— У меня фетыле! — хвастался Коська. показывая отросшие маленькие башенки у себя во рту. Еще бы ему не опережать нас — живет же у самого болота. С тех пор как на наш город легла лепешка огромной железной коровы, превратив почти все в болото, с близлежащими селами стало твориться что-то неладное. У нас постоянно что-то отваливалось или росло как-то не так…
Кожа постепенно из естественной зеленой перекрашивалась в какой-то непонятный оттенок — между желтым и светло-бежевым. У кого-то она даже становилась прозрачной — так, что видно было, как на руках множество ручейков сливаются в маленькие речушки, а те соединяются в большие реки.
Первыми отпадать стали шипы и колючки. С большим разочарованием я расстался со своей главной гордостью — перепончатым шипом на затылке. Он был очень полезен в драке, а теперь я даже спиной к сопернику повернуться не могу — нечем «прикрыться». Небо послало нам столько уродств, причем, оно странным образом делает нас удивительно похожими друг на друга: верхние бралы, отпадая или наоборот — отрастая до двух, становятся исключительно пятикрючковыми. Сами крючи уже без длинных царапал — тоже не удобно в драках. Ходил тоже стало у всех по две. Немного непривычно, но приходится как-то адаптироваться.
Вчера на смотрилках у сестры начали расти маленькие черные усики, вот кто теперь эту, страшилищу, замуж возьмет?
А недавно еще и во рту что-то появляться стало — в виде снежных камешков. У меня вырос один. Я попробовал его сначала вытащить, но он крепко уцепился и не дал себя выдернуть. Пока решил его не трогать, вдруг пригодится. Хвостов тоже уже нет. Внутри еще что-то очень сильно начинает биться: прикладываю руку — оно как камешек о дерево так тихо… то-то, то-то… Спрашивал — у других так же. Что с нами происходит?
Еще как-то тревожно очень стало. Раньше у каждого была своя тропка в лесу. Она зависела от наших особенностей и от способа перемещения. Вот у Боблы, например, было три прыгала и четыре брал, поэтому большую часть пути он преодолевал по ветвям. Его тропки были в виде отдельных островков вытоптанной травы и обязательно проходили между большими серьезными деревьями. Теперь грустный Бобла даже на игольчатую вербу прыгнуть не может.
Мне тоже пришлось отказаться от моей ручейковой тропки. Я ее долго вытаптывал своими тогда еще коротенькими рыхлятками. Мне было очень удобно переваливаться по ней из стороны в сторону и отдыхать иногда у того старого пня, где моя тропка пересекается с дорожкой Рыжеухой Ригли.
Тоненькой полоской ее путь почти незаметно уходил вглубь смолистой чащи. Ригли часто встречалась мне здесь. На своей однопрыгалке она очень грациозно преодолевала все препятствия, легко перескакивая через поваленные деревья, тушу медведя и колючие ежовые кустики. Увы, сейчас Ригли уже не рыжеухая… Красивый нежный пушок слез с нее уже на второй месяц после лепешки, да и ушей значительно поубавилось. А мне так нравилось щекотать ее за пятым справа. Ригли щурилась и смеялась от удовольствия. Я бы даже женился на ней, а теперь вот не знаю…
Вчера случилось неслыханное. Впервые старейшина повелел собраться всем поселениям для общей беседы. Чем-то дурным попахивает… Мы никогда еще не собирались в толпы больше пяти-шести целютоков. И вообще это считалось даже дурным знаком. А тут целыми поселеньями… Страшное что-то происходит с нашим миром, как бы не Великая Ночь…