Волки-хищники...
Для Бируте
За несколько дней до «Прощенного воскресения», рано утром постучали в дверь. Маринка уже не спала, так что опрометью бросилась к двери и не спросив, кто там, отворила их. На пороге стоял отец Мирон. Его лицо пылало каким-то торжеством, надменностью, немного презрением. Он не стал входить в дом, мельком окинул девочку с ног до головы, после чего сказал сухим, равнодушным голосом:
-Мне нужен отец Виктор. Он дома?
Маринка, не привыкшая к такому тону от гостей, немного растерялась. Каждый, кто приходил к нам домой, старался быть с девочкой ласковым, почтительным, любезным, как это обычно бывает, по отношению к ребёнку. Но, отец Мирон оказался не из тех, кто тратит время на сентиментальности.
Услышав, возле двери возню, я вышел в прихожую.
-Собирайся, отец,- даже не удостоив меня приветствия, проговорил отец Мирон.- В епархию поедем. Владыка вызывает.
-Но, у меня не на кого оставить детей,- растерялся я.
Отец Мирон снова бросил небрежный взгляд на Маринку, до сих пор стоявшую здесь же, у двери, шморгнул носом, после чего добавил:
-Жду тебя в машине, у нас мало времени.
Я понял, такое презрительное отношение Сосновского священника, не сулит ничего доброго. Тем не менее, наспех накинув пальто, отправился к богадельне. На пороге как раз встретил Липу, та сметала со ступенек снег.
-Вы Алю, или кого-то из наших не видели?- спросил я у неё.
Та распрямилась, поправила сползший на самый лоб чёрный платок-шаль, сказала:
-У вас что-то случилось?
-С чего вы взяли?
-Да вид такой, будто с креста только что сняли?
-Случилось,- громко вздохнув, ответил я.- Мне ехать нужно срочно, в епархию вызывают. А детей не с кем оставить, как на зло. Меня же не предупредили совсем.
-Ясно,- махнула головой Липа.- Если доверяете, могу я посидеть.
-Вы? А это не будет слишком?..
-Мне не в тягость,- перебила меня Липа.- Вы там долго будете?
-Я не знаю. Чувствую, не спроста вызывают. Боюсь, стоит ждать каких-то неприятностей. Хотя, может это совсем не так!
-Ладно, не накручивайте себя,- Липа говорила отрывисто, чётко, ровно, без малейших эмоций на лице, как это часто она делала.- Всё обойдётся.
Оставив метёлку, женщина пошла следом за мной к дому.
-Помолитесь за меня,- сказал неожиданно я, развернувшись на пороге, обращаясь к Липе, когда переодевшись, хотел уходить.
Я чувствовал необъяснимую опасность, и понимал свою беззащитность, перед стихией житейских обстоятельств, инстинктивно искал хоть какой-либо помощи. Взгляд Липы вдруг изменился. Чёрные глаза стали чуточку даже ярче, с немалой долью удивления. Она с минуту стояла совершенно неподвижно, затем неожиданно подошла ко мне, неспешно перекрестила, как это делала всегда мама, когда я уезжал, или шёл сдавать экзамен.
-Хорошо,- чуть слышно выронила она, и я вдруг почувствовал необыкновенное спокойствие, уверенность, словно незримая сила стала защитой на моём пути.
Севши на заднее сиденье, тут же обнаружил Веру Степановну, одетую в облезлую лисью шубу, когда-то вероятно, имевшую довольно богатый вид. С правой стороны, буквально на плече поверх шубы, красовался искусственный цветок лилии красного цвета, выделявшийся из-за окутавшей шею кружевной шали, обволакивавшую, также голову Сосновской старосты. Весь этот ужас дополняли коричневые перчатки из бархата и большая, сплюснутая сумка, похожая на несуразную собачонку, свернувшуюся калачиком. Признаться, я тогда еле сдержался, чтоб случайно не выронить смешок. А в уме укорил себя, понимая, как грешно смеяться над людьми, даже такими странными. Со мной скупо поздоровались, и мы отправились в большой город.
Ехали всю дорогу молча. Отец Мирон и водитель изредка перекидывались словами, а я понимал, каждый по-своему нервничает. Возле самых ворот въезда в епархиальное управление, Вера Степановна вдруг сказала, обращаясь ко мне:
-А вы когда-нибудь бывали в Анечкино?
Я и не сразу понял, что она имеет ввиду. Мотнул головой, сдвинул плечами. Но, тут отец Мирон покряхтел, заёрзался, объявив:
-Приехали, наконец.
В новом епархиальном управлении всё казалось по-другому, в отличии от нашего, бывшего. Окна кругом занавешены, множество различной мебели, тусклый свет на коридорах. Отец Мирон зашёл к секретарю, долго о чём-то говорил с ним, после чего вышел и негромко сказал Вере Степановне:
-Надо подождать.
Я, для этих двоих словно не существовал. Они сели отдельно, поодаль. Вера Степановна вытащила из своей сумки какие-то бумаги, принявшись перелистывать их, делая вид, как это очень важно.
Нас не принимали очень долго. Только тогда я вспомнил, что не позавтракал дома, и теперь чувствовал, как начинает беспокоить не-приятное чувство голода, высасывая живительные силы из организма. Пробовал молиться, не получалось. Голову наполняли беспокойные мысли, измождала усталость, изредка пронзала тело острая молния тревоги. К архиерею никто не заходил, ровно, как и не выходил от него, но мы продолжали сидеть. Вера Степановна предложила отцу Мирону пирожки, замотанные в салфетку, но он бегло взглянул на меня и тут же показал жестом руки, что отказывается от угощения. Затем к архиерею приходили какие-то люди- важные, солидные и не очень. Забегали в спешках священники, рабочие, даже монахи. А мы всё сидели и сидели.
Когда я уж совсем устал и даже отчаялся, вышел молодой парень в синем костюме и обратился к отцу Мирону:
-Батюшка заходите, владыка ждёт.
Отец Мирон медленно поднялся со стула, пригладил бороду, волосы; поправил на груди крест и отправляясь в кабинет архиерея, кивнул головой, чтоб я следовал за ним. Следом посеменила Вера Степанов-на.
В кабинете епископа было светло и жарко. После мрачного коридора, я зажмурился, чувствуя, как боль охватила глаза. Преосвященнейший встретил нас сидя за столом, не отрывая глаз от какого-то листа полупрозрачной бумаги. Он даже не отреагировал, когда мы вошли, и лишь слова отца Мирона: «Владыко, благословите!»- заставили его обратить на нас внимание, поверх сползающих на кончик носа, очков. Архиерей долго и внимательно осматривал меня, кинул короткий взгляд на Веру Степановну, и отложив в сторону лист бумаги, проговорил вялым, каким-то не подходящим для его возраста, почти старческим голосом:
-А, отец Мирон! Бог благословит. Проходите, проходите. Прошу простить, за то, что заставил ждать. Дела, понимаешь, дела.
Мы, по очереди, подошли к владыке, взяв у него благословение. Вера Степановна, возле самого стола закопошилась, судорожными движениями роясь в своей сумке. Посыпались какие-то тетрадки, книжечки, бланки. Архиерей насупился и хотел было что-то сказать, только женщина, наконец, отыскала нужную вещь и положив её на стол защебетала лестным голосом:
-Владыко, это мой вам подарок. Стихи собственного сочинения с личным автографом.
Сказав это, она собрала в охапку рассыпавшиеся вещи и мигом спряталась за спиной отца Мирона. Архиерей взял двумя пальцами подарок, как-то равнодушно взглянул и небрежно отбросив книжечку на край стола, скупо вымолвил:
-Спаси Господи!
-Владыко, вот тот батюшка, о котором мы с вами разговаривали,- сказал отец Мирон, развернувшись ко мне лицом, став практически рядом с архиерейским столом.
Теперь складывалось впечатление, что Сосновский священник здесь абсолютно свой человек, вот так вот, за пани брата стоит рядом с владыкой, одной рукой опираясь на его мебель. Архиерей, в очередной раз, пристально, оценивающе окинул меня взглядом, покривил губы и сложив перед собой руки в замок, обратился ко мне:
-В Покровском, значит, служишь?
-Служу,- неожиданно для себя, довольно сухо ответил я.
Снова долгий взгляд, пауза. Видно было, что епископ хочет завести важный разговор, и не знает с чего начать. В кабинете большие, напольные часы пробили два раза. В голове немного помутилось, лёгкая рябь пробежала перед глазами. Хотелось есть.
-Храм строишь там?- продолжал архиерей свои вопросы.
-Строю.
Мои однообразные ответы, видимо, надоели епископу. Он разомкнул пальцы, слегка постучал одной рукой по столе, задав вопрос более строгим тоном:
-А что там произошло у тебя на приходе, котором служил раньше?
Я виновато пожал плечами. Чего-то вспомнилось, как бывший владыка обращался к своим священникам на вы, независимо от возраста, сана и должности. Это вызывало к нему огромное уважение и почтение. Я хотел ответить, только меня тут же перебил отец Мирон:
-Владыко, там довольно непростая ситуация. Благочинный не захотел разбирать проблему подробно. Консенсуса, как такового, достичь не удалось.
-Но, сейчас там более-менее умиротворилось,- вмешалась Вера Степановна.- Пришлось немало потрудиться над этим, но в общем, дело налаживается. Там теперь служит прекрасный батюшка, отец Артемий. Люди довольны, потихоньку возвращаются в храм.
Владыка довольно неприязненно покосился на Веру Степановну. Он поправил очки и спросил, обращаясь непонятно к кому из нас троих:
-Люди с храма ушли, что ли?
-Там скандал произошёл,- сказал отец Мирон, слегка наклоняясь к епископу.- Ну, я вам рассказывал, из-за денег.
-Мне вот тут жалуются, что из-за тебя раскол произошёл в церкви,- сказал владыка, доставая с шухляды несколько листов бумаги.
Отец Мирон в тот момент, слегка покраснел, отведя голову в сторону.
-Не понимаю, о каком расколе идёт речь,- сказал я.- Конфликт случился, это факт. Чтоб кое-как сгладить ситуацию, решили создать вторую общину в посёлке, начать строительство храма, что сейчас вполне успешно делается.
-Литургию служишь?- продолжал спрашивать архиерей.
-Да.
-Сколько людей присутствует?
-Пока немного. Но, уверен, когда построиться храм, прихожане умножатся.
-А требы?
-Треб практически нет,- сокрушённым тоном ответил я.
-Значит получается, что приход у тебя есть, храм строится, а никому он не нужен?
-Это не совсем так…
-Владыко,- перебил меня отец Мирон,- люди привыкли обращаться в Покровский храм. Отец Артемий исполняет практически все требы в посёлке, если не считать раскольников. На службе там присутствует порядка пятидесяти человек, всё чинно-слажено. Хор новый образовали. Это благодаря нашей труженице Вере Степановне.
Женщина тут же засмущалась, заулыбалась, отмахнувшись рукой:
-Ну, что вы, что вы, батюшка. Это же для славы Божьей.
Я знал- отец Мирон говорит неправду. Ко мне, иногда, приходила тётя Нина, которая рассказывала, как на службу приходят всего то пять человек, члены ревизионной комиссии, да хор, который правда собрали из всех тех, кто по сути перестал быть нужен в Сосновке. Пели они, как в Крыловском «Квартете», зато собиралась их целая бригада, во главе с Валькой и тётей Ниной.
-Ладно, не стану ходить вокруг, да около,- сказал владыка, изменив тон в голосе, на более строгий и официальный.- Покровское, посёлок не маленький. Расколы, распри там разводить ни к чему, на радость филаретовцам да сектантам! Должен быть один храм, одна парафия. Я тут подумал, решил отца Мирона благочинным назначить. Опыт организаторской, созидательной работы, у него есть. Мало того, твёрдая, надёжная община, нужные люди, и почти все они с Покровского. Не обессудь, только в интересах церкви, а ровно, как и самого благочиния, считаю правильным, назначить его настоятелем на твоё место.
Помню, тогда даже не воспринял слова архиерея в полной мере. В голове помутилось, стало вдруг холодно и очень больно в области сердца. Хотел что-то сказать, но язык словно онемел, в горле застыл ком, а в сознании всё перемешалось.
-С тобой всё в порядке?- спросил владыка, и в его сухом взгляде промелькнула тревога.
-А как же я? Что будет со мной, моими прихожанами?- как можно спокойней спросил я.
-В первую очередь, это мои прихожане!- резко, с долей раздражения, ответил архиерей.- Тебя переведём на другой приход. Там рядышком. Отец Мирон, как то село называется?
-Анечкино, владыко,- пряча мраморное, бледное лицо, пробубнил отец Мирон.
-Вот-вот,- продолжал архиерей.- Думаю, о том, что благословения священноначалия не обсуждаются, тебе напоминать не нужно?
-Да, конечно,- говорил я каким-то потерянным, абсолютно безразличным голосом.- Как благословите.
-Вот это чудесно,- сказал архиерей, не отрывая от меня глаз.- Что-то ты плохо выглядишь. Может воды тебе? Расстроился, что ли?
Последний вопрос звучал настолько нелепо, от чего я даже улыбнулся в душе, хотя было не до смеха. Показав жестом, что ничего не нужно, я спросил, стараясь не выдавать чудовищное волнение и обиду, нахлынувшие в те минуты:
-Ну, как мне сказать об этом людям? Они за свои деньги построили возле храма приют для стариков и бездомных. Они своими руками облагородили территорию. Наконец, я там живу, у меня двое маленьких детей.
Владыка на минуту задумался, после чего сказал:
-А никуда твой приют не денется. В чём проблема то? Всё остаётся, как прежде. Я лишь меняю настоятелей. Что до жилья. В этом самом Анечкино, думаю, можно снять квартиру, комнату, на крайний случай…
-Я постараюсь помочь,- радостно воскликнула Вера Степановна.- У меня уже есть на примете жильё. Когда общину там собирали, старушку одну заприметила. Намекнула ей, так, между прочим, где бы батюшку поселить. А у неё дом большой. Сказала, что готова на постой взять с радостью.
-Вот видишь,- говорил владыка.- А что до детей твоих… Слышал, ты, вроде, вдовец? Жены, значит нет. Второй ребёнок не твой. Как справляться будешь? Взял ношу не по силам. Советую сдать в приют. А ещё лучше… Тут у нас в соборе батюшка служит. Уж пятый десяток пошёл, а детей с женой не имеют. Сделай им подарок, вот была бы радость. Хотя, решать тебе.
Я смотрел тогда на этого человека, пытался понять суть его слов. И чем больше я понимал, тем страшнее и тоскливей становилось на душе. Сделать подарок, будто это не живой человек, а пакетик с золотистым бантиком. На минутку представил, как Маринку, к которой успел уже сильно привыкнуть и полюбить, как родную, отдавать чужому человеку, пусть даже священнику. Может быть, так было бы и лучше, но Маринка достаточно взрослая, ей почти шесть лет. Сможет ли она согласиться на такое?
Наверное, находясь в сильном потрясении, плохо тогда контролировал свои поступки. Я развернулся, и не говоря ни слова, не прощаясь, направился к входной двери.
-Указ на новое назначение, возьмёшь у секретаря,- послышал я вдогонку слова епископа.- Занесёшь, тут же подпишу. И, это… Не вздумай там поднимать бунт, возводить крамолу! Только узнаю, сразу будешь запрещён в служении, имей ввиду!
И больше ничего. Никакого сочувствия, никаких разговоров, слов напутствия. Никакого интереса к возможно возникшим проблемам, интересам прихожан, их мнению, взглядам на ситуацию. Да хоть трава не расти, главное отец Мирон благочинный, настоятель Михайловского храма в посёлке Покровское. А меня, куда кривая указа направит.
Я плохо помню, в тот день, как возвращались домой. Если бы не дети, которых оставил на чуткую Алипию, ни за что на свете, не сел в один автомобиль с этими людьми- отцом Мироном и Верой Степановной. Было невыносимо смотреть на их лица, слышать их голос. Вера Степановна тут же принялась щебетать, уверяя, что всю самую сложную работу, по открытии прихода в Анечкино, она успела проделать. Место, под постройку храма выделено, освящено. Крест у основания закопан, даже привезли бытовой вагончик, в котором, можно служить, в первое время богослужение.
-А место там какое,- говорила женщина.- Оттуда не хочется уходить. Лес, рядом озеро, тишина, птицы поют.
Видя, что я никак не реагирую на её рассказы, она отвернулась к окну, напоследок добавив, вполголоса:
-Надо было меня ещё раньше слушаться, батюшка. Ничего бы этого не произошло.
Отец Мирон угрюмо молчал. Я подумал было, что он наверняка, по-своему также переживает. Совесть, дело сложное. Только вскоре убедился, это далеко не так. На подъезде к Покровскому он мгновенно оживился, повеселел, стал громко шутить с шофёром, зазывая его к себе на чашку чая и рюмочку коньяка.
Меня даже не подвезли ко двору. Высадили на повороте к Сосновке, откуда я, нелепо шатаясь, поплёлся в направлении дома. В прихожей меня встретила Аля, сразу за ней вышла Липа с Марком на руках.
-Батюшка, что произошло?- тихим, взволнованным голосом спросила Аля, прикладывая ладошку ко рту.
Липа ничего не говорила, но в её тёмных, бездонных глазах, можно было прочитать страх и беспокойство.
-Не молчите, умоляю,- еле слышно просила Аля.
-С чего ты взяла, что что-то случилось?- сказал я, с трудом стягивая с себя пальто.
Ныло в области сердца, от чего боль, слегка отдавала в руку.
-Да на вас лица нету,- сказала Липа.- Подержи, Аля.
С этими словами, она отдала Марка девушке, сама же помогла мне повесить пальто на вешалку, добавив:
-Пойдёмте на кухню. Я сейчас вам заварю чаю на травах, видела, у вас там в пакетике есть.
Наверное, только в ту минуту, я до конца осознал, что всё-таки произошло сегодня. Этот уютный дом, прохладная река, величественный храм; милые, добрые люди, так искренне переживающие за меня, готовые помочь в любую минуту. Завтра я могу этого больше не увидеть, расстаться навсегда. А главное, возмущал человеческий цинизм, равнодушия, желание удобно устроиться, переступив через все моральные принципы, увиденное в епархии. Душу охватила неимоверная тоска и сожаление. Хотелось расплакаться, но нужно было сдерживаться, по крайней мере в данный момент.
Я не стал ничего рассказывать ни Але, ни Липе. Просто попил чай, взял на руки сына и ушёл в свою комнату.
Продолжение будет...