Сверчок. Коллежский секретарь. Гл. 24. Патриотка

Ермолаев Валерий
                Сверчок
                Часть 2
                Коллежский секретарь
                24
                Патриотка

      В 1814 году княгиня обратилась к русскому дворянству с предложением воздвигнуть в Москве памятник в честь избавления России от иноземного нашествия, и сама приготовила для этого памятника знамя, переданное затем в Александро – Невскую лавру.

           Вот чем она объясняла свою идею в сопроводительной записке:

     "Наполеон должен был видеть, что война, состоящая в набегах, требует бесчисленных издержек… Он призвал ныне мщение всех народов на злосчастную Францию, которая… более достойна нашего сожаления, чем ненависти. Россияне, не упиваясь ядом злобы, задушили в сердце империи свою гидру… Такая слава превыше всякой славы… итак, изнуренная Европа может ли теперь противостоять России, сему юному исполину, озаренному силой и добродетелью… да сохранит нас Бог от внутренних неустройств, и тогда никакая иноземная власть не сможет поколебать нашего могущества…
         На стенах кремлевских, там, где возносилось знамя вражеское, да водрузится ныне сие священное знамя народа русского. Итак, основанием памятника будут стены кремлевские, которые возвысятся ныне с новой славою, и на них имена всех тех, которые прославились воинскими подвигами или высокою добродетелью. Все сии имена, столь любезные, столь драгоценные отечеству, будут вырезаны на бронзовых досках с описанием их подвигов. Такие же бронзовые доски останутся без надписей для изображения впредь, на всякие времена, для имен тех, которые окажутся достойными… которые будут всегда поддерживать силу, законы, благоустройство государства и возвеличивать славу России.
        Здесь все сословия должны быть равны… никакие происки и богатство не должны давать право быть первыми среди героев… И поэтому последний из крестьян может этим правом воспользоваться…"

                Княгиня была патриотка отечества.

    По вечерам немногочисленное, но избранное общество собиралось в ее салоне, хотелось бы сказать – в этой храмине, тем более, что хозяйку можно было признать не обыкновенной светской барыней, а жрицей какого-то чистого и высокого служения.
       Вся постановка ее вообще, туалет ее более живописный, нежели подчиненный современному образцу, все это придавало ей и кружку, у нее собиравшемуся, что-то таинственное, но и не обыденное, не завсегдашнее. Можно было подумать, что тут собираются не просто гости, а посвященные…

           Разговор самой княгини действовал на душу как музыка Россини.