Страх первый

Екатерина Адасова
Страх первый
 
Еще на голом поле, в ромашках и полевых гвоздиках поставили такой вагончик, которые перевозят для рабочих на машинах. Там и окна и двери, все утеплено, покрашено. Не только Федор и Лариса, но нашлись еще и другие желающие готовые в доме переночевать, чтобы не ехать в город, а потом на электричке утром возвращаться.
- Остаюсь в доме, - сказал приятель Ларисы Анатолий.
- Это не дом.
- Если можно спать ночью, то дом.
- В палатке тоже можно спать, но никто не назовет палатку домом.
- Это дом для северных районов. Привезли, поставили, можно жить.
- Пусть, так. Согласна.
- И еще один аргумент в мою пользу, - заметил Анатолий.
- И какой?
- Кто тебе деньги дал на эту будку.
- Сразу будка. Конечно, ты дал. Мне пришлось их вырвать из кармана в твоей куртке.
- Если бы я захотел, то ты бы не вырвала эти деньги. Просто сопротивлялся так для вида.
- Не заметила.
Для Ларисы Анатолий был не простым другом, он был товарищем, помощником, просто родным человеком, с которым можно было все обсуждать и принимать нужные решения. Другого такого человека у Ларисы не было. Анатолий, среднего роста, чуть полноватый, внимательный, но и упрямый, не пропускал дня, чтобы не зайти с работы в гости к Ларисе. Такие посиделки могли быть короткими, а могли растягиваться на все вечерние часы. Но терпеливый Федор, которого такие длительные посиделки утомляли, давал иногда команду на окончания бесед.
Вот и сейчас никакого отказа Анатолий слышать не собирался, а Лариса никогда бы и не отказала ему в возможности отдохнуть, а не трястись в электричке два часа.
- Хорошо, хорошо, оставайся.
- Вон сколько места. Еще не все поняли, что здесь можно разместиться на целую ночь.
Вечер провели у костра. Здесь и еду разогрели, хотя к этому времени у Ларисы уже имелся керогаз, красивый, из блестящего алюминия. Широкая подставка для кастрюли могла удержать бак с водой. Но пока его не использовали. Негде было его хранить, да и керосин  не оставишь в голом поле.
- Все-такт воспоминания Жукова переписывались многократно. Все сказать, действительно, невозможно.
- У меня есть книги его воспоминаний.
- И битва под Москвой. Уже и фронт был у нас тоньше некуда, а немцы пошли к Кавказу. Это как?
- Не могу сказать ничего.
- Какие-то внешние силы, те, что управляю миром, не дали сдать столицу.
- Это важно.
- А потом, фронт устойчив, ничего не указывала на то, что произойдет прорыв к Волге.
На эту тему Анатолий мог говорить долго, и фамилии командующих, и распределение войск, и полков указывал. И планы боев, все это ему было интересно. Все, что получалось прочитать, он прочитывал. Память у него была отличная, все держалось в ней крепко и занимало-то место, которое было предназначено для той или другой информации.
Летняя ночь наступила мягко, сплошная темнота легла на поле, маленькую речку, что угадывалась легким шорохом за деревьями. Потом потемнел и лес, который тянулся вверх острыми пиками елей. Прокричала птица, резко, одинокими длинными звуками. Небо оказалось рядом, звезды виделись близко, сияли чистым голубоватым светом. Луна тоненькой полоской легла одиноко от звезд. Света она не давала. Да и свет от звезд оставался в высоте и никак не опускался к земле. У земли же было темно, ничего нельзя было рассмотреть в нескольких шагах. Пламя от костра замыкало маленькое пространство, в котором мелькали руки, лица, летели искры, которые гасли уже в совсем другом мире, что был рядом, но был не досягаем. В том мире рядом уже не было красок, все краски потухли и исчезли. Но и здесь у костра  нельзя было рассмотреть цвета глаз, в глазах сияли кусочки пламени, глаза грели отраженным светом одинокого костра.
- Федор уже спит, - сказала Лариса.
- Если столько копать, то можно спать и стоя.
- Любимое занятие.
- Деревенские корни. Сколько в городе не живи, земля своим теплом будет звать.
- А ведь не хотел сюда ездить, - вспомнила Лариса.
- Не хотел, не хотел, а теперь все выходные здесь. Потом и отпуска пойдут.
Костер догорал, оставались светить угольки, тонким прижатым к дереву огнем. Угольки мигали звездам. Наступала сплошная темнота, тонкий серпик луны не мог дать света. Август приходит с темными и уже чуть холодными ночами. Тонкие нити холода уже прошивали ночной воздух, касались листвы, и уже начинали падать легкие, чуть желтоватые листья. Тихое шуршание планирующего листика касалось слуха, который был обострен в темной ночи.
- А ведь на этом поле мы одни, - сказала Лариса и поправила тонкую косынку на темных волосах.
- Конечно, кто хотел уже уехал. Завтра, в воскресенье появятся.
- Из темноты кто-то может выйти и мы не увидим того человека, который к нам подойдет.
- Увидеть не возможно. Но никто не подойдет.
- А звери?
- Какие тут звери.
- Змеи. Видела, как ползла змея. Черная толстая. 
- Ночью змеи не приползут.
- А кто может прийти?
- Разве, что еж. Вот этот шуму наделает.
- Так не поймем, кто зашумит. И еж испугает.
Вагончик, который стоял близко, своей формой отличался от всего, что было вокруг. Из темноты выступал прямоугольный контур. И только уголек гас, так и контур забирала темнота. Луна спряталась за какое-то невидимое облако, а может просто свалилась за горизонт и исчезла. Навсегда. Неприятное одиночество прижалось к Ларисе. Ей уже не хотелось ничего обсуждать и говорить. Но Анатолий еще был бодр, и ему хотелось немного еще посидеть у погасшего костра, сохранить, возможно, ощущение лета, которое готово было исчезнуть в любой день, вечер или ночь.
- Вот я хочу здесь построить особенный дом, - сменил тему разговора Анатолий.
- Что значит особенный?
- У всех дома одинаковые. Ломаная крыша. Там вверху одно окно. И внизу все одинаковое. Крылечко, и веранда, потом комнаты. И все.
- А зачем иначе делать? Приехал, место есть, где жить, вот и все от этого дома.
- Нет. Еще нужна веранда.
- Так веранды тоже делают.
- Не на первом этаже, а на втором.
- Балкон?
- Нет, веранда. Она пойдет с четырех сторон дома. И будет над ней навес.
- Высоко?
- Можно будет сидеть высоко, и смотреть по сторонам. 
- Какие у тебя стороны, сразу за участком речка и лес, а дальше бывший бобровый заповедник. Там болота, ивы согнутые, есть и сухие, кривые.
- Соседей нет.
- Их пока ни у кого нет. Никто не строился еще.
Самым удивительным образом, Анатолий поменял свой участок на тот, который и был последним среди всех, что выбрали другие. В стороне от всех. Если даже здесь, недалеко от дороги, которая должна появиться и опоясать все будущие дома и участки, находиться малоприятно, то туда, к дальнему участку и днем идти не совсем приятно.
- Но внизу тоже построю площадку, на фундаменте, широкую, чтобы можно было поставить бассейн, не совсем маленький, поставить стол, кресла. Вот там мы с тобой можем сидеть и разговаривать сколько захотим. И Федор нам не помешает.
- Так он и не мешает нам.
- Иногда, правда, предлагает закончить разговоры.
- Так сейчас сон его сморил.
- Вот и хорошо. Помечтаем.
- Ты еще можешь мечтать? - спросила Лариса.
- Без этого нельзя.
- Ты, такой мечтатель, что никак не выберешь себе подругу жизни.
- Пока к семейной жизни других присматриваюсь.
- Вывод, какой сделал?
- Нет счастья в семьях.
- И в моей жизни нет счастья?
- В твоей особенно.
- Удивительно. Не помню, чтобы ты меня хоть когда-то жалел.
Вместе Анатолий и Лариса учились шесть лет, потом вместе работали пять лет. Жить им тоже удалось рядом, в одном доме, но в соседних подъездах, а теперь и дачи оказались рядом, точнее, не дачи, а участки, на которых думалось, что дома появятся и все станет, так же как и у всех остальных. И, действительно, не вспомнилось ни одного случая, чтобы словами проявлял Анатолий жалость. Но стоило Ларисе заболеть, а крепким здоровьем она не отличалась, так Анатолий старался проведать, поддержать, сходить в магазин, а чаще принести что-нибудь вкусненькое. 
- Как тебя было жалеть? Ты вот всех нас мужиков обеспечила квартирами в Москве.
- Ну, уж это слишком сказано.
- Но, если бы не ты, то никаких квартир не было бы. Не зря я тебя больную привез на работу, чтобы все обошла инстанции. Все нам выделенное уже сразу распределили. Только твоими усилиями удалось вырвать несколько квартир.
- Когда это было.
- Уже почти никого не осталось там работать.
- Трое из десяти остались.
- Значит, им это распределение было нужно.
- Всем было нужно, - ответил Анатолий.
 После институтское время помнилось хорошо, и на работе, можно сказать, продолжал быть в том же коллективе. Только вместо преподавателей появились начальники, которые  от тех, кто учил, сильно отличались, совсем не в лучшую сторону. У них уже был опыт работы, хороший или плохой, и они так же как Анатолий и Лариса, были не москвичами, а приехали из разных мест, чтобы осесть в столице. Потом постепенно среднее звено начальников заполнилось людьми, знающими и умными, потом шло промежуточное, и дальше тоже были отличные специалисты.
- Что вспоминать, - заметила Лариса, - у каждого теперь новая работа.
- Но все же, начало работы помнится лучше всего. Потом пошла текучка. 
- А потом все развалилось. И то, что было, и то о чем мечталось. Наступило время улиц и случайных работ. 
- Но у тебя все получилось.
Да, не попала Лариса под смутное время. Оказалась с работой. Но нервное время все же давило. Казалось, что можно выбраться на природу и все исчезнет, то, что есть вокруг. На несколько часов или дней можно почувствовать, что есть места, где ничего не меняется, зависит только от времени года. И еще от тебя.  Анатолий же забросил то, чем занимался, занялся общественной работой, которая ему была и по душе и по его способностям. Общаясь с людьми, Он всегда искал сильные и слабые стороны у человека, умел ими пользоваться. Умел работать с начальниками любого ранга, все свои поступки анализировал, понимал последствия каждого из них, но дружил с немногими. Дружба его была вне полезных знакомств, это была и память о молодости, и память о том, к чему стремился и просто искреннее чувство.
- И все же скажи, почему я несчастна в семье? Как-то раньше не касались этого вопроса.
- Думаю, что тебе семья, вообще, была не нужна. Она тебя сдерживает.
- А что лучше бродить со всеми, вести беседы и сидеть на работе до самого позднего времени.
- Так ты и сидишь на работе сколько нужно. Но в семье тебе не хватает места. В семье ты – не ты. Не готова ты к семейной жизни. Вот я готов, хочу жениться, но не нахожу никого, кто нужен. А ты ничего не искала, оказалась перед выбором, который и не был тобой сделан. Случай все решил.
- Может быть, завтра продолжим эту тему, - предложила Лариса.
- Раз начали, то можно договорить, а завтра продолжить. Завтра воскресенье, с первой электричкой приедут с лопатами, место свое окапывать, окопы строить, крепости возводить.
- Наговорил.
Становилось чуть прохладнее, от костра остались три уголка, с погасшим огнем, но еще хранящие внутри жар, который уже только искрой маленькой и слабой давал о себе знать. Тьма была густой и тяжелой. Не пели птицы, затихли лягушки со стороны заповедника, только раз над теплом, что поднималось от сгоревших веток, пролетела темная бабочка, цвет ее угадать было невозможно, но это был какой-то пушистый комочек, и лицо ощутило мягкость и бархатистость ее крыльев.
- По большому счету тебе и дача не нужна. Это для тебя занятие, чтобы ни о чем не думать. Вот мне дача нужна, мне здесь хорошо. Мы с отцом жили в маленьких городках на Украине. Там были сады, грядки, огороды. Я буду сюда выбираться, чтобы спать, а перед сном капать как можно больше земли. Вырою сначала пруд, даже до строительства дома, большой, пущу рыбок. Ловить их не буду. Не рыбак. Смотреть, как по глади воды остаются ребристые следы. И по краю пруда вырастет камыш, высокий и отразится в воде.
- Так мне нужно все забросить, если это не для меня.
- Бросать нельзя. Если начала, то уж для других все и доделай. Дороги, свет, проведи мелиорацию. Все сделай, тогда можешь и уходить с этого пустого, ночного, черного поля.
- Знаю, что ты добрый человек, оттого не обижаюсь. Над сказанным подумаю во сне.
- Пока общайся с людьми. В делах стану тебе помощником. Скрытым.
- Так ты и так мой помощник и советчик.
- Значит, все останется как есть.
- Возможно.
Сплошная темнота легла на землю, чувствовалась в воздухе влага, роса уже лежала на каждой травинке, но ничего не могла отражать в своих капельках. Фонариком посветили дверь в будку, которая теперь стала чистым аккуратным домиком. Железо двери было влажным. В домике крепко спал Федор, луч фонарика его не потревожил. Стояли еще по двум сторонам раскладушки. Анатолий лег и заснул быстро, словно и не успел положить голову на тонкое расстеленное одеяло. В будке было невыносимо жарко. Маленькое окошко за спущенной плотной занавеской, не пропускало прохладу.
- Открой дверь, сказал Федор из своего сна, - жара.
Дверей в этом строении, еще под одним названием «кунг», было две. Этот унифицированный кузов машины мог открываться сбоку маленькой дверью, а в торце большой распашной, такими небольшими воротами.
- Хорошо.
Лариса открыла маленькую дверь, прохлада заполнила раскаленный домик, стало легче дышать. Раскаленная металлическая крыша постепенно отдавала свой жар ночному воздуху. Темнота и прохлада были рядом, на кусочке неба, который ей виделся, не было звезд. Спать ей не хотелось, а может быть и не получалось. Что-то тревожное висело в этом ночном воздухе. Такого глубокого одиночества, отрыва от всего шумного, постоянно мешающего в городе, она не знала.
Вдруг она увидела два красных огонька, показалось, что в костре осталась сила, и угольки вновь засветили своим внутренним светом. Но свет не исчезал, и не появлялся потом, а висел где-то между землей и небом. Был где-то на уровне входа в домик, значит, висел в воздухе. Две красные точки не исчезали, просто заняли свое место и оставались неподвижными.
- Это глаза, - опешила от такого предположения Лариса.
На этом пустом поле заросшем травой и цветами, в этом лесу, что обнимал все вокруг, жили свои обитатели, бегали кабаны, таились лисы и медведи. В том болоте, жили бобры, называлось ли это заказником, или ничем не называлось, здесь жили змеи, которые знали свою землю и должны были приползать именно сюда.
- Точно, глаза.
Лариса тронула за плечо упавшего в сон Анатолия. Тот пошевелился, но из сна никак не мог выйти. Потом все же откликнулся. Тихо, шепотом.
- Что случилось? Не утро же.
- Смотри, - показала Лариса в сторону двери.
- Сейчас фонариком посветим.
Анатолий повозился на полу. Щелкнул включателем фонарика, но света не появилось.
- Батарейки разрядились.
- А что говоришь тихо, совсем тебя не слышно.
- Не хочу Федора будить, - прошептал Анатолий.
- Давай выйдем, спугнем?
Но выходить Анатолию не хотелось, и пугать красные неподвижные глаза тоже.
- Спи. Еще никто на тебя не напал.
- Так это чьи глаза?
- Может быть собаки. Но собака давно бы ушла.
- Тогда чьи?
- Может, волка. Они умеют ожидать?
- Чего ожидать?
- Кого, так лучше сказать.
- Дверь закрыть?
- Не надо. Задохнемся здесь. В этом кунге такие утеплители, для севера такие теплые строились домики на машинах. Тогда не от страха умрешь, а от отравления.
Анатолий еще что-то бормотал, но разобрать слов было не возможно. Послышалось сопение, а потом, и звонкое похрапывание. Лариса осталась одна с темнотой и светящимися глазами. Теперь она чувствовала, что именно там неподвижно замерли глаза зверя. И они будут здесь висеть над этим полем навсегда. Будет ли здесь большой дом, или будет совсем маленький, но глаза в беззвездную ночь будут загораться. В этот момент ей не хотелось ни дома в этом поле среди маленьких красненьких гвоздик, среди крошечных кустиков, которые были в высоту травы.
Лариса заплакала. Просто спокойными слезами человека, который сделал что-то не то, или шагнул туда, куда и смотреть было не совсем желательно. Ей уже не хотелось здесь быть, не хотелось любоваться звездами, слышать птиц, или вечернюю песню лягушек.
Тонким краем посветлело небо. И еще не появились расплывчатые мягкие тени от кустарников. Висел сплошной утренний белый туман, через него нельзя было ничего рассмотреть. Но тепло текло своим уже дневным жаром, было тяжелым и влажным.
В тумане стали появляться окна, и такое окно появилось и перед открытой дверью. Влажные травинки под тяжестью росы наклонялись к земле. Раздался пронзительный крик сороки. После этого крика, как после сигнала все вокруг зашумело.
Утро началось. Все проснулись.
- Ну, как, не смогла заснуть?- спросил Анатолий. 
- Даже не знаю, казалось, что всю ночь смотрела в красные страшные волчьи глаза.
- А сейчас как?
- Сейчас хорошо, светло. Кажется, что мы здесь не одни.
- С волком?
- Нет, с другими людьми. Вон там, в далеки уже даже стоят домики.
- Так они там уже много лет стоят. Когда-то там была деревня. А теперь дачники все захватили.
- Далековато только они.
Анатолий выбрался на открытое поле. Покопался под домиком, вытащил лопату.
- Пойду у себя покопаюсь. Пока Федор спит, и костер еще не разожгли. Чай будет готов, зови. 
Посмотрела Лариса на пустое поле в утренних лучах, погрелось под мягкими лучами солнца, которое в любой момент было упасть из лета в осень.
- Вставай, Федор, - сказал Лариса.
Федор встал, собрал веточки, приготовленные с вечера для костра вечернего и утреннего. Повесил на железную палку широкий казан. Вода быстро закипела. Позвала Лариса и Анатолия. Крикнула так громко, что голос отразился от высоких осин, что тянулись вдоль маленькой речушки, похожей больше на ручей. 
Выпили чай из металлических кружек.
- Надо ехать. Скоро электричка.
- Так день только начинается, вечером поедем, - удивился Федор.
- Остались ночевать, чтобы по электричкам не таскаться. Вот сейчас все ломятся в электрички, а мы уже здесь, бодрые, - добавил Анатолий. . 
- Как хотите, но мне пора. Проводи до железной дороги, сама пойду.
Лариса ехала в электричке, пыльные окна, деревянные сиденья, пассажиры с корзинами и мешками, с собранным урожаем, о котором ей еще и не мечталось. Лес с окнами был совсем рядом, такое это было место, встречные электрички не встречались, они стояли на станциях, ожидая, когда освободиться железная дорога, построенная только в один ряд. Деревья почти касались стекол, там, в лесу, никого не было видно. Но Ларисе виделись красные неподвижные глаза, что смотрели из темного ельника неподвижно и в ее сторону.