Иван Иванович Ярков, когда возвращается домой со службы, ужинает на скорую руку – и быстрее к телевизору.
К японскому, настоящему, купленному еще в девяностые, когда советские магазины вдруг наполнились честной продукцией западных производителей.
«Сони», так «Сони», «Грюндик», так «Грюндик».
У Яркова есть теория, что правительство посредством телепередач, хочет донести до него Весть.
Что весь корпус сериалов, репортажей и спортивных соревнований по гандболу – что-то несет. Какой-то месседж, говоря по-современному. Ну, действительно, не зря же, все сериалы про преступления и наказания. На какой канал не ткни, а их у Ивана Ивановича сто сорок шесть с половиной, попадешь на фильм, где безжалостный садист мент, преследует безжалостных садистов уркаганов. И нормальному человеку главное между ними не попасть.
Может быть, правительство хочет сказать Ивану Ивановичу, чтобы он больше ни на что не рассчитывал?
Гуманизм и сострадание отменяются?
Или наоборот, правительство призывает всех на борьбу с повсеместными недостатками?
Перегибами на местах?
Волюнтаризмом?
Иван Иванович задумывался и страдал.
Маша! Звал он жену, иди, посмотри!
Но Маша не шла, она телевизор вообще не смотрела, принципиально. Отстань, отвечала Маша, окаянный, некогда мне ерундой маяться, нашел, тоже мне, занятие, целыми днями телевизор смотреть. В выходные на дачу поедем – готовься.
В выходные ехали на дачу, и это для Ивана Ивановича было хуже каторги и пытки. И телевизора на даче не было, и вообще не любил он это дело, особенно после того, как их сожгли два года назад. (Это Иван Иванович критично считал, что сожгли, полиция – придерживалась другого мнения). Тем паче у Маши самокат с моторчиком за двадцать пять тысяч, а Иван Иванович сам давай иди, вышагивай. Маша, значит, вскакивает на самокат, толкается ногой – и катит вперед с легким рюкзачком за плечами. А там, между прочим, шесть километров от станции. А Иван Иванович, взвалив на себя четыре сумки, идет по пыльной серой дороге вместе с остальным народом страны.
Потом этот самокат, как удав, весь день сосет электричество из розетки и что характерно – мотор у него в колесе.
А телевизор она купить не дает. Сколько раз клянчил Ярков у жены окно в мир – ни в какую. Говорит, не надо им этого на даче, говорит, она туда душой отдыхать ездит, а не бесовские инсинуации выслушивать, говорит, они напрямую на ее мозг воздействуют в отрицательном смысле. И на природу. Как какой-нибудь граф недоделанный, из современных актеришек, вякнет что-нибудь такой же графине из подворотни на актуальном языке пэтэушников-двоечников в очередном историческом блокбастере, так морковь на огороде загибается.
Сейчас нет пэтэушников, возражал Иван Иванович.
Пэтэушников нет, а язык остался, парировала Маша, бывшая преподавательница английского языка в этих самых ПТУ.
А как же..? Робко начинал Иван Иванович.
Даже не начинай, отрезвляла его Маша.
И шла в огород.
Где и сама отдыхала по полной и других заставляла наслаждаться безжалостно.
Поэтому гости к ним и не приезжали.
Но это и к лучшему.
Вздыхал Иван Иванович и отправлялся помогать Маше.
Полол, окучивал и с печальной, но ласковой обреченностью представлял, как будет помирать на грядке с редиской. Хотя, нет, в ближайшее время не помрет. Иван Иванович придумал одну штуку. Он стал устанавливать себе сроки доживания. Не умирать раньше, чем выйдет продолжение сериала «Следы теряются в небе», двадцать второй сезон. А после «Следов», новый блок передач о взаимоотношениях дальних родственников с ближними… Так, глядишь, и доживет до солидного возраста. Сейчас-то он, можно сказать, правда с некоторой натяжкой, в среднем находится.
А хочет дотянуть до солидного.
Ивана Ивановича в этой связи очень волновало выражение «Мафусаилов век». Он часто задумывался, сколько это. 730 или 840 лет непрерывной жизни? Четкого мнения у его знакомых не было. Вася Безликий, товаровед с овощной базы, утверждал – 730. А Федоров, дворник родного ЖЭКа, что не меньше 1111-ти.
Опять замечтался?! Окликала Ивана Ивановича Маша, и он закрывал рот, опускал голову долу, и продолжал полоть.
Потом шел пить воду. Вода у них вкусная. А у соседей наоборот – ржавая и тиной отдает. Сколько они ее не откачивали моторчиком.
Вот такие чудеса.
Эх…
Жизнь…
Никакой свободы с инициативой…
И все по-сути зависит от глубины бурения.
Но уж на неделе, все вечера его. Придет Иван Иванович из конторы, помоет руки, съест тарелку макарон по-флотски с шашлычным кетчупом – и к телевизору.
А оттуда, что не передача – то намек.
Знать бы еще на что.