Ночка-2
(Она не придёт)
Возвращаясь из маркета и перейдя дорогу к своему дому, я боковым зрением увидел: вновь кошку сбили. Тёмную…
«Дурочка… зачем же ты… ведь новые машины бесшумные… и скорости…».
Почти повернул уже к дому. Но что-то заставило удовлетворить любопытство. Резко рванулся к бордюру.
«Ушки насторожила торчком… Может…услышала шум шин!.. Видно, совсем недавно». Мордочка приоткрылась от удара, виден оскал зубок.
Напомнила мою «Ночку».
- Уф-ф-ф -! И эта была чёрной. Местами – побурела. Что ж – помойка – не аптека: без витаминов, мяса и рыбы…
Соседка, кормившая кошек супчиком, бывало, хвасталась:
- Знаете, Лёша, ваша «очка» стала кушать у меня…
- Ну дай Бог, привыкнет?!
Его ноги вновь поворачивают к дому: вечная суета.
«Нет, взгляну ещё: есть ли белые пятнышки?»
Преодолевая какую-то зябкость внутри – от пупка до горла снова взглянул на кошку. Мгновенно что-то тошное и тяжёлое обхватило меня, пронеслось и растеклось вниз от солнечного сплетения.
Три белых пятнышка на тёмном фоне окраса. На горлышке, грудке, животике…
«Ну, вот и…» Как жить одному!
Когда пишу, слёзы сами подступают и подступают… И в крыльях носа что-то щемит.
«Ноча!..»
Когда я шёл ещё туда – в «Таргет», этого не было… («Ночкино» тельце…). Возвращаюсь – и вот оно уже тут…
Воображение угодливо рисует картины прошедшего.
Я ведь захватил с собой кусок хлеба – упавшую горбушку. По совету новой жены хотел скормить птичкам. Выйдя из подъезда, привычно поискал взглядом «Ночку» - нету!
На ходу стал крошить хлеб в ладонях. Часть – скрошил на полянке у дома, часть – перейдя дорогу, у парка Маяковского.
«Возможно, она следила за мной. И ЛИШЬ ЗА ХЛЕБ И ВОДУ ПРЕДПОЧИТАЛА «КЛЕТКЕ» КВАРИТРЫ СВОБОДУ… Тем более, хлеб из родного дома…
Детей у неё не было. Может, уже и поздно было их заводить.
Она ушла от меня в два с половиной года жизни. Говорят, - они рожают только до двух лет.
«Ноченька» - так звала её маму бывшая хозяйка. Так стал звать свою кошечку и я.
Маленьким котёнком – мягким и тёплым шерстяным колечком вёз я её УК себе. Был день рождения у её прежней хозяйки. Та впервые была на генеральной репетиции в ХАТОБе. Я не знал. Позвонил в дверной звонок. Открыл брат:
- А мы, собственно, никого и не ждали…
Я на мгновение стушевался:
- Да я и не набиваюсь! Но подарить можно или нет?
Брата на пороге сменил отец:
- Да! Не ожидали никого, - уже помягче сказал он.
Я сую ему цветы и подарки:
- Ну что уж, - проходите, раз так получается…
Он проводит меня на кухню. Я в принципе активно непьющий, осушил в этой добрейшей компании пять доз домашних настоек. Особо запомнились – на малине; кажется, ещё были вишнёвка, сливовка…
Хорошо посидели.
Но пришло время уходить.
Я напомнил, что молодая хазяйка, дочь хозяина, говорила мне, что котят раздаёт, и мне хотела вручить.
- А-а-а! Да! Вам какого?
- Мне котика (хозяйка звала его почему-то Петькой. Забавно – хозяина имя Пётр).
То ли отец ошибся, то ли подшутил, то ли для дочери постарался (её любимцем был как раз котёночек «Петруша»). Но, принеся коробку с котятами и порывшись в ней, торжественно вручил мне:
- Вот он, держите!
На дворе была зима и «Ночкин(а)» - так я хотел вначале назвать котёнка закутали в большую тряапочку, видимо, чьё-то старое платье.
Чем-то «Ночка-2» и молодая хазяйка были похожи: кошки, которые, как известно, «гуляют сами по себе». Хотя то, что «Ночкин» оказался девочкой, я узнал рамного позже.
Именно тогда и стал «Ночкин» «Ночкой-2».
По дороге к метро котёнок стал уже проявлять свою природную резвость и пытаться вылезти из тряпочки и тепла моего пальто.
Хозяйка как раз намедни меня спрашивала:
- Вам какого – поспокойнее или пошустрее? Тот, что шустрее, конечно, больно много хлопот доставляет, всё по-своему: то по шторам, то на меня, как на дерево! Разве я дерево?!.. – говорила она порой, чуть не плача.
Вначале я, почти не думая, хотел, было, высказаться за резвого, - больше энергии (даст Бог, живучее). Затем вспомил Китти, белую резвячечку, трижды выпадавшую с 6-го этажа.
И передумал:
- Хочу поспокойнее!
Хозяйка огорчилась:
- Ой! Это же – «Петруша» - мой любимчик. Но раз обещала, что ж, видно, так и быть, - нехотя завершила она.
Ну, а поскольку она была на репетиции, то она и не виновата. А с папы какой спрос?
- Вы сами виноваты. Кто ж приходит без приглашения к чужим людям, - «пригвоздила» она меня, даже не поблагодарив вначале за подарки – ожерелье, парижские духи и розу.
………………………………………………………………………………………………………
И вот мы с моей «Ночкой» добрались-таки до метро.
В метро удерживать котёнка в тряпочке уже не удалсь. Тут уж он окончательно и бесповоротно вылез из укрытия: я позволил шустрой чёрной мордочке высовываться из пальто: других вариантов ведь не оставалось!
Едва мы вошли в вагон вечернего метро, котёнок стал, было, вырываться на свободу. Чего ему я позволить, естественно, не мог. Но и удерживать за пазухой дальше уже не было никакой возможности. Он невероятно отчаянно выскребался, угорожая разорвать в клочья все преграды, что никак не могло входить в мои планы.
И вот он стал, было, вылезать на самый верх, - то есть по воротнику пальто – мне на шею! Но тут как раз настала пора нам переходить на другую линию метро. И нам обоим пришлось претерпеть взаимные издевательства: я едва смог затолкать котёнка обратно в пальто; можете себе представить чего нам обоим это стоило!
Едва мы пересели на своей линии в другой поезд, котёнок не замедлил выкарабкаться на уже освоенную высоту. Теперь уже совершенно зря я пытался его успокоить, когда дул тёплым воздухом из своих лёгких на его шёрстку, и пытался водворить его обратно: растопыренной лапкой он хватанул меня по губе, расцарапав до крови.
Запас меого терпения, естественно начал иссякать. И вдруг, надо же, -этот маленький дополнительный «шарфик» на моей шее стал успокаиваться и даже… замурлыкал! Обижаться уже не было никаких сил и желания. Вот оно – трудное счастье!..
Дома для котёнка ничего ещё не было готово. Я же не знал, что привезу его сегодня. Питался я, после недавнего бракоразводного процесса, преимущественно рыбой.
В тот вечер, я отварил, кажется, парочку засоленных мойвинок. Котёнок с подозрением обнюхал их. А потом я впервые услыхал его наивное и, вместе с тем, угорожающее рычание (пока мы, то есть я и хозяйка котят собирались с мыслями, котята уже явно подросли…).
Рыбка-то, возможно, и стала в одним из факторов, омрачившим в дальнейшем наши отношения.
Как бы кошки ни любили рыбку, но, если не менять меню месяцами и даже годами, то и она может приесться. А отсюда – авитаминоз, локальное выпадение шерсти.
Дождавшись появления весны, я уже второй сезон подряд, таскал «Ночке» моей свежую травку из парков целыми большущими пучками. И она была мне явно благодарна за это – особенно вначале. Но и в пырее, видимо, не было всех необходимых ей витаминов, которых ей так не хватало в её неволе.
Когда у неё местами начала вылезать шерсть, как говорится, делать было нечего: пришлостть нести её в ветеринарную клинику. Впервые я нёс «Ноченьку» в сумке. Время от времени она проявляла беспокойство, норовя вылезти через малюсенькое отверстие из-за недозастёгнутой змейки на сумке. Я ей, конечно, не позволял этого сделать, поглаживая её через ткань сумки и объяснял, как ребёнку, что я и зачем делаю – для её же пользы!..
В клинике ей поставили диагноз и сделали три укола, заставив меня придерживать «Ночку» за холку. Дали спрей для локализации плешинки.
И так потихоньку-потихоньку дело стало, было, идти на поправку. Я был доволен. Хотя и пришлось идти на финансовые напряги, но ведь кошка заменяла мне почти всё иное общение с миром. Хотя, женского, понятно, не хватало.
Вместе с тем, я, конечно, не знаю, что именно ощущала она сама. А мне она доставляла почти всё, что может дать живое существо (да ещё столь напоминавшее саму хозяйку). Не знаю, верно ли она определяла мои болевые точки, но тепло её было самым замечательным, особенно – зимой, а пушистая шкурка – нежной, а мурлыканье!.. что или кто может это заменить?! Тем паче, когда она, всем довольная, мружит свои глазки и даже когда когтит, потягиваясь, всё, что попадает ей по ходу в её лапки. Многие наволочки, простыни и пододеяльники были «проверены» ею на прочность, разумеется, к моей досаде. Но чего не простиш любимой – пусть даже кошке (тем паче, от любимой женщины).
Иногда мы синхронно выставляли свои мордочки в окно: не идёт ли к нам в гости её хозяйка? А ведь вполне могла бы, - казалось мне. Ведь на словах она весьма беспокоилась: как там её чадо?
Однако, когда та всё-таки явилась, вызванная общини приятелями-актёрами на моём дне рождения, «Ночка» к этому времени уже успела её подзабыть. И почти никак не реагировала на все заискивания своей предыдущей хозяйки. А когда та попробовала повернуть «Ночку» к себе пузиком, даже зарычала на неё. «Прежняя» порядком вструхнула: и так ходила вся в царапианх от «Ночки» - мамы, да и от её сыночка – «Петруши», котрого тискала, я полагаю, как мужчину, которого, по её же признаниям, у неё и быть не могло: «Я же приличная и порядочная!».
А мы с «Ночкой» стали называть прежнюю хозяйку предательницей. Хоть и написали посвящённый ей цикл стихов, назвав его «3/7». Это необычное название пришлось пояснить даже адресату стихов – профессиональной певице. В этом названии свой код. Дело в том, что в названии её фамилии было именно три из семи возможных в октаве нот…
Лечение моей «Ночки» потихоньку, но увернно приближалось к своему неминуемому окончанию. Приблизительно так же, как исчерпывался и запас спрея, выписанного ветеринарами, равно как и другой, данный мне на время квариранткой.
Спрей – это и мог быть второй фактор, резко не нравившийся «Ночке». Спрей, конечно, был крепко настоенный и не смывался даже с одежды. Остался он и на стене, возле которой я усаживался с кошкой, чтобы в который раз попшикать ей на медленно затягивающуюся плешинку…
Пока «Ночка» вынуждена была более или менее спокойно лежать у меня на коленях, подсыхая, а я читал присланные мне из Ялты стихи, поглаживая и придерживая её, чтобы она не стала вдруг вырываться раньше времени.
Казалось, она понимала неизбежность происходящего излечения.
Но всё внимательнее поглядывала на чуть приоткрытую форточку окна. Словно примеривалась, сможет ли она, не расшибившись, выбраться на улицу. Так и не решалась. Удивительно, но до часа «Ч» она демонстрировала чисто женскую осторожность и расчётливость, можно даже сказать, лукавство!
Иногда я приоткрывал квартирную дверь, вынужденно компенсируя недостаток вентиляции: дом ведь «попался» старый – ровесник ХТЗ… Иногда «Ночка» высовывалась и даже выходила на площадку перед дверью. Тогда я, чтобы дать ей полноту опущений и проконтролировать возможную реакцию, брал её на руки и нёс ко входной двери подъезда, иногда – даже зимой – чистил её шёрстку снегом. Кошка моя начинала страшенно царапаться, и я, отчасти поцарапанный, отчасти – удовлетворённый её «домашностью», резюмировал ей:
- Ну вот видишь, - там не мёд, - дома всё-таки лучше.
Конечно же, кошка с самих первых дней обследовала все закутки квартиры. Любила, чтобы были открыты все двери. И когда у меня, правда, очень редко, появлялись в гостях женщины, они обоюдно ощущули конкуренцию. Кошке приходилось тогда уступать: я ведь не был извращенцем, и в таких случаях выставлял кошку из своей комнаты на ночь. Казалось бы, ей тогда доставалась большая часть квартиры – вторая комната, коридор-кухня, санузел, не прикрывавшийся практически никогда. Но она могла и обидеться, хотя вида не подавала – гордая!
Была и ещё одна досада, поскольку дом старый, долго не ремонтированный, к тому же, до меня квартира была на двух хозяев. После одного прежнего хозяина комната оказалась закрытой. Когда я впервые туда вошёл, то увидел, что прямо на голову входящему угрожающе свисали обои с потолка. Оставшуюся часть квартиры хозяева сдавали квартирантке. Говорят, она не страдала от нехватки ухажёров…
А вот состояние сантехники, о состоянии которой прежние хозяева скромно заметили, что её нужно менять, было просто аховое. Из трубы холодной воды прямо на стену хлестали свищи. Вода почти что не канализировалась, стоя почти что часами на одной и той же отметке. Из-под унитаза также натекало, порой – по несколько ведер!
А вскоре после визита сантехников, устранявших названное, я обнраружил, что пол санузла, поближе к стенке с соседом, чуть позади ванной и унитаза, уже провалился прямо в подвал! Тога я нашёл подходящую дощечку, чтобы прикрыть дыру. Но… сами понимаете мои ощущения.
«Ночка» проявляла всегдашнее кошачье любопытство, последовательно обходя всё наше хозяйство. Становилась и на дощечку, невзирая на мои причитання-увещевания по поводу возможных опасностей.
Кто знает, может быть, ей всё это в конце-концов просто надоело…
Однажды, вечерком, неплохо подзаправившись печёнкой, рекомендованной ветеринаром, она как бы вышла подшать свежим воздухом. Уже привычно для меня прилегла на свежепостеленную выстиранную белую тряпочку и, как показалось, даже мурлыча. Я время от времени выглядывал: на месте!
Однако, уже перед сном, повторил обход и обмер… Кошки не было!
Я привычно оббегал все четыре этажа: бывало, что она мостилась у дверей квартир, где жил потенциальный жених-кот. Или забиралась ещё выше, словно играя со мной или испытывая мою стрессоустойчивость. Обачно я её уговаривал или просто отлавливал.
На сей раз она пропала!
Грустный и совершенно одинокий я постарался заснуть. Что удалось мне только под самое утро. С утра я повторил попытки.
Безрезультатно! Она исчезла!
Теперь я вышел уже на улицу:
- Ночка! - Ночка! - Ночка!
- Кс – кс- кс!..
Никого и ничего!..
Обошёл вокруг всего нашего дома – с пятью подъездами, некстати вспоминая, как я искал своих прежних кошек, выпадавших аж с шестого этажа, - не всегда удачно…
Теперь мне предстояло ехать на дежурство в качестве юриста. Отсидел своё время – грустный, и быстро – домой. Может быть, она уже под дверью – такое уже бывало: поняла, что никто кормить просто так не будет… Нет, на этот раз – нет её!
Неужели же попала в руки кровожадной соседки со второго этажа. Та уже как-то стучала в окно:
- Убери свою кошку, - воняет от неё!
Тогда я иронично ответил:
- Счас! И закрыл форточку.
Территорию кошка таки метила. То ли от тоски, - иногда, особенно летом, я мог уехать на поэтический фестиваль. Правда, в этот период за кошкой ухаживал квартирант Женя, оказавшийся порядочным человеком. Он кормил её оставленным мной в холодильнике кормом – вначале рыбкой, а затем и печёнкой. По-возможности, убирал за ней: я покупал тогда специальный песочек или гранулы для её туалетной ванночки и лопаточку для уборки и насыпания нового песка. Но иногда он и сам уезжал на выходные к родным. Воды тогда Ночке наливалось и еды насыпалось сполна, а вот туалетную ванночку я пару раз заставал переполненной.
Что ж… она имела основания «отгружаться» и по незапланированным для этого углам. До сих пор одна пара невыброшенных мною сразу мокасин и спортивные тапки отдают крепким запахом Ночкиной мочи…
Когда меня долго не было дома, олна наводила свои «порядки». Прихожу однажды: обе пары шахматных часов, одни из которых я использовал, как обычные - из экономии – лежат на полу! Стёкла у них разбиты, из четырёх часовых механизмов едва тикает один!
Я, сдерживая себя, своё отчаяние, показал, взяв её за холку, плоды её деятельности, потрепал слегка и отпустил. Ушла, похнюпившись. Больше так не делала – хотя что ей оставалось: что могла уже успешно разбила.
Правда, однажды, прийдя домой, застал чудом ещё висевший на шнуре утюг, свисавший с шифоньера. Уф! Этого на только не хатало. При этом позитивом стало то, что после этого случая стал ставить утюг как можно поглубже.
Ноча-ноча!
Кошке человека, человеку кошку так, видно, до конца и не понять.
Но и то, как понимала меня Ночка порой – вряд ли кому ещё так удастся. Да и не захочется, наверное, никому.
Ведь мы с ней были, конечно, совершенно безвыходно зависимы друг от друга. Никто из людей так не сможет и не захочет быть зависимым…
Ноченька!
Я долго не смогу привыкнуть не смотреть – сквозь окно – на заросли травы, где могла прятаться ты!
Как и на заросли почти диких цветов, особенно между нашим, четвёртым, и третьим подъездами, куда ты тоже убегала от меня после ухода из нашей с тобой, Ноча, квартиры!..
Впервые после твого побега я заподозрил, что это ты там прячешься, приблизительно только через неделю. До этого даже домой мне одному было идти тяжко. Чем ближе к подъезду, тем тяжелее! Ведь там, дажек близько, не было тебя!..
И вот выношу мусорное ведро, чтобы выбросить содержимое в нём. Сумерки. И вдруг – что-то тёмное промелькнуло, так же резво, как могла это делать ты.
Зову, «кыс-кыскаю» - что-то выглядывает из-за бака. Приближаюсь. «Оно» прячется, совсем,как малые дети играют. Так бегали мы друг за дружкой. Пока не надоело обоим, убедившись во взаимном упрямстве. Ты – за соседний дом напротив, и затем – в подвальное окно. Я – домой, и слегка раздосадованный, и… окрылённый надеждой – что ты есть, ты – жива, ты, может быть, вернёшься!
……………………………………..
Хазяйка твоя, когда мы увиделись, стала выстраивать свои версии. А я ей о том, что Ночке не хватало свободы и, может быть, любви. Хазяйка – мне – о том, что я, наверное, себя как-то не так вёл.
А я ей:
- Может быть…
Но вы ведь сами сказали, чтобы я нашёл себе женщину. Вот и…
После этого мы с ней помолчали. Она отвела взгляд. Потупилась и затем – вновь:
- Что вы не могли её просто взять, и всё?
- Как?
- Да очень просто…
- Ну вот Вас можно «взять»?
Она чуть усмехнулась. Отвела взгляд. Едва заемтно зарделась. Молчала.
- Вот так и Ночку!..
Вообще они обе мистически похожи. Обе чёрненькие. Обе – девушки. И походка у них девичья – мягкая. Обе – шалуньи. Обе крайне свободолюбивы, независимы. Ночка так к себе никого из котов и не допустила. Хотя и крайне нуждалась в еде, ни к какому «стаду» не примыкала.
Может быть, потому ей и не хватило сил, чтобы резво, как она могла бы когда-то, перебежать улицу в три прыжка. А, может быть, и так – необходимость поиска пищи притупила её всегдашнюю осторожность.
Корда ЭТО случилось, приблизительно в полдень 2 июня, мне, в суете дня, ещё долго не доходило до сознания полностью, что же произошло. Я бегал в магазин и обратно, готовился к вечернему Украинскому клубу, переписывал свои стихи, чтобы озвучить их там, встречал гражданскую жену, с которой мы решили связать свои судьбы.
И, увы, уже попривыкший к тому, что Ночка живёт теперь сама по себе, без меня, а я уже тоже планирую свою жизнь ПОКА ЧТО без неё, я ничего и не мог ни сделать, ни сказать, кроме слов:
- Ноча! Ты сама выбрала такую жизнь, и…
Дальше говорить не получалось. До сих пор горло моё стискивается, как только вспомню ЭТО…
Ещё один нюанс. Чтобы спрятаться от меня, и других людей, а то и собак, Ночка стала использовать стоящие вдоль подъездов автомобили, как надёжные схованки: под них ведь никому, кроме кошки, и не подлезть. Возможно, что именно такая схованка и дезориентировала её 2 июня…
Ноченька! Ты могла словить у нас всё – даже мух (пока я не стал тебя слегка сдерживать, чтобы ты не изорвала вконец гардины и шторы), комаров, жучков, выползавших сквозь несплошной пол санузла, бабочек моли – к моему восторгу, паучков – пока я не пояснил тебе народную примету…
Когда мы с новой моей женой пошли, было, к метро, я увидел, что ты лежишь как-то не так, как в полдень. Почему-то голова твоя розвернулась не вдоль бордюра, как было, а слегка под углом – то есть ближе к автомобилям…
Уф-ф-ф! Может быть, ты ещё жива?!..
Цвет твоїй шёрстки сильно изменился. Наверное, тополёвый пушок и дорожная пыль окрасили шёрстку в какой-то сказано-мистический белесовато-седоватый опал по твоему ровному – чёрному – родному окрасу…
Мы с супругой зашли в метро, встали на заранее условленной, соседней станции метро, чтобы подождать нових посетителей клуба. Встретились с ними, поехали. Они с некоторым удивлением смотрели на мою постную физиономию. Они ведь не знали причины.
Провёл заседание клуба я, по предложению учредительницы клуба. Жёстко: для того, чтобы могли выступить все: ведь во второй его части была ещё и репетиция спектакля, где я играл одну из главных ролей.
Кое-кто из присутствовавших вновь не понял меня, как следовало. Ну, не кричать же всем, тем более, в такой день… Не став ждать окончания репетиции, жена, подхватив новеньких её знакомых, поехала домой.
Я возвращался сам. Переходя дорогу, у дома, вновь заметил изменения.
Твоё тельце кто-то символично и заблтливо укрыл свежими каштановыми ветвями. Зайдя в дом, я сказал об увиденном жене. Та призналась, что это она сделала.
Похвалил. Сказал, что надо похоронить. Сегодня же. Ночью.
Согласилась. После скорого ужина, накапал себе в чай несколько капель спиртного. Стали выбирать инструмент. Увы, после развода с первой женой, я, видимо, оставил разборную сапёрную лопатку на Салтовке.
Ничего, кроме двух топориков, один из которых для рубки мяса, не нашлось. Взяли хозяйственную сумку, пакет – черный и глубокий, - для тела, и ещё один черный, чтобы тело вначале поднять с асфальта…
Вышли. Подошли. Кто будет брать?
- Ты можешь? Наверное, за шкирку…
- Я думаю, лучше за ноги…
- Ну, как знаешь.
Жена поместила тело в сумку, кулёк, где уже ждала Ночкина пластиковая ёмкость для еды. Жена же прдложила положить что-нибудь из еды. Я не хотел привлекать червяков:
- Ну, разве – хлебушка…
Перешли дорогу.
Решили – за «Бильярдной», напротив продуктового киоска, за одиноким клёном, чуть дальше от осевой линии строений. И я начал работать более острым топориком. Жена выгребала нарытую мною землю более широким «секачем». Попадалось Бог знает что – стекло, пластмаса… Промелькнула мысль, которую не озвучил: « Вдруг мина ещё с той войны?»
Прокопав несколько проходов имевшимся инструментом, примерили – помещалось…
Я бросил сверху несколько горрстей остававшегося свежевзрыхлённого грунта. Присыпали. Жена притрусила травой и листьями. Я поставил сверху обломленню сухую ветку, напоминавшую скорее не привычный уже всем крест, но нечто из языческих времён…
В эту ночь я никак не мог заснуть. Жена пыталсь образумить меня:
- Нельзя так много думать о Ночке…
- Нельзя? А что же – стать бесдушным, да?
Она смолкла. Может быть, и обижалась, и недоумевала. Она-то кошек и котов не хотела иметь рядом с собой. Но вела себя с пониманием. За что я ей был благодарен.
Заснул почти что под утро. Жена привычно встала первой – поспешила к своим детям и в школу: продолжалась так называемая «практика» - поездки на разные экскурсии и т.п.
Теоретически я мог бы и не идти в магазин.
Но что-то или кто-то толкали меня.
Я вышел. На мостовой ещё чётко виден был профиль кошки. Наперёд скажу, что он держится до сих пор – дописываю я накануне празника Ивана Купала – 6 июня: пятно от лежавшей тут головы и части туловища всё ещё было видно, несмотря на то, что шли дожди…
Не заходя в магазин, повернул к Ночке… Уф-ф-ф-!
Прямо возле могилки стоял Джип. Буквально в нескольких сантиметрах от «креста»…
На следующий день в метро я услышал звуки тонко мяукающего котёночка. Сжавшиеся нервы искривили моё лицо…
Вечером, проходя через метропереход, с удивлением увидел в ответвлении перехода справа чёрную кошку. Осторожно приблизился. Присел.
Стал рассматривать. Вроде бы даже белое пятнышко на горле. Неужели же ты – Ночка? Кошка стала подходить ко мне.
- Нет, не ты, - толстая в боках. Ты такой никогда не была…
Сильно огорчённый встал и ушел.
Пятно на дороге… Мистика.
Осталась чашка с нанесенным на ней рисунком чёрной кошки. Подарок автора пьесы, где мы играли с твоей хозяйкой:
- …чтобы я «помнил, что меня ждёт дома кошка»…
Да разве тебя забудешь?
Невозможно представить тебя мёртвой. Старнно, что никто не отреагирует, как ты, когда я звал тебя: задрожать хвостиком, понежиться о кустик и уйти, - всё время рядом с домом, или в подвале – под санузлом…
Ты ушла, но дух твой остался. Даже не только высокий, верхний – мистический, но и самый что ни на есть материальный. Идущий от помеченной тобой обуви – спортивних тапочок и мокасин.
Теперь этот запах уже не кажется мне кошмарно-стойким, наоборот – привычно-уютным и родным, каким-то мистично- первобытным, Твоим, моим, больше ничьим…
«Ты можешь спасть,
Уткнувшись в лапы?..»
Июнь, 6-го,
2009 года,
ХТЗ, Харьков,
Ул. Мира,
18, кв. 52