Процесс моего активного познания окружающей действительности начался сразу после того, как я научился ходить. А ходить и говорить я начал достаточно рано – еще до года. Интерес вызывало все – и птички, щебечущие за окном, и вечно голодный соседский пес, который делал стойку на мой голос, ходил на задних лапах и умудрялся на лету схватить брошенное ему из окна второго этажа лакомство. Аппетит его был завидным, от чего мне удавалось скормить ему приготовленный матерью на всю семью ужин. Это был единственный раз, когда пес отказался от продолжения трапезы! Он оставил недоеденной последнюю котлету и, с трудом передвигая лапами, удалился. Пес впервые не помахал на прощание своим облезлым хвостом.
Взобравшись на широкий подоконник, можно было общаться не только с собакой, но и с проходящими внизу соседями, но, от предложенных печенек они, как правило, отказывались. Труднее всего было, балансируя руками, еще не твердой походкой пройтись по перилам балкона, но и это мне пару раз удавалось сделать! Родители сбились с ног, пытаясь оградить меня от столь рискованного знакомства с внешним миром, и на общем совете решили привлечь для надзора за отпрыском соседку бабу Кулю. Соседка, эдакая «Фрекен Бок», воспитала уже нескольких поселковых детей и после недолгих переговоров с присущим ей достоинством взялась и за мое перевоспитание. Но энтузиазма бабы Кули хватило ровно на пятнадцать минут: «За этой «юлой» я даже глазами уследить не успеваю!». На новом семейном совете было решено отдать меня в детский сад в районном центре «Ленинский» в семи километрах от поселка медиков.
Детский сад располагался во вновь отстроенном двухэтажном здании. Мои попытки пообщаться через окно с играющими во дворе детишками, не увенчались успехом- окна оказались предусмотрительно накрепко забитыми (видимо не я был там первым!), а до форточки из-за малого роста мне дотянуться тогда еще не удалось!
Воспитательницами в моей группе были две молодые женщины немецкой национальности. Одну воспитательницу звали «тётя Эмма», другую – «тётя Эльза». Думаю излишне говорить, что в группе был перманентный порядок. В воздухе не было ни пылинки, полы всегда были идеально «вылизаны», а на прогулку наша группа выходила парами - мальчики выстраивались справа, а девочки- слева, при этом, спускаясь по лестнице, каждый мальчик обязан был положить правую руку на плечо впереди идущему мальчику. При малейшем несоблюдении установленных правил, звучало слово «Ахтунг!». Мы воспитаны были с чувством того, что это исконно русское слово, означающее опасность. Не удивительно, что в силу немецкого стремления к порядку, строем в ногу, чеканя шаг, мы научились ходить намного раньше других групп.
Во дворе наступала относительная свобода. Можно было поиграть в прятки, либо догонялки. Более старшие мальчишки делали и пускали самолетики, а девочки играли в «классики» по разлинованному асфальту с набитой глиной металлической коробкой из-под леденцов под названием «монпансье». Периодически тети Эмма и Эльза свистели в свисток, при этом все ребята нашей группы обязаны были поднять вверх руку для того, чтобы воспитательницы могли пересчитать всех и понаблюдать за «хуликан», в когорте которых я был на первом месте.
Авторитет мой среди пацанов быстро вырос, так как дядя научил меня делать из тетрадного листа летательный аппарат, повторить конструкцию которого другим мальчишкам, даже из старших групп, не удавалось. За сделанную для главного забияки из старшей группы ракету, меня допускали даже к углу здания, где при помощи сноровки, нужного потока ветра и невероятной удачи, можно было забросить самолетик на конек крыши здания. Это считалось «высшим пилотажем». Доказательство первенства длилось не долго – самолетик могло сорвать потоком ветра, либо смыть ненавистным в этом случае дождем. Только один раз во время долгого безветрия, самолёт к восторгу отличившегося пролежал на виду аж целую неделю. Это был момент славы, с которым его поздравляли не только мальчишки, но и некоторые девченки.
Несмотря на доставляемые хлопоты, у воспитательниц я ходил в любимчиках. Они часто сажали меня на колени, трепали кудрявую голову, и, весело посмеиваясь, угощали чаем, киселем, а иногда даже наливали из эмалированного ведра приготовленный только для себя прохладный напиток из-под чайного гриба. Учитывая, что чаем меня поили часто, думаю, что такими посиделками воспитательницы давали возможность расслабиться детишкам из группы, избавив их на время от моей неуемной инициативы.
В районном центре проживало много немецких семей. В последующем в школе со мной учились ребята немецкого происхождения по фамилии Штромайер, Кунст, Верлингер, Фогельзан.
Россия своими просторами всегда манила к себе иностранцев. Первые из них стали осваивать столицу еще до Петра I (немецкая слобода в Москве появилась при Василии III). Большой вклад в её развитие внес первый русский император Петр Великий, который часто бывал здесь и активно перенимал традиции местных жителей. Впоследствии такие поселения возникли и в других городах – европейцы заселили Санкт-Петербург, Воронеж, Саратов. Массовое заселение немцами пустующих земель Российской Империи начала Екатерине II, которая в 1762 и в 1763 годах издала манифесты, в которых приглашала жителей европейских стран переехать в Россию и поселиться на берегах реки Волги. На манифесты с охотой откликнулись тысячи жителей немецких государств, коих в тот период было немало а также население Швейцарии, Нидерландов, Франции, Дании, Швеции и других европейских государств. Приехавшие проживали общинами. В связи с тем, что немцами в этот период называли всех иностранцев, которые не говорили по-русски (то есть были «немыми»), все вновь прибывшие по воле судьбы стали называться немцами. Со временем в общинах сформировался свой местный немецкий язык, своя школа, появились училища, и, даже, высшие учебные заведения. Поселенцев объединяла и религия – либо католическая, либо протестантского толка. Небольшая часть немцев приняла православие. Немецкий язык поволжских немцев вскоре стал отличаться от немецкого языка немцев Кубани и Казахстана, но и тех и других в последующем перестали понимать немцы из ГДР и ФРГ.
Незадолго до начала Великой Отечественной Войны, перед органами НКВД ставилась задача найти среди немецкого населения сторонников фашистской Германии. И, хотя найти таковых так и не удалось, как говорится, «осадок остался»! По этой причине с 1936 – по 1941гг. с привычных мест компактного проживания российские немцы были переселены в отдаленные от европейской части СССР районы, а в начале войны была ликвидирована Автономная Республика немцев Поволжья. На территорию республики были введены войска НКВД, которые, дав 24 часа на сборы, разместили всех жителей до одного в железнодорожные вагоны и осуществили их депортацию в районы Сибири, Казахстана и Средней Азии. Всего в сентябре-октябре 1941 г. было переселено более четырехсот тысяч советских немцев. Переселенные первоначально проживали компактно, но после окончания Великой Отечественной Войны по мере умягчения надзора, стали расселяться по городам и районам СССР. Мои любимые воспитательницы оказались из этой категории людей, которых, что греха таить, могли обозвать фашистами, и которые боялись сказать лишнее слово, так как опасались новых репрессий в свой адрес и в адрес своего народа.
Находиться в детском саде мне нравилось, но к концу рабочего дня приходилось оставаться одному, что, учитывая непоседливый нрав, мне совершенно не нравилось. Все остальные ребята были местными, их быстренько разбирали по домам, тогда, как мне приходилось ждать легковую машину экспедитора больницы Овсея Исааковича, который прихватывал меня после поездки «по делам», предварительно закрыв на замок все двери автомобиля марки «Москвич 406». Экспедитор иногда задерживался настолько, что из детского сада уходили все воспитатели, а я оставался под надзор охранника, которому я тоже был «в нагрузку». Он время от времени смотрел на мои проделки во время ожидания транспорта и беззлобно ругался: «Э, шайтан!» - «чертёнок», мог для острастки ударить о землю древком, сделанного из верблюжьей колючки веника, от чего на выметенную территорию причудливым рисунком осыпались высушенные стручки растения.
Трижды, когда Саид- ака, как уважительно звали сторожа, отвлекался, мне удавалось улизнуть из детского садика, причем, дважды меня отлавливали по дороге, но один раз в пятилетнем возрасте мне все же удалось пешком добраться до дома, а это около 7 километров!
Самое главное при побеге, было обойти памятник Ленину. Дело в том, что улица, на которой располагался детский сад, упиралась в памятник Ильича, который, как мне казалось, прищурившись с укором смотрел в мою сторону, осуждая самовольный уход. Однако, так, как дедушка Ленин показывал правой рукой вроде нужное мне до дома направление, ощущение неловкости быстро улетучивалось. Надо сказать, что памятники Ленину доверялось ваять только избранным скульпторам. В каждой республике был один, от силы два таких доверенных лица. Это была очень почетная должность, которая давала возможность кормиться на протяжении всей жизни семье скульптора, так как в каждом населенном пункте монумент вождю должен был быть "пренепременно". Для районного центра изваяние должно было быть в полный рост и желательно из мрамора- вождь либо стоял, сжав в правой руке кепку, либо вскинув правую руку в сторону проспекта своего имени, как бы показывал – «правильным путем идете, товарищи!». Более мелкие населенные пункты обходились бетонным бюстом вождя. В любом случае, выражение лица у Ленина должно было быть сосредоточенным. Он обязательно должен был вглядываться в какую то, ему одному ведомою точку на горизонте. Примечательно, что не было ни одного памятника, где бы Ленин улыбался. По всей видимости специально культивировалась идея, чтобы внешность вождя хоть слегка, но соответствовала внешности местного населения. В Прибалтике это был чистый европеец, в Таджикистане он напоминал пожилого лысого таджика, только без чапана (халат в Средней Азии), а в Узбекистане и Казахстане его выдавали тюркские скулы.
Так как я уже неоднократно с родителями бывал в районном центре, дорогу я приблизительно знал, но перед походом домой мне необходимо было посетить несколько знакомых и по мальчишески значимых мест. Первым на пути домой был парк, который в тот период (пока памятник не перенесли) располагался как раз за спиной Ильича. Пребывание в парке было недолгим, так как лазание по массивным деревянным скамейкам быстро утомляло, а качели- предмет моего вожделения- были перетянуты металлической цепью с огромным амбарным замком. Их можно было лишь слегка сдвинуть и услышать чарующий скрип плохо смазанных шарниров, который, впрочем, вскоре тоже надоедал, поэтому я направлялся на следующую точку своего путешествия, которой был базар – местный рынок.
В отличие от европейских рынков, азиатский базар в пять часов вечера не закрывался, а только открывался. Бойкая торговля велась до темноты. Лотки-навесы из экономии были сделаны из обтесанных стволов акации. Из-за многолетнего использования, и из-за того, что к ним постоянно прикасались руки и одежда тысяч покупателей, плотная и крепкая как железо отшлифованная древесина поблескивала в лучах заходящего солнца серым глянцем.
На лотках горками лежали всевозможные специи. От одного места к другому в зависимости от продукта, аромат менялся – сладковатый и слегка обжигающий запах от горки красного перца сменялся нежным ароматом зиры, но, стоило потереть её щепотку между ладонями, от свежей зиры запах становился достаточно резким. От другой продукции запах не исходил, но глаз радовали горки соленых косточек урюка, прожаренных в пепле, горки джигды, или джуды, как ее здесь называли, чилона, унаби, или индийского финика, чернослива. Бусами висели нанизанные на нить крупные плоды боярышника и поджаренные фисташки, мелкие, но зато родом с местных гор и невероятно вкусные.
Обычно в сторонке «благоухало» заплеванное со всех сторон место, где высокой темно-зеленой горкой лежал «нас», или «насвай» – порошкообразное вещество из специально обработанных и растертых листьев табака с добавлением извести. Злые языки говорили, что для придания насу темно-зеленого цвета, в него добавлялся куриный помет.... Для пробы каждый курильщик брал щепотку насвая, перекладывал на ладонь и ловко закидывал себе под язык. У туркмен нас забрасывался за губу, но сути это не меняло – известь раздражала слизистую оболочку, вызывая приток слюны, после чего происходило впитывание табака из насвая. Через минуты три насвай выплевывался под ноги, и, в случае одобрения его качества, покупался в том, или ином количестве. Через воронку приобретенный насвай засыпался в полую изнутри одревесневшую тыковку с кулак величиной и носился на поясе. Это место следовало обойти подальше, чтобы не наступить ногой в плевок («не нарваться на мину») и избежать контакта с неприятным запахом.
Отдельно были рассыпаны горы метровых и удивительно ароматных мирзачульских дынь и арбузов на любой вкус и цвет.
Мой друг Абдувахид, с которым я лет двадцать спустя работал на кафедре госмединститута, рассказывал, что в школьные годы торговал на этом рынке, помогая отцу продавать арбузы. По его воспоминаниям, хуже нет, чем продавать товар русскому: «Таджик, или узбек перед покупкой поинтересуется моим здоровьем, не важно, знает он меня, или нет. Если покупатель знаком с моей семьей, он обязательно поинтересуется здоровьем каждого члена семейства, расскажет и попросит передать деду и отцу свои новости, поговорит о политике, расскажет последние сплетни, и, только после этого поинтересуется стоимостью товара. Обычно первоначально называлась цена товара, превышающая ту стоимость, за которую продавец готов его продать, и здесь начинался восточный торг. Продавец нахваливал товар, но постепенно уступал, а покупатель, ссылаясь на слишком уж высокую стоимость, продолжал сбивать цену. Такой управляемый торг, как правило, заканчивался примерно на уровне половины первоначальной цены. В конце процедуры торгов продавец прикладывает правую руку к сердцу и говорит, закатив глаза, сакраментальную фразу «Ба шумо - только для Вас (тадж.)», что означало, что торг закончен на последней цене клиента. Результатом такого торга продавец оставался доволен, так как продал товар по задуманной цене, да еще получил кучу информации. В то же время, оставался довольным и покупатель- он в два раза понизил первоначальную стоимость. Русский же покупатель брал арбузы по той цене, которая назвалась первоначально- «Да, я был с двойной прибылью, но удовольствия от такого выигрыша никакого не получил!».
Следующим пунктом моего путешествия была скобяная мастерская. Это была редкая при советской власти частная лавка. По всей видимости эта профессия передавалась из поколения в поколение, ибо работали они виртуозно, каждое движение было отточенным и вызывало восхищение у пацанов, которые как и я стояли разинув рты возле лавки. Я в детстве мечтал стать не летчиком, не танкистом, и не шофёром, а именно таким мастером, который мог делать казалось бы все, ну, кроме, может быть только синхрофазотрона! Мастера споро из консервных банок делали отколовшиеся носики для заварочных чайников, тут же готовили из яичного белка клей, которым накрепко склеивали посуду, точили ножи, ножницы, восстанавливали деревянные ложки и половники.
Дальше путь лежал через корейский квартал, его можно было определить издалека по широкополым плетеным шляпам, которые гроздьями висели на гвоздиках, прибитых к деревьям. В качестве продавщицы обычно выступала пожилая кореянка. Материалом для шляп служило растение с копьеобразными и полыми внутри листьями. Их расщепляли, плели длинную ленту, которую после сушки сшивали старинной швейной машинкой марки «Зингер». Интересно, что из этого же растения делали знаменитые египетские папирусы. Научное название растения – «циперус» или папирус - род травянистых многолетних растений семейства осоковых.
Советские корейцы по сути были первыми репатриантами. Их история началась не так давно- с 1863—1884 годов, когда из-за голода и непомерных поборов, на территорию царской России стали группами перебираться корейцы, которым в связи с Величайшим Соизволением– Законом императора Александра II от 27 апреля 1861 г. «О правилах для поселения русских и иностранцев в Амурской и Приморской областях Восточной Сибири»- было разрешено селиться на Российской территории. Закон потребовался для освоения пустынных земель Дальнего Востока, отошедших к России после подписания Айгунского и Пекинского договоров с Китаем. Русским и иностранцам, желающим поселиться в Амурской и Приморской областях, предоставлялось право выбора свободных участков казенной земли во временное владение или в полную собственность в размере до 100 десятин на семью. Они навсегда освобождались от подушных податей, на 10 лет- от воинской повинности и на 20 лет- от платы за пользование землей. Не удивительно, что благодаря плодородной земле, хорошим условиям и большому трудолюбию, корейская диаспора расцвела и значительно увеличилась в размерах. Многие корейцы с целью полной натурализации принимали православную веру. Еще царское правительство задумалось о переселении корейцев подальше от границы с Кореей, которая подпадала под гнет то китайцев, то японцев. Но их депортация была осуществлена только при Сталине. Аргумент был «железный» - «…с японцами обстановка напряженная, а тут, поди, отличи, японский шпион это, или местный кореец!».
25 октября 1937 года нарком внутренних дел Ежов отчитался перед Сталиным об успешной операции по переселению корейцев. В сталинскую эпоху не раз проводились эксперименты по объединению в одну республику различных этносов. Но в этот раз этническая несовместимость побила все рекорды. Чего стоит употребление в пищу корейцами специально выращенных для этого дела собак, что шло в противоречие с мусульманским понятием о халяльной пище (всё то, что разрешено и допустимо в исламе). Но, корейцы быстро нашли свою нишу - они стали выращивать привезенные с собой сорта "длинного" риса, который идеально подошел для местного кулинарного деликатеса - плова. Переселение затянулось на 56 лет. В 1993 году Верховный Совет России признал незаконной депортацию корейского населения с Дальнего Востока, но Союз распался, многие корейцы уехали, в основном в Россию и Казахстан и вопрос о возвращении отпал сам собой.
В нашей местности жили преимущественно корейцы по фамилии Ким, Цой и Пак. Половина девочек носили имя «Света», а половина мальчиков- имя «Володя». Это объяснялось довольно просто– в корейском языке отсутствовали некоторые звуки, характерные для русского языка и старые корейцы, для которых родным был корейский язык, не могли выговорить часть имен. Много лет спустя, когда я работал врачом в поликлинике, одна пожилая кореянка попросила осмотреть ее сына дома. Я долго не мог разобрать адрес – старушка говорила, что проживает на улице «Коцовоца». Медицинские сестры подняли меня на смех, решив, что я плохо знаю город, но и они не смогли подобрать название улицы, хоть отдаленно напоминающее «Коцовоца». Пришлось посадить женщину рядом с водителем и поехать туда, куда она указывала. Какое же было наше с водителем удивление, когда улица оказалась имени Олега Кошевого. Просто в корейском языке звука «Ш» не было, поэтому он был заменен для корейцев более приятным для слуха звуком «Ц»!
Из корейского образа жизни, корейцы перенесли низкие печки, над которыми стелился деревянный пол. Тогда теплый пол был в диковинку и было удивительно смотреть на корейскую семью, которая в тесноте, но в комфортном температурном режиме легко и безболезненно переносила любую стужу за окном.
За корейским кварталом начиналась локайская окраина районного центра. Домики здесь были победнее, так как локайцы еще недавно вели кочевой образ жизни и плохо привыкали к оседлому. Сквозь глинобитные полуразрушенные заборы, огораживающие хибары, были видны заросшие бурьяном огороды (первоначально, как бывший кочевой народ, локайцы были великолепными скотоводами, и никакими земледельцами). Один знакомый локаец, показывая мне свой дом, хвалил племянников, которые «вот здесь» посадили картошку, «вот здесь»- огурцы, а «вон там»- помидоры, при этом сквозь сплошной бурьян не было видно ни того, ни другого, ни третьего. Из дыр в заборах, или «дувалов», как их здесь называли, временами выскакивали громадного размера собаки-волкодавы породы «алабай». Собаки были выше меня ростом, голосили глухим осипшим лаем, но никогда не набрасывались на человека. Для острастки собак достаточно было взять веточку в руки и приподнять ее над головой. Посмотрев с минуту на это действие с неподдельным изумлением, собаки теряли интерес, метили забор, затем тщательно обтирали задние лапы и гордо скрывались в подворье с лихо поднятыми хвостами. Эта порода возрастом 4 тысячи лет была выведена для защиты отар. Говорят, что алабаю достаточно было пробежать вокруг пасущегося стада, чтобы отпугнуть от потравы запахом своих лап стаю волков.
Дальше путь лежал вдоль узкоколейки, которую надо было перейти возле поселка «Кирпичный». По шпалам было идти быстрее, но неудобно, т.к. мой маленький шаг не попадал в ширину деревянных шпал. Чтобы не сбиться с ритма, я напевал песенку про красного командира, которой обучил меня дед. Песня начиналась довольно бодрым куплетом:
«Красный командир на гражданской войне,
Красный командир на горячем коне.
В бой идет отряд - командир впереди,
Алый бант горит на груди».
Но третий куплет песни был очень грустным, т.к. касался смерти геройского командира, из-за чего на глаза непроизвольно наворачивались слезы:
«Трубы, не рыдайте, не смейте рыдать!
Я ведь не хотел, не хотел умирать!
Вспыхнуло в глазах, и обрушился мир.
Ах, лети вперед, командир!..»
Поэтому я этот куплет просто пропускал, благо там была еще куча жизнеутверждающих строчек!
Прежде чем переходить железнодорожные пути, согласно мальчишеским байкам и традициям, необходимо было провести ритуал прослушивания рельс. И хотя пути просматривались на метров 100 с обеих сторон, непременно надо было к рельсам приложить ухо, чтобы убедиться, что вдруг из ниоткуда не возникнет поезд и не собьет тебя на переходе. Отшлифованные рельсы приятно охлаждали щеку, пахли гудроном, но шума состава не было слышно, поэтому можно было смело переходить через них.
Начинало смеркаться, но до окончания моего путешествия было совсем близко. За старым садом была видна крыша отчего дома, поэтому можно было не торопиться и половить под крупными комьями вспаханного поля здоровых черных сверчков. На Востоке к таким крупным черным сверчкам было трепетное отношение - их содержали в специальных клеточках, которые в зависимости от достатка и "заслуг" сверчка, могли быть от бамбуковой - до золотой. Клеточки подвешивали к потолку, что позволяло всю ночь (надо же!) наслаждаться трелями сверчка и готовить его к "сверчковым" боям за самку. Усы..! Главными в сверчке были усы. Длина усов определяла мужское достоинство, они в первую очередь подвергались нападкам со стороны соперника, который пытался откусить их. Потерявший усы сверчок, если не съедался сразу, то навсегда изгонялся с ристалища и из золотой клетки, ибо восстановиться до полной силы он уже не мог. Прославленные боями сверчки могли стоить хороших денег и имели именные клетки. Поймав трех сверчков и поместив их в найденные пустые спичечные коробки, я был сам отловлен на этом этапе своего путешествия соседскими старшими по возрасту мальчишками, которых послали отыскать меня. Ребята быстро довели меня до дома и получили по большой конфете.
О последующей трепке я умолчу... !
Тетя Эмма и тетя Эльза говорили с легким немецким акцентом, который быстро усваивала детвора, а родителям потом доставляло немало хлопот переучивать их на нормальную русскую речь, но хороший уход за детьми, чистота и порядок, компенсировали этот небольшой недостаток.
По обычным дням воспитательницы перед сном читали сказки. Учитывая, что в тот период сказок на узбекском и таджикском языках еще не было, сказки читались на русском. Тетя Эмма предпочитала классику – детям читались сказки Льва Николаевича Толстого, тогда, как тётя Эльза любила рассказы Чуковского. Но по пятницам был особый день – день политинформации. Воспитательницы к этому дню относились со всей серьезностью – кто его знает, детишки, но политкорректность есть политкорректность! Детей рассаживали вкруг по именным санитарным горшкам, после чего начиналась политинформация. Одна из воспитательниц зачитывала передовицу из местной газеты о ходе сбора хлопка. Обязательно под осовевшие глаза детей пару слов говорили о мировом империализме, непременно с эпитетом "загнивающий", а напоследок читался один из рассказов Михаила Зощенко из цикла «Рассказы о Ленине», естественно, о дедушке Ленине. На титульном листе книжечки красовался портрет кудрявого крепыша, который блаженно улыбался чему то. Тетя Эльза всем показала лучезарный рисунок и сообщила, что это дедушка Ленин «когда он был маленьким».
Из прочитанного мы всей группой выяснили, что дедушка Ленин во- первых, был послушным, во- вторых, никогда не врал, и в- третьих, регулярно занимался спортом. Один из рассказов, который назывался «Рассказ о том, как Ленин учился», мне глубоко запал в душу. Чего стоили слова из рассказа:
«Родные поразились, как он так много может заниматься. И даже стали бояться за его здоровье. Но Ленин им сказал:— Человек может удивительно много учиться и работать, если он правильно отдыхает. И действительно, Ленин правильно отдыхал. Он час работал. Потом делал гимнастику. Потом снова час или два писал, после этого бежал к реке купаться. Потом, отдохнув или погуляв в лесу, возвращался к книгам и опять учился. В своём летнем кабинете он устроил себе турник недалеко от столика. И время от времени делал на нём упражнения. В хорошую погоду он купался два или три раза в день. Он чудно плавал. Он так плавал, что всех приводил в удивление. Один его знакомый, вспоминая о прошлом, говорил, что в Швейцарии было очень страшное озеро, где постоянно тонули люди. Это озеро было очень глубокое. Там были холодные течения, омуты и водовороты. Но Ленин бесстрашно плавал в этом озере.
Этот знакомый ему однажды сказал, что надо быть осторожным — тут тонут люди.
— Тонут, говорите? — спросил Ленин.— Ничего, мы-то не потонем. И тут же заплыл так далеко, что еле можно было видеть его».
Детишки сильно впечатлились упоминанием «страшного озера», и как по команде вскочили с горшков с грязными попами. Правда Юсуп, очень полный мальчик, каким то образом умудрился встать вместе с горшком, который прилип к его попе и никак не хотел отлипать.
После санитарной обработки причинных мест детишек, все были рассажены по маленьким деревянным табуреткам (трудно поверить,что хотя полиэтилен, поливинилхлорид, полиуретан и множество других пластмасс были открыты еще до Великой Отечественной Войны, однако широкого распространения тогда они еще не получили). Тетя Эльза сказала: «А теперь, «репята», задавайте вопросы по прочитанному». Кто то из детишек поинтересовался зачем Ленин влез в воду этого страшного озера, но после ответа воспитательницы, мол Ленин в молодости был таким спортивным, что утонуть ему не грозило, детишки успокоились и вопросы прекратились, поэтому тетя Эмма решила подбодрить группу: « Ну же, «репята», задавайте еще вопросы, вот ты, Вадик, ты такой же кудрявый как дедушка Ленин в детстве, ты всегда задаешь интересные вопросы, ну, давай, задавай!» Я и сам хотел задать вопросы, которые буквально сверлили мой неокрепший мозг, но не решался, однако после приглашения воспитательницы, моя решимость окрепла: «Тетя Эмма, у меня два вопроса, первый- дедушка Ленин когда был маленьким, он какал или нет?»- я не мог себе представить, чтобы мальчик, от которого на картинке исходило такое сияние, мог позволить себе сходить по большому, тем более вытереть себе попу. «А какой же у тебя второй вопрос, Ватик?»- леденящим душу голосом, впервые коверкая мое имя, спросила тетя Эмма. Думаю я не разочаровал ее и вторым вопросом: «Если дедушка Ленин в детстве и юности был таким кудрявым, спортивным, сильным и смелым, почему он вырос в такого хилого, маленького и плешивого дядьку?».
Избитая фраза, что устами младенца глаголет истина, на этот раз оказалась про меня. Тетя Эмма несколько минут стояла молча. На ее, вмиг ставшем багровым лице, отражалась целая палитра переживаний. Многих детишек группы уже клонило ко сну, Юсуп, избавившись от горшка, уже крепко спал, трогательно прижавшись щекой к ладошке, и только я продолжал интересоваться довольно скользкой и опасной темой. Надо было срочно сглаживать ситуацию, да так, чтобы этот вопрос и ответ бодрствующие дети не запомнили и не озвучили его дома. Посмотрев выразительно на тётю Эльзу, которая тоже замерла, будто кол проглотила, тетя Эмма, нервно кашлянув, все же нашлась: «Знаешь что, Вадик, нам пора на прогулку, а ты, если хочешь получить ответ, задай эти вопросы папе, но лучше не на улице, а дома, понятно?».
Так, в нарушение всех правил и немецкого стремления к порядку, на удивление всем другим сотрудникам, была вместо сонного часа организована внеочередная прогулка для спящих на ходу ребятишек.
Приехав домой невыспавшимся и недовольным, я задал эти вопросы отцу, на что он рассмеявшись, спросил: «Ты что, спросил об этом перед всей группой?». На мой утвердительный кивок, отец повернулся к матери и тихо сказал: «Ну, вот, кажется партийной канонизации Ильича дождались!»,- а затем продолжил уже обращаясь ко мне: «Во- первых, Ленин был живым человеком, особенно когда был маленьким, а значит, как все живые люди он писал и какал. Во- вторых, у одних людей хорошо работают мышцы, поэтому они становятся спортсменами, а у других, как у Ленина, хорошо работает голова, такие люди становятся мыслителями и политиками, и, в- третьих, если у тебя возникают вопросы про Ленина, задавай их только мне, и, ради Бога, не задавай их больше тете Эмме, договорились?!».
Так уж случилось, что в последующем в детском садике отвечать на вопросы по прочитанному меня больше не поднимали, мою вечно поднятую для вопросов руку просто игнорировали!
День клонился к вечеру. Я тихо сидел и обдумывал сказанное отцом. Все мучившие меня вопросы были разрешены и почти забыты. Минут через пять я уже отверткой разбирал по деталям детский паровозик, купленный мне накануне, и мастерил из него домики для сверчков. Жизнь казалась прекрасной, полной чудес и открытий, ничто уже не волновало детскую душу, да при мудром отце, заботливой матери, любимых воспитательницах, и строгом прищурившемся взгляде дедушки Ленина (который, я теперь точно знал, не просто глядел вдаль, а молча по доброму напутствовал!), просто не могло быть иначе!