Слякоть

               

       После обеда Андрей Вячеславович почувствовал себя плохо, а ближе к вечеру ему стало совсем худо. Настолько худо, что Нине Васильевне, его супруге, пришлось нарушить запрет мужа и вызвать  «неотложку»…
       А началось все лет пять назад. Семнадцатилетний Пашка вымахал к тому времени на полголовы выше отца, хотя Андрей Вячеславович на свой рост не жаловался и не комплексовал, как иные недомерки. Метр восемьдесят - это вполне солидно. Но Пашка и вширь удался - на загляденье. Тут уж не в пример узкокостному отцу. Парень всерьез занимался спортом, накачивал мускулы, ибо непременно хотел пойти в армию. И непременно в ВДВ.
       Нина Васильевна и Андрей Вячеславович не могли нарадоваться на своего единственного сына. Учился ровно, был твердым хорошистом, не курил, не пил, с седьмого класса был влюблен в одну и ту же девочку. Взаимно, между прочим. Этот факт особенно умилял отца и мать.
       В ВДВ Пашка не попал. Служить довелось где-то под Москвой. Писем Пашка не писал, адрес своей части не сообщал, зато по два раза в месяц регулярно наведывался домой. В гражданском почему-то  прикиде и с двумя огромными крапивными сумками китайского производства, коими обвешиваются обычно и обкладываются «челноки».Чего только не было в тех сумках: куртки и джинсы, топики и мини-юбки, туфли, лифчики, трусики-«веревочки», даже электрочайники. В общем, весь набор копеечной туфты, которой сверх всякой разумной меры забиты рынки, ларьки и развалы, и которая, являясь в действительности неприкрытым  барахлом, тем не менее приносит огромные прибыли.
       Пашка с пеленок был молчуном, однако Андрею Вячеславовичу все-таки удалось кое-что у него выпытать. У командира Пашкиной роты жена занималась предпринимательством, и немногословный воин, выделенный как-то по наряду для ремонта командирской квартиры, приглянулся шустрой, разбитной бабенке. Нет, вовсе не в качестве любовника. Предприимчивая капитанша выпросила его у мужа для своего бизнеса. И после принятия присяги Пашка принялся регулярно возить в родной город, где его хозяйка владела тремя киосками, всякую всячину. А чего? Удобно, выгодно, почти задаром, коли не считать затраты на кормежку и небольшие поощрительные суммы для стимуляции Пашкиного рвения.
       Пашка был доволен службой. Никакой дедовщины, подъемов-отбоев, строевой и боевой подготовки, занудных нотаций от молоденьких, горделиво надутых лейтенантиков, теоретически хорошо подкованных, но в практике таких же пеньков, как и солдаты-первогодки. Андрей Вячеславович, сам когда-то по полной программе отдавший долг Родине на Черноморском флоте, поначалу морщился, потом смирился. Рассудил здраво; пусть все идет своим чередом, В его юности была кабала идеологическая, в Пашкиной - тряпочно-капиталистическая, так чего трепыхаться? Хрен на хрен менять, только время терять… Тогда поклонялись марксизму-ленинизму, ныне - золотому тельцу, а воровали, жульничали, обманывали, что тогда, что теперь. Правда, в те недоброй памяти времена прикрывались «единственно верным» учением, а сегодня уже и прикрываться не надо. Свобода!
       Хозяйка хоть и жмотничала, как впрочем, все мелкие новорусские, однако денежки у Пашки завелись, он мог позволять себе по малости «отрываться». Сдав груз по назначению, он оставался дома на два-три дня, а то и на неделю, дожидаясь выручки. Конвейер в обход налоговой инспекции работал безотказно, и все участники имели свой собственный интерес. Пашка благодарил судьбу, предоставившую ему возможность  службы в удовольствие.
       Но вот что совершенно не нравилось отцу  и матери, так это проснувшийся в Пашке интерес к выпивке и покладистым «телкам». От девочки, с которой дружил много лет и на которую Нина Васильевна и Андрей Вячеславович уже поглядывали как на почти состоявшуюся любимую невестку, Пашка избавился самым подлым образом: совратил девчонку, избил ее по пьяни и приказал на глаза больше не показываться. На все семейные уговоры сказал, как отрезал: «Пресная она. Тоска в рваных колготках»…
        Минуло два года, Пашка демобилизовался. Навыки торгового агента, приобретенные им с легкой руки капитанши, оказались востребованными на гражданке. Конечно, Пашку уже не удовлетворяла роль шестерки. Он стремился сам стать хозяином. Вот только удавалось ему это с великим трудом. Мать с отцом помогли ему открыть хлебный ларек. Через полгода Пашка прогорел. Нет, никто на него не «наезжал», если не считать санэпиднадзор, пожарных, участкового, торговых инспекторов, которым приходилось регулярно  «отстегивать» индексированные «отступные» и бесплатно снабжать хлебом и кренделями. Но эти подачки наглым халявщикам изначально были заложены в розничную стоимость продукта, и получалось, что не Пашка «грел» чиновников, а сами покупатели, так называемые простые рядовые российские граждане, добропорядочные налогоплательщики. Такой вот пердюмонокль.
       Сгорел Пашка на водке и своих ларечных продавщицах. Менял он их, стрекулисток и,  по сути, тоже  халявщиц, еженедельно. Девки сплошь шли косяками вороватые, слабые на горлышко и передок. С каждой из них Пашка пил и крутил «любовь» ночи напролет и как-то незаметно для самого себя перестал следить как за теми же продавщицами, так и за шоферами, экспедиторами. А у нас как? Чуть дал слабину, все растащат, еще и портки с хозяина сдернут и уволокут… Подкатил момент, Пашка не смог расплатиться с хозяином пекарни, и неустойку пришлось гасить самим ларьком и выкупленной у городской администрации землей под ним.
Пашка, конечно, погоревал маленько. Впрочем, горевал он только с похмелья, до первого, так сказать стакана. Потом приходил кайф, все горести как рукой снимало, девки и за глоток бормотухи, за бутылку пива, а то и задарма давали, ибо парень-то он был видный, накачанный, с манерами и внешностью крутого братка.
        И все-таки Пашке восхотелось еще разок рискнуть и раскрутить собственное дело. У соседа Мишани в личной собственности был раздрыганный, но тем не менее вполне ходовой «МАЗ»-тягач, выданный ему на автобазе вместо двухгодичной  зарплаты и ржавеющий на бабкином подворье в деревне. Как-то Пашка зазвал Мишаню к себе в гости. Мужики хорошо вмазали, побалакали о том, о сем и пришли к выводу, что запросто могут ухватить быка за рога. Мол, новых русских кругом развелось, что грязи. Друг перед другом выпендриваются, коттеджи и виллы возводят недуром, «бабок» не жалеют. А значит, что? Значит древесина им нужна! Да не абы-какая, а самонаилучшая, сортовая. А сортовая древесина где? У Белого моря…
Пашка мигом слетал к капитанше, ставшей уже подполковничихой и владелицей супермаркета. Перед тем не пил неделю, разорился из остатков своей коммерческой деятельности на приличный прикид  и сверхмодную стрижку за сотню баксов. Как уж  уболтал  он прижимистую бабу (краснобай из него никакой), но «леди» пять тысяч у.е. ему отстегнула. На три месяца, под пятьдесят процентов, с нотариально заверенным долговым обязательством.
       Пашка с Мишаней рванули в Архангельскую область. Тысяча ушла на подготовку к путешествию, замену кое-каких «кишок» у «МАЗа», солярку и харчи. С водочкой, разумеется. На остальную «зелень» мужики накупили на деревообрабатывающем комбинате действительно шикарный брус и вагонку из ценных пород. Тягач набили под завязку. Домой ехали девять дней. Пили, маленько просыхали, ехали какое-то время, снова пили, просыхали и т.д.
       Раненько радовались. Облом вышел грандиозный. Дело в том, что рынок строительных материалов уже был перенасыщен: предложение явно превышало спрос. Причем не на определенный или прогнозируемый срок, а, кажется, навсегда. Мужики после многодневных метаний едва выручили полторы тысячи за всю партию. Думать-то и прикидывать сапог к носу надо было на трезвую голову…
       «Бизнес-вумен», кредитовавшая Пашку, включила счетчик. Андрей Вячеславович с Ниной Васильевной обменяли свою четырехкомнатную улучшенной планировки квартиру на двухкомнатную «хрущобу» в заводском вонючем районе. Разница пошла в уплату Пашкиного долга. И самое поразительное! Когда обманутая Пашкой его школьная подружка и первая любовь узнала о беде, постигшей подлого совратителя, она принесла Нине Васильевне две тысячи долларов. Просто подарила, наотрез отказавшись считать эти деньги долгом.
      В общем, мужик выкрутился. И запил по-черному, принявшись потаскивать из дому наиболее ценные вещи. Спускал, естественно, за бесценок, брал, в основном, «самопалом». В городе многие старушки-одуванчики переквалифицировались из малообеспеченных пенсионеров в довольно удачливых буттлегерш, поскольку спрос на спиртное, не в пример стройматериалам, возрастал день ото дня, час от часу, и пресыщения рынка данной продукцией даже в зародыше не просматривалось.
       Мать и отец опустили руки. Сына своего единственного они любили до самозабвения, а потому и не могли радикально пресечь постоянные кражи из дома. Пашка тем временем добирался уже до книг из отцовской библиотеки, которой Андрей Вячеславович гордился. По праву гордился, с полным на то основанием. Собирать библиотеку он начал с пятнадцати лет, как только получил свою первую зарплату. И собирал уже без малого четыре  десятилетия. За страсть к печатному слову его, мастера по наладке  оборудования на швейной фабрике, прозвали Профессором. Уважительно, между прочим, прозвали, ибо собирал он книги не для мебели. Читал запоем, знал много, всех фабричных приохотил к умной художественной литературе.
Пашке же беллетристика была по фигу. Он с детства увлекался в основном спортивными изданиями и авиацией. На эти темы у него был свой собственный книжный шкаф. Потому и продавать он принялся в первую очередь отцовские книги.
       Как-то одна самогонщица  из соседнего подъезда посулила Пашке трехлитровую банку первача за полное собрание сочинений Джека Лондона, понеже потребовался данный автор ее внучке, обучавшейся в школе с литературным уклоном. Пашка обрадовался. Отец с матерью ушли на работу, и он не спеша собрал книги в сумку. Последний томик почему-то решил пролистать. И… наткнулся на свидетельство об усыновлении, из которого  узнал, что он подкидыш, а отец и мать не являются его биологическими родителями. Это совершенно нечаянное открытие попервам его очень расстроило. Уже  потом, когда пришел в себя после трехдневного запоя, Пашка устроил Андрею Вячеславовичу и Нине Васильевне крутую разборку с диким скандалом и рукоприкладством.
      До смерти перепуганная Нина Васильевна выскочила из квартиры и, размазывая по лицу хлещущую из разбитого носа кровь, бросилась по лестнице вниз. Плохо соображая, что она делает, схватила трубку телефона-автомата и набрала «02».Почти двое суток провалялся Пашка на «вертолете» в КПЗ. На допрос его вызвали ближе к вечеру. Следователь, совсем еще пацанка в кителе с погонами старшего лейтенанта, курносая и рыжая, как сплошное безобразие, изо всех сил пыжилась казаться крутым ментом.  Вопросы она задавала сквозь зубы, Пашка односложно отвечал, думая лишь о том, как бы было сейчас в кайф раскумариться бутылочкой водочки и сожрать сковородку жареной на сале картошечки с луком, которую потрясающе готовила мать. Мать?..
     Пашка вздрогнул, пропустив мимо ушей очередной вопрос рыжей куклы и попросил повторить.
       -За что вы избили своих родителей?
       -Они не мои родители. Двадцать два года обманывали…
       -Обманывали, говорите…- змеюшкой прошипела рыжая. – Ну тогда слушайте! Она взяла  со стола  листок тетрадной бумаги, поднесла его к глазам: « Я, Нина  Васильевна Никольская, мать задержанного Павла Андреевича Никольского, подтверждаю, что сын меня не бил и скандала не устраивал. Я споткнулась о коврик в прихожей, упала и разбила себе лицо. В горячке я кинулась к телефону, хотела вызвать скорую помощь. Но по ошибке набрала номер милиции. К сыну никаких претензий не имею».
     -Читать вам заявление вашего отца ?- Он тоже споткнулся о коврик, помогая подняться жене с пола, упал и разбил себе лицо… Кстати, никакого коврика у вас в прихожей нет… Урод, ты долбаный!- вдруг взвизгнула она, смешно подпрыгнув на стуле.- Урод, слякоть, мудак! Ты на вокзалах под лавками жил? Огрызки на помойках собирал? За пайку хлеба с отморозками в детприемниках дрался? Подушку по ночам в детдоме грыз?… Мне бы таких родителей…- закончила она еле слышно и вдруг заплакала.
     Пашка растерялся. Что делать, как поступить, чем помочь рыжей старлейке, он не знал. Она сама ему помогла. Промокнув глаза, красивые, между прочим, карие с поволокой, высморкалась в платок и, донельзя смущенная своей выходкой, грубо рявкнула:
     -Вали отсюда , дурак! Свободен.
     От автора. Пашка был отпущен «за отсутствием состава преступления». Как складываются теперь его отношения с отцом и матерью, я не знаю. Мог бы, конечно, придумать конец  данной истории ко всеобщему, скажем, благолепию, но это не моя история. Пашкина.