Трубочный мастер

Часть первая
От зари до смерти


«Я стал каким-то нервным в последнее время. Все больше одолевают меня мысли о разлуке с моей любимой. Не знаю даже, как жить дальше. Вроде делаю что-то, но что я делаю, зачем я это делаю. Главный вопрос, которым задаюсь каждый новый день. Вот сегодня например. Сижу мажу морилкой новый бильярд, а на душе кошки скребут. Сам где-то далеко далеко от этого места. Лучше бы вместе с ней умер».
Питер встал со стула и вышел из своей мастерской на улицу. Он оглянулся чтобы посмотреть через стеклянную витрину на свой рабочий стол. Неубранная тетрадь, в которой он писал свои заметки, свисала со стола.
— А я ведь даже не поправил, — подумал он. Ему захотелось зайти внутрь и поправить тетрадь. Что он и сделал. Но больше в этот день Питер на улицу не выходил.
Его седые волосы отражали свет лампы, под которой, как и в прежние времена трудились его руки над небольшым, но очень важным предметом.
Новая курительная трубка, которую Питер, после трёх месяцев перерыва задумал сделать, выходила на славу. Морилка на ней уже подсохла. Оставалось доделать только мундштук. Несколько готовых черных эбонитовых кусочков лежало в углу стола. Там, куда не доходил свет лампы.
Питер взял кусок эбонита и стал обтачивать его на станке. Пока он занимался своей работой уже стемнело. Людей на улице стало намного меньше.
Мундштук был просверлен изнутри очень быстро. Рука мастера не давала сбоя.
Питер снял со свёрла эбонит и стал обтачивать его на станке. Этот процесс занял у него не более десяти минут. Потом Питер сточил вставную часть и занялся полировкой.
Он пел свою любимую песенку. Датский язык очень сложный, но Питер с детства любил его. Особенно те песенки на датском, которые пели ему родители, когда он был маленьким. Сейчас у Питера уже седели усы. Он постоянно подкручивал их во время работы, напевая что-то про старую корову и бабушку-пастушку. "Как ходили они вместе каждый день и пытались прокормиться ночами, как же было им-то вместе не лень, лодку смерти они рядышком качали. Запивали, убаюкивая коз, изнывали под ветрами и дождями, но зачем, задам я богу вопрос, ты не выделил им дома вначале?"
— Ай, — вскрикнул вдруг старый Питер и подумал про себя, — «Первая трубка после ее смерти, а шкуркой по пальцу до крови. Сколько раз в молодости так ранил себя, но неужели сейчас это произошло». Он немного огорчился, что при полировке случайно поранил кожу на указательно пальце левой руки. Однако продолжил работу как ни в чем не бывало.
«И пошли они долгой дорогую, и ушли они в дали далекие, там где зерна и плевела с городом расцвели, как осины высокие».
Он подкрутил правый ус, а о левом забыл. Закончив полировку, Питер бережно вставил мундштук в чубук. За свою жизнь он сделал не много трубок, но эта выглядела печальнее всех остальных. Чёрная, как смоль морта, из которой был сделан стаммель и такой же чёрный мундштук вместе походили на трубку самой смерти. Питер отложил ее, но мельком взгляну снова. «И все таки руки помнят", — подумал он. Слеза скатилась с его щеки и упала на стол.
Вокруг Питера было много разных вещей. Станки большие и маленькие расставленные по разным углам. Два станка были установлены на столах. В мастерской были расложены коробки и ящики, на гвоздях висели полки заваленных браком, хорошими трубками, пылью, пеплом и табаком. Два стула в мастерской, лампы расставленные на одном и на другом столе. Много бриаровых рубанков, кусочки морты, из которой он стал изготавливать трубки лет двадцать тому назад были небрежно раскиданы по всей комнате.
Он положил сделанную трубку к другим трубкам из морты. На столе стояла коробка накрытая прозрачным полиэтиленовым пакетом. Старый мастер снял пакет и положил трубку между двумя бугорками под шелковым платком. Там же лежали и другие трубки, отделенные друг от друга внутри коробки. Последовательно Питер закрыл пакетом коробку с трубками, взял чашку с кофе и подошел к окну.
На улице шёл дождь. Стояла непроглядная тьма. Он глотнул немного кофе и засмотрелся на деревья, еле колыхающиеся в тени.
«Надобно трубочку выкрутить», — подумал он.
— А вот и она.
Питер всегда заранее готовил курительные трубки. Для курения он использовал только свои трубки, а своих трубок за пол века у него накопилось не мало. Сегодня на очереди стоял свежий бильярд и вирджиниевый доби. Уж очень любил он этот табак. И курил его почти каждый день.
Питер взял с подоконника трубку и спички. Кофе положил второй стол, который стоял недалеко от окна. За вторым столом Питер обычно обтачивал чубук. Сейчас на нем было много пыли и стружек. Он поставил чашку прямо на них от чего часть стружек, просто слетела со стола на пол.
Трубочка была готова к курению. Питер еще немного постоял, глядя в окно, потом он присел на небольшое кресло и стал раскуривать трубку. Сначала он поджог верхушку забитого в три раза табака и по кругу поводил спичкой, чтобы огонёк как следует подпали содержимое. При этом он вдыхал через мундштук дым, пытаясь раскочегарить табачок. После этого он аккуратно притоптал забитый табак тампером и снова зажег спичку, чтобы еще раз как следует раскурить трубку. Несколько раз он притаптывал табак, потом вновь обжигал его огнём, давая возможность табаку как следует разгореться в чаше. Через минуту трубка достойно раскурилась. Дым выходил ровный и мягкий. Сегодня Питер чувствовал на языке вкус хлеба и соусов, примешанных к табаку. Немного сухофруктов и дольку перечности во вкусе.
Он курил идеально. Не перегревал чашу и соответственно не перегревал табак. Следил за тем, чтобы чаша слишком сильно не нагревалась и за тем, чтобы вкус табака от большого жара внутри чубука не исчезал.
Он взял чашку кофе и отхлебнул еще немного. Вокруг царила атмосфера тишины и пустоты. Свет в комнате был приглушённым. Даже слишком. Некоторые вещи в своей мастерской Питер просто не мог разглядеть.
Под ногами хрустели опилки. Внезапно Питер почувствовал желание достать свою новенькую трубку и рассмотреть ее как следует. Конечно, за время работы и планирования бластового рисунка, он как следует изучил все ее детали и мелочи. Однако он решил проверить трубку на наличие сколов и трещин в чаше. Питер вставил раскуриваемую трубку в зубы. Она была очень легкой, поэтому он спокойно могу курить ее на ходу, не задумываясь о том, что челюсть устанет. Подошел к столу, достал от туда трубку и вернулся на кресло.
Перед его глазами предстали картины прошлого. Он смотрел на трубку, однако перед собой видел только жену, ныне покойную Марию. Вспоминал, как она постоянно жаловалась на беспорядок в мастерской, жалела его и советовала нанять уборщика. А он не слушался. Не поддавался на ее уговоры. И всегда говорил полушутя — «Дорогая, если я от чего и умру так это от дыма. А в пыли и опилках ничего плохого нет». К сожалению, через некоторое время его жена скончалась. Официальная причина — рак легких. Ни один врач не мог сказать Питеру почему этот рак вдруг развился. Но смутно Питер догадывался, что это из-за деревянной пыли, которая целыми днями кружилась у него в мастерской. Он винил себя в ее смерти, но каждый раз выкуривая новую порцию табака, думал о том, что уже ничего не изменить.
Очень быстро Питер переключился на мортовую трубку. Она была прекрасна. Ужасно прекрасна. Бластовые кольца по горизонтали, а по вертикали колечки дерева, те годы, которые дерево прожило, до того, как упало на дно реки. Круглая форма стаммеля была просто идеальной. Питер невольно засмотрелся на свою работу, позабыв про трещинки, о появлении которых он так боязливо думал во время работы над стаммелем. Мундштук, немного согнутый с выпуклым концом у отверстия, чубука оживлял в памяти Питера те годы, когда он мучился с эбонитом ночами на пролёт, пытаясь сделать без станка что-то маломальски похожее на раструб. Рассматривая трубку он пыхал той, которая была в зубах, при этом еще поправлял ус.
— Трещнки, точно. Нужно осмотреть.
Маленький фонарик лежал на дальнем столе.
— Черт, как же я устал, — сказал он вслух, тяжело вздохнув. У Питера не было сил встать и забрать фонарик со стола. Он попытался осмотреть внутреннюю сторону чаши, но ничего не увидел. Чёрная морта, чёрная чаша, — полная тьма. Питер поднялся с кресла. Он взял фонарик и опять сел на кресло. Теперь он стал светить фонариком внутрь трубки, рассматривая стенки чаши. Трещин не наблюдалось.
Из его зубов внезапно выскочила бриаровый бильярд и упал вместе с табаком на пол. Весь пепел высыпался из чаши на пол.
«Ничего, бывает», – подумал он, но трубку понимать не стал. Он был занят. Питер увидел микротрещину у дымового канала. Это обстоятельство расстроило его больше, чем упавшая на пол трубка.
— Вот это не хорошо, — сказал он и стал еще тщательнее вглядываться в трёшнику, подсвечивая стенки чаши фонариком.
— Что же мне с тобой делать трубка смерти. Придется лечить. А продавать я тебя не стану. Хотя скорее всего какой-нибудь очередной богатей отдаст за тебя все две тысячи долларов, даже с такой трещинкой. Нет, продавать не буду.
Питер положил трубку на стол. Собрал пепел с пола и стряхнул его чашку с кофе. Жидкости в чашке оставалось не много. Он взял трубку, которая выскользнула из зубов и все ее содержимое тоже стряхнул в чашку с кофе.
— Так, посмотрим, теперь нужно размешать. Где же эти чертовы ерши? Я же их здесь оставлял. Ах вот они.
Он увидел у станка пачку белоснежных ёршиков. Достал один, обмакнул его в чашку с кофе и пеплом, зажег лампу, о которой благополучно забыл, когда решил пойти за фонариком и тихонько, нежными мазками провёл смоченным ёршиком по трещинке внутри мортовой трубки.
— Вот так, завтра подсохнет и будет как новенькая.
Питер оставил ее на столе под светом лампы, а сам взял свою трубочку и пошел за новой порцией табака.
Какой-то табак лежал у него в ящиках, какой-то на полках или на подоконниках, а самый лучший, который он больше всего любил хранился на полках под потолком. Ночью он доставал его с помощью трости, а днём ставил стремянку. Днём выкидывал пустые банки, ставил новые полные, вечером и ночью сдвигал их к себе тростью и набивал их содержимым свои любимые трубки. Так он поступил и сейчас.
Питеру уже давно не нужна была трость. Он и так ходил довольно неплохо. После инсульта у него отказала правая нога. На восстановление ушло два с половиной года. Сейчас он мог бегать, как молодой, но предпочитал передвигаться медленно и никуда не спешить.
Он достал тростью огромную банку табака. И положил ее на стол. Сам сел за стол и стал набивать трубку. Прежде чем сдувать табак в чашу, он понюхал его. Хлеб, один только хлеб. Это означало, что табак чисто вирджиниевый без каких либо примесей, вроде листьев крепкого берли или, замученной бесконечными сушками, латакии. Вирджиния нравилась Питеру всегда. Когда-то давно он даже пытался выращивать на своей земле около мастерской табак, но из этого ничего не вышло. Работа, которой он занимался не позволяла ему должным образом ухаживать за растениями, а погода в Дании была настолько скверной, что листья начинали сохнуть будучи еще на стебле и умирали, не дозревая до нужного состояния для ферментации.
Он вдохнул аромат табака, взял горстку и запихнул ее внутрь чаши, чуть примял и на эту горстку навалил другую. Вторую примял уже посильнее. Третью горстку он примял тампером и довольно сильно, так чтобы табак было легко разжечь и чтобы он при разжигании, как молоко при варке, не убежал из чаши на пол.
Теперь трубка был готова к курению. Но Питеру не сильно хотелось курить. Он положил трубку на стол и взглянул на свет лампы.
— Опять аритмия, ну что же это такое! — сказал он и устремил свой взгляд в никуда.
Питер подумал о жене. Он снова вспомнил ее слова. Но переключился в своём видении на ее глаза. Она что-то говорила, а он смотрел в ее голубые глаза. «Когда-то ты была девчонкой. Мы играли вместе. Смеялись вместе, а потом спустя годы поженились. Я не отходил от тебя ни на шаг. А теперь я в шаге от тебя. Нас разделяет лишь смерть и смерть моя близка, как никогда раньше». Ему захотелось выпить.
В закромах, внутри рабочего стала, Питер держал небольшой бар. Там был только виски и одна бутылочка старого коньяка, который давным давно Питер привез из далекой Армении.
Он достал из ящика виски. Сначала потянулся за коньяком, но потом решил, что все же выпьет старого доброго виски и достал бутылку Шотландского.
Питер пил до полуночи, похлёбывая из грязного стеклянного стакана свой напиток и подкручивая свой ус. Он пытался раскуривать трубку, вдыхал немного дыма, держал его во рту и выдыхал, не ощущая никакого вкуса. Потом пил виски, немного полоща им рот перед глотком. К полуночи он поставил стакан на стол. Трубка давно уже была скурена. Сил чистить ее не было.
Питер завалился на свою койку в дальнем углу мастерской и заснул мертвым сном.
На следующее утро он был бодр и свеж, как никогда. Питер встал рано, до восхода солнца. Он умылся, переоделся и стал вычищать мастерскую. Веником он собрал в кучу все опилки, которые были на полу, табак, пыль грязь и всякую другую шелуху, которая каким-либо образом могла упасть со станков или со стола во время работы.
Кучку мусора он сложил в пакет, вышел на улицу, дошёл до мусорного ведра и выбросил его.
Вернувшись в магазин, он перевернул табличку «Закрыто» на «Открыто» и уселся за свой стол изготавливать новую бластовую трубку.
На столе, как и всегда, у Питера лежало с десяток бриаровых заготовок. Он взял одну, стёр с нее всю пыль и подошел к станку, который находился в другой комнате. У этого станка Питер отрезал ненужные куски, стачивал поверхность трубки и просверливал дым-канал у чубука. Он уселся на стул или на что-то похожее на стул. Небольшая чёрная табуретка, сделанная из офисного стула стояла у его стола. Когда-то Питер заметил, что его спина очень сильно устаёт во время работы. Шея затекает. С каждым новым днём он все чаще ощущал боль у правого плеча на спине. Она становилась сильнее. Тогда он и понял, что для менее травматичной работы ему необходимо что-то изменить. Он взял офисный стул, отрезал спинку и в итоге получилась чёрная табуретка на четырёх колесиках.
С тех пор хоть у Питера и болела спина, но не так сильно, как раньше.
Сейчас он уселся за стол. Он стал прочерчивать по линейке карандашом основные вертикальные и горизонтальные границы чертежа трубки на чубуке. Эта работа заняла у него от силы пять минут. Он начертил границы стаммеля и приставил его к станку.
Ленточная пила, которой пользовался Питер для резки чубука напоминала электрический лобзик, однако она была в десятки раз мощнее и точнее самого лучшего электрического лобзика. И в работе эта ленточная пила использовалась Питером уже пять лет. Переодически она ломалась, но на качестве сделанных трубок это никак не сказывалось. Были и такие ситуации, когда Питер только начинал вырезать ненужные части чубука, ленточная пила прекращала своё движение или же немного искривлялась, устремляясь в сторону. Своими руками Питер умудрялся изменить все к лучшему. Где у обычного мастера использованный стаммель пошел бы в брак, у Питера получалась невероятная форма чаши, настолько ровная и продуманная, что даже самый искушённый трубокур улыбнулся бы, увидев это великолепие. Потом купил бы эту трубку за баснословную сумму и ни капельки не пожалел.
Однако, так было не всегда. Питер часто вспоминал те дни, когда трубки у него выходили из рук вон плохо. Он днями на пролёт резал стаммеля, выкидывал их, резал новые и снова выкидывал, чтобы приняться за работу над новой заготовкой.
Сейчас он аккуратными отточенными до миллиметра движениями прошёлся пилой чуть дальше начерченной карандашом полосы. Легко отрезал нижнюю часть, верхнюю часть заготовки, следом стал вырезать чубук и в итоге стаммель получился на редкость отличным. С ним он перекатился к другому станку. К тому, на котором ему предстояло просверлить дымовой канал и чашу. Для чаши тоже полагались чертежи. Но у Питера чертежом для чаши являлась маленькая точка ровно по середине крыши чубука.
Он приставил эту точку к сверлу на токарном станке.  На нем располагалось несколько сверел. Для высверливания чаши и для высверливания дым канала. Сейчас Питер занялся чашей. Он зафиксировал чубук на станке, включил его и стал тихонько подводить чубук к сверлу. Постепенно, внутри стаммеля образовалась чаша. Она была идеально ровной. Сверло было помечено в определенном месте, чтобы не переборщить с глубиной. За миллиметр до этого места необходимо было остановить процесс. Когда верхушка чубука дошла до полоски помеченной на сверле Питер аккуратно отодвинул чубук и выключил станок. Он снял чубук со станка и продул его. При этом Питер не забыл несколько раз подкрутить свой ус. Он на секунду подошел к зеркалу, счищая указательным пальцем стружки с чаши внутри чубука. И одним глазом заметил, что его правый ус подвернут вверх, а левый опущен вниз. Он тут же исправил это и подвернул левый вверх. Теперь его усы выглядели довольно эстетично.
Питер снова подошел к станку. Все опилки он тут же скинул на пол.
Следом Питер воспользовался шлифовальным станком. Он находился за другим столом. Питер подошел к станку, включил его и очень медленно стал водить стаммелем по шкурке. Он аккуратно сглаживал острые углы стаммеля, придавая ему форму диагонального, по отношению к чубуку, шара, больше похожего на яйцо.
Действовал он отталкиваясь от сердца и от своего опыта. В данном процессе чертежи были сродни планам на будущее маленького ребёнка, такими же бесполезными и нереалистичными. Он шкурил стаммель так, как чувствовал. Каждое новое движение было похоже на импровизацию. Но Питер прекрасно знал, что он делает. У него в голове имелась четкая модель трубки, словно нарисованное с помощью компьютерной графики трехмерное изображение. Каждый изгиб, каждое новое отклонение, все это было воссоздано его воображением. Руки покорно слушались и выдавали поразительную форму, именно ту, которая и отличительной особенностью его работ представленных на мировом рынке курительных трубок.
Каждый трубокур, будь то любитель или новичок мог запросто узнать трубку сделанную Питером. Его трубки всегда были элегантны, а форма чубука настолько оригинальна, что даже спустя тридцать лет с момента ее появления никто так и не смог ее повторить.
С годами Питер совершенствовался и форма трубки совершенствовалась вместе с ним. Сейчас его руки точно знали где нужно чуть прокрутить чубук, где нужно ослабить давление на бриар, где сделать изгиб и много другое. Форма трубки была неповторима лишь потому, что с каждым новым разом совершенствовалось Питером и принимала все более сложную для изготовления форму, но более простую, лаконичную и легкую для человеческого глаза.
Питер доделал чубук и выключил станок. Он подошел к токарному станку и и включил тонкое сверло предназначенное для дымового канала. По лбу Питера струился пот.
Он легким движением просверлил дымовой канал, потом приставил чубук к толстому сверлу, но в этот момент, услышал вдруг что в его мастерскую кто-то зашёл.
— Тук, тук, — послышался резкий мужской голос, на удивление дошедший до Питера, который сидел у включённого токарного станка.
Питер выключил станок, прокрутился на чёрной табуретке к двери и ответил:
— Григорий, рад вас видеть, заходите дорогой.
— Питер, как хорошо что вы тут.
— А вы не теряет чувства юмора, Григорий, вы же знаете что я всегда тут.
— За это я вас и люблю, — ответил Григорий.
Посетитель был одет по простому, но в то же время официально. Вся его одежда была чистой и выглаженной. Старый пиджак, смотрелся на нем изумительно, серые брюки, белая рубашка, борода вылезающая из под воротника. Старый джентельмен смотрел на Питера прямо, не отводя глаз.
Григорий подошел к Питеру, опираясь на трость с острым наконечником. Питер тут же встал и обнял своего старого знакомого.
— Ну как вы сегодня? — спросил Питер, интересуясь его здоровьем.
— Сегодня ничего. Но не мне тебе рассказывать о старческих болезнях, дорогой мой друг.
— Это уж точно.
— Питер, ты скорее всего сделал для меня замечательные новые трубочки, ведь так.
— Конечно, именно для вас Григорий.
— Ох, божечки мои, а вот и одна из них.
Григорий устремил взгляд на подоконник. Там лежала трубка из морты, которую Питер толко вчера начал лечить.
— Нет, нет, Григорий, эту трубочку я вам не продам и не потому что я так ее люблю, а потому что она в чаше своей имеет микротрещину прямо у отверстия дым-канала.
— Да черт с ней с трещинкой, сколько?
— Нисколько Григорий, я не могу вам ее продать. Моё доброе отношение к вам не даёт мне право воспользоваться вашей наивностью.
— Ну уж завернул Питер. Как я понимаю она из морты.
— Так точно.
— Ну так продай мне ее, старый ты волк.
— Не могу.
— Три.
— Нет.
— Пять тысяч, прямо сейчас.
— Как вам сказать дорогой мой друг, у меня есть еще две замечательные трубки, может посмотрите их.
— Ну покажи, раз такой упёртый.
Питер отошёл к ящику, в котором лежали новые трубки, достал оттуда две великолепные бластовые и предложил их Григорию. В это время Григорий уже держал в руках мортовую трубку.
— Вот, смотрите что есть.
— Ну это просто загляденье, — говорил Григорий, не отрывая глаз от трубки из морты.
— Что же с вами сделаешь, дорогой мой Григорий!
— А ничего уже не сделаешь Питер, я настолько стар, что поменять меня не сможет даже сам господь бог. Хотя ты знаешь, наверное только он и сможет меня изменить, больше никто и ничто.
— Это как?
— Наконец умертвив меня, — сказал Григорий и захототал так громко, что даже чуть не подавился собственной слюной.
— Аккуратней, ну что же вы.
Похлопав себя по груди Григорий сказал.
— Восемь и я ее забираю.
— Ну раз ваша душа лежит к ней...
— Мои глаза наслаждаются ей, за что тебе спасибо! Я как будто влюбился во втрой раз.
— Умеете же вы уговаривать.
— А то!
— Единственное что, за один день перед каждым курением смачивайте трещину раствором из воды и сигарного пепла.
— Конечно, конечно.
–...до того момента пока достаточно трубку не обкурите и пока трещина не затянется.
— Хорошо, мой друг, буду делать как говоришь.
Григорий сунул трубку в карман и выдал Питеру восемь тысяч долларов наличными.
— Ну что же, сегодняшнее утро началось с замечательной покупки, теперь отправлюсь в парламент, похвастаюсь перед этими скупердяями, хотя они все равно не оценят, ведь так?
— Не знаю дорогой Григорий, я ведь только мастер.
— Да, но если бы только, во вкусах по крайней мере моих ты отлично разбираешься, чертяга!
— Благодарю вас за такие слова Григорий, — сказал Питер сдержанно и поправил свой правый ус.
— До скорого, Питер.
— Счастливого пути.
Григорий поспешно удалился. Он еще несколько минут шёл по улице и рассматривал только что купленную трубку.
«Помешался старик, но все таки я его люблю. Двадцать пять лет ко мне ходит и все такой же энергичный, ну по стариковски, конечно. А глаза как горят, ему бы картины рисовать, а не в парламенте работать», — подумал Питер, сложил деньги в стол и снова принялся за обработку чубука.
Нужно было доделать дымовой канал. А точнее отверстие для вставки мундштука в чубук.
Он сел на чёрную табуретку, подъехал к столу и аккуратно зафиксировал чубук на станке. Таким же образом, как в прошлый раз, он проделал широкое отверстие, постепенно углубляя сверло в чубук. Дойдя до отметки, Питер остановил станок, вытащил чубук и положил его на стол.
— Теперь нужно обработать пескоструйкой, так где у нас пистолет?
Питер повсюду глазами искал пескоструйный пистолет, но постоянно останавливался на чашке. В конце концов он решил выпить кофе.
— А почему бы и нет, — сказал он себе, — может и пистолет несчастный найдётся.
Питер встал с табуретки, подошел к плите. На ней уже стоял кофейник с молотым кофе. Питер включил газ. Через пять минут кофе начало булькать. Питер отлил себе кофе и уселся на кресло, не забыв при этом выключить газовую плиту и поправить свой правый ус.
— А может еще и трубочку выкурить, пожалуй да.
Питер поставил чашку с кофе на подоконник, подошел к ближайшему столу, достал от туда маленькую банку табака и бластовую трубку с чубуком из бамбука кости. Он снова присел на кресло, аккуратно достал маленькую горстку табака и забил в трубку. Потом достал вторую горстку и тоже забил в трубку, немного примяв ее. Следом третью горстку, которую примял сильнее всего. Потом Питер зажег спичку и закурил.
Кончив раскуривать табак, он взял чашку с окна, закурил, выдохнул и глотнул кофе.
Солнце сегодня светило ярко. Оно освещало всю мастерскую Питера. Опилки в мастерской плавали по воздуху. Лежали на столах, на полу, на чёрной офисной табуретке. Питер не удивился бы если бы опилки попали к нему прямо в трубку.
Он закурил, глотнул еще кофейку и в таком расслабленном состоянии просидел почти час, глотая дым, прихлебывая кофе, приминая тампером табачок и поправляя свой правый ус.
Он курил равномерно и очень медленно. Смакуя вкус чёрного ориентала. Вирджиниевая смесь, которую он курил была на редкость удачной. Нотки лимона, хлеба, и мягкой пряности, придавали табаку божественные вкусовые качества. Питер курил с наслаждением и из окна созерцал зеленые деревья.
Под конец курения Питер услышал, что кто-то зашёл в мастерскую. Он встал с кресла и, вдохнув немного дыма, устремил свой взгляд на юношу, вошедшего внутрь.
— Здравствуйте, чем могу быть полезен?
Юноша посмотрел на Питера большими испуганными глазами. По его щекам катились слезы.



Часть вторая
Мальчик который жил

Раним осенним утром Мика приехал на железнодорожный вокзал одного старого датского городка. Его глаза светились от счастья. Он сошёл с маленькой лесенки поезда на платформу, стащил из поезда свой чемодан и направился по платформе к выходу с вокзала. Он радовался каждой мелочи. Будь то монетка на грязном асфальте или добрый человек, прошедший мимо него. Даже если человек спешил, и его лицо было искажено маской беспокойства, Мика все равно смотрел ему в глаза и нежно улыбался.
Молодой человек прошел десятка два метров и только тогда вдруг понял, что держать путь ему следует в другую сторону. Он развернулся, развернул свой чемодан и зашагал к реальному выходу с ЖД вокзала. Колёсики чемодана беспокойно, но радостно стучали по ребристой асфальтовой поверхности платформы. Как ни странно, через некоторое время этот звук стучащих колесиков багажа стал несколько смущать Мику. Юноша постарался идти медленнее, что бы не вызывать гневных чувств у проходящих мимо него людей в связи с ужасным грохотом чемодана.
Наконец он прошел арку и колёсики немного стихли. Под ногами была плитка внутренней части ЖД вокзала.
Мика вышел из полупустого помещения и проследовал на лавочку, которая находилась немного левее здания вокзала.
Мика сел на лавочку, поставил чемодан около себя и с облегчением вздохнул, взглянув на город, в который мечтал попасть с самого детства.
— Так, — сказал себе Мика, — посмотрим куда нам идти дальше.
Он облазил все карманы, которые только были на его одежде, но нужных вещей не нашёл. Тогда Мика полез в свой чемодан.
— Нижнее белье, фольга какая-то, что это за вольта? — сказал Мика и стал разворачивать кулёк фольги, — ах, это мамины бутерброды, отставим их пока в сторону. Далее опять нижнее белье, носки, зачем мне столько вещей? Вот, книжки, ручки… блокнот! То что нужно! А это... это у нас, ах это она, моя дорогая, ее откроем вечером, немного погодя, — сказала Мика и положил предмет, который только что достал немного глубже, перед этим потуже завязав платочек, в который этот предмет был обернут.
— Ну вот, достанем блокнот, а в блокноте у нас что? В блокноте визитка, куда нам нужно идти. Тут две визитки.
Он быстро посмотрел на визитки, взял одну из них и прочитал адрес на обратной стороне "улица Рубенштрассе, дом 34/1.
— Хорошечно, теперь пойдём туда.
Мика сложил все бумажки и блокнот обратно в свой чемодан, встал с лавочки и пошел к центру. Благо, путь до центра города Мика знал хорошо. В детстве он часто смотрел на карту этого города и представлял себе, что знает то место, где его отец, давным давно приобрёл то, что лежало в платке на самом дне чемодана.
Мика проследовал по тротуару к центру городка, грохоча своим неудачным чемоданом. Все люди вокруг оборачивались чтобы посмотреть на источник этого беспокоящего ухо шума из-за чего Мика порой поднимал чемодан над землёй и нес его в правой руке. Через некоторое время он уставал и снова вёз свой чемодан, привлекая внимание горожан.
Пришло время Мике подниматься на высокий городской холм. Дорога был обложена небольшими плоскими камнями. По бокам был выложен такой же эстетичный каменный тротуар. Слева и справа выросли трёх и четырёх этажные дома. Почти у каждого окна красовалась цветочная клумба.
Мика шёл, и как бы тяжело ему не было взбираться на верх, он все же умудрялся рассматривать то, что его окружало. Клумбы, людей проходящих мимо него, лавки мимо которых проходил он. Лавочек и магазинчиков по дороге было довольно много. Видимо Мика попал в торговый квартал.
В основном он засматривался на книжные магазины и на магазины с сувенирами, а также на лавки с раритетными вещицами. Но внутрь Мика не заходил. Он лишь мельком просматривал содержимое магазина и то, что было выставлено на прилавки прямо на улице.
Он старался не смотреть в упор на вещи, которые продаются. Мика рассматривал их только в том случае, если продавец отворачивался или отвлекался на другого покупателя. Когда продавец случайно останавливал свой взгляд на Мике, тот резко отворачивался и быстро шёл вперёд, неосознанно создавая впечатление уличного воришки, которого чуть не заметили за совершением преступного действа. Но Мика, всего-лишь боялся, что продавец начнет предлагать свой товар, а ему прийдется отказаться, ведь ни денег ни желания что-либо здесь покупать у Мики не было. Хотя некоторые вещи он все же купил будь у него чуть больше денег чем нужно на еду на два дня. Возможно он прибрел бы военную зажигалку, которой было в три раза больше лет чем ему самому. Может быть он купил бы старую курительную трубку с пенковым чубуком и акриловый мундштуком, на подвеске. Обкуренную уже много раз еще сто лет тому назад. Он засматривался на эти вещи, но сильной необходимости в них не ощущал. Так Мика примерно за час прошел мимо всех прилавков и поднялся на холм, где располагалась церковь и старый двор древнего короля, превратившийся в музей художеств.
Он ужасно устал и поэтому сразу же присел на первую попавшуюся скамейку. Рядом сидела старушка. Она держала в руках трость и просто сидела, созерцая поток людей, проходивших мимо скамейки то в одну сторону, то в другую, то в обе стороны сразу.
Мика немного отдышался и почесал свою голову. В этот момент бабка взглянула на него. Потом отвернулась, потом снова взглянула и когда поймала его взгляд стала что-то неразборчиво говорить.
— Что бабуль?
— Я говорю тоби не местный шоли?
— Нет, из далека приехал.
— Видно, милый.
Мика еще раз почесал голову, взглянул на бабулю и тут его, как током ударило. Он вспомнил, что искал один магазин, ради которого и приехал в небольшой, но красивый датский городок.
— Бабуль, скажите, а вы случайно не знаете, где здесь трубочная лавка, а?
— Трубки шоли продают?
— Да трубки.
— Так если трубки нужны иди вон в хозяйственную лавку, там они и есть. Тонкие, толстые, длинные, коротки, а зачем тебе милок? — задала вопрос любопытная бабушка.
— Трубки то мне не нужны бабуль, мне нужны курительные трубки, понимаешь?
— Курятельные, это которые дым пускают?
— Да, да, именно они, знаете?
— Эммм, не знаю. Но знаю где травы можешь купить. У меня дед ее всю жизнь курил и помер под конец, вот теперь одна здесь сижу.
— Какой травы, бабушка, я наркотики ни-ни!
— Ну, табачок шо не трава, вот этой-то травы мой дед и обкурился. Сядет в огороде, зажет там свои листья скрученные и курит сидит целый день. А теперь нет деда моего, в землицу закопали.
Мика удивленно посмотрел на бабушку. В его глазах ощущалась радость. Он вдруг понял, что бабка говорит про табачный магазин, а именно его Мика и искал. "Там, где есть табак, есть и трубки", — подумал он и сказал:
— Да бабушка, именно табачный, где он?
— Вон тама, пройдёшь ворота, спустишься с холма, выйдешь тама на дорогу и повернёшь на право. Там и трава твоя.
— Спасибо, бабушка, большое вам спасибо.
Мика на радостях поцеловал бабулю в щеку.
— Ой, бесстыжий!
После этого он рванул со своим чемоданом в том направлении, которое указала ему бабка, по дороге вспоминая улицу и дом, которые прочитал на одной из визитных карточек.
Мика спустился по обратной стороне склона минут за двадцать, без сожалений о том, что до этого час на него забирался и устремился по дороге, на которую указала ему бабушка. Юноша обрадовался еще больше, когда на одном четырёх этажном доме увидел табличку с названием улицы "Рубенштрассе".
Его глаза загорелись и он, как сумасшедший сорвался с места со своим грохочущим чемоданом, не обращая внимание ни на кого вокруг.
Мика быстрым шагом дошёл до перекрёстка и остановился. Он увидел надпись "Табак" у одного из магазинов, прошел по пешеходному переходу и теперь уже медленнее, но с большим нетерпением стал подходить к магазину. Какого было его удивлением, когда вместо того, чтобы лицезреть стеклянную витрину с трубками и табаками, он разглядел только кучу досок и разбитое стекло, которое валялось на тротуаре, а также огромную табличку "Помещение сдаётся в аренду".
Мика отпустил чемодан и тот, как ни странно упал на бок. Юноша даже не заметил, что его чемодан стукнулся об асфальт тротуара.
Он пристально всматривался в закрытую лавку, застыв на тротуаре, как памятник. Люди обходили его, не замечая и не придавая особого внимания его персоне. Мика же в этот момент не замечал вообще ничего. Он стоял с глупым выражением лица и пялился на доски и на табличку, являвшуюся причиной его ступора.
Мика пришёл в ужас. Он не понимал, что произошло с мастерской, в которую он так долго мечтал попасть. В которой несколько десятков лет назад его отец приобрёл курительную трубку, доставшуюся Мике по наследству. Именно трубка лежала на самом дне его чемодана, бережно завернутая в платок, и небольшой пакетик вирджиниевой смеси, которую Мика припас для первого курения с трубочным мастером.
Он с малых лет представлял себе, как приедет в старый городок и найдёт эту самую мастерскую, как войдёт внутрь и поздоровается с мастером, как похвастается трубкой, которую его отец купил у этого замечательного мастера двадцать лет тому назад, как назовёт этого мастера по имени.
— Питер Хифен, приветствую вас, — сказал Мика вслух и по его щекам полелись слезы. Он присел на свой чемодан прямо посреди тротуара и заплакал. Прохожие обращались к нему, спрашивая о причине его подавленного состояния, но Мика только плакал и лишь некоторым указывал на лавку, витрина которой была забита деревяшками и закрыта бесполезной табличкой "Помещение сдаётся..."
— Нет, так не пойдёт, — сказал он себе, поднял голову и тут же перестал плакать, — если он еще жив, я его найду, где бы он теперь не был.
Мика сжал кулак и пригрозил закрытому магазину.
— Это дурацкое обстоятельство меня не остановит, однако, — сказал он немного спокойнее, — я хочу есть.
Мика встал со своего чемодана, вытер слезы со щёк и направился к ближайшей скамейке, на которой он мог бы перекусить. Присев на одну из них, он тут же посмотрел на право и снова увидел магазин, который так его расстроил. Мика вскочил со скамейки и пошел искать другую. Через десять минут он нашёл еще одну неподалёку от прежнего места, уселся на нее и стал доставать мамины бутерброды из сумки. В процессе он также наткнулся и на блокнот, в котором лежала та злополучная визитка. Он хотел выкинуть блокнот со всеми бумажками и визитками, которые там лежали в урну, но повременил, завидев бутерброды.
Мика вытащил бутерброды, распаковал их и стал медленно жевать. Он ел. Ему всегда нравились мамины бутерброды. Она выбирала для них очень свежий и мягкий хлеб и колбасу такую же свежую и мягкую. Однако, несмотря на вкусные бутерброды, Мика думал о том, что ему делать дальше. И никак не мог придумать.
Первый вариант был настолько смелым, что даже если бы Мика и выпил то, вряд ли решился бы заниматься чем-то подобным. Мика подумал, что может быть он будет ходить и спрашивать у всех подряд где живет Питер Хифен, но оставил и этот вариант, потому что стеснялся и перешёл к другому. Юноша решил, что будет ходить по всему городу и курить свою трубку и возможно, случайно встретит мастера, который эту трубку узнает, тогда-то Мика с ним и поздоровается. Так-то он его и найдёт.
Идея казалась ему несколько бредовой, но у него не было выбора. Поэтому он решил, что любой ценой найдёт своего мастера, даже если для этого потребуется выслушивать негодование прохожих по поводу запаха дыма.
И тут Мике в голову пришла гениальная идея.
— А может быть, — сказал он себе, — я сяду на какое-нибудь заметное место в этом городе и буду курить трубку. Точно.
Внезапно Мике пришла еще одна гениальная идея.
— А может сеть рядом с закрытой мастерской, он скорее всего мимо нее пройдёт и заметит меня, да, точно!
Мика дожевал свой бутерброд. Вскочил с лавки и направился опять на тоже место, с которого недавно ушёл.
Сейчас Мика чувствовал себя лучше. Он уже не казался расстроенным, а в его глазах снова воспылал азарт и интерес ко всему происходящему.
Он дошёл до лавки, на которой давеча сидел, взглянул на мастерскую, но теперь не поддался грусти, а наоборот улыбнулся и присел, придвинувшись на лавке ближе к дереву.
Через некоторое время Мика пожалел, что сел рядом с деревом. Потому что каждую минуту с веток на него падали мертвые листья.
Мика сел по центру и решил, что пора бы ему закурить трубку. Однако, что-то внутри него противилось этому поступку. Мика немного подождал, ощущая внутреннее беспокойство. Из-за угла вышел полицейский. Он суровым взглядом осмотрел все вокруг и тяжелым шагом проследовал по тротуару в сторону подъема.
— Фух, — сказал Мика, — пронесло, а если бы я сейчас закурил.
Мика часто предчувствовал будущие события. Со временем он научился обращать внимание на внутренние ощущения. Если Мика беспричинно ощущал беспокойство то это значило, что вскоре должно что-то произойти, поэтому нужно насторожиться и смотреть в оба глаза. Если же Мика ощущал покой, то обычно это означало, что ничего серьезного с ним скорее всего не случиться в ближайший день.
Когда полицейский ушел, Мика начал лазить руками внутри своего чемодана в поисках трубки и наконец он ее нашёл. Мика достал синий платок и развернул его. На палатке у него в руке лежала одна порция табака и курительная трубка чуть меньше мужской ладони. Курительная трубка была бриаровой, с небрежным, но гармоничным рисунком и акриловым дымчатым мундштуком, который вставлялся в чубук и крепился благодаря железному кольцу на конце шейки чубука.
Из этой трубки Мика обычно курил кавендиш, но сегодня у него в наличии была только Вирджиния, поэтому выбора у Мики не было. Он одним махом забил сухую мелко-нарезанную вирджинию в трубку, притоптал ее пальцем. Следом Мика достал из чемодана газовую зажигалку и поджог табак.
Сначала табака не разгорался совсем. Только через несколько минут Мика понял, что так плотно придавил табак пальцем, закупорив напрочь дымовой канал.
Он высыпал весь табак, который был в трубке на левую руку, трубку продул и снова забил, только теперь немного легче. Следом Мика разжег газовой зажигалкой табак и внезапно почувствовал небольшое головокружение.
— Наверное табак крепкий, — подумал он и еще раз как следует обдал чашу огнём и газом, при этом вдыхая дым табака с газом от зажигалки.
Голова снова закружилась, но уже сильнее. Мика положил трубку на лавочку, а зажигалку кинул в чемодан.
— Что-то мне дурно, — сказал о вслух и уставился вперёд на дорогу, — дело все-таки не в табаке.
Мика еще десять минут сидел на лавочке с таким видом будто кто-то дал ему успокоительные таблетки, потом он пришёл в себя и решил повторить курение. Теперь Мика пытался быстро разжечь табак в трубке. У него вышло раскурить трубку, но в то же время ему приходилось все время плеваться. Табак курился очень неприятно. У него был ужасный вкус. Мика вспомнил как отец, однажды говорил ему, что если немного покрутить и оставить трубку даже на пять минут без присмотра, то табак становиться ужасно невкусным и курить его после этого совершенно невозможно.
Однако Мика не стал бросать свою затею с курением и через силу пытался держать в дым из трубки в щеках. Дым был ужасным лишь несколько минут. Потом он стал безвкусным и Мика спокойно продолжил курить, посматривая на людей, проходящих мимо и на машины, которые проезжали, загораживая порой тех самых людей.
Мика все еще курил свою трубку, когда на улице заметно потемнело.  В течении часа он ни разу не заметил человека, который хоть немного обратил бы на него внимание. Все горожане были равнодушны к нему. Конечно, они разговаривали между собой, смеялись, но Мику, сидящего на лавочке у дерева совершенно не замечали.
Еще через час солнце полностью зашло за горизонт. Мика уже не видел дыма, исходящего из его трубки и не потому что на улице было темно, рядом стоял фонарь, который хорошо освещал тот зелёный уголок, где расположился Мика, а потому что табак давно уже был скурен. На дне чаши осталась только маленькая горстка пепла. Мика стряхнул ее в траву, обернул трубку платком и положил ее в чемодан.
"Теперь пора спать", — подумал он. Мика лёг на лавку без тени стеснения, подложил руки под голову и попытался уснуть. Ночной город убаюкивал Мику своими звуками. Он все глубже погружался в сон.
Во сне своём Мика оказался дома. Мать, как всегда готовила ему бутерброды в дорогу, а Мика тем временем рассматривал визитку, которую дал ему, ныне покойный отец.
Визитка была бежевой. Изготовленная из дорогой бумаги.
— Мам, смотри, на визитке даже подпись есть, вот здесь?
— Правда! — воскликнула мама. Она повернулась к Мике и улыбнулась ему.
— Чего улыбаешься, мам!
Мать не отвечала. Тогда Мика встал из-за стола, еще раз посмотрел на визитку, но теперь на ней не было подписи. Мика поразился такому странному стечению обстоятельств и хотел было спросить у матери куда делась подпись, но подняв голову увидел, что и мать исчезла. Внезапно Мику окутала темнота.  В этот момент он проснулся. На улице все еще было темно. Мика спал не больше пяти часов.
Прохладный ветер поддувал с севера. Мика протер глаза, зевнул и вдруг кое-что вспомнил. На визитке, которую дал ему его отец действительно красовалась подпись мастера, а на той картонке, которую он читал сегодня утром подписи не было.
Мика сел на лавочку, открыл свой чемодан и стал искать блокнот. Долго рыться в чемодане не пришлось. Блокнот лежал на самом верху. Мика достал блокнот, открыл его и снова увидел две визитки. Одну из них он просмотрел еще утром, а на другую не обратил внимания. На другой красовалась большая подпись.
— Вот я идиот! — сказал он вслух, — вот я идиот! — заорал Мика на всю улицу.
— Согласен, — ответил ему из далека какой-то ночной пешеход.
Мика вскочил с лавки и под фонарем прочитал название улицы, которое было написано на второй визитке "Улица Лукреция, дом 8" и снизу была подпись "Мастерская Питера Хифена"
— Эй, там, не подскажите, где находиться улица Лукреция?
Голос из далека снова заговорил.
— Пойдешь прямо по Рубенштрассе, через три поворота свернёшь на лево и напрямик до самого конца минут двадцать, там и будет улица Лукреция.
— Спасибо, — прокричал Мика.
— Не за что, всегда немощным и больным помогаю, — сказал голос и замолчал.
Мика схватил свой чемодан и проследовал по пустой улице Рубенштрассе.
Когда Мика наконец отыскал улицу Лукреция начало светать. Он воодушевлённый пошел по тротуару вдоль улицы. И с каждой новой минутой к глазам его подступали слезы радости. Но Мика держался. Он всю ночь проспал на лавке, ничего не ел, а теперь наконец нашёл то место, к которому так стремился.
Мика подошел к мастерской Питера и увидел, как внутрь заходит представительный джентельмен. Юноша немного подождал, наблюдая за тем, как Питер разговаривает с покупателем. Мика также видел комнаты и все что в них находилось и происходило через стеклянную витрину. Точильный станок, рубанки вереска, заготовки, пыль, стамеска и самое главное чёрную, как смоль трубку, которую джентельмен держал у себя в руках.
Теперь Мика был точно уверен, что пришёл в то место, которое так долго искал. Тогда же джентельмен расплатился с Питером и благополучно покинул мастерскую.
Мика вдохнул побольше воздуха и вошёл внутрь.
Питер встал с кресла и сказал:
— Здравствуйте, чем могу быть полезен?
Мика посмотрел на Питера большими испуганными глазами. По его щекам катились слезы радости.
— Доброе утро, — сказал снова Питер, — что вам угодно?
Мика сразу вытер слезы со щёк и стал рыться в своём чемодане. В течении минуты, пока Питер стоял в отдалении и недоумевал, Мика копался в своём ранце в надежде отыскать курительную трубку.
— Вот она, — сказал он шепотом, достал трубку и посмотрел на мастера.
— Так что вам все-таки нужно и почему вы плачете?
— Здравствуйте, Питер, — наконец заговорил Мика, немножко успокоившись, — меня зовут Мика и мне 20 лет. Я всюду искал вас, чтобы найти вас, чтобы отыскать вашу мастерскую...— Мика немного задумался над сказанным, но из-за нервозности не увидел в своей речи ничего странного и продолжил, — для того чтобы найти и показать вам, чтобы вы увидели у меня из рук, чтобы посмотрели...
— Постойте молодой человек, отдышитесь пожалуйста. Я просто не понимаю вас. Вы несёте какую-то чушь.
— Ка...какую чушь?
— Это я у вас хочу спросить какую. Если вы пришли чтобы приобрести трубку, тогда пожалуйста. Осталось несколько рустрированных экземпляров, которые я сделал пару дней назад. Их вы можете приобрести за вполне обоснованную сумму.
— Нет, пожалуйста... — сказал Мика и подошел поближе с курительной трубкой в руках, — смотрите, эту трубку купил мой отец двадцать лет тому назад в вашей замечательной лавке. Узнаете?
– Во-первых, молодой человек, вы находитесь не в лавке, а в мастерской, в которой я также реализую товар, который изготавливаю, а во-вторых, я не могу помнить все трубки, которые сделал за последние тридцать с лишним лет и вообще что вам все-таки нужно, я не понимаю?
Мика посмотрел печальными глазами на Питера. Питер немного попятился, но тут же остановился, увидев, что Мика опустил голову.
— Послушайте, скажите прямо, что вы от меня хотите?
Мика вдруг поднял голову и к нему как будто пришло откровение. Он вспомнил, что до сих пор не рассказал Питеру о цели своего появление на пороге мастерской. Его сердце бешено стучало, он собрал все силы в кулак и ответил:
— Я приехал к вам из далекого города, чтобы лично увидеть вас и спросить можете ли вы взять меня в ученики?
Питер застыл на месте. Он не ожидал такого вопроса. За долгие годы практики трубочный мастер привык, что к нему в мастерскую заходят люди по двум причинам, либо от нечего делать, либо из-за интереса к нему и к его трубкам. Многие из его покупателей были знакомы с ним лично долгие годы. Они приходили всегда, когда им была нужна новая, свежая трубочка от лучшего трубочного мастера в городе, а может и во всей стране. В основном только они и заходили. А люди с просьбами несколько отдаленными от напрямую относящихся к покупке новой трубочки заходили крайне редко. И эти просьбы в основном имели несколько простой характер. Вроде той "А можно ли у вас в туалет сходить?" или "Извините, не подскажете где-находиться улица...?" и так далее.
Вопрос молодого человека немного ошарашил старого Питера. Сначала он не знал, что ответить, но спустя несколько секунду выдавил из себя следующее.
— Я извиняюсь молодой человек, но учеников я не беру и работы тоже не предлагаю.
Перед Микой за секунду выросла непреодолимая стена. Он стал умолять мастера взять его в ученики. Но Питер не соглашался, и даже больше того, разозлился на юношу за назойливость и бестактность.
— Послушайте, я же вам ясно сказал, не беру я учеников, а теперь убирайтесь отсюда и никогда больше не приходите.
— Почему вы так жестоки? — спросил вдруг Мика и на его глазах появились слезы, — я буду просто помогать вам, совершенно бесплатно, ничего не требуя от вас. Пожалуйста, я мечтал об этом всю свою жизнь.
Утомленный этим тупиковым диалогом Питер присел на своё кресло и приложил руку ко лбу. Мика все еще стоял в мастерской, но теперь уже ближе к двери, чтобы не вызывать гнева мастера.
Питер взглянул на юношу. Внезапно он вспомнил от чего так плохо себя чувствует. На него в момент посыпались воспоминания о жене. Как долго его дорогая жена мечтала о ребёнке и, как по странному стечению обстоятельств, не смогла произвести потомство. Питер вспомнил долгие годы смирения и совместной жизни, ее слезы, ужасные ссоры. После сорока лет брака все это прошло. Однако, осталась непреодолимая грусть, которая с ее смертью усилилась еще больше. Пока она была жива, Питер пару раз задумывался о приемнике. Он рассуждал о том, на кого ему придется оставить мастерскую и пришёл к тому, что оставит ее жене. Он был уверен, что умрет раньше. Однако он был еще жив, а жены не было уже полгода.
Мика собирался уходить. Он в последний раз посмотрел на Питера. Его глаза буквально светились, другими словами горели желанием. Взгляд Мики немного отрезвил старого мастера. Питер вдруг заговорил:
— Стойте молодой человек, послушайте, я вижу в ваших глазах настоящее стремление, которое, пожалуй, что было и в моих глазах, когда я начинал. Поэтому я соглашусь принять вас, в том случае если вы обещаете делать все так, как я вам говорю.
— Господи! — воскликнул Мика и замер. Его ноги задрожали. У Питера появилось ощущение, что молодой человек хочет встать перед ним на колени. Питер остановил его жестом руки. По Мике было видно, что он находиться в состоянии эйфории.
— Да, приходите завтра и все решим, — сказал Питер и встал с кресла.
Внезапно Мика вспомнил о том, что ему негде жить. Он опустил глаза, но постеснялся сказать что-либо по этому поводу.
— Ладно, тогда до завтра, — сказал он с неподдельной радостью, но с нотками неуверенности в голосе и уставился на Питера.
— Что еще? — сказал Питер, — вам же есть куда идти, правда?
Мика посмотрел на Питера. Старый мастер сразу понял, что Мике идти не куда.
— Можете жить во второй комнате. От сделанных трубок 30 % ваши. Это ясно?
— Да, более чем. А сегодня можно приступать?
— Не торопитесь, для начала я должен убедиться, что вы не вор и не мошенник, у вас есть паспорт?
— Конечно, вот, — Мика стал рыться в своём чемодане, через полминуты вытащил от туда паспорт и подал его Питеру. Пожалуйста.
— Хорошо, возьмите обратно, — Питер отдал паспорт Мике даже не заглянув внутрь, — можете располагаться. Сегодня делать ничего не будем, а завтра начнём.
— Спасибо вам, спасибо вам огромное, — благодарил Мика старого мастера.
— Иди уже сынок, мне еще работать нужно.



Часть третья
Обучение мучением

Было утро следующего дня. Мика сладко спал, когда Питер начал свою работу на токарном станке. Юноша проснулся на раскладушке в небольшой комнате предназначенной для хозяйственных принадлежностей. Он был счастлив как никогда. Его несколько испугал громкий звук токарной установки, однако он сразу же понял откуда исходит звук и догадался почему.
Мика потянулся, зевнул и тут же встал с раскладушки. Вчера он не переодевался, и спал в той же одежде, в которой пришёл к Питеру, и сейчас переодеваться не стал и сразу же пошел в мастерскую.
Мика вышел и встал посреди мастерской.
— Доброе утро, — прокричал он сквозь жуткий шум станка. Питер не слышал Мику. Старый мастер продолжал сверлить дымовой канал в чубуке. Через секунду он закончил и выключил станок.
— Доброе утро, — повторил Мика.
— О, здравствуй, кстати, хотел у тебя спросить...
— Да, все что угодно, — перебил его Мика.
— Ага, угодно, как тебя зовут говоришь?
— Мика, это моё имя.
— Майкл, то есть?
— Нет, Мика
— Ну хорошо, иди сюда Майкл, смотри на чубук, что видишь?
Мика быстро подошел к Питеру и уставился на чубук.
— Вижу заготовку, — ответил Мика.
— Это хорошо, с тем, что ты видишь мы определились, а теперь скажи, на каком этапе эта заготовка?
— Эммм, на этапе заготовки, — ответил Мика и весело улыбнулся Питеру.
— Понятно, а на каком именно этапе заготовки эта заготовка?
— Не знаю, — признался Мика.
Питер посмотрел на юношу, как на идиота и тут же сказал, отвернувшись к станку:
— Приходи, когда узнаешь!
В этот момент Питер включил токарный станок и по всей мастерской снова разнесся оглушительный шум свёрла.
Недоумевающий Мика отошёл подальше. Он немного постоял позади Питера. Старый мастер работал и совершенно не обращал внимание на Мику. Юноша стал смотреть на вещи, которые находились в мастерской. Он облизал глазами все столы, все полки, все табаки, все трубки и все заготовки, которые только смог разглядеть вокруг себя. Внезапно Мика увидел, что на одном из столов с помощью строительного скотча приклеен листок бумаги с рисунком трубки. Мика подошел поближе и к своему удивлению обнаружил, что этот рисунок на самом деле был схемой трубки с названиями различных ее частей.
Мика несколько минут постоял над схемой, тщательно ее изучая. К тому времени Питер приехал на офисной табуретке ко второму столу, приблизился и стал орудовать шлифовальным станком.
— Послушайте, — сказал Мика громко.
Питер остановил станок:
— Да, да?
— Вы были на стадии сверления мортиза, которая идёт после высверливания дымового канала, так ведь?
— Все верно, хорошо. Бери кусок бриара и иди делай новую трубку.
— Что уже?
— Да, — ответил Питер и снова включил шлифовальный станок, не давая Мике вставить не единого слова.
Мика покорно взял кусок бриара и пошел к токарному станку. У стола не было стула. Мика пошел в другой конец мастерской взял оттуда стул и приставил к столу.
Питер выключил свой станок и сказал.
— После работы уберешь стул на место!
— Хорошо, — сказал Мика и уселся делать свою первую трубку.
Перед ним стояла громоздкая продолговатая установка с несколькими свёрлами. Одно сверло для дымового канала, одно для мортиза и одно для табачной камеры. Благо, табачная камера у чубука была уже высверлена. Мике оставалось сделать лишь дымовой канал и мортиз. И он даже не представлял как этого добиться.
Пока Питер шлифовал тенон на мундштуке, Мика умудрился несколько раз включить станок и зафиксировать трубку. Чубук начинал быстро двигаться вокруг своей оси и снова переставал, когда Мика отпускал кнопку. Наконец он приноровился к станку, тогда-то к нему и подошел Питер.
— Что ты делаешь? — спросил он строго.
— Пытаюсь высверлить дымовой канал.
— Это токарный станок, олень. Здесь нужна точность. Миллиметр отклонение. Исправляй.
Мика немного расстроился из-за того, что Питер назвал его оленем, но не придавая особого значения оскорблению мастера, он попытался исправиться.
— Что ты опять делаешь? — спросил его Питер.
— Исправляю отклонение .
— Нет, ты пытаешься испортить токарный станок и вылететь из моей мастерской обратно к мамочке, — заорал Питер и тут же спокойно сказал, — нужно воспользоваться специальной ручкой для того чтобы передвинуть фиксатор на токарном станке в соответсвии с точкой. Понятно?
— Да, – сказал Мика и ручкой немного сдвинул фиксатор.
— Вот так, а теперь включаешь станок и потихоньку подводишь сверло к вращающемуся чубуку.
Мика слушал Питера и делал все точно так, как он говорил. Юноша уже приготовился сверлить дымовой канал, как Питер внезапно заорал.
— Стоп! — прокричал он.
Мика тут же остановился и выключил станок.
— Как думаешь почему я тебя остановил?
— Потому что сверло не сходилось с точкой?
— Нет, еще какие догадки?
— Не знаю, — ответил Мика и замолчал.
— Посмотри на сверло юноша, что с ним?
— А что с ним?
— Оно уже негодно, нужно менять? Вот новое, — сказал Питер, доставая из кармана другое сверло, — устанавливай.
Мика пытался установить сверло. В конце концов ему удалось зафиксировать новое сверло на токарном станке. Старое он положил на стол.
— Теперь можно сверлить?
— В смысле?
— Сверлить дымовой канал?
— Наверное, — сказал Питер и посмотрел на юношу.
Мика снова включил станок и стал постепенно придвигать сверло к точке на чубуке. И опять, в тот момент когда Мика уже почти коснулся сверлом точки, Питер закричал:
— Стоп!
Мика нервно вздохнул, выключил станок и спросил:
— Что на этот раз?
— Ты считаешь, что сверло само должно себя зафиксировать или ты опять хочешь испортить новый чубук?
Мика взглянул на сверло и увидел, что оно немного сместилось.
— Как же я не заметил, сейчас исправлю, — Мика немного углубил сверло и посмотрел на Питера.
— Отлично, а теперь иди вон! — сказал Питер и продолжил, — ты думаешь, что сверло теперь зафиксировано. Ни черта подобного. Нужно закрутить сам фиксатор, баран, что же это такое в конце-то концов!
Питер подкрутил фиксатор самостоятельно и сам быстро сделал дымовой канал. Несмотря на внутреннюю обиду Мика, с нескрываемым удивлением посмотрел на Питера, после того как  он мастерски высверлил дымовой канал. Однако удивление быстро спало с его лица и он снова почувствовал обиду и грусть.
— Делай мортиз! — отдал приказ Питер, а сам сел на кресло сзади и закурил трубочку.
Сверло для мортиза располагалось с той же стороны с которой располагалось сверло для дымового канала.
Мика взялся за ручку. Скорректировал чубук и стал точно так же, как и в прошлый раз пододвигать сверло к дымовому каналу.
— Что ты опять делаешь, а? Как ты собираешься сверлить, детёныш джунглей, когда ты не знаешь сколько?
— А сколько? — спросил Мика сдержанно, не поворачиваясь к нему.
— До отмеченной линии на сверле, — ответил Питер, выдыхая дым изо рта.
Мика аккуратно начал сверлить мортиз и как только достиг линии тут же остановился и выключил аппарат.
— Ну предположим сойдёт, — сказал Питер, — только ты в следующий раз просто высунь сверло из чубука, а потом уже выключай станок, понял, балбес?
— Да, конечно.
— На сегодня все, можешь отдохнуть.
Мика вздохнул толи с тяжестью толи с облегчением. Но, во всяком случае, обиду он уже не чувствовал. Потом он встал из-за станка и пошел к себе в комнату. Там он достал из чемодана свою трубку забил ее табаком и вышел в мастерскую.
— Можно я тоже покурю?
— Конечно юноша, садись, — сказал Питер, изменившись до неузнаваемости. На его лице появилась искренняя улыбка. Говорил он мягко и очень приятно, грациозно покуривая свой бильярд.
Мика развернул стул и сел на него. Он посмотрел на Питера. Старый мастер смотрел в окно. Он курил очень спокойно. Дыма было не много. Табак в трубке Питера почти не гас, тогда как у Мики после раскуривания табак гас постоянно.
Питер взглянул на Мику и улыбнулся.
— Старайся курить медленнее, а то язык обожжешь.
— Да, я пытаюсь, однако не всегда получаеться и табак постоянно гаснет.
— Ничего, все придёт с опытом.
Питер и Мика замолчали. Вдруг Мика заговорил:
— А вы давно курите трубку?
— С самого детства, — ответил Питер.
— Как это?
— Когда я был еще мальчишкой, я все время смотрел на своего деда. Он постоянно курил трубку. , Я думал, что он ее курит даже когда спит, ест и делает прочие дела, о которых в приличном обществе говорить не прилично. Да и в не приличном тоже, — Питер засмеялся над собственными словами. Мика посмеялся тоже, выражая солидарность с его чувствами по отношению к его же шутке, — как то раз я спер эту трубку у деда засунул туда травы, которую сорвал прямо с земли, зажег и начал курить. Ну и что ты думаешь? Трубку испортил! Благо дед об этом не узнал.
— Да, это хорошо! — сказал Мика, улыбаясь.
— Умер во сне в этот же день.
Выражение лица Мики резко сменилось на испуганное.
— Ничего, он уже давно болел.
— Рак легких наверное.
— Нет, слабая печень, — Питер снова засмеялся, — вот с того момента я и начал курить трубку. Мне было тогда лет семь.
Питер вдохнул дым и почувствовал, что трубка гаснет. Он заново раскочегарил табак в чаше.
— Вот видишь и у меня тоже гаснет. Хотя курю уже больше полувека.
— А как вы начали делать трубки?
— Очень просто. Не хватало еды в семье, я и начал их делать, а потом продавать.
Мика тоже вдохнул дым. Острый кончик дыма коснулся его гортани. Мика закашлялся.
— Ну, ну, будь аккуратней. Кстати, а ты откуда?
Мика как следует откашлялся и сказал:
— Я с северной части Дании. Из далекой деревушки, больше ста километров от Ольборга.
— Ты так далеко живёшь, а зачем сюда-то приехал? — удивленно спросил Питер.
— Ну понимаете, я вам как раз это и хотел рассказать при встречи. С детства я мечтал попасть в вашу мастерскую. Когда-то давно мой отец купил у вас вот эту трубку, он долго ее курил, а потом подарил мне. И я еще в детстве решил, что должен отправиться к вам и научиться делать курительные трубки. Прошли годы и моё детское желание переросло в...
— Постой, постой, это понятно, ну ка дай мне трубочку посмотреть.
Мика протянул трубку Питеру. Старый мастер взял ее в руки. Через секунду его правая рука начала трястись.
— Аккуратней, не уроните, она все же теперь моя, а не ваша, хоть вы ее и сделали.
— Господь милостивый, этого не может быть! — удивленно воскликнул Питер. Он еще минуту смотрел на трубку с уголков его глаз потекли слезы. Мика сразу заметил это, но подумал, что мастер вспотел.
— Вам жарко? – спросил Мика, немного недоумевая. Он начинал понимать, что Питер плачет.
— Нет сынок.
Старый мастер утер слезы обратной стороной ладони и отдал трубку Мике.
— Кури на здоровье, дорогой, — сказал Питер. Через пол минуты от слез не осталось и следа.
— Но почему...почему вы заплакали?
— Ровно двадцать лет тому назад, за тем столом, где ты давеча сверлил дымканал, эту трубку изготовила моя жена Мария. Она очень долго старалась, работала над ней целую неделю. А когда пришёл твой отец, она постеснялась ее предложить. Я увидел, что она хочет продать свою работу и сам предложил твоему отцу эту трубку. Он восхитился работой проделанной моей женой. Но она так и не сказала ему, что сама изготовила эту трубку. Он ушел с покупкой, думая, что мастером был я.
Питер замолчал. Он устремил свой грустный взгляд на деревья за окном. Мика удивленно смотрел на Питера. Говорить не хотелось. Дым тоненькими веточками струился вверх к потолку. Одна веточка и вторая.
Питер и Мика просидели молча около часа. Они просто курили табак, забитый в их трубки. Думали о прошлом, наслаждались ароматом и вкусом курения. Мика все также любопытно рассматривал мастерскую, а старый мастер весь час не отрывал своих глаз от оконного пейзажа. Только в конце курения он стал посматривать на свой рабочий стол, который находился за спиной у Мики. Мика все думал, что он глядел на него, однако Питер смотрел будто бы сквозь него и думал о чем-то печальном. Кода старый мастер докурил свой табак, он без слов встал с кресла и снова принялся за работу на своём станке.
Мика отдыхал на стуле.
Через пять минут Питер выключил станок и сказал.
— Можешь пока прогуляться по городу, а вечером начнём делать мундштук для твоей трубки.
— Хорошо, — сказал Мика, — тогда я ненадолго.
Питер ничего не ответил. Он включил шлифовальный станок и продолжил делать трубку.
Мика аккуратно встал со стула. Положил бриаровую заготовку рядом со станком. Старое сверло положил туда же. Потом он переставил стул туда, откуда его взял, мысленно сказал "до вечера" и вышел из мастерской.
Когда Мика ушел Питер выключил станок и взглянул на фотографию своей жены, которая всегда стояла рядом.
— Моя дорогая, как же ты рано ушла! Я люблю тебя больше жизни, больше всего и очень хочу к тебе. Господь, — сказал Питер, — забери меня и отведи к Марии, я молю тебя. Сделай так.
После этих слов Питер остановил работу. Он забил еще одну трубку, налил себе виски, уселся на кресло и снова закурил. В перерывах между курением он попивал виски. Через некоторое время он очень сильно опьянел.
Дело близилось к вечеру. Скоро должен был вернуться Мика.
Питер дремал на кресле, когда Мика вернулся в мастерскую. Довольный и немного уставший юноша присел на стул и уставился на спящего мастера. Сквозь сон, с закрытыми глазами Питер проговорил:
— Ты дверь закрыл?
— Нет, — сказал Мика, немного растерявшись. Он тут же подошел к двери и закрыл ее на замок.
— Хорошо, — сказал Питер, — а теперь не мешай, иди спать.
Питер зевнул и повернулся на кресле на бок. Мика с сожалением посмотрел на Питера.
Юноша прошел в свою каморку и улёгся на раскладушку. Он закинул руки за голову и попытался заснуть. Но мысли шуршащие тихим ветерком в его голове не давали ему расслабиться. Он до сих пор был крайне возбуждён тем обстоятельством, что все-таки сумел попасть к трубочному мастеру в ученики. Мика никак не мог поверить в реальность происходящего. Даже станки, которые так громко шумели, порой так не оживляли его, как мысль об этой невероятной удаче.
Через некоторое время Мика все же попытался заснуть. Его глаза постепенно закрывались, а сон медленно, но верно пробирался в его молодую голову. Но все же, даже в полудреме он никак не мог избавиться от некоторых мыслей и впечатлений.
Несмотря на события, которые произошли с ним за этот день, он все же брал во внимание еще одно своё желание. Хоть Мика и был откровенным почти со всеми людьми, которых он встречал на своём пути, что уж говорить об общении со старым мастером, однако некоторые аспекты своей жизни он все же предпочитал скрывать. Так он почти никогда и не кому не рассказывал в каких девушек он влюблялся и влюбляется по сей день. Мика был молодым и легкомысленным человеком, поэтому любая девушка, у которой каким-либо образом получалось его зацепить, вызывала в нем бурные чувства влюбленности и крайней радости. Так, например, вполне в его стиле было бы влюбиться в девушку с мелодичным голосом или же с очень приятными и самое главное опрятными волосами. Девушка могла даже не заметить и уж точно не осознать того, что сделала, а Мика был уже влюблён. Страшно влюбчивый юноша избегал близких отношений только по одной простой причине. Сейчас, когда он пытался заснуть на кривой раскладушке, ему приходилось думать об этом.
Его привычка к курению, вот что несколько смущало Мику, когда он смотрел на девушку и представлял их совместную жизнь. Мика часто курил трубку, он любил курить и бросить не то чтобы не мог, однако совсем не хотел. Ведь большинство женщин, по его мнению, не переносили табачный запах и сторонились его обладателя, как огня.
Но Мика, по своей неопытности, даже не подозревал, что существует множество женщин, для которых табачный запах играет не столь важную роль, в отличии от мужского умения зарабатывать деньги или же уделять женщине внимание.
Мика все продолжал об этом думать пока полностью не впал. Проснулся он утром. Снова от звука станка. Теперь шлифовального.
Мика вскочил с раскладушки. Шум исчез. На удивление, у Мики было достаточно сил, что бы быстро проснуться и начать работать над мундштуком. Юноша вышел из своей каморки и увидел Питера, пригнувшегося над лампой. Старый мастер казался свежим и бодрым. Своими большими руками Питер отшлифовывал крохотные части мундштука с его поверхности.
Мика подошел поближе. Он хорошо разглядел, как мастер отточенными до миллиметра движениями, маленькой шкуркой натирает поверхность эбонитового мундштука, почти готового к использованию. Наждачной бумагой Питер отшлифовал тенон, потом перешёл к загубнику. Мелкими движениями очень быстро и точно прошёлся по поверхности мундштука и на этом закончил.
— На, подержи, — сказал Питер Мике, сдувая пыль с мундштука.
Мика взял в руки мундштук и поразился тому каким легким и в то же время увесистым он был.
— Очень приятный для руки вес, — сказал Мика.
— Еще бы. Ты должен знать, что легкие мундштуки без прекрасного замысла ценятся намного меньше, чем то, что ты сейчас держишь в руках. Вот, смотри...
Питер забрал у Мики мундштук, приладил его к чубуку, так что и то и другое соединились идеально ровно и отдал уже целую трубку Мике.
— Видишь, сразу и не скажешь что трубка состоит из двух частей. Она есть единое целое, однако разъединяться все же может, когда это необходимо. И несмотря на то, что мундштук и чубук различаются по цвету, курительная трубка не кажется раздвоенной. В этом вся суть. И в этом отличие хороших трубок от плохих.
— Да, но если, скажем сделать трубку, которая не только будет иметь исключительную целостность, но и сумеет выразить индивидуальность мастера, что тогда?
Питер задумчиво посмотрел на Мику. В его голове, будто бы скользнула какая-то важная мысль, но она тут же улетучилась, как только Питер опустил свой взгляд. Смотрел он грузно и задумчиво, как бы решая какой-то очень важный вопрос, но в реальности он застыл, как застыл и его разум и глядел в никуда, пугая этим Мику.
— Как вы считаете? — спросил Мика снова.
— Это мальчик сложное дело. Я потратил на него почти всю свою жизнь.
Питер взглянул на Мику. Спустя секунду он пришёл в себя, спрятал сделанную трубку в ящик стола и сказал:
— Я пойду до магазина, а ты оставайся здесь. Начинай работать над мундштуком.
Мика кивнул головой и пошел за свой стол.
Тем временем Питер накинул на себя старое пальто и, не застегнувшись, вышел из мастерской.
Мика решил, что без труда сможет справиться с трудной работой, которую ему поручил Питер. Поэтому он сразу взял со стола эбонитовую заготовку и пошел к шлифовальному станку, чтобы попытаться сделать хотя бы нечто похожее на мундштук для курительной трубки.
Тогда же он понял, что первым и самым необходимым действием должно быть сверление дымового канала. От шлифовального станка он переместился обратно к токарному. Закрепив мундштук там же, где ранее крепился стаммель, он аккуратно включил станок и постепенно стал подводить сверло к движущемуся вокруг своей оси куску эбонита.
Через час Мика кое-как закончил работу. Ему казалось, что самостоятельное изготовления мундштука для трубки было самым сложным делом, которым он когда-либо занимался. Он так устал от постоянной концентрации, что просто без сил свалился на кресло старого мастера.
Мика решил, что ему необходимо выпить чашку чая. Он нехотя встал с кресла, прошёлся несколько метров до чайника и включил его. Через несколько минут вода закипела. Мика подлил в первую попавшуюся под руку чашку горячей воды, взял со стола использованный чайный пакетик, несколько раз обмакнул в кипяток и снова, уже с чашкой чая присел на кресло.
Он отхлебнул немного чаю и посмотрел в окно. Верхушки деревьев плавно качались на фоне пасмурного неба. Казалось, что скоро пойдёт дождь и он действительно вскоре пошел. Не прошло и получаса, как с неба хлынул поток нескончаемых капель. Настроение у Мики тут же переменилось на грустное и унылое. Однако в диссонанс с пасмурной погодой входило чувство внутреннего и внешнего уюта и тепла. Юноша похлебывал чай и тогда же решил, что неплохо было бы выкурить трубочку табака. Он положил на подоконник чашку с чаем, встал с кресла и проследовал к себе в каморку за курительной трубкой и табаком. Там же в каморке юноша набил табак в трубку и вернулся обратно на кресло.
Дождь перерос в ливень. Мика закурил трубку спичкой и попытался вдыхать дым медленно так, как учил его Питер. Он затягивался не сильно. Дыма было немного, зато насыщенный аромат проклевывался на его языке, как никогда раньше. Впервые Мика почувствовал вкус свежескошенной травы в своём табак, хлебные нотки вирджинии, сладковатый кавендиш и крепкое начало, дополняющее общую картину вкуса.
Он курил очень медленно пытаясь различить мельчайшие нотки вкусовой гаммы, но больше того, что он почувствовал во вкусе ранее, ощутить не сумел.
Мика попивал свой чай, между делом вдыхая приятный табачный дым. Он думал о своём городе и о своей семье, когда к нему внезапно пришла мысль, которой он был несколько удивлён. И не тому, что она была слишком удивительной, а именно потому что не пришла к нему раньше. Он подумал причине долгого отсутствия мастера. Утром Мика отчетливо слышал, как Питер сказал, что уходит в магазин. В голове у Мики проскользнула и такая мысль, что вряд ли старый мастер по собственному желанию оставил бы своего нерадивого ученика одного в мастерской на столь продолжительное время. Вместе с этой мыслью в голову Мики вкрались неприятный опасения, которые он всячески от себя отталкивал.
Питера не было два с половиной часа. За это время Мика успел кое как сделать мундштук, выпить чай и докурить трубку до половины. Неприятно было еще и то, что на улице пошел дождь, а Питер, как помнил Мика вышел в одном пальто без зонта и шапки.
— Может быть с ним что-то случилось по пути? — сказал себе Мика. Он пытался не думать об этом и отрывисто покуривал табак. Но все же мысль о долгом отсутсвие мастера не давала ему покоя.
Юноша докурил трубку и уставился в окно.
— Может он сейчас придет, прямо сейчас? — говорил себе Мика.
Но время шло, а Питер так и не появлялся. Дождь уже кончился. На улице значительно потемнело. Дело близилось к вечеру. Мика сидел не отрывая глаз от окна. Он каждую новую минуту думал, что вот-вот увидит в окне силуэт старого мастера. Но его не было.
К вечеру Мика стал беспокоиться. Он уже не сидел на кресле, а ходил из стороны в сторону перебирая варианты, где Питер мог бы находиться в данный момент времени.
— Например, он просто мог зайти в бар и остаться там. Наверное напился и заснул на барной стойке. Такое же возможно? Или же какие-то личные дела решает. Не знаю! Ничего не понимаю.
Мика садился то за один стол, то за другой, то снова вставал и начинал ходить по мастерской заглядывая в окошко.
В конце концов Мика не выдержал и решил отправиться на поиски старого мастера. Он надел серую кофту и вышел из мастерской.
На улице значительно потемнело. Мика пошел по тротуару в ту сторону, куда утром направился Питер. Под ногами плескалась вода. На повороте Мика случайно наступил в глубокую лужу.
— Черт! — воскликнул он, — ну что такое!
Подошва у ботинка пропустила воду и вся нижняя часть внутри ботинка промокла. Теперь Мика шлепал не только по лужам, но и носком по подошве. Он не стал останавливаться и выливать воду из ботинка, а пошел дальше. Пройдя около сотни метров, он остановился перед неизвестным баром. Внутри бара горел свет. Мика зашёл внутрь. За стойкой стоял бармен, с другой стороны сидела пара мужиков. Они курили сигареты и болтали о всякой чепухе.
Мика подошел к бармену и спросил:
— Извините, к вам случайно не заходил старый мужчина? Вы наверное его знаете, он трубочный мастер?
— Как зовут? — спросил бармен с каменным выражением лица.
— Питер.
— Да, он был здесь, часов пять назад. После четырёх стопок виски, сказал, что направляется домой.
— Спасибо вам огромное! — воскликнул Мика, — а вы не подскажете куда он пошел.
— Видел только, что он вышел и пошел прямо через дорогу.
— Благодарю вас еще раз!
— Ага.
Мика вышел из бара. На улице стало ужасно темно. Мика пошел прямо. Он перешёл через дорогу и завернул на неизвестную улицу. Благо на ней ярко горели фонари. Через пару минут ходьбы по тротуару, Мика заметил силуэт человека где-то вдалеке. Он сразу подумал о том, что возможно это Питер бесцельно бродит по улицам города в пьяном угаре. Но присмотревшись, Мика увидел, что человек стремительно приближался к нему, а значит не шёл, а бежал. Мужчина, который бежал к нему остановился в двадцати метрах, отдышался и закричал:
— Помогите, — человеку плохо.
Мика среагировала моментально. Он побежал к мужчине и спросил:
— Где он?
— За поворотом в переулке, — ответил мужчина.
Мика побежал туда и к своему удивлению обнаружил Питера без пальто, сидящего в переулке прямо на тротуаре. Старый Питер облокотился на холодную кирпичную стену. Казалось он еле дышит.
Мика приблизился к нему и попытался его отрезвить.
— Питер, вы меня слышите?
Питер на секунду очнулся, но следом снова закрыл глаза.
— Питер! Питер!
— Ну что там? — спросил, подбежавший только что мужчина.
— Он просто пьян. Помогите поднять его.
Мужчина и Мика схватили Питера под руки и подняли его. Внезапно Питер немного оклемался и заявил, что сам может двигаться. Но после нескольких шагов он резко схватился за стоящего рядом Мику и сказал:
— Веди, — а другому приказал, — а ты иди.
— Спасибо вам, — сказал Мика мужчине и повёл Питера в мастерскую.
Через двадцать минут Мика кое-как дотащил мастера до мастерской и, с трудом отворив дверь, зашёл вместе с ним внутрь.
Юноша посадил Питера на кресло, а сам сел перед ним.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Мика.
— Плохо.
— Зачем же вы так напились?
— Чтобы заглушить боль.
— Боль? — спросил Мика и тяжело вздохнул, — да, я понимаю, вам что трудно без жены, но нельзя же из-за этого убивать себя алкоголем.
— Не изз...жён...
— Что? Я не понял, что вы сказали?
Питер напряг мышцы лица и снова повторил.
— Не из-за жены!
— Как! А из-за чего же?
— Чтобы заглушить боль во всем теле и особенно в голове.
— Что простите? Я вас не понимаю?
— Я болен Мика. Я умираю.



Часть четвёртая
То что останется

Питер заснул на кресле. Мика накрыл его пледом, а сам ушел отдыхать к себе в каморку. Всю ночь он ворочался из стороны в сторону, думая о том, что сказал ему Питер. Он не мог поверить не единому слову старого мастера. До последнего Мика считал, что Питер слишком много выпил и слишком мало соображал. Однако Мика все же не мог уснуть. Он допускал и то, что Питер поведал ему секрет, чистую правду, которую никому не рассказывал раньше. Да и не кому старому мастеру было рассказывать о своей болезни. Жил он скромно, общался с людьми редко, в основном только с покупателями. Личных связей и семьи у него не было. Одни только трубки могли сохранить его секреты. Они и хранили. Каждая сделанная им трубка несла на себе отпечаток той тяжести, которая свалилась на Питера. И смерть жены и одиночество, и болезнь.
Питер мирно отдыхал на своём кресле. Несколько раз он захлебывался собственными слюнями и начинал сильно кашлять. Тогда Мика вскакивал с раскладушки и выбегал в мастерскую, чтобы помочь Питеру откашляться. Юноша не знал, что происходит с мастером. Первая мысль, пришедшая ему в голову была ужасной. Мика думал, что мастер задыхается, потому что горло его отекает. У него самого было нечто похожее пару раз. Когда Мика еще имел не слишком большой опыт курения трубки, он вдыхал дым настолько часто, что табак в чаше становился горячим, терял вкус и соответственно отдавал горячий дым, который соприкасался со его слизистой. Из-за этого юноша целый день мог чувствовать, что горло как бы сузилось. Появлялся ком, который невозможно было устранить, а также неприятное чувство давления и сложности с поглощением в меру крупных кусков еды.
Сейчас, благодаря старому мастеру он научился курить плавно и холодно. Медленно вдыхал дым и не перегревал табак, а соответственно и чашу. В крайнем случае Мика мог отложить трубочку на одну-две минуты. Она остывала и он снова раскуривал ее, теперь уже аккуратней.
Всю ночь Мика не мог заснуть. Он часто бегал к Питеру, опасаясь, что тот умрет во сне. Но к утру стало ясно, что Питер довольно хорошо держался и умирать пока что не собирался.
Питер проснулся лишь раз, когда почувствовал сильное головокружение. Он встал с кресла, посмотрел в окно, зевнул, потом опять сел и снова заснул.
Мика решил начать день рано. За всю ночь он спал всего пару часов. Юноша вышел из своей комнаты и взглянул на Питера. Удивительно было то, что Питер тоже бодрствовал. Старый мастер сидел на кресле под пледом и свежими глазами смотрел в окно.
Мика немного постоял, наблюдая за мастером, потом заговорил.
— Ну как вы? Нормально себя чувствуете?
— Глупые вопросы вы задаёте юноша, — сказал Питер официальным тоном.
Несвойственность его манеры речи привела Мику в замешательство. Он еще немного постоял у двери в каморку, потом присел у шлифовального станка.
— Может быть вам что-нибудь нужно?
— Да, — тут же отозвался Питер, — будь другом, подай трубочку и латакию.
— Латакию? Это табак?
— Верно, сегодня хочу чего-нибудь покрепче и поизысканнее.
— А где...— Мика не успел договорить. Питер тут же ему ответил.
— Самый крайний слева на полке у потолка. Возьми трость и достань.
Мика взял трость Питера, подцепил ею банку с латакиевой смесью, поймал и отдал Питеру.
— Так, а теперь...
— Вот ваша трубка.
— Спасибо.
Питер бережно открыл банку. Запах тут же разнесся по всей комнате. Пахло виски и сыростью. Аромат был острым. Питер вдохнул в себя запах из банки и отклонил голову на спинку кресла.
— Замечательно, — сказал он.
Старый мастер аккуратно набил в изогнутый короткий покер, напоминавший срубленный ствол с одной веточкой, табак и поставил банку на пол.
— Вот теперь все готово. Дай зажигалку.
— Конечно, — сказал Мика и подал Питеру трубочную зажигалку.
Питер как следует раскурил трубку.
— А ты что, так и будешь сидеть или тоже набьёшь себе трубку?
— Латакию?
— Что хочешь! Я же не знаю, чего ты там любишь.
— Я никогда не пробовал тот табак, который вы сейчас курите, — сказал Мика немного смущенно.
— Ну так попробуй, балбес! Давай бери банку.
Мика потянулся за банкой.
— И трубку можешь какую-нибудь взять у меня. Какая понравиться.
— Правда?
— Ну конечно, — Питер улыбнулся.
Мика забрал банку, поставил ее на стол и полез в ящик Питера рассматривать курительные трубки. Выбор был велик. Трубок было очень много и все совершенно разные. Однако все же их объединяла общая эстетичность формы, почерк мастера, ну и, конечно же, атласные акриловые мундштуки. У Мики разбегались глаза, пока он выбирал трубку. На самом деле юноша сразу знал, какую выберет, но не предавал этому смутному знанию, похожему на предчувствие, никакого значения. Он перетрогал все трубки, которые там были, но в конечном итоге остановился на истинном произведении искусства. Мика поднял трубку на свет. Тут вдруг заговорил Питер.
— О, эта трубка из тех, которые выходят из моей мастерской реже всего. Пожалуй, что один или два раза в год. Грейд S. Шикарный бласт. Сам даже не до конца понимаю, как у меня так хорошо получилось!
— А я вот и хотел спросить, как вы сделали такое чудо? — вступил Мика.
— Одно могу сказать идея не моя.
— А чья же? — удивился юноша. Он на миг допустил мысль о том, что возможно все трубки Питера лишь копия других трубок. Такую предположение Мика принять не мог, поэтому сразу его отверг, в качестве объяснения слов старого мастера.
— Божья, — ответил Питер и выдохнул клубок дыма.
Мика призадумался. Он сел напротив Питера и раскурил латакиевую смесь из великолепной бриаровой трубки с акриловый дымчатым мундштуков, с балластовой отделкой стаммеля грейда S, одной из самых лучших трубок мастера изготовленной за долгие годы его деятельности.
Табак курился ровно. Крепость проявилась сразу. У Мики немного закружилась голова и он ненадолго отложил трубку. Питер же курил и ничем не выдавал своего внутреннего состояния.
— А как вы общаетесь с богом? — спросил внезапно Мика.
— Скорее он со мной общается Мика. Если угодно я могу рассказать одну историю о боге, которую мне много лет тому назад поведал мой учитель.
— Конечно, расскажите, — сказал Мика и снова стал раскуривать табак в трубке.
— Ну тогда слушай. Очень давно, в далекой неизвестной деревне жил мудрый старец. У него был свой огород, дом и дерево. Еще у старца была огромная семья. Пять сыновей, три дочери, двадцать один внук и пять правнуков от самых старших внучат. Но все они жили далеко от старца, а старец жил со своей женой. Каждый день утром он выходил во двор, садился на лавку и курил свою любимую глиняную трубку. Длинной она была с ветку. Курил он медленно и все смотрел на то, что его окружает. Мудрым был старец. Знал, что табак в его трубке даёт ему силу и возможность ясно видеть все вокруг. Но также знал он и то, что после ясности приходит усталость и сонливость, поэтому никогда трубку и не докуривал. Остатки табака выбрасывал он на грядку и  в дом уходил. Так и жил он и жену свою любил и детей своих и внуков и правнуков.
Однажды разнеслась по деревне весть, что пришёл к людям деревенским не человек, а ангел божий, исцеляющий люд от хвори и недугов,  зрение слепым дарующий, глухим слух, а немым речь. И на одре мертвенно бледный человек излечен им был в мгновение ока.
Все также наш старец на крыльцо вышел, присел на лавочку и закурил.
Шёл мимо его дома тот ангел с ратью приверженцев и смотрел на все глазами ясными.
Тогда и увидел его старец. С виду человек человеком, но не то свет, не то сила какая хорошая исходила от него. Мудрый старец подметил это для себя и продолжил курить.
Внезапно ангел то, что мимо проходил, остановился прямо перед домом его. Взглянул он на старца ясными, как вода ручейная глазами и глаголил:
— Старик, что делаешь ты?
Старец вдохнул дыму и ответил ангелу:
— Курю боженька, табак, который дал ты мне для ясности глаз моих.
— Не бог я, а сын его такой же, как и ты.
— Тайну поведай мне, сын господний, – сказал мудрец учтиво, — почему табак даёт взгляду ясность, а потом отбирает ее и уставшим заставляет быть, а ежели не докуришь, то и ясность остаётся и уставшим себе не кажешься.
— Все очень просто, мудрец, ведь сила, которая тебе так необходима даётся лишь на небольшое время, чтобы ты мог узреть бога, а если не пользуешься той силой, то бог отбирает ее, ибо другим она полезна будет, но не тебе.
Ангел, продолжил свой путь. Продолжили путь и приверженцы его. А старый мудрец впервые за всю свою жизнь докурил табак и на следующий день умер.
Питер притоптал пепел в курительной трубке. Мика сидел облокотившись на свой кулак. Он  интересом слушал Питера и тоже время от времени пыхал дымом.
— Скажите Питер, — спросил Мика наконец, — а почему старец умер?
— Ну и балован же ты, Мика, — проговорил Питер и, откашлявшись, засмеялся.
— Почему?
— Как говориться вырастешь поймёшь. Ну ладно, займись чем-нибудь вне мастерской. Мне нужно отдохнуть.
После этих слов Питер положил свою трубку на подоконник, повернулся на бок на кресле и закрыл глаза. Мика тихонько вышел из мастерской.
До вечера юноша гулял по городу. Он смотрел на деревья, на людей, которые проходили мимо, на машины. Все вокруг так странно переплеталось для него. Мике, как и всегда,казалось, что он на самом деле просто спит, а настоящая жизнь, где глаза яснее ясного смотрят на все окружающее, находиться по ту сторону. А как попасть на ту сторону Мика не знал.
Он всегда чувствовал себя полусонным и несколько уставшим после долгого курения трубки. Порой ему было не по себе. Сейчас у Мики кружилась голова. Он шёл по тротуару и думал о том, что латакиевая смесь на редкость крепкая и что в следующий раз он не поддастся на первичную мягкость этой смеси и на плавно дурманящий дым, который потом становиться для курящего проблемой, а забьет в трубку немного меньше табака.
Через пару часов пелена сна спала с его глаз. Теперь он не обращал никакого внимания на своё состояние, а просто гулял, дышал свежим воздухом и думал о доме.
Спустя достаточно продолжительное время Мика вернулся в мастерскую. Питер сидел за токарным станком и обрабатывал новую курительную трубку, в зубах у него дымилась другая трубочка. Мика не стал отвлекать мастера от работы. Юноша прошел мастерскую, вошёл в свою каморку и улёгся на раскладушку.
— Мика! Ты сегодня трубку доделывал? — прокричал вдруг Питер.
Мика ничего не ответил. Он жутко устал от длительной прогулки, однако все же пробурчал себе под нос пару фраз.
— Зачем вот он спрашивает, если знает, что я весь сегодняшний день гулял. Непонятно!
Питер громко закашлял. Юноше показалось что он снова чем-то подавился. Мика тут же вскочил с раскладушки и вышел в мастерскую.
— Вы снова подавились? — спросил Мика спокойным тоном и тут же от отшатнулся от испуга.
Питер лежал на полу без сознания. Мика подбежал к нему и пощупал пульс.
— Пульс есть, Господи! Нужно звонить в скорую!
Мика судорожно набрал телефон приемного отделения скорой помощи и, еле выговаривая слова, все же успешно объяснил ситуацию дежурному врачу.
Скорая приехала через семь минут. Питер все еще был без сознания. Врачи погрузили его в машину и увезли в больницу.
Мика стоял на улице и смотрел, как машина ехала по дороге, а потом резко завернула и исчезла из виду.
В мастерской остался только Мика. Токарный станок работал в холостую. Офисная табуретка упала.
Мика вошёл в мастерскую выключил станок, поднял табуретку и сел на нее. Чтобы не думать о плохом он решил доделать свою трубку. Весь вечер и часть ночи он потратил на работу. Ночью свалился на раскладушку изнемогая от усталости связанной с постоянной концентрацией и заснул.

Всю следующую неделю Мика не знал куда себя деть. В воскресенье той же недели Мике сообщили, что Питер скончался в больнице.


Спустя пять лет...
Мика стоял за прилавком в мастерской Питера Хифена. Токарный и шлифовальный станок были перенесены в закрытую комнату, которую Мика всегда называл рабочей. В той же комнате где сейчас находился Мика было установлено несколько прекрасных деревянных шкафов с множеством различных курительных трубок. Под каждой трубкой был расположен ценник.
Внутренняя отделка помещения напоминала добротный деревянный бутик.
Мика стоял и высматривал покупателей на улице. В последнее время к нему заходило все больше людей. Они прельщались прекрасным видом с улицы на витрину и на внутренний интерьер трубочного магазина.
Через час Мика перестал смотреть на покупателей он присел на офисную табуретку, которую не было видно за атласно отделанным прилавком и немного задремал.
В этот момент, в соответсвии с законом подлости, в трубочный магазин кто-то вошёл. Звук хлопнувшей двери звучал как-то по особенному нежно. Не открывая глаз, Мика догадался что в мастерскую Питера Хифена вошла молодая особа женского пола. Когда же он удосужился открыть свои глаза и встать девушка отвернулась к одному из шкафов, поэтому Мика мог видеть ее лицо только в отражении стекла.
— Добрый день мадам, вам все нравится?
Она не сразу повернулась. Девушка увлечённо рассматривала именно те трубки, которые сделал не сам Мика, а те, которые изготовил Питер Хифен много лет тому назад.
— Здравствуйте, — проговорила она, повернувшись к Мике. Прямые светлые волосы девушки плавно и волнообразно прокатились по воздуху и открыли ее поразительно красивое лицо. Изумрудные глаза, алые губы, румяные щеки, маленький аккуратный нос, прямые женственные скулы и острый, но нежный взгляд, вот как для себя неосознанно охарактеризовал эту девушку Мика, — вы не могли бы мне показать вот эту трубочку?
— Да, конечно, но я уже вижу, что эта трубка бывшая в употреблении. Если честно курил ее я.
Мика подошел к стеклянному шкафу и спросил:
— Будет смотреть?
— Да, — ответила она почти шепотом и взглянула на Мику.
Он и она стояли очень близко. Так, что могли чувствовать на щеках и губах дыхание друг дружки.
Мика открыл замочек, раздвинул створки и достал оттуда балластовую трубку грейда S.
— Пожалуйста, посмотрите. Таких трубок ныне покойный мастер за всю свою долгую жизнь сделал не больше пятнадцати.
— Тогда эта курительная трубка – бриллиант в груде камней, — сказала она. Ее глаза загорелись.
Глаза Мики тоже.
— Так оно и есть мадам, так оно и есть.
— Можно просто, Мэри, — проговорила она нежным голосом.
— Мика, очень приятно.
— А вы не можете рассказать мне про то, как мастер делал эту трубку, особенно про этот бластовый рисунок.
— Конечно, сначала необходимо...

На этом мы остановимся дорогой читатель.
Их история только начинается, но наша увы заканчивается. И как бы горек или сладок не был ее конец, помните, что стоит одной истории закончиться, как следом начинается другая.

КОНЕЦ