можете проехать по деревням, расспросить людей. Возможно, где-то в самой глущобе какие-то выкусни и остались, — выделяя каждое слово, проговорил Рримар. — А после я буду рад принять вас в замке. Отдохнете, Солнцеву неделю вместе с нами отгуляете.
— Спасибо за приглашение, эрл. Нам не столь уж часто дозволено отдыхать, — усмехнулся Иеррон. — Любой праздник в храме — лишь дополнительные тренировки.
— И это можно устроить. Мой оруженосец будет только счастлив. Да и мне неплохо было бы поразмяться.
Иррчи, встрепенувшийся на упоминании себя, внимательно уставился на храмовника. Он видел, что брат Иеррон переводит взгляд с него на эрла, но словно не решается что-то сказать... Или попросить? Или его что-то... пугает?
— Эрл Рримар. Могу я говорить начистоту? — наконец уточнил брат Иеррон.
— Да уж будьте любезны, уважаемый брат, — Рримар позволил себе легчайшую тень улыбки, которую и заметил-то только Иррчи, потому что знал, куда смотреть.
Храмовник вздохнул, рубанув с плеча:
— Что брат-настоятель нас сюда послал шпионить, я думаю, вы и сами прекрасно поняли?
— Такой бездарной легенды я еще не слышал ни разу, — кивнул эрл, уже не скрывая усмешку. — Выкусни! У меня! Вы б еще драконов приплели для пущей важности.
— И пришлось, эрл, остальных-то братьев мне нужно было из храма как-то вытаскивать? Ваш оруженосец не даст соврать: они уже на стены были готовы кидаться, лишь бы на месте не сидеть. Собственно, весь этот идиотский шпионаж — только предлог.
— Я вас внимательно слушаю, брат Иеррон, — эрл погасил ехидную усмешку и подобрался, Иррчи тоже. Оба понимали, что сейчас прозвучит что-то важное.
— Брат-настоятель Оррим намерен уничтожить вас, Иррчи. Рано или поздно, неважно. Вы его откровенно пугаете своей неподконтрольностью храму — и лично ему.
Иррчи взглянул на эрла, но тот только кивнул, показывая, что он может отвечать сам.
— Брат-настоятель может хотеть что угодно, — медленно начал Иррчи, подбирая слова. — Но он — это не весь храм.
— Верно, — дернул хвостом брат Иеррон, колыхнув подол хламиды. — Но и боевые братья — не весь храм. Я могу говорить о своей лояльности вам, скоро смогу сказать то же о своих людях... Но что делать, если поступит прямой приказ, я пока не знаю.
— А вы можете рассказать, какова структура храма, или это закрыто от разглашения каким-нибудь магическим обетом? — подумав, спросил Иррчи и поймал поощряющий взгляд эрла Рримара. После наказания он таких вот взглядов в свою сторону почти и не видел. Эрл изволил выдерживать характер. Иррчи пришлось спать на брошенном у камина коврике, потому что так уж вышло, что комнату оруженосца заняли под учебную для занятий с юными наследниками.
— Позвольте что-нибудь, на чем можно писать?
Вскочить Иррчи не успел, Рримар сам придвинул храмовнику чистый лист пергамента и чернильницу.
— Благодарю... Смотрите, — брат Иеррон быстро расчертил лист на четыре части, нарисовав в центре круг. — Первая часть храма — это боевые братья. Мы — мощь и опора, защита людей. Из-за особенностей воспитания молодых братьев нам принадлежит отдельная часть помещений храма.
Рримар кивнул — что-то такое он и предполагал, видимо, после рассказов Иррчи. Немудрено: боевые братья сильно отличались от обычных храмовых магов, даже их магия была иной, направленной не только на заклятья, но и на развитие телесной силы. В этом Иррчи мог убедиться, наблюдая сначала их, а после — тройку брата Саварра.
— Вторая часть — башенные маги. Именно с ними вы сталкиваетесь раз в год. Там своя запутанная система распределения... — брат Иеррон задумчиво почеркал какие-то загогулины. — Туда же относятся лекари и те, кто занимается изготовлением товаров, которые можно купить в храмовых лавках.
— Все ремесленники?
— Кроме мастеров-оружейников, — уточнил брат Иеррон. — Они относятся к моей части храма. Оставшиеся две — это приют и люди, не имеющие дара, но заботящиеся о храмовых нуждах.
— А это?.. — эрл Рримар ткнул выпущенным когтем в круг.
— А это все те, кто относится к руководству. Брат-настоятель в самом центре, следом за ним — братья-наставники и братья-хранители. Последние — это глава лекарской, сестра-управительница приюта, хранитель библиотеки, брат-кастелян, брат-келарь, брат-ревнитель...
Эрл Рримар приподнял бровь, услышав последнее.
— Если бы храм был замком, брат-ревнитель был бы замковым палачом, — пояснил Иеррон.
Иррчи прикусил губу. Он как-то даже не думал, что того хромого старика можно было бы назвать вот так. Но брат Иеррон говорил дальше, и постепенно до Иррчи дошло, что он ошибался. Все было сложнее. У каждого брата-хранителя были свои помощники из числа рядовых братьев. Как и у наставников. Была целая система доносов и слежки, наказаний и поощрений. Что-то, чувствовалось, пришло из прежних времен, какие-то моменты, которые касались общих послаблений и обязанностей, самых основных прегрешений. Но что-то...
— Не знаю. Не знаю, что ввел именно нынешний брат-настоятель, — прямо ответил брат Иеррон на вопрос. — Но именно он низвел всех тех, кто должен быть ему опорой, входить в храмовый совет братьев и сестер, до роли хорошо если писаря при чиновнике. Какое-то право голоса у них еще осталось — в своих вотчинах, но и только.
— Значит, попытка захвата власти и единоличное правление храмом. Но ведь храм не один на весь континент, или в других такая же картина? — нахмурился эрл Рримар.
— Не знаю, — понуро опустил уши брат Иеррон. — Есть Коллегия братьев, но всю связь с ней контролирует сейчас брат-настоятель. Докричаться, конечно, можно — самим поехать, но... Так уж получилось, храмы сейчас довольно обособлены, без нужды никто никуда не сорвется.
— Связь? — встрепенулся Иррчи. — Как та, о которой вы говорили в пути?
Он хотел спать, и довольно сильно, потому что уже третью ночь не высыпался, попросту не мог уснуть не рядом с эрлом. Держаться с каждой минутой становилось все сложнее, внимание размывалось, голоса беседующих мужчин то затихали, то били по ушам, заставляя вздрагивать и возвращаться в реальность.
— Да, но для ее работы требуется минимум пятеро магов. Брат-настоятель берет в помощь кого-то из башенных, насколько я знаю. А что?
— Я мог бы попробовать, — Иррчи с надеждой посмотрел на эрла Рримара.
После наказания он ни на секунду не забывал, кто имеет право решать.
— Вопрос, есть ли смысл посылать сообщение, — нахмурился тот. — Брат Иеррон...
— Эрл, я не знаю! — развел руками тот. — Что вы хотите от боевого брата? Да которого еще и из храма пытались не выпускать?
— Хорошо. Мы поговорим об этом позже?..
Вопрос скорее был утверждением, и брат Иеррон согласно кивнул:
— Конечно, завтра я в вашем распоряжении. Эта ситуация с храмом меня самого ни капли не радует, — и зевнул в ладонь. — Простите, эрл, время уже позднее, а мы весь день были в пути. Да и ваш оруженосец, вон, уже спит сидя.
— Вы правы. Вас проводят в комнаты, если пожелаете — принесут воды, чтобы освежиться. Иррчи!
— Да, мой эрл! — Иррчи вскочил и вытянулся, но категорически не мог вспомнить, приказал ли эрл Рримар уже что-то, или только собирался. Он в самом деле спал с открытыми глазами.
— Иди в постель, чудовище.
Осознав, что «в постель», а не «спать», Иррчи возликовал. Кажется, сегодня его наконец-то простили окончательно.


Глава восьмая

— Чхи! Ачхи! Здра... а-а-ачхи!.. вствуйте, брат-настоятель, — прогнусавил Саварр, пряча нос в уже почти промокший платок.
Весна выдалась мерзопакостнейшая, особенно здесь, на севере. Он думал, что не исцели его юный Весенний Пес, а именно так он в мыслях иногда называл Иррчи, эта весна точно стала бы для него последней. Он и сейчас умудрился простыть, когда вместе с братом Верресом перекапывали в подвальных запасниках древнейшие свитки, пытаясь спасти хотя бы что-то: подвал подтапливало, уникальные документы гнили и истлевали. Часть он и вовсе нагло присвоил, с полнейшего на то согласия брата Верреса. Просто потому, что эти бумаги нужно было перепрятать куда-то, где до них не добрались бы загребущие руки слишком полюбивших нынешний порядок братьев.
Да, в лице брата-библиотекаря Саварр внезапно нашел весьма ощутимую поддержку, а тот крайне обрадовался сразу трем парам рабочих рук. Ну, правда теперь у него их временно было всего две, а Саварр заперся в своей келье, по большей части сидя, завернувшись в одеяла и пытаясь согреться. Однако сейчас ни горячий настой с медом, ни одеяло не были доступны. Брат-настоятель пожелал его видеть, правда, велел остаться у самой двери и ближе не подходить: боялся заразы. И это маг! Еще и в лекарню посоветовал наведаться. Саварр же к храмовым лекарям даже не собирался идти: собственный печальный опыт не позволял. Залечат ведь, даже здорового и всего лишь простуженного — залечат до смерти.
— Что вы хоте... чхи!.. ли? — поинтересовался он, отметив, что даже сквозь его насморк чуется: в помещении чем-то воняет. Кажется, какой-то травкой, которую крестьяне — да, бестолковые крестьяне, брат-настоятель! — как раз от простуд и развешивали.
— Я решил удовлетворить твое прошение, брат Саварр. Больше пользы для храма ты принесешь, присматривая за этой так называемой школой в замке Ревалир. Но я не понимаю, зачем тебе тащить туда же своих младших, — брат Оррим украдкой поднес к носу сплетенный из серебряных нитей и жемчуга шар для ароматических смесей.
— Потому что я уже стар, брат-настоятель, — вздох получился вполне искренним: отчаянно хотелось расчихаться. — И болен... Кому-то нужно будет похоронить меня по всем обычаям. А пока жив — пусть посмо... А-ачхи! — трубно высморкавшись, Саварр все же закончил фразу: — Посмотрят и поучатся.
В итоге брат-настоятель только отмахнулся, и все устроилось как нельзя лучше. Храм выделил им смирную лошаденку и вполне себе крепкий возок, над которым можно было поднять полог. Братья Аррим и Эррнар под руководством брата-библиотекаря почти целую ночь осторожно перетаскивали свитки и прятали их в сундук, закопанный в сено. Пришлось лишить древние сокровища мысли их драгоценных оболочек, чтобы поместилось побольше. Брат Веррес взял со всех троих страшную клятву, что по приезду в Ревалир все свитки будут разглажены, навиты на оси и помещены хотя бы в простенькие футляры.
— Как я могу... чхи!.. не выполнить подобного?! — возмущался Саварр, обнимая брата-библиотекаря напоследок. — Да чтоб у меня хвост облысел, брат Веррес!
— Не сомневайся, брат Саварр, у тебя не только хвост облысеет, но и грива, если с этими драгоценностями что-то случится! — грозно прошипел ему на ухо библиотекарь. — Передавай мой искренний привет малышу Чи. Пусть Бесхвостая Мать и Прародитель-Хвостатый вас хранят!
— Обязательно! — широко улыбнулся Саварр. А что отвечал он вовсе не только на громко сказанное пожелание удачи — так о том лениво наблюдающим за их отъездом братьям и служкам знать не надо.
Скрипнули ворота, выпуская возок с храмового двора. Устроившийся спереди Эррнар понукнул лошадку, та неторопливо затрусила вперед, и... Саварру показалось, что он может дышать полной грудью. Что-то исчезло, осталось позади, в храме, а впереди была свобода. Конечно, тут же напавший чих это впечатление слегка пригасил, но насчет «свободы» он по-прежнему был уверен. Хотя бы потому, что, вернувшись из той поездки, перестал замыкаться только лишь на себе и на своей тройке, а начал присматриваться. И не только к брату-библиотекарю, вовсе нет.
И чем больше проходило времени, тем больше грязи всплывало со дна взбаламученного пруда, каким внезапно предстал перед ним храм. Нет, Саварр и раньше знал, что у братьев-наставников и братьев-хранителей имеются свои любимчики-шпионы и доносчики, но не подозревал, что их столько. По сути практически все тут «стучали» друг на друга, пожалуй, кроме боевых братьев-храмовников. Даже милосердных сестер, отвечающих за лекарни и приют, сия зараза не миновала.
Еще он замечал и кое-что иное. Взгляды. Короткие рукопожатия — нет, не приветственные, а украдкой сжатые чужие пальцы, которые тут же прятали в рукава хламид. Прижатые на, казалось бы, совсем обыденные слова уши, нервно подрагивавшие хвосты, если заставал иных братьев в каком-нибудь дальнем коридоре. Сестер, впрочем, тоже, но эти глядели чуть наглее и возмущеннее.
Все это он скрупулезно запоминал и обдумывал, понимая, что даже записей никаких делать нельзя — увидят же. Но зато поиски в библиотеке приобрели еще одно направление, и по приезду в Ревалир он собирался серьезно поговорить с эрлом Рримаром. Оставалось только туда добраться.

***

Весна пришла в Ревалир, сметя зиму влажным ветром и моросью дождей. Ноздреватый снег отступал неохотно, подтаивая на солнце, но никак не желая сдавать позиций. Иррчи уже не первый день наблюдал за сугробом, притаившемся в дальнем затененном закутке у стены, и бился сам с собой об заклад: продержится снег еще день или нет? Пока что сам себе проигрывал: сугроб попался упорный донельзя, так и лежал, упрямо не тая, хотя его товарищи уже давным-давно пролились по камням талой водой.
Хмыкнув, Иррчи отвернулся, потягиваясь и высматривая на стене юных воспитанников. Алверр и Яррана, как он вчера случайно подслушал, собирались показать трем девчонкам вид на потихоньку подергивающуюся зеленым маревом рощу за стенами замка. Для этого требовалось забраться в одну из башен, но Иррчи был за детей спокоен: стражники, несшие свою службу, не дадут им ни упасть со ступеней, ни натворить еще каких бед. Но приближалось время занятий, и...
В ворота замка, роняя хлопья пены, влетела почти загнанная лошадь, тянущая грохочущий по камням возок. Следом — такие же загнанные верховые. С седел под прицелами мгновенно развернувшейся стражи посыпались храмовники, едва стоящие на ногах. Из возка выпрыгнул и пошатнулся брат Иеррон, нашел глазами вылетевшего на крыльцо донжона эрла и метнувшегося туда же Иррчи, дотащился до подножия лестницы и рухнул на колени.
— Милости, эрл ур-Ревалир...
Через полчаса невнятных объяснений, разобравшись с тем, о какой такой милости храмовник твердит, Иррчи взвыл:
— Да я вам что, чудотворец?! — и осекся, встречаясь взглядом с каждым поочередно, глядя на то, как эти сильные и духом, и телом люди без слов опускаются на колени.
— Иррчи, — на плечо легла в безусловной поддержке тяжелая рука эрла.
— Я не могу обещать ничего, — Иррчи рубанул рукой воздух. — Я маг, но не Бесхвостая Мать и не Прародитель-Хвостатый, чтоб сотворить чудо. Но я попробую его вытащить. Не вините меня, если не выйдет.
Как и всегда в сложных и на первый взгляд безвыходных ситуациях, его разум уже просчитывал возможные варианты.
— Брат Иеррон, мальчишка был под обетом?
— Что? — переспросил храмовник, явно с трудом уже держащий глаза открытыми.
— Обет отречения, ну! В каком возрасте его привели под обет? Сколько лет ему сейчас?
— Сем... восемнадцать... В четыре года, кажется...
— Хорошо. Мой эрл, — Иррчи развернулся к Рримару, опустился на одно колено.
На его склоненную голову легла ладонь, погладила по прижатым ушам.
— Действуй, Иррчи. Я прикажу приготовить все, что тебе будет нужно после.
Иррчи поднял голову. Что ж, он не чудотворец. Он просто сделает все, что будет в его силах. Он совсем не был уверен в том, что получится вернуть разум привезенному братьями мальчишке, едва-едва перешагнувшему порог совершеннолетия. Благодаря братьям-храмовникам, всю вторую половину зимы периодически наезжавшим в Ревалир, Иррчи немного разобрался в том самом обете отречения, сумел внимательно послушать и рассмотреть опутывающие разум нити. Но то, что он видел и слышал сейчас... Казалось, кто-то облил яркую бабочку крепким вином и безжалостно поджег. Это все еще бабочка, но угадать это можно лишь по слабым очертаниям сгоревших крыльев. Иррчи видел, конечно, не насекомое, а то, что тот же Эррнар назвал бы магической проекцией тела и души, но впечатление было именно то самое.
Первым делом Иррчи засунул несчастного мальчишку в бадью, наполненную очищающим эликсиром, в десять раз сильнее «ерша». Последний использовался, когда отравление случилось недавно, а вот «Хрустальный свет», как именовался этот эликсир, мог помочь вывести даже продукты систематического или застарелого отравления. Очень красивая жидкость, на свету игравшая мелкими искорками, несколько часов спустя выглядела как разбавленное болотной жижей земляное масло.
— Сколько этого дерьма в него влили?! — злобно шипел Иррчи, едва не тряся брата Иеррона за грудки.
Хотя тот, кажется, и это бы снес. Проспавший все это время — вернее, почти рухнувший в обморок от усталости — он какими-то неведомыми силами проснулся и приполз в лабораторию Иррчи.
— Да не знаю я, — с силой проведя ладонями по лицу, покаялся он. — Флакона два, если не три...
Слабо булькнув что-то вместо ругательства, Иррчи сел там, где стоял — хорошо, табурет подвернулся. Теперь он понимал, почему на храмовых братьях лиц не было, почему так ехали, загоняя и себя, и коней, лишь бы успеть довезти, пока отравленное, лишенное разума тело не перестало жить.
Про «Усмирение» Иррчи только слышал — из уст самих же храмовников. Не от брата Иеррона, от его среднего, брата Парриса, на удивление головастого, как выражался его старший, и рассудительного типа. Себе на уме, не без этого, но брат Паррис Иррчи скорее нравился. И именно он тогда во дворе кое-как помог восстановить картину случившегося.
Иррчи помнил, что боевым братьям принадлежат какие-то отдельные помещения храма. Как выяснилось, был у них и отдельный молельный зал. Это сейчас он выстроил рассказ в единую связную историю, а тогда брат Иеррон даже толком не смог объяснить, почему так, и что страшного в том, что лишь в середине зимы принятый в боевое братство младший пришел не в этот зал, а в общий, где молились все.
Оказывается, не только у Иррчи были проблемы с магией. Те маги, которые становились боевыми, тоже были подвержены всплескам силы, особенно в начале обучения, если входили в состояние боевого транса. Молитва могла легко спровоцировать подобное. Если такое случалось в присутствие других, то старшие просто тащили младшего на Круг и быстро выбивали из него всю дурь усиленной тренировкой. Ничего страшного, обыденность. Но тройка, к которой был прикреплен брат Отирр, как назло оказалась занята срочными делами, не успев ни направить его в нужный зал, ни прибежать вовремя. Только когда лекари — которые тоже знали, как помочь в таком случае! — по прямому приказу брата-настоятеля, присутствовавшего тут же, влили в младшего «Усмирение».
— Испугался, этот выродок просто испугался! — шипел тогда брат Иеррон, сжимая кулаки так, что кровь на камни капала.
И вот теперь выяснилось, что доза, и без того губительная для разума, была еще и превышена в два или три раза! Не удивительно, что «Хрустальный свет» вытянул из тела юноши столько гадости — оно же вообще непонятно как еще дышит. Конечно, Иррчи не знал точного, да даже приблизительного рецепта «Усмирения», но мог догадаться об основных составляющих. Донник краснолистый и та самая ядовитая марь болотная, из-за которой неосторожные грибники, а то и охотники порой теряли сознание в лесу, вернее, на болотах — вот что было в этой гадости. Маслянистый радужный блеск эликсира подтверждал предположения.
— Брат Иеррон, откладывать лечение нельзя, но... Я боюсь, даже моих сил не хватит, а вы все измотаны долгой дорогой и не сможете помочь, — сказал Иррчи, когда вытащил мальчишку и окатил чистой водой, смывая мерзость.
— Просто скажите, что надо делать, — мотнул головой Иеррон. — Иррчи... Он наш брат. Если где в храме и осталось настоящее братство — это наше. Мне звать остальных?
— Зовите. Да, если только они согласны на участие в ритуале с кровной магией, — Иррчи глянул прямо в лицо храмовнику. — Это единственное условие — полная и безоговорочная добровольность.
Глаза боялись, а руки-то делали, и вскоре он уже стоял за своим рабочим столом, смешивая исцеляющие эликсиры, заваривая в самом большом котелке поддерживающий настой, который ему придется выпить мало не весь. Ну, или споить его всем храмовникам, кто согласится встать в круг и делиться с ним силой. И он только глазами лупал, когда увидел, что пришли действительно все братья, сколько их прибыло в Ревалир — пять троек.
— Не смотрите так, Иррчи, — невесело усмехнулся брат Иеррон. — В храм тут никто не спешит. Уже нет. Он перестал быть нашим домом, когда брат отдал приказ убить брата.
— Хорошо. Это хорошо, — Иррчи тряхнул распустившейся гривой и сцапал со стола кусок мела. — Это увеличивает шансы мальчика.
Несколько минут спустя в пустом зале был вычерчен круг, бессознательное тело брата Отирра было аккуратно уложено на одеяло посредине, все нужные эликсиры споены братьям-храмовникам, влиты в Отирра и выпиты самим Иррчи. Он выстроил братьев вдоль меловой линии, вошел в круг и прошел посолонь*, надрезая серебряным ножом ладони братьев. После велел взяться за руки и ни в коем случае ладони не расцеплять, даже если кто-то упадет. По капле крови каждого храмовника Иррчи собрал в свою ладонь, надрезал и ее, дождался, пока смешается все, и встал на колени над мальчишкой, вжимая окровавленную ладонь в его лоб.
И полыхнуло, ударило воздушной волной, окатило призрачной водой, хлестнуло в лица острым песком. Плеснуло по губам кровью, потянуло под ребрами, словно зацепили крюком за что-то внутри. Там, в центре круга, бушевало нечто, взлетая к сводам зала почти криком — и рассыпаясь злым шепотом. Выжигало глаза, сушило легкие, и братья один за другим падали на колени, но только крепче впивались когтями друг другу в ладони, до хруста сжимая пальцы. Там, в центре круга, казалось, клубился кровавый туман и взмахивали черные крылья, разгоняя его — но это просто бились на несуществующем ветру черные пряди гривы, потрескивающие от проскакивающих в них искорок магии.
Сколько длился это хаос, они узнали только много позже. И удивились, потому что все это заняло не более часа. Но когда на зал пала тишина, а в ней раздался испуганный басовитый плач, почти тотчас прервавшийся возгласом «Мама?», ни один из братьев не смог не то что встать — даже глубоко вздохнуть, до того были вымотаны.
Поднимали их слуги, разносили по заранее приготовленным лежанкам. Безвольно обмякшего, бормочущего какие-то оправдания Иррчи унес лично эрл, приказав позаботиться об испуганно озирающемся брате Отирре, который сжался, как ребенок, засунув в рот собственный хвост.
Да ребенком он и был.
— Я... только откатить смог... мой эрл... к обету... — шептал Иррчи. — Только и... смог...
— Ты сделал то, чего не смог бы никто — вернул ему разум. Пусть и разум четырехлетки, но это уже не безвольное тело. Остальное наверстается. Тебе нужно что-то? Иррчи, смотри на меня, не уплывай. Тебе нужны эликсиры? Что-то особенное?
— Побудьте... рядом... мой... — Иррчи обмяк, словно бескостная, набитая мокрыми опилками шкура.
С первого взгляда, этот час дался ему легче, чем все предыдущие попытки исцеления серьезных болезней. Но эрл Рримар видел, что что-то здесь не так. Иррчи был бледен до синевы, и, хотя глаза его были чисты, а из носа и ушей не кровило, стоило уложить — и кровь хлынула изо рта так, словно что-то в фарш перемололо внутренности: черными сгустками и темным ручейком, выплескивающимся в такт сердцебиению.
— Иррчи... — Рримар только и мог, что обтирать тряпицей, полоскать ее в спешно принесенном тазу — и снова обтирать. — Малыш, ну что же ты...
Да, в этот раз это был его приказ. И, почему-то эрл Рримар был уверен: здесь, с ним рядом, Иррчи не умрет. Не посмеет.
Он не заметил, как в спальню просочились сперва двое, потом еще трое детей. Только обнаружил, что все пятеро обсели постель и поочередно гладят Иррчи по голове и груди, сидя тихо-тихо. Выгнать не посмел — когда дети появились рядом, кровавый ручеек стал иссякать, потихоньку светлея, в нем перестали появляться черные сгустки.
— Пап, почему с Иррчи всегда так? — тихо шмыгнула носом Яррана, когда окровавленная тряпица окончательно перекочевала в таз. — Это неправильно...
— Потому что он неправильно развивал свою силу, детка. Не так, как учит вас. Он очень сильно надорвался — и теперь каждый сильный выплеск его ранит. Потому я очень прошу вас всех — внимательно слушайте, что он вам говорит. Слушайтесь и исполняйте его задания в точности. Иррчи, как никто другой, знает теперь, как не надо делать.
— Хорошо, — нестройный хор заставил Иррчи заворочаться, застонав, и дети снова затихли.
Но так и не ушли, даже к ночи, а у Рримара не достало сил их выгнать.

***

Эррнар привстал, настороженно вглядываясь в вырисовывающийся темной глыбой на фоне рассветного зарева замок.
— Что такое, брат? — Аррим сонно потер лицо и выбрался из-под теплого одеяла и пары плащей, подоткнув их назад, чтобы еще спящий Саварр не проснулся от холода.
— Такое впечатление, брат, что в замке творилось что-то... страшное совсем недавно. Не чуешь? Кровью несет и дымка над стенами багровая.
— Не чую, но тебе на слово верю, — Аррим нахмурился. — Странно, что могло... Нападение?
Но мост был опущен, а ворота — открыты, полностью отметая это предположение. И народ потихонечку начинал сновать от замка к Заозерью, и штандарт не был приспущен. Да и стража на стенах бдела, к въехавшей в ворота телеге тут же подскочил кряжистый мужик в броне и котте в цветах эрла ур-Ревалир, обеспокоенно рявкнул:
— Да только не говорите, братья, что и у вас кого-то отравой опоили! Все равно эрлова Тень пока что в беспамятстве лежит!
— Чего? — отвесил челюсть Эррнар.
— Эрл сам где? — быстрее сориентировался Аррим. — У нас все в порядке, слава Бесхвостой Матери! Но поговорить с ним нужно.
— Дык от Иррчи не отходит. Вам придется подождать. Можете в Заозерье в трактире устроиться, или, коль не побрезгуете, в крыле для слуг комнаты еще есть. Господский дом-то весь занят вашими братьями.
— Да где угодно, — отмахнулся Аррим. — В крыле для слуг, так в крыле для слуг, лишь бы там тепло было — брат Саварр еще простужен. И, уважаемый... А в замке есть кто-то, кто в книгах разбирается? Только не говорите, что это снова Иррчи!
— Ну дык... Нету у нас библиотекаря, а Тень и за него, и за лекаря, и алхимичит помалой, и учительствует тожить.
Эррнар только головой покрутил: с ума сойти! И как только этот чернявый еще не порвался на десяток оруженосцев?

Возможность поговорить выдалась только к вечеру. И довольно внезапно: в комнату, которую выделили братьям, достаточно просторную, чтобы они не чувствовали себя стесненными даже втроем, явился эрл собственной персоной и... брат Иеррон, бледный, с жуткими тенями под глазами, но при этом весь какой-то одновременно испуганный до дрожи и светящийся от счастья. Как подобное можно было совместить, Эррнар знал. На своей собственной шкуре, причем! И вместе со словами стражника это складывалось во вполне определенную картину: Иррчи опять кого-то лечил, чудотворец драный! Интересно, кого только?
Впрочем, это недолго оставалось тайной. Брат Иеррон просветил новоприбывших, да во всех подробностях, которым сам был свидетелем и о которых знал от своих братьев. То есть, рассказал всю историю несчастного Отирра с самого начала.
— Ну а сейчас он себя ведет как четырехлетка. Вроде бы, есть неплохие шансы на то, что потихоньку разум повзрослеет, остается надеяться, что это случится побыстрее, чем за четырнадцать лет.
— Я так понимаю, храм лишился своей мощи? — уточнил Саварр, высморкавшись. — Или вы все же вернетесь?..
— Вернусь, куда денусь, — помрачнел Иеррон, — но...
Того, что он сотворил в следующий момент, не ждал никто. У Эррнара второй раз за день отвисла челюсть: брат Иеррон опустился на колено перед эрлом Рримаром, протянул ему свой меч.
— Я приносил присягу храму и не могу ее нарушить — я по-прежнему обязан помогать людям, буде такая помощь потребуется. Но вне этого я весь ваш, эрл, с потрохами и хвостом.
Рримар задумчиво посмотрел на меч, на коленопреклоненного храмовника, хмыкнул и покачал головой, так и не приняв оружие.
— Не думаю, что мне хотелось когда-нибудь стать эрлом храмовых магов. Да и присяга мне не перебьет первую, разве что вы все отречетесь по полной форме. Но не лучше ли будет очистить храм от грязи, чем метаться вот так? Я предлагаю заключить договор о поддержке, брат Иеррон. Это не будет уроном вашей чести и не подставит под удар меня и моих людей.
— Подобное решение, думаю, будет наилучшим, — помедлив, согласился Иеррон.
— Вот позже и обговорите, — заметил Саварр. — И включите в него мою тройку, видимо. Эрл Рримар, мы отосланы сюда, чтобы помогать вам со школой. До тех пор, пока я не отправлюсь к Прародителю-Хвостатому.
Говорил он все это крайне серьезно, но вот глаза — глаза смеялись, Эррнар видел это. И невольно улыбался сам: обыграли! Гада-настоятеля обыграли!
— Иррчи говорил, вы проживете еще долгую жизнь, — эрл Рримар с легкой усмешкой вскинул бровь. — По крайней мере, лет двадцать — тридцать он гарантировал. Так что я могу его обрадовать, когда проснется: у него будет аж три помощника, и не понадобится рваться на десять частей с началом сева.
— Несомненно, вчетвером рваться каждому на две с хвостиком части куда практичней, — со смешком согласился Саварр.

____________________________________
* посолонь — по ходу солнца.


Глава девятая

Во дворе замка не смолкал звонкий детский смех, эхом летел от стены к стене, заставляя поглядывающих вниз стражников тоже ухмыляться, наверняка вспоминая о своих пострелятах, у кого были. Временами к детскому добавлялся и басовитый смешок подростка.
Бывший брат Отирр, ныне просто Амирр, как его назвали при рождении, играл вместе со всеми. Он удивительно быстро приспособился к собственному телу, и теперь то искренне радовался возможности покатать остальных на плечах или достать что-то с верхней полки, то не менее искренне огорчался, когда не мог пролезть куда-то, куда без проблем просачивались другие дети. Те нового друга не обижали и только незло посмеивались над ним.
Что удивительно, его магия будто заснула. Вернулась к тому состоянию, которое было вполне естественно для четырех-пятилетки, и... Наблюдавший за детской возней со стены Саварр вздохнул. Он надеялся, что теперь, вне храма, получится полнее раскрыть магию несчастного мальчишки. Дать ему шанс действительно стать собой, слушать дар, а не сухие приказы брата-наставника. Иррчи... За прошедшее с весны время Саварр убедился: Иррчи сумеет помочь с этим. Где бережно, где жестко, он уже направлял детей, с радостью прислушиваясь к советам, не стесняясь спорить, если чуял в словах братьев слишком сильно запомнившиеся ограничения. После разговоров с ним Саварр часто уходил к себе, садился, думал. Записывал мысли, еще сам не понимая, зачем. Вернее, часть записей он делал вполне осознанно, сводя воедино все, что узнал в храме и из спасенных свитков, ныне занявших достойное место в библиотеке Ревалира.
Надо бы поговорить наконец с эрлом, сказать, что осознал. Тот лучше поймет, что делать с этими мыслями, подскажет. Все-таки братья слишком давно были заперты в стенах храма, разучились общаться с обычными людьми. Вот даже так стоять на стене до сих пор было непривычно, будто мог чем-то помешать стражникам, но... Саварр видел, что те и не обращают на него внимания. В смысле того, недовольно-подозрительного, к которому привык в храме, и которого внезапно вовсе не было здесь.
Вспомнилось, как встречали их люди весной, когда Иррчи почти в приказном тоне велел собираться и потащил за собой. Это было... очень и очень странно и даже страшно: тогда он впервые воочию увидел, как изливается из сорванного мага сила, почти бесконтрольно, и в то же время структурированно. Потому что — и Аррим, и Эррнар тогда подтвердили, — сила эта направлена именно так, как обычно направляет ее «Благодать Весенней Матери». А потом оказалось, что Иррчи про «Благодать» ничего не знает, использует самый простой наговор местных селян для плодородия земли.
Но он отвлекся. Иррчи, конечно, был безмерно интересен и примечателен, но зацепило Саварра другое: как к ним, храмовым жрецам, отнеслись люди. Он помнил удивление и радость на лицах, помнил, как перед Иррчи даже извинялись, но просили именно их благословить поля. Это было внове.
Любовь... Нет, не то слово. Чистое, спокойное доверие. Будто они — действительно дар Бесхвостой Матери, ее помощники в этом мире. Будто они этого доверия достойны, потому что ну разве ж можно не доверять храмовникам?
После Саварр все губы искусал, так трясло от тихого бешенства. Да и не его одного, обнимавший и гладивший старшего по плечам Аррим и сам рычал на выдохе едва слышно, а Эррнар бродил вокруг с таким потерянным видом, что его в конце концов притянули к себе, свернуться клубком и хоть немного успокоиться.
Их всех лишили этого. Выхолостили саму идею существования жрецов Бесхвостой Матери. Превратили... в кого? В какие-то бездушные механизмы, вроде мельничного колеса, для поиска и отнятия детей у родителей? В тех, к кому обращаются лишь в самом крайнем разе, только когда уже никак не справиться самим, и только если есть туго набитая мошна?
Они, селяне местные, на первом же крохотном хуторе, куда завернули с тракта, проехав Заозерье, сначала ведь перепугались, что нечем заплатить. И это резануло так больно, такой горечью, что и лепешки с медом, которыми после угостили хозяин и его жена, показались полынью.
Но — пережили. Сцепили зубы — и поклялись себе, все трое, что костьми лягут, но изменят это. Превратят храм в то, чем он должен быть. Благо, Саварр понимал, что не втроем против прогнившей системы идти придется. Брат Иеррон — и, что важнее, соображавший куда лучше него брат Паррис — были на их стороне, им тоже опротивело все и вся. Да Бесхвостая Мать, брат Иеррон ругался, приезжая, что даже участившиеся разбойные нападения брата-настоятеля ни к чему не подталкивают!
— Накаркал, похоже... Или Паррис как всегда заранее предвидел, — сквозь зубы цедил он тогда, вернувшись с охоты за крупной шайкой, которая не побоялась на земли эрла Рримара покуситься.
Боевые братья ведь тогда не просто так с места сорвались, Отирра выносили втихую, сговорившись с лекарями, возок доставали уже по дороге, а от брата-настоятеля отгавкались поддельным донесением о крупной шайке. Только это и позволило им после вернуться в храм, не вызвав подозрений. Вернуться, и потихоньку начать выяснять, кому нынешние порядки тоже поперек горла. Что было совсем не странно, всем боевым братьям. Еще — лекарям, которые глухо роптали, узнав о «гибели» брата Отирра. А еще рассказали, что не только боевиков храма поят «Усмирением». По приказу прошлого брата-настоятеля — и это было страшнее всего! — были отравлены как минимум трое сильнейших магов-жрецов! Ну а нынешний успел отдать пока только один приказ. Саварр почему-то даже не удивился, услышав, какой именно. Точнее, по чьей указке его, одного из сильнейших магов на тот момент, вместо исцеления едва не убили. Иеррон, а вернее, Паррис раскопал всю подноготную. Те, кто мучил Саварра бесполезными эликсирами, прекрасно знали о его проклятье. Знали — и, по сути, бездействовали. Поили тем, что явно не могло помочь, а только усугубляло состояние. И только его личная сила позволила выжить и протянуть двадцать лет. Отравить насмерть не решились? Наверное, хотели, чтобы все выглядело... естественно.
Ну что ж, дохотелись. Не зря он в лекарские покои за всю зиму так ни разу и не наведался, а перед остальными братьями строил из себя больного. Это было удобно: иногда один Аррим помогал ему добраться до кельи — и тогда можно было хоть немного побыть вдвоем, иногда подхватывали как раньше, вдвоем с Эррнаром, с двух сторон. И тогда обратная сфера молчания выплеталась вполне законно: как же, болеющему нехорошо от любых звуков. А что под одним заклятьем прячется другое, скрывая все разговоры в келье, так в том никто не разбирался.
— Брат?..
Саварр вздрогнул: слишком задумался, не расслышал, как подошел Аррим. Понял, что тот рядом, только по негромкому оклику — и ощутив, как пальцев коснулась теплая ладонь.
Да, коснулась. Здесь, в Ревалире... Наверное, они сошли с ума. Ну, а как еще можно было назвать их поведение? Но... Никто не косился, не кривился, не спешил донести. Да и кому? Эрлу? Так тот сам «хорош», у его оруженосца даже комнаты своей нет, и в покоях эрла он спит вовсе не на коврике у камина, как можно было подумать. И Иррчи не просто так пристал к Саварру в первые же дни тут, прося научить той самой «сфере молчания». Проходя мимо покоев эрла поздно вечером, если задерживался в библиотеке, Саварр не раз и не два уже чувствовал ее, мощную, непрошибаемую.
Что там творилось, какие звуки требовалось глушить, он догадывался прекрасно. И отчасти сожалел, что Аррим столь наивно-трогательно невинен. Только целоваться и умел, робко касаться, краснея аж до кончика хвоста. С другой стороны... Саварр помнил, как сам жадно смотрел на Эррна, как и подумать не мог ни о чем большем, чем прикосновения его рук. Пусть даже те ложились на затылок, заставляя давиться.
М-да. Пожалуй, с той поры он сильно помудрел, потому что теперь видел, как выглядели их отношения. Эррн позволял себя любить. Позволял восхищаться, смотреть жалобно — и не давал подойти ближе. Пожалуй, что-то большее в его взгляде мелькнуло только тогда, перед самым концом, когда понял, что старший их просто в жертву своими принципам приносит. Когда рванул вперед, впервые решив защитить.
Его ошибок Саварр повторять не собирался, поэтому сжал пальцы Аррима в ответ, улыбнулся.
— Что-то случилось?
— Ты просил сказать, когда эрл свободен будет. Вроде этим вечером он ничем не занят, — чуть неуверенно дернул ухом Аррим. — Хочешь поговорить с ним?
— Хочу, давно пора...
— Мне можно?
— Конечно, брат. Это разговор для всех, я думаю.
— Хорошо. И еще... Младший сейчас в своей комнате отсиживается. Примчался весь красный, как закатное солнышко, аж горячий. Я сперва подумал, что он заболел, хотел уже Иррчи позвать... Но... тут другое. Мне он говорить, в чем дело, отказался.
Саварр встревожился, потому что ощутил тревогу Аррима, да и сам к Эррнару относился больше как к сыну, которого у него никогда не было и быть не могло.
— Сходи, предупреди эрла и Иррчи, что я хочу занять их время до ужина. А я схожу к Эррнару. Надеюсь, это просто глупости, — Саварр чуть огладил руку Аррима, прежде чем отпустить.
Почувствовал в ответ легкое, как прикосновение травяной метелочки, поглаживание — Аррим редко решался вот так касаться, подушечками пальцев по запястью, где еще не было шерсти, а под кожей бился пульс. Заметил Саварр и вороватый взгляд, которым Аррим обвел пространство вокруг. Не надо было быть мудрецом, чтобы понять, чего ему хочется сейчас больше всего. И зачем на самом деле искал его. Кровь бросилась в лицо, заставляя и самому оглядеться. Нет, ну не на стене же... Совсем недалеко одна из сторожевых башенок, и по стрелковому настилу у гребня стены ходят дозорные...
Каким-то внутренним чутьем Саварр понимал, что никто не станет на них глазеть. Если и заметят что-то краем глаза — отвернутся. Эта странная деликатность одновременно вызывала чувство неловкости и жгучую благодарность. Особенно сильными оба чувства бывали в моменты, когда на них с Арримом натыкался эрлов оруженосец. Его не зря называли Тенью: бесшумно скользящий по коридорам, привыкший одеваться в немаркие темные сорочки и штаны, он мог неожиданно возникнуть рядом, невозмутимо, без тени усмешки в янтарных глазах, пройти мимо, обдав запахом огня и кувшинок и разве что слегка прижав уши в намеке на извинение за то, что помешал. Целоваться, правда, после такого все равно хотеться переставало, но... Наверное, просто потому, что вбито было: нельзя, чтобы заметили, нельзя-нельзя-нельзя...
Передернув плечами, Саварр успокаивающе улыбнулся Арриму, глазами указал: иди — и сам пошел следом во двор, осторожно шагая по каменным ступеням. Нет, те были надежны — в замке-то эрла Рримара! — просто немного узковаты, не ему уже по ним бегом бегать.
— А вечером будет сказка? — подскочила Фарра, едва спустился.
— Сказка, сказка! — Кьярра не отставала от сестры, вцепившись в полу хламиды. Да и остальные дети глядели с надеждой.
— Не сегодня, — виновато покачал головой Саварр. — Сегодня меня хочет послушать эрл. Но завтра — обязательно!
Насупившись, Кьярра разжала пальцы. Может, и недовольна была, но волю эрла в замке не оспаривали даже самые маленькие. Так что, потрепав ее по ушкам, Саварр пошел дальше.
Их уже давно переселили из крыла слуг, выделив каждому — немыслимая щедрость эрла! — по комнате, в которую можно было бы уместить две, а то и три кельи. Уж как не отнекивались, но эрл Рримар только глазами сверкнул и приказал не спорить. Так что пришлось привыкать к простору и уюту, к тому, что вещей может быть больше, чем узкая кровать да сундук в изголовье.
— Брат? — Саварр негромко постучал в дверь Эррнара. — Я могу войти, брат?
Дверь распахнулась. Аррим не ошибся — младший пребывал в странно и даже пугающе растрепанном состоянии, а пятна лихорадочного румянца на щеках заставили Саварра быстро приложить ладонь к его лбу. Прохладному и слегка потному.
— Старший, — Эррнар вскинул на него жалобный и растерянный взгляд. — Старший... я... Она... не понимаю...
— Так, — Саварр мягко взял его за плечи, развернул, подталкивая обратно в комнату, закрыл за ними дверь. — Садись. Садись и рассказывай по-порядку, младший. Иначе как я пойму?..
Он и сам сел на край кровати вместе с Эррнаром, обнял его, позволяя вцепиться, прижаться, ища защиты от злого и непонятного мира.
— Я шел... А она! Ну, навстречу... Цветы несла, красивые такие... Спрашивает, нравятся? Поставить тебе в комнату? Я понюхать хотел, а она меня к стенке... И поцеловала... Ста-а-арший, я... что мне делать?
Из сумбурного рассказа Эррнара было понятно только то, что одна из замковых служаночек, которых тут было довольно много и в служебном крыле, и в господском доме, и которые кокетливо строили глазки и эрлу, и оруженосцу, и стражникам, внезапно заинтересовалась молоденьким жрецом.
— Перестать свой хвост грызть для начала, — Саварр принялся выглаживать растрепанную гриву младшего. — Эррнар, выслушай меня внимательно, хорошо?
Тот закивал так, что аж уши назад заломились. И уставился в глаза с такой надеждой, как, наверное, и на статую Бесхвостой Матери в храмовой молельне не смотрел.
— Забудь, что тебе говорили в храме. Раньше... Раньше все было не так. Раньше братьев и сестер звали так из-за дара, которым нас наградила Бесхвостая Мать. Мы все — ее дети, все равны... Но при этом нигде не было ни слова, что одаренные не должны оставлять потомства. Нигде, понимаешь, младший?
В наивных глазищах Эррнара рушились последние остатки прошлого мира. Саварр буквально слышал грохот рассыпающихся устоев.
— А... А почему же?..
— Могу только предполагать. Мало записей осталось, слишком мало. Во времена чумы все старались спрятать свои семьи за стенами храма. Потом, наверное, случилось неизбежное — кто-то привел больного. Да и храмы тогда так обособились, что... — Саварр покачал головой. — Скорее всего, был отдан приказ не приводить никого извне, а когда болезнь пошла на убыль — слишком силен был страх. Но люди живые, а значит, начали складываться новые пары. Ты же знаешь, к чему приводят браки в слишком малочисленных селениях?
Эррнар снова закивал и передернулся. По долгу службы они бывали и в таких, видели всякое, и признаки вырождения, и уродства, и наследственные болезни.
— Значит, нам запрещают даже смотреть на женщин просто потому, что никто не отменил старый и уже давно бесполезный приказ?
— И потому что это — власть. Разрешить снова искать жен и мужей вне стен храма... Брат-настоятель скорее повесится, чем допустит подобное. Думаю, его предшественники считали так же. Понимаешь теперь, младший, почему нужно забыть? — Саварр подмигнул ему. — Она симпатичная?
Эррнар снова покраснел от кончиков ушей до груди, наверное, по крайней мере, шея в вороте легкой летней хламиды тоже порозовела.
— Ну, у нее така-а-ая... — и, видимо, не в силах обозначить словом, жестом показал — что. — Мя-а-агкая, и пахнет от нее цветами...
— Вот и не теряй времени даром! — расхохотался Саварр.
— Я... А... Спасибо, старший!
— Было бы... Иди, скажи ей, что цветы только украсят твою комнату.
Может, Саварр и не особенно общался с девушками — как бы? — но возраст, возраст... Кое-что он понимал получше Эррнара.
И, сидя вечером у камина в кабинете эрла, грея ладони о кружку с настоем, он уже куда менее жизнерадостно пересказывал то же самое.
— Вот так оно... Эта чума уничтожила столь многое, что мне страшно и думать, какие еще нынешние обычаи были заложены в те времена. И уж точно — простите эрл, Иррчи — уж точно то, что происходит сейчас в стенах храма, нездорово. Братья тянутся к братьям, сестры — к сестрам. Бесхвостая Мать одарила нас своим благословением, и попытка запереть его, не передав потомкам, не создавая семей, уродует души.
— Ну так прислушайтесь к своим же словам, брат Саварр. Вы тоже сильный маг, — усмехнулся эрл. — И ваши младшие. В Ревалире красивые женщины, есть и молодые вдовы, которые с радостью согласятся разделить с вами постель и при том не понесут урона своей чести, и девушки, что служат в замке, тоже. А детей, если они унаследуют ваш дар, я никому не отдам.
— Я подумаю, эрл, — обтекаемо откликнулся Саварр, поймав почти отчаянный взгляд Аррима, на счастье, додумавшегося промолчать.
И, переводя тему, спросил:
— Иррчи, если ты не против... Зачем ты вырезал своим воспитанницам мечи? Я понимаю, зачем дал учебный Амирру: тело помнит движения, тренировки ему на пользу. Но, девочкам?..
— Еще спросите, зачем я юную эрлеа учу с мечом скакать, — проворчал Иррчи. — Затем, досточтимый брат, что лучше уж я их сам всему обучу, чем они друг другу шишки и синяки будут набивать, подглядывая за мужиками. Да и не будет лишней такая наука. Вон, боевые братья мало шаек вырезали? Три года назад столько не было. Да все равно будут, сколько ни режь. Где-то засуха, где-то пожар, где-то урожай на корню погнил — люди все равно в леса уходить будут, на разбойный промысел, если иначе не прокормиться. А у меня девки... Одной магией много ли навоюешь?
— Но давать сопровождение...
— А толку с того сопровождения, если магичка дура дурой будет? — вскинул брови Иррчи. — Хорошими мечниками они в любом случае не станут, но хоть немного в общей свалке продержатся. А большего и не нужно.
— С этим не могу не согласиться, — Саварр поморщился, когда сердце кольнуло застаревшей болью, все-таки не до конца сглаженной временем.
Наверное, Иррчи заметил что-то. Ничем иным Саварр не мог объяснить впихнутый в руки флакон, когда вышли в коридор, собираясь расходиться по комнатам, привести себя в порядок перед ужином. Ни слова не сказал, гаденыш чернявый, никак не пояснил. В стеклянной баночке с плотно притертой крышкой был явно не какой-то лечебный эликсир. То, что там было, не плескалось, когда Саварр украдкой потряс добычу, спрятав в рукав. И что бы оно могло быть тогда?
Недоумевал Саварр ровно столько, сколько пришлось идти от кабинета эрла к отданным им покоям. Оказавшись у себя, он успел запустить палец в баночку и почувствовал, что краснеет: мазь в ней была... скользкая. Очень. Именно поэтому он торопливо сунул ее под подушку, обтерев палец, когда в дверь поскреблись.
— Да? — откликнулся Саварр и не удивился, увидев проскользнувшего в комнату Аррима.
Ну, этого следовало ждать, особенно после разговора у эрла, да еще и такого предложения, которое прозвучало. Открытого и недвусмысленного. Саварра снова бросило в жар от одного только воспоминания. Наверняка Аррим пришел говорить об этом. Слишком уж отчаянным был его взгляд там, в кабинете.
— Старший...
— Сядь, — получилось жестче, чем хотел. А еще очень напомнило сегодняшний разговор с Эррнаром, вот только садиться рядом Саварр поостерегся. — Сядь и сначала расскажи, хорошо?
Аррим почти упал на край широкой — и поначалу смущавшей этим — кровати, опустил голову, нервно теребя край рукава. Саварр не торопил его, видел, что младший собирается с мыслями. Просто внимательно наблюдал за тем, как все медленнее движутся пальцы, как втягиваются выпущенные когти. Вот, сейчас скажет.
И впрямь, поднял голову, а уши-то прижаты...
— Ст... Саварр, я подумал над словами эрла Рримара.
Начало уже было очень необычным. До сих пор вот так, без «старший», без «брат», Аррим не позволял себе к нему обращаться.
— Он прав, Саварр. Ты сильный маг и еще совсем не стар.
— И должен оставить детей. Даже если не хочу — именно должен, — Саварр закрыл глаза. — Чтобы не растрачивать свою силу зазря. Это ты хотел сказать, Аррим?
— Что ты должен — решать только тебе. И, если уж на то пошло, то и я должен передать свой дар, если то будет угодно Бесхвостой Матери.
Повисла тишина, в которой было слышно, как шуршит под подолом хламиды нервно дергающийся хвост Аррима. Потом скрипнула кровать, заставив стоящего у стола Саварра открыть глаза. Он не ожидал, что Аррим решительно поднимется и подойдет, так быстро, что просто некуда будет отступить. Как не ожидал и того, что тот крепко вцепится в его плечи, не давая вывернуться и избежать близости.
— Но прежде чем это случится... Я хочу больше, чем поцелуи, Саварр. Хочу, чтобы первым, кто коснется меня, был ты.
— Не... — в горле почему-то пересохло, хотя ведь почти ждал этого. — Не испугаешься? С таким... стариком...
— За хвост укушу. Тоже мне, старик выискался! — Аррим воинственно вздернул уши и потянулся вперед, уничтожая последнее расстояние, прижимаясь всем телом. Так, что мигом стало понятно: идя сюда, он уже все решил. Под полотняной серой хламидой не было больше ничего, даже фазии.
— Укуси, — это Саварр успел выдохнуть ему в губы. — Я не про...
Закончить Аррим не дал, да Саварр и не стремился. Куда приятней было целоваться, осторожно оглаживая его: плечи, напряженную спину, бока — тут Аррим замычал, дернувшись.
— Тише, тише...
— Щекотно, — пробормотал Аррим, и Саварр тепло рассмеялся.
Куда-то исчезло все смущение. Да и... Чего им было смущаться? Раньше, до всего этого, они почти не обращали внимания на близость. Вернее, Саварр не обращал, а Аррим, кажется, не видел в ней ничего особенного. Волнующее — да, но больше из-за тяги к тому, кого любил. Почти как у Эррнара: свернуться клубком на коленях, облапить и мурчать.
Сейчас, когда все же перешагнули грань «братьев», Аррим уже понимал, чего хочет. Ну, насколько успел узнать эту сторону жизни. Поцелуи, быстрая помощь друг другу рукой, просунутой под подол хламиды. Всего пару раз они оказывались наедине достаточно надолго, чтобы Саварр успевал большее: приласкать ртом. После на Аррима смотреть было страшно, так пылал, не зная, куда деться. Сейчас... Сейчас в нем наконец достало решимости, и он только тихо застонал, уткнувшись носом в плечо Саварра, когда тот опустил ладони ниже, с нажимом огладив основание хвоста.
— Подними руки, — попросил Саварр и, собрав ткань в горсти, потянул хламиду вверх.
У самого дыхание перехватило: смотреть, как медленно открывается тело, которое раньше знал только на ощупь, было... волнительно.
Они были в чем-то похожи, наверное, породой. Оба крепкие, широковатые в кости, с гладкой недлинной шерстью, густой при этом на зависть иным пушистым. Разве что Аррим был в серую масть, а Саварр — рыжим. Возможно, оба были бастардами каких-нибудь эрлов. В храме на такое не обращали внимания.
Серая шерсть ласкала ладони. Саварр гладил ее, вслушиваясь в эти ощущения, порой скользя кончиками пальцев по горячей коже, пока наконец с силой не обнял Аррима, чувствуя, как тот так же вцепляется — не оторвать, не отнять выстраданное.
— Кровать.
— Саварр?..
— К кровати, говорю. Там... надо, — он мотнул головой, подталкивая Аррима.
И все-таки Иррчи не иначе как провидец вдобавок ко всему. Надо же так подгадать! Нужно будет его поблагодарить, найти бы только подходящие случаю слова.
Стягивать собственную хламиду оказалось вовсе не так здорово. Она будто нарочно норовила спутать руки и накрыть лицо подолом. Особенно когда Аррим — да когда прыти успел набраться?! — принялся стягивать фазию, от нетерпения чуть царапая полувыпущенными когтями. И больно, и сладко, а уж когда беспорядочно огладил живот и бедра — замерший Саварр задергался, спеша выпутаться.
Ткань явственно затрещала, но он только отбросил хламиду в сторону. С дырами разберется позже, сейчас надо было ловить и целовать Аррима, пока не натворил дел. Саварр слишком хорошо помнил, как в свой первый раз умудрился прикусить клыками — и совершенно не хотел повторять этот грустный опыт на собственной шкуре. Потом. У них будет время попрактиковаться потом.
Поцелуй вышел какой-то суматошный, Аррим все извивался, не в силах лежать спокойно, мел хвостом по кровати, пока Саварр не прижал тот ладонью.
— Старший... Не могу, стар-рший!.. Саварр-р!
— Тише... Перевернись, давай. Так будет проще.
И кто бы знал, сколько сил уходило на этот успокаивающий тон, как дрожали руки, пока шарил под подушкой, выискивая куда-то провалившуюся баночку. Но предать доверие Саварр попросту не мог.
— Давай, приподнимись. Подушку под грудь, вот так. Хор-роший...
Аррим так замел хвостом, что пришлось снова ловить, прикусывая кончик. Вскрик вышел громким, Аррима аж выгнуло всего.
— Расслабься! Слышишь?..
— Ста-арший!.. — почти всхлипнул Аррим, прогибая спину, когда почувствовал влажные пальцы, коснувшиеся подхвостья.
Наклонившись, Саварр прикусил основание хвоста, заставив заорать и напрочь забыть о каких-то там пальцах, легко скользнувших внутрь. Интересно, не поэтому ли Иррчи так обрадовался сфере?.. Подобные отвлекающие мысли откровенно не лезли в голову, но Саварр честно пытался держаться. Рожа чернявого оруженосца, маячившая в памяти, хоть как-то сбивала желание, плавившее мозги. Аррим уже не вскрикивал — глухо, утробно выл, вкогтившись в кровать, подаваясь назад, под язык, вылизывающий поясницу и основание хвоста, насаживаясь на пальцы, дурея так, что вот-вот себе навредит.
— Тихо! — прикрикнул Саварр — и выпрямился, заменяя пальцы каменно, до боли, стоящим членом.
Войти получилось одним рывком, мазь и правда была безумно скользкая, как надо. Аррим заткнулся, только дышал хрипло, вздрагивая всем телом. Распушившийся хвост лежал на кровати, подергиваясь едва-едва.
— Больно? — наклонившись, Саварр запустил руку ему под живот, прикусил загривок, тут же зализывая укушенное. — Прости, так надо... Легче разом... Аррим?..
Тот сглотнул, прижал уши.
— С-сейчас... я...
Почему у него такой виноватый голос, Саварр понял, нащупав на одеяле мокрое пятно.
— Полежи, — он потерся носом. — Я подожду, хор-роший...
Сказать было проще, чем сделать, и довольно быстро он понял, что все равно покачивается, пока — едва-едва, вылизывая уже мокрую от слюны шерсть на загривке, легонько покусывая за плечи. Но этого хватало для собственного удовольствия, тихого и неторопливого. А когда Аррим застонал, пытаясь приподняться — стало и вовсе хорошо.
— Скажи, если слишком, — шепнул Саварр напоследок, но тот лишь ушами замотал и уткнулся лицом в кровать.
Молчал Аррим недолго. Саварр не спешил, перехватив за основание хвоста, он двигался вроде бы неторопливо. А как получилось так, что толчки становились все глубже и быстрее — и сам не понял. И когда успел вцепиться второй рукой в бедро, наверняка до синяков. Но уж точно Аррим стонал и вздыхал не от боли, выгибаясь все сильнее и сильнее. Еще и хвост крючком задрал, метя им по собственному затылку. Саварр залюбовался — и не осознал, как умудрился кончить. Хотел потянуть удовольствие еще немного, но сорвался, попросту сорвался, коротко охнув и зажмурившись.
Когда перед глазами перестали плавать разноцветные искры, он осторожно разжал пальцы и подался назад.
— Перевернись... — голос хрипел, хотелось воды, но оставить все вот так Саварр не мог.
Губы пересохли, язык тоже, пришлось помогать скользкой рукой, и он только порадовался, что мазь не слишком отвратительна на вкус, уж точно не хуже пролившегося в рот семени. Кое-как утершись, Саварр сел, пытаясь отдышаться. Сердце гулко бухало в груди, но вроде не спешило выпрыгнуть наружу, как раньше.
Аррим протянул руку, дернул его на себя, жадно впился в губы, кажется, ничуть не заботясь о том, где они только что побывали. И обнял так, что Саварр почувствовал биение его сердца, как свое, почувствовал, как их сердца постепенно успокаиваются, начиная биться в унисон. Это было, пожалуй, ничуть не менее чувственно, чем все, что случилось до. Заставляло плавиться уже не от страсти — от нежности, от осознания того, что пройден какой-то очень важный рубеж.
— Саварр... — голос Аррима еще немного срывался, но слова звучали веско и уверенно: — Я не говорил раньше... Люблю тебя.
— Мой хор-роший... — проурчал Саварр, боднув его. — Мой...
И внезапно понял, что... мурлычет. Мурлычет чуть ли не впервые с того момента, как они познакомились. Или и вовсе впервые?..
— Твой. И ты — мой.
Саварр обнял еще крепче, уткнулся носом в мягко дернувшееся ухо, продолжая мурлыкать, даже когда провалился в легкую дремоту.

Из комнаты оба к ужину все-таки выбрались, приведя себя в относительный порядок и даже заштопав разошедшуюся по шву хламиду Саварра. И почти сразу наткнулись на Эррнара, который, увидев их, залился просто сумасшедшим румянцем, что-то пискнул и мгновенно исчез из виду.
— Аррим... О Бесхвостая Мать... Аррим, скажи мне, что мы не забыли поставить «сферу молчания»? — сипло прошептал Саварр, до которого внезапно дошло, что он совсем не помнит, делал ли это или нет.
Глаза у Аррима стали круглые, как плошки. Да и не удивительно. Орал он так, что, наверное, ползамка слышало!
— Я... Я не помню...
— Может, не пойдем на ужин?
Ели-то в Ревалире все домочадцы эрла в большом зале, и братья-храмовники были приглашены за высокий стол вместе с его семьей. И как теперь туда идти, боги!
— И что, потом прятаться? — Аррим прижал уши. — Нет, старший, так... так не делают!
— Что ж, значит, идем, — Саварр взял его за руку, крепко переплетая пальцы. — Нам нечего стыдиться, так?
— Именно, — глубоко вдохнув, Аррим на мгновение прижался щекой к его плечу. — Это... Это не храм.
И все же, шагнув в зал, они оба ждали чего-то... Не дождались. Никто не смотрел с осуждением, да даже любопытства не было видно ни на лицах слуг, ни в глазах эрла или его выкуснева оруженосца. Иррчи только посмотрел очень внимательно и без улыбки, как идут оба, чуть заметно кивнул и продолжил обходить стол, накладывая детям в миски еду и тихо наставляя воспитанниц, чтоб не спешили, пока эрл не прочтет благодарственный канон.
И от этого на душе стало как-то спокойно. Будто, держась за руки как дети, вернулись в давным-давно покинутый дом, который уже и не чаяли найти.

***

Библиотечный притвор только назывался так. На самом же деле библиотека храма занимала несколько залов, разделенных колоннами и заставленных целым лабиринтом резных стеллажей с гнездами для свитков или полками для редких книг. А еще был читальный зал, где стояли картотеки и специальные стойки рядом с конторками, на которых можно было укрепить нужный свиток и читать его, аккуратно разворачивая и сматывая одновременно, и делать выписки. Ну и подвал, где на верхнем уровне хранился архив и находилась мастерская по реставрации, а на нижнем складировалось все, что приходило в негодность. На всю эту вотчину требовалось множество рабочих рук, и у брата Верреса в подчинении было три переписчика и четыре послушника, каждый день протиравших пыль, перетаскивавших тяжелые кипы чистого пергамента, затиравших тот, что еще можно было использовать. Должен был быть еще личный ученик, но после того, как у него отобрали бедного брата Отирра, нового он все еще не выбрал. Никто и не торопил — собственно, выбирать было почти и не из кого. Всех более-менее сильных учеников расхватали, из слабейших пока что никто не проявил должного усердия и рвения, а выбирать абы кого брат Веррес не хотел. Он, конечно, внимательно присматривался к тем, кто работал в библиотеке. Но такого, чтоб горел именно книгами, пока не находилось.
Именно об ученике думал брат Веррес, возвращаясь из мастерских, куда ходил лично, заказывать особые цветные чернила для переписчиков. Вернее, ходил он ругаться с мастером Гатарром, потому что присланные им образчики оказались блеклыми, да еще и растекались, словно вода, а не ложились на гладкий пергамент так, как полагалось. Создавалось ощущение, будто кто-то — да-да, кто-то! — экономит ингредиенты, но мастер Гатарр клялся, что отобрал лучшее из присланного. Выходит, была закуплена плохая партия? Это следовало обсудить уже как бы ни с братом-настоятелем: кто-то вздумал дурить храм!
Был бы ученик, не требовалось бы пытаться разорваться на несколько частей. И потому брат Веррес сначала искренне обрадовался, обнаружив брата-настоятеля в собственной мастерской.
— Брат Оррим, вас-то я и... — и замер, заморгав.
Брат-настоятель был не один.
А вот уж кого-кого, а брата-ревнителя в компании с двумя помощниками увидеть в своей вотчине брат Веррес ну никак не ожидал. Что ему тут понадобилось — он понял не сразу. Сперва его, привычного к тишине и негромким голосам тех, кто приходил в библиотеку, почти оглушил злобный рявк настоятеля, который потрясал каким-то потрепанным свитком, лишенным футляра. Брат Веррес не понял смысл слов, сперва он кинулся спасать одно из сокровищ, потому что под когтями брата-настоятеля свиток уже зиял прорехами и грозил порваться вовсе.
— Ох, да что же вы творите, брат Оррим! Вы же испортите книгу!
— Испорчу?! Да такое уничтожать следует, едва завидев!
Брат Веррес замер, застыл изваянием. Слова просто не укладывались в голове. «Уничтожать»?
— Вы шутите... — помертвевшими губами выдохнул он.
И — узнал, узнал наконец свиток, который, дурень старый, оставил на рабочем столе, забыв припрятать подальше! Один из тех, где говорилось о Весенних Псах, Бесхвостая Мать помилуй, найденный уже после отъезда брата Саварра.
— Шучу? Это... эту ересь сжечь! Немедленно!
— Историю?! Сжигать? — брат Веррес тоже мог говорить громко, хоть и изрядно отвык повышать голос, но сейчас его слова взлетели к самым сводам библиотеки, как отдаленный гром. — Не позволю!
— Пойдете против прямого приказа, значит, брат Веррес? — неожиданно спокойно уточнил брат-настоятель. — Впрочем, я ожидал подобного. Под стражу его!
Веррес растерянно оглянулся на сбившихся в кучу переписчиков и послушников. Те отводили глаза.
— Брат Оррим, нельзя выхолостить историю так же, как священные тексты! — попытался достучаться он до настоятеля, даже когда под руки подхватили помощники брата-ревнителя. — Это путь во тьму!
— Во тьму идете вы, брат-библиотекарь. Уже давно, похоже. А я веду братьев к свету, — брат-настоятель широким жестом указал на горевшие в специальной подставке свечи.
— Что... Да как вы!.. — Веррес забился, пытаясь стряхнуть чужие руки.
Потому что в руке брат-настоятель по-прежнему сжимал свиток, и тот начинал потихоньку тлеть, обугливаясь над пламенем.
— Не смейте! Это же сокровище!
Он почти вырвал одну руку из захвата, когда что-то ударило по затылку, и свет померк, размылся, оставив гаснущему сознанию только вонь паленого пергамента да глухой ропот голосов, доносящихся словно сквозь туман.

В себя брат Веррес пришел уже в карцере — крохотной комнатушке, где нельзя было ни выпрямиться, ни лечь, не поджимая ноги, да и лежать на ледяном камне, не покрытом даже охапкой соломы, было чревато.
Сюда запирали чем-то провинившихся магов, не натворивших достаточно, чтобы испробовать на своей шкуре боль от хлыста — не рассекающего кожу и не оставляющего рубцов, но от того еще более омерзительного — или наоборот, натворивших столько, что просто боль уже не казалась брату-ревнителю достаточным наказанием.
Но как можно наказывать за то, что он делал, брат Веррес не понимал. Отказывался понимать! Он ведь хранил для потомков, для новых братьев и сестер истинные сокровища мысли, прошлое, без знания которого можно лишь барахтаться в темноте, пытаясь отыскать путь в будущее и накручивая ошибку на ошибку! Он давно уже понял, что его предшественники на этом посту прогибались под политику настоятелей. А настоятели не желали соблюдать те законы, по которым храм жил изначально. Да что говорить, если из священных текстов, по преданию записанных самой Бесхвостой Матерью еще на каменных скрижалях, вымарывались сперва отдельные слова, фразы, а после — целые абзацы и части! И именно те, в которых говорилось об истинных обязанностях одаренных, о том, что служение Ей — это путь бескорыстной помощи страждущим, это труд во благо людей и земли!
О, как он теперь был благодарен брату Саварру, который спас так много от неминуемого уничтожения. И как содрогался, понимая, что брат-настоятель может одним махом уничтожить все архивы! Это же будет катастрофа... А он может, теперь Веррес видел: может! Этому безумцу на все наплевать! Он ужесточал запреты, поощрял доносительство, а теперь еще и это! Храм в Бадиссе слишком обособлен, как, впрочем, и все остальные, и Коллегия не узнает, что тут творится, пока не станет поздно. А ведь очень скоро в самом деле станет. Еще немного — и в лордстве Марассар нельзя будет отыскать ни одного сильного одаренного. Бесхвостая Мать и без того явно показывает свою немилость.
В беспросветной черноте карцера в голову лезли самые дрянные панические мысли. Полно, а он сам-то уцелеет во всей этой ситуации? Брат Веррес уже не знал. И ведь не за свой хвост боялся: библиотека! О-о-о, без него она придет в запустение, что эти помощники могут, да еще и под таким давлением!
Если б у него были дети — он и то, наверное, так не болел душой за них, как за свои книги. Он ведь знал их все — по рисунку на умбиликах, по узорам футляров, по малейшим потертостям или повреждениям материала. Но еще лучше он знал их по содержимому — по тем сокровищам, что хранил заклятый или обычный пергамент, скатки шелковой ткани или тростниковой бумаги с берегов южных морей. Он мог на память процитировать первые списки Скрижалей, а потом указать все вымаранные места. Именно за безупречную, бездонную память прежний хранитель библиотеки его и выбрал. Сил-то в брате Верресе особенно много не было, так, травянисто-зеленый спектр.
От мыслей и страхов пересохло в горле, и Веррес, аккуратно пошарив вокруг, нашел приткнувшийся у самой двери кувшин. Он знал, что в карцере ничего, кроме воды, не будет, да и ту стоит пить аккуратно, отхожего места тут не предусмотрено. А выходить из карцера в мокром и вонючем балахоне не хотелось. Кое-какая гордость у него все же была. Но первый же глоток заставил подавиться. Какой-то... Какой-то ублюдок щедро добавил в воду соли, будто всего остального было мало. Тихо застонав, Веррес ткнулся лбом в стену: по приказу настоятеля, не иначе! Но зачем ему это?..
Зачем, он осознал, когда его вытащили из карцера. Сколько прошло времени, Веррес не понимал, он вообще ничего не понимал. Ломило тело, он замерз до стучащих зубов, от света, невыносимо яркого после кромешной тьмы, слезились глаза, а в горле пересохло так, что и слова не выговорить. Он все же рискнул отпить воды, когда стало совсем невмоготу — и теперь горько сожалел об этом.
Тащили его почти волоком. Конечно, он уже не был молод, никогда не был особенно развит физически, а время в карцере окончательно подкосило. Так что помощникам брата-ревнителя пришлось буквально нести его куда-то, подхватив под руки. И, когда еще больнее ударило по глазам ярким солнечным светом, а по ушам — глухим ропотом, Веррас догадался, что вывели его в центральный храмовый двор. Этакий тюремный дворик, окруженный со всех сторон высокими глухими стенами без окон. Здесь был осадный колодец, но здесь же стоял позорный столб, к которому Верреса и приковали, вздернув руки вверх. Если он и вернется живым в свою вотчину — то никак не здоровым. Стальные браслеты показались горячими, они сдавливали запястья, выворачивали руки из плеч. Но сил подняться не было, Веррес просто висел на них, чувствуя, как протестующе ноют еще и суставы. И вслушивался, пытаясь понять, когда подойдет брат-ревнитель, сдирать хламиду.
Страха не было. Только недоумение: зачем все это... представление? Да, пожалуй, оно. Хотя бы потому, что никогда братьев не секли у позорного столба, это было наказание для не имеющих силы, совсем другими кнутами. Маги были слишком ценны, чтобы вспарывать им шкуру, обычные же люди... А что они-то? В глазах брата-настоятеля они не стоили ничего.
Настороженные уши ловили ропот толпы. Помилуй Бесхвостая Мать, сюда что, всех согнали? А ропот-то скорее недоуменный, местами даже злой. Но он стих, когда рядом раздались шаги. Несмотря на шум собственной крови в ушах, Веррес их узнал. Неровная походка из-за сломанной в детстве и плохо сросшейся ноги отличала брата-ревнителя. Острый стук подкованных металлом сапог — брата-настоятеля. Неужто все-таки решился приговорить к кнуту? Потому что плетью его бы выпороли еще в подземелье.
Но нет, вместо этого брат-настоятель открыл рот. Лучше бы он этого не делал: собравшиеся притихли только поначалу, внимая словам о недопустимости ереси, о попрании веры, в общем, обо всем, что было просто и понятно. Только затягивать ему не стоило, потому что довольно быстро из толпы донеслось удивленное:
— Брат Веррес-то тут причем?..
— Он нарушил устав храма! — почти взвизгнул брат-настоятель. — Вместо священных текстов он смел хранить запрещенное!.. Развращающее умы!..
— По описанию на срамные картинки похоже, — пробурчал едва слышно кто-то стоящий недалеко от столба, и брат Веррес, вопреки ситуации, затрясся от беззвучного смеха.
А вот следующий голос он узнал.
— Да сказки это были! Обычные сказки! — кричал самый младший из переписчиков. — Для детей, брат-настоятель!
— Значит, подобные сказки не должны существовать! — еще злее отрезал настоятель. — Ибо маги не могут принадлежать кому-то кроме храма! И хвала Бесхвостой Матери, что слабосилков с каждым годом плодится все меньше.
Веррес подавился еще не утихшим смешком, едва не задохнулся от перехватившего горло гнева.
— А новых братьев откуда брать? — бухнул кто-то, кажется, из боевых.
— У нас рук не хватает!
— И у нас, скоро в лавках покупать перестанут!
То, что должно было стать триумфом брата-настоятеля, постепенно перерастало в самую настоящую свару. Жаль, ее окончания Веррес не услышал, все-таки потеряв сознание. Тело подвело в самый неподходящий момент.

***

— Брат Веррес? Брат Веррес, вы меня слышите? — шелестел над ухом голос младшего переписчика, Мьярра. И в нем явственно слышались подступающие слезы.
Веррес постарался вспомнить, сколько этому мальчику лет. Он напоминал ему малыша Чи, Иррчи-подкидыша. Мальчика, которого сам же брат-библиотекарь однажды и обнаружил перед воротами храма. Он тогда собирался в город по поручению и с позволения тогдашнего хранителя библиотеки, но в тот день дошел только до ворот, тех, которыми пользовались прихожане, чтобы пройти в общий молельный зал. А на ведущих к ним ступенях чуть не споткнулся о плотный сверток ткани, который немедленно залился мяукающим плачем. Веррес помнил, как дрожащими руками поднял этот тряпичный кулек, развернул — а чернявый кроха в нем тут же замолчал, глядя на него громадными оранжевыми глазищами, потом тихонько заурчал и чихнул. Вышло так смешно: «Ир-р-р-чхи!»...
— Брат Веррес!
— Тише, прошу... Мьярр, книги не любят шума, — Вересс поморщился — какие книги, о чем он, боги. Хорошо, если опять в карцер не бросят, после такого-то.
— Вы очнулись, брат Веррес, — мальчишка шмыгнул носом.
Шестнадцать ему, да, вспомнил Веррес. Он вытребовал себе Мьярра, только раз увидев написанные его почерком строчки. И не прогадал — мальчик тянулся к книгам, правда, больше как к источнику знаний.
— Куда бы я делся, — вышло ворчливо, но иначе Вересс не умел. — Чем все кончилось?..
Он уже успел понять, что лежит в лекарской: потолок терялся где-то в вышине, пахло травяными настоями, жестковатая кровать больно давила на спину — кажется, пострадали не только плечи, но и она. Или застудил в карцере? Но кнутом вроде не прошлись.
— Да ничем! — сердито прижал уши Мьярр. — Пошумели-пошумели, настоятелю пришлось отдать приказ освободить вас от позорного столба, но он сказал, что библиотека закроется, а из кельи вас будут выпускать только по его личному разрешению и под надзором брата-ревнителя.
— Библиотека... закроется?! — Веррес аж сесть попытался. — Да что он...
— Да куда ж вы так рветесь, брат Веррес!
Мьярр мягко, но непреклонно уложил Верреса обратно на постель, поправил тощую подушку.
— Не волнуйтесь, брат, настоятель сказал, что доступа туда не будет никому. Но он же не знает про подземный ход в хранилище, — наклонившись к самому уху библиотекаря, прошептал мальчишка.
Невольно обмякнув, Веррес благодарно погладил его по руке. А ведь, и правда...
И... Кажется, он теперь знал, кому передаст библиотеку.


Глава десятая

Когда Иррчи думал о школе, он как-то представлял себе немного другое. Наверное, сказалось обучение в храме: там младшим приказывали рассесться перед братом-наставником, выдавали вощеные дощечки — и начинался урок. Иррчи ясно видел в своих мыслях учебную комнату, полигон, даже лабораторию... Но не творящееся вне них!
Ревалир стремительно обрастал детьми. В замке теперь не смолкали детские голоса, куда ни свернешь — под ноги обязательно подворачивался чей-нибудь куцый хвостик, из-под рухнувшего гобелена таращились виноватые глазенки, а сколько Иррчи был вынужден вытряхивать мелких из их с Рримаром кровати, он уже и вовсе со счету сбился, даже перестав смотреть, кто там на этот раз. Просто брал за шкирку и выставлял за порог, после внимательно осматривая комнату. А то вдруг под кроватью спрячутся? Или еще куда залезут? Это же так смешно, бесить эрлову Тень!
Одно радовало: на его уроках мелочь сидела тише воды ниже травы и внимала с широко распахнутыми глазами. А уж на тренировках старались все, как один, исполняя приказания в точности. Он примерно знал, кого за это благодарить. Самые старшие ученики — Алверр, Яррана и три «Во имя Прародителя-Хвостатого, во что вы снова встряли?!» девчонки — не просто опекали младшеньких, они еще и строили их, требуя беспрекословного подчинения «дяде Иррчи» на занятиях. Без их помощи, наверное, и не справился бы с целой оравой малышни.
Появление этой оравы объяснялось просто: храмовники, чтоб им пусто было! И тот разговор с Саварром! Только если глубокоуважаемый брат и его младшие подошли к передаче дара Бесхвостой Матери со всем тщанием и аккуратностью, оставив пока всего по одному наследнику каждый, — хотя насчет Эррнара и его решительной подружки Иррчи не был уверен и вообще подозревал, что скоро устои храма будут попраны еще и свадьбой, — то боевые братья постарались от души.
Во-первых, сам брат Иеррон как-то приехал, удивив притороченной к седлу корзиной. И смущенно вытащил оттуда чуть старше чем годовалого мальчишку, обещавшего вырасти таким же длинноногим и жилистым, как, вне сомнений, отец. Брат Паррис и вовсе вез такую же корзину — и мальца лет двух, крепкого пушистого молчуна.
— Я еще до всего этого задумался, — пожал он тогда плечами на вопрос Иррчи. — И брата Иеррона подговаривал, но он слишком верил храму.
Во-вторых, к замку потихоньку потянулись осчастливленные вниманием братьев женщины, желавшие уточнить: и что теперь делать с детьми? Эрл не скупился, щедро одаривая их деньгами, а нескольких и вовсе нанял, чтобы присматривать за малышней. Это стало причиной для еще одной проблемы, но ее хоть решили просто. Прошлым летом всю наличную мелкоту сплавили в Заозерье, под надзор нянек и тех братьев, кто в данный момент был в Ревалире. У хозяйского дома разобрали крышу и надстроили еще один этаж, иначе не получалось разместить всех. А еще в самом Заозерье выстроили огромный длинный дом — почти казарму — где теперь останавливались храмовники.
В общем, жизнь кипела и била ключом. Железным. Иногда — по голове. И все чаще — самому Иррчи. Потому что даже с посильной и очень серьезной помощью тройки брата Саварра ему все равно было хоть разорвись. Весной — объезд ленных земель, круглый год — занятия с детьми. А теперь на него серьезно наседал эрл Рримар, пока еще не приказывая, но уже недвусмысленно намекая на то, что Иррчи единственный, у кого нет потомства.
— Но, мой эрл! — как мог, отбивался Иррчи. — Я — ваш и только ваш!
— Иррчи, я не хочу приказывать, не в этом. Но один раз я готов поступиться своим правом на тебя ради того, чтобы твоя кровь в этом мире продолжилась, — Рримар, вопреки собственным словам, прижимал и хватал за холку так, что Иррчи становилось яснее ясного: если и готов, то со скрежетом зубовным.
И ведь понимал, сам понимал, что дар передать нужно, что и без того храм слишком выхолостил наследие Бесхвостой Матери, чем больше крови разойдется — тем лучше, но...
Сдался он далеко не сразу, поставив условие, да-да, самому эрлу поставив: женщину ему ищут, сам не будет. И не Рримар! Тот знать не должен, кто и как. И после ребенка привозят вместе со всеми. Иррчи был твердо намерен никак не выделять его среди других, опасаясь, что будет никудышным отцом. Вот дядькой — да, получилось стать, и неплохим, кажется. Но не отцом! И он был уверен, что эта встреча, ради зачатия, будет единственной. В конце концов, лекарь он или где? Нужные эликсиры были сварены и ждали своего часа, а когда он наступит, тогда и наступит.
Пока что Иррчи больше занимало то, что главная троица сорвиголов — Кьярра, Фарра и Мирра — вопреки его желанию показывали склонность вовсе не к целительству, хотя дочери травницы и научились неплохо разбираться в травах и прочих лекарских причиндалах. Нет, Бесхвостая мать явно над ним хохотала на все Вечно цветущие поля, когда говорил брату Саварру, что девок обучит целительной магии. Эти три бешеных выкусня уже сейчас осваивали боевые заклятья. Причем Фарра тяготела к земле, парой жестов превращая тренировочную поляну в чавкающую под ногами грязь, Кьярра — к огню, с неимоверной легкостью переняв у наставника заклятье огненных стрел. А Мирра с такой же легкостью метала ледяные, уже сейчас так, что ее «стрелки» и «лезвия» входили в толстый чурбак едва ли слабее, чем боевые ножи, брошенные на спор стражниками.
И, будто назло, Алверр был тишайшим из учеников. Нет, головой эрлов сын пользоваться умел, даже очень, но во всех затеях предпочитал держаться позади, после делая невинные глаза: а что, он не причем. Будто Иррчи не знал, кто аккуратно подправлял безумные планы сестры, делая их реализуемыми!
За всем этим Иррчи не заметил, как пролетело время. Отслеживал краем уха донесения брата Иеррона, хмурившегося с каждым разом все больше, схватился за голову, когда тот рассказал, как поступили с братом-библиотекарем: немыслимо! И такие вести из храма становились все чаще и чаще. Люди роптали, брат-настоятель все туже сжимал петли на их шеях, порой и вовсе запрещая дышать. Бесконечно это продолжаться не могло.

Когда явился брат Иеррон, Иррчи как раз был у эрла, получал выговор за очередные шалости воспитанников. Выговор скорее походил на попытку помочь ему отвести душу: эрл трепал за холку, рычал, Иррчи виновато оправдывался, уже понимая, что на него не злятся. За всем ведь действительно не уследишь, Рримар который раз в это носом тыкал. Это он себе опять напридумывал, нагрузив чужой виной.
Где-то на моменте, когда они уже просто целовались, причем Иррчи — растекшись по столу, на который его завалил эрл, и блаженно постанывая, в дверь и постучались. Рримар рявкнул так, что у Иррчи заложило уши, но момент был все равно безнадежно упущен. Пришлось подниматься, спешно поправлять одежду.
За дверью обнаружился брат Иеррон. Слегка виноватый, но гораздо больше злой: грива, по обычаю храмовых боевиков коротко остриженная, стояла чуть ли не дыбом.
— Прошу прощения, если помешал, эрл Рримар.
— Да уж... — недовольно бросил тот. — Что случилось настолько срочного?
— Храм, — вопреки обыкновению, Иеррон не мялся и говорил четко и по делу. — Вот-вот полыхнет, все готово. Я приехал просить вас отпустить Иррчи.
Эрл зашипел, как разведенный на Снегобабу костер, в который плеснули воды. Но ничего не сказал, только вцепился в плечо Иррчи так, что пропорол когтями котту и сорочку, и ткань почти сразу промокла от выступившей крови. Иррчи прикусил губу и смолчал.
— Брат Иеррон, за моего оруженосца вы головой отвечаете, — наконец, прозвучало исполненное ледяного бешенства.
И храмовник, судя по тому, как смотрел, когда коротко кланялся, прекрасно понял, что так оно и будет: своей головой ответят все, если с Иррчи хоть шерстинка упадет.
— Никаких надрывов, — только и заверил он. — Лишь помощь с артефактом для связи, нам больше некому довериться. Иррчи...
— Да, я готов помочь. Мой эрл...
— Иди. И я приказываю тебе вернуться живым и здоровым, ты меня понял? — эрл Рримар перехватил его уже за оба плеча, развернул к себе, тяжело глядя в глаза.
— Да, мой эрл. Я вернусь живым и здоровым.
Выходя из кабинета, Иррчи краем глаза увидел, как его эрл слизывает с ладони алые пятна.

***

Кони глухо стучали копытами по слегка раскисшей от недавнего ливня дороге. Над головой хмурилось наглухо обложенное серыми тучами небо. И голос брата Парриса тоже звучал глухо: Иеррон доверил ему пересказать ситуацию и диспозицию, и это было хорошо, потому что Паррис лучше него умел обрисовать словами, четко, коротко и ясно.
Иррчи слушал и старался не скрежетать зубами от злости, особенно когда Паррис расписал, что гад-настоятель сделал с братом Верресом, как до сих пор не выпускает из кельи. Иррчи-то запомнил его молодым мужчиной, возраста примерно такого, как сейчас Аррим. Но прошло два с хвостом десятка лет, и вот такие издевательства для пожилого и не особенно крепкого мужчины могли аукнуться. А как лечат по приказу настоятеля, Иррчи уже знал.
— Не, за братом Верресом присматривали по-настоящему, — попытался успокоить его Паррис, но только больше разозлил.
— Сейчас что? — коротко рыкнул Иррчи.
— Все, кому настоятель на горле удавку затянул, готовы хоть землю есть, но гада скинуть. Момент самый подходящий.
— Иррчи, вам нужно будет замаскироваться, — подумав, вклинился Иеррон. — Под Мирра. Бинты бинтами, но грива слишком длинная и черная. Такую ими не скрыть.
Иррчи представил себе, что скажет эрл, когда он явится остриженный и крашеный под серого Мирра... И только вздохнул горестно. Ну, здоровье же он от этого не потеряет? Так что приказ эрла нарушен не будет.
— Сам Мирр будет ждать в городе, — продолжал тем временем Паррис, пользуясь заминкой. — Если что-то пойдет не так, он лично направится в Коллегию, со всеми бумагами, касающимися ситуации.
Иррчи покосился на молчаливого младшего, за прошедшее время как-то резко перелинявшего, как тот же Эррнар. Но если младший Саварра ожил и стал весьма приятным, пусть и порой наивным юношей, уже не так яро защищавшим свои идеалы, то Мирра будто закалили и отковали. Куда и делся тот вздорный нахал, вместо него за плечом старшего возвышался мрачный, собранный боец.
Они обменялись короткими кивками. В принципе, когда тройка брата Иеррона гостила в Ревалире, а случалось это в последние полтора года все чаще, Иррчи с Мирром нашли общий язык. Хотя иногда и устраивали поединки, но только в качестве тренировки, не пытаясь сцепиться. И в ножнах при бедре Мирра теперь покоился зачарованный Иррчи клинок. Собственно, как и у Парриса. Иррчи мог бы легко зачаровать мечи всем боевым братьям-храмовникам, но не стал: это Иеррону, Паррису и Мирру он мог доверить свой секрет, было время убедиться в том, что эти трое умеют держать языки за зубами. В остальных такой уверенности он не испытывал.
Ну, оказалось, оно и к лучшему, что у боевых братьев мечи все еще зачарованы в храмовых кузнях. Потому что именно на этом они собирались построить свою маленькую заварушку. Паррис спокойно пересказал план: провезти Иррчи в храм под видом раненого — примерно в середине пути они как раз должны были пересечься с отрядом братьев, которые действительно побывали в бою, наверняка у них будут и настоящие раненые. Тройка Иеррона с этим отрядом из храма и выезжала, отделившись и направившись в Ревалир позже. Так что здесь проблемы возникнуть не должны были, тем более, и повозку предусмотрели, и с лекарями договорились.
— Брат Омнирр, конечно, ругался, но согласился, что этот обман — единственный выход.
— А те, кто... пользовал брата Саварра? — невольно распушил хвост Иррчи.
— Несчастный случай в алхимических лабораториях, — мягко улыбнулся Паррис. — Где-то за день-два до нашего прибытия. Не волнуйтесь, Иррчи, мы предусмотрели все, что только могли. Ваша задача — задействовать артефакт, не более.
Иррчи только очи к небу возвел. Знал он, как может повернуться дело, в котором предусмотрено, казалось бы, все. Кроме какой-нибудь досадной мелочи. Вроде возраста дракона, с которым отправился воевать один не в меру храбрый рыцарь. Но вслух ничего не сказал — не хотелось накликать беду.

С отрядом они встретились по плану. Храмовых братьев заметили издалека: те ехали неспешно из-за крытого возка, который тащила потрепанная крестьянская лошадка.
— Уж что достали, — виновато понурился кто-то из старших братьев, когда догнали и обменялись приветствиями.
Иеррон отмахнулся, Паррис что-то прикинул на пальцах и повторил жест старшего. Поглядев на это, Иррчи понял, что по срокам все сходится, как бы там ни плелись.
Настоящих раненых в отряде оказалось двое: один ехал, бережно придерживая на перевязи руку, другой лежал в возке и был зол на весь мир: ему каким-то неведомым образом прилетело по хвосту и пониже спины. Хвост, собственно, представлял теперь собой жалкое зрелище: переломан был так, что проще отмахнуть, чем надеяться на выздоровление. Иррчи, знавший, как после болит и ноет обрубок, перебрался в возок без лишних слов, зато под злобное шипение брата Иеррона, который напоминал об обещании вернуть эрлу оруженосца живым и здоровым.
— О Прародитель-Хвостатый, да это же не смертельную болячку лечить! — наконец, рявкнул он. — Да и не буду я долечивать до конца, просто чтоб хвост не пришлось отрезать. Лучше, вон, до озера крюк сделайте, трубчатника* мне привезите потолще, и чтоб в длину — не меньше пяти коленец.
Кто-то сорвался с места даже раньше, чем Иеррон отдал приказ — только лошадь всхрапнула да полы плаща мелькнули. Иррчи хмыкнул: наверняка из тройки страдальца, как бы не полюбовник.
Да, он теперь замечал, что многие храмовники были друг с другом в слишком тесных отношениях, особенно после того разговора с Саварром. Знал, куда смотреть, что подмечать. И от этого злился неимоверно. Нет, не потому, что это было чем-то плохим. Злился на храм, искалечивший судьбы этих людей так, что они были вынуждены искать утешения друг в друге. Оставалось надеяться на то, что после того маленького бунта, который даже и не заметит никто вне стен храма, что-то изменится к лучшему. И у младших появится шанс найти себе семью, настоящую, а не такую вот... замену. Впрочем, шанс этот появится у всех, далеко не каждая пара так уж крепко держалась за свои отношения — просто это была возможность не свихнуться от недостатка тепла и ласки и не стать при этом калекой, наглотавшись очередной отравы из рук алхимиков.
— Вот! — выдернул его из размышлений голос уезжавшего к озеру. — Я разного нарезал, лекарь!
Иррчи, уже почти закончивший со складыванием раздробленных суставов, только кивнул. Ему не требовалось шептать наговоры для такого простенького дела, довольно было держать в уме требуемый результат и внимательно прощупывать магией то, что получается. Проще было бы, конечно, хвост побрить да разрезать, но это означало серьезную задержку. Ну, и лишнюю боль для раненого. Так-то он сейчас спал, надежно прихлопнутый заклятьем.
— Вон тот, да, этот — его надо рассечь вдоль на две части, выскрести внутри, до гладкости, и пролить вот этим, — Иррчи кивнул на загодя вынутую из мешка фляжку с крепким вином. — И мне понадобится немного времени, чтобы хорошенько закрепить хвост, сделаем привал.
— Можно, все равно лошадям передохнуть надо, — проворчал ехавший около повозки брат Иеррон и понукнул коня идти быстрее — к голове отряда, отдавать приказы.
Хмыкнув: небось следил, чтобы не перетрудился, ишь, как эрла Рримара опасается — Иррчи продолжил свое дело, отмахиваясь от заглядывающего под полог храмовника и его назойливых вопросов, все ли будет в порядке.
— Если не будешь отвлекать лекаря — то да! — в конце концов рявкнул он.
Удивительно, но помогло. Кажется, Иррчи начинал понимать, почему у лекарей часто бывает тяжелый характер.
Когда повозка остановилась, он, наконец, смог уложить собранный, как костяное ожерелье, хвост в полый стебель трубчатника, обложить его пропитанной эликсирами корпией и крепко-накрепко примотать к бедру раненого. Потом пришлось сосредоточиться и заняться восстановлением разорванного нервного столба. Это было потруднее складывания косточек, и Иррчи безропотно снес головомойку от Иеррона, когда уже в самом конце из носа закапало красным. Зато теперь он был уверен: если не напортачат целители в храме, хвост у этого рыжули, за которого так переживал его старший, будет и цел, и подвижен.

***

Иногда Иеррон пытался понять: и как Паррис его терпит? Всего-то достоинств — глотка луженая, на братьев орать пригодная, так и ту постоянно хоть сапогом затыкай, чтобы не ляпнул не то и не там. За последние годы вроде наловчился, но все равно, прорывалось, прорывалось...
Так вот, глядя на выкуснева оруженосца, Иеррон понял: с трудом! С огромным трудом терпит, чтобы по ближайшей стенке не размазать! Потому что если он постоянно ведет себя так же — то удивительно, как умница Паррис еще сдерживается, только иногда на Круг и вытаскивая, чтобы отвести душу. Ну, или в пути загоняя на ближайший пригодный сеновал или в кусты погуще, чтобы вытрахать из старшего все лишнее. Когда яйца пустые — и мозги как-то лучше думают. Так что той же ночью, когда остальные уже улеглись спать, оставив тройку братьев на страже, сам уволок Парриса подальше от лагеря.
Никогда прежде он не проявлял инициативы в подобном. И было почти смешно смотреть на слегка опешившего от такой прыти Парриса, завалив его на плащи и устроившись на крепких бедрах. И молча благодарить — никогда у Иеррона не выходило связно словами. Только вот так, утыкаясь носом в шею, еще вздрагивая, чувствуя, как обнимают крепкие руки, хоть ненадолго позволяя снять с плеч груз ответственности.
У Парриса не было луженой глотки, хотя по виду полагалась бы. Прародитель-Хвостатый явно пошутил, вкладывая в такое тело — эрлу Рримару на зависть — мозги, предназначавшиеся как раз кому-нибудь вроде Иеррона. Вот и сошлись они, две неправильные половинки, одному оставив возможность думать, а другому — командовать. Но кто бы знал, как оба уставали...
А на рассвете они снова были в седлах, ехали к храму, молчаливо-сосредоточенные, каждый снова и снова обдумывая план, ища в нем слабые места — и не находя их.
За день до приезда в Бадисс Иррчи, отлучившись к травнику в очередной деревушке, приволок целый мешок какой-то травы. И после ужина, вымыв один из котелков, взялся ее варить. Был он мрачен и вздыхал, помешивая остро и резко пахнущее варево оструганной палочкой. А потом подошел к Мирру, сунул ему в руки нож и развернулся спиной. Распущенная грива растеклась по спине блестящим черным шелком.
— Да резать как жалко-то... — вздохнул Мирр.
Иеррон его понимал. Но нужда была сильнее, потому он отобрал у младшего нож и сам взялся за дело. На землю посыпались густые тяжелые пряди. Хоть собирай и... Куда их, Иеррон не знал.
— Все, — сам того не ожидая, тихо сказал он. — С этим помочь намазать? Или его не мазать нужно?
— Тряпки нужны, я привез. Траву на них разложить, обмотать, чтоб вся шерсть была покрыта, и отваром поливать. Мне же хвост красить нужды нет? Балахон напялю — никто и не увидит. И руки только до локтей придется покрасить. Ну, и голову.
— А... И то правда, — почесал в затылке Иеррон. — Как-то я и не подумал.
Привык слишком к балахону, похоже, забыл, что он хвост скрывает.
— Мирр, иди сюда! С отваром помоги! — рявкнул он и ушел расставлять посты на ночь. Без них засыпать вне селений опасались: мало ли, время такое, что лишняя тревожность не помешает.
Наутро результат Иррчиных изысканий задумчиво рассматривали все, кому не лень. Мирр мастью был серо-стальной, как заклятый меч, с желтоватым подпушком и заметными чуть более темными полосками на руках и хвосте. Иррчи же после своей травяной пакости казался поседевшим в пепел с легкой просинью. Очень странно поседевшим: пепельными стали руки до локтей, пепельные пятна появились и на бедрах, и на ногах — куда вечером отвар попадал. Пострадала не только неровно обкромсанная грива на голове, но и та полоска шерсти, что тянулась по смуглой спине до хвоста. И хвост тоже оказался в пятнышко. Храмовники всеми силами сдерживали смешки, а Иррчи непотребно ругался, обогатив их лексикон на пару десятков новых выражений, особенно когда сажей от костра наводил на руках подобия полосок.
— Маскировка, чтоб вас так драконьим дерьмом замаскировало! Вот намылит мне холку эрл, хвостом чую-у-у! — стенал несчастный оруженосец, наматывая на себя бинты так, что только глаза, нос и рот оставались неприкрыты. И кое-где между витками торчали пепельные прядки.
А когда он какой-то пакостью те бинты перепачкал — в тяжкое ранение поверили и трое опытных старших. Тем более что одно ухо Иррчи спрятал под бинты, а сверху изрядно поплескал красно-бурым. Ну точно мечом по голове прилетело, а то и чем похуже, лишив уха и хорошо если не калекой сделав.
Смешки утихли быстро, их сменило напряженное ожидание. Последний переход давался тяжело, не столько потому даже, что устали с дороги, а потому что на плечи именно этого отряда ложилась основная работа. Остальные боевые братья должны были ждать в храме: в последние дни они, сменив хламиды на обычную одежду, втихую съезжались в город, чтобы прошедшей ночью перебраться через стены и быть готовыми действовать. Им же, Иеррону и остальным, предстояло сначала доставить раненых лекарям — а потом устроить безобразную свару с заранее подговоренными оружейниками, причем не в своей части храма, а в общей. Все ради того, чтобы выманить из башни брата-настоятеля и брата-ревнителя с помощниками.
Когда въехали в город, Иеррона уже слегка трясло. Не телесно — внутри, как никогда перед боем не случалось. Наверное, потому что в бою он знал, что делать, был собой, а не притворялся кем-то еще, не пытался скрыть тревогу. Вроде бы, ему даже это удалось. А что нет, то было списано на переживания о раненых братьях, среди которых вроде как был и его младший. И то, что у десятка братьев поголовно под подолами хламид нервно дергаются хвосты, а уши прижаты, окружающие сперва принимали за расстройство от неудачной поездки. А десятка, сжимая в руках какие-то свертки, целенаправленно шла не в сторону казарм, а к оружейному двору. И шла не молча: с каждым шагом глухой ропот перерастал в достаточно громкие реплики.
— ...гадство какое! Совсем нас за идиотов держат?
— Как новый меч — так у них не допросишься, кучу бумаг напиши, объяснительные на свиток сочини! И тебя ж еще виноватым выставят, мол, рубиться не умеешь!
— А что мечи — дерьмо, так это неправда, ага, брат. Из дерьма сделанные и дерьмово заклятые — но зато храмовые, что вы!
И никто бы не смог винить Иеррона, что он не успокоил своих. Хотя бы потому, что он слышал эти удаляющиеся возгласы уже весьма нечетко: сам шел в другую сторону, на руках нес «младшего» в лекарскую, прижав уши и зыркая на попадавшихся по пути служек так, что те предпочитали вжиматься в стены, если не получалось нырнуть в боковой коридор. Следом спешил Паррис, несущий бедного брата Тимарра, маявшегося хвостом, и сам шагал брат Лирр, которому только раненая рука помешала пойти с остальными: Иеррон на него выразительно рявкнул, запретив и думать об этом. Нет, пока нормально не перевяжут, не убедятся, что все хорошо — никуда от лекарей не скроется, если еще хочет меч держать.
Настоящих раненых немедленно разместили по койкам, велев подождать — сложный «больной» требовал внимания. А что этот больной, едва только его унесли в крохотную комнатушку, сел и принялся сматывать бинты, так того никто уже не видел, кроме Иеррона.
— Пока не приду я или Паррис, никуда отсюда не отлучайтесь, Иррчи.
— Понял, не дурак, — буркнул тот, с тихим стоном выпрямляя затекшее ухо, испачканное бурым. — Сами постарайтесь не подставиться. Я в храме только приютское крыло да библиотеку знаю хорошо.
Кивнув — а что тут было говорить? — Иеррон плотно прикрыл дверь. К нему уже спешил брат Омнирр, и Иеррон облегченно выдохнул: значит, все идет по плану, если главный лекарь здесь. Вот сейчас перекинуться парой слов, делая вид, что потрясен взрывом в алхимических лабораториях, запустить брата к Иррчи, мелькнув в дверях, чтобы не подумал ничего, и надо бежать.
Паррис уже исчез, его делом было тихо присмотреть за скандалом, вмешавшись, если все выйдет из-под контроля, или предупредив, если что-то пойдет не так. Иеррону там даже кончика хвоста показывать было нельзя: кому, как не ему прекращать безобразие? И верно, вон какой-то мальчишка из бокового коридора метнулся:
— Брат Иеррон, там!.. Вас!..
— Некогда мне! — во всю глотку рявкнул Иеррон, так что бедный ребенок аж присел, прижав уши. — Все — позже!
И нырнул в соседний коридор, тут же перемахнув через подоконник и мягко спрыгнув во двор. Здесь почти никто не ходил, и Иеррон вжался спиной в стену, пережидая, пока наверху стихнет топоток бросившегося догонять его посыльного.
Теперь нужно было проскользнуть через заднюю дверь хозяйственных пристроек и оттуда выбираться к кельям башенных братьев. Как там говорил в свое время старший... Морду поуверенней, и вперед? Чтоб им там икалось, головастым этим, по чьим планам именно ему вызволять брата Верреса!
Под нужной дверью, как назло, скучал один из подчиненных брата-ревнителя. Иеррон невольно скривился: он терпеть не мог что тех, кто размахивал кнутами, что тех, кому не достало умений и мозгов стать одним из боевых братьев, вместо этого выбрав такие поганые обязанности. Впрочем, эта братия боевку тоже не любила, так что презрение было обоюдным. И ничегошеньки не дрогнуло, когда, проходя мимо, резко развернулся и врезал кулаком под челюсть.
Подхватив бесчувственное тело за шкирку, Иеррон сдвинул засов на двери и быстро затащил надсмотрщика внутрь. На него уставились две пары круглых глаз: брат Веррес и один из его младших помощников сидели за столом, что-то записывая. Присутствие мальчишки Иеррон и Паррис не учли. И теперь он гадал, как бы так тихо заткнуть его, если вдруг начнет орать.
Не начал, зато показал, что вполне способным был бы и в боевке: Иеррон опознал немного топорно выплетенное заклятье ледяного копья, которое парнишка нацеливал на него, мигом вскочив и заслоняя собой наставника.
— Тихо, малыш, тихо. Не надо меня морозить, — отпустив глухо хрястнувшегося мордой о пол надсмотрщика, Иеррон приподнял руки, показывая пустые ладони. — Брат Веррес, я за вами. Нужна ваша помощь в настройке переговорного артефакта. Уверен, вы знаете, как это делать.
— Знаю, но... Что все это значит? — заморгал библиотекарь.
— Что нам надоело терпеть, — усмехнулся Иеррон. Видно, усмешка вышла настолько все объясняющая, что брат Веррес поднялся, торопливо скатывая свиток.
— Мьярр, отнесешь...
— Я с вами, наставник!
— Мьярр, — библиотекарь положил тонкопалую, испачканную чернилами ладонь на плечо мигом прижухшего мальчишки. — Отнесешь свиток в хранилище. И останешься там, пока не утихнет шум. Это приказ, ученик.
В тихом, спокойном голосе не звенел металл, но Иеррон вчуже почувствовал, что не повиноваться ему нельзя. Просто потому, что это приказ старшего. Давненько он уже такого не ощущал. С момента, как сам принял старшинство в тройке.
— Да, наставник. Отнесу и буду ждать. Вы только...
— А за мной присмотрит брат Иеррон, не волнуйся. Иди.
— Присмотрю, не бойся, — оскалился Иеррон, споро связывая надсмотрщика стянутым с кровати одеялом, когтями порвав его на полосы.
Если еще приложить напоследок и засов задвинуть — просидит, сколько надо, не подняв шума. А им с братом Верресом пора, сначала в лекарскую, за Иррчи, а оттуда в облюбованную братом-настоятелем башню. И хорошо бы все шло так же, как сейчас, и убежавший младший был самой большой неожиданностью.
— В лекарское крыло? — опознав переход, удивленно приподнял брови брат Веррес. — Уверяю тебя, брат Иеррон, я в порядке.
Хотя не в таком уж он и порядке пребывал, слегка прихрамывая на обе ноги и задыхаясь, несмотря на то, что прошли совсем немного. Карцер ему на пользу не пошел совсем, как и жизнь взаперти.
— Там нас ждут, — мотнул головой Иеррон. — Брат Веррес, вы меня простите...
И, прежде чем тот успел возразить, подхватил, закидывая на плечо. Так по любому было быстрее — а еще хламиды у всех были одинаковые и распознать, чья там задница под ней, было затруднительно. Это избавляло от лишних вопросов, если бы кто-то попался по дороге.
Но коридоры храма будто вымерли, а откуда-то издали доносился гул множества голосов. Кажется, их затея отвлечь брата-настоятеля удалась идеально: не знай Иеррон, в чем дело, и сам бы поспешил на шум.
— Ни-нико-о-огда-а не-не е-е-езди-ил на-а ло-о-ошади-и-и... уф! А теперь точно не буду, если там так же трясет! — возмущенно пробулькал брат-библиотекарь, поставленный на ноги уже в комнатушке, опираясь на крепкую руку, так вовремя подставленную.
— Там иногда и похуже трясет, брат Веррес.
Иеррон с какой-то даже долей умиления смотрел, как библиотекарь выпрямляется, чтобы уткнуться взглядом сперва в широкую грудь, на которой хламида боевика едва не трещит, потом задирает голову и всплескивает руками:
— Матерь Бесхвостая! Малыш Чи! Да ты уже совсем не малыш...
— А вы совсем не переменились, брат Веррес. И серебро вам к лицу, — Иррчи с теплой улыбкой коснулся седой прядки на виске библиотекаря. — Но о прошлом поговорим после, как закончим дела. Брат Иеррон, ведите. Брата Верреса я сам донесу.
Бедный библиотекарь только охнуть успел, когда его подхватили на руки. Перекидывать через плечо Иррчи не стал, так что это «Ох!» прозвучало даже облегченно.
Брат Омнирр догнал их на повороте, мотнул головой:
— Паррис... фуф... там!
— Ясно, — коротко откликнулся Иеррон.
Там, значит, там, значит, так нужно. Паррис головастый, ему виднее. А им уже виднеется вход в башню. Как бы еще по лестнице и брата Омнирра тащить не пришлось...
Свезло, тот добежал сам, хоть и пыхтел так, что по лестничному колодцу эхо гуляло. Будь в башне кто живой, его услышали бы, но опять, никого и ничего. Да что ж там внизу-то тогда творится?! С этими мыслями Иеррон выскочил к двери, ведущий в зал с артефактом, пнул ее и выругался: заперто!
— Отойдите! — рявкнул он, выхватывая меч.
— Брат, брат, незачем ломать то, что можно открыть! — подал голос брат Веррес. — И если меня все-таки спустят на пол, я открою.
Иррчи слегка фыркнул, ставя его на ноги, а Иеррон сконфуженно вложил меч обратно в ножны. М-да, вот так и понимаешь, что боевка — это всегда боевка. Лишь бы что-то порубить.
Изукрашенные резьбой и окованные металлом двери открывались как-то хитро. Брат Веррес нажал в одном месте, в другом, и створки бесшумно распахнулись, пропуская их в небольшой полукруглый зал. Здесь было странно торжественно, Иеррон невольно прижал уши, оглядываясь: широкие окна с витражами — а ведь снизу и не видел; удобное деревянное сиденье вдоль длинной стены, такое же — вокруг постамента с артефактом, огромным желтовато-прозрачным каменным шаром. Все будто говорило: здесь находятся подолгу, это не место для того, чтобы переброситься парой слов. А еще — что наверняка в старые времена подобный артефакт запитывался как-то иначе, потому как два десятка каменных же пластинок на постаменте выглядели неуместно и наспех приляпанными.
— Настроить передачу на Коллегию я смогу, — озадачился брат Веррес. — Но сперва нужно зарядить накопитель.
— Просто скажите, когда хватит, брат Веррес, — Иррчи шагнул к постаменту и опустил ладони на гладкий бок шара.
Напряженно прислушивающийся к своему чутью, Иеррон не почувствовал никаких вспышек магии. Но стоило подойти чуть поближе, как шерсть встала дыбом везде: каменный шар начало заполнять свечение, словно он был полым внутри, а сейчас в него вливался солнечный луч. Одновременно с этим внимание привлекло серебристое свечение на ровной стене. Там разгоралось гигантское зеркало, сделанное из цельного отполированного листа серебра, покрытого сверху пластиной хрусталя.
— И-иррчи!.. — ахнул брат Веррес.
— Все хорошо, — светло улыбнулся тот, хотя Иеррон мог поклясться: ничего хорошего не происходило, пусть эрлов оруженосец пока кровью и не обливался.
— Хватит, — приказал он, когда шар заполнился наполовину. — Хватит, я сказал! Если что — мы дозарядим.
— Вряд ли, — спокойно покачал головой Иррчи. — К этому артефакту вообще нельзя соваться магам ниже лазурного спектра силы. Не знаю, как уж его задействовали, тут же запрет стоит. Я запитаю полностью и замкну заклятье подпитки, оно разорвано, но восстановить довольно легко. Брат Саварр показывал. Оно будет магию собирать из воздуха, так что артефакт будет работать постоянно.
— Иррчи, ваш эрл мне голову оторвет, — на всякий случай напомнил Иеррон.
— Я слежу за своим состоянием. Пока даже наполовину резерв не сбросил.
— Бесхвостая Матерь, Иррчи!
— Я вам потом все расскажу, брат Веррес. Настраивайте связь.
Иеррон подумал, что снаружи башня сейчас наверняка больше напоминает маяк: каменный шар, оказавшийся вовсе не самим артефактом, а всего лишь накопителем, испускал уже довольно сильное свечение. Как бы кого не принесло... Тряхнув головой, он решительно отошел к двери и захлопнул ее, подперев для надежности плечом. Там и остался. Видно было не очень, зато, если кто и будет ломиться, первым делом встретится с ним. Бойцов-то тут больше нет: у Иррчи ни меча, ничего, а братья... Лекарь и библиотекарь, этим все сказано.
Мысли лезли в голову не ко времени, но кроме как размышлять и смотреть на брата Верреса, осторожно оглаживающего ладонями воздух над зеркалом, делать было нечего. За это Иеррон и ненавидел подобное — в бою-то думать о лишнем некогда, голова чистая.
Потом произошло разом два события: что-то негромко загудело, щелкнуло, и серебряное зеркало отразило точную копию зала, только вместо четверых присутствующих в этом, в том было около десятка магов-жрецов со знаками отличия настоятелей на хламидах. И в это же время Иррчи, быстро поднеся ко рту руку, прокусил палец и выписал на основании шара несколько закорючек, опознать которые смог бы, пожалуй, только брат-библиотекарь. Но он был занят у зеркала, а кровь мгновенно впиталась в камень и исчезла.
Старательно прикусив язык, Иеррон вывернул шею, пытаясь разглядеть тот, второй зал повнимательней. А говорить-то, кажется...
— Кхм, — для начала прочистил горло он.
— Брат Оррим? — с той стороны кто-то так же неуверенно кашлянул.
— Брат Иеррон, дайте мне уже меч и идите, говорить вам, — шепнул подошедший к нему Иррчи. — А я посторожу дверь.
Это было правильным решением, и Иеррон, передав ему свой полуторник, шагнул к зеркалу. Стало понятно, что первоначальное впечатление оказалось ошибочным. В зеркале отражался не один зал, а целых одиннадцать, по числу храмов на континенте, кроме Бадисского. Просто отображение накладывалось так, что все настоятели, находящиеся каждый у себя, казались стоящими в одном зале. Наверняка все они видели в своих зеркалах такую же картинку.
— Должен бы пожелать доброго дня, братья, но таким назвать его не могу, — Иеррон невольно поскреб в затылке, заломив ухо. — Я — брат Иеррон, глава боевых братьев Бадисского храма.
— Что случилось в Бадиссе, брат Иеррон? — прогудел медведистый седой здоровяк, в котором с первого взгляда опознавался бывший боевик, все еще не гнушающийся поддерживать тело тренировками.
— Ничего хорошего... — глубоко вдохнув, Иеррон рубанул с плеча, как привык — на эту тему они с Паррисом говорили, но не придумали ничего лучше: — Захват власти братом-настоятелем, творящим все, что ему вздумается.
Глухой ропот наполнил зал, и чуткое ухо могло в нем различить не только порицание. Кое-кто, кажется, не считал это таким уж выдающимся событием.
— Например, брат Оррим считает необходимым травить тех, кто ему неугоден, эликсиром «Усмирение», — шагнул к зеркалу и брат-лекарь.
— Чем? — не понял хрупкий, худосочный какой-то настоятель странной белесой масти. У него и глаза были странные — розоватые, подслеповато щурящиеся.
— «Усмирение» — это сложная вытяжка из нескольких одурманивающих трав. Она полностью блокирует мыслительную деятельность.
— Выжигает мозги, короче говоря, — рявкнул Иеррон. — С флакона — пускающий слюни идиот! С большего — труп!
Тишина повисла такая, что стало слышно чье-то шумное дыхание. Да его собственное — понял Иеррон.
— Н-но, позвольте, сорок шесть лет назад Коллегией были запрещены эксперименты с дурманными травами! — снова подал голос тот настоятель с розовыми глазами. — Тогдашний глава Бадисского храма сам внес это предложение!
— Брат Торрн? — прошелестел Веррес из-за спины Иеррона, куда он отошел после настройки зеркала.
— Кажется, именно так его и звали, — закивал настоятель в зеркале. — Нам пришлось свернуть исследования с вытяжкой змеиного дерева, а ведь на ее основе можно было создать прекрасное болеутоляющее средство!
— А-а... — Веррес покачал головой. — Помню-помню его. Это как раз тот брат Торрн, который отравился «Усмирением» после того, как выбрал преемником брата Оррима. Забавно, правда? Коллегия, тогда, помнится, сочла это несчастным случаем. Досадной ошибкой.
Два настоятеля, похожие, словно близнецы эрла Рримара, долго болевшие в детстве, почти одновременно презрительно фыркнули. На их лицах с начала разговора об «Усмирении» застыло выражение превосходства. Даже Иеррону стало понятно, что вот уж они-то никакие исследования, если таковые были, не сворачивали. Как и в Бадиссе. Просто никого об этом в известность не ставили.
— Так или иначе, — буркнул Иеррон, — именно «Усмирением» убивали моих братьев. И если бы только им! Брата Саварра, чуть ли не самого сильного мага в храме, едва не залечили до смерти. Да у нас зеленушки одни остались, стараниями настоятеля!
— Что значит — «остались»? А дети? — вклинился в разговор женский голос. Только теперь стало ясно, что среди мужчин-настоятелей есть и женщина. Единственная.
— А детей, досточтимая сестра, после Великой Чумы нам иметь запрещено, как и семьи, — ядовито отозвался брат Омнирр.
— Что за чушь! Приказ об изоляции храмов был отменен более ста восьмидесяти лет назад!
— Да? Видно, Бадисским настоятелям об этом сообщить забыли! — снова повысил голос Иеррон. — У нас тут половина храма уже с ума от воздержания посходила, а вторая брат с братом и сестра с сестрой спасаются! Нет здесь детей.
— А кто по деревням остался, каким-то чудом не выродившаяся кровь, — донесся от двери холодный голос Иррчи, — тех учить запрещено.
— Запрещено?! — гаркнул тот самый «медведь», что начал беседу. — Да что у вас там творится такое?
— Беспредел и сомнительные эксперименты какие-то, — подвякнул розовоглазый.
— Чудовищные запреты! — у возмущенной сестры-настоятельницы аж грива распушилась.
— Братья, братья. И сестра, простите. Пожалуй, стоит просто проголосовать? — вклинился в хор возмущенных голосов дребезжащий старческий.
Изображение совершенно лысого и морщинистого, как печеное яблоко, старичка со слегка выпученными пронзительно-желтыми глазами приблизилось, словно он шагнул ближе к зеркалу у себя. Урод он был, на взгляд Иеррона, исключительный — от болезни, что ли, полысел? Но вот ум в глазах читался весьма острый, и послушались его быстро. Возмущенные вопли стихли, остальные тоже шагнули вперед, протягивая руки — коснулись зеркал, наверное.
Отдельные сектора зеркала с этой стороны внезапно подсветились разными цветами: зеленым и красноватым. Иеррон пересчитал их и мысленно сделал себе пометку: узнать, откуда эти двое, похожие на эрла Рримара, что проголосовали, если он верно понял, против вмешательства Коллегии в дела Бадисского храма.
— Большинством голосов, — снова задребезжал лысый старичок, потешно поставив торчком гигантские розовато-лиловые на просвет уши, — Коллегия признает настоятеля храма в Бадиссе, брата Оррима, низложенным. Советую разобраться с делами храма как можно скорее, провести выборы настоятеля и связаться с нами снова.
— Как только сможем, досточтимый брат, — кивнул Иеррон.
Брат Веррес быстро шагнул к зеркалу, коснулся его, изображение погасло. И одновременно с этим отпустило дикое напряжение, как-то и не замеченное никем во время всего этого дурацкого, сумбурного разговора. Опустился на сиденье брат Омнирр, не успел метнуться и подхватить осевшего прямо на пол Верреса Иеррон — сам переводил дыхание. Звякнул о камень меч, Иррчи тоже устало прислонился к двери, опустив руку.
— С ума сойти. Вот это интересные новости выясняются, — в его голосе прозвучало несколько неуместное в данный момент веселье. — Брат Саварр будет счастлив узнать, что был прав практически во всем.
— Вот вернетесь в Ревалир — и обрадуете... Брат Веррес, вы как? — Иеррон наклонился, помогая библиотекарю подняться.
— Что-то у меня голова кружится, — слабо пожаловался тот.
— А я говорил, что переговорный артефакт настроен на работу с сильным магом, — сердито нахмурился Иррчи, подходя к ним и возвращая Иеррону меч. — Пожалуй, нам с братом-целителем стоит вернуться в лекарню и посмотреть, можно ли что-то сделать для брата Верреса. А вам, брат Иеррон...
— А мне разгребать бардак, — вздохнул Иеррон, вкладывая оружие в ножны. — Если Паррис еще не справился своими силами. Идемте.

___________________________

*Трубчатник — здесь растение наподобие помеси тростника и бамбука. Стебель прочный, коленчатый, с рыхлой мягкой сердцевиной. Часто используется в сельском хозяйстве, иногда лекарями — как материал для лубков. Как и все прочие растения, вымышлен.


Глава одиннадцатая

Братьев и Иррчи Иеррон проводил до лекарской лично. И только убедившись, что им ничего не угрожает, вознес краткую, буквально в пару слов, молитву Бесхвостой Матери — и пошел во двор, где все так же шумели голоса. Сразу бросаться в бой он не стал, остановился в тени коридора, щурясь на свет и пытаясь разобраться, что происходит. Увиденное заставило заскрипеть клыками.
Паррис, его умница Паррис стоял на коленях, с вывернутыми руками. Два мордоворота брата-ревнителя держали его с изрядной опаской, у одного уже заплывал лиловым глаз. Остальные бойцы сбились в круг неподалеку, щерясь во все стороны кто обнаженными клинками, кто одними только выпущенными когтями и оскаленными клыками — свертки с переломанными мечами валялись у них под ногами. Вот-вот бросятся в драку, и было почему: брат-ревнитель привел всех своих, впервые выйдя так в открытую. Вон, стоит, из-за плеча визгливо орущего Оррима усмехается.
Пожалуй, только Иеррон видел, что за спинами собравшихся во дворе храмовников, в распахнутых окнах коридоров, выводящих сюда, замерли готовые броситься на выручку своим боевые братья. Но их было бы все равно почти в два раза меньше, чем прихвостней брата-ревнителя. Это было очень неприятное открытие. До сих пор Иеррону не приходило в голову пересчитать «по головам» храмовых палачей и надсмотрщиков. Правда, и опыта у тех... Много ли умения надо, давить башенных магов? И не стоит забывать о столпившихся по краям двора людях: тут тебе и ремесленники-оружейники, и хмурые лекари, и башенные маги, и обычный люд, тоже то и дело кулаки сжимающий.
Свалки допустить нельзя. Это Иеррон понял со всей четкостью, шагнув вперед и легко перекрывая вопли Оррима своим:
— Что здесь происходит?!
— А! Брат Иеррон! — взвизгнул тот, едва не пуская пену от бешенства. — Что-то ты долго шел от лекарской! Взять его! Усмирить! Всех усмирить!
— А я не от лекарской шел, Оррим, — спокойно откликнулся Иеррон, и что-то видно проскользнуло в голосе такое, что дернувшиеся было к нему надсмотрщики замерли, не сделав шага. — И не смей поганить своим грязным языком это слово.
— Ч-что?! К-какое еще слово? — бывший настоятель, еще не знающий о том, что отстранен, аж начал заикаться, не понимая, что происходит и почему его приказ не исполняется мгновенно. И как посмел этот тупой боевик вот так непочтительно обратиться к нему.
— Брат. Видишь ли, это слово для тех, кто еще помнит, что такое храм — и что такое храмовое братство. Эй, вы! — от рыка аж стены дрогнули. — Отпустили брата Парриса! Он действовал по моему приказу.
И пусть Иеррон понятия не имел, что тут происходило — но был готов взять на себя любые поступки младшего, пусть даже тот пытался кому-то глотку перегрызть.
Пока Оррим беззвучно хватал ртом воздух, багровея от бешенства, Иеррон прошел мимо расступающихся перед ним людей и встал напротив все еще медлящих выполнить приказ «усмирителей».
— Я с-сказал — отпустить! — новый рявк смел мордоворотов назад, прямиком к боевикам, а те не преминули мигом заломать обоих, уложив мордами в землю.
— Да что ты себе позволяешь?! — разродился, наконец, визгом Оррим.
— Делаю то, что должен, — даже не повернувшись к нему, бросил Иеррон.
Подав руку Паррису, он помог ему подняться, и только тогда соизволил покоситься на бывшего настоятеля.
— Скажи, Оррим, что происходит, если в храме нет настоятеля?
Тот подавился новым воплем, кое-как продышался и все-таки соизволил ответить:
— Это невозможно! Всегда есть преемник!
— А если преемника нет, что тогда? — Иеррон все-таки развернулся, чтобы видеть и Оррима, и брата-ревнителя. Не нравилось ему выражение лица последнего. С таким какую-то пакость замышляют, не иначе. Иеррон не сомневался: этот скользкий змей попытается и вывернуться, и ужалить ловящие его руки. И гнездо погани нужно было давить все, разом.
— Совет Наставников собирается и выбирает нового. К чему эти вопросы?
Иеррон со странным удовлетворением услышал в голосе Оррима промелькнувшую нотку паники. Должно быть, что-то почуял, старый паук. Хотя... а паук ли? Даже до него постепенно начало доходить, что что-то в просчитанном раскладе не так. И Паррис, вон, хмурится...
— К тому, Оррим, что если настоятеля нет, и совет не выбрал преемника, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. Нападение на храм, к примеру, — он должен был это сказать — и говорил, слова весомо падали в напряженной тишине. — А в этом случае управление переходит к тому, кто может храм защитить.
И, не давая опомниться:
— Решением Коллегии братьев ты, Оррим, снят с поста брата-настоятеля! Я, брат Иеррон, с этого момента в ответе за храм — и всех, кому эти стены дали кров!
И, подтверждая его слова, темным, мрачным золотом блеснуло вокруг ворота хламиды, ослепляя на мгновение — и застыло на ткани золотыми пятнами, цветами, возложенными рукой Бесхвостой Матери. Такое невозможно было подделать. О таком слышали только в сказках — и вот оно случилось у всех на глазах. И эти глаза неотрывно смотрели на шагнувшего вперед Иеррона.
— Храм — это братство. Храм — это помощь Бесхвостой Матери людям. Храм — это надежда! — он схватил Оррима за ворот хламиды, безжалостно вспарывая когтями вышитые серебристые цветы. — Что ты сотворил с этой надеждой, Оррим? Ты поднимал руку на братьев. Ты убивал братьев! Правом судить, данным мне ныне: я говорю, этот человек — виновен! Вы подтвердите мое решение, братья и сестры?!
— Виновен!
— Виновен!
Вокруг поднялся невообразимый гам, и Иеррон, краем глаза следивший за людьми — своими людьми! — заметил, что не открывают ртов только прихвостни брата-ревнителя. Но с ними придет время разобраться немного позже, сперва — Оррим, из багрового от гнева ставший белым в просинь от понимания конца.
— Тихо! — Иеррон поднял свободную руку. — Тихо, братья и сестры. Вы сказали. Я услышал. Ты хотел усмирить всех, Оррим? Что ж... У кого есть это проклятое зелье?!
По рукам передали вперед, к нему, аж четыре флакона — из матового черного стекла, одним своим видом внушающие ужас любому, не только магу. Эликсир не разбирал, кто перед ним, ремесленник или храмовый жрец, одинаково легко уничтожая разум и одаренного, и не одаренного. Оррим забился, увидев их, и Иеррон брезгливо швырнул бывшего настоятеля на камни двора.
— Придержите его, — бросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. И не удивился, поняв, что вперед шагнули не боевики. Нет, сам брат-ревнитель не побрезговал вмешаться, как-то так подцепив Оррима за загривок и уши, что тот задохнулся, выгнулся, распахивая рот в беззвучном крике.
Мерзко стало — не передать словами. Иеррона чуть не вывернуло, он сжал зубы, непослушными пальцами выдирая из первого флакона пробку. И плеснул прямо в распахнутый рот, не заботясь о пролившихся мимо вязких бурых каплях.
Орриму пришлось выбирать: или захлебнуться, или проглотить. Инстинкт сработал быстрее разума. Он сглотнул. Иеррон вылил в снова распахнувшийся рот второй флакон, за ним так же последовали и остальные два. Расчет был прост: Иррчи-чудотворец откачал беднягу Амирра после трех. Давать же даже призрачный шанс Орриму Иеррон не хотел категорически. Пусть сдохнет сразу — но наверняка. Заслужил, погань.
— С одной бедой нашего храма покончено, — Иеррон говорил теперь будто сам с собой, задумчиво глядя на то, как стекленеют глаза Оррима. — Правосудие свершилось, виновный в смертях братьев наказан. Но виновен он был и в другом.
— В чем же еще, досточтимый брат-настоятель? — отравленным медом пролился в тишине голос брата-ревнителя.
На мгновение Иеррону показалось, что рядом с еще живым телом Оррима не человек, не храмовник в серой рясе, а по ошибке богов получивший возможность говорить выкусень, готовый броситься на добычу и загрызть, вырвать горло, оправдывая свое имя.
— Не называй меня чужим именованием, — кое-как выдержав все тот же тон, покачал головой Иеррон. — Я — глава боевых братьев, и останусь им хоть сейчас, хоть когда будет избран новый брат-настоятель. Что же касается прегрешений Оррима... Братья и сестры! Сегодня — лишь сегодня! — я узнал: нам лгали! Лгал даже не он. Не Оррим. Другие, что были до него. Нас убивали этой ложью. Убивали поколениями! Приказ об изоляции храмов и запрете браков был отменен! Сто! Восемьдесят! Лет! Назад!
Эта весть колыхнула собравшихся, словно ураганный ветер — гладь озера. В полной тишине люди — братья, сестры — смотрели на него потрясенно, неверяще — и с безумной надеждой одновременно.
— Вы хотите сказать, дос... кхм... брат Иеррон, что отныне любому брату или сестре будет позволено завести семью? — каркнул брат-ревнитель.
— Отныне каждый волен сам выбирать, — Иеррон чувствовал, что его слова падают, будто капли расплавленного золота, чистейшие, медовые, аж светящиеся изнутри. — С кем быть. С кем жить. С кем заводить семью — и растить детей. Своих детей!
И, обернувшись, он поймал за локоть Парриса, подтаскивая к себе — и целуя на глазах у всех. И пока длился этот поцелуй, на который Паррис, смешавшись в первые мгновения, после с жаром ответил, обнимая, вокруг происходило много такого, что до сего дня просто невозможно было представить. С громким воплем: «Геррих!» к какому-то мастеру из неодаренных кинулась одна из сестер, а тот подхватил ее и закружил. Кто-то пробивался сквозь толпу, вставая плечом к плечу, кто-то обнимался или робко брался за руки, опасливо поглядывая на остолбеневших подручных ревнителя, которым никто не отдавал приказа хватать «распутников» и волочь в казематы.
Произошло и что-то еще. Что-то вовсе из ряда вон выходящее, потому что за спиной послышался ровный и чуть насмешливый голос Иррчи:
— Братья, братья. Нельзя же так увлекаться, чтоб за спину к себе ядовитого выкусня пропустить.
Откуда он тут взялся, Иеррон в первый момент не понял. Обернулся — и обозвал себя трижды тупой боевкой, растерявшей последние мозги. И одновременно совершенно ясно понял: приняв на себя нынешнюю роль, он не мог иначе. Он должен был стать примером, заставить поверить — и открыться. Подставиться. Подставить Парриса.
Потому что за спиной покачивался застывший в совершенно недвусмысленном жесте один из палачей, и в его руке поблескивал длинным трехгранным лезвием кинжал, направленный в сторону Парриса. Глаза нападавшего бешено вращались, он мог дышать, а вот переменить положение тела — нет. Его словно дымка окутывала, в которой Иеррон с изумлением опознал заклятье паралича.
— Думаю, этого красавца стоит допросить, — Иррчи, придерживавший тело, чтобы то не потеряло устойчивости, разжал пальцы, и палач рухнул на землю, как бревно, с такой силой, что лезвие кинжала сломалось, воткнувшись в камень.
— Благодарю, Иррчи, — выдохнул Иеррон, стараясь прогнать из голоса предательскую хрипотцу. — Как видно, не вся гниль была лишь в Орриме.
Прежде чем кто-нибудь из снова смотрящих на него людей спросил, кто такой Иррчи и что он тут делает, Иеррон присел на корточки возле неудавшегося убийцы. Только и одного вопроса задать не успел.
— Позволь я, брат, — встал рядом Паррис.
— Да какой допрос, казнить его, и дело с концом! — внезапно оказавшийся прямо перед ними брат-ревнитель едва успел договорить, уже припадая вниз, занося над своим же прихвостнем руку с таким же кинжалом. И застыл в этом нелепом полуприседе, окутанный еще одним заклятьем паралича.
— А вот этого, я думаю, допросить не только стоит, но и должно, — удовлетворенно ухмыльнулся Иррчи и провел под носом ладонью. — Вот же погань! Амулетов на нем, как блох на бродячем псе...
— Почистим, — кровожадно улыбнулся Иеррон и дал наконец отмашку своим, чтобы хватали растерянных палачей и надсмотрщиков.
Лишенный всех своих амулетов, а заодно хламиды, фазии и остатков чести, если честь у такой твари была, брат-ревнитель был прикован к позорному столбу. Столб обозленные боевые братья аж из центрального двора сюда, в общий, перетащить не поленились, выкорчевав из мостовой и вкопав прямо посредине. Иеррон мешать им не стал. Пусть выместят злость, да и удобно — наручники брат-ревнитель не порвет, сил не хватит, и ни на какие заклятья тратиться не надо.
По причине последнего Иррчи Иеррон в приказном порядке отправил в лекарскую.
— И только попробуй высунься, эрлов оруженосец! — прошипел он едва слышно. — Умру, но тебя поперед закопаю, как самого прыткого!
— Да понял я, понял, — прогнусавил тот, зажимая какой-то тряпицей нос.
Кто-то из братьев, кажется, Китисс, подхватил его под руку, намереваясь проводить до лекарского крыла и пообещав, что проследит, чтоб «выкуснев гаденыш» был братом-лекарем у койку уложен и чем надо напоен. Иеррону же предстояла очередная, не самая приятная, часть забот этого безумно длинного дня. Потому что никому другому он роль палача поручить не мог. Даже Паррису. Особенно Паррису.
Их было много, тех, кого общим решением осудили на смерть. Иеррон одним махом упразднил всю систему надзора, понимая, что потом придется вводить ей какую-то замену. Но то потом. А пока он давал людям то, чего они так долго жаждали — и его меч раз за разом поднимался, чтобы пронзить сердце очередного ублюдка, пришпиливая его к камню площади. И рука не должна была устать, поднимаясь хоть в десятый раз, хоть в пятидесятый. Храм сегодня должен был очиститься, сколько достанет сил.
Выживших — тех, кто потупее, или действительно попавших к брату-ревнителю случайно, не особо зверствовавших, Иеррон отправил на самые тяжелые работы. Таковых в храме хватало, ну а чтобы за помилованными присмотрели даже в этот вечер, ставший тихим, именно что семейным праздником, он проследил. Подпускать столь близко выкусней он больше не собирался. И так, если бы не Иррчи...
Надо было бы проведать поганца, но у Иеррона хватило сил только дотащиться до своей кельи и, не раздеваясь, рухнуть на постель, слыша, как задвигается засов на двери.
— Сейчас сдохну, — глухо сообщил он в подушку.
— Даже не думай, что у тебя есть шанс так легко от меня отделаться, — промурлыкал ему на ухо Паррис. Потом шагнул к изножью кровати, стаскивая с ног сапоги. — Разденешься сам, или мне тебя раздеть? Учти, во втором случае пострадает твоя красивая вышитая хламида. Непоправимо пострадает.
— *** с ней, — внятно и четко откликнулся Иеррон.
Сил шевелиться не было, даже руку поднять. Особенно руку поднять.
— Что там было, пока я с Коллегией общался?
— Ай, сплошные вопли, — беспечно отмахнулся от его вопроса Паррис. Если бы Иеррон знал его хуже, он бы даже поверил в эту легкость.
— Паррис!
— Завтра. Сегодня мне хватило по самые уши болтовни. Теперь я хочу послушать. Тебя.
Плотная серая ткань порвалась одним махом от подола до ворота, рука Парриса, скользнувшая под грудь Иеррона, приподняла того легко, как тряпичную куклу, и остатки хламиды просто соскользнули вниз. Кожу внезапно захолодило чем-то удивительно увесистым.
— Ого... Нет, это я с тебя снимать не буду, — весело заметил Паррис, а перед лицом Иеррона закачалось ожерелье из филигранных золотых цветов с жемчужными сердцевинками. — Бесхвостая Мать явно дает понять, что этому место не на хламиде, а на твоей шее.
Внятных слов, чтобы описать свое мнение об этом чуде, у Иеррона не нашлось. А какие нашлись, когда сел и убедился, что ни застежки, ни чего-то подобного у ожерелья и близко нет — те в качестве благодарности богине не подходили.
— Хорошо. Ясно, — заключил он, снова падая, теперь уже — на спину. — Вот теперь я точно сдох. Делай, что хочешь — не шевельнусь. Оно еще и за гриву цепляется!
— Привыкнешь, — со смешком заметил Паррис, раздеваясь и сдергивая с любовника фазию. — Но как тебе идет — словами не передать.
Он уже притащил к постели таз с прохладной водой, не гнушаясь собственноручно обмыть Иеррону ноги, и это заставляло мурлыкать, подрагивая хвостом, хотя еще совсем недавно даже шевельнуть им было тяжело. А собственнические, жесткие поцелуи-укусы, расцветившие грудь и низ живота яркими следами, и без участия остального тела способствовали тому, что кое-какая его часть выказала весьма заметную живость.
— Впервые вижу тебя вот так, — устроившись между безвольно раскинутых бедер, хрипло пробормотал Паррис. Глаза у него светились в полумраке, который одинокая свеча на столе почти не разгоняла.
— Теперь будешь видеть всегда, — слабо улыбнулся Иеррон. — Сто восемьдесят лет... Подумать только... — он помотал головой. — Нет, я тоже подумаю об этом завтра. Иди сюда?
— А вот торопиться уже некуда, — хищно ухмыльнулся Паррис. — Тем более, мне тут один запасливый гаденыш кое-что едва не силком вручил на последнем привале.
Он встал и порылся в брошенном в угол походном мешке, добыв тускло блеснувший стеклом флакон.
— Больше никакой боли, мой стар-р-рший.
Иеррон взглянул, соображая, о чем он... А потом рассмеялся, сначала едва слышно, а потом так, что Паррису пришлось сесть рядом и сжать в объятьях, чтобы этот смех утих.
— П-прости... — выдохнул Иеррон. — Сегодня было слишком много всего. Так что... Пусть хоть с болью. Хоть как. Р-рис...
Паррис не стал затыкать его поцелуем. Не в этот раз. И искусать себе пальцы и ребро ладони тоже не позволил, спутав руки над головой размотанной фазией. Охрипнув, Иеррон лишь после вспомнил, что Паррис всегда добивался того, чего хотел. А этой ночью он хотел слышать его голос — и слышал. Долго.

***

Утреннюю службу Иеррон решил проводить во внутренней, закрытой для чужаков молельне. Каким чудом он умудрился проснуться вовремя и отдать приказ приготовить зал, он и сам не знал. Просто что-то словно в бок ткнуло, его и подкинуло. Паррис еще спал, и Иеррон позволил себе несколько минут просто любоваться его лицом в едва теплящихся рассветных сумерках. Потом тихо встал, укрыл любовника... да нет, вчера уже без слов признал — любимого! Перед всеми признал, и отступать был не намерен.
Как бы ни хотелось остаться в постели, просто прижаться к сильному телу и полежать еще, но благоприобретенная вместе с золотым ожерельем ответственность не позволила. К удивлению Иеррона, ночью золотая филигрань нигде и ничего не намяла. И даже не чувствовалась, пока он о ней не вспомнил, расчесывая гриву. Надев чистую — и, главное, целую — хламиду, Иеррон выпростал цепь и расправил ее поверх ткани. Мгновение спустя это уже была золотая вышивка. И короткая благодарственная молитва с губ слетела совершенно искренне: уже успел напредставлять себе, как мучается с цепью во время боевых рейдов.
Потом стало не до праздных мыслей. Служба этим утром была во многом поминальная, в честь тех, кто был казнен вчера. Тела уже сожгли, с подобным никогда не тянули: наследие чумных лет вспоминалось до сих пор, это только в последние пол-столетия крестьяне начали хоронить своих мертвых просто в земле, укладывая клубком, будто детей. Из земли вышел, в нее и вернулся — так они говорили. Иеррон считал этот обычай довольно странным, но в то же время понимал его. Магов не дозовешься, жечь своими силами тяжело и долго, а так земля сама обратно примет, действительно.
Что же касалось душ умерших... Нет, отпустить им сотворенные злодеяния Иеррон не мог. Это дело Бесхвостой Матери и Прародителя-Хвостатого, он же мог лишь закончить их земной путь. И все равно, это было тяжело. Не телесно — душевно. Даже глядя на поспокойневшие за эту шумную ночь, разгладившиеся лица, Иеррон понимал: свое место он сейчас занимает не по праву. Ожерелье нужно передавать, вот только кому? Кого из братьев Бесхвостая Мать сочтет достойным?
Тяготимый этими раздумьями, он все-таки пошел проведать Иррчи. Потом нужно будет наводить в храме окончательный порядок, не до чьих-то оруженосцев, сидящих в лекарской, окажется. Хорошо если через неделю получится выдохнуть — и Иррчи его эрлу возвращать надо побыстрее. И поблагодарить, да. За все. Если б он, как некоторые эрлы с юга, считал долги перед этим мальчишкой, и свои, и храмовые, их бы уже набралось на полную руку. Но Иеррон не считал, он просто знал, что теперь, если из Ревалира прилетит письмо с просьбой о помощи, храм откликнется мгновенно, какая бы помощь ни требовалась.
Думалось, против воли думалось, пока шел от молельного зала к лекарне: а не будь Иррчи, что сейчас было бы? Не заметь брат Эррнар следующего за братьями в поиске чужака, не проверь его брат Саварр посохом... Да вообще, погибни этот чернявый гаденыш разом с эрлом своим там, в драконьей долинке — как бы все было сейчас? Думалось — но ответа Иеррон не находил. Его и не могло быть, потому что все уже случилось и выткано в узоре мира. Только почему же тогда так пробирает дрожью по хребту от бесполезных этих мыслей?
В лекарне, в общем зале, куда обычно приходили за помощью те, кому не требовалось серьезное лечение, на одной из лавочек у стены сидел искомый оруженосец. И натурально канючил, с неимоверной достоверностью изображая уже уставшего просить, но еще не намеренного отступать ребенка:
— Ну бра-а-а-ат Омни-и-и-ирр! Ну пожа-а-а-алуйста! Ну вам меня совсе-е-е-ем не жа-а-а-алко? Ну, бра-а-а-ат Омни-и-и-ирр!
— Иррчи, вы невыносимы! — вздыхал тот, но уже как-то устало, явно готовясь сдаться. — У меня двое раненых. И множество будущих матерей, если я все верно понимаю. А вы — о шерсти!
— Да вы только заклятье покажите! Ну, бра-а-ат Омнирр, мы спорим уже дольше, чем я мог бы ему учиться!
Иеррон прикусил согнутый палец, сдерживая хохот, и замер в темном проходе, незамеченный этими двумя. Несмотря на внешность, несмотря на все испытания, выпавшие на его долю, на перипетии жизни, на злобную магию, разрушавшую его тело с каждым серьезным всплеском, Иррчи где-то в глубине души все еще оставался ребенком. Может быть, именно поэтому он с такой легкостью находил общий язык с детьми? Ах, какой был бы брат-наставник! Но не судьба, вернее — судьба, но не в храме. Надо будет прикинуть, с чего начинать восстановление малых храмов в деревнях, взять за основу опыт как раз таки Иррчи, поговорить с братом Саварром и братом Верресом...
Кто-то вышел из внутренних помещений лекарской, замер, глядя, как брат Омнирр, обреченно опустив уши, все же объясняет Иррчи, как вернуть шерсти прежний оттенок. Почти тут же с той стороны донесся смешок. Иеррон навострил уши: кажется, подошедший лекарь слышал больше, чем он. Что же там...
— Спасибо, брат Омнирр. Я попробую, — Иррчи тряхнул жесткой от краски, неровно обкромсанной гривой, повел перед собой пальцами, несмотря на многолетнюю привычку к мечу, на внешность типичного боевика — изящно, словно перебрал струны. Иеррон вспомнил: он ведь слышит магию. Возможно, и видит, может быть, именно вот так, в виде струн, нитей, петель и узлов.
Сплеталось узорчатое кружево заклятья, пока не превратилось в кокон, буквально на несколько ударов сердца накрывший Иррчи ярким голубоватым сиянием. И Иеррон с чем-то очень похожим на восхищение смотрел, как вместо пепельных прядок по стройной шее снова струится чернущий шелк, как стекает чужой окрас с крепких рук, и пушится словно бы обретшая легкость шерсть.
Слева что-то упало и покатилось, дребезжа по полу. Иеррон развернулся и широко распахнул глаза, рассматривая старшую версию Иррчи. Чернявую, желтоглазую и в жреческой хламиде.
— Вы когда успели, брат Ррулим? — только и поинтересовался он.
Насколько Иеррон знал, этому брату-целителю было сейчас лет так сорок пять, Иррчи же как раз весной исполнилось двадцать четыре, они с братьями еще умудрились в Ревалир заехать как раз ко дню его рождения, а сидр в Заозерском трактире оказался на диво забористым... Иеррон тряхнул головой, цифры внезапно сложились стройной цепочкой. Красная Пуща, вспышка черной лихорадки, храм отправил туда аж с десяток целителей в сопровождении пяти боевых троек, и самым молодым был именно Ррулим. Иеррон и сам тогда ходил в младших... Вспомнил он и перепуганные глаза молоденького целителя, выскользнувшего с сеновала и нос к носу столкнувшегося с ним. Почему промолчал — не вспомнил. Кажется, средний еще тогда брат окликнул из-за угла...
— Хотя, можете не говорить. Иррчи, я могу надеяться, что теперь вы ближайшие несколько дней просидите в лекарне, никуда не высовываясь? После лично увезу вас эрлу Рримару, но пока мне просто нельзя отлучаться.
Оруженосец, еще пять минут назад дурачившийся так непосредственно-детски, словно заледенел, рассматривая своего, без сомнения, отца. Очень уж они были похожи — именно теперь, когда Иррчи вырос и обрел взрослую стать и черты. И не похожи одновременно, потому что брат-целитель себя тренировками не утруждал и на воздух выходил нечасто, оставшись бледнокожим и щуплым.
— Если вы не против, брат Иеррон, я уеду завтра. Не имеет смысла путаться у вас под ногами и отнимать время. Со мной в пути ничего не случится, вы знаете.
— Против. Я перед эрлом за вас головой отвечаю, — нахмурился Иеррон.
За спиной раздались знакомые шаги, и он дернул хвостом.
— Мы поговорим б этом вечером, Иррчи. Если вам так не по нраву лекарская — вспомните о библиотеке. Брат Веррес снова распоряжается ею на свое усмотрение. А сейчас я должен идти.
И Иеррон действительно ушел, вернее, почти сбежал. Паррис, умница, пришел как всегда вовремя, позволив решительно направиться куда-то по первому же попавшемуся безлюдному коридору.
— Что-то успело случиться? — вздохнул Иеррон, когда лекарская осталась позади.
— Верну тебе твой же вопрос, старший. Это не у меня шерсть дыбом и хвост трубой.
Иеррон остановился, развернулся на каблуках, позволив себе ненадолго уткнуться в плечо Парриса лбом. Сил и желания мирить Иррчи с отцом — и за что на него взъелся, едва увидев? — точно не было.
— Сами разберутся, к Прародителю их в подхвостье! Рис, идем. Нужно связаться с Коллегией и сообщить обо всем, что произошло. А потом ты наконец расскажешь, как вчера все было, и что я пропустил.
— Сейчас. Сейчас, а то ты так и будешь дергаться, — неожиданно тепло усмехнулся Паррис. — Сюда.
Он затащил Иеррона в какой-то отнорок коридора, заканчивавшийся закрытой дверью и окном с удобный широким подоконником, как раз таким, чтобы сесть вдвоем. Старые привычки никуда не ушли, и Иеррон сначала глянул вниз, убеждаясь, что никаких лишних ушей поблизости нет. И только потом позволил себе сесть, выдохнуть и согласиться: не в таком состоянии с Коллегией говорить, сожрут же и не подавятся! И знак богини не спасет, тут нужно выкинуть из головы все лишнее, разобравшись с ним поперед.
— Так что?
— Почти все по плану, стар-р-ший, — Паррис уперся в оконный откос спиной, закинув ногу на подоконник, притянул Иеррона к себе, спиной почти уложив на грудь.
Это было безумно до дрожи. Старый страх еще не ушел, но Иеррон чуял: Паррис принял перемены легче и проще, чем он. Словно всегда был готов к ним.
— Прошлись по коридорам, вроде как накручивая себя. Вышли в большой двор. Маррик и братья-оружейники были уже там, ну, мы и начали свару, как планировали....
В рассказе возникла пауза, и Иеррон затылком почувствовал смущение, так несвойственное его среднему. Та-а-ак. Значит, именно тут что-то боевка накосорезила.
— Дали кому-то в морду? — предположил он. — Или кто-то вылез лишний?
— В морду. Я не ожидал, что парни в самом деле заведутся из-за мечей. Зря не расспросил Фаррада, каким образом его младший чуть хвоста не лишился. В общем, это как раз потому, что они спиной к спине сражались, и у него меч переломился под ударом цепа. Цепом же Тимарру пониже спины и прилетело. Фаррада почти сразу понесло.
Иеррон аж сглотнул внезапно пересохшим горлом: «понесло» в понимании Парриса значило боевой транс. Если Фаррад...
Паррис сжал руки сильнее, уловив, как нервно забился хвост Иеррона.
— В общем, шум подняли, кого-то из прихвостней ревнителя принесло, он глаза выпучил — и бегом назад. Мы Фаррада угомонили как раз, с мастерами переругивались — надо ж было продолжать. Народ собираться начал. И тут вылетает этот... петух недощипанный, меня чуть его визгом не оглушило.
— Та-а-ак, — рассказ подбирался к моменту, когда Парриса схватили, и Иеррон снова напрягся. — И ты?..
— А что я? Рявкнул, что мечи, может, и хорошие, а зачарование — говно. Что только конченый идиот будет запрещать кровную магию, на которой и дар Матери стоит.
Иеррон со стоном прижал уши.
— Рис, идиот конченый — это ты. Дай угадаю, Оррим начал орать про карцер и плети?
Сзади тяжело засопели. Для Парриса упоминание карцера было сродни запаху крови для выкусня.
— Сам знаешь, — наконец, выдавил тот. — В общем, эти трусы сперва подступиться боялись, потом я одному в рожу влепил, потом меня заломали. Веришь, старший, я не понял, как. Пока размахивался еще разок в рыло вмесить — кто-то со спины обошел, опа — и я уже на коленях стою, а эта гнида белоглазая орет про «Усмирение».
Вот тут Иеррона и накрыло. Накрыло пониманием, что это все значило: вчерашнее нежелание Парриса разговаривать, те четыре флакончика с ядом, которые нашлись так быстро, осознание, что задержись он в лекарской хоть на пару вздохов дольше...
Отрезвило что-то горячее, потекшее по пальцам. И хриплый рык, бьющий по ушам — его собственный, как оказалось. Зажмурившись, Иеррон с трудом разжал пальцы, сжавшиеся на ноге Парриса, понимая, что продрал когтями едва ли не до кости.
— Мог бы — еще раз убил, — наконец выдохнул он. — И того, и другого.
— И меня до кучи? — сипло рассмеялся Паррис, опуская подбородок на плечо. — Прости, старший. Я сглупил.
Иеррон вздохнул. Паррис никогда не стеснялся признаваться в том, что где-то ошибся. Он вообще ни в чем и никогда не стеснялся — несмотря на все жесткое воспитание боевика, храм так и не смог оборвать крылья его души, ограничить его внутреннюю свободу.
— Если бы с тобой, идиотом, что-то случилось, я бы тут все сравнял с землей. Понимаешь? — сказал Иеррон вроде бы ровно, стараясь загнать обратно все еще рвущийся изнутри рык.
— Да, — прозвучало абсолютно безмятежно. — Ты же мой стар-р-рший.
Не обернуться и не перепачкать кровью его гриву, подхватывая под затылок и целуя, было невозможно. Иногда Иеррон не понимал: а он сам-то как Парриса терпит?

***

Подвальный архив Иррчи зачищал в три этапа. Во-первых, не хотел, чтоб кто-то особенно чувствительный, как Эррнар, к примеру, донес до брата Иеррона, что он тут творит. Во-вторых, после вчерашнего выплеска не хотел перенапрячься. В-третьих, боялся сорваться и начудить с простеньким плетением от сырости, потому что был зол, как стая выкусней по весне.
Рисуя на уже просушенных стенах кровавые знаки против крыс, мышей, мокриц и прочей живности, он смог успокоиться и начать рассуждать. Сперва самостоятельно, а у эрла он спросит совета непременно, когда доберется домой и все-все расскажет. Иррчи знал за собой вот такие вспышки мгновенной и острой нелюбви к кому-то. Тот же Эррнар тому примером. Но с чего его вдруг так перекосоебило от одного вида предполагаемого родителя?
Иррчи хмыкнул и поправил сам себя, не желая лгать даже мысленно: не предполагаемого, а самого что ни на есть настоящего. Проходя мимо застывшего столбом целителя, он хорошенечко принюхался, и носом, и даром. В их жилах текла одна кровь, и это было неоспоримо. В тот момент Иррчи больше занимало, как бы так побыстрее убраться из лекарской, чтоб не натворить дел, так что разговор, если он вообще возможен, пришлось отложить. Иррчи не знал, захочет ли этот... осеменитель... с ним общаться. Сам он пока что не хотел. Или он снова пытается себе соврать?
Умом он понимал: вся его надуманная обида — не более чем глупость и результат вот этой непонятной вспышки. На кого обижаться-то? На одуревшего от неожиданной свободы мальчишку, который наверняка телком на веревочке пошел за первой же попавшейся разбитной девахой на сеновал, с перепугу и от ударившего в голову семени позабыв все заклятья, которые защищали от «пузатых» последствий? На девку, которой байстрюк, прижитый от храмовника, был ни к чему? И ведь не удавила, не утопила. Приперла аж в Бадисс, на храмовые ступени. Нет, могла бы, конечно, и к приюту подойти, там специальная корзинка у дверей прибита. Но то ли боялась, что заметят, то ли была не местной и про корзинку не знала.
Иррчи сморгнул и уставился на ровную нить знаков, уходящую в темноту и возвращающуюся оттуда. Ага, руки не дрожат больше. Вот и прекрасно. Окровавленная ладонь легла между первым и завершающим символами. Колыхнулся все еще пахнущий затхлой влажностью воздух, в темноте пролетела огненная вспышка, которой на самом деле не было, как не было и мелкой, частой сети, оплетшей стены, пол и потолок. Это только он видел свое заклятье вот так.
Теперь — перечаровать выдохшиеся за столетия световые шары. Это надо идти и просить у брата Верреса стремянку.

Стремянку Иррчи получил, точнее наставления, в каком углу она стоит и на какую ступеньку стоит наступать аккуратно. Но кроме этого получил и предложение сесть.
— Поговори уж со мной, малыш Чи, а то все бегаешь, бегаешь, — вздохнул брат Вересс, похлопав сухой ладонью по лавке возле стола, поставленной не иначе как для помощника, сейчас куда-то ушедшего.
Иррчи смутился и сел, придвинулся ближе, как в сопливом детстве. Только тогда он мог робко приерзать на заднице поближе, обнять брата Верреса и уткнуться ему в бок носом, вдыхая аромат книжной пыли, рыбьего и костного клея, пергамента и чернил. Сейчас, пожалуй, это брату Верресу без особого труда удалось бы уткнуться ему в плечо носом.
— Брат Веррес, а вы знали, почему меня подкинули на ступени храма?
— Откуда бы, Иррчи? — вздохнул брат Веррес. — У такого малыша дара не разглядеть. Ты ведь совсем крохой был, вот таким вот...
Иррчи улыбнулся: если верить брату-библиотекарю, сейчас бы он самого себя легко подержал на ладони.
— Я сам только сегодня понял. Знаете брата... как его Иеррон назвал... а, Ррулим. Он в лекарне работает.
— Да, конечно, чернявый та... — брат Веррес замолчал, заморгав. Потом повернулся к Иррчи, глядя, будто в первый раз увидел.
— Матерь Бесхвостая! Да как же я раньше-то!..
Иррчи усмехнулся.
— А вот так. Кто там смотрит на мордаху мелкоте приютской, на кого она похожа? А масть — ну так мало ли на свете чернявых да пушистых?
Он помолчал, потом резко дернул плечами, словно сбрасывая с них что-то, и заговорил, не стараясь сдерживаться. Перед братом Верресом было можно, почему-то он так чувствовал.
— Только я ни о чем не жалею, брат Веррес. Ну, разве что самую капельку — что так и не прочитал тот свиток про море, который вы мне обещали. Но на самом деле даже о нем не жалею. Я ж везучий, словно самой Бесхвостой Матерью целованный. Родился — не убили, дали шанс выжить. При храме грамоте выучился — да какой деревенский байстрюк такую возможность получает? Обут-одет-сыт семь лет был? Был! А что родных не знал — ну так плевать, у меня тогда вы были, а потом — старый эрл и матушка Марртина, так что и теплом я не был обижен, есть кого в молитвах поминать. И когда из храма выкинули, я ведь даже поголодать и в канаве поспать не успел — в тот же день меня подобрали! А эрл Алверр еще и учиться позволил. В Ревалире библиотека, конечно, не такая огромная, но вот как северный читальный зал — точно. И свитки мне оттуда таскать не запрещали. И не били, ну, разве что по ушам за шалости, да розгами пару раз перепало, но то за совсем уж дичь несусветную.
Иррчи судорожно вздохнул и внезапно понял, что сухие пальцы брата Верреса ласково стирают с его щек катящиеся градом слезы.
— Чи, Чи... Ну что ты, малыш...
И так странно стало: уже и забыл, что «малышом» его впервые именно здесь назвали, а вовсе не Рримар.
Он все-таки умудрился свернуться в клубок, уткнуться в колени старого хранителя библиотеки и позволил себе разреветься, выплескивая вместе со слезами глубоко запрятанный еще с самого отъезда из Ревалира страх, страх, к которому еще тяжкий камешек прибавился, когда понял, что может не хватить сил пробить защиту амулетов на том гаде вчера, во дворе, что снова не продумал и не просчитал, глупо положившись на то, что его работа в самом деле лишь зарядить накопитель, и можно отдыхать. Он все еще дурак, но дурак везучий. Которого впрямь поцеловала Бесхвостая Мать при рождении, иначе с чего б ему повезло заполучить себе самого умного, самого лучшего эрла?

***
 
Про несколько дней брат Иеррон соврал. Да Иррчи и сам понимал, что тому нельзя уезжать из храма, пока все относительно не наладится, пока жрецы не поймут и не примут новые порядки. И ладно наверняка затаившиеся среди башенных магов недобитые выкусни — а как у кого просто голова кругом пойдет? Он на вторую ночь, уже в полной темноте пробираясь по коридорам к выделенной ему комнатке, — засиделся у брата Верреса, зачитался свитком, тем самым, о море, — краснел так, что хоть своими ушами дорогу освещай. Звуки из-за закрытых дверей местами доносились... И ведь — маги же! Ну что стоит «сферу молчания»-то выплести? Но нет, вот так из них выплескивалась жажда свободы и опьянение ею, полученной внезапно.
Почему брат Иеррон не отпускает его самостоятельно добраться домой, Иррчи тоже понимал. Неспокойно нынче на дорогах Марассара. Но, может быть, теперь что-то изменится? Хотя... Ну что могут сделать пятнадцать боевых троек? Даже если там сплошь маги? Сперва пусть эрлы с дружинами поработают, да маги-жрецы над полями-садами-огородами молитвы начитают. Вот когда не будет голода, и людишки в леса уходить не станут, а не будет стай выкусней, драконов да залетных лихих людей — крестьянам жить станет легче.
Хотя, кого он обманывает... Это в Ревалире чуть что эрл сам  готов ехать, свои земли и своих людей защищать. А в остальном лордстве все далеко не так радужно, Иррчи читал донесения — и только шипел и фыркал зло, не понимая, как можно быть такими идиотами. Ох доиграется эрл-лорд, допьется до полного безумия, и тогда тако-о-ое начнется...
Но, может быть очищение храма поможет этого избежать. Маги выйдут к людям, а там и дети народятся, а еще через десяток-другой лет встанут рядом с братьями и сестрами. И снова все упиралось в то, что нужно время. Время, которого или мало, как подсказывало чутье оруженосца, натренированное и так и не уснувшее в годы мирной жизни, или же и вовсе нет уже.
Кроме времени требовались ресурсы. Иррчи, сбегая в библиотеку от суеты храма, слушал тихий голос брата Верреса, повествующий о живших лишь на пожертвования первых братьях и сестрах, о сопровождавшей каждого жреца аскезе, о том, что первые маги не просто так собирались вместе и начинали обустраивать совместный быт.
Брат Веррес вообще много и охотно рассказывал, зачитывая наизусть давно канувшие в реку забвения свитки. Рядом шуршал пером Мьярр, записывал торопливо, чтобы уже после переписать начисто. Иррчи долго разглядывал выполненные именно его рукой свитки — один такой, с заветами Бесхвостой Матери, полными, древними, брат Веррес подарил ему, чтобы увез в Ревалир. И копию того свитка о море, как Иррчи не краснел и не отнекивался.
— Будет тебе память обо мне, малыш Чи, — улыбался старый библиотекарь.
— Да я еще не раз вас навестить приеду, — горячо пообещал Иррчи.

В Ревалир на следующий же день после храмового переворота полетели почтовые птицы, и летали весь следующий месяц. Иррчи старательно отписывался о том, что он не перетруждается и не встревает в неприятности, брат Иеррон извинялся, что не может пока вырваться, а доверить кому-то драгоценного эрлова оруженосца не может. Эрл рычал, что мелкие выкусни проели ему уши, требуя назад «дядю Иррчи». Но на самом деле Иррчи знал, что он не сердится. Чувствовал, читал между строк: соскучился, устал воевать с мелкотой, но рад за оруженосца, который получил шанс на чуть больше знаний, чуть больше опыта.
Если б он знал, чем Иррчи занимается... О том, что снова чуть не надорвался, исцеляя брата-библиотекаря, было решено умолчать. Не надорвался же. О лечении не узнал даже Иеррон. О том, что подвалы храма заговорены на крови — тем более. О том, что Иррчи познакомился и подружился с подмастерьем брата-кузнеца и учит его кровному зачарованию, Иррчи брату Иеррону и под плетью бы не выдал. Вот уедет — пусть тогда и узнают все. Его уши уже будут в безопасности, как и хвост, не оторвут.

Но рано или поздно заканчивается все, и Иррчи сам не понял, как очутился в седле. Вроде бы только что сидел в библиотеке — а вот уже обнял на прощание брата Верреса, помахал рукой остальным знакомым — и очутился за воротами, теперь не наглухо закрытыми, а то и дело распахивавшимися, чтобы выпустить пеших и конных.
Бадисс привыкал к открытости храмовников, а Иррчи смотрел по сторонам с высоты Белкиной спины и думал, что по приезду в Ревалир не слезет с эрла дней пять, не меньше. Будет говорить, пока у того уши не завянут. И кое-что другое — тоже, но с этим кое-чем Иррчи не говорить собирался. Уж больно надоело отлеживать бока на храмовой койке в полном одиночестве.
Предосенняя прохлада радовала душу и бодрила тело, и Иррчи присвистнул, привстал на стременах, раскинув руки, позволил заполоскаться за спиной плащу из драконьей кожи и черным прядкам гривы. Он ехал домой.
Мирр позади басовито рассмеялся, подхватил его пересвист, брат Паррис, словно забыв о том, что взрослый, прохохотал первый куплет похабной трактирной песенки, мотив которой оба молодых мага и насвистывали.
— Да что б вас! — долетело из самого хвоста их небольшого отряда голосом Иеррона, а потом и он, не удержавшись, напел мотив.
И пусть оборачиваются стражи на воротах, тараща глаза на эдакую невидаль — Иррчи было слишком хорошо.


Глава двенадцатая

Зеркальце было простеньким — овальный кусок полированного серебра в самой обычной рамке без единого украшения, если не считать таковым аккуратно вставленный в низ рамки шарик из мутноватого горного хрусталя. Серебро покрывала хрустальная же пластинка. Иррчи не зря весь месяц делил свое время между храмовой библиотекой и башней с артефактом связи. После бдений рядом с ним голова раскалывалась, но стопка пергаментных листов с зарисовками магического плетения росла. А потом он ломал голову над тем, как упростить эту чудовищно энергоемкую схему, потому что даже заклятый на самостоятельную подпитку артефакт все равно мало-помалу разряжался, особенно если использовать его так часто, как это делал брат Иеррон, повадившийся связываться с некоторыми собратьями-настоятелями. В итоге он пришел к выводу, что именно стационарный артефакт связи с таким количеством функций упростить не выйдет — тут никуда не деться от многомерного плетения дальней связи и синхронизации двенадцати объектов разом, которое и отжирало большую часть силы. Зато уже почти в последние дни умудрился выделить основное связующее плетение для отображения объекта. Результатом и оказалось это вот зеркальце. Парное к нему Иррчи вез в деревянном футляре, выстланном замшей и шерстью. Заклинал их он сам и с трепетом предвкушал, как вручит эрлу.
На сцене вручения подарка Иррчино воображение словно спотыкалось и дальше картинки не давало. Точнее, он сам обрывал его полет, потому что не мог и не хотел представлять, что будет по приезду домой. И без того в седле сидеть было почти больно, а бесившуюся на привязи магию Иррчи беззастенчиво сливал вовне, используя с полного попустительства брата Иеррона храмовые благословляющие плетения.
Иррчи не стал посылать птицу с сообщением о том, что возвращается. И связываться по шару тоже не стал, спрятал зеркальце в седельную сумку под слегка недоумевающим взглядом брата Иеррона. Чем ближе был Ревалир, тем больше он был уверен: когда Белка процокает копытами по подъемному мосту, его эрл уже будет во дворе. И не в докладах стражи дело, никто никогда не докладывал эрлу Рримару о его возвращениях. Просто они оба прекрасно чувствовали горячо натягивающиеся нити той вечной привязи, что неразрушимой оправой охватывала «треснувший кувшин» Иррчиной магии, сдерживая бурлящую в нем силу.
— Иррчи?
Он оглянулся, слегка смущенно повел ушами, поняв, что безотчетно вытягивается в струну, с трудом удерживаясь, чтобы не дать шенкелей Белке, посылая ее в галоп. Они въехали на Фраморский перешеек, здесь уже начинался лен Ревалир и было совершенно безопасно. Брат Иеррон усмехнулся и кивнул:
— Езжайте, Иррчи. Мы будем в замке после вас.
— Можете не слишком торопиться, брат Иеррон, — хрипло рассмеялся Иррчи и резко высвистнул команду.
Белка сорвалась в галоп, словно укушенная бешеным выкуснем, только пыль взвихрилась из-под копыт.
«Я скоро, мой эрл».

От Белого Урочища Иррчи долетел до Заозерья за десяток часов, подпитывая Белку своей силой. Хоть кобылка и была уже совсем не обычной, но десять часов галопа утомили и ее, и самого Иррчи. И это было очень кстати, потому что терпение его истощалось, а накидываться на эрла привселюдно — последнее дело.
И он оказался абсолютно прав: палево-пепельное знамя эрловой гривы трепетало на ветру, когда въехал во двор. Иррчи спешился, отдал поводья конюху и зашагал к подножию лестницы, по которой спускался эрл Рримар. И уже там, у первой ступени, преклонил колено, почти дрожа и не в силах сдерживать расцветающую на губах улыбку.
— Я вернулся, мой эрл.
— Тебя долго не было, Ир-р-ррчи.
— Простите, мой эрл.
Жесткие пальцы все же легли на склоненную голову, вплелись в гриву, сжались до боли.
— Тебя ждет горячая вода и ужин. Ступай.
Иррчи подавил готовый вырваться вопль, до крови закусив губу. Последовал за эрлом, поднимающимся назад, в замок, жадно оглядывая мощную фигуру, подрагивающий обрубок хвоста, которого так хотелось коснуться, понежить теплом в ладонях. Тряхнул головой, заставляя себя отодвинуть все мысли. Сперва мыться, потом есть — а потом... все. Все, что он заслужил.
Отвлечься помогли дети. Иррчи уже в главном зале окружили и оглушили, голося на все лады, как соскучились. И стало чуточку легче держать себя в руках. Он поднял голову, встретился с эрлом Рримаром взглядом. Тот криво ухмылялся, потом кивнул и ушел, давая оруженосцу самому разобраться с проблемой. Ну, справедливо, конечно: он от малышни страдал больше месяца, отцом-то был отличным, а вот как воспитатель — никуда не годился. Мелюзга беспрекословно слушалась его приказов, но Алверру и Ярране это ничуть не мешало вить из любимого отца веревки. Когда их не мог отвлечь Иррчи. А Иррчи не было.
«Ой-йо...» — мысленно взвыл оруженосец.
И часа на два забыл обо всем. На большее терпения не хватило, буквально взмолился, стряхивая с хвоста цепкие ручонки:
— Я с дороги-и-и!
Поесть-то ему дали, ну, с натяжкой: рассказывали обо всем и разом, о том, что у Эррнара, кажется, будет еще сынишка, что кто-то катался на лошадке и упал, папа ругался, что... Иррчи уже не понимал, «что», голова шла кругом, он только и успевал подносить ко рту ложку, чтобы хоть так избавить себя от необходимости отвечать. Потом, потом все расскажет, сейчас же мочи нету!
— Мелюзга, брысь, — командный голосок Ярраны прозвучал от дверей кухни, где всей толпой и «кормили» Иррчи, мешая кухаркам и поварятам. — Дядя Иррчи, я приказала подогреть тебе воду. Идем.
— Да, моя эрлеа, — Иррчи припал на колено, позволил девчонке попытаться себя задушить и встал, поднимая ее на руки. — А где Алверр?
— Переписывает что-то под диктовку брата Саварра. Он и нас отпускать не хотел, извини, — девочка потерлась щечкой о его щеку. — Просто мы соскучились. А Верр — зануда и сильно правильный.
— Зато он будет хорошим эрлом, — усмехнулся Иррчи. — Ну, с твоей помощью.
Яррана с вызовом вздернула подбородок, и он рассмеялся, легонько нажал пальцем на ее носик.
— Не зазнавайся, моя эрлеа.
Дети. Дети были его работой — и радостью одновременно. Сейчас он уже не мог поверить в то, что когда-то ревновал своего эрла к этим малышам. Все это было так... глупо, что хотелось вернуться назад во времени и выполоскать мозги самому себе: к кому ревновал, дурак? К тем, кто каждый раз, когда перенапрягался, раня себя своей же силой, вытаскивал вместе с Рримаром? К тем, кто, открыв рот, слушал и впитывал все, что ты мог дать? Ну дурак же!
У дверей покоев эрла Иррчи спустил Яррану с рук и пригладил ее растрепанную гривку.
— Иди, моя эрлеа. Завтра я вернусь к урокам с вами.
Яррана боднула его в живот и убежала, неслышно и стремительно. Она с пугающим упорством перенимала привычки Иррчи, предпочитая мальчишеские одежки немарких цветов и сапожки на мягкой подошве. Правда, Тенью ее никто бы не назвал, не заслужила прозвища пока. Иррчи в мыслях иногда называл «солнечным котенком», но вслух — только так, как полагалось оруженосцу.
Вода, конечно, все равно уже подостыла, но согреть ее было делом одной минуты и одного несложного заклятья. Иррчи разделся и с наслаждением погрузился в широкую дубовую бадью, отмываясь от пыли и пота. Удивительное дело, после общения с детьми немного пригасло сжигавшее нутро нетерпение, перестала бунтовать и рваться с привязи магия. Желание вот только никуда не делось, а когда намылился, член и вовсе встал, пока еще не каменно, но близко к тому. Смывал мыльную пену Иррчи, стиснув зубы. И сушился горячим ветром, лишь бы не кутаться в полотно: любое прикосновение к телу ощущалось болезненно-остро. И на постель он рухнул скорее затем, чтобы вдохнуть любимый аромат от тюфяка и поверить, что дома.
Дверь скрипнула почти сразу, как будто эрл караулил в коридоре, прислушиваясь, когда затихнет плеск. Или, что более вероятно, его позвала Яррана, сказав, что Иррчи пошел купаться. А сколько ему на это нужно времени, Рримар знал прекрасно.
Иррчи дернулся встать, но его пригвоздило к постели властным рыком:
— Лежать!
И он замер, как этот рык застал: вытянув руки, прогнув спину. Совершенно бесстыдно открытый. Иррчи не мог даже колени сдвинуть, и напряженный член упирался головкой в простыни, заставляя дрожать и поскуливать. Да что там колени! Иррчи не мог даже головой шелохнуть, не то что чем-то еще. Однако всем собой ощущал, как движется по комнате эрл Рримар, уши жадно ловили каждый шорох, а он представлял: это сорочка, с таким «скользким» звуком распускается шелковая шнуровка, да и ткань — тоже шелковая — немного липнет к шерсти и потрескивает. А вот звякнула пряжка, это узкий, «домашний» ремень.
Иррчи ничего не мог поделать — не хватало сосредоточенности для того, чтобы еще и собственный хвост контролировать. Потому тот самовольно скользнул вбок и вверх...
— Та-а-ак... А это еще что, Ирр-р-рчи?
Все шло не так, непривычно, с самого начала. Не было обмена магией, не было доклада под шлепками. И сейчас рука эрла не опустилась с силой на ягодицу, а мягко прошлась, очерчивая кончиками пальцев круг за кругом. Иррчи кончил бы только от этого, но внезапно вспомнил, что где-то там, на заднице и основании хвоста, оставались пятна от краски, которые его магия почему-то «не зацепила» во время исцеления гривы и рук.
— Это Иеррон... — еле высипел он. — Маскировал... под Мирра. Мой эрл!..
— И зачем это ему понадобилось маскировать твою задницу, Ирр-р-рчи? — от тихого рыка Рримара на хребте дыбом поднялась шерсть, а хвост... А хвост остался в руке эрла, перехватившего его за основание, неподвижным, не успев скользнуть под брюхо.
— Отвар по спине стек, когда голову красил, — неожиданно успокоившись, ответил Иррчи. — Я весь в пятнышко был, мой эрл.
В груди как что-то теплое разлилось от понимания, с чего такие вопросы. От кружащего голову осознания: он по-прежнему принадлежит эрлу весь, вплоть до последней шерстинки — и они оба это знают. И Рримар знает, что Иррчи никогда бы... ничего бы... Но как сладко было осознавать эту принадлежность, выраженную вот так.
Тем острее стали все ощущения, когда эрл слегка расслабил ладонь, сжимающую хвост, и его большой палец скользнул вниз, обвел по кругу никем за это время нетронутое. Иррчи снова заскулил, вцепляясь когтями в матрас.
— Не шевелись, мой хор-р-роший, мне нравится смотреть на тебя вот так.
Эрл поднялся, Иррчи знал, зачем: взять шкатулку-поставец с каминной полки.
— Весь в пятнышко, — ворчал он, открывая крышку. — Нет, не представляю...
Иррчи порадовался тому, что все-таки выгрыз у главного храмового целителя то заклятье. Он тоже не представлял, как бы оправдывался перед эрлом, оставайся стриженым и крашеным.
— Хвост вверх, малыш. Вот так. Знал бы ты, как красив, мой Ирр-рчи...
Иррчи прошибло дрожью, когда подхвостья вместо скользкой от мази руки коснулся мокрый горячий язык. Не этого он ждал, возвращаясь, но это же был эрл Рримар, он никогда не был предсказуем. И оставалось лишь покориться — как всегда, полно и без остатка отдаваясь на его волю.
А тот и не подумал останавливаться на одном прикосновении, кружил и вылизывал, вкрадчиво толкался кончиком языка внутрь, заставляя Иррчи вскрикивать и сильнее впиваться в простыни, сильнее прогибать спину. И когда внутрь все же проскользнули пальцы, раскрывая, заорал в голос, в последний момент с силой уткнувшись в постель лицом: вспомнилось, что «сферу молчания» не ставил. А должен был: дети же... Им не стоит... Хотя эти дети, кажется, уже и так знали все...
Мысль промелькнула и испарилась, словно вода с нагретого солнцем камня. Иррчи заставил себя расслабиться, ощутив вторжение уже не пальцев и языка. И все равно — как в первый раз — мог только мелко хватать воздух пересохшим ртом, пока не ощутил, что заполнен целиком, до сладкой ноющей боли.
— Дай мне руку, малыш, ну же...
Оторвать руку, вкогтившуюся в постель, было невероятно тяжело, но он завел ее назад, почувствовал, как эрл перехватывает запястье, подводя туда, куда хотел, прижимает ладонь к животу. И снова закричал, ощутив толчок — и в ладонь тоже.
— Ты мой, Иррчи. Ты мой...
— Ва-а-аш... мой... эрл!..
Слова были не нужны — но он хотел, хотел, чтобы эрл знал — он понимает это, принимает всем собой, каждым трепещущим нервом своего тела. Всегда, даже когда разум отказывается воспринимать мир, сосредоточившись лишь на ласке и наслаждении — и это тоже принадлежит Рримару.

***

Когда приехал Иеррон со своей тройкой, Иррчи не отследил. И на следующий день тоже ни с кем не желал видеться, бессовестно продрыхнув до полудня и выползя из кровати только пожрать и для короткого урока с детьми, послушать, чему научились за время его отсутствия. О чем-то большем речи не шло, Иррчи был рассеян и думал только об эрле, его руке на своей холке, а возможно и где-то существенно ниже. Доложиться-то он так и не доложился. Ну... Предположения сбылись, да так, что спал Иррчи на животе, на диво спокойный и умиротворенный: Рримар согласился, что все было сделано правильно, а предугадать всего не может и Прародитель-Хвостатый. Кажется, на Иеррона он нарычал от души... Иррчи было плевать.
Он будто погрузился в какое-то медовое озеро, застыл там, в золотистой глубине догорающего лета, лениво щурясь и рассматривая все вокруг сквозь густую-густую негу. Не хотелось ни о чем думать, и Иррчи честно отдал право принимать все решения Рримару — даже те, которые обычно принимал сам. Просто... Хотелось отдохнуть, случившееся в храме странно вымотало, именно этими бесконечными мыслями «А что если?..»
И он выдыхал, долго-долго, протяжно, посвятив все свое время детям. О, вот уж кто мог вытрясти из головы любые лишние глупости. От души гонял свою «девчачью дружину» — и смех, и грех же: среди детей в его школе почти все девчонки оказались с уклоном в боевую магию. Можно, можно было переломить, перегнуть, ту же Мирру и Фарру научить работать с землей и водой в мирном русле. Но Иррчи видел: не выйдет. Это будет именно что слом, и искаженная, их магия никогда не сможет раскрыться в полной мере. А была еще Оррэя, с неистовым восторгом перенимавшая у него и огненные, и воздушные боевые плетения. И Наирра, на пару и наперегонки с более старшей Миррой гвоздившая льдом и водяными хлыстами... Пусть их. Были у него и погодки Сельна и Ррувима, отрада для его души, ловившие каждое слово в занятиях с травами, с целительными плетениями. И старший сын Парриса, как бы это ни было удивительно, тоже тяготел к алхимии и целительству, хотя и на тренировках с деревянными палками вместо мечей не отлынивавший.
Дети так быстро росли, что только успевай оглядываться и удивляться: только что мяукали едва-едва, а уже вон какие! И, когда после занятий облепляли, повисали на руках, пытаясь повалить на землю, Иррчи смеялся — но и задумывался: а вот еще годик-другой и не сможет так легко стряхивать нахаленышей, полетит же затылком в траву, хохоча во все горло. И от этого становилось еще слаще на языке: он сумел. Научился.
Не быть отцом, нет — наставником, старшим товарищем, дядькой, братом — называй, как хочется. Он сумел завоевать доверие детей даже больше чем Саварр, и от этого распирало гордостью. Не за себя — за них, которые умнели день ото дня, и ладно бы только умнели. Шалили, как и положено детям, играли, сбегали из замка к ближайшему озерцу, прибегали обратно с тиной на ушах, получали нагоняй и дергали за хвост: а отпусти подальше, дядька Иррчи, к тому, где берег песчаный?
На исходе лета здесь, в Ревалире, еще было довольно тепло, а вода, накопившая тепла за благодатное лето, не остывала пока. Иррчи, беззлобно ворча на воспитанников, вспоминал себя в этом же возрасте и вздыхал: убегут ведь сами, наказывай их потом. Нет уж, как говорил эрл Рримар, «не можешь удержать за хвост — беги впереди». И потому после утренней трапезы прямо в зале попросил позволения у эрла на два-три дня вместе с мелкотой отлучиться.
— Хочу сводить их на Звездное. Заодно и попрактикуются в сборе водяного ореха, мой эрл.
Стало тихо-тихо, и Иррчи даже посочувствовал Рримару: ведь именно на него сейчас было устремлено множество умоляющих взглядов. Эрл мог запретить. Мог, но...
— И храмовых братьев прихватите, — дернул ухом эрл. — Лето на исходе, а они солнца не видели.
Ворчание об «осенних простудах» и «лечить тебе их потом, Ирр-рчи» потонуло в звонком радостном хоре: малышня поняла, что походу — быть! И плевать на сбор этого самого ореха, зато можно будет набегаться и наплескаться вволю, пусть и под присмотром старших!
Иррчи закатил глаза, слушая этот галдеж, потом вроде бы негромко хлопнул по столу, но умолкли все разом.
— Тихо. Эрла поблагодарили — и марш собираться. Все, — он обвел взглядом и храмовников, слегка растерявшихся и, кажется, намеревавшихся отказываться.
Нет, ну в самом деле! Сидят почти безвылазно в замке, бледные, как брюхо выкусня. Эрл Рримар прав, стократ прав. В последний раз братья выезжали перед севом, благословлять поля. Лето пролетело уже, а они и не рыпнулись никуда. Вот же... выкусневы ляжки! Вбито храмом насмерть, что за ворота ни шагу, и даже полученная свобода не перебила. Ну, ничего-ничего, с этим можно и нужно побороться.
— Все, братья, и вас касается.
— Но у меня...
— Старший, а может, подождет библиотека? — внезапно влез Эррнар. — Ну не сбежит она за три дня! А вот мне уши повыдергают... Но рискну!
И, подхватившись из-за стола, убежал, наверняка к своей жене, как там ее... Иррчи наморщил нос, пытаясь вспомнить имя служаночки, но в памяти только запах цветов всплывал и желтое свадебное платье, так дико и неуместно смотревшееся рядом с серой хламидой храмовника. Серой-то серой, но зато шелковой, да еще и по подолу и рукавам Ррияна — да, Ррияна ее зовут, фух, вспомнил! — серым же шелком травяные узоры вышила. Вроде и незаметно — а если присмотреться, то уже и красиво. Иррчи фыркнул себе под нос: Саварр рассказывал, откуда вообще пошла традиция носить серые балахоны. От несусветной бедности первых жрецов, у которых могло не быть не то что штанов — полотна на фазию. А на сером грязь не так видна.
Мелкота под предводительством Алверра и Ярраны слаженным хором поблагодарила эрла и тоже разбежалась по комнатам. Иррчи подумал, что надо обойти их и проверить, что они там насобирают. И тоже поднялся из-за стола, поклонился эрлу.
— Присмотришь за ними там, — усмехнулся Рримар. — За всеми.
— Да, мой эрл, — в тон смешливо откликнулся Иррчи.

Песок на берегу лесного озера был красноватый, вперемешку с крошками глины, а потому замечательно подходил для постройки песчаных замков. Кто-то уже построил один, совсем маленький и кособокий. Интересно, кто. Иррчи, засев на развилке склонившейся к воде ракитины, зорко наблюдал за плещущейся на мелководье малышней. Именно самыми мелкими — для них он огородил веревкой с навязанными на нее камышинами «лягушатник» и строго-настрого запретил соваться глубже. Старшие не просто плескались — сейчас они плавали наперегонки от берега к пятачку уже отцветших кувшинок. Время от времени Иррчи выгонял их из воды, показывал пару упражнений, потом позволял просто побеситься, «пока хвосты не высохнут».
Все же, уже не самая жара, чтобы в воде бесконечно сидеть, пусть даже такой чистой, как здесь. Вернее, именно что в такой чистой. В дальней части озера били ключи, и если тут вода прогревалась, то на глубине, стоило нырнуть чуть подальше — как в лед окунался, с непривычки и потонуть можно. Иррчи помнилось, как сам один раз сдуру так... Хорошо рядом рыбаки были — вытащили. Ох и получил он тогда от старого эрла...
Иррчи аж задницу почесал от нахлынувших воспоминаний. Потом поднялся, глубоко вдохнул, прижал уши и прыжком ушел в воду. Вынырнул уже у самых кувшинок, жестом велел старшим возвращаться. Следовало перекусить, братья-храмовники уже сварили ужин. Сами вызвались кашеварить. Иррчи мысленно рассмеялся: не иначе как от смущения. Скольких трудов стоило уговорить их раздеться, это просто невероятно! Да и сейчас Саварр и Аррим сидели, благонравно обернув бедра фазиями, это только Эррнар на все хвостом махнул. То ли его Ррияна постаралась — ох надо б заглянуть к ней, принести чего хорошего, за такие-то деяния, то ли просто самым молодым был, вот и перенял чужие повадки куда быстрее. А уж плавал он так, что даже Иррчи обзавидовался: нырял вообще без плеска и под водой оставался на столько, что в первый раз братьев перепугал. И вылез смущенный, но зато со здоровущей рыбой в когтях. Вот его-то добычу сейчас они и будут есть.
Доплыв до мелководья, Иррчи и младших выгнал на берег.
— Эррнар, хватит хвост мочить! — оглянулся на молодого храмовника, самозабвенно нырявшего почти на самой середине озера. — Вылезай!
Пока тот не очень-то и охотно плыл назад, Иррчи успел высушить детей, велел всем накинуть на плечи рубашки и доставать миски-ложки, рассаживаться на лежаках.
— А ну тихо! Поедите, поболтать успеете! — прикрикнул он, хотя малышня уже и сама затихала, учуяв запах еды. А животики-то как заурчали... Еще бы, после целого дня на воздухе!
— Эррнар, хвост хоть чем оботри, ну льет же с него, — страдальчески вздохнул Иррчи, отодвинувшись от плюхнувшегося рядом храмовника. — И где ты так плавать научился?
— Да я... — потянувшийся отжать шерсть хотя бы руками Эррнар замер, потом замотал головой под возмущенные взвизги сидевших с другой стороны девчонок. — Умею и все!
Иррчи внимательно глянул на него, но промолчал. Нет, может, оно и было врожденным, это умение. Только таким мог похвастаться тот, кто именно что родился у воды. Тот, в чьем роду из поколения в поколение передавалась любовь к воде. Иррчи вот, к примеру, плавать и нырять учился уже тут, в Ревалире, под присмотром старшей ребятни из Заозерья. И не сказать, чтоб так уж легко ему эта наука далась, нет, сперва боялся утонуть, тем более боялся после того, как в самом деле чуть не утоп. Эррнар же словно в воде родился. Иррчи по-новому взглянул на молодого жреца, попытался сравнить его со здешними людьми и понял: а не похож ведь. Было в его лице что-то, роднившее с эрлом Рримаром: тонкость черт, что ли? Легкая горбинка на переносье, высокие скулы, слишком крупные уши? И еще, это ярое отрицание... Прародитель-Хвостатый, да что опять-то творится с этим храмовником? Вроде уже со всем разобрались, вырос, голову в порядок привел — и снова!
Скрипнув зубами, Иррчи принялся уминать приправленную рыбой густую похлебку, понимая, что опять не сможет остаться в стороне, особенно если к нему подойдут с просьбой.
Эррнар не подошел. Вместо этого, когда отмыли миски и Иррчи махнул малышне отдыхать, не суясь в воду, он взялся присматривать за детьми, вместе с ними строя из веточек и песка огромный замок, не чета первому. Иррчи, посмотрел, что он вроде бы справляется, еще и попросил вслух:
— Эррнар, пригляди за ними. Мне своим делом бы заняться.
— Не вопрос, — как-то рассеянно кивнул тот, не поднимая головы от тщательно вылепливаемой башенки.
Иррчи это не понравилось, он нашел взглядом Алверра и Яррану, те, словно почувствовав его, тут же обернулись, настораживая ушки. Иррчи не зря учил их безмолвным знакам, так что нескольких скупых жестов хватило, чтобы передать приказ не спускать с подопечных глаз. Оба воспитанника серьезно кивнули. Они-то уже понимали, когда можно просто беситься, а когда надо собраться.
Иррчи же шепотом попросил брата Саварра и брата Аррима о беседе, подальше от чуткого слуха что детей, что их младшего.
— Конечно, Иррчи, — так же тихо откликнулся Саварр, накидывая свою хламиду и протягивая вторую Арриму. Это у воды солнце жарило, а вот дальше, за кустами, куда увел храмовников Иррчи, было куда как прохладней. Да и за ткань гибкие ветки цеплялись не так противно, как за шерсть.
Тянуть Иррчи не стал.
— Эррнар меня тревожит. В замке еще не так заметно было, а здесь... Вы не знаете, в чем дело?
— Нет, — опередил открывшего было рот Саварра Аррим. — Я полагал, что это с его семьей связано, но тут что-то...
— О чем вы вообще? — нахмурился Саварр.
— Откуда он родом? — жестом отмел все вопросы Иррчи. — Вы знаете, откуда его привезли в храм?
— Откуда-то с южного побережья... — Саварр задумался. — Нет, точнее не скажу. Я тогда был так ошарашен потерей сразу двоих братьев, что почти и не помню, как подбирали новую тройку. Аррима еще смутно, — он потянулся, уже безотчетным жестом, поймал ладонь упомянутого, сжал ласково, — а вот младший тогда был совсем маленький, лет пяти, наверное.
— Четырех, — поправил Аррим. — Его почти сразу нам отдали, минуя руки сестер. Наверное, чтобы о другом не успевали подумать.
Иррчи кивнул. Значит, как и в случае Амирра, Эррнара забрали из семьи четырехлетним. Такое случалось, если храмовники добирались до отдаленных поселений не каждый год. Или если дар богини проявился позже. Но было очень интересно, отчего Эррнара привезли именно сюда, в самый отдаленный от места его рождения храм, хотя на юге своих аж два.
— Тот, кто проводил над ним ритуал, изрядно налажал, — Иррчи оглянулся, но за кустами детей и молодого жреца видно не было. — У Амирра плетение было ровной сетью, я помню, стоило трудов даже просто сорвать его.
— А у Эррнара? — вот тут и Саварр вперед подался, глядя с беспокойством. Все же переживал за своего младшего, пусть и отдалились они в последнее время.
— Как будто порванная сеть. Есть дыры и есть затянутые места. Он может что-то помнить, смутно, может вспоминать во сне. Отсюда все проблемы с характером и несдержанностью... — Иррчи прикусил губу, обдумывая. Тряхнул челкой, прямо взглянув в глаза Саварру: — Эта сеть его ранит. И с возрастом станет хуже. Но я не могу ручаться, что случится, если я попытаюсь вмешаться. К тому же, я не могу решать такое без позволения моего эрла. И даже если он позволит, не выйдет с наскоку и одним рывком, как с Амирром. Тому я спасал жизнь и разум и потому рисковал. У Эррнара семья и... Я сам не могу позволить себе такой риск. Брат Саварр, я не знаю, что делать...
— Я...
— Рискнуть, — голос Эррнара, раздавшийся совсем рядом, заставил всех троих подпрыгнуть.
Он стоял, разведя ветки руками, прижав уши и наверняка хлеща себя по ногам хвостом. Стоял и смотрел так, что Иррчи обреченно закрыл глаза.
— Это не напортачили, — отрывисто продолжил Эррнар. — Это что-то там. В прошлом. Я не знаю что. Не понимаю, не помню! Но этот треклятый замок из песка мне уже каждую ночь снится, старший!
Иррчи шагнул вперед, крепко сжал его плечи, до боли, заставляя отвлечься и обратить внимание на себя.
— Сперва — позволение эрла. И только потом — не быстро, Эррн, потихоньку, — я буду работать. Ты понял? Не с наскоку! Не за раз.
— Я... Я понимаю, — Эррнар как-то разом обмяк. — Просто сил уже нет. Запрещать себе...
— Иррчи, там дети одни, — мягко намекнул Саварр.
— Возвращаемся. Еще два дня тут — и домой, — Иррчи кивнул и перемахнул кусты одним прыжком, спеша к детям.

***

Эрл Рримар долго хмурился и выспрашивал, что и как будет, если он даст «добро» на работу с памятью Эррнара. Иррчи честно постарался выложить все, что знал, и так, чтобы понял даже ни в зуб ногой в магии человек. Даже рисовал схемы, впрочем, это уже почти и не для эрла, и тот понял, проглядел изрисованные непонятными закорючками и загогулинами листы, отложил в сторону и дернул Иррчи к себе, на колени, сжал ладонями лицо, заставляя смотреть в глаза.
— А теперь поклянись, что не станешь рисковать своим здоровьем, малыш.
Иррчи с трудом удержался, чтоб не утопиться в подсвеченной зеленью синеве его взгляда, но и не отвести глаз.
— Клянусь, мой эрл, — выдохнул, прильнув почти к самым губам. — Клянусь. Не стану рисковать, ни собой, ни Эррнаром. Буду осторожнее, чем нетронутая девица в придорожном кабаке!
— И что же такая осторожная там делает? — вскинул брови эрл. Потом посерьезнел: — Ты знаешь, что я от тебя требую, Иррчи. Если вам обоим это так нужно...
Иррчи фыркнул, но глаза все же спрятал, опустив голову ему на плечо. Эрл не торопил с ответом, дал время подумать, хотя думать, когда любимые руки так беззастенчиво касаются тела, пробравшись под рубаху, ерошат шерстку на хребте... Да легче квадратный камень на гору закатить!
— Нужно, мой эрл. В первую очередь — ему, конечно. А я... хочу помочь. Хочу, чтобы он вспомнил и успокоился. Не могу не помочь, мой эрл!
— Иррчи-Иррчи... Тебя не изменить, да, малыш? Каким уж уродился? — усмехнулся Рримар, и Иррчи внезапно понял: эрл — знает. Знает, чей он сын. Иеррон, что ли, рассказал, зараза?
— Простите, мой эрл, — он покаянно вздохнул и прикоснулся губами к горячей коже, чувствуя биение жилки под ней. Говорить о своем отце он не хотел. Может быть, потом, когда найдется время и настроение, а не теперь.
Сейчас он хотел иного, и у него доставало смелости провоцировать, не переходя границ, но намекая на желаемое. Сколько раз уже он пытался — но разве его любимому эрлу кто указ? А Иррчи так хотелось... Хотелось ласкать самому, а не только подчиняться и принимать ласки.
Эрл, кажется, понял. Никак иначе не получалось трактовать то, что он расслабленно откинулся на спинку кресла, опустив руки на подлокотники и чуть запрокидывая голову, открывая шею еще сильнее, так заманчиво и влекуще... Это было что-то древнее, инстинктивное, и Иррчи мягко прикусил клыками кожу, тут же принявшись извиняться, зализывая укушенное. Потому что это был жест доверия, а не власти, и хотелось это доверие оправдать, вылизывая все дальше и дальше, распуская шнуровку на рубахе и проходясь языком по ключицам.
Рримар сидел, не шевелясь, только щурился, заинтересованно навострив уши. И даже руки не поднял, хотя Иррчи уже ерзал вполне недвусмысленно.
— Мой эрл?..
— Сам, Иррчи.
Тот зажмурился, накрепко сжав кулаки. Он стал взрослее и сдержаннее, ну? Так почему сердце бухает где-то в горле, а хвост дрожит от возбуждения и страха разом? Почему так сложно подняться, стечь с колен эрла, отойти к камину, на полке над которым с некоторых пор стоял такой же поставец, как в спальне?
По хребту продирало дрожью, Иррчи передернул плечами, чувствуя всей шкурой, до последней шерстинки, взгляд Рримара. Разрешение, нет, приказ делать все самому вгонял почти в панику, и он старался дышать поглубже, стягивая одежду и окуная пальцы в мазь.
— Развернись, Ирр-рчи.
Кровь прилила в щекам, об уши, кажется, можно было зажигать свечи. Иррчи послушно шагнул к столу, наклонился над ним, опираясь рукой, отводя хвост в сторону, чтобы его эрлу было видно все. От возбуждения потряхивало, возбуждения и новизны ощущений. Он... Он никогда не касался себя так сам, всегда все делал Рримар. Не было нужды, не было желания. И сейчас стало одновременно смешно и неловко, когда старательно выворачивал запястье, готовя себя.
— Ты кое-что забыл, малыш, — окликнул его Рримар, когда Иррчи уже почти решил, что все, достаточно.
Резко обернувшись, он прижал уши. Да, забыл: штаны в паху Рримара бугрились вполне недвусмысленно. Прародитель-Хвостатый, да это же наверняка больно! Если уж ему в такие моменты тяжело, то его эрлу-то!
Поспешив исправить свою оплошность, попутно обласкав освобожденный из плена ткани член языком и насладившись громким несдержанным рыком, Иррчи забрался на колени эрлу, благо, кресло было под его стати, широкое, позволяло упереться коленями. И с тихим:
— Мой эрл... — приподнялся, насаживаясь медленно, до скулежа мучительно и сладко.
— Ирр-рчи... — смешалось с его выдохом.
Все было как во сне, до нереальности странно, и Иррчи тихо постанывал, двигаясь, как хотелось ему, все растягивая и растягивая удовольствие, цепляясь за плечи Рримара, то утыкаясь носом ему в шею, то откидываясь назад, выгибая спину, чтобы еще полнее, еще острее. И только почувствовав, как закаменели плечи эрла, поспешил, понимая, что о себе нужно позаботиться самому. И уже прижавшись накрепко, крупно вздрагивая, пробормотал:
— Я вам рубаху испачкал, мой эрл...
Тихий, вздрагивающий смешок коснулся уха, крепкие руки прижали еще сильнее.
— Ничего, малыш.

Уже позже, ночью, засыпая, привычно уткнувшись в спину эрла носом, Иррчи внезапно осознал, что сегодня они вместе прошли какой-то незримый рубеж, поднялись еще на одну ступень выше в своей близости. Стали еще ближе? Если только такое возможно — то да. Иррчи хотел бы вплавиться в Рримара, врасти под его кожу, стать с ним единым целым. Но это невозможно, а жаль.
Он почувствовал, как эрл сонно-медленно переплел с ним пальцы, нашарив его руку, и успокоенно выдохнул, засыпая.

***

— Ничего не трогай, просто посиди, закрой глаза и попробуй расслабиться. Откинься на спинку стула, он устойчивый. Эррн, давай же, ну? Медитировать вот только не надо, это сбивает. Просто расслабься.
— Да не могу я! — страдальчески скривился молодой жрец. — Сам бы попробовал вот так!
— Ну извини, — развел руками Иррчи.
Ему-то никто память не затирал, потому и сообразить, понять, отчего Эррнара так корежит, он толком не мог. В конце концов, почесав в затылке, Иррчи намешал ему легкий успокоительный эликсир, мысленно посмеиваясь: он такой иногда давал роженицам, особенно молоденьким, которые при первых же схватках начинали верещать, и беременным, которых пугали первые ощутимые толчки плода. Смешок был нервным, но сам Иррчи ничего пить не стал: ему нужна была полностью трезвая голова и чистое сознание. Он даже двух других храмовников выгнал, нарычав, что ничем они не помогут, а вот отвлекают — только так, и с треском захлопнув за ними дверь. Оба глянули мрачно, никак, вспомнив, в каком виде боевые братья отлеживались, но спорить не стали. Слава чудотворца в таких ситуациях ой как помогала, особенно с теми, кто что-то подобное уже видел. Но Иррчи давал клятву ничего с собой не творить, а потому в помощи действительно не нуждался, собираясь прерваться, если поймет, что слишком устал.
Благо, возможность была — за осень и начало зимы он действительно изучил наложенное на Эррнара заклятье, отследил все переплетения, все витки «нити» и заранее наметил себе ключевые точки, в которых можно было остановиться без вреда для обоих.
Сейчас он закрыл глаза, настраиваясь на то, что Саварр назвал его магическим зрением. Просто он и так мог видеть эти мерзкие нити, врезавшиеся не в плоть — в душу, во что-то внутри, но после краткой молитвы Бесхвостой Матери, бывшей, по сути, сродни привычному деревенскому наговору, лишь разновидностью фокусировки сил, получалось четче.
Он потянулся руками, не коснувшись обнаженного тела пальцами, только кончиками когтей подцепляя край плетения. Здесь можно было разорвать истончившиеся нити и начинать расплетать все полотно заклятья.
В случае Амирра он попросту рвал нити и резал узлы, но только потому, что поверх заклятья мертво болтались ошметки памяти храмовника, те, что были его личностью, убитой эликсиром. А сейчас Иррчи нужно было извлечь нити так филигранно, чтобы новая и старая памяти слились воедино, неповрежденные. Это было так, как если бы нерадивая хозяйка взяла кусок мяса в нитяной оплетке, уложила его на тонкий слой холодца и сверху залила. И вот этот верхний уже почти схватился — а нитки-то надо убрать! И «блюдо» не попортить. Он и вытягивал по одной, облизывая мигом пересохшие губы, осторожно дергая, чтобы распутать узлы, порой жалея, что нет третьей, четвертой руки. Хоть зубами придерживай, хвостом страхуя.
Прерваться пришлось, когда ощутил привкус крови, в очередной раз облизнувшись. Как раз сумел дорасплести до одной из ключевых точек, осторожно растеребил болезненно пульсирующий узел — и стряхнул с рук обрывки «нитей», отступая и чувствуя, как разом заломило спину, плечи и руки.
— На сегодня все, Эррнар. Больше не могу.
— Хорошо, — тот осторожно приоткрыл один глаз. — Ты... как? Я ничего не чувствую.
— И не почувствуешь, — со стоном потянувшись, хмыкнул Иррчи. — Разве что сны станут четче. Я только-только начал. Самый краешек расплел. Терпения наберись, жрец.
— Постараюсь...

Старался Эррнар честно, молчал и не лез с вопросами, когда же дальше. Понимал, что Иррчи надо выдохнуть, восстановиться. Только косился иногда за ужином так... Да с надеждой косился! И стал чаще заходить к своим старшим, Иррчи не раз после видел его, выходящего из их комнаты, встрепанного и какого-то потерянного.
— Мне чего-то не хватает, — признался Эррнар как-то на прямой вопрос после распутывания очередного кусочка. — А чего — не понимаю. Ни Ррияна помочь не может, ни дети — только со старшими хоть немного, но легче.
Иррчи на такое мог только руками развести: значит, было что-то в прошлом, как и сказал Эррнар.
Продолжил он работать над заклятьем только две недели спустя, когда набрался сил, специально не сливая их в эрла и даже на три дня отказавшись от близости с ним. Это оказалось на удивление правильно, хотя напугало Иррчи до дрожи: стоило коснуться окутанными собственной магией руками очередной нити, та вспыхнула, сверкнула и истаяла, не оставив и пепла. И хорошо, а то думай потом, как этот пепел из сознания выгребать, чтоб не стал чем-то нехорошим! Но страшно было — аж жуть! И он некоторое время медлил, пока не решился продолжать. Сгорали бесследно только тонкие нити рядом с «дырами». С остальным приходилось возиться так же, как в первый раз.
И только теперь его старания наконец дали какой-то зримый эффект. Ну как зримый — на следующее утро Эррнар скребся в комнату эрла ни свет, ни заря.
— Грот! Я грот во сне видел! — выпалил он, когда Иррчи дополз до двери и высунул нос в промерзший за ночь коридор.
— Я тебя в нем и закопа-а-ау-у-ю! — едва не вывихнув челюсть в зевке, провыл Иррчи. — Гад ты, доспать не дал!
— А... Так вот чего на меня Ррияна наорала, — дошло до Эррнара.
Иррчи треснул его в лоб ладонью и едва сдержался, чтоб не отвесить напутственного пинка под хвост.
— Изыди, выкусень бешеный, после завтрака поговорим.

Закончил работу Иррчи только весной, к Вишневой неделе. Как раз накануне праздника — оставался последний, самый сложный кусок, сердце заклятья, где и нитей не было, сплошь одни узлы. Перед тем пришлось предупредить эрла и храмовников, что прерываться не выйдет, а работа тяжелая, может выложиться снова до кровотечения, а то и глухоты. Эрл, естественно, рычал, ворчал и шерсть дыбом ставил, но Иррчи знал: не злится он, просто волнуется.
— Иначе никак, — виновато прижимал уши, но отступить сейчас было нельзя, совсем нельзя.
На столе поблескивал в стакане разведенный эликсир для поддержания сил, за дверью лаборатории вытаптывали полы в три пары ног волнующиеся, но Иррчи был спокоен. Работа над заклятьем успела превратиться в рутину, во что-то привычное, требующее полной отдачи, но уже не запредельно пугающее. Да и Эррнару он не сказал, что это последний раз, а то бы тот тоже дергался. И остальным говорить запретил. Просто: сложный кусок, и может быть больно.
— Потерпишь?
— Да куда ж я денусь, — фыркнул Эррнар, уже привычно устраиваясь на жестковатом кресле и откидывая голову на спинку. — Вяжи.
Иррчи закрепил его руки на подлокотниках широкими ременными петлями, такими же обхватил лоб и поперек груди. Это стало необходимым, когда работа перевалила за половину, и Иррчи принялся за самые глубоко въевшиеся в память и душу узлы. Боль была фантомная, конечно, но Эррнар начинал дергаться и метаться, сбивая концентрацию. Так и появились на кресле эти вязки.
Вот и сейчас, стоило подцепить первый узел, Эррнар дернулся, слабо вякнув. Иррчи старался не обращать на это внимания, уже убедившись, что ничего страшного не происходит. Похолодел он, когда, узла после пятого, Эррнар закрыл глаза и обмяк, обвиснув в путах. Прерваться бы — но нельзя, как?!
Стиснув зубы, Иррчи прислушался к его дыханию: редкое, но ровное. Сердце тоже бьется, и почти спокойно. И он продолжил, осторожно распутывая норовящие снова затянуться узлы, прижигая высвобожденные нити. Уже не обращая внимания на потекшее по губам теплое, на усиливающийся гул в ушах. Придется побыть глухим немного, не страшно. Он давно научился читать по губам.
К концу работы, к последнему гигантскому узлу, к слабости прибавилась выворачивающая боль в кончиках пальцев. Будто незримый палач вытягивал, выдирал когти. Иррчи, кажется, стонал в голос, хоть и не слышал себя, так было больно. Но — справился. Последние разлохмаченные нити бесследно сгорели — и он сполз на пол, с трудом удержавшись за кресло локтем, не в силах заставить себя даже притронуться к чему-то пальцами. А надо было расстегнуть ремни, позвать братьев и эрла.
Вот последнее он все-таки сделал, не способный отследить силу голоса, не зная, достаточно ли громко позвал. И только когда дверь рывком распахнулась, понял, что услышали. Сознания, что удивительно, не потерял. Болела голова, на руки смотреть было страшно — казалось, вместо пальцев увидит кровавое месиво. Вместо этого Иррчи предпочел смотреть на Рримара, прочитав вскоре выдохнутое: «Спит, он просто спит, малыш».
И только тогда позволил себе отпустить все: тревогу, раздирающее душу напряжение, страх. И расплакаться от боли, прижимая к груди бессильно свисающие кисти. Удивительно, но это был первый раз за год, когда он вообще позволил себе настолько расклеиться, чтобы не сдержать слезы. Позволил себе побыть слабым, потому что подхватили на руки, напоили, унесли в постель, у которой тут же возникли Алверр и Яррана. Иррчи не слышал голосов, но видел движение губ — и мог домыслить их «все будет хорошо», перемежающееся тихим шипением друг на друга, пока в четыре руки протирали ему лицо, осторожно обтирали прядки гривы там, где натекла кровь из ушей. Потом Рримар приволок миску с чем-то теплым, Иррчи уже не понял, с чем именно. Эликсир что ли какой подогрел, чтобы не так больно было? Или просто воды, пальцы отмыть? Но сунуть туда руки оказалось настолько хорошо, что он почти сразу задремал.
В Заозерье назавтра он, конечно, не пошел — не было сил. Но и оставаться рядом с собой и лишаться веселья первого весеннего праздника запретил всем.
— Принесете мне пирогов с сушеной вишней, и ладно. Да и завтра я наверняка встану уже.
Но проваляться в постели пришлось почти до самого конца Вишневой недели, и выбрался он из замка, чтоб полюбоваться уже отцветающими вишнями. И все равно не жалел, ничуть не жалел. Потому что за эти дни к нему успел прийти отоспавшийся после лечения Эррнар — а это стоило многого. Всей той боли — стоило.
Он не плакал, нет, хотя глаза были красные. Наверное, за этим успел сходить к старшим, к тем, кто понял бы минуту слабости. К Иррчи Эррнар пришел благодарить. И — просить. Снова.
— Я... Видел все, с самого начала, пока спал, — тихо рассказывал он, сидя на краю постели. — Маму, потолок над своей люлькой. Оказывается, даже совсем малыши что-то помнят, это потом стирается, забивается другим.
Иррчи кивнул ему и подбодрил:
— Давай, Эррн, рассказывай. Вижу ведь, что хочется.
И даже осторожно положил ладонь на сжавшийся кулак, стараясь ничего не касаться забинтованными с заживляющей мазью пальцами.
— Сестра. У меня сестра есть, представляешь, Иррчи? — выдохнул Эррнар. — Эррния. Мы близняшки, но ее не забрали — дар совсем слабенький оказался. А меня... Только имя и оставили! Я на другое не откликался, — и подбородок выпятил, будто это было чем-то важным.
Хотя, и было. Крохотный кусочек памяти, один из тех, что проскользнул, разрывая сеть заклятья.
— Близня-а-ашки... — протянул Иррчи, начиная понимать.
Фарра и Кьярра были близнецами. И он сам лично видел, насколько усиливается их дар, когда работают в паре, а уж о том, что друг дружке зашептать синяк или царапину они могли, пожалуй, даже быстрее и лучше, чем он — вообще можно было промолчать. И теперь его подспудно покусывала тревога: ритуал стирания памяти мог повлиять на Эррнию, даже наверняка повлиял! Но как — это можно было выяснить, только увидев ее.
— Эррнар! Где ты жил? Нужно... нужно съездить к твоей сестре!
В общем... попросить Эррнар так и не успел. Иррчи сам вызвался ехать с ним, заставив храмовника усиленно тереть глаза кулаком.
— Ну сам посуди, кому? Твоим старшим? — хмыкнул Иррчи. — Боевым братьям? Они все тут нужны! А мы быстро туда, быстро обратно...
— Спасибо! — перебил его Эррнар. — Иррчи, спасибо тебе! Я... Я не знаю, чем за такое благодарить, но все, что могу!
Иррчи уже почти привычно хлопнул его ладонью по лбу.
— Просто живи, балбесина. И будь счастлив. Но учти — с эрлом сам поговоришь. И поедем мы не раньше, чем весенний объезд лена закончим. Уяснил?
Эррнар закивал — как только голова не отвалилась. И Иррчи был уверен: в этот раз Ревалиру благословений от всей души достанется, еще больше, чем обычно.


Глава тринадцатая

Хорошо быть в пути в начале лета. Хорошо ехать не спеша, хотя вот с этим утверждением Иррчи бы поспорил: несмотря на то, что они с Эррнаром не загоняли лошадей, ехали все же достаточно быстро. Обоих немного грызла тревога. Эррнар, когда осознал, что проведенный храмовниками обряд мог повлиять на сестру, вообще места себе не находил, а Иррчи... Ну, Иррчи просто тревожился за девушку, как тревожился бы за одного из своих учеников, да и вообще за любого одаренного. Ну и сестра Эррнара была ему отчасти не чужая, именно потому, что была его сестрой, а за молодого жреца Иррчи чувствовал себя в ответе. Как за друга? Наверное, даже более того — как за брата. Привязался незаметно, научился понимать и... Эррн уже был свой, совсем свой — прижился в Ревалире, пустил там корни.
Мысли не мешали внимательно смотреть на мир, впитывать красоту расцветающего лета, и чем дальше на юг уводил тракт, тем ярче и пышнее было это цветение. До Иррчи внезапно дошло, что едут они к морю, и он лично сможет увидеть, правда ли то, что морская вода цветом схожа с глазами его любимого эрла. Хотя в глубине души Иррчи был уверен: никакое море не сравнится с сиянием этих глаз.
Еще невольно вспоминались их прошлые поездки с эрлом. И своей назойливое зудение... Что ж, теперь Иррчи полностью понимал, почему Рримар сравнивал его с жужжащей надоедой навроде овода. Потому что непрерывное бурчание и правда раздражало, временами прорываясь сквозь собственные мысли, даже если не было нужды отвечать. Эррнар говорил обо всем. О недовольстве жены, которая не сразу поняла, зачем ему срываться с места, оставляя детей, о том, как непривычно ехать без братьев, о снах, с возвращением памяти не ушедших, а ставших лишь еще красочней, о...
— Эррнар, ты хуже овода, — беззлобно одернул его Иррчи. — Помолчи, сделай милость. И послушай, что скажу. Мы туда едем не для того, чтоб с разгону на рожон насадиться. Потому надо тебя как-то замаскировать. Уж хламиду твою точно придется снять, слышишь? Сделаем вид, что не маги. Травники, я думаю. А едем — путешествуем в поисках новых рецептов и трав.
— А... — перебитый на полуфразе Эррнар заморгал, став похожим на сдуру залетевшую ночевать в башню и разбуженную невежливым тычком сову. — Но... Я не имею права снимать хламиду!
— Кто такое сказал? Ты вообще читал «Заветы», которые я из храма привез? Где там сказано, что нельзя хламиду снимать или штаны носить? Нигде? Вот то-то же. Это просто сложившаяся традиция, а никак не запрет.
— Но... Если я сниму это, то... — Эррнар поймал край рукава, потребил в пальцах. — Я жрец Бесхвостой Матери, и мой долг — помогать людям. И если я скрываю, кто я — разве я не лишаю их возможности обратиться за помощью?
— Эррнар, ты меня слушал? — нахмурился Иррчи. — Даже боевые братья не лезут сразу в лоб, а сперва проводят разведку. Сейчас у нас разведка, и мы должны быть осторожнее оленей рядом с логовом выкусня! А для помощи сирым и убогим еще будет время. И у них есть свои жрецы, к тому же много, брат Иеррон говорил, здешние храмы гораздо крупнее нашего.
— Прости, Иррчи, — покаянно прижал уши Эррнар. — Просто, когда я смог хоть что-то...
Он зябко повел плечами и наконец-то замолчал.
— Я знаю, каково это — когда можешь помочь, но не должен, потому что есть более важное задание, — слегка отрешенно кивнул Иррчи. — И знаю, как поедом ест совесть, загрызает просто. Вот только, Эррн, потратишься на десять мелких дел — и на одиннадцатое, которое внезапно окажется жизненно-важным, может не хватить сил.
Иррчи вспомнил, как его обдало холодом там, во дворе храма, когда внезапно показалось, что не сумеет пробить защиту чужих амулетов, не остановит преступника. Как рванул, насильно собрав остатки магии, давя крик боли, резанувшей внутренности, только чтобы суметь. Иеррон потом, когда нашлось время, разжевал ему, чтоб наверняка дошло, хотя и на собственных ошибках Иррчи учился отлично, не повторяя их по возможности. Эррнару бы такую школу. В смысле, пообщаться с боевыми братьями, а не попасть так же, как Иррчи! Подобного он не желал. Только...
А нужно ли это Эррну? Да, это сейчас они едут вдвоем, но потом-то? Такие уроки больно ранят, даже если они всего лишь на словах, и тому, кто будет возиться с детьми и объезжать поля, радуясь приветствиям людей — нужны ли они? Он считал, что нет, если возможно избежать лишних ран на душе, пусть так и будет. Эррнар, при всей его внешней воинственности — мягкий и отзывчивый, он очень много в последние годы перенял от своего старшего. Наверное, именно с рождением сына что-то в его разуме стронулось и сместилось.
— Не переживай, — Иррчи тронул Белку коленями, посылая ближе к храмовнику, потрепал того по плечу. — Все будет хорошо, мы справимся. Вместе.
— Спасибо, — слабо улыбнулся Эррнар, и Иррчи понял, что поступил правильно.
Эх, Саварра бы сюда... Тот точно сумел бы успокоить младшего. Но, не в его возрасте в такие авантюры лезть.

Весь путь занял около трех недель, и Иррчи, никогда прежде так далеко не уезжавший даже с эрлом, смотрел во все глаза, так же как и Эррнар, впитывая новое. Замечал, как изменяется природа, как суровые, каменистые или болотистые земли уступают плодородным полям, черноствольные мшистые леса сменяются прозрачными перелесками. Недоверчиво трогал жирные черные комья земли на краю поля, уже сплошь укрытого зелеными всходами. Такую бы землю — да в Ревалир! Крестьяне ее целовали бы, благодаря богов за плодородие.
Смотрел — да оба смотрели — как живет народ здесь. И удивлялись, неприятно удивлялись тому, что видели. Потому что чем дальше на юг, тем неуютнее становилось. Потому что богатые торговые погосты* вокруг городов или замков эрлов сменялись жалкими грязными деревушками, где обитали такие же жалкие грязные люди, совершенно не стремившиеся как-то облагородить ни себя, ни свои жилища, ни мир вокруг. Иррчи искренне не понимал, как можно сидеть на такой богатой земле — и быть настолько бедными, настолько убогими.
— Не понимаю... — допекло так, что не мог уже молчать, — почему так? Ты видел? Серой соломой крытые халупы, вокруг дома — ни цветочка, ни травинки не посажено! Да хоть бы «кудряша» какого насеяли, все к еде добавка! Что с ними тут всеми? А дети? Что ж они тут все такие... замызганные-то?!
— А я знаю?! — взвыл Эррнар, будто только того и ждал.
А может, и ждал. С того момента, как купленные штаны, прежде чем надеть, пришлось тщательно простирать в реке и магией еще почистить, чтобы точно никакой пакостной живности в шерсть не занести.
— Да уж на что наш храм закрыт был, но никто бы... Да, никто не умолчал бы о таком, попытался бы хоть поговорить! Да я в самых глухих деревнях, где брат на сестре порой женится, такого не видел!
Не сговариваясь, на ночевки останавливались под открытым небом — даже сеновалы не внушали доверия, проситься же на постой в местных деревушках или снимать комнату в придорожных трактирах было откровенно брезгливо. Да и деньгами светить не хотелось. Иррчи, собираясь в дорогу, взял с собой туго набитый кошель, однако спрятал его поглубже. И вместо привычной уже довольно дорогой одежды выбрал добротную, но самую простую, какую в Заозерье обычные крестьяне носили. Сбруя на лошадях тоже была без серебряных бляшек, и седла простецкие, потертые. Так что выглядели теперь они с Эррнаром именно так, как Иррчи и хотел: двумя странствующими травниками. Вопросов у встречного люда не вызывали, Иррчи еще и легенду поддерживал, расспрашивая о первых попавшихся на глаза травах в местных лавчонках травников и лекарей. И чаще всего встречал откровенно враждебные отказы, после которых оставалось только смиренно опустить голову и уйти.
Не были здесь люди добрыми, не были. Всяк выгрызал у жизни кусок только для себя, не заботясь ни о ком другом. Разительный контраст с родным Заозерьем и леном Ревалир, да что там, даже с лордством Марассар, в котором не везде и не все было ладно, заставлял в который раз благодарить Прародителя-Хвостатого и Бесхвостую Мать за подаренную в момент рождения удачу. Иррчи в самом деле теперь уверился, что удостоился поцелуя богини. И не забывал о благодарственных молитвах в начале дня и перед сном, кажется, удивляя этим Эррнара.
Дальше было еще хуже. Потому что земля снова становилась малоплодородной, серой, глинисто-песчанистой, и поля постепенно сменились сизоватыми всхолмьями, сплошь укрытыми горькой даже для лошадей полынью и жестким, сухим уже в начале лета белоколосом. Редкие перелески и вовсе пропали, дорога петляла, как пьяная змея, от одной балки к другой, где можно было отыскать чахлую тень под узколистными незнакомыми Иррчи деревьями и обихоженный путешественниками родник. Навстречу попадались редкие путники — лето, время страды, когда один день кормит весь год. Крестьянам на тракте делать было нечего, а бродяги-рыцари в зной предпочитали коротать время за кружкой пива в трактирах, а не подставляться под горячее солнце, жарясь в латах заживо. Изредка Иррчи и Эррнара обгоняли нарочные, один раз они таки увидели местных рыцарей. Иррчи живо посочувствовал бедолагам, но, уступив дорогу, едва не расстался с недавним обедом: за теми густым шлейфом висело такое амбре из запахов пота, немытого тела и давно нестиранного поддоспешного, что мухи должны были дохнуть на лету.
Всю дорогу Эррнар вспоминал родной язык. Кажется, удивлялся сам себе, что может понимать местный люд, хотя с прочтением тех же шильд и вывесок на трактирах уже было гораздо хуже: в его памяти сохранились только самые азы, опознать буквы он мог, а вот сложить из них что-то вразумительное — уже с трудом.
— Ну, мне ведь было всего четыре, — разводил он руками. — Хорошо хоть этому успел научиться. Потом-то в храме учил уже местное наречие и грамоту.
А потом, как-то к вечеру ближе, когда уже потихоньку начинали высматривать ночлег, ветер донес странный запах. Иррчи аж чихнул, потер нос — и удивленно покосился на Эррна, привставшего на стременах.
— Море-е-е... — расплылся в улыбке тот. — Иррчи, завтра мы увидим море!
Его восторг-предвкушение заразил Иррчи, и успокоились очень поздно, заснуть сумели через силу: Эррнар, как в первые дни их пути, не умолкал, говоря и говоря о том, что помнил из своего коротенького детства. Рассказывал, что снится — а снилось ему опять то же море, а еще белые прибрежные скалы, прогрызенные волнами, гроты, куда в прилив со свистом и грохотом рвется вода, а в отлив можно отыскать необыкновенной красоты ракушки, кусочки кораллов, вынесенные морем обломки досок или обрывки сетей. А иногда и мешок с утопленницей, чьей-то наложницей, разонравившейся или попытавшейся сбежать.
— Ты... серьезно? — моргнул в этом месте рассказа Иррчи.
— Ну да, — Эррнар пожал плечами. — Для нас, детей, это было как-то... обыденно. Как заозерским сома, там, встретить или рака на хвост поймать. Страшновато, но ничего необычного... Прости, Иррчи.
Нет, Иррчи помнил рассказы эрла Рримара, особенно тот, что был о его матери. Но тогда его занимала проблема здоровья наследника, да и упомянул эрл об отношении к женщинам в Ариссинии вскользь, не заостряя на этом внимания. Но когда Эррнар начал рассказывать такие вещи, Иррчи прошибло ознобом несмотря на жаркую южную ночь.
— Эррн, то есть... твою сестру тоже вот так могут... Продать, как вещь? А потом выкинуть, если сломалась или надоела, а хуже того — если оказалась строптивой?
— Да.
И это единственное тихое слово заставило вздыбить шерсть, едва усмиряя желание ринуться дальше прямо сейчас, доехать как можно быстрее... Овод? Да, Иррчи теперь понимал: он бы в такой ситуации не то что оводом звенел — он бы с ума сходил об беспокойства, мечтая отрастить крылья — и вперед, быстрее, быстрее! Но он был в какой-то мере старше, хотя они с Эррнаром родились в один год, и разница в возрасте была совсем невелика. Просто он повидал больше и научился держать себя в когтях. Даже если было так худо от осознания, что, возможно, уже поздно.
— Эррнар... Пообещай, что не станешь пороть горячку, что бы ни случилось, — развернув храмовника к себе, Иррчи даже слегка тряхнул его за плечи. — Обещай.
— Если ее можно вытащить... Мы вытащим?
И столько немой веры в глазах...
Иррчи не мог ее предать. Просто язык не повернулся сказать «нет». Да и эрл, кажется, что-то подозревал, потому как не стал требовать от Иррчи, отпуская его в путь, клятвы «не геройствовать», просто сказал, что он должен вернуться живым и вместе с тем, за кого взял на себя ответственность. Не уточняя имен!
И поэтому Иррчи, твердо глядя в глаза Эррнару, сказал:
— Да.

К морю выехали с утра, только-только начало светать. Поднялись еще потемну, оба плохо спали, потому что как можно спать, когда там... Да нет, не ждут. Но если бы знали — наверное, ждали бы. А может... Иррчи решил не мучиться мыслями. Все равно, пока не доедут, ничего ясно не будет. И это если еще не придется искать следы, идти по ним, вынюхивая, куда же отдали девушку.
Вместо этого он глубоко вдыхал воздух, который пах теперь совсем-совсем особенно, странно свежо и солоно, незнакомым колким запахом. Вдыхал и смотрел, как рождается из моря солнце.
Это было так, словно он увидел самую первую зарю мира, самый первый рассвет, стоя рядом с богами. Он хотел бы, чтобы рядом в этот миг был его эрл, он хотел бы разделить его с Рримаром... Он знал, что обязательно поделится этим, потому что теперь в его крови, в его магии навсегда останется восходящее из моря солнце.
А глаза у эрла Рримара были все же красивее.

***

Дорога к Гаядэрэ, городу, стоящему на землях рода, в котором Эррнар появился на свет, шла вдоль морского берега.
— От города до замка — полчаса неспешной рысью, если я правильно помню. Я был там только один раз, трехлетним, — говорил Эррнар, и голос у него звенел и срывался.
В городе Иррчи собирался купить красно-рыжей «табалы», краски, получаемой из цветов местного растения. И выкрасить Эррнару шерсть, потому что подозревал, что молодого жреца кто-то может опознать. Да хотя бы на лицо глянув — если близнецы, то должны быть похожи. А вот если совсем другой масти будет, то никто и не заметит. Сперва на въезде в город морду и хвост прикрыть, чтобы не особо запомнился, а дальше Иррчи знал, что делать. Главное, самому не окраситься и не быть в пятнышко.
Гаядэрэ встретил их гомоном, запахом рыбы, внушительное пошлиной для приезжих и презрительно сморщенными носами стражи, понявшей, что с путников и взять нечего — не купцы, не чьи-то посыльные из других краев. Так, бродяжки, приехали и уехали. Еще и пускать не хотели, сочли, что спутник Иррчи болен — тот замотал голову полотном так, что только глаза и виднелись, а хвост, страдая, упрятал в штанину. С Иррчи, пока доказал, что Эррнар не болен, сто потов сошло. И он изрядно порадовался тому, что уговорил Эррна, прежде чем ехать, намазать лицо одной хитрой мазью, которая, высохнув, стянула кожу в подобия шрамов от ожога. Так что стражники, увидев «рубцы», только покивали и велели морду не открывать, чтоб добрых людей не пугать. Чего им и надо было.
Краску купили практически сразу же, заехав на попавшийся по пути крохотный, но безумно шумный базарчик, расположившийся на то ли вытянутой площади, то ли просто такой широкой улице. И постоялый двор отыскали такой, с которого хотя бы с первого взгляда не хотелось немедля убраться и выкупаться. И воды потребовали — пусть и пришлось заплатить за это. За эту просьбу на них, что интересно, не посмотрели косо, похоже, выкупаться с дороги любили многие. Это не укладывалось в голове у Иррчи, но, подумав, он понял: а действительно, здесь не накупаешься же, стоит захотеть. Вот и страдают местные, собственные немытые тела нюхая. Дома, в Заозерье, было просто добыть воды — или из озера набрать, или из колодца, которых на большое село бывало аж пять-шесть. Здесь же они увидели пока что только один — и к тому стояла галдящая очередь водоносов. В основном, наглухо закутанных в платки и длиннополые одеяния женщин, хотя на улицах их было мало, и за каждой такой следовал или вооруженный дубинкой слуга, или родич с длинным ножом при поясе.
Дома тут отгораживались от улиц не плетеными заборчиками, а внушительными высокими стенами, поверх которых кое-где еще и кованые пики торчали. И в этих стенах не было окон, а двери были, пожалуй, впору какому замку. Люди скрывались друг от друга, словно каждый занимался чем-то постыдным там, в своем дворе. Они прятались. Бесконечно, беспрестанно прятались, прятали себя, своих женщин, свое жилье...
Иррчи будто напустили под кожу злых муравьев, хотелось чесаться, так раздражало все. Отсюда хотелось уехать и побыстрее, и никакое море не помогало принять местные порядки и обычаи хотя бы как что-то чужое, но правильное.
Он был чужаком тут. Нет, они оба — Эррн тоже молчал, но глядел по сторонам зло и ошеломленно одновременно, дышал слишком уж часто, порой так глубоко, будто хотел что-то сказать, но всякий раз огромным усилием воли сдерживался. И под повязки с краской шерсть подставлял все так же молча, но билось в нем что-то... Иррчи боялся открыть рот сам — и неосторожным словом выпустить это наружу. А потому тоже хранил тишину, изъясняясь по большей части жестами.
Эррнар вышел таким огненно-рыжим, что походил, пожалуй, на местный фрукт с яркой-яркой оранжевой коркой. И только там, где шерсть и грива у него были серыми изначально, тянулись чуть более темные полосы. Иррчи постарался на славу, выкрасив Эррнара целиком, даже ноги. Всегда существовала вероятность, что кто-то что-то заметит. Пришлось поберечься, чтобы не прокраситься и самому, но на черной шерсти рыжина была незаметна, даже если где-то и капнуло густой красящей пастой. Удовольствие, кстати, оказалось не из дешевых. Мерка зеленовато-коричневого порошка, который еще следовало развести не водой, а маслом, стоила аж две «совушки». Хорошо, местные лавочники чужие деньги брали охотно, даже подозрительно охотно. У самих не такого чистого металла были, что ли?
С каждым новым открытием Иррчи злился все больше, и вздрогнул, когда выкрашенный, высушенный и успевший даже одеться Эррнар сжал плечо и встряхнул. Ну, попытался встряхнуть.
— Глаза, — коротко сказал он.
Иррчи зажмурился. Вот же выкусневы ляжки! Он совсем забыл об этой своей особенности! И, главное, ему совсем нельзя было магичить, даже сбросить силу в амулет или взятые с собой каменные шарики — тоже нельзя. В городе было полно местных храмовников. Они отличались от прочего люда серыми хламидами — у кого тонкими, полотняными, а у кого и шелковыми. Иррчи не сомневался, что его легко учуют, вздумай он хотя бы тонкой ниточкой магии воспользоваться, изгнав из комнаты клопов или кто тут вместо них. Пришлось ради этого купить амулет, тоже не медячок за пучок — «воронка» отдал.
Магия нехотя улеглась, как разозленный сизомордник в корзину заклинателя змей. Иррчи выдохнул и открыл глаза.
— Сейчас как?
— Нормально. Слушай, пошли на берег? Море, оно... Рядом с ним легче, — попытался улыбнуться Эррнар. — И поглядеть кое-что хочу.
— Тут порт, какой тебе берег, Эррн? — проворчал Иррчи. — Это надо за город ехать. Но... эх, ладно, пойдем, поищем, где приткнуться.
Порт оглушил шумом и какофонией запахов, вынудил спасаться бегством подальше, туда, где далеко в море вдавался наконечником каменного копья выстроенный из грубо обтесанных глыб волнорез, защищающий гавань. Здесь, конечно, тоже бурлила жизнь, почти на берегу приткнулись длинные приземистые склады, у причальных пирсов покачивались рыбацкие лодчонки из тех, что победнее, сновали подростки и мужчины в одних только фазиях, перетаскивая на плечах грузы и корзины с уловом, старики плели или чинили развешенные на просушку сети и занятные круглые ловушки — Иррчи мимоходом заинтересовался, для кого они, но останавливаться они с Эррнаром не стали. Сейчас хотелось уйти подальше, и оба, не сговариваясь, полезли на волнорез. С него, кажется, никто не рыбачил, Иррчи не видел ни одной головы над камнями, и это радовало.
По этим обтесанным морем камням, оскальзываясь местами на подсыхающих космах водорослей, добрались почти до края, сели, подставляя лица влажному ветру.
— Я видел этот волнорез в детстве, — тихо сказал Эррнар. — Ума не приложу, что взрослые забыли в порту, зачем взяли меня с собой, но вот его — помню. Знаешь, что говорят о море, Иррчи?
— Откуда мне знать, Эррни? — усмехнулся Иррчи. — О море я только читал, и то немного. Расскажешь?
— Море примет все, — протянув руку, Эррн поймал подхваченные ветром брызги от набежавшей волны. — Я тоже читал — никому еще не получилось заклясть морскую воду, магия в ней просто растворяется.
Иррчи некоторое время молчал, переваривая сказанное. Потом придвинулся ближе к краю, плечом к плечу с Эррнаром, хмыкнул вслух.
— Что ж, надеюсь, морю не будет ни холодно, ни жарко от толики моей магии.
Острые когти почти привычно вспороли ладонь, кровь, переполненная силой, потекла, капая с кончиков пальцев в море, шипя от соприкосновения с водой, словно была расплавленным свинцом. И море приняло эту кровь, спокойно слизнуло, унося с собой, куда-то прочь от берега, растворяя темные капли, смешивая с соленой водой так незаметно и быстро, что Иррчи и сам не почуял собственной ворожбы. Да и была ли она? Море действительно принимало все, равнодушно и спокойно. Принимало его магию, корпус корабля, отходящего от причала и взрезавшего носом волну, сети рыбаков и их жизни и тела.
Иррчи знал, читал, вернее, что оно бывает и другим — буйным, бурным, бешеным. И чем дальше, тем больше уверялся, что у него есть кусочек, нет, целое, его собственное море. Его эрл, принимавший его силу с таким же спокойствием, растворявший его в себе, владевший им. Его эрл, в глазах которого плескалось море.
— Тебе... лучше? — осторожно спросил Эррнар, когда Иррчи коротким заклятьем залечил ранки и принялся облизывать с ладони следы крови.
— Намного, спасибо, — улыбнулся Иррчи. — А теперь идем. Надо сесть в каком-нибудь трактире и послушать, что говорят люди.
— Идем, — разом расслабился Эррнар и первым пошел к берегу.
Таверну искали в четыре глаза и два носа. Принюхивались, чтобы не совсем уж гнилью разило, присматривались — им нужен был не моряцкий кабак, где разговоров — о кораблях и бабах, им требовалось заведение, где собираются местные и можно услышать что-то о городе и замке, о тех делах, до которых приезжим нет никакого интереса. И при этом не нарваться на подозрительные взгляды, или того хуже — место встречи откровенного отребья, которые и двух заезжих травников обобрать не побрезгуют. Им даже повезло такое заведение найти. Это оказалась не столько таверна, не трактир, не постоялый двор — ахтана. Эррнар объяснил, что здесь пьют ахтан, местный напиток из кусочков вяленых фруктов, высушенных и мелко перемолотых особых водорослей и молока дромов. На вкус Иррчи — гадость несусветная, но когда к ахтану подали горячие лепешки с каким-то невероятно острым мясным соусом, густой напиток сразу стал не то чтобы вкусным, но по крайней мере, приемлемым. А уж Эррн и вовсе только не облизывался, все это уплетая. Иррчи за него только порадовался: добрался до давно забытой еды.
Сам он больше сидел, навострив уши, отщипывая по кусочку лепешку, будто в большой задумчивости. Гул голосов завсегдатаев, рассевшихся по плоским подушкам вокруг низких столиков, слегка притихший с их появлением, постепенно вернулся к прежней громкости, и Иррчи вылавливал то один обрывок разговора, то другой. Понимать было тяжело — незнакомый язык, который он и выучить-то толком еще не успел, пусть и частично похожий на родной, одного корня-то, заставлял напрягать память и запоминать больше так, чтобы вечером пересказать Эррнару и получить примерный перевод. Иррчи и его периодически дергал за хвост, заставляя слушать.
Часа через три ни лепешки, ни ахтан, ни сладкие до слипающихся губ ореховые коржики в обоих уже не лезли, а просто так, без угощения, сидеть в ахтане было не принято. Да и голова у Иррчи уже раскалывалась и пухла от попыток понять или запомнить, он боялся перепутать все, что смог уловить. Пришлось вежливо раскланиваться с местным трактирщиком — ахтанщиком — который искренне радовался таким денежным гостям, расплачиваться и уходить.
По улицам брели, уже не особо глядя по сторонам, будто несли сосуды с водой, которые боялись расплескать по дороге. И только рухнув на не слишком свежую постель, приглянулись — и со вздохом принялись переливать все в одно, в несчастную голову Эррна, у которого к концу уже язык заплетаться стал. Но зато ситуация немного прояснилась, отчего Иррчи принялся остервенело скрести хвост.
Он и не думал, что Эррн — сын не просто местного эрла, а целого эрл-лорда. Выходит, Гаядэрэ — это центральный город Ариссинии? Вот это вот пропахшее рыбой и покусанное клопами? Прародитель-Бесхвостый, и думать не хотелось, что тогда тут в других городах творится!
Но, если обдумать это известие, становилось еще страшнее. В городе было не продохнуть от храмовников — и это не было бреднями Иррчи, это же обсуждали местные, ворча, что при старом эрл-лорде такого не было. А Иррчи помнил тех двоих братьев-настоятелей и понимал, что эти — те еще выкусневы дети, воду намутят так, что даже море волной пойдет. И мутили, кажется, в замке эрл-лорда им как медом намазано было с тех пор, как его место занял сын. Не старший — старший вроде как погиб где-то в боях, о нем уже и забыли почти, поминая только «а вот если бы». Младший, как Иррчи теперь понимал, сидел с ним в одной комнате, его сестру вот-вот готовились выдать замуж, а еще одну уже выдали. Средний же из братьев, стоило отцу отправиться на цветущие луга, шустро прибрал к рукам власть, не побрезговал вдовствующей супругой старшего брата и вовсю наводил свои порядки.
— Прародитель-Хвостатый, что за клубок интриг тут наплели?! — приглушенно шипел Иррчи, дергая многострадальный хвост так, что слезы наворачивались на глаза. — Я уже домой хочу, подальше от этого драконьего гнезда!
Потом заставил себя умолкнуть, прикусил кончик хвоста, болью прогоняя нервный зуд — а может и не нервный, не доверял он местным амулетам от клопов. Помолчал, добыл из сумки походный письменный прибор и свиток тонкого пергамента, и принялся чертить одному ему понятные значки.
— Так, еще раз, по порядку. Твой отец — эрл-лорд Ариссинии. У него было три сына и две дочери. Старший погиб, средний теперь лорд, тебя отправили в храм к выкусням в подхвостье — вот тоже вопрос, как и почему? И зачем? Сестры — старшая давно замужем, о ней почти не говорят, но это и понятно, она всего лишь женщина для местных. Младшая считается блаженной дурочкой — и при этом ее все же выдают замуж, а не давным-давно избавились от «позора». Не сходится что-то. О чем-то мы не знаем, Эррн.
— Не смотри так, — отгородился поднятыми ладонями тот. — Я в этом понимаю еще меньше, чем ты! Иррчи, мне четыре было!
— Но сейчас тебе двадцать четыре, Эррнар. Изволь потрясти мозгами и помочь мне понять. Вспоминай, что было перед тем, как к вам приехали жрецы. Думается мне, в этом и есть загвоздка. Ну, или хотя бы зацепка к пониманию.
Иррчи бросил свои записи и перебрался, брезгливо поджимая хвост, на кровать, похлопал по тюфяку рядом. И только усмехнулся, когда Эррн неосознанно притерся плечом — как привык сидеть со своими старшими. Правда, сам тот не заметил, обхватил голову руками, будто это могло помочь переворошить воспоминания в поисках нужных.
Он уже рассказал Иррчи, что видел всю свою недолгую жизнь до храма во сне — будто прожил все еще раз, каждый день, но... Яркой эта память оставалась лишь первое время. Потом она начала тускнеть, уходить туда, где ей и было место, оставляя на поверхности лишь что-то важное, вроде знания языка или лица матери. И сейчас Эррн сидел, кусая губы, пока наконец не сказал неуверенно:
— Кровь... Отец ругался, что-то говорил про кровь, которой его хотят связать. Ударил меня, кричал на мать, что она родила такое проклятье храмовое.
— Во-о-от оно что, — протянул Иррчи, начиная понимать. — А ведь магия крови запрещена была только у нас... И твой отец, кажется, об этом знал, иначе отправил бы куда поближе — Варрстан или Каррагеш там, или в горный Хайзамат. А еще только наших послушников подвергали обету Отречения. Значит... Нет, все равно мне не хватает информации. Надо будет рассказать все эрлу и брату Иеррону, как вернемся. Второму — обязательно, он должен знать, что тут творится. Когда чистили храм, двое южных настоятелей высказались против вмешательства в наши дела.
— Давай сначала вернемся. А там поглядим.
— Да. Ложимся, с утра стоит встать пораньше.
— Ага, как раз доедем до прилива, а у замка я нас проведу, — серьезно кивнул Эррн. — Даже помню, где там лошадей оставить, вот.
— Послезавтра, — подумав, качнул головой Иррчи. — Завтра посидишь еще в той ахтане, послушаешь, а я пройдусь по рынкам и закуплю припасы на обратный путь. Что-то мне подсказывает, что после нам будет некогда.

Следующий день прошел для Иррчи в суматохе, которой он безуспешно пытался избежать или хотя бы привести к какой-то упорядоченности. Вот только Гаядэрэ был таким городом, в котором ни о какой неспешности не могло быть и речи. Люди на улицах вопили и толкались, то и дело пролетали конные, не заботясь о том, что кого-то могут и сбить, вереницы флегматичных дромов перекрывали путь, погонщики орали друг на друга и на проходящих мимо. А еще были ослы с тележками, разносчики и карманники, норовящие запустить ловкие пальцы в мошну или срезать кошель... Все это утомляло и заставляло раздражаться. Иррчи с трудом сдерживал бурлящую магию, едва не выдав себя, в последний момент удержав пакостное проклятье мужского бессилия, так и вертевшееся на языке, поймав за руку одного не в меру наглого ворюгу, протянувшегося к его поясу. И пусть там, на поясе, висел всего лишь кисет с лечебными зельями, а не кошель, сам факт такой наглости возмутил до алой пелены перед глазами.
Однако же к вечеру Иррчи вернулся в комнату с тремя полными мешками — и с провизией, и с запасной одеждой, мужской, естественно, для Эррнии, правда, брал он с расчетом, что эта одежда налезет и на Эррнара, если выяснится, что его сестра не хочет уезжать. Только вот в последнем Иррчи почему-то крупно сомневался.
— Все, у меня все готово для обратного пути, — сказал он, складывая мешки так, чтобы вещи не мешались с едой, а лекарства с закупленными травами — ну не мог он пройти мимо и не набрать того, чего в родных краях не достать! Те же ах-ах, те самые водоросли, что добавлялись в ахтан и были, если верить россказням местного травника, кладезем полезного, сушеную цедру красного и оранжевого маранса, его же цветы, горький и склизкий, но просто жутко целебный сок какого-то местного растения, языколомное название которого вылетело из головы мигом, оставив только знания о применении.
Эррн сунулся было помогать с вещами, но был с позором изгнан прочь: руки дрожали, хвост метался так, что хоть вместо опахала используй — видел Иррчи такие, ими размахивали над каким-то важным мужчиной, восседавшем в переносном кресле. Кажется, он был не отсюда, а из еще более дальних краев: его занесли на борт одного из судов, по снастям которого сновали совсем уж непривычные глазу мускулистые, все как один черные в странное пятнышко матросы с совсем крохотными округлыми ушами.
— Сядь, не мельтеши. Продумай путь к замку и постарайся вспомнить, как можно в него пробраться, — рыкнул на Эррна Иррчи и сунул ему в руку кусок корпии, смоченной в масле маранса, которое, на его взгляд, пахло на удивление приятно и свежо. Запах, конечно, не мог сравниться с любимыми ароматами лимонной травы и солнечной полыни, но мозги прочищал и дарил умиротворение.
Он укладывал в загодя, еще дома заговоренные от влаги мешочки морскую соль, травы и красители, и это неспешное действо помогало самому успокоиться, составить хотя бы примерный план завтрашнего безумия. А в том, что проникновение в чужой замок, наверняка опутанный сторожевыми заклятьями и ловушками от воров, будет именно безумием, Иррчи был уверен.

***

Море все же было прекрасно. Именно вдали от шумного города, чтобы без людской сутолоки, без лишних запахов и звуков. Только ветер в лицо и шорох набегающей на берег волны. Иррчи подставлял лицо этому ветру и был хоть немного, но счастлив, понимая, почему Эррн так стремился увидеть побережье.
А еще — потому что сейчас они хоть ненадолго, но оказались вдали от всех жрецов, а значит, можно было не сдерживаться.
Спешившись, Иррчи кинул поводья Эррнару.
— Я быстро, — пообещал, надеясь, что так и будет. — Просто стравить, чтобы там себя не выдать.
Шел по берегу и подбирал камешки — гладкие до стеклянности или шершавые, ракушки, перебирал в пальцах, пока не смог упорядочить и накрепко взять на поводок свою магию. А после, разложив все это «богатство» на песке, принялся уже целенаправленно стравливать резерв, вплетая в каждый камень и ракушку свое: сонные чары, чары тишины, незаметности, ловкости, даже показанные Паррисом втайне ото всех чары «отмычки». Головастый средний Иеррона особенно просил, смущенно отводя взгляд, чтобы о них никто больше не узнал. Иррчи тогда потихонечку выспросил, как храмовник вообще умудрился такие отыскать — и узнал его историю и то, что чары Паррис придумал сам, сидя в карцере. И не просто так сидя, а распятый цепями на стене, чтоб не буйствовал. Иррчи тогда вчуже стало жутко, но плетение он запомнил старательно, чтоб, как говорил Паррис, «от когтей само отлетало».
Когда магия наконец перестала жечь, Иррчи задумчиво осмотрел получившийся ворох амулетов и ссыпал их в подвешенный к поясу кошель. Лишним такое не будет, к тому же он заметил: выплетаемые магом чары распознать куда как проще, чем когда они используются вот так. Если не будет возможности что-то сделать самому, рискуя быть обнаруженными, подобное может спасти жизнь.
Да, возможно эти предосторожности были излишними, но Иррчи был твердо намерен заранее предусмотреть все, что только можно, возвратившись к эрлу целым и невредимым.
— Далеко еще? — спросил он, вернувшись к лошадям.
— Не очень, — слонявшийся вокруг них Эррнар указал куда-то вперед. — Видишь, там скалы начинаются? Если я правильно помню, и карта не врет, то дальше они будут все выше и выше. Нам нужно сейчас по пляжу ехать, чтобы к гротам попасть.
Иррчи внимательно осмотрел плещущиеся у края пляжика волны и предположил:
— После отлива, я так понимаю, тут будет возможно проехать?
— Ну... да! — Эррнар обрадовано закивал. — Конечно, как же я не вспомнил сразу! После отлива тут будет что-то вроде тропы, а дальше тот самый пляж, где мы строили замки из песка. Там есть один грот, его в прилив не затапливает целиком. Можно оставить лошадей и припасы, чтоб идти налегке. И в него же выходит потайной ход из замка.
— Ждем отлива и едем, — заключил Иррчи.
Лошадей на всякий случай завели за скалы, чтобы не было видно с дороги. Тут еще была узкая полоска песка, дальше скрывающаяся под водой. Эррнар уверял, что потом можно будет проехать, Иррчи смотрел недоверчиво, хмыкал: с его точки зрения, здесь только вплавь, да только как бы волной о скалы не шибануло. Лошади его мнение разделяли, всхрапывали недоверчиво, переступали копытами по влажному песку, привычные к пресным озерам, а не этой соленой пакости, косились на деловито ползающих по песку крабов.
Косился на них и Иррчи. Крабы напоминали ему раков, Эррнар сказал, их можно есть, но не все, а только мясо в толстых клешнях. Подвяленное они попробовали в городе, но именно так приготовленное Иррчи не понравилось. Он думал, что можно было бы попробовать сварить в морской воде... Такие вот мысли отвлекали от мандража. Охотничья натура оруженосца не выдержала: еда прямо под ногами ползает, им ждать еще ночи, не днем же в замок соваться, наверняка на берегу там, за скалами, будет хоть пара вынесенных морем щепок, чтобы разжечь костерок...
Крабы с костяным перестуком и щелканьем шевелились в мешке. Теперь косились не только лошади, но и Эррнар, сидевший на сухом и вертевший в пальцах камушек с дыркой. Но молчали все.
Когда море с каким-то далеким утробным гулом начало отступать, оба встрепенулись и переглянулись.
— Еще немного подождать, отлив тут стремительный, — сказал Эррнар, отряхиваясь от песка и забираясь в седло.
Иррчи последовал за ним, глядя, как обнажается усеянная водорослями, ракушками и прочим мелким морским мусором полоса мокрого песка. Скалы в конце пляжа тоже словно вырастали, увешанные длинными лентами темно-зеленых и бурых водорослей. Эррнар, дождавшись какого-то одному ему внятного знака, направил лошадь в воду. Иррчи тоже понукнул Белку, пугливо прядающую ушами. Кобылка нехотя подчинилась твердой руке хозяина.
Вода дошла до стремян, и Иррчи поджал ноги: не хотелось намочить сапоги, а потом хлюпать ими. А потом позабыл о таких мелочах жизни: за ближними скалами открылся такой вид, что перехватило дыхание. Серовато-белые скалы казались слоеным пирогом, в котором волны, как мыши, выгрызли величественные арки и гроты. Они нависали, пряча узенькую полоску белого песка, которая то скрывалась под этими арками, то снова показывалась наружу.
— Замок отсюда не видно, а из замка не видно это место, — пояснил Эррнар. — Только если выплыть в море чуть подальше.
— Но рыбаки тут...
— К берегу не подходят, конечно, — подтвердил Эррнар. — Дураки, что ли?
Полоска воды наконец закончилась, лошади снова ступили на песок, дергая шкурами и недовольно прядая ушами. Иррчи похлопал Белку по шее: все уже, преодолели, дальше — по берегу, почти до самого утеса, на котором возвышался замок. Эррн утверждал именно так, уверив, что без проблем вспомнит нужный грот.
Только ему и не понадобилось особенно стараться. Путь вывел их через три последовательные арки, похожие на анфиладу залов, в ограниченную с трех сторон пещеру, ступенчато поднимающуюся вглубь утеса. На одной такой ступени из каменных обломков было выложено старое кострище, а рядом аккуратно лежала горка сухих деревяшек, белесых от морской соли. А в самой глубине чернела низенькая и узенькая дверца, окованная позеленевшей от влаги медью.
— Смотри, следы! — Эррн слетел с седла, бросился к наметенному ветром на камни песку. — И плавник не так давно собран, вон как аккуратно лежит!
Иррчи дернул его за шиворот и зажал ладонью рот.
— Тихо ты! — прошипел в самое ухо. — Мы не знаем, кто там может таиться, за той дверью!
Сам осторожно прокрался, склонился над следами. Узкая нога, то ли детская, то ли девичья. Легкая — следы неглубокие. И только одни, это уже хорошо. Возможно, это именно Эррнии следы, но поручиться он не мог.
Так же тихо он подошел к двери, осторожно взялся за кольцо, отмечая, что оно не скрипит, как могло бы, прикипев к скобе, если бы его регулярно не смазывали. И петли тоже — дверь не была заперта. Их словно бы ждали и приглашали. Подозрительность в Иррчи мигом вспыхнула высоким пламенем. Он едва не подпрыгнул, когда тихонько подошедший сзади Эррнар пробормотал:
— Это она, Иррчи... Я только сейчас понял. В последних снах руки были не детские!
— И тем не менее, рисковать не будем и ломиться прямо сейчас тоже. Ты сам слышал — жениха ждут не меньше чем через неделю. Ждем ночи.
— Ждем, — нехотя согласился Эррнар.
По нему было видно — если бы не остатки соображения, рванулся бы наверх, искать и влипать в неприятности. А так — побродил, пока Иррчи раскладывал костерок — и свернулся клубком прямо на камнях.
— Я заснуть попробую. Вдруг увижу что!
Иррчи пожал плечами: никакую возможность разведать обстановку отметать не стоило, тем более сны Эррнара до сих пор не были во вред, принося только безусловную пользу делу.
— Одеяло возьми, дурень. От камня сыростью несет, я тебя потом в дороге лечить буду, что ли? — беззлобно, как уже привык, проворчал, чувствуя себя снова — старшим и братом. Подзатыльника не отвесил только потому, что не дотянулся бы, Эррнар, подскочив, метнулся к лошадям и поклаже. Наверное, и к лучшему, если он поспит — хоть под ногами мешаться не будет, а что со своей нетерпеливостью делать, Иррчи уже знал. Вон, в мешке крабы притихли.
Эррнар все-таки умудрился задремать под неумолчную песню моря, набегающего на песок обманчиво мягко. Иррчи занявшись крабами, подумал, что все это так похоже на его походную жизнь с эрлом, что аж щемит сердце. И что ему будет опять остро не хватать этого, когда вернутся. Ну, в первые дни, как отоспится и отмоется. А потом снова начнутся не менее увлекательные будни — обучение юных мажат, обязанности оруженосца и алхимика-лекаря... Нет, все в его жизни правильно, благодарение Прародителю-Хвостатому и Бесхвостой Матери!
Проснулся Эррнар от запаха сварившихся крабов, которых Иррчи уже начал осторожно потрошить. Поворочался и сел, сонно, но как-то дергано потирая лицо ладонями. Пошарил вокруг зачем-то, обернулся — глазища были круглые, на пол-лица.
— Есть иди, — окликнул его Иррчи, прежде чем начудил что. — Снилось полезное?
— Цепь... — выдохнул Эррн. — Мне цепь снилась. Вот отсюда... — он потянулся, потер лодыжку. — И куда-то. Цепь, Иррчи!
— Я понял. Ешь. Просто поешь и успокойся.
Иррчи почти силой впихнул ему в руку кусок лепешки и пододвинул походную жестяную миску с кусочками упругого белого мяса.
Значит, цепь. Что ж, не зря он выплетал чары отмычки там, на пляже. Они им понадобятся. Хватило бы только на все двери и цепи.

__________________________
* Погост в данном случае — это не кладбище, а большая торговая деревня, находящаяся рядом с трактом. От слова «гостить».


Глава четырнадцатая

Солнце из грота все же видно не было, и Иррчи отошел к самой кромке воды, уцепился за стенку, вглядываясь в то, как оно тонет в волнах, стремительно и прекрасно. Казалось, пару вдохов всего сделал, а вот уже вместо алого зарева над водой только узенькая полосочка, и синеет там, наверху, в самую глубокую бархатную синь, какую только можно придумать, и появляются одна за другой звезды, огромные, будто кто горсть жемчужин по небу рассыпал, нет, не горсть — целый мешок! Иррчи видел такой жемчуг на базаре, подивился его шелковистому блеску, совсем не такому как у мелкого, речного. Хотел купить, но цена на это баснословное сокровище кусалась. В итоге, доторговавшись до хрипоты с почему-то жутко довольным этим торговцем, он все же купил одну — зато крупную — палево-золотистую жемчужину. Для своей эрлеа. Может быть, эрл Рримар прикажет оправить ее в золото — это будет хороший подарок для Ярраны к совершеннолетию. А может быть, к первой крови.
— Иррчи?..
— Да, Эррн, пора.
Он не брал с собой в это путешествие ни меча, ни чего-то еще, что могло выдать его статус. Но вот длинный боевой нож спрятал в мешке, а сейчас вынул и повесил на пояс. И заткнул за голенище узкий засапожный. Обоими умел пользоваться, а лишним не будет.
Вперед Эррнара не пустил.
— Идем тихо, ртов не открываем. Магией не пользуемся, кроме амулетов, если в край припрет. И не кричи, умоляю! Надо что сказать — за плечо трогай.
— Понял, — Эррнар сглотнул.
Хотел было сказать что-то — но передумал, только уши решительно прижал, следом за Иррчи ныряя на узенькую лесенку, прятавшуюся за дверью.
Ход, прорубленный в толще скалы, был таким, что рослому и широкоплечему Иррчи приходилось кое-где идти едва не боком. Он думал: вот кто-то сделал этот путь, чтобы спасти жизни, если замок осадят, вернее, возьмут штурмом. Но как же уводить здесь стариков или, к примеру, беременных? Все время ступени-ступени-ступени, крутые и с неистершимися за века гранями. А если споткнуться — до низа долетит кувырком хорошо отбитый кусок мяса, а не человек. Бр-р-р, придется спускаться с девчонкой осторожно. Хотя какая она девчонка? Если Иррчи с Эррном ровесники, а с сестрой они близнецы? Леди-эрлеа, кто знает, как воспитана и насколько изнежена. Не предугадать, не узнать, пока не увидят. Но почему-то думалось о ней не как о той же леди Керрисе, а, скорее, как об одной из воспитанниц. Может быть из-за того, как о ней говорил Эррн. Из-за этих рук в его снах — она что же, до сих пор строит замки из песка? Из-за этой цепи — зачем цепь, если и так покорна?
Ступеньки казались бесконечными, Иррчи запыхался, постоянно приходилось щуриться, чтобы не запнуться в свете крохотного огонька, летевшего впереди. Самый простой амулет, без которого они тут на ощупь бы шли, не иначе. С факелом — и думать страшно, куда чаду в узком туннеле уходить? А потом туннель внезапно закончился в крохотной комнатушке с каменными — но уже не вырубленными в скале, а сложенными руками человека стенами. И тремя такими же узкими дверями.
— Прародитель-Хвостатый, — выдохнул Иррчи, — и куда же теперь?
— Сейчас, сейчас...
Эррнар протиснулся мимо него, сунулся туда, сюда, зачем-то развернулся лицом к проходу — до Иррчи дошло, что пытался вспомнить, откуда выходил обычно — и решительно ткнул пальцем в крайнюю дверь.
— Сюда. Там потом сразу налево и еще лесенка будет.
Иррчи кивнул и принялся осторожно ощупывать дверь. Тут не было кольца или чего-то подобного, значит, должен был быть другой запор, вроде того потайного, что он видел в храмовом зале с переговорным артефактом. А еще Иррчи очень внимательно прислушивался к своему дару, смотрел, напрягая его, чтобы не пропустить ни самомалейшей ниточки сторожевого заклятья... И только растерянно дернул хвостом, когда нашел нужную заклепку — и не увидел никакой магии, ни запирающей, ни охранной. А ведь люди в городе твердили, что храмовники в Орлином Гнезде — так называлась цитадель местного эрл-лорда — чуть ли не живут. Неужто не опутали своими заклятьями каждую пядь? Но так оно и было, и от того лишь тревожнее становилось на душе.
Не успокоила даже нашедшаяся за поворотом налево лесенка и то, что Эррн вполне уверенно ориентировался в лабиринте переходов, которые пошли после. Иррчи в них запутался уже на втором ярусе, порой шипел неслышно, обдирая бока в узких коридорах, и только обреченно закатывал глаза, когда Эррнар опять начинал пятиться хвостом вперед. Но ведь работало же, путь он находил исправно.
— Куда мы идем? — шепотом уточнил Иррчи, когда двигались по особо длинному и пакостному коридору. Аж хвост под брюхо лез, казалось, стены вот-вот сомкнутся.
— К женским покоям, — откликнулся Эррн, чувствовавший себя в этих застенках вполне уверенно. — Если заперли, то там... А я вырос, как неудобно-то!
Иррчи только рассмеялся невесело и беззвучно: это юркому-то Эррнару неудобно, а ему каково? Ох, не застрять бы! Но все кончается, кончился, по крайней мере, на время, и их путь. Эррн, как вкопанный, замер у ничем не примечательного участка стены, принялся ощупывать шершавые камни, опутанные паутиной. И на Иррчи только покосился, со значением прижав палец ко рту. Ясно — в потайных ходах, особенно тут, лучше молчать, потому что стены — стенами, а в них наверняка куча слуховых окошечек имеется.
И не ошибся. Эррнар очень осторожно извлек из стены камень, вернее, сперва так показалось. Это оказалась все же деревянная втулка, закрывавшая одно такое окошко, наверняка там, внутри, скрытое каким-нибудь завитком лепного или резного узора...
Почти тут же стали слышны голоса. Женские, значит, Эррн не ошибся. Вот только оба ни капли не походили на звонкий девичий голос, один скорее принадлежал женщине средних лет, другой был и вовсе надтреснутый, старушечий. Старушка почти и не говорила, Иррчи слышал лишь редкие причитания, в попытке успокоить вливающиеся в торопливый, на грани истерики, монолог. Эррнар, навострив уши, вслушивался, хмурясь и вертя в пальцах заглушку.
Слушали они явно не с самого начала, но и того, что разбирал Эррнар, хватило, чтобы в дерево заглушки впились выпущенные когти.
— ...отравит, Варра, снова отравит ведь! Как только увезут Эррнию, и некому будет сотворить противоядие, никто не защитит! Достань мне нож, Варра, я зарежу его и зарежусь сама!
— Фаррия-дэма, да что вы такое...
— Замолчи! Я не могу защитить детей — но убить убийцу их отца и деда я в силах. Найди мне нож, где хочешь, как хочешь, укради, убей касида у дверей — но найди.
Заглушку в итоге на место ставил Иррчи, он же упихивал Эррнара назад, туда, где стены были глухие и голосов никто бы не услышал.
— Не повезло с семьей. Бывает, — шепнул, сжимая запястье Эррна. — Зато мы успели вовремя.
— Я ничего не понимаю... Нет, я понимаю — средний брат убил старшего и отца. Если верить этой... Фаррии.
— И пытался отравить детей брата, после того как взял себе его жену. Ну и нравы... Так. Эррн! Мы приехали сюда за твоей сестрой. Ищем ее — и уходим. Остальное нас не касается. — И жестко повторил, тряхнув молодого жреца за плечи: — Не касается, Эррнар.
Пришлось постоять так еще пару минут, пока Эррнар не успокоился и не разжал стиснутые кулаки.
— Идем. Там дальше комнаты в ряд, надо все проверить, Эррнию наверняка в какой-то из них...
— Здесь только женщины?
— И дети до какого-то возраста. Я жил с мамой и сестрой на женской половине. Охрана — касиды — только за дверями этой части замка, сюда не допускаются слуги-мужчины, если они не... кхм... не полностью лишены всех признаков мужественности.
Иррчи передернуло.
— Значит, воинов тут нет. Это хорошо. Поторопимся, ночь не бесконечна.
Дальше Иррчи шел впереди, Эррнар, все еще пришибленный услышанным, только направлял его, касаясь то одного плеча, то другого, то хватая за руку и показывая, где очередная заглушка. Иррчи смотрел в открывающиеся оконца — и натурально охреневал, обозревая пустые, вычурно, чрезмерно украшенные комнаты, все сплошь в шелковых занавесях, в коврах, в золочении узоров. А еще — в магии. Ею так и плескало в морду, стоило убрать заглушку: от светильников, тускло освещающих даже те комнаты, где не было никого, от дверей, где вместо замков светились запирающие чары, иногда — от чего-то, что было скрыто под коврами и занавесями, под многочисленными подушками. И от части этих чар почему-то блевать хотелось.
Комнаты были довольно просторны, с высокими потолками, но в них не было практически ничего, кроме брошенных прямо на пол перин и покрывал. Были и совершенно пустые, и тогда становилось возможным рассмотреть вычурные мозаики на полу, изображающие сплошь травяные и цветочные орнаменты, и такие же украшали белые, даже в темноте светящиеся стены. В общем, изнутри Орлиное Гнездо казалось Иррчи золоченой клеткой.
Довольно долго тянулась стена без единой заглушки, Эррнар шепотом пояснил, что за нею — зал, где собирались все обитатели женской половины во время отдыха. А вот за ним пошли другие комнаты. Детские, как припомнил Эррнар. Там не было уже такой безумной роскоши, и заняты были только две, если судить по присутствию в них кого-то живого. Из-за задернутых занавесей Иррчи не мог рассмотреть, кого именно. И начинал дергаться: что, если именно там и спит Эррния?
Но Эррнар, заглядывая в свой черед, только головой мотал, молчаливо утверждая — не то. А потом помрачнел и на пальцах показал: осталось две комнаты. Потом одна. Последняя, это понимал даже Иррчи, видя тупик, в который утыкался коридор. И даже, кажется, приглушенно слышал шум волн. Значит, это был самый край замка, стена, обращенная к морю. Заглушку выдирал так, что чуть не оставил когти там же, в стене. Потому что если не тут — значит, в казематах, а туда доберись-ка через весь замок. Но Эррнар заглянул — и зашипел злобно, так, как только и мог шипеть брат, увидевший сестру в беде.
В этой комнате — скорей уж, каморке — не было ни росписей, ни узоров, ни покрывал с коврами. Только тощий тюфяк, даже на беглый взгляд — комковатый, не покрытый ничем, ни простыней, ни одеялом. И тонкокостная, хрупкая девочка на нем казалась подбитой птицей, зверски плененной и прикованной цепью к стене. Цепь эта тянулась от тоненькой серенькой лодыжки, охваченной широким стальным кольцом браслета, змеей свивалась на полу и крепилась к вбитой в стену чуть выше пола скобе.
Какие-то дорогие тряпки, едва прикрывавшие тощее тело, казались просто насмешкой. Полупрозрачные, они не могли ни укрыть толком, ни согреть, да и по большей части болтались разорванной когтями бахромой, будто их пытались содрать, а потом случились дела поважнее.
Напряженно вслушавшись, Иррчи не услышал ничего кроме дыхания пленницы и шума моря. Никаких звуков оттуда, из коридора, ни шагов, ни голосов. В соседней комнате тоже пусто. Можно было попытаться.
— Открывай, Эррнар.
У молодого жреца тряслись, просто ходуном ходили руки, пытающиеся нащупать рычаг, сдвигающий плиту потайного хода. Иррчи пришлось обхватить его за плечи, успокаивая хотя бы так. Ну и один из новых амулетов — тот, что ставил ограниченный полог безмолвия, сжать, рискуя, конечно. Но выплеск магии был почти невидим, а полог надежно отсек натужный стон камня и металла, которые давно уже не сдвигались с места.
Эррния не закричала, как боялся Иррчи. Она подняла голову и смотрела с каким-то детским любопытством и равнодушием одновременно, будто происходящее ее не касалось. Только голову на бок наклонила, навострив ушко, когда они вывалились в комнатку.
Иррчи все же предупредил, страшно коверкая слова ее и Эррна родного языка:
— Тихо, молчи. Мы пришли спасти.
И принялся выискивать отмычку, потому что Эррнар, кажись, вознамерился голыми когтями разорвать цепь или кандальный браслет, что уж он там хотел. Иррчи толкнул его на пол, жестко тряхнул:
— Сорочку сними, укутай ее пока. Не видишь, что ли — замерзла совсем.
— А, да... Сейчас! — заметался тот.
Иррчи отвернулся, наклонился к цепи... Тонкие ледяные пальцы коснулись его щеки, погладили.
— Ты мне снился, — улыбнулась Эррния.
Он замер на мгновение, поднял глаза и всмотрелся в ее лицо, чуть сощурившись. И кивнул: да, близнецы же. На ее душе тоже была сеть обета Отречения, только куда более дырявая, скорей, даже обрывки, чем полноценное плетение. И не было таких жутких врезавшихся в память узлов, как у Эррнара. Зато очень явно сейчас видно было, как жадно тянутся от ее души к душе брата тонкие лучики-ниточки, на глазах сплетаясь, срастаясь, наливаясь светом. Иррчи одернул себя: не время и не место.
— Это хорошо, Эррния. Значит, ты не испугаешься идти с нами.
— Не испугаюсь, — обиделась она и вздрогнула: Эррнар, присев рядом, принялся натягивать на нее сорочку.
— Теплая... Спасибо, братик.
Цепь звякнула, лязгнула о каменный пол: кольцо, наконец, разомкнулось. Но куда громче, просто раскатом грома над головами, прозвучал уже слышанный здесь, в замке, голос из-за двери:
— Эррния-дэма, кто там с тобой?
— Братик, кто же еще? — невозмутимо откликнулась Эррния, когда оба мужчины замерли, боясь и дышать. — Он всегда со мной, я же говорила.
Смешок, прозвучавший из-за двери, отчетливо отдавал безуминкой.
— Значит, пришел тебя спасти?
Иррчи понял, что их слышали, и вот сейчас-то переполох и поднимется. Потому и не дал себе задуматься, прянул к двери, выплеском магии из амулета-отмычки снес запирающее ее заклятье, просто выжег его и, распахнув дверь, мигом втащил в комнату, крепко зажав рот, оказавшуюся на пороге женщину. В ладонь тут же вцепились зубами, да так, что Иррчи аж губу прикусил, чтобы не заорать.
— Прибью же!..
— Не надо! — запротестовала Эррния. — Фаррия-дэма — хорошая!
— Тихо все! — злобно зашипел Иррчи, с трудом удержав магию в себе. — Один звук — и я сверну шею этой хорошей. Ясно?
На него уставились две пары женских глаз, одна — с обидой, другая — с такой смесью ярости, страха, почему-то надежды и злобы, что шерсть дыбом встала. Один Эррнар сидел, как мешком стукнутый, моргал только и не спешил никак помочь.
— Тихо, — еще раз повторил Иррчи. — Не надо кричать. Не надо шуметь. Мы заберем Эррнию и тихо уйдем, как пришли. Я сейчас вас отпущу, а вы будете молчать. Да?
— Иррчи, глаза, — почти прошептал Эррнар.
— Знаю. Я стараюсь сдержаться. Ну так что? — Иррчи снова посмотрел на женщину, чьи зубы все еще впивались ему в ладонь.
Та медленно-медленно разжала челюсти. И, едва Иррчи сдвинул руку, выдохнула:
— Дети!
Дошло до Иррчи почти сразу, и он только скрежетнул клыками.
— Сколько их? Насколько мелкие?
Задача «украсть сестру» усложнялась даже не в разы — в десятки раз. Потому что увезти с собой одну — взрослую — девушку было возможно, но кого-то еще...
— Двое, — Фаррия смотрела ему прямо в глаза, будто и не видела наверняка пляшущих в них красноватых отсветов. — Слушаться умеют. Я научила.
— Это смерть. Твоя смерть.
И тогда она улыбнулась. Если б у Иррчи и без того шерсть не стояла дыбом, то встала бы сейчас.
— Знаю. Я готова уйти за Маррияром.
— Эррнар, бери сестру, уводи ее, сейчас же. Я догоню, — не глядя на жреца, приказал Иррчи. И кивнул Фаррии: — Идем.
— Как ты догонишь, там же!.. — опешил Эррнар.
Иррчи сунул руку в поясной кошель и выудил флакончик с каким-то эликсиром, даже не взглянув, с каким именно:
— Капнешь на нужном повороте на стену, я пойму. Идите, ну! Время дорого!
Подхватив флакончик, Эррнар уже не медлил. Обнял сестру, помогая подняться и тихонько мурлыча ей на ухо, что сейчас нужно дойти самой, иначе никак, и скрылся в темноте потайного хода.
— Я погляжу. Чтобы никого, — Фаррия так же решительно шагнула к двери, и Иррчи поверил сразу и безоговорочно: именно проверит, не попытается предать.
Дальше все было удивительно быстро. Фаррия довела его до нужных комнат, разбудила детей — те, на изумление, даже не захныкали. Навскидку, мальчику было года три, девочке — два, может, даже меньше. Но вели себя оба тише мышек, беспрекословно слушаясь мать. Оделись, обулись, сонно хлопая глазенками. Фаррия поочередно обняла каждого, шепча что-то, чего Иррчи не смог разобрать.
— Все, уходите. Нет, постой, джамдар. Поклянись, что сбережешь кровь Ариссин!
Иррчи скрипнул зубами и кивнул:
— Клянусь, да покарает меня Прародитель-Хвостатый, если не сберегу кровь Ариссин.
Поколебавшись, он наклонился и вытащил из-за голенища свой нож, простой и добротный, отточенный и заклятый на крови, взял женщину за руку, уколол в палец и ее кровью мазнул по лезвию, привязывая нож к новой владелице.
— Прощай, Фаррия-дэма. Да хранит тебя Бесхвостая Мать.
— Прощай, джамдар. Тебе без надобности — тебя уже хранит, — светло улыбнулась Фаррия.
И ушла, закрыв дверь комнатки, где остался валяться браслет с цепью.
Иррчи подхватил детей на одну руку разом, проклиная свою стать, ввинтился в потайной ход и закрыл плиту, отжав рычаг. И поспешил назад, принюхиваясь на каждом повороте, безошибочно улавливая знакомый свежий, с горчинкой, аромат собственного зелья.

***

Эррнар практически не запомнил, как добрался до пляжа в конце тайного хода. Нет, он знал, что не налажал, что исправно помечал зельем нужные повороты и ходы: зелья во флакончике оставалось чуть меньше половины. Но не запомнил, так занят был тем, чтобы осторожно провести спотыкающуюся от слабости сестру, снести ее буквально на плечах по страшной, жуткой лестнице, придерживаясь за шершавые стены, чтобы не упасть. А еще с ним творилось что-то странное, и это здорово отвлекало даже от ожидания возвращения Иррчи с детьми. То накатывала слабость и от голода скручивало кишки, хотя он точно знал, что не был голоден. То внезапно начинала чесаться спина так, как могут чесаться подживающие рубцы от плети. И, что самое непонятное, он-то откуда мог знать, как им чесаться, если ни разу в своей жизни не испытывал подобного наказания?
Только уже внизу, осторожно усадив сестру на так и не убранное в мешок одеяло, он неловко попытался укутать ее вытащенным из поклажи плащом, прижал поперек спины и буквально задохнулся от вспышки боли. Чужой боли! Нет, не чужой, а... Сестриной?
— Эри...
— Да? — та улыбнулась, глянув доверчиво, потерлась щекой о подвернувшуюся руку. — Что такое, братик?
А ведь она так его в детстве называла. Еще когда не могла выговорить толком имя, спотыкаясь на «р-р», смешно морщила нос и тянула: «бла-а-атик».
Эррнар взъярился мгновенно — кто-то посмел причинить боль его сестренке, его родной половинке души! Убить-растерзать! И Бесхвостая мать простит, ведь и ей не чуждо желание справедливости! И так же мгновенно потух, словно душу прохладным шелком укутали, гася недостойное жреца пламя.
— Тише-тише, братик. Все хорошо, вы же пришли, спасли.
— А если бы!.. — он схватился за голову, не зная, за что еще хвататься.
Раны надо обработать, но где в поклаже что — только Иррчи разберется! И время: надо уходить, отлив скоро, надо ехать, надо где-то достать еще одну лошадь, потому что на двух они далеко не уедут, а если побег все-таки обнаружат, то....
— Успокойся. Все будет хорошо.
Эта безумная двойственность: собственная паника и чужая спокойная уверенность — уже начинали отзываться первыми позывами будущей головной боли, а еще Эррнар дико тревожился за Иррчи, потому что ему упорно казалось, что он сглупил, не дождавшись его и детей. Потому что — ну переходы же! Тупики-лесенки-коридоры! В которых запутаться — раз хвостом махнуть!
Когда он был готов оставить Эррнию под присмотром Белки, как бы это смешно ни звучало, и рвануть назад, из потайного хода бесшумно выструился сгусток тьмы, оказавшийся, естественно, проклятущим и благословенным выкусневым Иррчи.
Эррнар бросился к нему, ляпнул:
— Все в порядке? — тут же прижимая уши, понимая, что ничего не в порядке, и вообще, надо убираться отсюда.
— Чи-и-и, — снова разулыбалась Эррния.
Глаза у Иррчи горели дикими алыми огнями. Секунду он стоял, тяжело и быстро дыша, потом сорвался с места, тихо рявкнув Эррнару в лицо:
— Замети все следы! Чтоб никакого кострища и вообще ничего не осталось!
А сам, сгрузив сонных малышей на одеяло рядом с Эррнией, нырнул в седельные сумки, доставая уже так хорошо знакомую Эррнару шкатулку-сундучок с лекарскими своими штучками. У Эррнара чуть колени не подогнулись от облегчения: не потребовалось ни говорить, ни просить. Нужно только сделать все, что приказал тот, кто знает лучше, что делать.
И он делал. Сгреб и выбросил в море подальше, насколько хватило сил, камни из кострища, остатки плавника, смел пепел и угольки в кучу прямо руками, собрал и тоже бросил в воду, нагреб сухого чистого песка и рассыпал поверх бывшего кострища. И все это — стараясь не смотреть, что там Иррчи творит с сестрой. С сестрой, которая назвала чернявого так, как называл его только один раз на памяти Эррнара брат Саварр, передавая привет от брата-библиотекаря. Эррн старался не думать обо всех этих странностях, потому что боялся, что голова просто лопнет от натуги. Будет время, будет возможность — подумает. А сейчас...
А сейчас нужно было ехать, потому что море уже вздыхало и стонало, уже ворочалось: начинался отлив. И когда Эррнар обернулся, наконец, к спутникам, сестра оказалась одетой в купленные Иррчи одежки, вещи собраны, а выкуснев оруженосец спокоен, словно не он тут сверкал алыми огнями готовой прорваться сокрушительной магии сорванного.
— Эррнар, сестра на тебе. Я повезу детей. Постарайся держаться как можно ближе ко мне, «невидимки» от амулета не хватает на большое расстояние.
— Неви... — «Заткнись, заткнись, не время!» — Понял, Иррчи! — Эррнар сорвался с места, подхватывая сестру, первой подсаживая ее в седло и стараясь не обращать внимания на то ли испуганное, то ли...
Восхищенное, восхищенное это аханье было, понял он, на мгновение будто со стороны взглянув на свою лошадку, осознав, насколько она красивая и... Сжав зубы, Эррнар замотал головой, накрепко вцепившись в стремя. Да что ж такое-то, Бесхвостая Мать помилуй! Не время разбираться со странностями. А когда оно будет — одни боги ведают. До Эррнара внезапно дошло, заставив облиться холодным потом, какую ответственность на себя взвалил Иррчи, согласившись забрать из этого проклятого гнезда не только Эррнию, но и детей. А значит — повиноваться без раздумий, мгновенно. Скажет прыгать — значит, прыгать и не спрашивать, зачем и почему. А уж привязать сестру кинутой веревкой, чтобы не слетела с седла, и сам бы мог додуматься.
Иррчина Белка уже летела, разбрызгивая из-под копыт воду, и Эррнар, как-то очень быстро поняв, почему, тоже направил свою лошадь на самую кромку отступающей волны. Вода слижет следы, а если вымокнут — не беда, день будет жаркий, высохнут. Главное — вперед, вперед, потому что нужно как можно быстрее оказаться подальше от замка. Остро кольнуло в виски: груда камней на белом утесе, вперемешку с золотыми прутьями. В спину вжалось легонькое тельце, ладошки Эррнии сжали рубаху, когтя ткань. Эррнар бросил единственный взгляд вниз — и больше не опускал головы.
Когти сестры были срезаны почти в мясо.
Эррнар потом не мог сказать, сколько длилась скачка и какими дорогами. Потому что было невозможно следить за окружающим пейзажем больше, чем требовалось, чтобы выдерживать предельно малое расстояние между Белкой и своей лошадью, за тем, чтобы не соскользнула с седла, несмотря на привязь, совершенно не умеющая в нем держаться сестра, — и видеть что-то еще вокруг. Очнулся только когда понял, что над миром простирается ночь, и путь освещает только половинка луны, а они влетели под жиденькую тень каких-то перистолистных деревьев, и поводья перехватывает чужая рука, и... по лицу Иррчи из носа течет алое.
— Лагерь... на тебе... — прохрипел тот и рухнул там, где стоял — под копыта замершей изваянием Белки, которая только боками поводила, на изумление не выглядя запаленной долгой скачкой. Как, впрочем, и лошадка самого Эррнара.
— Выкуснев оруженосец, — с восхитившей его самого отстраненностью заключил Эррнар, воюя с затянувшимся на поясе узлом.
Наконец у него получилось подцепить веревку когтями, разлохматив в конец, и он спрыгнул на землю, сняв следом и Эррнию. На удивление вся тревога ушла. Или на нее просто не осталось сил? Да и какие тут силы, когда с одной стороны у сестры ноги подгибаются, а бедра то и дело простреливает тягучей болью потянутых мышц — чужих! — с другой моргают круглыми глазюками два малыша, с третьей Иррчи мордой в землю лежит, с четвертой лошадей обиходить надо, с пятой — хоть как-то всех накормить и уложить, чтобы полежали, Иррчи, опять же, потеплее укутать, потому что ознобом бьет... Некогда тут переживать.
И только когда справился со всем, сумел сесть и оглядеться, навалилось разом осознание, что сумели, вырвали из едва-едва не схлопнувшихся зубьев капкана и сестренку, и ни в чем не повинных детей. То есть, Эррнар отдавал себе отчет, что ничего еще не кончено, что им пути назад — как бы ни месяц, потому что это они вдвоем могли без особого напряжения держаться в седле целый день и перекусывать на ходу, а впятером, да еще и с такими малышами... Ох, Бесхвостая Мать, оборони! Что они будут делать-то? А ведь надо не просто ехать, надо еще и сделать так, чтоб их не нашли, не догнали! И чтобы в конце этого пути не приехать в Ревалир с трупом загнавшего себя насмерть Иррчи.
— Братик? — лежащая под боком у Иррчи Эррния — когда она успела там оказаться, вместе с малышами? — навострила ушки. — Ты всегда так много думаешь?
— А? — Эррнар потряс головой и уставился на нее, соображая, что бы еще мог сейчас приказать сделать Иррчи. В голове вертелось, что было бы неплохо и сестренку покрасить, гриву ее роскошную, в толстенную косу до пояса заплетенную — обрезать.
— От тебя в голове — как мухи гудят, — Эррния сморщила носик. — Всегда было тихо — и тут гудят. Давай ты будешь делать, а не думать? Это помогает, я проверяла!
Эррнар нервно хихикнул, вспомнив Иррчино: «Хуже овода!».
— Эррния, мне придется тебя остричь и покрасить.
— Я буду такой же красивой, как ты?
— А я разве... — опешил Эррнар.
— Яркий-яркий! — блаженно прижмурилась девушка. — Красиво же!
А он как-то уже и забыл, что похож на маранс. Удивительно, как она его узнала-то вообще? Хотя... о чем это он? Эррния не могла не узнать.
— Так, — сказал Эррнар, зная, что копирует Иррчи, это его приставучее и веское, как камень «так» просто само на язык лезло. — Пока не спим, займемся прямо сейчас. Иррчи не мог не подумать об этом, значит, и масло, и краска есть. А ты, пока я ищу и готовлю, пригляди за ним и малышами, ладно?
— Конечно, братик!
И от этого почему-то потеплело в груди, а злые мысли немного улеглись, спугнутые занятыми делом руками.

***

Иррчи оклемался к утру, но поговорить с ним о том, что вообще происходило, Эррнар так и не сумел. Иррчи молчал или отделывался односложными приказами, а самому Эррнару было очень-очень плохо, потому что после ночи рядом с сестрой у него, да, собственно, у них обоих дико болели головы. Иррчи только кивнул и подсунул каждому по глотку какого-то очередного эликсира, который помог на удивление быстро.
Только на третьи сутки бешеной скачки Эррнар понял, что именно делает выкуснев оруженосец. Ох, как он шипел — орать не мог, понимая, что любой громкий звук для выложившегося Иррчи будет равнозначен удару мечом плашмя по макушке. Этот гаденыш, эта драконья отрыжка, этот чудотворец, чтоб ему, собственной силой держал разом заклятье незаметности — ту самую «невидимку», подпитывал лошадей — и умудрялся как-то справляться с двумя крохами, которых попросту нельзя было привязать к себе веревкой, как это делал Эррнар с сестрой, их приходилось держать на руках. Иррчи правил Белкой только коленями и свистом.
— Отдай лошадей нам хотя бы! — прорвалось в какой-то момент сквозь шипение. — Хоть ненадолго, сколько удержим!
— А лагерь потом кто разбивать будет? Дети? — только и спросил Иррчи, после чего Эррнар прикусил язык и молчал весь вечер.
Он мог сделать хотя бы это — и делал, не дожидаясь, пока Иррчи упадет с седла, забирал из его окостеневших рук детей, снимал самого Иррчи, сестру, устраивал одну на всех лежанку, разводил костерок, активировал один из амулетов, загодя намагиченных оруженосцем, чтобы выставить защитный круг против насекомых, змей и поисковых заклятий... Варил нехитрую снедь, которую лопали все беспрекословно, даже полудохлый от усталости и магического истощения Иррчи покорно открывал рот — кормила его Эррния.
За две с хвостом недели пути они все перекинулись едва ли десятком слов. Дети вообще молчали, словно немые, от них даже хныканья не слышно было ни разу, хотя вряд ли в их коротеньких жизнях до сих пор случались такие вот жуткие приключения, как думалось Эррнару. Что их держало? Наука матери, которая мечтала об этом побеге? Чары — еще одни, чтоб его! — Иррчи? Или, может, они просто такими тихими уродились, дети его старшего брата, его... племянники? Хотя нет, это вряд ли, Эррнар помнил себя маленьким — и он, даже воспитываясь в тех же условиях, тихим не был. Разве что замирал, завидев взрослых мужчин, потому что не знал, чего ждать: ласки или удара? Может, поэтому и... И он старался вести себя с малышами поласковей, хотя иногда уставал так, что кричать хотелось. И не хотелось думать о том, каково сейчас... названному брату. Эррнар твердо решил — он не помнил, в какой момент времени, но это было не важно, — что по возвращении домой перед всем миром, перед эрлом и своими старшими назовет Иррчи именно так. Потому что тот стал ему роднее кровного, потому что никто, даже старшие, не сделал для него больше. Для него и для Эррнии, которая, вопреки тяжелому пути, будто оживала день ото дня. И... пугала.
Да, себе Эррнар мог признаться: сестра одновременно пугала и завораживала его. Рыжая-рыжая, с вечно встрепанными коротко обрезанными волосами, она будто не замечала, насколько устает ее тело, не замечала, как он смазывает рубцы у нее на спине, как разминает сведенные судорогой ноги. Это Эррнару хотелось подвывать от боли, порой еще прорывавшейся по этой странной их связи. А она — она смеялась! Смеялась и ластилась к нему, к Иррчи, не обращая внимания на то, что он почти не реагирует, обнимала детей, которые, поев, почти сразу же засыпали. Она была такой светлой, такой... не от мира сего, словно половина ее души уже была там, на вечноцветущих полях, в ласковых объятиях Бесхвостой Матери.
От такой мысли дрожь по хребту продирала, и Эррнар понял: надо что-то делать. Понять, что случилось с сестренкой, как она стала такой. Ведь не только в заклятье, наложенном на него храмовниками, причина! Что-то еще то ли сломало ее, то ли... Возвысило? Он пока старался об этом не думать, просто потому что сам он в таком не разбирался, а единственный, кто мог бы что-то сказать, не был сейчас способен ни на какие осмысленные действия.
Бешеная гонка замедлилась только три недели спустя, когда от Иррчи осталась одна тень, и та бледно-серая. Эррнар уже прикидывал, как выгораживать его перед эрлом, что говорить и как взять всю вину на себя. Но ночью, когда Эррния и дети уже беспробудно спали, а он сам сидел у костра, отупевший от усталости настолько, что даже сон не шел, Иррчи вдруг приподнялся и сел.
— Мы на границе с Марассаром. Завтра будем ночевать в Глинках, на постоялом дворе. Останемся там дня на два, я больше не могу без отдыха.
— Да, — просто откликнулся Эррнар, прежде чем осмыслил слова. А когда осмыслил, только и добавил: — Ты не человек.
Иррчи криво усмехнулся.
— Угу, я уже точно не человек, хрень безмозглая, пока не отосплюсь. Сам с ними справишься? Я точно просплю сутки.
— Хоть все двое. Спи, монстр! — не выдержав, негромко рявкнул Эррнар, опасаясь разбудить остальных. — До Глинок еще доехать надо!
Иррчи тихо фыркнул и свалился на подстилку. Эррнару показалось, что уснул он раньше, чем голова коснулась свернутого плаща.

До Глинок добрались в сумерках, и Эррнар истово возблагодарил Бесхвостую мать и Прародителя-Хвостатого, что на постоялом дворе не было никого, даже торговцев, и нашлись две свободные комнаты, и служаночки резво натаскали в портомойню и нагрели воды, и даже помогли искупать детей, пока он сам сперва занимался едва стоящим на ногах Иррчи, потом, не зная, куда девать глаза, купал сестру, мысленно твердя себе, что ничего этакого в этом нет, что он жрец, а это все равно что лекарь. А когда разобрался со всеми вопросами, накормил своих, уверился, что обихожены лошади, что дети уже спят, долго и мучительно решал, лечь ли рядом с Иррчи — не был уверен, что не понадобится помощь, зная, как иногда предает тело, долгое время державшееся на одной только силе воли, или с детьми, которые могли проснуться ночью и испугаться, потому что незнакомый кров.
В итоге с детьми легла Эррния, улыбнувшись ласково: «Иди, я сплю чутко. Иди, братик, я знаю — ты рядом». И он все-таки ушел, и все равно, спал из рук вон плохо. Будто даже тонкая стенка мешала, будто вжимался в нее — и надеялся пройти насквозь, вывалившись под теплый бок сестры, к которому привык за это время, в клубок, которым спали, не разбираясь, кто где.
Хорошо, Иррчи не разбудил этими метаниями. Хотя того, кажется, и ударившая во двор трактира молния бы не разбудила. Он в самом деле проспал сутки с хвостиком. Почти двое. Эррнар даже не будил, попросив кухарку сварить крепкого бульона, поил им спящего, вливая по глоточку и следя, чтоб не захлебнулся, впополам с укрепляющим эликсиром. И все эти два дня очень старался оправдать доверие Иррчи, справиться с детьми, которые оказались не настолько тихими. Значит, Иррчи и их утихомиривал все это время, зар-раза. А еще нужно было и сестру обиходить, вовремя накормить всех троих, зорко следя, чтобы никто чужой не увидел даже кончика хвоста Эррнии или малышей.
В принципе, это оказалось не сложнее, чем справляться с собственными детьми и женой, разве что Ррияна была, конечно, намного самостоятельнее Эррнии, но тут уж, как говорится, выбирать не приходилось. Зато и характер у жены был — ух, если что — не молчала, а брала дело в свои руки, и уже Эррнар только и успевал за ее хвостом бегать. А сестренка... Сестренка только улыбалась и кивала, лишь один раз запротестовав — когда Эррнар попытался разговорить ее.
— Не ко времени. Вот проснется Чи-и-и — тогда и хорошо, — и снова принималась играть с детьми ленточками и переданной какой-то сердобольной служанкой деревянной лошадкой.
Поразмыслив, Эррнар согласился: в самом деле, не заставлять же ее повторять дважды. И потому взял себя в когти и ждал. Вот ждать он иногда умел, как ждал сейчас или возвращения в Ревалир, когтистых объятий жены и писка детей. Просто… Жене он доверял. И полностью доверял Иррчи. Если тот счел возможным устроить для них передышку, значит, уже не опасается погони и поимки. Значит здесь, в землях Марассара, уже можно немного расслабиться и больше не гнать на пределе сил. И, возможно, за то время, что им понадобится, чтобы пересечь лордство и доехать до Ревалира, Иррчи оклемается и приедет хотя бы не полутрупом.
Его надежды сбылись. Иррчи проснулся ближе к вечеру, Эррнар не застал этот момент, он как раз пытался утихомирить детей, до которых дошло, что мамы они не увидят еще долго. Эррнар-то знал, что «долго» — это, скорее всего, никогда вообще, но для малышей такие понятия были еще слишком сложными.
Он пытался напоить икающую от плача девочку, когда от дверей донеслось негодующее:
— А ну, убери чашку, обалдуй! Кто тебе сказал, что детям можно давать «туманную тишь», да еще и в такой дозировке! Я тебе хвост выдерну!
— В храме поили — и жив, как видишь! — оскорбился Эррнар, прежде чем сообразил, что вообще-то они не в Ревалирской лаборатории. А потом торопливо отставил чашку. — Ты живой?!
— Нет, подох уже, но восстал из мертвых, чтоб тебе по дурной голове настучать! — рыкнул Иррчи. — Оно и заметно, ага, что поили. Эррн, ну ты сравнил: храмовые эликсиры и те, что варю я. Тем более, то, что я беру с собой в дорогу — это всегда кон-цен-трат!
Иррчи, шатаясь, отлепился от косяка и протащился по стеночке до кровати, плюхнулся посредине и сгреб тихо пискнувших малышей к себе.
— Мама ваша всегда будет за вами приглядывать из вечноцветущих полей. Поэтому ее нельзя расстраивать. Вы ведь будущие лорд и леди. Вот подрастете, и будут у вас красивые золотые венцы, а у тебя, Маррунар, еще и узорчатый меч и быстроногий конь. А у твоей сестренки — самые красивые платья из летящего шелка и расшитого золотой нитью газа. И матушка ваша будет смотреть на вас и гордиться...
Тихий, почти напевный речитатив очень быстро вогнал детей в полусонное состояние, они раззевались, еще временами икая от утихших слез. Наверняка они не понимали большую часть слов Иррчи, тот коверкал их родной язык и частично заменял слова привычными ему. Но и магии Эррнар не почувствовал. Просто выкуснев оруженосец умел обращаться с детьми. А вот он — не умел. И только мрачно вертел в руках чашку, не зная, куда деть ее содержимое.
— Все хорошо, братик? — тихонько проскользнула в комнату Эррния, отходившая подремать вместе с Иррчи, устав от присмотра за детьми.
Он только пожал плечами. Вроде бы да, но хорошо ли в самом деле?
— Все хорошо, — Иррчи тянул слова, играя голосом в ритме колыбельной. — Все сейчас непоседы уснут, хвостики и ушки уснут, носики любопытные усну-у-ут... Уф-ф-ф, вот так. Эри, солнышко, сними с меня малышей, руки не поднимаются.
— Давай, в одеялко их, — девушка по одному забрала детей, осторожно уложила, сунув им свой хвост, который сонно утянули с собой, свернувшись в один клубок. Ей из-за этого пришлось пристроиться рядом с Иррчи, но она только улыбнулась, боднув его лбом в плечо.
Вот странно — даже к трактирным служанкам она так не относилась, хотя вроде бы привычны должны быть такие девки. Настороженно смотрела, только что не пуша шерсть, следила, стоило им оказаться рядом. Успокаивалась только рядом с братом — и Иррчи, доверяя ему безмерно.
— Эррнар, в мешке достань ракушку, она такая... зеленоватая, с золотистым перламутром. Положи к детям, это малый «полог тишины». Так мы их не потревожим.
Эррнар метнулся выполнять приказ, в который раз изумляясь тому, насколько же четко Иррчи продумывает каждое действие даже в таком полуживом состоянии. Вот бы научиться, да он ведь и учился — вприглядку, иногда попросту копируя эрлову Тень, до сих пор как-то не отдавая себе отчета в том, что делает. А стоило бы. Глядишь, Эррния бы меньше ругалась на «гудение» в голове.
— Хорошо-о-о, — мурлыкнула она, когда детям кроме ее хвоста досталась еще и ракушка. — Хорошо, правда, братик?
— Вот до дома доедем, — вздохнул тот. — Иррчи, я сейчас принесу поесть...
— А потом я расскажу все-все, что обещала!
— Вот и отлично, — Иррчи усмехнулся. — Я голодный, как выкусень по весне. Эррн, попроси там у хозяйки молока, что ли?
Молока ему к плотному обеду достался целый кувшин — Эррнар не пожалел лишней монеты и доброго слова, вместе с мелким благословением. Правда, о последнем знал только он — свернутая хламида так и лежала где-то среди вещей, переодеваться он пока не решался, но на душе от этого стало полегче. Ну и после увиденного в Гаядэрэ он стал немного иначе относиться к этому символу своего служения богине. Разве оно, истинное, зависит от того, что на тебе надето? Да ничуть! Можно в одной только фазии возносить молитвы Бесхвостой Матери, стоя посреди вспаханного поля, а можно и в шелковой хламиде травить неугодных и строить жуткие козни. Нет, вера — она не зависит от внешних атрибутов. А ведь старший об этом говорил не раз, и где были понимание и принятие Эррнара, когда он пропускал сказанное мимо ушей? Должно быть, Бесхвостой Матери нужно было ткнуть его носом больно и жестко, чтобы дошло.
Он горько вздохнул и тоже приложился к кувшину с молоком, поймав полный сочувствия и понимания взгляд Иррчи.
— Мне оставьте? — попросила Эррния. — Когда горло устанет — не хочу, чтобы вы уходили.
— Хорошо, Эри. Никуда не уйдем, — мягко пообещал Иррчи.
Эррнар, глядя на них, никак не мог отделаться от мысли... нет, даже не мысли — от смутного ощущения... правильности и неправильности происходящего одновременно. Он знал, что Иррчи с потрохами, до последней шерстинки, принадлежит своему эрлу, что даже не рассматривает возможность жениться, а от обзаведения детьми отбивается всеми конечностями и хвостом в придачу, вопя, что у него детей — два десятка уже, этих бы воспитать! Но что же тогда Эррнар чуял между ним и сестрой? Что это вообще было и как могло получиться так, что Эри с таким безграничным доверием отнеслась к абсолютно незнакомому и, вообще-то, очень жутко выглядящему в гневе мужчине? Или это из-за того, что она чуяла его собственное к Иррчи отношение? А ведь у Эррнара до сих пор иногда шерсть дыбом вставала, когда Иррчи злился, и его глаза начинали напоминать тлеющие уголья.
— Братик, не жужжи! Лучше скажите, о чем рассказать сначала? У меня в голове все так запуталось — как три клубка ниток разом, никак кончики не найду. Поможете?
— Начни с самого начала, Эри, — Иррчи осторожно взял ее за руку, бережно-бережно — это особенно было заметно со стороны — накрыв ладонью искалеченные кончики пальцев. — Эррни, дай-ка мне большой синий флакон и самую тонкую скатку бинта.
— Я-то дам, — Эррнар даже не шевельнулся. — А вот ты дубу не дашь? Иррчи, на тебя смотреть страшно, о чем ты вообще думаешь?!
— О том, что хочется дать тебе по лбу, но вставать лень, — усмехнулся тот. — Не буду я магичить, Прародителем-Хвостатым клянусь. Просто намазать и забинтовать, уж это-то ты и сам мог бы сделать. Мне простительно, я на привалах думать был не в состоянии, но спросить, есть ли чем полечить сестренку, ты мог?
— Чи-и-и, он в ответ бы храп услышал! — прыснула Эррния.
— Я храплю?! — изумился Иррчи.
— Храпишь. Но тихо, — буркнул Эррнар, все-таки зарывшись в седельные сумки, сваленные в углу. — Эри, ты...
— Обещала рассказать, да, конечно. А началось все с того, что мы с тобой, братик, родились.
Иррчи прикусил губу, видимо, сдерживая немного неуместный сейчас смех. Эррнар только хвост распушил и метнул в него сердитый взгляд. Тот пожал плечами и продолжил осторожно втирать в пальцы сестры густую коричневатую мазь и бинтовать каждый по отдельности, насторожив уши. Эррнар тоже постарался больше не отвлекаться от рассказа Эррнии.
— Отец очень обрадовался сначала, ведь близнецы — это дар богов! Не знаю, почему, но мы ведь действительно дар богов, да, братик? — хихикнула она. — Только потом приехали из храма, когда мы подросли. Помнишь, ты пытался выдернуть ту смешную светяшку из посоха?
— Не пытался, мне просто не понравилось, что в меня ею тычут!
— Ой, братик-братик! Отцу тогда тоже не понравилось. Он жу-у-утко расстроился: ведь теперь ему нужно было отдавать свою кровь храму. Ну и спровадил их, чем-то отговорившись.
— Откуда ты все это знаешь?
— Слушала, — легкомысленно пожала плечами Эррния. — Тогда, потом. Думала. А что еще делать было? Там так скучно! Уроки мне нравились, не все, правда. А когда я плохо запоминала те, что не нравились, и били — было обидно. Я и решила, что думать — приятней.
— Эррнар, тихо, — предупреждающе проворчал Иррчи, заметив, как еще больше распушился его хвост.
— Они ее били!
— А ты думал — нет? Дикие нравы, дикие люди. Прости, Эри, солнышко. Больше мы перебивать не будем.
Эррнар пристыжено прижал уши и закивал.
— А я почти все, этот клубочек маленький. Храм очень хотел крови Ариссин. Они бы тогда могли указывать отцу, что ему делать! А отец этого очень не хотел. Вот и обозлился на тебя, братик. И отправил далеко-далеко, где храм бы не нашел! Он ведь не нашел тебя?
— Ну, как сказать, — Эррнар почесал в затылке, чувствуя, как почему-то краснеют уши.
Иррчи завязал очередной бинт узелком и хмыкнул.
— Итак, теперь надо немного разложить по полочкам. Храму дети с кровью эрл-лорда были нужны для того, чтобы в нужный момент влиять на какие-то важные решения, в том числе, не гнушаясь использовать кровные чары, мне кажется. И лорд Ариссин это прекрасно понимал. А потому примерно год скрывал то, что у вас проявляется дар Бесхвостой Матери. Думаю, он не хотел отдавать будущих магов не только храму, а и вообще. Возможно, искал способ обучить вас тайком и использовать в своих интригах. Но до храмовников донесли, что младшие близнецы Ариссин все-таки не лишены дара, и вас приехали проверить целенаправленно. Возможно, на лорда надавили, он взвился и выкинул храмовников из замка. А сам кинулся искать место, где детей можно спрятать так, чтобы свои выкусни не сожрали. Если уж не ему — то, как говорится, пусть никому не достанутся. И нашел. Только вот бадисские братья в силу своих собственных заморочек отказались брать «слабосилка»-девчонку, хотя даже я понимаю, что близнецы обязательно должны воспитываться и обучаться в паре.
Иррчи покусал губу и посмотрел на обоих по очереди, Эррнар видел, что что-то у него в голове уже крутится, но пока что он сдерживается.
— Итак, жрецы из Бадисского храма проводят обряд, накладывая обет Отречения, скорее всего, прямо в замке. Увозят мальчика. Через некоторое время лорд Ариссин начинает замечать странности в поведении младшей дочери. Хотя, нет, вряд ли он сам это заметил. Скорей уж, ваша матушка или няньки? В любом случае ему об этом говорят. И вернувшихся с требованиями отдать близнецов местных храмовников ожидает сообщение, что один из близнецов умер, да, Эррни, я думаю, им именно это и сказали, а вторая — свихнулась. Представляю, как они хвосты-то кусали от злости. Эри, солнышко, а что было дальше? Вернее, что случилось в последние... два года? Вряд ли больше.
— Фарранар с отцом ругался, все сильнее и сильнее, даже до нас долетало. Хотел Фаррию, хотел, хотел, хотел... — Эррния вздохнула. — Он будто не Фарранар был, а Фарранар-хочу-себе-все-не-остановлюсь-ни-перед-чем. Не помогли предосторожности отца, братик. Его кровь сама в храм убежала и продалась с потрохами за флакончик яда. Стал Фарранар Фарранаром-дэви. А я ничего сделать не успела, слишком быстро... Как бы я из комнаты выбралась?..
Эррнар успел быстрее Иррчи — утер одинокую слезу, скатившуюся по щеке сестры.
— А Фарранару-дэви не нужны были наследники старшего брата, как я понимаю. Только вот если бы сразу после отца и Маррияра на костер сошли и дети — народ бы все сразу понял, и потому кровь Ариссин снова продалась за флакончик, только яд выбран был другой. Но их ты спасти успела. А кто тебя учил травам, Эри? — погладив ее по руке, спросил Иррчи.
— Служанка Фаррии. Она такая хорошая была, Чи-и-и! Просто... Как огромное дерево, вот! На всех тени хватало! А сколько всего средь корней таилось!
— Та старуха? Как ее леди Фаррия назвала... Варра. Это не южное имя, скорей уж, наше, северное.
— Хочу увидеть. Север. Если там все такие, братик, Чи-и-и... — Эррния уткнулась носом ему в плечо, прижав к груди перевязанные руки. — Хочу-хочу-хочу!..
— Скоро уже, солнышко, — Иррчи погладил ее по узенькой спинке, с которой только благодаря его эликсирам уже почти сошли свежие шрамы.
Старых, правда, было все равно слишком много, и их уже вряд ли было можно сгладить только травами. А просить Иррчи еще и об этом... Нет, точно не в ближайшее время. Эррнара бы сожрала совесть, вздумай он хотя бы намекнуть. Вот, может быть, зимой...
— Братик!
— Не гужу, не жужжу. Прости. И надо будет с этим что-то сделать, не могу же я вообще не думать, — Эррнар потер виски.
— Ты не можешь не гудеть, — тихо рассмеялся Иррчи, пользуясь тем, что Эррнар близко, легонько хлопнул его по лбу ладонью.
И — о, чудо! — все внятные мысли от этого попросту испарились, оставив чудовищную усталость и желание немедленно сгрести обоих, чтоб свернулись в клубок вокруг спокойно спящих детей и тоже уснули.
— Иррчи, как думаешь, мы можем тут задержаться еще на пару дней, пока ты оклемаешься, а я найду, у кого купить хотя бы маленькую повозку? — подавив зевок, спросил Эррнар.
— Повозку? — навострила ушки Эррния.
— Увидишь, — пообещал Иррчи. — Эррн, засов задвинь... Ага, а теперь — спать!
И как-то даже умудрились на одной кровати свернуться — впятером! — и Эррния тихо мурлыкала, и Иррчи почти сразу начал посвистывать-похрапывать, дети завозились, когтя во сне чью-то рубаху, и Эррнар понял: семья у него теперь большая, не столько старшие — но и младшие, и брат с сестрой, и жена с детьми, которых он увидит уже совсем скоро. Все, как мечталось однажды, накануне свадьбы.
И молитва Бесхвостой Матери сегодня была как никогда искренна, пусть и перемежалась иногда зевками.


Глава пятнадцатая

Эррнар долго вынашивал свой план. Ну, полтора месяца — для него это в самом деле было долго. Так что «созрело» решение и готовность его воплотить только через две недели после возвращения домой, когда улеглись первые страсти, взбудораженный новостями Ревалир попритих, а жизнь начала входить в привычную колею.
Идя к эрлу, Эррнар с трудом сдерживался, чтобы не поджимать хвост, хотя под подолом хламиды, которую надел сегодня впервые с момента возвращения, было бы не видно этого позорного движения. Все было обговорено со старшими. Саварр и Аррим, можно сказать, благословили — старший и вовсе обрадовался совершенно открыто. Что уж он там себе думал до этого разговора, Эррнар не знал, но высказался Саварр четко: он был рад, что их младший, наконец, повзрослел окончательно, чтобы принять такое важное решение.
Эрл Рримар, как всегда после завтрака, если только дела лена не требовали поездок, был в своем кабинете. Занимался бумагами и срочными делами, а может быть, просто приводил мысли в порядок, прежде чем идти куда-нибудь. Эррнар обычно старался даже не заходить в этот коридор, ему постоянно казалось, что он тут лишний. Слишком младший, слишком... жужжащий. Но сейчас он постучался в дверь недрогнувшей рукой.
— Входи, — откликнулся эрл.
Эррнар не знал, кого он ожидал увидеть на пороге, но понял, что не особенно удивил своим появлением. Эрл кивнул, указывая на жесткое кресло для посетителей, стоящее перед столом. Иррчи, насколько Эррнар знал, сейчас был занят с воспитанниками, и он слегка терялся, рад ли этому, или стоило выбрать время, когда оруженосец будет свободен. В его присутствии говорить с эрлом было как-то спокойней, верно вставленным словом Иррчи разбивал суровость своего рыцаря, смягчал ее, сглаживая острые углы. Но... Дело Иррчи и касалось, а потому без него было легче подобрать нужные слова, вцепившись в подлокотники кресла.
— Эрл, скажите... Вы можете принять клятву на крови?
Густая бровь чуть приподнялась, выражая удивление хозяина.
— Конкретнее, брат Эррнар. Вассальную клятву я не приму точно.
— Да я не брат Иеррон, — невольно хмыкнул Эррнар. — У меня головастого Парриса нет... Семейную клятву, эрл, на побратимство. Жрецы такое свидетельствовать права не имеют, к сожалению.
Эрл откинулся в кресле, внимательно рассматривая его и вгоняя во все большее смущение. И молчал довольно долго.
— Я знал, что этим закончится, — наконец высказался с каким-то непонятным Эррнару весельем. — Иррчи слишком близко к сердцу принял твои проблемы, брат Эррнар. Столько возиться, так выхаживать... С таким жаром доказывать, что невозможно не отправиться в пасть дракону за твоей сестрой. Будь я помоложе и поглупее, уже бы взревновал, но я таков, каков есть: сумел понять, чего ему так не хватало все это время. И от чего он так шарахается, помня, как появился на свет.
Он снова помолчал, заставляя Эррнара нервно когтить подлокотники.
— У него никогда не было семьи. И я не в счет, то, что нас связывает — иное, совсем иное. Но в Иррчи неистребима тяга заботиться о ком-то, и в то же время он... боится, что не сумеет быть ни хорошим отцом, ни мужем, ни братом. Вернее, он опасается, что став им, предаст свою клятву принадлежности мне. Он еще слишком молод и не понимает, что это невозможно. Хотя, не скрою, жениться ему не позволил бы я сам. Я все же слишком собственник. Для чего я это говорю, брат Эррнар?
— Чтобы я понял... и до Иррчи докричаться попытался? — осторожно предположил тот. — Эрл, мне и в голову не приходило его у вас отбирать, наоборот: я хочу, чтобы он имел все, о чем мечталось — и был счастлив!
— Он лучше понимает спокойную речь, — окончательно развеселился эрл. — Но да, я хотел бы, чтобы ты сперва поговорил с ним. Я понимаю, почему ты пришел ко мне, но это будет решение Иррчи. Он, несмотря на то, что принадлежит мне, не вещь и не бессловесное существо. Свобода воли — это то, что делает его не сорванным из ваших страшилок.
— Эрл Рримар! — Эррнар аж привстал. — Я!.. Никогда!.. Я просто хотел, чтобы Иррчи не был вынужден слышать отказ, если вы вдруг не можете! Я бы тогда узнавал, кто еще может такую клятву принять!
— Я приму вашу клятву побратимства и, более того, я согласен устроить по этому поводу маленький праздник, — усмехнулся эрл. — Эти узы пойдут вам обоим на пользу.
Эррнар прижал уши, чувствуя, как заливает и их, и скулы жар. Ну, да, поучиться у Иррчи смирять горячность было бы неплохо.
— Я пойму, когда. Иди и поговори с ним, брат Эррнар.
— Да... Спасибо, эрл!
Он все-таки нашел в себе силы не вскочить, а встать и степенно поклониться. А вот потом — стрелой вылетел за дверь, шарахнув ею об косяк и уже не обращая внимания ни на что, пусть даже эрл потом наругается. Потому что... Потому что можно, нужно, получилось!
В подземелье замка было прохладно, сухо, а рядом с учебным залом, где Иррчи показывал ученикам, как правильно готовить лечебные эликсиры и мази, еще и пахло по большей части травами. Эррнар прислушался, различил негромкий спокойный голос Иррчи и последние шаги до лаборатории постарался пройти не спеша, потому что влетать в зал в тот момент, когда у будущего брата в руках лекарский нож или мешалка, или пестик... не самое мудрое решение. Получить в лоб увесистой вещицей не хотелось совершенно, а реакции у Иррчи порой были весьма однозначные. Так что Эррнар осторожно приоткрыл дверь и сунул туда нос, осматриваясь.
В этом зале все было сделано для удобства обучения. Огромный каменный стол с отполированной столешницей — для того, кто учит, выстроившиеся полукругом столы поменьше, с зачарованными хрустальными перегородками — для учеников. Перегородки, как знал Эррнар, чтоб ничего случайно или по баловству в чужой котелок или ступку не попало, не брызнуло и не разлилось, мешая соседям.
Шестеро старших учеников сейчас старательно что-то перетирали в ступках, Иррчи проходил мимо, заглядывая, хвалил или командовал еще постараться. Это все было привычно и ожидаемо. Неожиданным было то, что за столом самого учителя на высоком табурете примостилась сестра, увлеченно занимаясь тем же, что и ученики.
Хотя-я... Ну а почему нет-то, Эррния и так за Иррчи хвостиком ходила, если тот заводил речь о травах. Эррнар не сомневался: лекарь из нее получится отменный. Она уже сейчас умудрялась как-то так успокаивать детей, разбивших коленки или насажавших на тренировке синяков, как даже у Иррчи не получалось. И сила... Сила сестренки потихоньку росла, пробивалась наружу, как просачивается сквозь песок вода в зарождающемся роднике. Он и сам чувствовал, что колдовать стало намного легче, а Саварр порой только головой качал и, в конце концов, принес посох-определитель, который они сделали на пару с Иррчи.
Ну, вернее, не посох — так, короткий жезл, похожий на булаву. Чистая действенность безо всяких ненужных украшательств: на рукоятке сплошь резные символы, в которых сам Эррнар не понимал ничего, в оголовье — отполированный хрустальный шар. Зачаровывал, естественно, Иррчи, светлое дерево рукоятки стало коричневато-бурым, впитав его кровь. Зато действовал жезл на зависть иным храмовым посохам, горя ярко и ровно, четко передавая все оттенки цвета и не растрачивая силу зря в другое время.
Этим жезлом Эррнар чуть по голове и не получил, когда у старшего рука дрогнула: зелень, вне всяких сомнений, теперь была куда ближе к лазури. Иррчи, присутствовавший при проверке, только хохотал, выкуснев сын: мол, он так и думал. А вот после... После насели на Саварра уже оба, чтоб объяснил, почему так, и как могло выйти, что обет Отречения, наложенный на Эррнара, подействовал, пусть и не целиком, на его сестру. Они тогда многое узнали, о чем даже не думали прежде. И о чем бы не узнали вовсе, не случись с поисковой тройкой храмовников того, что случилось.
Сидя у камина в удобном кресле, старший временами усмехался и поглядывал на просочившихся в комнату детей, на жадно внимающих ему Эррнара, Иррчи и Аррима, на устроившуюся неведомо когда на подушке у его ног Эррнию, и рассказывал о Благословении Весенней Матери, о первых в мире Провидцах и Пророках.
— Пророками называли тех, кто нес слова богов этому миру. Первые пророки записали те самые «Заветы», по которым жили жрецы в начале своего служения. Провидцы же ценились за то, что могли предсказать какие-то общемировые события. И последние всегда рождались в паре, всегда провидцами становился один из близнецов, обычно тот, кто был послабее в плане силы. Раньше, еще до Великой Чумы, считалось честью отдать в храм одаренных Бесхвостой Матерью близнецов. Храм, в котором воспитывался и жил провидец, становился местом паломничества сильных мира сего.
— Но как так вышло, что об этом забыли? — искренне изумился тогда Эррнар. — И... Какие из нас провидец и пророк?!
— Из тебя — никакой не пророк и не провидец, — Саварр потрепал его по волосам, все еще рыжим. — Но вот твоя сестренка могла бы стать настоящим провидцем, если бы ее дар не закуклился в четыре года из-за обета. Кое-что, несомненно, осталось, но полноценной провидицей ей уже не стать. А вот почему забыли... Страх, самый обычный страх перед будущим. Да и то, я не могу утверждать, что забыли везде.
— Может, потому так и настаивали на передаче в храм... — задумчиво протянул Иррчи.
Так или иначе, разговор запомнился всем, только дети с Эррнией восприняли это все как сказку, а не самую что ни есть реальную реальность. И Эррнар теперь был счастлив, что удалось спасти племянников. Кто знает, вдруг кровь отзовется еще раз, приняв дар Бесхвостой Матери? В его роду, насколько сумел выяснить, близнецы были не редкостью.
Пока же о роде — точнее, родстве — и стоило позаботиться.
— Иррчи, — позвал Эррнар, когда тот подошел к крайнему столу. — Ты сильно занят?
— Полчаса, — Иррчи кивнул на большие песочные часы на своем столе, отмерявшие время практического занятия. — И отправлю учеников к брату Саварру. Эри, достаточно. Можно пересыпать порошок в банку, завтра как раз понадобится, будем варить бальзам от растяжений. Сорра, еще немного, крупинки должны быть мельче. Даррим, тебе достаточно.
Эррнар в который раз залюбовался тем, насколько же преображается Иррчи в лаборатории, работая с детьми. Плавные движения, завораживающий голос, которому подчиняешься, не раздумывая, умение охватить вниманием всех, каждому подсказать, как правильно, помочь, если не получается. Прирожденный наставник. Научиться бы так самому... Его дети слушались куда хуже, правда, Эррнар вспоминал своего старшего — и старался брать интересными рассказами, чтобы заслушались и о шалостях забыли. Получалось через раз, но получалось же!
Проскользнув внутрь, он осторожно пристроился на краешке Иррчиного стола, косясь на сестренку, деловито вытряхивавшую в банку последние крошки чего уж это там у нее было. Даже ему, не особенно-то и увлеченному лекарским искусством, было интересно наблюдать за уроком. Иррчи проверил, как дети справились с заданием, велел вычистить ступки и пестики, собрал их на деревянный поднос и унес на полку. Взамен раздал доски и маленькие, под детскую руку, ножи. Эррнар знал, что они острейшие, но при этом зачарованы так, чтобы не поранить того, кто держит рукоять.
— Это — свежие стебли лесного паутинника, мы с вами их собирали вчера. Все смотрим на меня.
Эррнару пришлось убраться со стола, он пристроился сбоку, поглядывая за тем, как Иррчи сноровисто разделывает стебли, показывая процесс ученикам. Свою дощечку тот после передал Эррнии, а сам снова закружил вдоль ученических столов, время от времени наклоняясь, чтобы правильно поставить руку, указать на слишком толсто порезанные кусочки или похвалить. Эррнар уже не раз замечал: Иррчи не скупится на похвалу, а от нее дети расцветают и стараются оправдать. Правда и за ошибки ругает, но не подзатыльниками и не рявкает, а мягко, так... по-домашнему, что ли?
Эррния тихо мурлыкала, нарезая свои стебли, и Эррнар в конце концов пристроился на полу у ее ног, привалившись спиной к коленям. Что тут оставалось сидеть, хвост не отморозит, не успеет, зато уютно — хоть самому мурчи.
Полчаса истекли ровно в тот момент, когда Иррчи закончил проверять нарезанное, ссыпал кусочки в большую глиняную миску и придавил гнетом, а ученики домыли свои инструменты и руки от травяного сока.
— Так, завтра с утра мы продолжим с паутинником, ночь ему необходимо простоять, чтобы пустить сок. Теперь бегите, брат Саварр обещал сегодня интереснейший урок по истории горных лордств.
Дети нестройным хором поблагодарили за урок и шустро вымелись из лаборатории.
— Вот как у тебя это... — Эррнар подергал ухом, вставая. — Иррчи?
— Мне просто это нравится, — рассмеялся тот. — Что у тебя случилось, Эррн? Да, пока я не забыл, забери мазь и эликсир для Ррияны.
Эррнар только фыркнул: чтоб Иррчи — и что-то забыл? Да как же.
— Ты что-то хотел? — напомнил ему Иррчи, вручая коробочку с простенькими глиняными флаконами. В Заозерье такие делались местным гончаром специально для него, чтоб не тратиться на дорогое стекло для нужд простого люда, которому сделанные замковым алхимиком зелья, отвары и мази тоже шли — как оплата за собираемые по всем лесам, озерам и полям, а кое-где и специально выращиваемые травки.
— Хотел, — Эррнар покрепче вцепился в коробочку, боясь уронить, а потом выпалил: — Иррчи, ты разрешишь стать тебе братом?
За спиной брякнула тазом с водой Эррния, чуть не уронив его на пол. Иррчи замер, только нервно подрагивал кончик хвоста, напряженно вытянутого, словно он старался сдержаться.
— Эррн, я... Это очень серьезно, а я не принадлежу себе, ты знаешь.
— А-а, — замотал головой тот. — Принадлежишь! Иррчи, твой эрл — он же тебе помощь, а не оковы, неужели ты не понимаешь?
Иррчи молчал, прижав уши, глядя куда-то в стол. Потом резко выдохнул, шагнул к Эррнару и крепко сжал его плечи, заглянув в глаза так, словно хотел прочесть в них что-то... что-то очень важное. Эррнар, если б мог, душу бы перед ним вывернул, вытряхнул: смотри. Хотя подозревал, что выкуснев оруженосец ее и без того видит, напросвет, как прозрачное стекло.
— Дай время, Эррн. Я должен обдумать кое-что.
— Ты как выкусень, решивший сгрызть шишку — и невкусно, и зубы в смоле застрянут, — вздохнул тот. — Нужно — дам. Но эрл твой согласился клятву на крови принять, вот!
Заметил, как дрогнули зрачки в ярких оранжевых глазах, как слегка дернулись в намеке на усмешку уголки губ.
— А ты — ну точно та шишка, Эррн. Значит, успел у эрла разрешение спросить уже? Вот же... хитрохвостый. Все равно быстро такие дела не делаются. И брат из меня — ну так себе, сам же знаешь.
— Знаю. Самый лучший брат на свете, — тихо сказал Эррнар — и, резко вывернувшись, сбежал, понимая, что иначе наговорит такой чуши, что уши еще три дня гореть будут.

***

— Вот же...
Выругаться Иррчи помешал короткий всхлип, напомнивший, что в лаборатории они с Эррнаром были не одни. Он резко развернулся, удивленно глядя на явно расстроенную услышанным Эррнию.
— Эри? Что такое, солнышко?
— Братик глупый, — та стояла, вцепившись в бортики таза. Обернулась — и Иррчи с изумлением увидел, что она действительно плачет. — Совсем глупый!
— Эри... Так. Ну-ка, не реви.
Женские слезы Иррчи вгоняли в ступор, а этого он не любил. Поэтому при виде плачущей женщины, да даже молоденькой девушки начинал говорить и действовать довольно резко. Метнулся к полкам, накапал в толстостенный стеклянный стакан успокоительного эликсира, развел водой и почти силком заставил выпить. А потом подхватил на руки и вышел. Разговаривать с Эри было лучше все-таки не в учебном зале, а в его личной лаборатории, где и кресло стояло, и очаг теперь был, почти как настоящий камин, можно было укутать девчонку в плед, в который кутался сам, если оставался в лаборатории надолго, занимаясь сложными эликсирами, усадить у камелька и спокойно поговорить. Лекарство сейчас подействует, сонливости от него нет, а разум хорошо успокаивает, даруя на некоторое время хрустальную чистоту мыслям и сосредоточенность. Вот уже притихла, только носом тихонько шмыгала, зачем-то вцепившись в плечи когтями. Те еще не отросли, так что больно не было, но Иррчи все равно было беспокойно.
Что такого изменилось после просьбы Эррнара? Тем более... Да, если быть честным с самим собой, она не была столь уж внезапна. Скорее, ожидаема: ну не мог этот храмовник не придумать чего-нибудь из ряда вон, чтобы выразить наконец свою благодарность. Но на кровное побратимство замахнуться... Это ведь не просто так, не слова — это самими богами благословленное, потому что после никакими обетами такую связь не разорвать. И будет у Иррчи брат. Младшенький и дурно-о-ой... даром что жрец.
— Ну, успокоилась? Теперь рассказывай, солнышко.
— Уж лучше бы он гудел! — в сердцах бросила Эррния. — Чем так, тихо! Иррчи, я... Я ведь не глупая! Пусть многие так думают, что я как Амирр, но нет!
И тут же насупилась совсем по-детски, вцепившись крепче, когда Иррчи попытался ссадить ее на кресло. Пришлось садиться самому, хотя и чуть смущающе это было. Не из-за веса, нет, с такой тростинкой на руках Иррчи хоть бегать мог. Просто, ну... Девушка же. Пусть и Эри.
— Я и не говорил, что ты глупая. Но вот сам ничего не понимаю, значит, глупый тут я. Объяснишь, что тебя так расстроило? Ты же не потому, что Эррнар решил моим братом стать?..
— Именно поэтому! — вскинулась Эррния и... поцеловала Иррчи прямо в губы.
Иррчи не ответил, его вовсе словно парализовало, только руки сжались крепче и разум работал, лихорадочно, словно во время боя, просчитывая варианты и решения. И когда она отодвинулась, разом как-то поникнув, Иррчи уже понял: и что надумала, дуреха, ну дуреха же как есть, и что сейчас решила.
— Эри, солнышко...
— Пусти! — дернулась, упершись в его грудь ладошками.
— Ну нет, теперь не пущу. Тихо, посиди, успокойся. Послушай меня, ладно?
Иррчи тяжело вздохнул, принялся мерно поглаживать тоненькую спинку, подрагивающую под ладонью.
— Я никогда не женюсь, Эри. И никогда не смогу полюбить тебя, понимаешь?
— Иррчи, ты дурак!
— Может быть, Эри. Ты же достойна того, кто будет умным и поймет, какая ты красивая, добрая, ласковая...
— Дурак! — тонкие пальчики шлепнули его по губам, заставив замолчать. — Ты не понимаешь!
Она все-таки вывернулась из рук — Иррчи отпустил, боясь, что просто навредит, если сожмет сильнее. Вывернулась, но не убежала, а встала рядом, глядя внимательно, так... странно.
— Ты мне подарил. Меня, все это, — она плавным, почти ласкающим жестом провела руками вдоль своего тела. — Это мое, только мое, понимаешь? Это так... здорово! Нет, тебе такое — больно, я знаю. Но мне, братику — здорово! Понимаешь?
Иррчи кивнул. Это он понимал, хотя не мог поручиться, что дошло правильно. Когда они вернулись, и он заикнулся о том, чтобы и с Эррнии снять остатки обета, потом три дня спал на животе. Эрл не поскупился на очень доходчивые объяснения, почему не стоит этого делать. Почему Эри навсегда останется такой, как сейчас, с ее странным мышлением образами, как у ребенка, и с таким же детским восприятием мира.
— Я теперь могу дарить жизнь, — тихо сказала Эррния. — Не по приказу. Не кому-то чужому. Кому сама выберу. Иррчи, ты дурак, а братик — торопыга. Но я обещаю — твоему ребенку я буду самой лучшей мамой!
Иррчи кивнул снова. Внезапно стало в самом деле кристально ясно, что именно она, эта девочка, чуть было не искалеченная чужим произволом, злобной волей, станет самой лучшей матерью. Даже если он сам никогда не сможет стать хорошим отцом.
— Я знаю, Эри. Знаю, — он протянул руку, но все равно слегка вздрогнуло что-то, екнуло болезненно и остро внутри, когда она снова запрыгнула ему на колени, обнимая так сильно, как только могла.

***

Сын Иррчи родился через три дня после Тихой Ночи. И даже если бы никто в замке не знал, чье дитя носит Эррния, сразу после его рождения это стало бы предельно ясно: Иррвин был таким же чернявым и пушистым. А младенческий мутно-голубой цвет глазенок на вторую неделю уже перелинял в медово-оранжевый, яркий и чистый. Ррияна, помогавшая Эри разродиться, а потом учившая ее, как ухаживать за младенцем, со знанием дела покивала:
— Сразу видать, девочка, что ты его папашу любишь сильнее, чем он тебя.
Иррчи, почти не случайно «гревший уши» за дверью, аж вздрогнул, но не отошел, продолжая слушать этот разговор.
— А как ты это поняла? — спросила Эррния, но совсем без удивления.
— Так это любая баба тебе скажет. Если муж жену любит сильнее — дитё родится на мать похожим. Если поровну ласки друг другу дарили — окажется серединка на половинку: и от матери возьмет часть, и от отца. А ежели жена мужа любит больше, то и дитё ему родит такое, что будто две шерстинки с одного уха рядом будут. Да ты на эрловых детей глянь. Видно же, что носили их, кажинный день и ночь вспоминая того, кто зачал, да не просто так вспоминая, а с теплом душевным, с лаской.
Иррчи подумал и согласился: и Мелисса, и Терреса испытывали к эрлу Рримару определенно гораздо более теплые чувства, чем он к ним. Может, и не любовь, но что-то такое... Да. А эрлеа Чарриш, выходит, старого эрла не любила настолько сильно, как он ее? Казалось бы — такая мелочь, а такие бездны смысла открываются. Иррчи уже привык думать, что было наоборот, что эрлеа Чарриш любила того, кто ее спас от участи украденной вещи, подарил свободу и поднял до своего уровня. А выходило, если верить словам Ррияны, что это эрл Алверр ее любил, несмотря на ее слабость и неприспособленность, на то, что долго не могла подарить ему наследника. Любил сильнее.
Иррчи тихо развернулся и ушел к себе в лабораторию. Ему нужно было крепко подумать над услышанным. А еще — над тем, что должно было случиться вот-вот. Его с Эррнаром взаимная клятва. Эррния ведь не зря настояла, чтобы сначала ребенок родился, теперь Иррчи понимал это со всей ясностью. Он любил этих двоих... Да, наверное любил — и да, двоих. Но именно братской, теплой привязанностью, а не той любовью, от которой рождаются похожие на мать дети. Эри, умница, даже теми крохами дара провидца, что у нее остались, научилась пользоваться сполна. Она чуяла то, что Иррчи уже знал точно: клятва скрепит кровью не двоих, а разом троих, вопреки всем обычаям. Просто близнецы слишком связаны друг с другом, вот и будет Эри ему сестрой, а Иррвин... племянником, получается?
Иррчи невольно улыбнулся своим мыслям. Эри-Эри, умница же какая! Да, отцом он быть не умеет, но вот дядька у малыша будет самый лучший, как и мать.
Под неспешное течение мыслей руки делали свое дело, перетирая травы, раскладывая нужное для следующего урока по плошкам и мешочкам. Иррчи уже давно понял, что, обучайся он при храме, был бы башенным магом-алхимиком. Именно к этому у него больше всего лежала душа. Еще, конечно, к целительству, и он был по-настоящему горд тем, что сумел подобрать мазь, заклятье и методику их применения, добившись того, что у эрла больше не болит на погоду обрубок хвоста. Казалось бы — такая малость, ну и как этим гордиться? Только вот когда он заикнулся об этом, по ушам получил разом и от эрла, и от братьев Саварра и Аррима, а потом, вдогонку, от приехавшего брата Иеррона, который, оказывается, и мазь, и заклятье, и метод возил в храм, а там сразу опробовали. Ну и... «По методу Иррчи» теперь лечат всех, кто утратил какую-то конечность. Потому что лучшего пока не придумано! Потому что помогает забыть о фантомных болях. А вот когда они с Эррнаром доведут до ума заклятье для протезов, которое, по идее, должно соединять культю и искусственную конечность так, чтобы те становились одним целым, и придуманные тем самым кузнецом, которого он учил кровному зачарованию, шарнирные суставы двигались... Вот это будет прорыв в искусстве магии, лекарского и кузнечного дела разом.
А ведь еще он может гордиться, гордится сейчас и будет гордиться впредь своей школой. Потому что его «слабосилки» нынче уверенно показывают зеленый спектр, а близнецы и вовсе все ближе и ближе к лазури, хоть придерживай их...
— Иррчи? Ты сильно занят? — спросил от дверей Эррнар.
Иррчи слышал, как он там мнется уже минут пять, но не окликал. Волнуется, дурень. И чего волнуется?
— Вообще нет, заходи, Эррн. Что успело случиться?
Эррнар проскользнул в дверь, почему-то боком, прикрыл за собой, и взгромоздился на край стола, как обычно. Жреческая хламида скрывала хвост, но Иррчи не сомневался: метет по ногам только так.
— Я... Неуютно мне, — через силу признал Эррнар. — Эри будто и не волнуется, а я как пытаюсь представить, как это будет — и всякое соображение отказывает. Нет, не в том смысле, Иррчи! — торопливо добавил он. — Я не боюсь, просто ту же свадьбу вспоминая — заранее знал, что и как делать. А тут все как сговорились — только отмахиваются, что дурак и все просто!
Иррчи какое-то время стоял и просто смотрел на него, потом хлопнул себя по лбу ладонью с горестным стоном.
— А? Чего ты? — подскочил на столе Эррнар.
— Сиди, сиди. Я просто не знал, что никто не догадался тебе рассказать. Успокоительного накапать? — Иррчи уже потянулся за нужным флаконом, когда понял, что Эррнар сейчас попросту взорвется. — Так. Тихо, пожалуй, все же накапаю. И все расскажу, успокойся. Неучем завтра на площадь не пойдешь, обещаю.
— Да говори уже! — Эррнар и на месте усидеть не мог, вертелся — того гляди задницей стол до блеска отполирует.
Иррчи только фыркнул, отмерил в чашку нужную дозу эликсира и долил воды, впихнул чашку в руку молодого жреца и пристроился напротив, с каким-то даже умилением глядя, как Эррнар решительно, в один долгий глоток, выпивает лекарство.
— Вообще-то побратимство никогда не было чем-то там магическим, — начал он, когда уверился, что Эррнар не поперхнется случайно зельем. И оказался прав: тот выпучил на него глаза, как сова, и только рот открыл.
— Не было — не было, Эррни, не удивляйся так. Храмовники старых времен прекрасно знали цену магической силе крови. И знали, что иногда дар Бесхвостой матери не проявляется, а спит в крови — одно или несколько поколений. Магически подтвержденный ритуал может его разбудить. Просто представь, что делать с необученным взрослым человеком, у которого уже сложился и характер, и род занятий, и жизнь — и в эту жизнь внезапно ворвется магия? А если уж вспомнить то, что побратимство — это по большей части сугубо воинский ритуал... В общем, ясно, почему не одобряли такое жрецы?
Эррнар только закивал, обеими руками вцепившись в чашку. Ох, как же ему нравилось, когда Иррчи начинал что-то рассказывать! Слушал, развесив уши, порой внимательней, чем собственного старшего.
— Ритуал этот придумал на заре времен Рраван Три Коня. Говорят, что он был обычным разбойником, нападавшим на торговые караваны, идущие по Нити, пути, что связывает самые дальние лордства нашего материка. Но еще говорят, что он никогда не отнимал у торговцев все, забирая себе только четверть того, что вез караван, да и ту добычу раздавал по пути самым бедным крестьянам. Легенды расходятся во мнении, где именно обитал сей славный муж, то ли ближе к югу, то ли наоборот. Лично мне кажется, что был он из степных кочевников. Но это не важно. Важно другое: когда его шайка стала ощутимо мешать местным эрлам, те решили покончить с ней, объединив силы. И им это удалось, банду разбили, самого Рравана захватили в плен вместе с несколькими ближайшими его соратниками. И каково же было изумление одного из эрлов, когда он узнал среди них своего сына! Юноша с жаром защищал пленного разбойника, рассказывая о том, как тяжело и бедно живут люди вокруг, как привезенные Рраваном деньги или пища спасали бедняков от голодной смерти или наказания за неуплату налога — а тогда это была порка кнутом, и заканчивалось это обычно смертью или тяжкими увечьями. Рассказал и о том, что много раз отряд Рравана уничтожал караваны торговцев «живым товаром», и что однажды он таким образом спас жизнь и честь ему самому, имевшему неосторожность попасться охотникам на рабов. Когда же спросили самого Рравана, тот лишь кивнул, сказав, что этот юноша стал ему как младший брат за время, что они знакомы. Во время боя с дружинами эрлов оба были ранены, и кровь их смешалась. Безутешный эрл, понимая, что сына он всяко потерял, подтвердил их побратимство. И приказал казнить обоих на одной плахе: «Кровь к крови, дух к духу. Да ответит брат за брата, как один человек».
Иррчи замолчал, разглядывая замершего в какой-то прострации Эррнара, все еще переживающего погружение в древние времена, и улыбаясь. Вот же... Если б не жена и дети, Эррн бы всю жизнь витал в облаках, натыкаясь на суровую действительность, только когда она его с размаху в лоб била. Впрочем, и Эри такая же — вот только у нее дар да чисто женское разумение. Брат и сестра, что с них...
— То есть, просто кровь смешаем — и все? — наконец робко спросил Эррнар, видно, решив оставить все свои комментарии касаемо истории на потом, как обдумает хорошенько.
— А ты чего ждал? Что я магический круг начерчу и голышом вокруг него плясать заставлю? — рассмеялся Иррчи.
— Нет, ты не настолько неграмотный, — фыркнул Эррнар — и тоже рассмеялся, наконец расслабившись. — Ну, тогда... Завтра все будет, да?
— Угу. И, Эррн, ты ведь понимаешь, что в нашем случае обряд будет подтвержден не только эрлом, но и самой Бесхвостой Матерью?
— Конечно, — моргнул тот. — А что, это можно было не понять? Я вроде не настолько...
— И вы с Эри близнецы, — взмахом руки прервал его Иррчи. — Даже то, что смешаем кровь только мы с тобой, будет значить, что и она станет мне сестрой.
— А то она мне этим все уши не прожужжала! На меня ругается, а сама гудит — не умолкает!
Иррчи смотрел на Эррнара и понимал: да, сестрой у того куда больше общего, чем кажется на первый взгляд. Вот эта вот наивность, умение абсолютно спокойно принять такие истины, от которых иных в дрожь бросает — и полное непонимание, а что такого-то.
— Ну значит, завтра перестанет. Иди уж, мне доделать надо до ужина.
— Спасибо, — Эррнар неловко слез со стола и, шагнув к Иррчи, просто на пару мгновений ткнулся ему в плечо лбом.
— Да не за что, — фыркнул Иррчи, слегка взъерошив ему волосы на затылке. — Иди-иди.
На душе после этого разговора стало как-то легче и светлее. Не то чтобы он переживал, но зудело внутри, как мелкий червячок точил, что не может дать Эррнии больше, чем уже дал. Что Эррнар может подспудно злиться или обижаться на то, что эрлов оруженосец матери своего сына мужем не станет. Хвала богам, развеялись глупые мысли.
Успокоенный этим, Иррчи с новыми силами взялся за работу и уже почти доделал все, заранее облизываясь перед ужином — кухарки обещали напечь чего-то с творожной начинкой, а до такого он был охоч, когда дверь снова скрипнула.
— Иррчи? Не побеспокою? — негромко уточнил Саварр.
Вот уж кого-кого, а его Иррчи увидеть не ожидал.
— Нет, брат Саварр, я уже закончил почти, — Иррчи одновременно и встревожился, и обрадовался тому, что жрец сам пришел, и можно будет поговорить без обиняков о грядущем обряде, если тот решит высказаться против. Объяснить, что и зачем.
Но тот удивил. Кивнул степенно, прислонился бедром к столу, там же, где сидел Эррнар. Наверное потому, что там единственный свободный кусочек всегда был, Иррчи уже и не ставил туда ничего, привык.
— Ты опять сумел успокоить Эррнара, — тепло усмехнулся Саварр.
— Кажется, я на себя эту обязанность взял еще с Боровича, когда вас лечил, — пожал плечами Иррчи, слегка улыбаясь. Тогдашние события уже вспоминались без содрогания, хотя он навсегда запомнил и свои ошибки, и расплату за них, и больше не повторял.
— Я рад этому, — посерьезнел Саварр. — Потому что теперь уверен: ты сумеешь успокоить его и после нашего с Арримом отъезда.
— Что? Вы уезжаете? — подскочил Иррчи. — Н-но... почему?
Не то чтобы старшие Эррнара стали ему необходимы, но дороги были точно, и помощь с обучением мелкоты оказывали неоценимую, и сам Иррчи у Саварра многое перенял. И... как же теперь их тройка? Совсем распадается?
— Тебе долго или коротко, Иррчи?
— Давайте сначала коротко, — с трудом, но определился тот.
— Брат Иеррон просил. Говорит, ему позарез нужен в храме кто-то вроде меня, — Саварр чуть развел руками. — А куда я, туда и Аррим.
Иррчи потер лоб, подергал себя за косу, напряженно размышляя. Саварр молчал, давая ему подумать в тишине, и когда Иррчи поднял голову, встречаясь с ним глазами, не отвел взгляд.
— Вы ведь больше не вернетесь в Ревалир, брат Саварр.
Это был не вопрос, да и мелькнувшая на губах храмовника виноватая полуулыбка ответила лучше слов.
— А, зная брата Иеррона... Кажется, ему окончательно натерло холку золотыми цветами.
— На все воля Бесхвостой Матери, — тактично откликнулся Саварр, — но если Она так решит — я готов принять эту ношу. Там я смогу сделать куда больше, чем здесь, ты ведь понимаешь. Иррчи?
«Ты, который дал мне такую возможность», — этого не прозвучало, но между слов читалось.
— Понимаю. И... — Иррчи набрал воздуха в грудь и выпалил то, что молнией промелькнуло в голове, осветив и выстроив в четкую картинку события и дела последних лет: — И я считаю, что это правильно! Вы сможете дать храму и всем людям Марассара то, что всегда давали истинные избранные дети Бесхвостой Матери.
— Спасибо, — тихо прозвучало в ответ.
И до того напомнило Эррнара — вот как благодарил сейчас, что Иррчи сам шагнул вперед, осторожно обнял Саварра.
— Я позабочусь о нем. В конце концов, я же старший брат. Должен за младшего отвечать.

***

Толкнув дверь в кабинет эрла, Иррчи поморщился и потер ладонь. На ней остался всего лишь тонкий шрам, заживший сам собой — благословение Бесхвостой Матери, не иначе. Но он все равно немного поднывал, кажется, у всех троих. Да, стоило им с Эррном порезать ладони — как ойкнула Эри, а по пеленкам Иррвина расплылось кровавое пятно. Собственно, как Иррчи и ожидал, хотя и не думал, что все будет в отношении сестренки... да, сестренки так явно. Но оно и к лучшему, зато все заозерские и замковые видели, а значит, будут знать и остальные жители лена, слухи-то расползутся мигом, сельским кумушкам только дай языками потрепать.
Усилием воли выкинув лишние мысли из головы, Иррчи шагнул к столу, внимательно присматриваясь к эрлу. На празднике тот казался полным спокойного веселья, вечером был привычно властен и горяч, но Иррчи после несколько раз просыпался, прислушиваясь и понимая, что рядом не спят. И вот теперь под глазами эрла залегли пока еще легкие тени. Иррчи подумал, что на завтраке надо вместо разбавленного вина поставить перед Рримаром кубок с укрепляющим отваром, а вечером накапать в травник немного снотворного.
Вот только, что тому виной? Побратимство?.. Нет, Иррчи был уверен: его эрл полностью поддерживает эту затею. Пусть они и не поговорили на эту тему, но того, что пересказал Эррнар, хватило, чтобы понять и осознать.
Тогда что? Дела лена? Но в Заозерье все более-менее спокойно, насколько спокойно может быть в эти не самые мирные времена. Храм, конечно, старался и выбивался из сил, но все равно, пока другие эрл-лорды не возьмутся за ум... Только и это было привычно, а ни о каких крупных стычках Иррчи не слышал. Невольно осмотрев стол: нет ли где письма или чьего доклада, он наткнулся глазами на выглядывающую из-под небрежно брошенной книги цепочку. И вздрогнул, как-то разом осознав все.
— Мой эрл?..
Время, словно упавший небрежно закрепленный свиток, размоталось до того самого момента, когда он, еще не отошедший от магического истощения в замке Марассар, протянул эрлу эту самую цепочку с простеньким медным колечком, передавая слова леди Керрисы. Почти весь следующий год эрл Рримар протаскал ее на шее. Потом, когда едва не порвал случайно, работая вместе с мужиками на перестройке замка, снял, но все равно то и дело крутил в руках. И уже позже, когда Иррчи привез в Ревалир Алверра, цепочка с кольцом перекочевали в шкатулку. А в последующие годы и шкатулка та со стола перебралась на полку, а после и вовсе куда-то пропала. И вот... Что случилось такого, что эрл Рримар внезапно вспомнил о своей первой любви? Вернее, о той женщине, которой когда-то клялся быть верным рыцарем?
— Сядь, Иррчи, — велел Рримар, и тот послушно рухнул в кресло. И моргнул, принимая из рук своего эрла письмо, выуженное из стопки других бумаг. А в письме...
— Когда это доставили, мой эрл? — Иррчи поднял голову.
— Два дня как, — тот устало откинулся на спинку кресла, потер виски. — Не хотел портить тебе праздник, малыш.
Иррчи скрипнул клыками: стало ясно, почему эрл ночами не спал. Еще раз внимательно перечитал письмо, стараясь вникнуть в смысл расплывчатых фраз, от которых почти отвык. Леди изъяснялась витиевато, было ясно только одно: ей требуется помощь ее вернейшего рыцаря, но прибыть он должен тайно. Ха, и как она себе это представляет? Хотя эрл Рримар давно не покидал ленные земли, за границами Ревалира его, уж верно, и забыли давно в лицо. И даже Беляка наверняка забыли, мысленно хмыкнул Иррчи, припомнив собственные рассуждения об избирательной памяти крестьян. Вот Белку... А Белку он перекрасит. Иррчи моргнул, поняв, что уже обдумывает, как бы это все сделать.
— Мой эрл, вы...
— Откликнусь, — тяжело ответил тот, даже не дав спросить. — Кера... Леди Керриса бы не стала просить просто так, Иррчи. Если случилась такая необходимость, что она вспомнила обо мне — значит, край.
— Когда выезжаем, мой эрл? — Иррчи осторожно положил письмо на стол и поднялся, готовый действовать по первому слову Рримара, как и всегда.


Глава шестнадцатая

Тихо бряцало что-то, кажется, ложка о стенки котелка. Тихо же потрескивал костерок, всхрапывали лошади, переступая с ноги на ногу. Пахло снегом, хвоей от надранных на лежанку веток и чуть подгорающей кашей. Обычные звуки и запахи утренней стоянки...
Зарывшись носом в плащ эрла, накинутый поверх одеял, Иррчи глубоко вдохнул его запах. Что же ему снилось такое... Будто они победили дракона, и все сложилось как нельзя лучше? Или не сон то был, а сон — что вчера они ехали к горам, а в коробушке опять мало мела и припасы заканчиваются?.. Иррчи поднял голову и наткнулся взглядом на Белку, почему-то из рыжей превратившуюся в гнедую. Потребовалось несколько мгновений, чтобы окончательно проснуться и все вспомнить.
— Горазд же ты спать, малыш, — донеслось от костра тихое и немного насмешливое.
— Ох, мой эрл! — Иррчи подпрыгнул, осознав, что в самом деле разоспался совершенно неприлично, и Рримар, наверняка плохо спавший ночью, поднялся до рассвета, потому что рассвет — вот он, едва-едва розовеет зимнее небо.
— Вы снова не спали, — укоризненно посмотрел на совсем не сонного, хоть и несколько помятого эрла, замечая и покрасневшие веки, и накусанные губы.
— Сам понимаешь...
Иррчи взял плащ, еще не до конца утративший тепло, накинул его на плечи Рримару поверх шерстяной котты.
— Понимаю, что по возвращению домой буду вас отпаивать от кашля, — сердито свел брови. — Нельзя же так, мой эрл. Вы давно не выезжали никуда, сейчас зима, костер — это не камин в кабинете!
— Тревожно, мне, Иррчи, — будто не слыша, повел плечом Рримар. — Еду как не на помощь, а на казнь.
— Вот это уж точно глупости, — всерьез рассердился Иррчи. — Как будто я позволю, чтобы там что-то с вами случилось!
— Иррчи-Иррчи, ну что ты, малыш, — усмехнулся Рримар. — Я не эрл-лорда опасаюсь. Прошлого, скорее уж.
— А что — прошлое? — осторожно спросил Иррчи.
Этой темы он в разговорах с эрлом не касался, опасаясь бередить едва-едва затянувшиеся раны. Как будто леди Керриса своим письмом их не разбередила! Как ножом по старому шраму резанула. Иррчи, уж на что был ей благодарен за то предупреждение, сейчас мог только злиться.
— Прошлое, — дернул ухом Рримар. — Кере из Луговин достало бы пары слов, чтобы позвать своего Синеглазку. Леди Керрисе пришлось написать эрлу ур-Ревалиру несколько больше... Ты понимаешь, к чему я, Иррчи?
— Все меняется, мой эрл. Люди тоже.
Иррчи не знал, как говорила когда-то со своим Синеглазкой маленькая Кера, но помнил, как вела себя леди Керриса. И письмо то... писала конечно она, эрл бы заметил подмену или подделку. И если уж его что-то встревожило, то было это что-то важным.
— Расскажите, мой эрл, может, я пойму получше?
— Если бы я сам понимал, Иррчи. Тогда, глядишь, и спал бы спокойным сном по ночам, — слабо усмехнувшись, Рримар покачал головой. — Полно. Доберемся — узнаем. А пока — ты не позабыл вкус горелой каши?
Иррчи возмущенно фыркнул: не так уж сильно она и пригорела. А вот если судить по тому, сколько в ней перечника плавает... Лучше бы он проснулся пораньше!

Ехали... странно. Иррчи было неуютно: старое седло, старые вещи, которые собирали по всему замку. Добротные, конечно, но не чета его обычным. Тот же плащ из драконьей шкуры пришлось оставить, слишком приметный. А уж эрл в своих доспехах и вовсе выглядел выходцем из Иррчиной юности — неудивительно, что по утрам порой понять не получалось, где вообще очутился, будто сквозь время проваливался, как под воду уходя.
Вот только отвык эрл от дорог, Иррчи видел это. И вовсе не в загубленной каше дело: это-то как раз ни капли не изменилось. Просто Рримар теперь уставал после целого дня в седле, хоть и не показывал ни жестом. Но Иррчи — чуял. Правда, на третий день пути эрл словно сбросил гнет хозяйственных дел лена, расправил плечи и задышал полной грудью. И Иррчи стало еще сложнее просыпаться по утрам и понимать, в каком времени он нынче, до того это напоминало прошлое, не такое уж и далекое. Сколько там лет-то миновало, как мерили дороги своими да конскими ногами? Иррчи сосредоточился и вспомнил: девять. В Ревалир они вернулись в тот год, как ему исполнилось шестнадцать, а совершеннолетие ему уже справляли в замке. Ну а сейчас ему без малого двадцать пять, эрлу Рримару вот осенью справили тридцатишестилетие. Разве ж это возраст? Да его эрл еще совсем молод!
Иррчи, мысленно посмеиваясь, вспомнил, как думал когда-то, да те же девять лет назад, что его эрлу «уже двадцать семь». Да какой там «уже», боги! Всего-то, всего-то половину четвертого десятилетия прожил, а что серьезность и обеспокоенность лет добавляют — так это пройдет, как только разрешится та проблема, из-за которой они и едут. Ну и высыпаться его эрлу хорошо бы досыта, тогда и кругов темных у глаз не будет. Иррчи смотрел на него, любовался и понимал, что с каждым прожитым годом, с каждой минутой, проведенной рядом, любит его все сильнее, все крепче те узы, что сам наложил на свою душу. И не жалел ничуть, ни единого мига.
Вопреки опасениям и беспокойству, они не загоняли коней и ехали не торопясь. Незачем было привлекать к себе внимание. Можно было смотреть на мир и вспоминать, как проезжали этими же местами и в летний зной, и в промозглую слякоть весны или осени, и вот так же, в разгар зимы. Иррчи видел, как его эрл осматривается, мрачно хмуря брови, как оценивает деревушки и города, по которым проезжают. Иррчи и сам вглядывался — и словно бы в первый раз смотрел, замечая внезапно, насколько же тут все отличается от привычного за столько лет Ревалира. Куда, спрашивается, глядел, когда с близнецами возвращались? Да нет, понятное дело, что ему тогда ни до чего было, доехать бы поскорее, в себя прийти. Но когда на юг ехали — тоже не понял, не осознал, что по сравнению с леном Ревалир остальное лордство живет практически ничем не лучше других. Та же бедность, то же убожество, причем, видно же, что еще какие-то лет десять назад было получше.
Пьянство никого до добра не доводило, а он помнил чужие слова в трактирах: мол, эрл-лорд уже вообще не просыхает, и ближайшее его окружение не лучше, в вине все печали топит, уже и о закуске забывая. Не стихает в замке Марассар гулянка, эрлы будто и не замечают, как выбиваются из сил оставленные дома наследники, кто поумнее. А кого поглупее и помоложе собственные управляющие грабят, нагло и безбоязненно: а что, законный хозяин далеко. Нет, были и те эрлы, кто, как и Рримар, пытался что-то делать, тянуть свой лен, но... Терялись они на фоне остальных, да и земли их были расположены не столь удачно. Обособленность Ревалира в кои-то веки сыграла ему на руку. Обособленность — и то, что эрл-лорд, кажется, вообще не интересовался тем, как живет его самый нелюбимый эрл-рыцарь.
Иррчи с трудом узнавал памятные окрестности замка Марассар. Когда-то здесь были богатейшие охотничьи и пахотные угодья, в дне пути в любую от замка сторону располагались зажиточные села, а в южном направлении и вовсе торговый городок, куда съезжались на праздничные ярмарки со всей округи. Иррчи не знал, как там ныне поживал город, а вот селам явно пришлось туго. Они с эрлом проезжали по сельским улочкам и встречали сплошь злобные взгляды, а провожали их плевки в спины и шипение, мол, еще пара блох на чужую шкуру пировать прискакала. Как бы ни хотел Иррчи переночевать в этот раз под крышей, пришлось от этой мысли отказаться. Дали бы им тут и поспать спокойно, и поесть сытно, как же. А увидь звонкие монеты — и вовсе окончательно озлились бы, вопреки всему разумному.
— Надо было хоть какого дракончика изничтожить, — вздохнул Иррчи, когда отъехали подальше от деревни, чтобы не мозолить глаза местным, и только там устроились на ночевку. — Может, не так ярились бы. Нет, ну эрл-лорд... Вы меня простите, мой эрл, но в голове не укладывается!..
— Заметь, малыш, все могло бы быть гораздо хуже, — задумчиво отозвался Рримар. — Развалить гораздо проще, чем построить и наладить.
Иррчи поперхнулся ответом и широко распахнул глаза, вопросительно глядя на него.
— А ты не заметил? — усмехнулся эрл. — Все плохо, плохо, но... Не настолько, как я ждал. И поправить можно, я бы даже знал, за что браться, будь я эрл-лордом. Такое впечатление... — он задумчиво прикусил губу и умолк, а Иррчи не решился потревожить его размышления.
Хотя теперь стало гораздо любопытнее, из каких таких предпосылок его эрл сделал такие выводы? Сам он, как ни старался, не смог бы сказать подобного. Ну да его ведь не учили быть эрлом, не его это. Зато оруженосцем всегда был хорошим — и думал сейчас, как оруженосец. О деле.
— В замок сунемся? — спросил, когда лицо Рримара перестало быть настолько сосредоточенным. — Или вы подождете, а я осмотрюсь тихонько?
— Осмотрись, — кивнул эрл. — Нас просили прибыть тайно, так что не стоит мне даже показываться на глаза ни страже, ни челяди. А вот тебя вряд ли кто-то там помнит, проберись и постарайся дать леди знак, что мы тут. Наверняка она знает, как провести кого-то в замок мимо лишних глаз.
— Сделаю, мой эрл! — Иррчи усмехнулся, припоминая, какие амулеты прихватил с собой, как раз на этот случай.
Уж в одном он был уверен: храмовниками в Марассаре и не пахло, брат Иеррон туда заезжал только по большой нужде, его тройки тоже эти земли не жаловали. Нет, по деревням — по деревням ходили, куда без этого, уж к кому к кому, а к боевым братьям в лордстве теперь относились очень уважительно. Да и к обычным жрецам тоже, Иррчи помнил рассказы Иеррона. Но его сейчас волновало только то, что в замке просто некому будет отследить заклятья лазутчика. А значит, у него развязаны руки.
Не было нужды ждать ночи. Да и незачем: ночью порядочные леди наверняка спят. Он просто влил силу в амулет, отводящий глаза, и вместе с обозом из трех телег прошел в ворота, оставив эрла дожидаться в ближайшем леске.
Иррчи отлично помнил, как выглядел замок девять лет тому. Ну, то есть, та его часть, где обычно шастали слуги и оруженосцы. Марассар изменился, и не в лучшую сторону. Он выглядел... загаженным стойлом. Иного сравнения Иррчи подобрать не смог, как ни старался. И вчуже посочувствовал леди Керрисе: подобает ли утонченной даме жить в подобном месте? Но что ей делать-то, если муж — пьянь?
Впрочем... Когда он, покрутившись среди слуг и пять раз едва спася хвост от оттаптывания, понял, где именно располагаются покои леди, то оказался приятно удивлен. В нужном коридоре было чисто, даже погашенные сейчас факелы в скобах как будто не чадили, или камни над ними довольно часто старательно оттирали. Очень... показательно. Хмыкнув, Иррчи прислушался и осторожно поскребся в ту дверь, за которой кто-то был. И отшагнул в сторону: если это не леди Керриса, а какая служаночка, то она его и не увидит, а ему будет возможность проскользнуть внутрь покоев.
Конечно, дверь открыла не сама леди. Дородная женщина в крахмальном чепце и накидке, которую обычно носили... кормилицы. Иррчи так удивился этому факту, что едва не упустил момент, протиснулся в уже закрывающуюся дверь, едва-едва разминувшись со служанкой.
— Кто там, Сарра?
— Никого, вашмилсть, показалось, верно.
— Унеси Ррайдена. Вечером я зайду к нему сама.
— Хорошо, вашмилсть.
Иррчи только рот открыл, глядя, как кормилица бережно принимает из рук леди Керрисы сверток с ребенком. Совсем малышом еще, на вид так не старше Иррвина. Жаль, не разглядел масти, но как-то и дураку было бы ясно, чей это ребенок. Ситуация начинала принимать такой оборот, что хвост норовил нервно скользнуть под брюхо.
Дождавшись, пока Сарра уйдет, Иррчи глубоко вдохнул. Леди Керриса... Вот уж кто как будто вообще не изменился за эти годы. Даже роды не сделали ее фигуру более грузной, разве что на лбу наметилась крохотная морщинка. Такая... как у тех, кто много хмурится или проводит время за книгами.
— Леди? — наконец тихо позвал он. — Не пугайтесь. Я от Синеглазки.
Чего он не ожидал точно — это тихого смешка и явно видимого облегчения в глазах, совсем не вяжущегося с суровым:
— Наконец-то! Вы не торопились. Или твой эрл решил, что прислал оруженосца — и довольно с меня?
— Мой эрл явился лично — но, как вы и просили, леди, тайно, — возразил Иррчи. — Мне провести его в замок? Или передать ему что-то?
Вместо ответа леди Керриса довольно долго молчала, рассматривая его. Иррчи было неуютно под этим взглядом. Он внезапно почувствовал, что был не прав: почти не изменилась внешность этой хрупкой и очень красивой женщины, но внутри нее... Тогда, в тот короткий разговор в потайной комнате замка, он успел ощутить в ней крепкий стержень, облеченный слабой плотью. Сейчас... Он затруднялся дать описание тому, что ощущал. В ее взгляде крылся уже не страх, далеко не страх. Сила? Властность? Что-то такое, от чего по хребту, промочив шерсть, скатилась капля ледяного пота.
— Значит, ты в самом деле стал сильным магом, юный оруженосец? — она улыбнулась, и шерсть у Иррчи встала дыбом, хвост пришлось заставить замереть на месте, и это было трудно, да и уши норовили прижаться к голове.
Иррчи не мог понять, что с ним. Почему он так... боится?
— Храм меня, так уж сталось, не принял, — стараясь прогнать из голоса предательскую хрипотцу, откликнулся он, с неожиданной радостью вспомнив, что не отменял заклятья, а значит, для Керрисы по-прежнему выглядит всего лишь пустым местом, из которого раздается голос. Потому что отвод глаз работал на тех, кто не должен был его видеть... А Иррчи сейчас очень-очень не хотелось, чтобы его  разглядели.
— Так что насчет моего эрла, леди?
— Приведи его после полуночи. У западной сторожевой башни есть калитка, она будет открыта для вас. И будьте готовы сразу же выехать обратно.
Иррчи понял, что можно уходить, и сделал это с превеликой радостью. Ему хотелось бежать со всех ног, но пробирался из замка он так же осторожно и аккуратно, как и входил в него. Не хватало только слухов, а тем более — подставить своего эрла. Да, именно его, и Иррчи и так казалось, что именно этим он и занят. Подставляет своего эрла. О том, что можно снять амулет, он вспомнил уже на поляне, где уговорились встретиться. Вывалился из кустов — Рримар аж вскочил навстречу. Ну да, шерсть дыбом, глазищи наверняка круглые.
— Мой эрл, я!.. Я даже с чего начать не знаю! — почти взвыл Иррчи.
Рримар просто взял его за плечи и хорошенько встряхнул.
— Успокойся. Вдохни. Выдохни. Говори.
Иррчи, повиновавшись его рукам и голосу, сумел успокоиться довольно, чтобы связно изложить все увиденное, услышанное и свои мысли, в который раз порадовавшись той власти, что сам отдал в руки эрлу. Рассказ вышел недолгим и все же немного сумбурным, и к концу эрл Рримар снова выглядел весьма хмурым и озабоченным.
— Может, уехать?.. — заикнулся Иррчи. — Мой эрл, я понятия не имею, что эта женщина у вас попросит!
— Нет, Иррчи.
Несчастного оруженосца снова словно вышвырнуло в прошлое, в тот момент, когда уговаривал эрла не заезжать в замок Марассар, возвращаясь с победой над драконом и добычей. И, как и тогда, он был готов умолять, валяясь у ног, но смирился с решением своего рыцаря.
— Я не могу и не должен предать ее доверие. И я хочу своими глазами увидеть Керрису, понять, что изменилось в ней. С тобой мы в безопасности, я знаю. А с тем, что она прикажет, справимся.
— Именно что прикажет, — несчастно буркнул Иррчи, но больше спорить не стал, вместо этого занявшись готовкой.
Следовало пожрать и отдохнуть, чтобы к ночи быть готовым к любому повороту событий. И лошадей обиходить, раз уж уезжать потом сразу, хоть выполнят они приказ, хоть нет.
Иррчи казалось — время тянется невыносимо. Потом, когда короткий зимний день закончился — что оно летит невообразимо быстро, и он с радостью растянул бы ожидание полуночи. Он обругал себя последними словами и постарался собраться, перебирая прихваченные амулеты. Два из них, с полноценными заклятьями «невидимки», привесил к уздечкам лошадей. Еще один надел на шею эрлу, перестраховываясь: он мог бы растянуть полог заклятья на них обоих, если уж умудрился продержать его неделями напролет над пятью людьми и двумя лошадями. Но не хотелось лишних затрат магии. Она могла понадобиться для другого. И он старательно не думал, чем таким может быть это «другое», опасаясь накликать беду.
Но наконец настала пора выходить — и Иррчи был безумно благодарен эрлу, напоследок ободряюще сжавшему его плечо. Снег неслышно из-за заклятья хрустел под ногами, пока они шли к замку, погрызенная луна делала все вокруг нереальным, выбеленным. Каким-то ненастоящим, будто время и они сами сошли с ума, перепутавшись с собой-настоящими и собой-прошлыми. И Иррчи думалось: если получится разрубить эту нить... Может быть, его эрл освободится окончательно? Лопнет цепочка с кольцом на его шее.
Калитка в стене, замаскированная под камень, оказалась там, где и сказала леди Керриса. И она была отперта и даже не скрипнула. Иррчи шел впереди, готовый ко всему, даже к засаде. Готовый умереть, но дать уйти своему эрлу. Не пришлось. За стеной их не ждал никто, и он повел Рримара в замок через вход для слуг, который почти никогда не запирался. Неслышными тенями они проследовали мимо кухонных помещений, где все еще сновали повара и поварята, готовя завтрашнюю трапезу. Мимо каморок, где спали или готовились отойти ко сну те, чья работа на сегодня закончилась. Мимо тискающих служанок в укромных нишах полупьяных оруженосцев. К черной лестнице, что вела на галерею к господскому дому, мимо стражников, зевающих или тайком пьющих вино. И только Иррчи слышал, как тяжелеют шаги Рримара по мере того, как они приближаются к цели.
Факелы в коридоре горели через один. То ли из экономии, то ли чтобы проще было пробираться. Иррчи поскребся в уже знакомую дверь, замер, навострив уши. Различил легкие шаги и сжал руку эрла. Тот ответно пожал его ладонь, и оба приготовились к любому исходу. Засада вполне могла быть и внутри. Пока ждали полуночи, Иррчи думал, и то, что надумал, ему дико не нравилось. Хотелось верить, что не могла звавшаяся когда-то Керой из Луговин предать, решиться повторить то, что не удалось девять лет назад ее супругу. Может, он был слишком наивен? Может, слишком привык даже в заведомых врагах отыскивать что-то хорошее, как это случилось с храмовниками, с тем же Эррнаром, с братом Иерроном? Однако на всякий случай он приготовился или тихо отступить, или прорываться с боем. Нет, храмовых магов в помощники леди себе нанять не могла, никто из храмовников Бадисса не выступил бы против эрла Рримара и Иррчи. Но вот амулеты волей и разумом не обладали, а время на подготовку засады у Керрисы было.
Дверь распахнулась бесшумно и широко. И за ней никого, кроме самой леди да сонно попискивающего младенца в колыбели у камина, не было.
— Входите, — тихо велела Керриса, отступая назад. — Я отослала слуг, но не стоит говорить в коридоре.
Иррчи был в этих покоях днем, но не осматривался — не до того было, и теперь он, предоставив эрлу право говорить, внимательно смотрел по сторонам, так и не сняв с себя «невидимку». Неслышно прошел к камину, любопытно заглянув в колыбель... И чуть не выдал себя изумленным возгласом. Потому что сонный кроха, умудрившийся растеребить пеленки и высвободить ручки, был совершенно не похож на эрл-лорда Марассара, даже мастью, даже отдаленно! А от материнской масти его отличала тонюсенькая пепельно-палевая полоска посредине младенческого чубчика и едва заметные «перчатки» на крохотных ручках. Если б Иррчи точно не знал, что между его эрлом и леди ур-Марассар ничего никогда не было, кроме, возможно, полудетских поцелуев давным-давно, он бы решил, что отцом ребенка именно Рримар и является. Но одно стало ясно точно: своего лорда леди не любит вообще. Ни даже самой малой капельки.
Иррчи только вздохнул: нет, хорошо, что люди свою кровь худо-бедно чуять умеют. Иначе такое бы было со всеми наследниками — поди докажи, чей ребенок, если похож на кого угодно, но не на родителя.
За спиной тихо разговаривали. Голоса были спокойные, ровные, но... тепла в них было маловато. Не вслушиваясь в слова, Иррчи ловил общее ощущение, пытаясь понять, что же не так. Чего ждать, к чему готовиться? Магия послушно замерла, будто рука с занесенным оружием, стрела на тетиве — только выбери цель. Лишь бы хватило силы удержать, не дрогнуть. Иррчи даже думать не хотел, что случилось бы, сорвись эта самая воображаемая стрела в мгновенный смертоносный полет. Он прислушался, отбрасывая несвоевременные мысли о чужих любовях.
— ...воспитать, как должно, Рримар. Я уверена в тебе. И в том, что Ревалир — самое безопасное место в лордстве.
От неожиданности Иррчи икнул: что? Воспитать? Поглядел еще раз на кроху, перевел взгляд на Керрису... Да она, верно, шутила!
Рримар, кажется, посчитал так же, потому что поднял бровь.
— Ты понимаешь, что если вскроется, где ребенок... Эрл-лорда на меня натравить хочешь? — прямо спросил он.
— Не беспокойся, моему мужу плевать на Ррайдена. Собственно, я потому и хочу, чтобы ты увез его тайно, чтобы он не узнал, куда мой сын девался. Боюсь, что не сумею уследить, и он что-то сделает с ним, — Керриса бросила тревожный взгляд на колыбель. — Мне больше некому доверять, Рримар.
Почему-то Рримар на мгновение прикрыл глаза, Иррчи заметил промелькнувшую по его лицу тень. Потом эрл справился с собой, уточнил:
— Твой муж последний рассудок пропил? Ему плевать на насле... — он резко заткнулся: шагнул к колыбели и увидел, наконец, ребенка.
Леди невесело рассмеялась:
— Вот именно поэтому, Рримар, именно поэтому и плевать. Наследник лордского титула не рыж, как полагается тому, в ком течет «северное пламя», — она явно цитировала чужие слова. — И даже не в подпалинах.
Молчал Рримар долго. Настолько долго, что Иррчи уже ожидал приказа уходить.
— Что-то еще? — наконец негромко спросил эрл. — Говори сейчас, Керриса. Забрав его, я больше не смогу откликнуться на твой зов.
— Поклянись, что мой сын будет знать, кто он и кем ему предстоит стать. Поклянись, что, если что-то случится со мной и с эрл-лордом, ты сделаешь все, чтобы Ррайден надел венец лорда и получил замок Марассар в полное владение вместе с титулом.
Если она и услышала скрип зубов Иррчи, то проигнорировала его полностью.
— Он будет знать, это — сделаю. Остальное — что смогу, — сухо пообещал Рримар. — Я всего лишь обычный смертный эрл-рыцарь, Керриса, а не Прародитель-Хвостатый.
— Рримар, ты недооцениваешь себя, — леди дернула точеным плечиком. — Ты всегда добивался того, что хотел.
Иррчи, даже если бы и не хотел, четко расслышал в этих словах ядовитый упрек. И его эрл, он был уверен, тоже слышал его. Но Керриса еще не закончила.
— Я прошу тебя, Мар. Умоляю.
И в следующее мгновение, словно надломленная, опустилась на колени.
— Кера!.. — Рримар метнулся к ней, бережно взял за плечи, поднимая. — Ну что ты, прекрати сейчас же!
— Клятву, — она не шевельнулась. — Я должна быть уверена...
Иррчи со злости искусал себе все губы, но не смел издать ни звука.
— Хорошо, Кера. Я клянусь, что воспитаю Ррайдена Марассара, как наследника лордства, расскажу ему, кто он и кем ему должно стать. Клянусь, что, буде что-то случится с его отцом и матерью, сделаю все от меня зависящее, чтобы Ррайден принял венец лорда и стал хозяином замка Марассар и следующим эрл-лордом Марассара, — четко выговорил эрл Рримар.
— Иррчи, свидетельствуй.
Приказ леди прозвучал для оруженосца, словно удар под дых.
— Мой эрл!..
— Сделай это, малыш, — а голос у Рримара — смертельно уставший, будто разговор выпил из него все силы.
— Я, Иррчи, оруженосец эрла-рыцаря Рримара ур-Ревалир, свидетельствую его клятву пред Прародителем-Хвостатым и Бесхвостой Матерью, — онемевшими губами выговорил Иррчи, с трудом вытолкнув слова вовне, и почти не удивился тому, что каждое оказалось наполнено магией. Тонкая цепочка на шее его лорда превратилась в кованый ошейник, надетый вот этими изящными ручками, которыми Керриса доставала малыша из колыбели, укутывая в теплые одеяла.
Иррчи казалось: этот незримый ошейник и его горло передавливает так, что дышать невозможно, приходится каждый глоток воздуха словно выгрызать. Никогда прежде он не чувствовал такой всепоглощающей ненависти ни к одному живому существу. Эта ненависть черным пламенем свивалась в солнечном сплетении, готовая вырваться всполохами смертоносных заклятий, и он до крови прикусил язык, отвлекая себя этой болью.
Младенца на руки принял эрл Рримар, повесил на бок сумку с необходимым, и было ясно почему: Иррчи сейчас следовало стать им обоим защитой и укрытием, ему нужны были свободные руки. Ему согревать малыша всю дорогу, ему вливать силу в коней, ему, все ему... По приказу той, которая сумела пленить его эрла.
Иррчи задыхался, но шел впереди, ведя Рримара прочь из замка. И только на поляне выхрипел:
— Мой эрл...
— Дома, малыш. Все дома. Потерпи.
Голос эрла был... пеплом. Если так можно было сказать, но именно это Иррчи и приходило на ум. Ему хотелось превратить проклятый замок Марассар в озеро расплавленного камня, но это желание он вышвырнул из разума, даже не дав ему оформиться, помня о том, что магии достаточно лишь намерения. Потому что тогда ошейник превратится в кнут, гонящий эрла к гибели, но требующий исполнения клятвы.
Пока же Иррчи казалось, будто кнутом поперек спины вытянули его самого. И все, что он мог — это сливать и сливать вовне злую, грозящуюся разорвать изнутри магию, превращая дорогу домой в безумную гонку на грани собственных сил. Он не разговаривал с Рримаром, он вообще старался не думать, просто вечерами валился с седла, уже почти во сне глотал то, что в него впихивал эрл — и утром снова вставал, чтобы сделать Ревалир еще немного ближе.
От замка Марассар до замка Ревалир было ровно десять дней обычного пути. Именно столько они с эрлом ехали туда. Обратный путь занял всего пять — и это были совершенно безумные дни. Пять дней с крохотным младенцем на руках, которого нельзя застудить, нельзя сильно трясти, нужно перепеленывать и кормить... Иррчи держал вокруг эрла почти осязаемую и зримую магическую сферу, Беляк, в которого он вливал магию, казалось, летел, не касаясь копытами укатанного снега и мерзлой земли, не спотыкался и даже не всхрапывал лишний раз. Но когда эрл спешился во дворе родного замка, верный конь застонал совершенно по-человечески, покачнулся и упал.
Глядя на это совершенно спокойно, Иррчи лишь кивнул. Вот она, первая жертва клятвы. А сколько их еще будет?..
За собой вины он не чувствовал. Только клубилась внутри ненависть к Керрисе, оседая где-то в глубине души, выпадая там каплями смертельного яда, чтобы однажды... когда ошейник лопнет...
— Ребенка нужно в тепло, мой эрл, — как со стороны услышал он свой голос. — Идите, я скоро буду.
Потому что верный конь заслужил последнюю благодарность, и Иррчи все остатки магии направил в бездымное пламя, разом охватившее освобожденную от сбруи подбежавшими слугами тушу.
А после — после нужно было жить. Заниматься детьми, школой, эликсирами, заболевшими из-за морозов и по собственной глупости людьми, обязанностями оруженосца... Иррчи только и отметил, что в детской, где стояла колыбель Иррвина, появилась еще одна. И мимолетно подумал, что будущий лорденыш стал молочным братом его сына-племянника. И как это аукнется в будущем?
Но до будущего еще следовало дожить.

***

Саварр смотрел в окно и не помнил, когда храм в последний раз был так вымыт, вычищен и украшен. Да... кажется, и никогда? Эти стены всегда казались сероватыми, обыденно привычными, или и вовсе давящими, если в очередной раз болела голова. А камень-то, оказывается, с искрой, блестящий на солнце...
Или он просто никогда не глядел на свой храм такими глазами?
— Волнуешься? — тихо спросил Аррим.
— Разве что немного, — улыбнулся Саварр.
Он действительно почти не тревожился. Внутри зрела какая-то странная уверенность: все будет правильно. Как правилен был его приезд сюда, как правильно было, когда он ходил по храму после, говоря с братьями, узнавая их по-новому, глядя, как изменилось здесь все за недолгое командование Иеррона. А Иеррон именно что командовал, он не умел иначе. Храм приобрел выправку боевого брата — вот только невозможно все время быть настороже, и теперь, когда последние следы погани были вычищены, здесь требовалась мягкая рука. Отческая — как сказал умница Паррис.
Иеррон тогда еще хмыкнул и добавил: и чтоб у этого отца при поясе добрый меч висел. Имея в виду, конечно, боевых братьев, которые новому главе храма будут подчиняться не из принуждения или страха быть отравленными.
Саварр никогда в жизни не держал в руках оружия, ни зачарованного, ни обычного. Но он знал: этот метафорический меч при нужде сам поведет держащую его руку, куда нужно. Но ответственность за удар все равно ляжет на настоятеля. И он должен, обязан быть готовым к этой ответственности.
И... Вглядываясь уже не в других, вглядываясь внутрь самого себя, он понимал: такую ответственность принять готов. За всех братьев и сестер. За все их жизни. За все решения, что они переложат на его плечи. За всех тех, кто обратится к храму за помощью. И лишь улыбался сейчас. Иррчи, сам того не зная, стал последней каплей, наполнившей хрупкую чашу уверенности. Его безоговорочная поддержка, его понимание... Это стоило дорого. Как и слезы Эррнара, ожидаемо оставшегося в Ревалире.
Да, тройка распалась, но... Такова жизнь, рано или поздно они все равно были бы оторваны друг от друга, когда умерли бы старшие. И сейчас Эррнар знал, ради чего они уезжают. Знал и принимал это, пусть и не скрывая печали. Но он вырос, их с Арримом мальчик. И Саварр отпустил его.
Эррнар станет первым наставником вне храма. Еще не сейчас, позже, но станет. Когда и до этого дорастет, когда научится в полной мере мудрости. А это будет не раньше, чем когда вырастут его собственные дети. Саварр понимал, вот именно сейчас понимал, что лишь воспитав собственных детей, вырастив из них достойных людей, человек, не важно, благословлен он Бесхвостой Матерью или нет, становится способен принять на свои плечи груз ответственности за воспитание чужих. У него самого был Эррнар, которого он воспринимал именно как сына. И Саварр считал, что на пути воспитания его из отрока во взрослого мужчину свершил немало ошибок, что без помощи тех, кто в нужный момент волей богини оказывался рядом, он бы не справился. Но разве же это не закон жизни? Нельзя все суметь в одиночку, как нельзя и не сотворить кучу ошибок на жизненном пути. Он делал все, что мог тогда — и будет продолжать сейчас.
Гулко и раскатисто ударил большой колокол на сигнальной башне, созывая братьев и сестер храма на одну из самых торжественных церемоний в жизни храмовников. Аррим вскочил, метя хвостом — мантия аж натянулась. Саварр вставал неспешно, будто нес ту самую чашу с уверенностью.
— Я... Я буду рядом, старший, — боднул в плечо Аррим.
— Знаю, мой хороший. И ты знаешь, как нужен мне, — Саварр коротко обнял его, прижался на пару мгновений щекой к щеке — и развернулся, сделал первый шаг.
А дальше было просто. Пройти от знакомой до каждой трещинки в грубоватой штукатурке кельи по таким же знакомым коридорам, слыша за спиной четкие, как удары сердца, шаги Аррима. Идти, не обращая внимания на взгляды так же выходящих из келий, мастерских, залов, переходов храмовников, идти вместе со всеми, душой чувствуя эту общность, то, что роднило их всех под покровом благословения Бесхвостой Матери. Они вышли в центральный двор, все вместе, и Саварру на мгновение показалось, что он ослеп: так сиял натертый почти до белизны камень, с которого смыли многолетнюю пыль и грязь. Грохнули о брусчатку мечи — боевые братья приветствовали того, кто скоро встанет во главе. Он...
Он уже был во главе, просто номинально. Все старшие, кто раньше, кто позже, согласились: лучшей кандидатуры не найти. Нет, были достойные, были. Но слишком многие из них были изломаны своим прошлым, слишком многие понимали: этот груз им не вынести. Оступятся. Будут страдать от так и не заживших душевных ран. Слишком заняты другим, любимым всем сердцем делом. Так что, оставалось последнее. И Саварр шагал по белому камню, шагал навстречу Иеррону, серость хламиды которого нарушали лишь перевязь с мечом и золотой блеск филиграни.
Они встретились в центре, где сейчас вместо истертого за столетия камня в землю был вмурован многолепестковый бронзовый цветок, на каждом лепестке которого искусной рукой мастера были отчеканены слова тех самых, истинных, первых Заветов, что дала людям Весенняя Мать. Бронза отражала солнечные лучи, и казалось — от земли до неба встает колонна медового света, обнимающего осязаемым теплом.
— Я, брат Иеррон, по воле Матери Милосердной и Благодающей носивший звание настоятеля Бадисского храма, передаю его тебе, брат Саварр. Да будет ноша твоя легка.
Золотое цветочное ожерелье распалось в длинную гирлянду, стоило ему только коснуться филигранных звеньев. И Саварр разглядел мелькнувшее в глазах боевика облегчение, с трудом сдержав смешок. Бедный, бедный брат Иеррон! А потом горячее золото легло на его плечи и звенья с тихим перезвоном сомкнулись без намека на застежку, померцали и превратились в золотую вышивку на простой серой шерсти хламиды Саварра.
— Я, брат Саварр, с радостью подчиняюсь воле Весенней Матери и принимаю эту ношу, — он коснулся вышивки; грубая нить чуть кольнула кончики пальцев. — Теперь я настоятель Бадисского храма — и я клянусь сделать все, что только могу. Для храма. Для людей. Для всех страждущих и ищущих помощи. Да будет так.
А золотистый свет все так же лился из-под ног в небо. Или наоборот? Саварр запрокинул голову, глядя в безоблачную синь, и улыбнулся.


Глава семнадцатая

Варра в последний раз поправила платье своей хозяйки, еще влажные волосы, разложенные на подушке так, чтобы высохли красиво. Фаррия-дэма казалась тихо и спокойно спящей, если не приглядываться и не видеть, что ее грудь не волнует дыхание. А ведь еще полчаса назад она была такой полной жизни и чувств! Варра вздохнула и покосилась туда, где под грудой шелковых покрывал лежало окровавленное, застывшее изломанным комом тело Фарранара-дэви. Было так жаль, так жаль, что эти двое лягут на один костер, как супруги! Фаррию должны были похоронить вместе с Маррияром-дэви, и если бы их дети тогда были хотя бы близки к совершеннолетию, так бы оно и случилось. Но Фаррии-дэма пришлось остаться жить ради детей. А когда тот джамдар... тот воин-защитник — Варра с трудом вспомнила слова родного языка — когда он принес клятву ее дэма и увез детей вместе с юной Эррнией, Фаррию словно от оков освободили. Ее душа в последний день была уже не здесь, а на Вечно цветущих полях, вместе с любимым мужем. А тело — ну что тело? Его Варра обмыла и убрала так, как полагалось. И теперь уже не важно, снесут ли его на погребальный костер или бросят в море.
Что же касалось ее самой... Варра переоделась в чистое и не стесняющее движений платье. Вот когда пришлось порадоваться тому, что служанок не наряжали в шелка и газ. А ведь в юности хотелось, ах как хотелось. Но для здешних людей она, северянка, была слишком некрасива, слишком высока и широкоплеча, слишком мохната, чтобы это казалось им привлекательным. Только с возрастом пришло понимание, чего избежала. С наблюдениями за тем, как ломались судьбы и расточались легким дымом жизни красавиц с тонкими чертами и точеными фигурками, бывших лишь игрушками в руках здешних мужчин.
Усилием воли оборвав воспоминания, Варра прокралась в свою каморку и вытащила заранее собранный мешок, перекинула добротную, своими руками прошитую лямку через плечо. Фаррия-дэма показала ей, где прятался потайной ход. А ведь столько лет прожили в Орлином Гнезде, и не знали. А Эррния-дэма, маленькая хитрая змейка, хранила эту тайну даже от них. Впрочем, не Варре ее судить. Главное, что теперь у нее была возможность и шанс сбежать: Фаррия-дэма запретила ей следовать за собой, как полагалось бы верной служанке, с колыбели нянчившей «южный цветок». Вместо этого взяла слово, что Варра попытается найти ее детей. Конечно, это было почти невыполнимой задачей. Они не знали, куда именно Эррнар и тот джамдар увезли малышей и Эррнию. Но Варра не зря принимала и Маррунара, и Санаррию, не зря нянчила их наравне с их матерью, а то и больше. Своих детей боги не дали, но к этим двум крохам она прикипела, как к родным внукам, как когда-то — к их матери, всей душой. Чутье поведет ее, Варра была уверена: отыщет.
Давно, очень давно, сорок восемь лет назад, когда она была еще соплюшкой трех годков от роду и даже не подозревала, какие испытания выпадут на ее долю, в их село приехали трое жрецов-поисковиков. И ее тоже проверили посохом-артефактом, презрительно обозвали слабосилком и не взяли в обучение. Но теплившийся в ее крови дар Бесхвостой Матери не угас несмотря ни на что. Варра училась у местной травницы, после — у кого только умудрялась подглядеть, подслушать, выпросить толику знаний. Женщина чуть заметно покачала головой: и все же весь ее дар не смог бы спасти детей, если бы Эррния не выбралась как-то из замка, не нашла нужные травы и не сварила противоядие. Или если бы не узнала, что это за яд был.
Блуждать потайными переходами долго не пришлось. Древние камни все еще хранили запах кроветворного зелья, которым отмечал нужный путь Эррнар для своего джамдара. Через полчаса Варра выбралась на каменную площадку, где, конечно же, все следы давно смыло приливом. Ей пришлось ждать отлива, чтобы перебраться за скальную стену, когда миновала пустынный пляжик и длинную череду гротов. Потом сушить промокшее по самую грудь платье. А после, дождавшись ночи, идти по дороге на север.
Она не знала, сколько времени займет ее путь, дойдет ли она, не сгинет ли от рук лихих людей, от когтей и клыков хищных зверей, от болезни или голода. Но у нее была цель и клятва, и они придавали сил уже не таким молодым и резвым, как в юности, ногам. А голова... голова всегда светлой была.
Тем и спасалась. Это был долгий путь, и порой, оглядываясь назад, Варра сама с недоумением спрашивала себя: как? Как выжила, как дошла, через эти злые земли, мимо не менее злых людей, лишь иногда встречая если не помощь, то хотя бы самую каплю тепла? Как выжила в чужом, страшном мире, таком незнакомом, который она и видела-то один раз в жизни, по пути на юг?
Наверное, это все северное упрямство. Оно ведь совсем другое, чем южное. Южное — это Фаррия-дэма, оно яркое, острое. Северное — это ее путь, оно неторопливое, хваткое. Вцепится — челюсти не разожмешь, как у лучших бойцовских ящеров.
Уже в самом начале пути она догадалась, что проще всего в южных землях идти, изображая из себя нищенку. У нее тогда было два платья, и то, что покрепче и попроще, она оставила целым. А вот второе превратила в лохмотья, измазала в пыли. Пришлось пожертвовать и одним головным платком, соорудив из него обмотки на ноги. Под ними прятались крепкие башмаки, правда, они казались таковыми только в первую неделю. А после развалились прямо на ногах. Рисковать и покупать новые Варра не стала, и очень скоро ее ступни огрубели и покрылись жесткой кожей, хотя пришлось изрядно помучиться, если под ноги попадались камни, колючки или острые ветки.
Она научилась терпеть голод, утолять его тем, что находила по пути, красть пищу, выпрашивать у дверей трактиров. Терпеть побои, брань и уходить, едва поняв, что в этом месте живут не те люди, что готовы помочь ближнему. В ее изрядно обтрепавшемся мешке были спрятаны баснословной ценности украшения ее дэма, но Варра так ни разу и не запустила руку в мешочек с ними. Эти драгоценности принадлежали Санаррии, и должны были достаться ей.
Путь получился долгим. Она думала, что будет идти год, может быть, чуть больше. Помнила смутно: не так уж и долго — по детским меркам, конечно — везли ее сюда. Но... Детская память на то и детская, а конские ноги так и вовсе неизмеримо быстрее ее старых ног. И путь растянулся на годы, прежде чем она хотя бы добралась до земель севера, которые уже и не помнила толком.
Шесть лет. Семь зим. Последняя зима выдалась лютой и неудачной. Все предыдущие ей удавалось пережить, пристраиваясь в какой-нибудь деревушке с трактиром, где она могла работать за кров и еду, или, если удавалось по пути собрать знакомые травы, прибиться к людям, выдавая себя за странствующую травницу. Но этой зимой ее гнали отовсюду. Слишком стара, слишком медлительна стала Варра, чтобы пристроиться хотя бы подавальщицей, да хоть на кухню, посуду мыть и помои выносить. Идя от селения к селению, она умудрилась жестоко простудиться. И, возможно, сгинула бы в какой-нибудь яме в лесу или в канаве, если бы не повстречала тройку боевых магов.
Вообще, от храмовников она, помня ариссинских стервятников, шарахалась, словно от чумы. Но в этот раз Бесхвостая Мать сжалилась над непутевой дурой.
Они нагнали ее, когда уже и не надеялась дойти до большей деревушки, к которой поплелась сдуру, надеясь добраться до ночи. На конях, в блестящих доспехах, с мечами у пояса, все такие одновременно сосредоточенные — и веселые тем легким весельем, каким брызжут во все стороны люди, занятые любимым делом. Двое напевали какую-то песню, выдыхая длинные облачка пара, самый старший ворчал на них, мол, «горло застудите, кто вас потом отпаивать будет». И они почти миновали ее, но как раз в этот момент Варра раскашлялась, вдохнув взвихрившуюся за конями снежную пыль. И не хотела, но сил не было сдержаться, да их и вовсе не было, ни на что. Стоило опуститься на укатанный полозьями саней снег, и она четко поняла: больше не поднимется.
Старший, оборвав ворчание на полуслове, развернул коня, вернулся к ней и спешился.
— Матушка, что ж вас в такую даль больную понесло?
— Я... — ох и испугалась тогда.
Привыкла ждать за добрыми словами злых дел, привыкла, что глядят зло или брезгливо, на юге так вовсе морщились: фу, трехцветка-мохнатка, какое безобразие. Гладенькие там все были да ровной, в большинстве своем - светлой масти, одна она — пятнами, как с троих шкурку кусками содрали, вместе сложили и на нее натянули. Здесь не ругались, но все равно.
— Я просто мимо иду, добрый господин... — зачастила, давясь снова кашлем.
— Да какой я вам... — он оборвал себя и махнул уже оказавшимся рядом собратьям: — Ну-ка, Тимарр, возьми матушку на седло.
Ее споро подняли на руки, и через мгновение она уже оказалась сидящей перед крепким молодым рыжиком, который еще и полой своего подбитого волчьим мехом плаща ее прикрыл.
— Мы отвезем вас, куда скажете. Надеюсь, там вас хоть ждут?
— Не знаю, — честно ответила от неожиданности, потому что... виданное ли дело... — Отпустите лучше, добрый господин! — взмолилась, прижав уши. — Зла никому не делала, шла себе, детей искала!
— Тем более, если искали — значит, потеряли? Значит, мы найти поможемр-р-р, — подал голос Тимарр, муркнул в конце, словно пытался ее успокоить.
— Это наш долг, матушка, — кивнул и тот, что до сих пор молчал, средний по возрасту, коренастый крепыш с каштановой челкой, смешно топорщившейся из-под капюшона.
Они были такие... непохожие на храмовников. Светлые, открытые... Как тот джамдар, что Фаррии-дэма надежду принес. Варра сморгнула, по щеке почему-то прокатилось горячее, а нос совсем заложило. И вырвалось невольно:
— Да где ж их... Увез их кара-джамдар*, сколько лет хожу — найти не могу.
— Э-э-э... — растерянно протянул Тимарр.
Крепыш выслал свою лошадь поближе к Тимарровой, поглядел так серьезно-серьезно:
— А хоть что-то еще знаете, матушка? Как того чернявого, как детей звали? Может, он хоть обмолвился, куда везет?
— Не знаю, а имена-то небось и новые дал, — замотала головой она. — Только знаю, что сюда, на север увез.
Больше она ничего говорить не хотела: боялась, все еще боялась храмовников в серых хламидах. Слишком въелся в разум этот страх. А потом и не смогла — снова скрутило кашлем, да так, что аж на грудь красным брызнуло, плащ Тимарра окропило.
— Че... Старший! — взмяукнул тот, крепче прижав к себе.
— В храм, — коротко отреагировал тот, запрыгивая в седло. — Там разберемся!
А Варра только глаза обреченно прикрыла. Вот и закончилась ее дорога, — думалось ей тогда. Из храма-то точно живой не выйти, тайн не унести.
Сейчас, медленно покачиваясь за спиной Тимарра, глядя на весенний лес, она думала, какой дурой была. Впрочем, кто б ее осудил? Никогда за свою долгую жизнь не видела она от храмовников добра, из-за их козней умер старый дэви Ариссин, и любимый муж Фаррии-дэма тоже из-за них убит был, и любимицу, почти дочку свою она из-за них же потеряла, и внуков искать пришлось так долго, что они уж верно и не помнят ее, их старую няньку Варру.
Но эти храмовники, нет, этот храм — и все в нем, и братья, и сестры — оказался иным. Чистым? Светлым? На ум пришло только одно слово: «истинным». Она ж успела насмотреться. И пока в лекарне лежала, когда от края оттащили, жар сбили. И позже, когда хоть немного сил появилось, и брат-настоятель пришел. Сам настоятель! К ней, какой-то бродяжке полубезумной, о потерянных детях твердящей!
Сперва и ему не верила, в хорошее поверить-то труднее, чем в плохое, если только оно тебе на голову не сваливается. Но брат Саварр сумел ее разговорить. Потихонечку, не за один раз, терпеливо приходил, брал за руку — а кисти у него были теплые и мягкие, с маленькими мозолинками на пальцах от пера, с крохотными чернильными брызгами порой. Долго ходил, да и она в лекарне прихрамовой провела без малого весь остаток зимы и начало весны. Ох и смеялись братья-лекари: на ее болезнях с десяток учеников выучились! Она тогда не понимала, что это они так печаль отгоняют, отчаянье, от которого иной раз руки опуститься могут и у самых стойких. Только с одним помогли, только собралась уходить — и снова в лекарне.
— Да встанете вы матушка, ну полно вам, — уверял Тимарр, порой заглядывающий, как в храме бывал. — Найдем мы ваших детей, вот увидите, еще обнимете! Наши, северные лекари — они же лучшие, а один так вообще мне переломанный хвост собрал, представляете? Не его руки — ходил бы я с обрубком!
Она тогда удивилась, принялась расспрашивать. Хвост у Тимарра был — загляденье: пушистый, подвижный, рыжий, что сигнальный флажок. И казался совершенно здоровым. Варра знала, что переломы хвоста никогда бесследно не проходят, даже самые легкие. А Тимарр говорил про какие-то совершенные страсти, мол, ему половину позвонков раздробило. Поди тут поверь в такое-то! За кончик один раз ущипнула украдкой — ох и взвился, на вопль аж старший его прибежал. Перед двумя и извинялась, дура старая, а они только хохотали, слезы утирая и что-то невпопад про оруженосца-чудотворца объясняя. Так их брат Саварр и прогнал, глянув сурово. Ишь, мол, раскричались где не надо.
Тогда она наконец и поверила. Ему. Им. Храму. Северу.
И вот теперь ехала в тот замок, где жили ее внуки. И тот джамдар, Иррчи, оказавшийся тем самым кудесником-лекарем. Варра долго не могла уложить в голове, что такие совпадения бывают, пока не пришла в молельный зал. И там только на нее снизошло озарение: пути Бесхвостой Матери и всех отмеченных Ее даром неслучайны. Это и не совпадения — это судьба. И надо принимать ее, учиться видеть легчайшие, словно газовое покрывало, намеки. Учиться всю жизнь, даже такой старухе, как она.

***

В кабинете было почти темно. Только теплился огонь в камине, да неярко светился хрустальный шар, лежавший на специальной подставке в углу стола. Впрочем, так было даже уютней... Если бы только в воздухе не висело напряжение, исходившее от хозяина кабинета.
Рримар, сгорбившись, мрачно рассматривал исчерканный лист пергамента, делая на нем пометки, пока сидевший в кресле Алверр коротко рассказывал, что услышал от заезжих торговцев.
— Все, отец.
— Хорошо... — Рримар выпрямился, потер лицо руками. — Иди спать. И зайди к Иррчи, скажи, чтобы ложился, не ждал.
— Ляжет он, как же, — пробурчал Алверр себе под нос.
Рримар невесело усмехнулся, глядя в мягко закрывшуюся за сыном дверь. Не ляжет. Вот дойдет Вер до спальни, передаст слова — и через считанные минуты верная Тень окажется за спиной.
Прислушиваться не было нужды, никаких явных звуков он бы не уловил: Тень есть Тень. Но было нечто иное, словно вшитая под кожу нить, обвивавшая сердце. Он чувствовал, как натягивается эта тонкая, но неразрывная нить, когда Иррчи приближается. Она и сейчас натянулась, завибрировала, и почти тотчас от бесшумно растворившейся двери потек холодок.
— Я велел тебе лечь спать, Иррчи.
— Простите, мой эрл. Я бы все равно не смог уснуть без вас.
На плечи мягко легли горячие ладони, принялись уверенно разминать затекшие мышцы.
— Ты и не пытался, — пожурил его Рримар и все же чуть расслабился, выдохнув.
И снова вернулся к разложенным на столе бумагам. Имена и короткие выписки, мешанина черточек, тянущихся с листа на лист, складывались в странную, красивую со стороны вязь. Красивую, если не знать, что там. Рримару она казалась паутиной, опутывающей его и Иррчи, облепившей Заозерье, не давая шевельнуться. Нет, со стороны казалось, что все хорошо, люди жили спокойно и привольно, ни в чем не нуждались, но...
Паук, пристроившийся в центре паутины, уже уверенно дергал за ниточки. Паучиха, точнее.
Одиннадцать лет... Впрочем, нет, не одиннадцать. Похоже, что все двадцать лет, возможно, с момента, когда он вернулся в Ревалир насовсем, оставив ремесло бродячего рыцаря, эта паучиха плела свою сеть. А он... Да, не верил, отказывался понимать, видеть, слышать и верить. Хотя уже лет так тринадцать назад чувствовал — что-то назревает, что-то... На ум пришло лишь сравнение с алхимическими опытами его верного Иррчи: тогда, тринадцать лет назад, ловкие руки лишь нарезали и смешивали ингредиенты, алхимический котелок же был поставлен на разожженное пламя... десять лет назад, когда умер эрл-лорд Марассар.
Он ни капли не поверил тогда сухому письму, такому же, как разослали всем эрлам. Не поверил, что причиной всему была выпивка, нет. Слишком хорошо помнил холодный, расчетливый взгляд Керрисы, которым она смотрела вслед уносимому сыну. Помнил и видел, как буквально за считанные годы все то, что якобы было разрушено, восстанавливается. Видел, как люди потихоньку начинают славить... добрую и благодетельную эрл-леди. Как постепенно стихают вспыхнувшие сначала споры, кому занять место скончавшегося лорда: ведь где же это видано, чтобы всеми делами лордства заправляла женщина? Крепкую мужскую руку ей надо! Вот только протянутые к ней и к власти руки Керриса кому откусила по самое плечо, а кому переломала все кости, и все это с милой улыбкой. И споры сначала стали шепотками, а потом и вовсе смолкли.
Кера? А Кера из Луговин умерла, отдав юному оруженосцу своего рыцаря колечко, которое было символом его обета. Но догадался Рримар об этом именно тогда, когда увидел ее в последний раз, забирая кроху-Ррайдена из ее рук. Та, что правила нынче лордством Марассар, была именно эрл-леди Керрисой. В ней ничего не осталось от той смешливой девочки, которой он когда-то благоговейно целовал тонкие беленькие пальчики.
В этих пальчиках, которые, как оказалось, прятали кинжально-острые когти, сейчас была сосредоточена вся власть не только над самым северным лордством континента, но и над его ближайшими соседями. Сперва никто ничего и не понял. Ну, какой-то захудаленький эрл переметнулся к леди Марассар, да и пусть катится, предатель! Только одним таким перебежчиком ничего не ограничилось. Керриса, наведя порядок в своих землях, внимательно осмотрела границы, урывая все, что плохо лежало. Полно, а не было ли это задумано так же давно, как смерть ее супруга? Иначе, с чего бы все произошло столь быстро? Не сидящие ли в ожидании приказа шпионы тому виной?
Подумать, какая ерунда. Там выгодный торговый договор заключен, а потом и присяга принята, сям престарелый эрл скончался, а его сын польстился на щедрые обещания. Кстати, сдержанные, хотя бы в этом Керриса не врала. Она брала свое лаской, жестоко сжимая когти, только если кто-то смел дернуться. Так несколько лордств, оказавшихся в окружении, она просто подмяла под себя. Неудивительно, что юга в конце концов рассмотрели идущую с севера угрозу. Или это все тоже было спланировано заранее, но уже другими пауками?..
О том, что на юге неспокойно, Рримар знал давно. Все началось с того момента, как самое крупное эрл-лордство юга потеряло разом всех, кто мог бы претендовать на власть и лордский венец. Кровь Ариссин была утеряна, но еще лет пять назад Рримару казалось, что только он и его близкие знают: наследник Ариссин живет и воспитывается в Ревалире вместе с сестрой. Время показало, до чего же он был наивен. А главное, он так и не смог понять, кто же из его людей шпионит для Керрисы. Не сумел этого дознаться и Иррчи.
Впрочем, лютовать смысла не было. Заозерью этот неведомый шпион не вредил — и Рримар подозревал, в этом-то все и дело. В абсолютной искренности этого человека, считавшего, что он делает добро родному краю. Пусть его. Прародитель-хвостатый меру вины отсчитает. Рримара волновало другое: не станет ли Керриса строить планы еще и на этих детей?
Что удивительно, не стала. Или отложила их до нужного момента, решив, что пусть пока все идет своим чередом, а будущие лорденыши воспитываются, как положено, при этом считая друг друга мало что не семьей. Может, на это и был расчет... У самого Рримара от этих мыслей уже голова болела, не проходя, и даже горячие ладони Иррчи не спасали. Слишком много нужно было обдумать и просчитать. Защитить всех, кого он мог защитить. И ладно бы только от Керрисы...
Храмы. Южные храмы не иначе сошли с ума, как шипел, сжимая кулаки, брат Иеррон, заезжавший иногда с новостями.
Все двенадцать храмов континента считались самостоятельными и обособленными, не стремясь вмешиваться во внутреннюю политику друг друга, если только в подобном вмешательстве не возникало острой нужды, как во время бунта в Бадиссе. Да и то, оно, вмешательство это, даже тогда ограничилось разрешением Коллегии сменить настоятеля, раз уж старый окончательно сбрендил. И на этом, собственно, и закончилось.
Никто не думал, что два южных храма — Ариссинский и Серессинский — объединятся, ведь их настоятели столько лет грызлись, словно два бойцовых ящера, причем, эта вражда длилась уже... долго, не первое поколение. Причина забылась, а собачились два брата-южанина все так же, как их предшественники. Но, кажется, эта показная вражда была лишь видимостью. Старательно разыгрываемым перед чужаками балаганом. Чтоб их, этих шутов... Чтоб они своими амбициями подавились!
Рримар не сомневался: не случись вылазки Эрнарра и Иррчи, кровь Ариссин была бы действительно потеряна. Окончательно. Осталась бы выхолощенная, выжженная и опутанная заклятьями подчинения кукла вместо эрл-лорда, способная лишь на то, чтобы подписывать приказы. Собственно, все к тому и шло, не зря ведь храмовники так потакали желаниям «лорда», отравившего собственного отца, убившего брата и недотравившего племянников. И его стремление забрать то, что принадлежало старшему... Служанка несчастной Фаррии, чудом добравшаяся до Ревалира пять лет назад, рассказала, чем все закончилось. Это явно лишь сыграло храмовникам на руку, они захватили власть, уже никого и ничего не стесняясь. И теперь готовили войну.
Да, юг собирался идти войной на север, и если бы не Керриса... Вот уж никогда не знаешь, что во благо, а что во зло. Паучиха, оказывается, ценила свою добычу — и не собиралась отдавать ее южным падальщикам.
Горячие ладони снова легли на плечи. Щеки коснулся прохладный шелк распущенной гривы, заставив отвлечься от тяжелых мыслей.
— Мой эрл... — и чуть слышным шепотом, почти только выдохом без звука: — Рримар, идем в постель.
Ответил он совсем не то, что рвалось на язык.
— Эрл-леди собирает войска, Иррчи. Завтра я объявлю ополчение.
— Что?..
— Смотри, — запустив руку в стопку писем, Рримар нашел нужное и протянул Иррчи.
Не хотел, до последнего тянул, и теперь устало уронил голову на руки, пока Иррчи читал послание, разбирая ровные четкие строки при неярком свете шара. Услышал, как плотный пергамент с треском прорвался под когтями. Да, малыш, будет война. Хотя... какой ты уже малыш, Иррчи, мой любимый Иррчи, моя бессменная вот уже три десятка лет Тень...
— Будет война. Я хотел бы, чтобы ты остался в Ревалире.
— Нет.
Иного ответа он и не ожидал. Мог приказать, мог. И приказ привязал бы Иррчи к замку вернее цепи. Но... Сил не хватило. Сил отказаться, отречься, по сути. Уехать, не зная, вернется ли... Это ведь война. А он собирался бросить Иррчи в одиночестве, пусть даже на краткие мгновения, пока не сработает приказ перекинуть привязку на сына, обдумывал такую возможность. Бросить, в случае чего обрекая его на полную беззащитность, потому что вряд ли Алверру достанет сил сопротивляться Керрисе.
— Моя Тень всегда за моей спиной, да, Иррчи?
— Всегда, мой эрл. — И снова лишь выдохом: — Всегда, Рримар.
Как редко он слышал вот такое обращение к себе. И только в последние годы, после той злополучной поездки прямиком в ловушку, настороженную на одного слишком наивного, слишком верного детским клятвам дурака. Что-то сместилось в их отношениях после возвращения. Неуловимое, эфемерное, но... они оба это ощутили. И оба приняли.
Разрешение говорить. Разрешение слышать. Слышать друг друга, не прячась за привычными словами «эрл» и «оруженосец». И сейчас Рримар спокойно мог признаться: Иррчи давно стал ему равным. Несмотря на то, что подчинялся, несмотря на то, что держался в тени, несмотря на то, что «все в воле эрла» — равным. А еще — любимым. Не было больше жгучей ревности или собственнического желания рыком отгонять от Иррчи всех, с кем его оруженосец перемолвился хоть словом или показался без рубахи.
Внезапно вспомнилось, как взбесился, увидев своего чернявого на чужом дворе, колющего дрова. Ревность и желание были настолько жгучими, что, будь в его крови хоть капелька дара — полыхнула бы та деревушка со всех концов разом. Ох, как же он тогда силился выкинуть из головы эти чувства, как старался... Вместе с этим воспоминанием пришло и иное: как звонко ложились на упругие юношеские ягодицы тяжелые удары ладони. Как обносило голову от одного только вида обнаженного тела, покорно прижавшегося к кривому стволу яблони. Сколько же воды с тех пор утекло. Как они оба изменились...
— Рримар?
— Идем в постель, Иррчи. Завтра... — Рримар невесело усмехнулся. — Завтра начнутся тяжелые дни.

***

На сбор ополчения ушла неделя. Не так уж и много воинов мог поставить под знамена эрл-леди маленький лен, затерянный в суровых северных лесах. Да и, честно сказать, эрл Рримар не рвался срывать все мужское население и бросать его в горнило войны. Он поставил четкие возрастные рамки и знал, что поведет в бой только тех, кто умеет сражаться хоть каким-то оружием. Знал, что будут у него три отряда: копейщики, лучники и пехотинцы с боевыми цепами. Ну и костяк его маленького войска: половина стражей замка Ревалир. Всего сотня человек. Сколько из этой сотни вернется, могли ведать лишь боги, а они уже давно не говорили со смертными детьми своими.
Ополчение собралось в Заозерье, и суета последней недели схлынула, словно весеннее половодье. Лица людей были спокойны, а заплаканными глазами выделялись разве что дети, провожавшие отцов. Женщины здесь, в суровом краю, привыкли к тому, что могут в любой момент стать вдовами: медведь в лесу, пожалуй, так же страшен, как и выкусень, обманчивый весенний лед на озере так же легко отнимет жизнь, как драконье пламя, зазевавшегося зашибет подрубленным деревом или затянет в топь...
Иррчи оглядывал готовых выступить людей, держа под уздцы Белку и Тумана, заменившего эрлу погибшего одиннадцать лет назад Беляка. Памятуя о судьбе верного товарища, Иррчи постарался исправить свою ошибку. Туман обычным конем не был уже давно.
Да и остальные... Нет, Иррчи не мог над каждым шептать наговоры, не мог зачаровать все оружие. Но он знал, что сейчас сделает для этих людей все, что может. Знал, что потом будет ехать первые дни, маясь головной болью, но он мог себе это позволить. Путь неблизкий, а земли лордства, по которым сейчас спешат к оговоренному месту отряды, безопасны. Время отребья начнется чуть позже, когда войска уйдут, а пока... Да и позже, как Иррчи надеялся, люди смогут остаться людьми. И он был уверен в людях Ревалира: на этих землях все будет спокойно.
Рядом с ним в седле такой же, как Туман, зачарованной гнедой кобылки неподвижно замер Эррнар. Иррчи мысленно покачал головой: ну почему, почему он не сумел отговорить брата? Впрочем, он понимал, что и не смог бы. Несмотря на всю мягкость, проявившуюся с годами, в душе Эррн оставался все тем же порывистым мальчишкой, как и тридцать, и десять лет назад. Иррчи только надеялся, что сумеет защитить и эрла, и брата. И еще понимал, что во многом виной такому решению поступки южан. Храмовники в войну лично лезут, маги против людей идут! Как тут не сорваться, защищая тех, кто иначе уязвимым окажется?
— Чи-и-и!
Они одновременно встрепенулись, Эррнар первым нашел в толпе сестру, потом ее увидел и Иррчи. Спешился, шагнул ей навстречу. Все было сказано еще вчера, и они оба просили ее не приходить в Заозерье утром, да и во двор замка не выходить, прощаясь. Так почему же она?..
— Эри, солнышко, что такое? — Иррчи осторожно приобнял, стараясь не сжимать хрупкие косточки слишком сильно.
Она очень похудела в последние месяцы, их Эри. Не от болезни — от беспокойства, и тут даже Иррчи был бессилен. А теперь еще и понимал, что же гонит сестренку из постели в лабораторию, что заставляет перебирать припасы, варить зелья. Предчувствие беды, что же еще. Ее слабый дар проявлялся неожиданно и не давал четкой картинки. Но и ощущений хватало.
— Иррчи! — она схватилась обеими руками за котту на его груди, украшенную гербом Ревалиров. — Иррчи, помни, что у тебя за спиной все мы. Слышишь? Обязательно помни это!
— Да как я забуду? — изумился тот. — Эри, не бойся. Рано или поздно, все закончится.
Ни «мы вернемся», ни «все будет хорошо». Той, чье сердце и без того не на месте, эти слова ни к чему. Но все действительно когда-нибудь закончится, в этом Иррчи был уверен.
— Иди, присмотри за детьми и лабораториями, как я просил. Ну?
— Просто помни, — она вытянулась в струнку и поцеловала-клюнула его в щеку, махнула рукой Эррнару и пропала в толпе провожающих.
Иррчи снова взял под уздцы Тумана и Белку, но долго ждать не пришлось: люди расступились, пропуская эрла. Рримар взлетел в седло, принял у Иррчи свой шлем и приподнялся на стременах.
— До моего возвращения или иного известия Ревалир подчиняется эн-эрлу Алверру. Построиться в колонну по три! Барабанщики, походную! Вперед, марш!

______________________
* кара-джамдар — черный воин-защитник. Храмовники учат языки разных лордств, так что Варру они поняли правильно.


Глава восемнадцатая

Серая змея колонны ополчения вилась по дороге, казалась бесконечной. И серой тоже только казалась: пехотинцы были одеты кто во что горазд, сельские же, набраны из обычных мужиков. Но были и такие отряды, как у него, Рримара: поверх кожаных курток — котты в родовых цветах, у кого и с вышитыми гербами. А над этим всем разношерстным ополчением реяли стяги на длинных древках, остро взблескивали под солнцем начищенные, наточенные наконечники копий. И совсем уж нереально, словно в страшном сне — крохотный по сравнению с колонной отряд в серых плащах и хламидах, в серой, небликующей от заклятий броне. Боевые братья, ударный кулак Бадисского храма.
Правду говорил брат Иеррон — вон, кстати, кажется, он едет, во главе своих: южные храмы сошли с ума, стравливая тех, кого поклялись защищать, науськивая людей ненавидеть друг друга — и сами ненавидя в первую очередь. Уже было известно: среди собранных южанами войск были маги. Храмовники презрели закон о невмешательстве храмов в мирскую политику и тем более войны, они задумали именно так переломить ход войны в свою пользу. Магия разрушила стены Торейга и Косста. Магия убивала тех, кто вышел защищать свою землю. Мало того — она убивала храмовников. Два из четырех храмов, находившиеся на пути южан, были разрушены до основания, стерты с лица земли. Что сталось с братьями и сестрами, пока было не известно.
Почему-то Рримару казалось, что они не убиты. Слишком расточительно для южан, однако же... Кое-какие вести до него долетали. Например, о случайно обнаруженном на шее изуродованного трупа ошейнике, всего лишь куске кожи с дешевой бляхой. Вот только остаточной магией от кожаной полоски — и бляхи в особенности, говорят, несло такой, что видевшие ее храмовники шипели в голос, не гнушаясь самой черной площадной ругани. Кровной магией несло. Магией, подавляющей волю.
Рримар и сам бы ругался в голос, но сдерживался. И только с тревогой смотрел иногда на Иррчи и Эррнара, на ходу и на привалах без передыху, до кровавой юшки из носу, зачаровывающих оружие и доспехи. Шутка ли: сотню человек вот так, хоть немного — но оградить? И язык не поворачивался приструнить обоих. Не имел он права — запретить. Потому что даже мелочь в горячке боя могла спасти, даже кожаная куртка, обретшая прочность стальной кирасы, зачарованная на неразрубаемость рукоять боевого цепа, заклятая на прочность тетива, на меткость — стрелы. Все было направлено лишь на то, чтобы защитить их земли, их людей. Чтобы никто не посмел затянуть на них такие ошейники.
А он... Все что он мог пока что — это крепче обнимать спящего беспробудным сном Иррчи, лично впихивая в него хоть какую-то еду, прежде чем тот засыпал. На Эррнара, будь он Иррчи хоть десять раз кровным братом, сил не хватало, к нему Рримар приставил одного из стражников, чтобы тоже присматривал. И все равно, неуютно было.
Смерти он не боялся. Ни сейчас, ни тогда, по молодости, когда порой огненное дыхание дракона проносилось слишком близко. Эрл Рримар боялся за своих людей, за тех, кто ему доверился, просто Рримар боялся... Да сам он не знал, чего! По ночам, когда ворочался на лежанке, во сне приходило то окровавленное тело Иррчи, то смеющаяся чему-то Керриса. Во сне он четко, словно читая по-писаному, понимал корни своего страха. Просыпаясь, скрипел клыками и не хотел, не хотел верить, что это правда. Верил. Иного вывода не получалось.
Иногда подгонял Тумана свистом и каблуками, добираясь до других эрлов, смотрел на них — молодых, дурных, пьяных от азарта и страха вперемешку, уверенных в том, что южные змеи будут разбиты, растоптаны кованым каблуком северной армии, что эрл-леди ведет их к победе, и не может быть иначе. До головы колонны не доезжал — не хотел видеть Керрису.
Были, конечно, и не такие сопляки, вчерашние сыновья, внезапно ставшие хозяевами своих ленов, не без помощи все той же Керрисы, сменив пропившихся с эрл-лордом отцов. Часть из них Рримар знал в лицо, часть — хотя бы по гербам на стягах. Были и совсем незнакомые, те, кто присоединялся к колонне, когда уже покинули лордство Марассар. Эти прятали горькие усмешки: они понимали, на кого променяли своих лордов. Поздно понимали, оттого и стыла в глазах горечь. Только клятвы уже были принесены, и на стягах под золочеными навершиями бились двухцветные ленты: золотые и черные, цвета Марассаров.
Сочувствия им у Рримара не было ни капли. Он только скользил взглядом по лицам — и снова возвращался к своим, находил чернявую макушку, кусал губы, и понимал: сейчас он не может ничего. Только ждать, смотреть в оба глаза, слушать внимательно, надеясь увидеть западню прежде, чем она схлопнется, надеясь вырваться из нее, теряя клочья шерсти. Если успеет. Если получится...
Когда проезжали второе из захваченных Керрисой лордств — а кроме как захватом ее действия назвать не получалось, пусть даже она и не следовала южным традициям, вырезая лордскую кровь подчистую, — Рримар приказал Иррчи прекратить свои бдения.
— Хватит, малыш. И Эррнару скажи. Вы сделали все, что могли, теперь ваши силы потребуются в бою. И они должны быть, эти силы, понимаешь, Иррчи?
— Да, мой эрл, — поклонился тот.
И подчинился. Какими словами он добился того же от Эррнара, Рримар не слышал, но храмовник, кусая губы до крови, тоже больше не рыпался, ехал рядом, не поднимая глаз.
Серая змея ополчения тянулась, пыля, вбивая в горячие колеи подошвы сапог и подковы. Разведчики — кому удалось вернуться — докладывали, что южане подошли к Фаиссу, а значит, две армии встретятся, словно фигурки на доске для игры в «город и море», ровно посередине. Рримар вспоминал карту и все больше уверялся: это было просчитано, продумано заранее. Вот только кем? Южанами? Керрисой? У него просто не хватало головы, чтобы осознать, отследить все ниточки, тянущиеся по обе стороны фронта. Он знал только, что запад и восток безмолвствуют, ждут, глядя, чем здесь все закончится. Брат Саварр не осуждал их, благословляя войско, он заметил, что чем больше людей выживет, не втянутые в эту кровь — тем лучше, тем больше обрадуется Бесхвостая Мать, которой и так наверняка больно взирать на происходящее. И Рримар был с ним согласен: да, пусть умрут только те, кто пошел против заветов богов, а остальные...
Простые люди ведь не видят всего, зачастую им достаточно лишь красивых слов, чтобы пойти за вожаком, будто одурманенным. Ну а кто побашковитей... Тут Рримар горько усмехался и обрывал эти мысли. Полно терзать себя за прошлые ошибки, важно не наделать сейчас новых.

***

Фаисс догорал. Черные дымы на горизонте уже не вздымались в небо, как вскинутые в безмолвной мольбе к богам обгорелые руки, рассеивались, серели. Меж двумя грядами пологих холмов безмятежно золотилось целое море ржи. Такое спокойное, оно еще не знало, что вскоре его перепашут конские копыта, колеса баллист и катапульт и людские ноги, что золотые стебли полягут, обагренные кровью, переломанные упавшими телами. Утро над миром занималось такое чистое, словно Бесхвостая Мать умыла его своими слезами.
Керриса, собравшая своих эрлов, выглядела возмутительно бодрой и цветущей, будто вот-вот должен был свершиться ее триумф. Только Рримар знал ее слишком давно и видел, как тянется рука оправить рукав платья — и не находит, вместо этого поглаживая стальной наруч. Да, для эрл-леди сковали доспехи, и храмовники завершили работу кузнецов, делая их легкими даже для женщины. Оно и понятно: на войне не место платьям.
Мысли чуть плыли, сам Рримар, как ни пытался, смог уснуть только на пару часов, перед самым рассветом. Как он подозревал, многие в эту ночь страдали бессонницей, что по эту сторону полей, что по другую. Если бы не подлил Иррчи и Эррнару в кубки по паре капель снотворного — выглядели бы они такими же свеженькими покойничками, какого видел в лезвии меча, когда пытался побриться утром. Иррчи только вздохнул тогда: в поставце с эликсирами и всем прочим было зеркальце. Рримар о нем забыл напрочь.
Он встряхнул гривой, пытаясь вытрясти из головы разрозненные, недодуманные до конца мысли. Получалось худо, а ведь нужно было не просто стоять, нужно было думать, включаться в обсуждение тактики и стратегии, выгрызть своему отряду место, где его не сомнут в первые же полчаса боя. Лучники... Лучников разделить, половина останется на холмах, те, что способны бить белку в глаз со ста шагов. Те, что смогут в мешанине боя выбить чужаков, не зацепив своих. Остальные пойдут третьей линией, стреляя в навес.
Копейщики... Нет, нужно сосредоточиться, понять, что там с конницей. Разведчики докладывали, что есть, но вот сколько осталось лошадей после захватнических боев — вопрос. Да и каких лошадей? Южные скакуны, они хоть и страшны в бою, дерутся сами, защищают хозяина — да только выносливости северных в них нету, тонконогие, легкие, к тяготам войны непривычные.
— Мы не можем стоять впереди, вы ведь и сами понимаете, эрл-леди, — качал головой брат Иеррон, и Рримару слышалось в его словах эхо голоса головастого Парриса. — Мы — те, кто должен защищать людей от магии, а не основные атакующие силы.
Керриса хмурилась, но в итоге согласилась. У Рримара немного отлегло от сердца: бросить в бой храмовников было бы равносильно тому, что сжечь щит перед битвой. Кроме боевиков храм прислал и лекарей, их палатки уже выставлялись за гребнями холмов, куда точно не долетят стрелы и снаряды. Рримар знал, что Эррнар будет там, и это хотя бы на немного облегчало его душу. Соваться в бой названному брату категорически запретил Иррчи, даже без его приказа.
Оно и правильно, Эррнар не боевик, нечего ему в бою. А своими братьями Иеррон распорядится, и бадисскими, и теми, кто пришел из двух других лордств, без спора приняв его старшинство. В нем — и Паррисе, конечно, — Рримар был уверен. В одних из немногих, собравшихся сейчас в шатре, пожалуй. Остальные эрлы что-то предлагали, спорили, Рримар смотрел на них — и не всегда видел. Только слышал и следил за плодами разговора. Голова наконец начала думать, он смотрел на карту, по которой Керриса передвигала резные статуэтки, перестраивая свои пока еще только воображаемые позиции. Наверняка с той стороны занимаются тем же, и чья голова окажется светлее — вопрос.
Рримар смотрел на Керрису и понимал: из нее вышла изумительная эрл-леди. И, если бы не угроза непосредственно ему, если бы не привычка все обращать себе в пользу, не считаясь с мнением этого «всего», Керриса была бы идеальна. Он по-прежнему шел бы за ней с радостью. Не будь у него Иррчи.
— Нет, о моем оруженосце им знать просто не положено. Кера, да ты с ума сошла! — сорвался он, услышав ее предложение, забыв, что не одни. — Он останется при мне, а не пойдет с братом Иерроном.
— Ты оспариваешь волю эрл-леди?
От ее ровного-ровного, без единой угрожающей нотки, голоса его продрало дрожью даже не по коже — по костям и внутренностям. Она говорила тихо, но все, кто еще был в палатке, навострили уши, не торопясь расходиться, хотя и получили приказы.
— Я не считаю, что это разумно — отсылать единственного мага такой силы от вас, моя леди, — слова едва вытолкнулись из горла, обдирая его, как шипы. Да, его Керриса не намерена была отпускать, командовать отрядом будет старшина замковой стражи. Но зачем, помилуй, Прародитель, ей требовалось их разделить? Зачем ей нужно было, чтобы южане узнали о том, что в войске эрл-леди есть маг такой силы?
— Беспокоишься обо мне, Рримар?
А улыбка — как блеск на лезвии кинжала.
— Моя леди, — чуть склонил голову Рримар. И, не поднимая ее: — Люди — не боги. Помните об этом.
— Хорошо, он останется при тебе.
Этот бой Рримар выиграл, но понимал, что если выживет в этой войне, эта победа покажется ему самой простой и легкой. Только вот не было у него ни на полшерстинки уверенности в том, что выживет. И чем дальше, тем больше это ощущение проникало в душу. Слишком яркими казались краски мира, слишком остро он ощущал запахи, различал звуки, слишком глубоко хотелось дышать. Солнце расплавленным золотом лилось с небес, воздух полнился ароматами трав, зреющей ржи, конского и человеческого пота, навоза, солдатской каши, гудел от басовитого жужжания пчел, мешающегося с таким же деловитым жужжанием людских разговоров, из которых можно было вычленить только громкие окрики приказов, конским ржанием и скрипом собираемых и устанавливаемых на лафеты баллист и катапульт. Пахнуло резким, неприятно осевшим маслянистой горечью на корне языка запахом земляного масла.
— ...ой эрл! — зов Иррчи пробился к разуму внезапно, словно сдернули с ушей плотное покрывало. — Мой эрл, да что с вами? Идемте, я поставил палатку и приготовил обед.
— Все хорошо, Иррчи, — мотнул головой Рримар, поняв, что так и простоял столбом незнамо сколько, отойдя в сторону и не замечая снующих мимо людей. — Просто... задумался. О завтрашнем.
— Нечего о нем думать, — проворчал оруженосец, дернул хвостом. — Завтра будет завтра. Идемте, мой эрл.
Рримар глянул в горящие яростными алыми огнями глаза и кивнул. В самом деле, стоило прожить хотя бы этот день до конца. Прожить его полностью, выбрав до крошки, до капли, как наваристую кашу с копченым мясом из котелка, как горьковатый травяной настой, заваренный любимыми руками, с легким медовым послевкусием, так кстати перебившим все остальное. Рримар аккуратно поставил костяной, в серебряной оковке, стакан на низкий походный столик, протянул руку и сжал пальцы на горячем жилистом запястье, чувствуя легкую неровность рубца.
— Рримар? — навострил уши Иррчи, кажется, все и так поняв по взгляду.
— Посиди со мной, малыш, — Рримар притянул его ближе. — Потом это уберешь.
— Рримар, все будет хорошо.
Теплая ладонь легла напротив сердца, плеснуло острой, словно сотни игл, магией.
— Все будет...
— Тс-с-с, помолчи, Ирр-р-рчи.
Рримар потянулся за его плечо, поймал толстую, маслянисто блестящую косу, стягивая с нее узкую кожаную ленточку. Медленно, смакуя ощущения, принялся распускать, пропуская меж пальцев густые тяжелые пряди. Проходя по ним выпущенными когтями, будто гребнем, слыша, как медленно, будто неуверенно, начинает мурлыкать Иррчи. Он всегда млел с такого, его Иррчи... Уж не затем ли гриву отращивал? Гриву, которую было так сладко намотать на кулак, не давая двигаться, не отпуская губы из плена жесткого, почти жестокого, до ссадин и укусов, поцелуя. Гриву, что застилала весь белый свет, когда Иррчи склонялся над ним сам, крепко вцепившись в плечи, впуская в себя до конца, раскрывая в хриплом стоне рот...
Иррчи... Мой Иррчи, моя Тень, моя сила, моя слабость... Мое счастье, единственное счастье, как же я долго к этому шел, понял вот слишком поздно...
— Сфера. Поставь сферу, Ирр-рчи, — получилось не требованием или приказом, а почти мольбою.
Смуглые пальцы выплели нужное, легко и привычно. Сухие губы дрогнули в мягкой улыбке, полнящейся предвкушением. Чуть колыхнулся воздух, серебристым отсветом встал непроницаемый купол. Не привычная сфера молчания — что-то новое, иное.
— Зеркальная, — понял его правильно Иррчи. — Если войдут — нас не увидят и не услышат.
— Лишь бы не споткнулись, — сил еще хватило на усмешку.
А потом захлестнуло с головой, чтобы до конца, до донышка, отдаваясь ощущениям целиком и полностью. Они оба знали тела друг друга, знали, как одним прикосновением заставить желать большего, чуть сжатыми когтями, языком, выглаживающим кожу. Рримар вылизывал Иррчи, вылизывал целиком, горло, шею, грудь, живот. И только замурлыкал, когда в плечи вцепились до крови, кажется, не веря происходящему. Он сам не верил, но просто не мог иначе, рукой нашаривая склянку, которую Иррчи, его предусмотрительный Ирр-рчи, раздеваясь, бросил на край походной койки.
Ждать и медлить не получалось, удовольствие наверняка мешалось с болью, когда вталкивал скользкие пальцы, одновременно неумело, но старательно вбирая в рот, трогая языком, стараясь опустить голову ниже. Сегодня от Иррчи не требовалось ничего — только отдаваться, чувствовать все, что с ним творили. Шире раздвигать ноги, прогибаясь, когтя все, что под руку подворачивалось, принимать, опять слишком быстро, но не возражая ни единым словом. Да и не было их, возражений — он так же плыл, так же стремился податься ближе, до хриплого мява, жмурясь и жадно глотая воздух.
— Мой... мой...
Рримар толкнулся — и замер, когда вместо привычного «эрл» прозвучало «мой Рримар».
— Еще!.. — взмолился Иррчи, приоткрыв глаза.
Ответить Рримар не смог: горло перехватило. Ну почему именно здесь и сейчас? Почему не хоть годом раньше? И почему так больно, хотя должно быть хорошо?
— Рримар... — ладони легли поверх его, сжатых на бедрах. — Не думай.
— Ты прав, Иррчи. Ты всегда прав...
Больше Рримар не думал. Вообще. До самого утра. И даже снов ему в эту ночь не снилось.

***

Тревожно загремел сигнальный барабан, один, второй, третий — дозорные заметили движение в лагере противника. Отряды, выстроенные и ждущие сигнала, всколыхнулись. Рримар привстал на стременах, вытягиваясь во весь рост, но толку в этом пока что было немного.
— Не вижу их конников, — пробормотал сидящий на вороном мерине слева от него седоусый эрл из тех, кого Рримар не знал.
Керриса, кажется, решила, что тех, кому она не особенно доверяет, нужно держать поближе.
— Придерживают? Или попросту побоялись пустить на поле? На скаку ариссинцы легко переломают себе ноги.
Рримар мысленно хмыкнул: это привычные-то к степям и полупустыням кони? Хотя уверен он тоже не мог быть.
— Или видели, что по полям наши ночью шастали, — едва слышно пробормотал Иррчи, которому Рримар с самого утра велел не отходить от себя ни на шаг. Вот и стояли Белка с Туманом, почти касаясь друг друга боками, прядали ушами, не понимая, что творится.
Рримар чуть кивнул. Шастали, конечно, готовили полосу ловушек. Правда, много ли успели за одну ночь? На каждом были амулеты, но и о южных магах забывать было нельзя.
— До первой линии сотня шагов.
— Запалы?
— Запалы готовы.
И снова тишина, напряженная, звенящая, в которой не слышно ни звяканья лат, ни конского фырканья, ни перешептывания людей.
— Пятьдесят шагов.
Медленно, словно нехотя, поднимает сигнальщик длинное древко с алым флажком.
— Двадцать шагов.
Алое полотнище описывает круг и рушится вниз. Маги-оружейники ломают амулетные запалы. Как раз в тот момент, когда первые ряды пехоты южан минуют линию ловушек, звучат взрывы, в небо взлетают фонтаны огня и земли. И искалеченные, переломанные тела. Первая кровь пролилась на золотистую рожь, первая, но не последняя.
— Ишь, не ждали! — азартно вскрикнул кто-то.
— Да заткнись, — огрызнулся седоусый. — Это все... Баловство.
Да, баловство, это понимали все. Всего лишь попытка ошарашить и заставить запнуться первые ряды, чтобы выиграть немного времени и самим начать атаку.
Загрохотали барабаны, в воздухе заплясали сигнальные флажки. Отряды копейщиков двинулись вперед, держа строй, за ними шли мечники и пехотинцы с цепами, на правом фланге поблескивали изогнутые лезвия боевых кос, в центре, Рримар видел, слаженно шагали два десятка ревалирцев с топорами на длинных рукоятях. Заклятое оружие не блестело на солнце. Он знал, что ни один из его людей не потеряет свой топор или копье, каждый из них привязал его кровью.
Позади всех двигались лучники. Вот остановились, изготовились к стрельбе... И засвистел воздух, вспоротый мгновенно и насмерть. Клубы дыма от горящей ржи закрыли от южан первый залп, он тоже стал неожиданностью. Но вскоре с той стороны полетела такая же оперенная смерть. До холмов, на которых стояли, не долетело бы ничего, но и... Рримар невольно сжал кулаки. Он не умел оставаться в стороне, пусть даже так требовалось. Пусть даже краем глаза приходилось следить за Керрисой, что задумчиво водила кончиком пальца по губам, глядя на разворачивавшуюся снизу картину. Будто действительно в игру играла, Прародитель-Хвостатый!
Северяне шли молча, только безостановочно громыхали барабаны, перекрывая воинственные вопли срывающихся уже на бег южан. Громыхнула еще одна серия взрывов, проредив тех, кто не слишком торопился, зацепив и вражеских стрелков. Две линии сошлись, ровная и рваная, словно схлестнулись два потока, закипела кровавыми бурунами схватка.
Солнце не успело сдвинуться с зенита, когда южане все же дрогнули и начали отступать, оставляя за собой своих раненых и убитых, ничуть не заботясь о том, чтобы унести тех, кто мог еще выжить. Отступление вскоре превратилось в беспорядочное бегство, и Керриса отдала приказ остановить войска. Подобраться ближе, чтобы заглянуть за холмы и выяснить численность вражеского войска разведчики не смогли. А рисковать и бросать людей вперед, рассчитывая взять высоты нахрапом, эрл-леди не стала.
— Варварство какое-то, — морщилась она, убирая с лица выбившиеся из-под ремешка пряди волос. — Такое ощущение, будто эти люди им и вовсе не нужны.
— Может и не нужны, — кто-то из не-Марассарских эрлов приглядывался, привстав на стременах. — В первых рядах всегда гонят тех, кому терять нечего, настоящие силы оставляют позади.
— Трусы! — рявкнул седоусый.
— Хитрые трусы, эрл Уррмин, — поправила Керриса.
Рримар молчал, в душе соглашаясь с ее словами. Вслух не хотелось совершенно.
Северяне отходили, забирая своих, добивая смертельно раненных врагов, тех, кого еще можно было выходить, прихватывали тоже. У всех солдат был приказ: искать людей с ошейниками. Но по результатам битвы таковых не было. А половину раненых с той стороны, как выяснил позже Иррчи и передал Рримару, Керриса приказала добить. В основном, этими «счастливчиками» оказались те, на ком не было даже банальных кожаных кирас или курток.
— Я все понимаю, завтра будут еще раненые — наши раненые! — а силы и запасы лекарей не безграничны. И, похоже, там полное отребье. Но...
— Это леди Керриса, Иррчи.
Холодная, расчетливая леди.
Нужно было проверить, как дела у его людей. Нужно было присутствовать в палатке Керрисы, где обсуждали планы на завтра, ни капли не веря итогам сегодняшнего боя. Южане явно затеяли подлость, а главное, еще никак не проявили себя их маги, от которых можно было ждать чего угодно. Магия крови, которую они использовали буквально везде, могла быть не только созидательной и укрепляющей — она могла разрушать так страшно, что и думать не хотелось.
Еще нужно было поспать, но Рримар все же сумел урвать немного времени, чтобы хоть немного  приласкать разъяренного, пушащего хвост Иррчи, который тоже не ждал от завтрашнего дня ничего хорошего. Приласкать, успокоить, прижать к себе, пытаясь словно напиться допьяна его близостью, силой, теплом.

Южане не стали ждать утра. Сигнальный барабан разорвал ночную тишину дробью и смолк так резко, что сразу стало ясно — сигнальщик убит. Только то, что кравшиеся под покровом ночи враги наткнулись на пост, далеко вынесенный за границы лагеря, почти на треть поля, позволило северянам собраться и отразить нападение. Ну и еще то, что в эту ночь мало кто в самом деле спал, разве что лишь раненые да уставшие за конец дня и вечер лекари. Но они были в самом тылу, и до них эта атака не достала и краешком. Даже наоборот — северяне рубились тем ожесточенней, чем лучше понимали: вот эти, те, кто подкрался в ночной темноте, вырежут всех. Даже лекарей. Особенно лекарей, беззащитных перед их клинками.
Когда утром подсчитывали потери, иначе чем «трусами» южан не именовали.
А новое наступление началось после полудня, и теперь в ход пошла магия. Маги. Пленники с пустыми глазами, выгорающие после первых же брошенных заклятий. Подростки, юноши, девушки, старики. Все те, кого захватили в разрушенных храмах по пути сюда.
Проняло даже Керрису, она отдавала приказы охрипшим от ярости голосом, а каково приходилось храмовым братьям, которые сейчас вышли вместе со всеми, прикрывая людей, никому и думать не хотелось.
— Там... Да там зеленушки одни, мой эрл! — рычал Иррчи. — Где сильные маги?! Где сами эти твари?!
Рримар молчал, только до впивающихся в проклепанную сталью кожу кирасы когтей сжимал руку на его плече, удерживая на месте — и стараясь удержаться сам. Потому что там, на поле боя, умирали те, кого южане сочли слабосилками, не стоящими ничего.
А с холмов с той стороны текла и текла река вражеских солдат, разбиваясь, словно о камни, о стоящие насмерть отряды. Похоже было на то, что отступать в этот раз южане не намерены.
— Сколько их там еще?! — ревел тот седоусый, вороной конь под ним приплясывал, чуя желание хозяина броситься в бой.
— Да, по-моему, они согнали всех, кого могли! Пытаются задавить нас телами!
— Конницу к бою, — приказала Керриса. — Резервные отряды к бою. И катапультам передать, чтобы били как можно дальше. Их просто гонят, нужно напугать тех трусов, что отдают приказы.
Катапульты и баллисты были и у южан, но... Их было мало, гораздо меньше, чем в войске эрл-леди, а еще у северян были самые лучшие расчеты и прекрасные мастера боевых машин. И обозленные до крайности маги-оружейники. Зачарованные ядра полетели, раскаляясь в воздухе, рушась на склоны холмов, поджигая траву, следом за ними — бочонки с земляным маслом. От сотрясших землю взрывов можно было оглохнуть, огонь распространялся с ужасающей скоростью: ветер нынче был на стороне северян. Ветер — и маги. Рримар лишь раз взглянул в пылающие алым огнем глаза Иррчи, на чуть заметно шевелящиеся пальцы с выпущенными когтями — и промолчал.
Сорвавшаяся с флангов, ринувшаяся вниз с холмов конница — закованные в броню рыцари с тяжелыми мечами и легкие, подвижные копьеносцы смели прорвавшиеся сквозь огонь отряды, зажимая их в клещи, отрезая возможность отступить. Конницы противника в этот день северяне так и не увидели.
И хотя победа снова осталась за ними, потери были велики, отряды пехоты потеряли почти четверть боевого состава, больше половины солдат были ранены, лекари не имели ни минуты, чтобы присесть передохнуть: можно было ждать любой подлости, в том числе и ночного нападения.
Это непрерывное ожидание нападения выматывало до одури, настолько, что мало кто уже осознавал происходящее в полной мере. Людьми управляли приказы, которые отдавала Керриса, людьми управляли злость и понимание: за спинами беззащитные, далекие, ли, близкие... Дежурили в ту ночь посменно, и Рримар долго расхаживал по лагерю вместе с Иррчи, вглядываясь в неверную темноту, отмечая окружающее, но почти не обдумывая.
Перед рассветом в лагерь вернулись две боевые тройки храмовников, под прикрытием все еще стелющегося над полем дыма и наваленных тел, убирать которые ни у кого пока не было сил, сумевшие подобраться к холмам и оценить хотя бы примерное расположение и количество войск южан.
— Я ожидал большего, эрл-леди, — Паррис докладывал, на ходу вытирая покрытое копотью лицо. — За эти два дня мы хорошенько потрепали южных змей.
— Но? — подняла бровь та. — Вы что-то увидели, я верно понимаю?
— Свежие отряды. Хорошо вооруженные. Легкая конница. Их магов мы увидеть так и не смогли. Дальнюю часть лагеря отделяла магическая завеса. Что там — мы не знаем.
— Задница там, — буркнул седоусый эрл Уррмин. — Простите, эрл-леди.
— Отчасти верно, — усмехнулась та. — Наши войска потрепаны и свежих сил нет, а они придержали... Хм.
Слушавшему вместе со всеми Рримару на мгновение показалось, что сейчас она прикусит коготок и скажет, глядя на карту: «Как интересно». Она всегда так в детстве делала, проигрывая ему в «город и море». Он видел, как дернулась ее рука, но леди сдержала порыв.
— Перегруппируйте отряды. Пусть маги будут готовы к отражению атак. Кто может прикрыть их? Каково состояние нашей конницы?
— По сравнению с пехотой — получше будет, — доложился кто-то из тех, кто отвечал за конных. — Сделаем все, что сможем, эрл-леди.
— Что с ранеными?
— Все, кто получил легкие ранения, завтра встанут в строй, эрл-леди, — отчитался глава лекарей, едва стоящий на ногах, и то, только благодаря эликсирам.
— Что с пленными, которых удалось захватить, с ошейниками?
Брат Харрон, отвечавший за эту часть лекарских дел, помрачнел еще больше, хотя и так был темнее тучи.
— Все, с кого мы пытались снять ошейники, мертвы, эрл-леди.
— Усыпите остальных, чтобы пролежали не меньше суток. И приставьте к ним тех, кто ранен, но может ударить клинком, если что. Нам не нужны проблемы в тылу.
— Если бы эрл Рримар позволил взять в помощь Иррчи...
Взгляд Керрисы остановился на них, и Рримар, почти не осознавая, что делает, шагнул вперед и вбок, прикрывая своим плечом оруженосца.
— Мой эрл, я мог бы попытаться...
— Один против всех вражеских магов? Люди не боги, я уже говорил это! Будь десяток таких, как Иррчи — может быть, но не в одиночку, — отрезал Рримар. — Я знаю его предел. Я, Керриса.
— Хорошо. Возможно, когда мы победим, — она улыбнулась так, что у Рримара внутри все свело мгновенной острой судорогой.
— Для начала победить нужно, — буркнул брат Паррис, умница, и Рримар был ему смертельно благодарен.

***

Бой... Бойня — кровавый котел кипел в долине меж двух холмистых гряд, где больше ничто не напоминало о безмятежности ржаного поля. Рваные клочья дыма то застилали обзор, то уносились прочь порывами ветра. Под ударами магического пламени и молний горела пропитанная кровью земля, горели мертвые тела и корчились в огне раненые. Барабанный бой тонул в грохоте и гуле.
Бились насмерть. Стояли насмерть. Обогнувшие холмы разведчики сообщили, что это, если не исключать возможности ловушки, последние значимые силы южан, что все решит именно это сражение. Или север выстоит, или падет, став рабами.
Лучшей мотивации придумать было сложно и, казалось, в людей влились новые силы после короткой, но проникновенной речи, которую прочла перед боем Керриса, а после пересказали из уст в уста, донося до всех. Оружие? Да даже раненые были готовы хоть голыми когтями вцепляться в ноги топчущих их коней, лишь бы остановить и сбросить всадников.
Южане, впрочем, не отставали. Их гнало вперед понимание, что этот шанс — последний, что иначе все их планы станут прахом, а сами они... Думается, не о судьбе казнимых мечтали отдававшие приказы, гнавшие жителей своих собственных земель на убой. И сегодня в бой вступили именно они: хитрые, злобные змеи, превратившие свою трусость в отравляющий яд.
Иногда — в прямом смысле. Иногда дым окрашивался в самые немыслимые цвета, и люди — свои, чужаки, кони, даже вороны, кружащиеся с диким карканием над полем боя — падали замертво, или просто падали, раздирая лица, рты, горла, мгновенно покрываясь черными пятнами, разлагаясь заживо. Очаги таких вспышек гасили маги... Иногда — ценой жизни.
Грохнуло слишком близко: южане сумели подтянуть свои метательные машины ближе, хотя их, кажется, оставалось всего две или три, остальные были разбиты точными попаданиями огненных ядер или взорваны и сожжены. Иррчи вскинул щит, прикрывая Рримара, по стальной оковке застучали комья земли и мелкие камни. Щелкнула стрела, отскочив в истоптанную траву.
— Их нужно уничтожить!
— Иррчи! — приказ Керрисы ожег ударом хлыста, но тут она была права: несколько прицельных ударов, это ему под силу.
— Давай, малыш. Если только у них там нет слишком сильных амулетов, — Рримар хорошо помнил случившееся в Бадисском храме.
— Я справлюсь, мой эрл.
Рримар с тревогой смотрел, как скрывается в снова наползающем облаке дыма рыжая Белка, и внутри тянуло болезненно и остро, как и всегда, когда Иррчи отходил от него, словно вытягивалась из сердца стальная нить, тонкая, но неразрывная цепь. Он моргнул, спасая глаза от ослепительной голубой вспышки, слишком яркой даже за серой завесой дыма. А когда открыл глаза — увидел их.
Они будто соткались из воздуха, хищные, злые тени, странно смазанные, будто дрожащие в жарком мареве. Маги — это было ясно сразу. Маги, сжимавшие в руках какое-то оружие, маги, бросившиеся вперед.
Первого сшиб грудью своего вороного эрл Уррмин, замахнулся мечом, когда проклятый южанин змеей выскользнул из-под копыт, всаживая свой кинжал ему в бедро. Куда уж достал, прежде чем острая сталь снесла голову.
Все было как во сне, быстро и медленно одновременно. Медленно падал из седла эрл Уррмин, хватаясь почему-то за грудь, медленно открывала рот Керриса, медленно вбивал каблуки в бока Тумана сам Рримар, бросая коня вперед. А вот нападающие действовали быстро, оставшиеся двое бросились вперед, обходя с двух сторон. Как не вертись — не успеешь.
Рримар попытался.
И все же успел, успел, вырвав ноги из стремян, оттолкнуться от седла и в прыжке отрубить уже занесенную руку одного, того, что был ближе. На второго налетел Туман, с бешеным ржанием сшиб и встал на дыбы, занося копыта, чтобы размозжить, растоптать в кровавую кашу. Рримар, перекатившись по земле, видел — ему удалось, хоть в брюхо и вонзился тот странный, черный нож. А потом Туман зашатался и упал, забился в страшной судороге, роняя клочья кровавой пены с удил. Рримар, еще не понимая, поднялся, припадая на правую ногу, шагнул к верному коню... И рывком бросил себя назад и вбок. Черный металл пробил зачарованный нагрудник, словно ветхий пергамент.
Сон закончился.
Голос Керрисы, наконец прозвучав, будто пробудил остальных эрлов, тех, кто были рядом, но не успели — или не хотели успеть. Однорукого южанина пронзило сразу два меча, кто-то кинул нож, попав ему в шею, но все это было уже не важно. Керриса, к которой рвались эти трое, была жива, напавшие — мертвы, а Рримар...
В груди словно взорвался шипастый шар, скручивая болью, перемалывая внутренности. О, теперь он, кажется, понимал, каково раз за разом приходилось Иррчи, понимал, падая на колени и хватаясь за грудь.
А Рримар был считай что мертв.
И у него почти совсем не осталось времени, чтобы успеть попрощаться, хотя он был уверен: с Иррчи они встретятся уже очень скоро. Когда остановится его сердце и лопнет нерушимая привязка к бытию сорванного мага.
Он ошибся. Из-за клубов дыма вылетела рыжая Белка, с ее седла сорвалась черная молния с алыми отблесками.
— Рримар! Рримар, нет!
— Иррчи, не трогай! — прозвучало одновременно.
Рядом с Рримаром на колени упал Харрон, пытаясь разом оттолкнуть оруженосца и не прикоснуться к Рримару сам.
— Нельзя, ему уже ничем не помочь.
Иррчи одним движением плеч отшвырнул лекаря в сторону, наклоняясь над Рримаром.
— Сейчас, потерпи... Я... Я смогу, справлюсь, потерпи.
— Нет, — на губах пузырилась кровь, но говорить почему-то было легко. И улыбаться — легко, внезапно понимая: победил. Переиграл. Да, Кера?
— Запрещаю.
— М-мой... мой эрл... — с лица Иррчи, и без того бледного, отхлынули все краски.
Он всегда был умницей, его малыш, его верная Тень. Он понял.
Поднялся, медленно, словно во сне, и так же медленно поднял голову, глядя на пятящуюся женщину, на ничего не понимающих эрлов, на до крови закусившего губу Харрона и каким-то чудом оказавшегося рядом с ним Парриса, лихорадочно сплетающего самый мощный из арсенала храмовников щит.

Ненависть — та, что так долго, одиннадцать лет, копилась внутри — ненависть клокотала раскаленной лавой, сжигала, рвала в кровавые клочья душу, сердце, плоть. Ненависть щедро поила его магию отравой — и Иррчи понял, что сейчас случится.
«Иррчи, помни, что у тебя за спиной все мы».
Он помнил. Он понимал, что если произойдет то, чего хотел Рримар, погибнет не только Керриса. Потому что он станет больше, чем гиблой топью, больше, чем Великой чумой. Слишком много в нем было ненависти.
Магия уже сочилась из пор, змеилась по телу синеватыми разрядами. Она уже чуяла рвущуюся привязку, уже осыпалась с неслышным шорохом непрочная глина треснувшего и окончательно разбившегося «кувшина». Иррчи запрокинул голову в безмолвном вопле, в последнем усилии что-то изменить взмолившись Прародителю-Хвостатому и Бесхвостой матери. И магия ринулась вовне, переплавляя его, меняя, корежа — неотвратимо и яростно.


Глава девятнадцатая

Казалось, все тело объято огнем и льдом одновременно, изрублено, словно кусок мяса, облито вытяжкой из кислолиста и проколото тысячами острейших шипов. Под этой мукой отступал даже разум, но Иррчи из последних сил цеплялся за его угасающие проблески, уверенный: позволь он себе отступиться, и прекратит существование, как разумное и мыслящее, превратится в то, чем после будут пугать детей и взрослых еще двести лет. Он давно уже упал на истоптанную траву, но не чувствовал ее, свернулся в клубок, не понимая, осталось ли у него еще хоть что-то от тела, или это корчится и страдает душа. Мера боли превысила меру его выносливости, и он закричал в голос... И все закончилось. Боль отхлынула, оставляя его, словно клочок водоросли после прилива. Он открыл глаза, испытав отстраненное, но все равно громадное, как мир, облегчение от того, что они все еще есть — глаза, значит, и тело есть, и он сумел удержаться на самом краешке.
Все было странно маленьким. Похожая на мелкие щетинки трава, серо-стальной пузырь щита, под которым прятались крохотные люди, изломанный агонией конский труп и второй конь, стоящий над похожим на брошенную куклу телом хозяина. И Рримар... Он тоже был совсем крошечным, хотя лежал рядом.
Иррчи потянулся к нему, с ужасом видя: его эрл еще жив. Магия, пропитавшая тело за долгие годы, никак не давала переступить последнюю грань, поддаться той черной отраве, которой достали его южане. Магия удерживала рассудок до последнего.
— Ирр... чи... прика... зываю... храни... Ревалир. Храни... моих... детей, — выхрипел Рримар.
— Да, мой эрл, — ответил Иррчи.
Дотянулся до его ладони, окровавленной, бессильно лежащей на траве, прижался к ней — чем получилось, ощутив последнюю слабую дрожь пальцев. Приказ впечатался в его тело, разум и душу, подкрепленный кровью и освобожденной магией. Иррчи замер на один только удар сердца и поднялся. Внутри было пламя и ненависть, сплетенные в неразрывную единую силу. Он смотрел прямо перед собой, и под его взглядом щит словно таял, теряя непрозрачность стали, превращаясь в эфемерную преграду сродни нагретому воздуху.
Когда из-за него выступила закованная в доспех женщина, Иррчи не бросился только потому, что она смотрела не на него. На Рримара. И что-то было в выражении ее лица. Смесь недовольства и... печали?
— Мне действительно жаль, — сказала Керриса, наконец подняв голову.
— Это твоя вина.
Иррчи заставил себя не удивляться тому, как трудно говорить и как звучит сейчас его голос. С этим он разберется позже.
— Вся кровь на твоих руках, Керриса.
— У всего есть своя цена, — невесело улыбнулась та. — И он был бы полезней живым...
— Ты вообще можешь думать хоть о чем-то, кроме пользы?!
— Могла, — Керриса спокойно выстояла, не отшатнувшись от рева, который и самого Иррчи чуть не оглушил. — Когда-то.
Они молча смотрели друг на друга, будто безмолвно спорили над телом умершего. И Керриса первой отвела взгляд.
— Я пригляжу за ним. А ты... Защити Ревалир, Иррчи. В последний раз. Они все сейчас за твоей спиной.
— Но не ты, — бросил Иррчи, отворачиваясь.
Тело, что подарили ему Прародитель-Хвостатый и Бесхвостая Мать в ответ на последнюю мольбу, откликалось на команды разума легко, словно всегда принадлежало ему. Он изогнул шею, осмотрел чешуйчатые четырехпалые лапы с очень похожими на человеческие подвижными когтями, вспомнив, когда в последний раз видел такие. Тридцать лет назад. В долинке меж зеленоватых скал, испещренных отверстиями нор. Когти были покрыты маслянистой пленкой яда. Чешуя блестела, словно пролитое земляное масло — такая же черная, какой была прежде его шерсть. Что ж, хоть масть осталась привычной.
Он шевельнул лопатками, и где-то позади гулко хлопнули, разворачиваясь, гигантские полотнища крыльев. Напружинив задние лапы, он прыгнул вперед, сотрясая холм, еще и еще раз, пока не поймал послушно скользнувший под брюхо и крылья ветер.
Ветер и пламя — две его любимые стихии — остались с ним, даже когда ушла магия. Ее Иррчи больше не ощущал в себе, но чувствовал ее токи вовне. И видел ее, клубящуюся над полем боя.
Его не интересовали те, кто сшибся посередине. Обычные люди, половина из которых — свои. Где-то там — ополченцы из Ревалира, где-то там — бадисские храмовники, там все, кого он должен был защитить. А враги... Враги стояли на холмах с другой стороны. Его цель. Те, на кого можно было выплеснуть всю ненависть, раз уж на Керрису не вышло.
Ветер отозвался на малейшее изменение положения крыльев, понес туда, играючи поднял повыше. И Иррчи, глубоко вдохнув, выдохнул вниз, на палатки и мечущиеся фигурки людей первую струю огня. Ослепительно-лазурного, словно свет кристалла в посохе испытания. Словно глаза его эрла. Он выдыхал и выдыхал свою ненависть, и она растекалась по земле, пожирая все, плавя каменные спины холмов, обнажающиеся от травяной шкуры и земляной плоти. Это его ненависть пожрала щиты южных магов, словно выдутые ребенком пузыри из настоя мыльного корня. Это его ненависть превратила людей, их жезлы, амулеты, их амбиции и магию в невесомый прах. Это его ненависть стала защитой.
Когда он вернулся, на холме было пусто. Только Керриса сидела на земле возле тела Рримара, завернутого в чей-то плащ. Подперев голову рукой, она смотрела, как войска севера разбивают последние остатки сопротивления южан, по большей части захватывая в плен, убивая лишь тех, кто отбивался до последнего — или пытался бежать. С пленными потом еще предстоит много возни: распознать отравленных, не дать уйти виновным... Но битва была выиграна. Они победили.
— Спасибо, — тихо сказала Керриса. — Мне... рассказали. Что могло быть. Спасибо, Иррчи. За всех их.
— Отойди.
В горле немного царапало после стольких огненных выдохов. Но внутри Иррчи больше не осталось ненависти. Спалить проклятую богами эрл-леди больше не хотелось. Как и видеть ее рядом со своим сердцем.
— Пр-р-рочь.
Керриса поднялась, улыбнулась устало.
— Отнеси его домой, Иррчи. Я присмотрю за людьми Ревалира и твоим братом. А ты — отнеси его домой.
— Тебе нет вер-р-ры. Он вернется домой на своем щите и на р-руках своих людей.
Иррчи знал — Эррнар сумеет наложить заклятье нетленности на тело Рримара, чтобы довезти его до Ревалира и там, на холме, над чистыми озерными водами, уложить на честный погребальный костер, который Алверр разожжет своей рукой. Он не собирался уступать Керрисе даже в такой малости. Ну а проследить, чтобы все, кто остался жив из сотни ревалирцев, вернулись домой — это и вовсе была его прямая обязанность. Он был и оставался оруженосцем своего эрла.
— Как скажешь.
И вот удивительно: Керриса ушла. Не стала спорить, будто... будто Рримар все же победил, вырвав Иррчи из-под ее власти окончательно.

***

Ревалир оделся в траур. Даже самый последний пастух в этот день нацепил на руку белую повязку. И не только в смерти эрла было дело — из сотни ополченцев домой возвратилось всего сорок человек, из которых шестеро останутся навсегда калеками.
Иррчи свернулся вокруг погребального костра, сложенного на обрывистом склоне Ревалирского холма, уложив голову, увенчанную целой короной серо-стальных рогов, на мощные лапы. Во дворе замка ему было не повернуться, поэтому он ждал здесь. И одновременно с этим ожиданием внутри тлело желание улететь прочь, подальше, потому что с Рримаром он уже попрощался там, на залитом кровью холме. Здесь и сейчас сгорит только тело, уже давно остывшая оболочка, на которую ему все равно было больно смотреть.
Но он ждал — потому что это была обязанность оруженосца — проводить своего эрла. Если бы только пламя могло его сжечь... Нет, если бы не привязывала к жизни новая клятва... И снова нет, он обещал Рримару беречь Ревалир и его детей добровольно. Эта клятва не была ошейником — наоборот, она стала его щитом, именно она позволила противостоять той последней игре Керрисы, не поддаться ее приказу, спрятанному под обманку просьбы.
— Чи?
Бока что-то коснулось, легонько-легонько. Удивительно, как прочная чешуя, которую и зачарованный меч не брал, умудрялась быть настолько чувствительной, чтобы уловить касание легшей на нее тоненькой ладошки.
Иррчи открыл глаз и скосил его на Эррнию. Отвечать вслух не хотелось, она и без того поймет, что он слушает.
— Очень... больно? — тихонько спросила она, подходя ближе и поглаживая чешуйчатую морду. — В смысле... остаться.
Эррния была единственной, кто спокойно принял его таким. Сразу, целиком, не испугавшись и обняв, будто ничего не случилось, приговаривая «Чи-и-и, бедный Чи-и-и». Даже Эррнар, помнится, сначала отшатнулся, не веря своим глазам.
— Очень.
Он уже научился разговаривать, не открывая рта. Глотка и вообще вся драконья пасть не предназначались для человеческой речи. Это был дар Бесхвостой матери: капелька магии, под направленным усилием воли преобразовывающей его мысли в слова. Правда, голос... Голос был драконий.
— Но я терпелив, Эри. Я подожду.
— Очень терпелив, я знаю...
Она так и не ушла. Села рядом, обняла, насколько хватило рук. Тот, двенадцатирогий дракон, был большим. Свои рога Иррчи не считал и других не просил. Просто смутно подозревал, что больше однажды убиенного зверя. Магия даровала ему тело достаточно большое, чтобы вместить все, терзавшее душу.
Когда от Заозерья и из замка потянулись люди, Иррчи приподнял голову. Пора. Он сел, обернув длинный хвост с острыми пиками на конце вокруг лап, изогнул шею, слегка повернув голову. Зрение дракона было странным, крупные глаза позволяли увидеть гораздо больше, чем глаза человека, но прямо смотреть было неудобно. Встань Эри прямо перед его носом, он бы ее не увидел.
Но сейчас он видел все: медленно, торжественно и печально идущих в ногу стражей Ревалира. На их плечах покоился ростовой щит, а на нем — завернутое в белоснежное полотно тело Рримара. Открытым оставалось только его лицо, пустое и спокойное в смерти, словно было искусно вылепленной маской. Смерть сгладила все, даже морщинки в уголках глаз и поперек высокого лба, которые Иррчи так любил целовать, пытаясь разгладить губами. Пустышка. Хотелось взреветь, дохнуть пламенем, прянуть в небо — что угодно, лишь бы не смотреть на эту пустышку, лишившуюся такого важного: жизни.
Бока коснулась одна ладонь, вторая, третья. Он обернулся, увидев, как подходят те, кто был близок. Ему. Им. Эррнар, приобнявший сестру, Яррана, Иррвин. Другие дети, ученики и воспитанники, которым Рримар во многом заменил отцов.
Алверр не подошел — у него сегодня было свое место. Он стоял у противоположного конца погребального ложа, и в его руке не было зажженного факела — только боевой отцовский нож. Иррчи понял, что он сделает, но промолчал: Алверр был в своем праве. Магия крови убила Рримара, она же очистит его тело, вызвав к жизни чистый огонь.
— Светлы воды жизни, породившей тебя. Теплы ветра земли, вспоившей тебя. Надежен камень стен, твердыня твоя.
Прежде звонкий, юный голос Алверра сейчас звучал глухо, но Иррчи казалось — каждое слово отражается эхом от глади озера внизу, от стен замка, от красноствольных сосен.
— Чист и светел огонь, что заберет тебя, Рримар ур-Ревалир, отец мой.
— Чист и светел огонь, что заберет тебя, Рримар ур-Ревалир, отец мой, — на последних словах голос Ярраны сорвался.
— Чист и светел огонь, что заберет тебя, Рримар ур-Ревалир, эрл мой, — выговорил Иррчи.
И затихающим шепотом прозвучали голоса стражей, слуг, крестьян, воспитанников, стоящих за спиной Алверра храмовых братьев, сопроводивших ревалирцев домой.
Нож полоснул по вытянутой ладони, кровь брызнула яркими каплями, окропила дрова. И там, где она падала, вспыхивали язычки бездымного белого пламени, разгоравшегося с каждым вдохом все ярче и ярче. Вот только начало гореть — а вот уже взметнулось к небу, заставляя отступить Алверра. Потому что, может и призвал он этот огонь, но предназначался тот не ему.
Запрокинув голову, Иррчи посмотрел наверх. Бесхвостая Мать... Прародитель-Хвостатый... Пусть там все будет правильно. Для него. Для них — однажды.
 «Дождись меня, Рримар. Мой эрл. Мое сердце. Дождись, я не задержусь надолго».
Костер прогорел быстро, огонь был все же не обычным, магическим, он пожрал дрова, переложенные ароматными пучками лимонной травы и полыни, и тело, милосердно скрыв его за слишком ярким сиянием высоких языков и клубами белого дыма. Прогорел до углей и чистого пепла.
Поднявшись, Иррчи подошел, расправил крылья. И ветер, послушный то ли им, то ли Алверру, бросил этот пепел вперед, на озерную гладь, возвращая Ревалиру его эрла.

***

Предосенняя ночь пахла яблоками, сеном и сыростью, сеялась на землю мелкой моросью. Стоять коленями на мокрых булыжниках перед воротами замка было холодно и больно. Легкий ученический меч на вытянутых руках уже через полчаса начинал казаться тяжелым рыцарским двуручником, а к полуночи и вовсе чем-то неподъемным, обрывающим руки, выворачивая их из плеч, гнущим к земле. Только вот ни опустить руки, ни согнуть спину было нельзя. Иррчи очень хорошо помнил это ощущение.
Он мягко, насколько это было возможно для громадного дракона, подобрался к проходящему акколаду оруженосца Иррвину, осторожно улегся кольцом, закрывая его от ветра и холода. Драконье тело источало тепло, словно раскаленная летним солнцем скала. Развернулось крыло, прикрыв от мороси.
— Это нечестно... — едва разлепив губы, простучал зубами Иррвин.
— Стой и молчи.
Иррчи тоже помолчал, закрыв глаза.
Вспоминал, сколько ему самому было, когда проходил посвящение. М-м-м... меньше, на три года меньше. Десять? Нет, одиннадцать. Рримар был уверен — он не сможет простоять всю ночь, о чем совершенно недвусмысленно и сказал за ужином.
— Он сказал: «Отец, эта мелкая заноза в хвосте не сумеет пройти ночное бдение. Свалится и будет хныкать». Ох, какое зло меня взяло, просто не передать словами. Чуть клыки не раскрошились, так я челюсти стискивал, чтоб не высказаться, что я на самом деле думаю об этом заносчивом гаденыше.
Иррвин тихо, не веря, хихикнул. И с сомнением уточнил:
— Ты не обманываешь ведь?
И откуда только силенки на любопытство взялись, право слово.
— Разве я когда-нибудь обманывал вас? — фыркнул Иррчи, дернул хвостом, острые пики высекли из мокрых камней искры.
— Меня — да.
Иррчи вздрогнул и широко распахнул глаза.
— Молчишь, пап?
И меч уже не дрожит, и хвост по бокам зло стегает, хотя прутик прутиком и промок весь.
— Мама не врала. Никогда. Молчала и улыбалась. А ты — обманывал.
— Нет. Хотя... ты прав, мы оба солгали тебе умолчанием, — тяжело вздохнул Иррчи. — Но объяснить тебе раньше было бы сложно.
— Я не дурак!
— Нет. Ты был ребенком. Сейчас, если позволишь?..
— Ну? — буркнул Иррвин, обвив хвостом ногу. И уши прижал, вот-вот кусаться начнет.
Иррчи почти умиленно вздохнул. Рассказывать пришлось долго. Он, пожалуй, никогда еще в этом облике не говорил так много, даже когда продолжал обучать воспитанников своей школы. Пришлось начать рассказ чуть ли не с собственного детства, с того момента, когда впервые познакомился и подрался с Эррнаром. Зыбкий рассвет уже разбавил густую синь ночи, когда он закончил описанием обряда побратимства.
— Вот так Эри и стала мне кровной сестрой. Отец из меня был бы плохой, Ирр-р, я сам это признавал тогда и признаю сейчас. Но дядька, смею надеяться, вышел хороший?
Молчал Иррвин долго. Обдумывал, взвешивал, кусая губы, не замечая, что уже разодрал нижнюю острыми клычками. Заживать будет долго, саднить, несмотря на все примочки Эррнии.
— Наверное, да, — наконец признался он. — Но... Можно я все-таки буду звать тебя папой?
Иррчи осторожно приблизил к нему голову, коснулся сухим треугольным носом лба, выдохом взлохматив пушистую челку.
— Можно, Ирр. Скоро разомкнутся врата. Тебя и твоего будущего рыцаря связывают крепкие узы — вы молочные братья, твоя мать стала приемной матерью Ррайдену Марассару. Принеся ему клятву верности, ты станешь его щитом. Ты готов к этому, сын?
— Да, отец. Я буду защищать его, чего бы мне это не стоило!
— Пусть каждый твой поступок и каждое слово сперва будут обдуманы и тщательно взвешены, Ирр. Прислушивайся к своему сердцу, но учись прежде всего руководствоваться разумом.
Иррчи поднялся, сложил занемевшее от неподвижности крыло, потряс лапами, потянулся, словно проснувшийся кот. Почему-то не покидало ощущение, что он выполнил еще кусочек клятвы. Отдал долг, который висел над ним, взятый неведомо у кого. У собственного сына? У Ррайдена, лорденыша родного?
Тот ведь не взял от матери ничего, кроме, разве что, острого, цепкого ума и упертости. А от кого взял остальное, то одна Бесхвостая Мать ведает, но Иррчи всматривался в уже не ребенка — отрока — и видел: у Севера будет хороший правитель. Видящий мир и разумом, и сердцем — то, чему смогли научить они с Рримаром, и чему наверняка не смогла бы научить Керриса, отказавшись от сына.
Да, отказавшись. Этот мальчик не знал матери и знать не особо хотел, хоть и засиживался в кабинете Алверра, разбирая вместе с ним новости. Керриса стала для него далекой и холодной «эрл-леди», а он для нее — всего лишь тем, кому она однажды передаст власть.
Через три года он уедет в Марассар, забрав с собой Иррвина. Иррчи твердо решил, что отстраняться от них не будет. За эти три года он должен, обязан научить, удостовериться, что оба поняли: нельзя позволить Керрисе собой вертеть, нельзя дать ей накинуть на шеи поводки. Там, в Марассаре, они будут только вдвоем — и должны прикрывать друг друга. Всегда, что бы ни случилось. А он... будет приглядывать. На драконьих-то крыльях долететь до столицы куда быстрее, чем верхом. Да, он будет приглядывать.
И пусть Керриса свой хвост со злости отгрызет: заслужила! Эти двое — кусочек Ревалира, которому он стал хранителем.

***

Чуткий слух досаждал дракону не меньше, чем человеку. А то и больше — Иррчи казалось, что в данном от рождения облике у него были не настолько чувствительные уши, как в проклятом драконьем теле. И ведь, казалось бы, маленькие ушки-то для такой громадины. Но он слышал не только ими — всем телом, чувствительной к колебаниям воздуха и земли чешуей. Поэтому со свадебных торжеств молодого эрла он попросту сбежал, кое-как удостоверившись, что Алверр его понял и не будет в обиде. Уж больно шумно было сейчас в Заозерье и Ревалире.
Сбегал Иррчи всегда в одно и то же место — на крупный островок между тремя слившимися озерами, примерно в дне пути от Ревалира. На крыльях он долетал туда за час и мог в свое удовольствие поваляться на поросшем жесткой травкой песке, понырять и поплавать. Там же — впервые сбежав от слишком шумных, как оказалось, людей, он понял, почему рыбу драконы не едят. И долго высказывался огненными плевками в небо, пристроившись на краю спешно вырытой ямы. Сейчас там, где он ее после зарыл, густо и роскошно зеленели молодые ракиты.
Отдыхая, Иррчи немного потерялся в счете дней. Вообще, в драконьем облике оказалось тяжело следить за временем. Это было странно — он, вроде, осознавал, что дни летят, но путался в том, сколько именно их прошло. Это иногда пугало. Он следил, как вырастают те, кого он-человек помнил совсем еще крохами, а вот они уже сдают мастерские экзамены в храме и становятся полноправными целителями, алхимиками, боевиками... От этого тоже хотелось сбежать, как от шума. Это тоже пугало.
Он спал, когда услышал плеск, фырканье лошадей и негромкие голоса, разносившиеся над водой далеко и ясно.
— Думаешь, дядя Иррчи будет рад нас видеть?
— Отец не прогонит, это точно. А тебе нужно с кем-то поговорить, кто хорошо знает твою мать.
Иррчи поднял голову, моргая со сна. Пригляделся — видел он теперь так, что и какой орел позавидует. Ну точно, сын и его рыцарь, едут бок о бок, Иррвин — на верной Белке. Кобылка, как сейчас понимал и чуял Иррчи, была пропитана магией настолько, что и три раза лошадиный век переживет — не почешется. Так что кое-какое наследие он все же сыну передал. А вот магии... Магии в Иррвине было совсем немного — чистый зеленый спектр, который, даст Бесхвостая Мать, никогда не превратится в злое и рваное белое сияние сорванного.
Гостей он встречал уже полностью проснувшись.
— Отец! — черная молния слетела с седла и с разгону влипла в его бок, обнимая, насколько хватало рук.
— Здравствуй, мой хороший. Что-то случилось? — он ласково и слегка встревоженно обнюхал Иррвина, ероша растрепанную гриву горячим выдохом.
— Ну, вообще да, случилось, — Иррвин прижал уши. — Только не у меня. Прости, что потревожили, но тебя так долго не было!..
— Долго?
— Две недели, отец, — с легкой укоризной заметил Ирр. — Эрл Алверр тревожится. И нам нужен твой совет.
— Мне нужен, дядя Иррчи, — Ррайден, наконец, подошел и неловко замер, переминаясь с ноги на ногу. — Здравствуйте.
Иррчи фыркнул и тронул носом его лоб, приветствуя.
— Устраивайте лагерь, потом поговорим. Поймаю для вас пару рыбешек.
Оставив их устраиваться, он пошел вдоль берега к тому обрывчику, с которого было удобно свешиваться в воду, передними лапами нащупывая на дне сомов. Собственно, так он первого и поймал — заинтересовался подводным миром. Но... Две недели?
Иррчи помотал головой. Это уже было тревожно. Ему казалось — ну дня три прошло, ну пять... Он снова потерял счет времени. Возможно, он просто проспал несколько дней подряд? Драконы ведь могли залегать в спячку, но обычно зимой, когда охотиться и летать было слишком холодно. Сейчас стояло жаркое лето, и с чего бы его могло сморить?
Охотился Иррчи с огромным трудом. Поймать достаточно крупную дичь в лесу для него было настоящим подвигом. Попробуй-ка пролезть между деревьев, не устроив бронированными боками целую просеку! В Ревалире все было куда проще: раз в две-три недели ему приносили тушу овцы или свиньи, он сперва еще пытался прожаривать мясо своим пламенем, потом смирился с тем, что драконье тело требуется кормить сырым. Здесь ему повезло случайно наткнуться на вышедшее к водопою стадо оленей и метким огненным плевком убить крупного рогача. Хорошо еще, что ему не требовалось пищи так уж часто. Наверное, поэтому драконы постарше предпочитали селиться в горах: с налету ловить какую-нибудь живность проще.
Поняв, что снова задумался не о том, Иррчи глубоко вдохнул и занырнул в воду. А когда вылез, после третьего захода, все-таки раздобыв сома, мрачно решил: с этого дня — никаких поблажек. Бесхвостая Матерь, не иначе как откликнувшись на молитву, за удержанный разум даровала ему речь. И он потеряет его вот так, забывшись?
Никогда!
— Ой! — аж икнул Иррвин, когда Иррчи приволок сома. Ррайден только глаза вытаращил:
— Да он с меня размером! Дядя Иррчи! Рыбешка?!
— Мальчики, я похож на деревенского пастушка с удочкой? — насмешливо вопросил Иррчи, сгрузив добычу и отплевавшись от тины и озерной травы. — Что смог — то и поймал. Жарьте и рассказывайте, что случилось.
И они жарили куски сомятины на прутьях и рассказывали. И то, что Иррчи слышал, ему очень не нравилось — до задавленного глухого рыка.
Ррайден еще и письмо вслух зачел, и Иррчи узнавал в его словах интонации Керрисы.
— То есть, — наконец рыкнул он, заставив лошадей испуганно всхрапнуть. — Эта... женщина считает, что ты должен был взять в жены кровь Ариссин, опередив Алверра? И просто «упустил выгоду»?!
— Отец, тише, — Иррвин прижался к его боку.
— Она так пишет, — горько усмехнулся Ррайден, устраиваясь рядом со своим оруженосцем. — Будто мое происхождение — это что-то такое, что могло перебить их чувства. Я же не дурак, видел, как юная эрлеа Санаррия смотрит на нашего эрла. Они уже давно все для себя решили, и чтоб какой-то несовершеннолетний сопляк вмешивался?
— Ну, предположим, для сопляка ты слишком умен, малыш, — Иррчи раскрыл крыло, прикрывая обоих мальчишек: налетевший с озер ветер принес краткий веселый ливень, забарабанивший по перепонке. — Ты все правильно делаешь. Но будь осторожен, вы оба — для Керрисы уже давно чувства ничего не значат, она привыкла видеть в людях фигурки на доске, а не живых и мыслящих существ.
— А я в «город и море» Алверра два раза из трех обыгрываю! — гордо похвастался Ррайден.
Смешливо фыркнув, Иррчи покачал головой.
— Тогда ты тем более понимаешь, да?
— Понимаю, дядя Иррчи. Просто... Погано. И ехать туда скоро, она в конце написала — я должен прибыть до того, как она перестанет именоваться эрл-леди.
— И как же теперь она будет именоваться? — Иррчи опустил голову рядом с ними, и мальчишки в четыре руки принялись гладить ему надбровье и скулу, заставив блаженно заурчать.
— Рэнэа.
Иррчи подавился дымным выдохом и поскорее отвернулся от них, кашляя искрами в песок. Керриса не мелочилась. «Высочайшая»! Как это... показательно. Хотя, если учесть, что под ее рукой сейчас шесть лордств — половина всех имеющихся! — и седьмое, куда отступили остатки южан, Керриса методично пытается прибрать к рукам, отрезав их от всех возможных союзников... Да и храмы она тоже старательно объединяет в единую сеть, как бы брат Саварр ни ворчал, что он уже слишком стар для подобного.
В общем, если восток и запад не почешутся — и до них дело дойдет, Иррчи не сомневался. Правда не думал, что это будет война — войны Керриса наглоталась вдосталь.
— А ты, значит?.. — прокашлявшись, уточнил он.
— Пока, по ее же словам, «эн-рэн», — Ррайден скривился. — Как будто мне этот титул нужен!
— Ррайден.
— Да помню я, помню, дядя Иррчи. Хоть сейчас не напоминайте, а?
Его голос прозвучал так жалобно, что Иррчи вспомнил: мальчишкам всего-то по пятнадцать. Он в их возрасте, правда, думал о том, как бы так заштопать единственную «парадную» сорочку эрла, чтоб шов не было видно, и где достать мела на чистку доспехов. Ну и еще о том, какой его эрл красивый... Последнее вспоминать не стоило, ох, не стоило. Слишком горько становилось. Милостью богов в этом теле Иррчи не хотелось ничего, словно отрезало все плотские желания. А то бы он уже давно свихнулся.
— Все, что ты можешь сделать — остаться человеком. Просто остаться человеком, — сказал он, как бы глупо это ни звучало из уст громадного дракона, человеком уже не бывшего.
Но Ррайден понял. Он вообще умным был, будущий «эн-рэн».

***

— Я... Я все понимаю, мне все объяснили! Но я не хочу! Ты бы знал, как я этого не хочу!
Иррчи слушал и молчал. Хотя бы потому, что понимал: чуть не плачущему Эррнару надо выговориться, выплеснуть то, что мучило, и только потом он сможет принять решение. Благо, эти вопли никто не слышал: Эррн, явившись, упросил отнести его подальше от замка, поговорить наедине.
— Я глаза закрываю — и ту золоченую клетку вижу, тех уродов, что против нас шли! Иррчи, да как мне вообще туда ехать?! Ладно Маррунара проводить, я понимаю, ему очень нужна будет помощь поначалу. Но храм?!
— Кровь Ариссин течет в твоих жилах, брат мой, — дракон дохнул теплом на всклокоченную гриву Эррнара, поняв, что тот выкричался. — Мы с тобой никогда не говорили об этом, но послушай сейчас. Твой отец, может быть, провидцем и не был, но он сделал все, чтобы тебя спасти. Так как смог. А Бесхвостая Мать одарила так щедро, как только это было возможно. Это твой путь — во имя памяти Джаламарра Ариссин, во исполнение замысла богини — стать тем, кто очистит Ариссинский храм, вернет ему первозданный вид. Ты сможешь, брат. Я в тебя верю.
— Но... Иррчи, а как же Ревалир? — получилось уже больше растерянно. — Как же все... Ученики, дети? Ты?!
— Даррим справится со школой. Сын у Парриса такой же головастый, как его отец, — в голосе Иррчи проскользнула улыбка. — А я... помогу ему, не волнуйся, Эррни. И помни, что ты всегда можешь связаться с братом Саварром, он ведь не зря так много сил вложил в тебя, а знаний — в твою светлую голову.
— Он в меня верит, да... Самому бы еще поверить, — насупился Эррнар.
Иррчи снова промолчал. Говорить правильные слова, слова поддержки было легко. Он... Как ни странно, даже понимая, что Эррнар, скорее всего, уже не вернется в Ревалир, он отпускал брата легко, зная, что это его путь. Стать наставником здесь, научиться, осознать — и принести все то, что понял, в Ариссинию, вернув ее храму былой свет, а будущему лорду, Маррунару-дато, как его будут звать, принеся свою всецелую поддержку. И семью явно со временем за собой перетащит, разве что Эррния останется, не вернется туда, где чуть не сломалась.
Сволочь все же Керриса. Иррчи уже почти восхищался ею, понимая, что она действительно войдет в легенды. Она научилась действовать тоньше, играя теперь чужими жизнями так, что казалось: это единственно возможный ход вещей. Ведь и правда, Ариссинию пора восстанавливать, а кому это делать, как не ее крови? Рано или поздно Маррунар все равно заявил бы свои права на лордство, а так это случилось именно тогда, когда рэнэа начала назначать наместников.
Когда прощались с уезжающими в далекий, но уже почти безопасный путь — Керриса была безжалостна к тем, кто смел нарушать порядок на ее землях, — пожалуй, только Иррчи заметил, что вместо «до свиданья» Эри сказала брату и всем, кто отправлялся в Ариссинию, «прощайте». Вместе с будущим дато уезжала эрлеа Яррана. Это ничуть не удивляло. Не Иррчи точно — он видел, что два рода намерены породниться так тесно, как только это возможно. Видел, как искренне юный Маррунар восхищался хищной, опасной красотой и воинственностью Ярраны. И понимал: именно такая дэма нужна ему. Чтобы Орлиное Гнездо больше никогда не превратилось в золотую клетку, а на южных землях привыкали видеть в женщине не вещь, не драгоценную безделушку, не бессловесное и неразумное животное. Вместе с ними Ревалир покидали Мирра, Фарра и Кьярра. Эта боевая четверка наведет там шороху. Иррчи только попросил их быть осмотрительнее. Магия — магией, но и голову надо держать холодной, глаза открытыми, и сперва обдумывать, а после уже делать.
И своим «девчонкам», которых сам учил держать меч в руках и сплетать первые заклятья, он тоже сказал «прощайте».

***

Дав себе слово, Иррчи держал его. Хотя с годами следить за полетом времени становилось все тяжелее. И больнее. Следить, отмечая, как Алверр превращается в почти точную копию отца, пусть и не внешне — боги не дали ему той бесподобной мужской стати, что отличала Рримара, но внутренне. Отмечая, как перешагивает он порог зрелости, как в бело-палевой гриве начинает серебриться седина. Как взрослеет Ррайнел — его сын, внук, которого Рримар не увидел так же, как его собственный отец — Алверра.
Больно было видеть, как годы превращают его прекрасную сестренку, его Эри во все более эфемерное создание, тонкий солнечный лучик, отдающий все свое тепло детям, все новым и новым ученикам и воспитанникам Ревалира. И кровавым рубцом по громадному драконьему сердцу пролегла ее смерть. Эри ушла тихо, во сне, свернувшись хрупким комочком под горячим драконьим боком. Наверное, люди впервые видели, как безмолвно плачет громадный дракон, прикрывая крылом ту, что была ему самым верным другом. Она прожила так недолго, что это казалось ошибкой, вселенской несправедливостью: ну почему, почему еще жива и вполне деятельна Керриса, бывшая на девять лет старше, а Эри, его Эри — больше нет?!
Ррайнел женился довольно поздно, как, впрочем, и все мужчины рода ур-Ревалир. Алверр уже ворчать начал, мол, неужели и он внуков на своем веку не увидит? Но был сердито отруган Иррчи, и хвала богам, что эти глупые слова не сбылись: Алверру было всего-то пятьдесят семь, когда сын с гордостью положил ему на руки внука.
А по сердцу Иррчи пролегла еще одна кровавая полоса: крепкого синеглазого малыша назвали Рримаром. Ррайнел слишком много слышал о своем героическом деде, чтобы не проникнуться. А его тихая жена слишком сильно его любила, настолько, чтобы родить сына, как две шерстинки с одного уха, похожего на мужа. Белого, с пепельно-палевой полоской в гриве и таким же кончиком хвоста.
Иррчи понимал, что никто из них не хотел делать ему больно, просто не подумали, как это отзовется в его душе. Да и гордились оба, и сын, и внук, тем, кто сумел возродить Ревалир, кто дал им всем возможность жить в мире и счастье. Но Иррчи, глядя, как мальчик растет, видя, как он все больше с каждым прожитым годом становится похож на того, чье имя носит, чувствовал, что с таким трудом удержанный разум туманится.
А годы, казалось, летят быстрее, чем дракон в потоке попутного ветра. В тот день, когда Рримару исполнилось семнадцать, Иррчи впервые провалился в свое прошлое настолько глубоко, что забыл о своем драконьем облике. Ему казалось — он снова семилетний мальчишка, только что ссаженный с коня старым эрлом Алверром, который смеется где-то там, за спиной, еще не сойдя с седла: «Принимай подарок, сын. Этот чернявый шкет будет тебе хорошим оруженосцем, когда чуть подрастет».
— Принимайте ученика, эрл Ррайнел, — прозвучало на самом деле, перед глазами Иррчи промелькнул пушистый черный хвостик, слегка подрагивающий от волнения. Потом он увидел Анирра, младшего из своих внуков, сыновей Иррвина. Тот осторожно погладил сухую треугольную мочку драконьего носа.
— Здравствуй, дед. Знакомься, это Иррлис. Ему шесть, дар пробудился поздновато, зато сразу аквамаринового спектра.
— Это... здорово, — слова не хотели приходить, прикосновение разрушило прошлое, больно вышвырнув в настоящее. — Я...
— Дед? — не понял Анирр, подхватывая сына на руки.
— Потом! — рыкнул Иррчи и, тяжело поднявшись на лапы, выскользнул из замкового двора, специально для него расширенного и перестроенного, с закутком под навесом, хотя дракону никакое укрытие толком и не требовалось.
Ему хотелось забиться в самую глубокую нору, которая только возможна. Взлететь на самую высокую вершину и замерзнуть там насмерть. Только чтобы не было так больно, чтобы никто не отвлекал, позволяя вспоминать, забыться в зыбких картинках счастливого прошлого.
Он знал, что нельзя — но передышка была просто необходима.
Это не помогло. Когда через несколько дней он вернулся в Ревалир, прошлое ударило его, как бронебойная стрела из аркбаллисты. Рримар недовольно шипел на приставучего мелкого Иррлиса, который, кажется, решил не отходить от него ни на шаг, а Иррчи слышал и видел себя и своего эрла, снова и снова проживал каждый день своего детства, и его разум бродил сумрачными коридорами памяти, словно в цветные витражи, вглядываясь в минувшее и не желая видеть настоящее.
Закуток впервые пришелся кстати. Можно было свернуться там, на кем-то накиданном сене, и смотреть, смотреть, смотреть, не видя и прозревая, только когда эти двое оказывались во дворе. Их голоса каждый раз выдергивали Иррчи из забвения, но стоило им исчезнуть, как приходил другой голос.
«— Уйди, вот же репей на моем хвосте! Уйди, кому сказано, Ирр-р-рчи!
— Эрл Алверр сказал, я должен тебя прикрывать всегда. Я постою на страже возле сеновала.
— У-у-у, наказание мое!»

— Иррчи! Иррчи!
Что кто-то пытается докричаться до него, Иррчи понял далеко не сразу. Приоткрыл глаза — жутко клонило обратно в полудрему. Но увиденное заставило зашевелиться, потому что перед ним стоял Ррайнел, и вид у него был... то ли испуганный до смерти, то ли потерянный в конец.
— Иррчи, я... Ты меня слышишь?
— Что... случилось? — Иррчи с трудом поднял голову.
Он не знал, сколько проспал в этот раз и как давно ел. И не хотел знать, но то, что Ррайнел не стал бы его будить без очень веских причин, каковыми в последние годы были только проблемы со здоровьем у Алверра, заставило встряхнуться.
— Вер? Что-то с ним?
Ррайнел кивнул, а потом как-то разом обмяк, шлепнувшись на хвост возле Иррчи.
— Из Ариссинии письмо пришло. Тетя Яррана умерла, ее какая-то ядовитая тварь укусила. И папа совсем слег.
— Что?..
В первый момент Иррчи показалось, что он ослышался. Яррана? Его солнечный котенок, его маленькая эрлеа? Этого не могло быть, не могло, не могло!
— Папа... тоже сначала не поверил, — тихо откликнулся Ррайнел.
Смятый листок бумаги выпал из его руки, спланировал на камни. Вот только Иррчи не смог бы его прочитать при всем желании — слишком мелкие буквы, слишком по-другому видят драконьи глаза. Глаза, в которых словно погас свет. Иррчи поднял голову к небу, не видя ничего, не желая видеть. Драконий рев сотряс все окна, он походил на вой, но Иррчи больше нечем было выразить свою скорбь.
Он знал, что когда-нибудь это случится. Он даже предположить не мог, как больно ему будет, когда это случится. Словно в груди лопнуло что-то, взорвалось, как бочонок с земляным маслом и сожгло половину сердца. А вторая половина...
— Вер?.. — выхрипел Иррчи. — Где он?!
Ррайнела рядом не оказалось, он выглянул из-за угла, зажимая уши, но как-то угадал вопрос, ткнул в нужное окно — одно из тех, до которых Иррчи мог добраться. Убедиться, что Алверр еще жив, что еще нужно дышать и жить... пока держит клятва, держит долг.
Просунуть голову в окно он не мог уже давно — мешали рога. Но заглянуть, опершись лапами на стену, сумел. И прижаться башкой к стене, когда из окна показалась дрожащая от слабости рука, тоже, подставляя скулу под сухую ладонь.
Оба молчали, потому что ни один не мог подобрать слов. Оба понимали: еще немного, и... И неважно, насколько растянется это «немного». Оба думали: Яррана, такая живая, такая крепкая, переживет ставшего болезненным к старости брата. Но судьба решила иначе.
Алверр прожил еще семь лет. Вместе с Иррчи они целую ночь охраняли Иррлиса, стоящего перед вратами Ревалира на коленях и с ученическим мечом на руках. Вместе смотрели, как Рримар опоясывает своего юного оруженосца и обнимает его. Следующим утром Алверр не проснулся.
Иррчи смотрел, как горит погребальный костер, и его душа сгорала вместе с ним, вместе с последней нитью, что связывала его с этим миром. Разметав крыльями белый пепел, он лег там же, на еще горячую от огня землю. Почти рухнул, обессилено уронив голову. И не сдвинулся с места ни через день, ни через неделю, ни месяц спустя, когда зарядили нудные осенние дожди. Туши, которые ему приносили, оставались нетронутыми. Он даже не пил, только если дождевая вода затекала в приоткрытую пасть.
Не было видений, ни прошлого, ни настоящего. Просто глухая серая муть, в которой он плыл, не видя ей конца и края, не понимая, зачем что-то делать теперь. Клятва была выполнена, все долги — отданы. Даже если кто-то и оставался в живых — Эррнар, например, там, на далеком жарком юге — Иррчи отпустил их, а они — его. Его душа умерла, но драконье тело оказалось слишком живучим, продолжало зачем-то дышать. Его сердце сгорело, но что-то все еще билось под антрацитово-черной чешуей.
— И долго ты собираешься вот так валяться? Иррчи-Иррчи, что за упрямец!
— Мой... эрл?.. — выдохнул Иррчи, распахнув мутные глаза.
Рримар стоял, опираясь на меч, насмешливо щурился.
— Иррчи, ты верен мне?
— Мой эрл, я всегда был верен вам!
— И ты клянешься, что будешь хранить и оберегать, беспрекословно подчиняться тем, кто несет в жилах кровь рода ур-Ревалир?
— Клянусь, мой эрл!
На его шею опустилась ладонь, почему-то запахло кровью.
— Тогда вставай. Вставай и поешь.
Иррчи тяжело, дергано перевернулся на брюхо, подбирая под себя лапы. В голове мутилось, внутри все сводило болью. Он никак не мог понять, что с ним такое, кто его так отметелил, что он чувствует себя чучелом на тренировочном поле. И только когда сумел сесть и осознать, что он — не человек, пришли память и понимание произошедшего. Даже силы откуда-то нашлись взреветь от боли и обиды, от непонимания: за что? За что с ним так, за что мучают?!
— За что?! — вырвалось вслух. — Я... Я же все исполнил!
— Ты — символ, ты нужен Ревалиру.
Иррчи, тяжело дыша, смотрел на этого Рримара, теперь видя все различия между тем, кто, ничуть не сомневаясь в своем праве, надел на него ошейник, и тем, кого любил.
— Когда род Ревалиров успел пересечься с родом Марассар? Когда ты решил, что вправе играть чужими судьбами, Рримар-р-р?!
— Люди меняются, Иррчи, — усмехнулся тот. — И времена меняются тоже. Посмотри вокруг, все величие рода ур-Ревалир зиждется на том, что у нас есть ты. И теперь ты будешь у нас всегда.
Иррчи онемел от этих слов, отказываясь верить. Как? Как могли Алверр и Ррайнел, знавшие о том, насколько Иррчи ненавидит манипуляторов, играющих с чужими жизнями, как с фигурками на доске, вырастить... вот это? Как и в чем они ошиблись, воспитывая этого Рримара? А он... он сам благословил своего правнука на безоговорочное служение ему!
— П... предатель... — на рев сил не осталось, только на задыхающийся сип. — Я... Я не дам тебе изуродовать Ревалир!
— В таком случае ешь, Иррчи. Ешь, пей. От тебя остались одни кожа и кости.
И он подчинился. Как ни больно было признавать, но Рримар был прав: Иррчи нужны были силы, чтобы сделать хоть что-то. Чтобы не позволить потомкам рода ур-Ревалир стать похожими на Керрису.


Эпилог

Старый замок на высоком обрывистом холме совсем обветшал. Когда-то холм этот был пологим, но время, время... Время и люди, которые сначала перестраивали свой дом раз за разом, суетились вокруг, таскали землю — а потом переселились в другое жилье, более удобное, более привычное... Требующее меньше денег на содержание.
Вот и крошились потихоньку каменные стены, уже не защищенные заклятьями, давно зияли пустыми проемами окна. Замок умер, и дорога, идущая к нему через запущенную рощу, огибала холм, а не сворачивала к воротам. К ним вела узенькая тропинка, да и та почти заросла травой.
Дорога же упиралась в утоптанную до каменной твердости площадку перед провалом в холме. Местами в провале виднелись куски каменной кладки, поцарапанные огромными когтями, изломанные, когда вырывший этот ход дорылся до прежних подвалов замка. Сейчас края уже давно поросли травой и мелким кустарником, и только следы шин да столб с колоколом напоминали, что сюда приходят люди. Вот примерно как сейчас.
Полицейский затушил сигарету, аккуратно спрятал окурок обратно в пачку и обернулся, сощурившись на солнце. То лениво клонилось к закату.
— Да, задержался я, — буркнул полицейский и похлопал ладонью по колоколу.
Тот отозвался густым, низким звоном: ладонь была из неярко блестящего на солнце металла.
Некоторое время ничего не происходило. Потом в глубине провала зародился все нарастающий рокот, заскреблось что-то, зашуршало, выбираясь на свет. Мелькнуло белесое там, в темноте, и наконец на площадку выбрался дракон.
Он был стар. Настолько стар, что корона рогов наполовину стерлась и пообломалась, а роговые наросты шли вдоль хребта до самого кончика хвоста. Белесая чешуя поблекла, подернулась дымкой, не давая угадать прежнюю масть, и даже яркие когда-то глаза побледнели, став по-стариковски выцветшими, желтоватыми. Только взгляд был все еще острым, хоть и слегка мутным со сна.
— Проснулся? — ни капли не испугавшись, спросил полицейский. — Слушать новости можешь? Или подождать немного?
— Керран, — пророкотал дракон, впрочем, не раскрывая рта. — Сколько я спал?
— Три месяца, Иррчи.
Громадная башка качнулась словно в недоумении.
— Говори.
— Прости, что разбудил так рано, — усмехнулся Керран. — Но новость того стоит. Юррин погиб. Автомобильная катастрофа, горы трупов. Лекари бились пять часов, но помочь не смогли. Я только из больницы.
Драконья башка медленно склонилась на грудь. Казалось, он уснул сидя, но Керран видел, как судорожно подергиваются края гигантской пасти, в которой он мог поместиться целиком.
Иррчи вспоминал. Больно не было — уже давно нечему было отзываться болью на смерть очередного потомка рода Ревалиров, некогда — великого, ныне — захиревшего. Он знал: если бы город, раскинувшийся на месте Заозерья, не поставил его на довольство, у нынешних Ревалиров не хватило бы денег даже на прокорм одного старого дракона. Уж на что он порой спал годами...
Нет, в начале еще тянуло, саднило. Острая злая радость, когда умер Рримар — нет, не тот, не его. Другой, омерзительный предатель. Потом чуть кололо, когда умирали следующие Ревалиры — их Иррчи старался воспитывать лично, сколько уж получалось, чтобы не допустить повторения... Да и долгие годы нужно было занять хоть чем-то.
На его глазах поднимались стены города. На его глазах люди менялись, росли первые фабрики и заводы, плюясь в небо клубами дыма, сменив ремесленные мастерские и артели. На его глазах Ревалиры сначала превратились в градоправителей, а потом упустили из рук и последние остатки былой власти.
Мир менялся, неуклонно и быстро, и Иррчи видел это только потому, что больше ни разу не давал себе отступиться, забыться. Только во сне, только смыкая глаза, он окунался в прошлое. В то, где у него еще не было чешуи и крыльев, где он был счастлив даже в самые страшные дни... А потом приходил очередной потомок, и клятва, скрепленная кровью, заставляла вновь выползать на свет.
Они были разные. Умные и смелые, будто просыпалась ненадолго та кровь, серые и пустые. Злые, пытавшиеся когтями выцарапать у судьбы хоть немного прошлого — и не преуспевающие в этом. Части из них Иррчи помогал, словом и делом, особенно в начале. Но чем дальше, тем больше он становился просто пережитком. Пыльной шкатулкой в старой комнате, интересной лишь ученым. Потом и те приходить перестали, лишь раз в пару лет наведывались, убедиться, что он все еще живет, хотя даже дракон уже давным-давно должен был умереть. Ну не доживали эти звери до таких лет.
Иррчи дожил — он не мог умереть. И теперь он наконец-то был свободен.
Юррин... Худенький мальчишка, задавленный отцом. Иррчи помнил и его: политик, тот пытался сделать имя на достоянии семьи. На древнем драконе. Сначала, когда он пришел с репортерами, Иррчи даже поговорил с ним. Но когда распознал ложь — обнаружил, что, несмотря на возраст, все еще умеет плеваться огнем. Жиденько так, несильно, но людям хватило, чтобы в страхе убежать. А трава на подпалинах не росла до сих пор: земля спеклась до состояния стекла.
Юррин приходил сюда в поисках защиты, это было его ненадежное, хрупкое убежище. Плакал, жаловался Иррчи. Тот даже не отвечал, видя, что его за разумного-то толком не держат, так, за огромную зверюгу, просто живое, в которое можно уткнуться сопливым носом. Потому и казалось, что не последний из рода Ревалиров умер, а просто брошенный забитый зверек нашел свой покой.
Нет, оставались какие-то боковые ветви, но прямая линия... Прямая линия наконец оборвалась. Иррчи открыл глаза.
Уже стемнело, Керран стоял, привалившись к сигнальному столбу, огонек сигареты подсвечивал его лицо. Глубоко затянувшись, он задумчиво посмотрел на Иррчи, но ничего не сказал. И это было правильно.
В нем не было фальши, в этом полицейском. Пожалуй, он даже понимал Иррчи. Они много говорили, когда он в первый раз пришел сюда, сменив прежнего наблюдателя. Иррчи он нравился: веяло какой-то... древностью, духом тех времен, когда он сам родился. От этих скупых движений, от протеза, который Керран не прятал под перчаткой, как иные на его месте. От того, с каким пониманием глядел сейчас.
Зашелестела чешуя — Иррчи медленно встал, потянулся, разминая все тело. Раскрыл крылья, сложил, проверяя, слушаются ли. Глянул на Керрана...
— Легкого полета, — пожелал тот.
— Живи достойно, — дракон усмехнулся всей пастью, в которой, несмотря на его невообразимую древность, все еще оставались клыки.
А потом развернулся, и это выглядело где-то даже изящно, словно к многосотлетнему созданию вернулась свобода движений и юность. Огромные полотнища крыльев распахнулись, закрывая небо, ударили по воздуху с такой силой, что Керран вцепился в столб, выронив сигарету и прикрывая лицо от ветра. А потом древний дракон взлетел. Сделал круг над замком, отдавая последнюю дань своему дому, набрал высоту и полетел прочь.
Внизу мерцали огни города, потом потянулись темные леса, лишь кое-где разрезанные пунктирными линиями дорог. Там временами мелькали огоньки машин. Иррчи не обращал на них внимания: он знал куда лететь и без всяких указателей. И он летел вперед, поднимаясь все выше и выше, позволяя дующим в небесах ветрам подхватить себя. Летел вперед. К морю.
Он долетел на рассвете. С высоты встающее из воды солнце было особенно красиво. Даже красивее чем тогда, когда впервые увидел это чудо... Ничего. Скоро он поделится и этим. Заработав крыльями, Иррчи принялся подниматься все выше и выше, удаляясь от берега. Промелькнуло мелководье, потянулись темные воды, куда люди еще не добрались. Нет, потом, со временем... Научились же они взлетать в воздух, научились нырять, хоть и не так глубоко. Но Иррчи это уже было не интересно. Просто он не хотел, чтобы с ним опять возились ученые, споря с храмовыми магами и пытаясь разгадать, в чем же его феномен.
Его кости по крепости не уступали лучшей стали. Чешую и вовсе нельзя было пробить практически ничем: ни снарядами, ни заклятьями. Лежать в ожидании голодной смерти или новой подлости Иррчи не собирался. И он летел до тех пор, пока не понял: слишком холодно. Слишком мало воздуха. Настолько мало, что даже дракон начал задыхаться. А крылья...
Когда их покрыло льдом, Иррчи облегченно закрыл глаза. Он не хотел видеть, как кувыркнется ставший таким далеким мир, как бросится навстречу, чтобы принять и похоронить под толщей воды. Он хотел увидеть другое.
Объятия Бесхвостой Матери. Вечно цветущие поля. И его.
Его Рримара.

***

По лицу бродил солнечный лучик, а нос настырно что-то щекотало, заставляя морщиться. Иррчи недовольно задергал ушами: ну не хотел он просыпаться, не хо-тел! Ему было так тепло, так хорошо, подбитый волчьим мехом плащ был, кажется, даже уютнее кровати в их спальне. Пахло горько и дурманно, разогретой летним солнцем полынью и лимонной травой.
— Малыш, открывай глаза. Ирр-р-рчи, кому я говорю! Проспишь все на свете. Иррчи! Каша уже пригорела, слышишь?
— Ну, как всегда... — пробурчал Иррчи и чихнул, когда нос снова пощекотали пушистым колоском. — Мой эрл!
Открыть глаза пришлось, когда его рывком подняли, обхватили, прижимая к груди, такие родные, такие любимые руки.
— Больше никогда, слышишь, Иррчи, никогда не называй меня так.
— М-м-мой... Рримар?!
Иррчи узнал его сразу. Мгновенно и остро, больно до пресекшегося дыхания: по глазам, в которых полыхала гневная зелень вокруг зрачков, по тонким лучикам морщинок, которые появились не от старости — от привычки смешливо щуриться. По запаху и стуку сердца.
— Рримар!
— Наконец-то, Иррчи. Ты, маленький выкусень, заставил меня так долго ждать. Так долго...
— Прости...
— Но я не злюсь. Правда не злюсь, Иррчи.