91. «Назад к Василиду!» - вот лозунг имматериалиста. Этот древний гностик, пожалуй единственный, кто разместил между Имматериальным и материей 365 эманационных ступеней, в каждой из которых по семь властителей, итого – 2555 звеньев колоссальной цепи, разделяющей гигантской пропастью Свет и тьму. Эти 2555 сфер-преград не дают Имматерии и материи соединиться, да что там соединиться – прикоснуться даже, взглянуть даже друг на друга. Через все эти 2555 ступеней человек скатился из Плеромы в кеному, и чтобы ему взойти вновь, нужно приложить немало усилий. Да что там немало! Ему надо приложить усилий в 2555 раз больше, чем среднестатистическому обыкновенному мирскому обывателю для достижения престола последнего, низшего из 2555 властителей, того Демиурга, который и создал этот ничтожный и суетный материальный мир. Конечно, это образное число. Оно только говорит о том, что Царствие Божие, т.е. Плерома берётся усилием. Мы – дети Света, заброшенные так далеко от Света, разделённые такой ужасающей пропастью, можем и должны вернуться к Нему.
В системе Василида последний из 2555 властителей, в котором, по словам Борхеса, божественность стремится к нулю, а, следовательно, и имматериальность стремиться к нулю, создаёт этот материальный мир из «неблагодатного материала», как говорит Борхес. Этот «неблагодатный материал» есть просто тьма, хаотическая инертная меоническая тьма, пракрити, согласно философии санкхьи, т.е. небытийный материал, нулевой, пустотный материал. И только те жалкие остатки Света, которые ещё кое-как сохраняются в последнем из 2555 «ущербном божестве» (Борхес), позволяют из этого инертного хаоса создать некий «космос» (т.е. некоторую упорядоченность, хотя и весьма шаткую). Само это «ущербное божество» (честно говоря, слово «божество» здесь неуместно, я бы сказал «ущербный демиург»), ещё имматериально (согласно Василиду), хотя его имматериальность и стремиться к нулю, и от тьмы, хаоса его отделяет непреодолимая пропасть. Фактически его творение просто отражается в этом хаосе, благодаря чему этот хаос кое-как преображается. И в этом относительно преображённом мире сохраняются искорки Света, которые ни что иное, как личностные монады, удалённые от Плеромы. Их задача – не угаснуть окончательно во тьме и возвратиться обратно в Плерому. Многие из них могут по пути так и застрять где-то на этой циклопической лестнице из 2555 ступеней, некоторые раствориться во тьме. Только вера в помощь Бога, в озарение свыше и индивидуальное усилие, могут помочь на Пути. И конечно Гнозис – знание-вера, что ты есть Свет.
Все эти эманационные ступени, все эти 2555 этажей «Вавилонской башни» - это лишь Сияние Плеромы, её эманация, её корона, нимб, ореол, гало. Сияние Плеромы источает себя, убывает, но это не значит, что оно переходит во тьму. Тьма существует сама по себе в своей хаотической безликой летаргии, в своём абсолютном анабиозе, в своём абсолютном заморожении, в абсолютном нуле. Только последние отблески Сияния на последней из 2555 ступеней попадают в поле «зрения» тьмы. Через непреодолимую пропасть тьма улавливает отблеск самых хилых искорок Сияния, но и этого достаточно для того, чтобы привести тьму в движение, вывести её из летаргии и запустить бессмысленный маховик сансары.
Миссия всех Учителей человечества когда-либо приходивших на Землю, пробудить в человеке память о Плероме, о Царствии Божьем, о Свете. Указать человеку на то, что он есть Свет, и помочь ему вернуться к Свету.
92. Случайно ли «сталкивается» тьма с последними эманационными ступенями Сияния Плеромы или в этом есть некая закономерность? Совершается ли ошибка некоторыми имматериальными монадами, которые позволяют тьме уловить их отблеск, или же сама тьма проявляет некую активность (как то утверждают манихеи), чтобы уловить в свои сети отблески Сияния Плеромы? Возможно летаргия тьмы не такая уж и абсолютная? Всё это безответные вопросы, да, собственно, и второстепенные. Удовлетворительный ответ на них может дать мифология или догма. Мы же можем лишь констатировать, что во тьме находятся искры Света, обитатели Плеромы или её Сияния, которых нужно вернуть в Отчий Дом или, по крайней мере, указать им дорогу туда, если они, конечно, этого хотят.
93. Чтобы не происходило в материи или с материей, она всё равно останется ущербной, ибо она самозамкнута, а, следовательно, ограничена. Я уже когда-то писал, что сознание не может смириться с тем, что материальные объекты не стабильны, что они разрушаются. Сознание не может смириться с деформацией формы, с деструкцией структуры. Не смерть, собственно, омрачает сознание, а разрушение чего-то определённого, цельного и гармонического, и превращения его в неопределённое, аморфное и хаотическое. Но больше всего сознание даже не с этим не может смириться. По большому счёте оно не может смириться с конечностью и ограниченностью материи. А то, что материя конечна и ограничена – факт, ибо она не может умножить до бесконечности формы, не разрушая других форм. Материя бесконечна как окружность, как змея, пожирающая свой хвост. Но это дурная бесконечность. Имматерия же бесконечна как парабола, она открыто бесконечна, а не замкнуто бесконечна, она бесконечна как бездна, а не как круг. Если бы материя была разомкнуто бесконечна, то она могла бы умножать бесконечно разнообразные формы до неисчислимости, не разрушив при этом ни единой предыдущей формы – ведь бездну нельзя заполнить! – но этого не происходит, следовательно, материя конечна, ограничена и замкнута. Новое здесь создаётся из разрушенного старого. Здесь нет креации, а есть только перетурбация. Вот с этим-то и не может смириться разум, сознание. Если же материя будет преображена (как то говорят христиане), то это уже будет не материя, а Имматерия; круг разомкнётся и превратится в параболу. Поэтому это уже не преображение материи, а превращение её в Имматерию. Даже если материя вечна, её вечность дурна, порочна и не имеет смысла – она пережёвывает смою себя. Материя – вечноскучное жвачное животное. Поэтому разум – вечнотворческий неугасимый огонь никогда не примирится с материей.
94. В каббалистической мистике есть такой образ: Бог – это безграничный, бесконечный, вечный океан, а вселенная (или точнее вселенные) – это пузыри, появляющиеся на его поверхности и исчезающие. Это пантеистический образ. Дуалистический образ иной: Бог – это океан, а вселенные – это мимолётные, эфемерные, колеблющиеся высоко над ним миражи.
95. «Я не считаю, что смерть – это трагедия», - пишет Шарлотта Йоко Бек в своей книге «Дзэн в любви и работе». Верно. С точки зрения материи смерть такой же естественный процесс, как рождение, рост, увядание. С точки зрения материи сказать, что человек умер или подрос на два сантиметра – это одно и тоже. Материя текуча и непостоянна. В ней нет ничего устойчивого. Рождение, рост, увядание и смерть – это просто движение материи. Собственно для неё из вышеперечисленного вообще ничего не существует. Существует только движение. Но для сознания смерть это трагедия, потому что смерть – это разрушение чего-то цельного, гармоничного, сбалансированного. Да и вообще любое разрушение, деформация, деструкция не приемлемы для сознания, ибо в сознании ничего не разрушается, не деформируется, не ломается. Смерть неизвестна сознанию. Материя – это круг, дурная бесконечность. В материи чтобы что-то родилось, прежде должно что-то погибнуть. Семя должно умереть, чтобы из него появился росток. Чтобы создать новую форму, нужно разрушить старую. В материи всё существует последовательно, но не параллельно. Иное дело в сознании. В нём всё существует параллельно, так как сознание открытая бесконечность в отличие от материи – замкнутой бесконечности. В сознании рождение нового не сопровождается разрушением старого. Собственно там и старого нет как такового. Там всё существует всегда и сразу, и может дополняться бесконечным множеством нового. Поэтому, когда сознание сталкивается со смертью, оно не приемлет её. И тут дело даже не в смысле или бессмыслице. Может в смерти намного больше смысла, чем в вечной жизни? Дело именно в разрушении, в деформации и искажении. Вот есть нечто цельное, красивое, живое (даже если оно некрасиво, оно всё равно по своему красиво), и вдруг оно портится, обезображивается и разрушается. На месте формы остаётся аморфная масса. Распад – вот чего не может принять сознание. Необратимый процесс – вот чего не может принять сознание. Сознание – это вечное творчество, создающее вечно новое, ничего не зачёркивая. Сознание – это Абсолютная Полнота. Материя же – постоянный ущерб. Сознание не может смириться с конечностью материи, ибо само оно Абсолютная Открытая Бесконечность. А так как человек – это сознание, это душа, а не материя и тело, то для человека смерть – это трагедия, ибо она разрушает то, что дорого, то что разрушаться не должно.
96. Та же Шарлотта Йоко Бек, перефразируя Будду, пишет: «Можно сказать, что шанс получить жизнь человека равен шансу найти конкретную песчинку на песчаном берегу. Это очень редкий шанс». Получит жизнь человека это возможность чего? Достичь Нирваны или просто удовольствие быть человеком? (Впрочем, весьма сомнительное удовольствие). Это госпожа дзэнбуддистка не уточняет.
Получает жизнь человека только человек, ибо человек есть существо имматериальное. Воплощение же его в материи это трагедия и вместе с тем действительно шанс понять, что материальный мир есть зло, и сделать так, чтобы никогда в нём более не воплощаться. Для каждой человеческой души воплощение в материи есть задача, которую ей надо решить: достичь Нирваны или остаться в материи и аннигилироваться вместе с нею. Это решение сугубо индивидуально. Никто не сможет решить эту задачу за кого-то. Можно только указать путь спасения, но не спасти.
97. «С материалистами и совсем заблуждающимися не надо тратить времени на спор. Надо, указав им их ошибку, идти вперёд; пускай остаются позади» (Лев Толстой. Дневник 2 июня 1889г.). Эти слова можно поставить эпиграфом к любому произведению об Имматериальном. Любое подобного рода произведение это не полемика с материалистами, а просто подтверждение позиции Нематериального, твёрдо противостоящей материальной позиции.
98. Я выступаю против всякой религии не потому, что я атеист, но потому, что всякая религия, создавая догмы и учреждая церемониал и иерархию, пытается оградить мою веру высоченными и толстенными стенами, чтобы я не смел и шагу за них ступить. Вера - это нечто абсолютно мистическое. Веру невозможно втиснуть ни в какие рамки. Религия пытается регламентировать мистику, заменить непосредственные, свободные отношения с Богом на опосредованные, законнические, так сказать, уставные отношения; втиснуть в аморфное тело мистики прочный и неподвижный скелет распорядка, а потом крепко спеленать это тело догматами. Религия хочет сорвать цветы и листья с вечноживого дерева и превратить его в сухую и мёртвую жердь. Дух подменить буквой.
О вере ничего нельзя сказать, вера выше слов. Но это не значит, что верующий должен прийти к Абсолютному Молчанию. Абсолютное Молчание – это тоже попытка оформить мистическое, придать ему застывшую форму. Но нельзя придать форму тому, у чего нет формы. Несомненно, всякий религиозный обряд – это мистерия, и она выше рационального объяснения, но, вместе с тем, это законченная мистерия, раз и навсегда данная в определённой форме. А мистика спонтанна, непредсказуема, непостижима. Религия хочет отрегулировать мистику, управлять мистикой. Но это невозможно. Мистиечское чувство нерегулируемо, неуправляемо, неанализируемо. Его невозможно рассчитать, направить, ускорить, остановить, уничтожить, упорядочить, расписать, отследить. Его невозможно исследовать. И невозможно превратить в букву.
У мистики нет цели, кроме одно – Бог. Но собственно внутри мистики эта цель уже достигнута: кто погружается в мистику, тот погружается в лоно Бога. Следовательно, у мистики нет цели как таковой, ибо она самоцельна и самодостаточна. Религия же не может смириться с такой свободой мистики. Религия создаёт мистический канон. Свободная мистика всё время ускользает от мистического канона. И с этим ничего не поделаешь. Стоять перед Богом без посредников – вот чего не может дать религия.