Семеринка вам

 1 мая текущего 2019 года мы, семеро Красноярских миражистов, сфотографировались, сели в автобус и доехали до Овсянки, где 95 лет назад родился наш великий земляк писатель Виктор Петрович Астафьев. Юбилей удался на славу. Прошло несколько дней, посмотрел я на снимок - и захотелось мне, чтобы Семь авторов, встретившихся на юбилее, навсегда остались вместе. Вот и получился Виртуальный Альманах Миражистов - «СЕМЕРИНКА –ВАМ» Добро пожаловать на его страницы. С уважением Николай ЕРЁМИН. Красноярск Май 2019 г   
  М И Р А Ж И С Т Ы
  ……… ………       
          СЕМЕРИНКА-ВАМ
           Виртуальный Альманах Миражистов               
                Михаил МЕЛЬНИЧЕНКО, Виталий  ПШЕНИЧНИКОВ, Светлана МЕЛЬ,
 Александр МАТВЕИЧЕВ, Николай ЕРЁМИН, Владимир ЗАМЫШЛЯЕВ, Сергей КУЗИЧКИН
 

……………………......       
      МиражистЫ

 «СЕМЕРИНКА-ВАМ», Виртуальный   Альманах  Миражистов  – Красноярск:  Май , 2019. –   Автор идеи и  составитель  Николай  Николаевич Ерёмин.
Подношение любителям поэзии и прозы  сделали
Михаил МЕЛЬНИЧЕНКО, Виталий  ПШЕНИЧНИКОВ, Светлана МЕЛЬ, Александр МАТВЕИЧЕВ, Николай ЕРЁМИН, Владимир ЗАМЫШЛЯЕВ, Сергей КУЗИЧКИН
  © Коллектив авторов
………………...........        СЕМЕРИНКА-ВАМ
Виртуальный Альманах  Миражистов
 
               
Михаил МЕЛЬНИЧЕНКО,
Виталий  ПШЕНИЧНИКОВ,
Светлана МЕЛЬ,
Александр МАТВЕИЧЕВ,
Николай ЕРЁМИН,
Владимир ЗАМЫШЛЯЕВ,
Сергей КУЗИЧКИН 
   КрасноярсК
        2019
…………....................
  М И Р А Ж И С Т
Михаил МЕЛЬНИЧЕНКО
 *     *     *
Замечательные люди
не замечали замечательного человека,
а замечательный человек
замечательно замечал себя,
но не был замечен в замечании
замечательных людей.

Этим он и был замечателен,
а ещё он писал замечательные стихи,
но замечательные люди
не замечали его замечательных стихов,
а замечательными считали свои стихи,
только свои замечательные стихи.

Но замечательный человек
замечал их замечательные стихи,
и в тот момент был замечательнее их,
хотя замечая замечательные стихи,
не замечал замечательных людей,
а лишь их замечательные стихи.

Но замечательные люди,
всё-таки, заметили его замечательные стихи
и издали их в замечательном журнале,
и этим стали ещё замечательнее,
а замечательный человек
стал вновь замечать замечательных людей.

*     *     *
Если порою не знаешь, что делать,
Значит, – за дело совсем не берись.
Жадность людская не знает предела.
Щедрость людская не знает границ.

Если ты знаешь и что, и как делать,
Значит за дело, и в руки вам флаг,
Значит, всё сделано будет умело,
Значит, так надо и именно так.
.
  *     *     *
Вас приветствую, автоответчик!
Вы зачем отвечаете мне?
Я за ваши слова не ответчик!
И без вас мне комфортно вполне.

Нужен голос не автоматический,
А живой и вдобавок родной.
А вот этот вот – механический
Пусть обходит меня стороной.
БАЛЛАДА
  (сценка)

Действующие лица:
Поэт,
Художник,
Сапожник,
Чертёжник,
Картёжник,
Лаптёжник,
Балдёжник,
а также Автор (не путать с поэтом).

А: Скажи, художник, ты нуждаешься в деньгах?
     Художник отвечает:
Х: "Не нуждаюсь,
     Ведь я не зря художник называюсь,
     Работаю на совесть, не на страх".

А: Скажи, сапожник, ты нуждаешься в деньгах?
     Сапожник отвечает:
С: "Да, нуждаюсь,
     Ведь я не зря сапожник называюсь,
     Я целый день торчу в очередях

     За тапочками и за сапогами,
     А наши сапоги, мы знаем сами,
     Для наших непригодные дорог.
     У нас всегда – сапожник без сапог".

А: Скажи, чертёжник, ты нуждаешься в деньгах?
     Чертёжник отвечает:
Ч: "Не нуждаюсь,
     Ведь я не зря чертёжник называюсь,
     И на черта мне деньги при чертях?"

А: Скажи, картёжник, ты нуждаешься в деньгах?
     Картёжник отвечает:
К: "Так нуждаюсь,
    Что даже на обман и блеф пускаюсь,
    А с ними бы прославился в веках!"

А: Скажи, лаптёжник, ты нуждаешься в деньгах?
     Лаптёжник отвечает:
Л: "Да, нуждаюсь,
     Ведь я недаром в лапти обуваюсь,
     Они в цене в огромных городах".

А: Скажи, балдёжник, ты нуждаешься в деньгах?
     Балдёжник ничего не отвечает
     И по балде поэта ударяет...
     (Балдёжник приодет и при часах.)

Поэт лежит, молчит и умирает.
Сапожник ему тапочки тачает,
Художник ему гробик оформляет,
Чертёжник в камне буквы выбивает,

Картёжник быстро ямочку копает,
Лаптёжник венок заплетает,
Балдёжник слезу проливает,
Поэт же не умирает...
И новый стишок сочиняет:

П: "Вот если бы был я богат,
Купил бы компьютер, однако,
На нем программировал всяко
Узоров и рифмы каскад.

Вот если бы был я богат.
Завёл бы, наверное, сад
И вывел там новый цветок,
Чтоб он вырабатывал ток –

Светился как лампа сто ватт.
Вот если бы был я богат.
Поехал бы я в Тринидад,
С которым всё время Тобаго,

Вино там прекрасней, чем брага,
А, может, там вермута склад?
Вот если бы был я богат.
Издал бы я книгу баллад,

Написанных трезвой рукою,
Талантливой, ровной строкою.
Вот если бы был я богат.
Вот если бы был я богат!"

А: Сапожник, художник, чертёжник
Свое уж закончили дело.
Картёжник, лаптёжник, балдёжник
Всё сделали очень умело.

Поэты же не умирают!
Поэт наш – покойный – встаёт
И каждому свечку даёт.
(Поэты всегда воскресают.)

Чертёжник, художник, сапожник
Опомнились и встрепенулись.
Балдёжник, лаптёжник, картёжник
Всплакнули и переглянулись.

"Какое великое дело!" –
Компания тихо запела
(так девочка пела в церковном хоре).
В их шелесте губ волновалося море.

В дыхании их колыхалося небо.
И лучшего пенья в минуту ту не было.
И было торжественно всё и серьёзно,
Словами того описать невозможно.

Потом почему-то все долго смеялись,
Потом обнимались, потом целовались.
И то, что закуплено на поминанье,
Достали. И тут началося гулянье.

Поэт, что недавно ещё был покойный,
Носился, надев на себя рукомойник.
Художник чертёжнику шею намылил.
Сапожник портвейн на балдёжника вылил.

А деньги?
Х: А деньги всё время навоз!
С: Сегодня их нету
Ч: и завтра их нету.
П: Они почему-то нужны и поэту.
А: А воз?
К: Как известно
Л: из басни
Б: всем нам,
Все хором:
Всегда и навечно и ныне он – там!

*     *     *
Хороший был мужик Экклезиаст,
Бывало –  скажет пару слов,
как говорят, не в бровь, а в глаз!
А выйдет – на веки веков.

Всё, говорил он, – суета,
всё – суета сует,
а если  жизнь не суета,
то, значит, – жизни нет!

И это тоже суета
в житейской суете,
страна не та, пора не та
и сами мы не те.

Хороший был мужик Экклезиаст,
теперь таких, наверно, нет?
Он был горазд, всегда горазд
и в этом весь секрет.

Г Железногорск
…………....................
  М И Р А Ж И С Т
Виталий ПШЕНИЧНИКОВ
Виталий Федорович Пшеничников – член Союза писателей России.
Родился 1 марта 1948 года в лесопункте Хабайдак Уярского района Красноярского края. В Красноярске окончил техническое училище, работал слесарем, затем слесарем испытателем на заводе «Красмаш», заочно окончил юридический факультет Красноярского государственного университета, работал следователем прокуратуры г. Канска, прокурором Новоселовского района, с 1985 года по декабрь 2009г. судьей федерального суда Советского района г. Красноярска. Находится в почетной отставке.
Виталий Федорович Пшеничников 36 лет своей жизни отдал служению закону — был следователем, прокурором, судьей. Историй накопилось столько, что захотелось рассказать о них соотечественникам. Печататься начал с 2004 года издав сборник рассказов «Приговор», в основу которых положен материал из следственной и судебной практики. Затем были опубликованы книги «Служу отечеству», «Надежда умирает последней», «Заглянуть за перевал», «Сладкий вкус смерти», «Записки полярного летчика», «Река Жизни», «Войну не оставить за порогом», «Операция «Ловля на живца». «Будни районного прокурора»,
За литературную деятельность в 2005 году награжден дипломом и медалью имени Альберта Швейцера, «За гуманизм и служение народу» Европейской академии наук г. Ганновера в Германии. В 2010 году за романы «Река жизни» и «Войну не оставить за порогом» награжден международным дипломом и золотой медалью конкурса имени Валентина Пикуля.
Ветеранскими организациями войны в Афганской, Чеченских войск, Союза десантников России, за воспитание мужества и патриотизма в произведениях награжден медалями: «15 лет вывода Советских войск из ДРА», «За мужество и гуманизм», «За верность долгу и отечеству», «К 100 летию со дня рождения героя Советского союза генерала Маргелова».
. С книгами В. Ф. Пшеничникова  можно  ознакомиться  в библиотеках Красноярска и Красноярского края.      
…………....................
  М И Р А Ж И С Т
Светлана МЕЛЬ
***
Не то чтоб рвался ты на пьедестал,
Не то чтоб жаждал славы и почёта –
Путь в гору шёл. Сворачивать не стал.
К тому ж, виной подначиванье чьё-то –
Иди-иди, мол – ты ж не хуже всех!
День изо дня меняются расценки,
И ждёт тебя заведомый успех –
Осталось лишь взойти на три ступеньки…
 
Взошёл. Каким же мир тебе предстал!
Внизу толпа. Выкрикивают что-то.
С чего ты взял, что это пьедестал?
Раскрой глаза: ты смотришь с эшафота!
 
Но рок ещё попытку подарил.
На каждый миг навешен новый ценник,
Услужливые плечики перил…
И дворник снег счищает со ступенек.

***
«Листок из альбома» - названье коротенькой пьески,
Исполненной утром февральским на солнечной ноте.
Иные  черты  холодны и по-зимнему резки,
Но  плавность и нежность   они обретают в полёте.
 
Листок из альбома.  Отрывок. Момент. Настроенье.
Рука горяча – оттого  и штрихи торопливы.       
Мгновенья портрет так же краток, как это мгновенье.
Помедлил, отвлёкся – угасли его переливы…

Листок из альбома художником был мне подарен
На счастье, на память – с изящным автографом, датой. 
И я благодарна ему, да и он благодарен,
Что понял  всё верно  случайный его  соглядатай…
 
Листок из альбома. У края надорвано небо.
За краем неровным осталось неважное нечто,
А может быть – самое важное. Вслушаться мне бы,
Но я, помотав головой, улыбаюсь беспечно…

***
Проснусь средь ночи, но не от шума и не в испуге.
Сон отстранится, чтобы вернуться на новом круге.
Коснусь случайно одной из тонких незримых нитей,
И где-то звенькнет – в пределах дальних былых событий.
И где-то вздрогнет и отзовётся непроизвольно –
Совсем беззвучно… Там было больно – теперь не больно.
Там было стройно – теперь нечётко,почти бессвязно.             
Я ткну  зачем-то иглой сознанья простую фразу,
Игла не встретит сопротивленья – кругом пустоты,
А было твердью… Ты слышишь, Память? Ответь хоть что-то!
Она спросонья бормочет вяло и неохотно:
Что, мол, не спится – играть  в загадки тебе угодно…
Швырнёт два слова – скорей в надежде, что я отвяну.
Но нет уж – дудки! Маниакально я шарить стану
В пространстве тёмном – почти вслепую, почти наощупь,
Как будто, если найду и вспомню, жизнь станет проще,
Как будто в этом мыследвиженье моя отрада –
Сто лет лежало под спудом пыли – вдруг стало надо!
Как будто это не чадь бессонниц, не блажь, не прихоть!
Скажи мне, Память! Или напой мне! Ну намекни хоть!

Иной раз долго с ответом тянет, иной – на раз-два.
В такие игры со мною Память играть горазда!
Как бы случайно покажет кончик и сразу спрячет,
И я в потёмках её кладовок брожу незряче.
И вот в пространстве возникнет нечто – не тень, не абрис…
Я помню окна и цвет обоев – отдай мне адрес!
Да нет, конечно, я не поеду… Но в мутном дыме
Мелькают искры и сгустки света. А имя? Имя!
Отдай, отдай мне! Но Память шутки шутить горазда.

А сон вернётся. Почти под утро. Почти на раз-два…


***
Истрепало ветром сиреневый кустик –
Был когда-то пышным и ярким наряд…
Что связало лето, то осень распустит –
Пёстрые клочки над душою парят…
 
Дыры бы заштопать, да ниток не хватит –
Измотало время небедный запас…
Что накопит опыт, то глупость растратит,
Не спасёт прозренье, как разум не спас.
 
И почти бесцветна истлевшая пряжа,
Раненная ложью, хиреет душа…
Что завяжет лето, то осень развяжет,
И ничто не сможет тому помешать. 

***
Крути свою шарманку, суета!
Я знаю наизусть её кряхтенье:
Там снова нота вылезет не та,
Там обертоны выплывут, как тени…
 
Крути-верти, во весь свой керосин
Изображая действо и кипучесть!
Я даже подыграю в меру сил
И притворюсь, что принимаю участь…
 
Но где-то в глубине меня кольнёт,
Что даже притворяться не придётся.
Легко ли избежать твоих тенёт?
Твоя шарманка хрипло рассмеётся.
 
На чистоту гармоний ей чихать,
О слаженности строя ей не печься…
Крути-верти, не ведая греха –
Я постараюсь вовремя отвлечься.
 
Я отвлекусь, и может быть, тогда
Не попаду в мерцающий твой хаос.
Все обертоны – фальшь и ерунда,
Поскольку смысл – в дослушиванье пауз…


***
Песня простая, как ветер,
И непростая, как звёзды,
В бледном предутреннем свете
Сонно погладила воздух.
Нежно касается слуха,
Легче лебяжьего пуха,
То возле правого уха,
То возле левого уха…
Надо бы, вроде, проснуться
Или ещё рановато…
Мысли тревожно взметнутся
И устремятся куда-то.
Я их поймаю, да только
Сон досмотреть интересно.
Кадры, мутны и нестойки,
Падают в пропасть отвесно…
Путь к горизонту недальний,
И ни о чём не жалея,
Я и мой дождь персональный
Молча бредём по аллее.
Что там последует дальше,
Воспоминания стёрлись.
Вытянуть сцену без фальши
Может хороший актёр лишь.
Или всё вычеркнуть снова
И добиваться иного
С самого первого слова
И до последнего слова…
Только повисла бесхозно
В память о канувшем лете
Песня простая, как звёзды,
И непростая, как ветер.
Стихнет последняя нота,
Выкрикнув в мир желторото
Необъяснимое что-то,
Неповторимое что-то…

***
Зашёл в тупик, упёрся. Вот дела!
Ну что ж, бывает. Тупиков не счесть…
Здесь взгляду тесно, но не застит мгла.
И если развернуться, выход есть.
Ну, можно жить – нормальный тупичок!
Не скажешь, что безлюдный и глухой,
Но здесь никто не ловит на крючок,
Не пристаёт со всякой чепухой…
Есть чем дышать. Излишне не сквозит.
Обычный климат для закрытых мест.
И тишина – бесценный депозит –
Бери, владей, пока не надоест.
Не нервничай! Уже налит стакан.
Кто налил? Да неважно – пей, не яд!
И пустота привычно льнёт к рукам,
И чем-то дымным затуманен взгляд…

Но надо выходить из тупика:
Почти утрачен вкус и спутан счёт.
Неведомо кому скажу «пока…»
И мне ответят: «заходи ещё…»

***
А ты говоришь, что прошлого нет…
А прошлое пахнет мятой.
И искорки дней, и бусины лет
Гирляндой замысловатой –
Нет-нет, да сверкнут сквозь смог бытия
В реальном и достоверном.
А прошлого нет… Есть память моя
Да токи тепла по венам…
 
А ты говоришь, что прошлого нет.
А прошлое письма пишет.
Их ветер-курьер приносит ко мне,
Бросая в оконной нише.
Я их иногда читаю во сне.
Раз в пятый или в десятый.
А ты говоришь, что прошлого нет.
А прошлое пахнет мятой.

ПОСЛЕДНЕЕ…
 
ПОСЛЕДНИЙ ТРАМВАЙ
 
Он идёт под дождём. Он промок, но под крышу не хочет.
Что-то важное силится он унести из "вчера".
Я последний трамвай, я последний трамвай этой ночи -
Ты уж лучше садись - или будешь брести до утра.

Он вошёл, словно нехотя, двигаясь как привиденье.
Не хватаясь за поручни, вдоль по вагону пройдя,
Молчаливою тенью застыл на последнем сиденье.
А на стёклах дрожат еле внятные строчки дождя...

Козырёк остановки, пустые скамейки, афиши.
Все ушли, на ночном сургуче затвердела печать.
Отстучу я по рельсам последние четверостишья
И немного оставлю дождю за меня достучать.

Пуст салон, пустота в целом мире, как в гулком сосуде.
Постою, подожду - может, вынырнет кто-то живой?
Я последний трамвай. Я последний, другого не будет.
Даже рельсы за мною уже зарастают травой.

ПОСЛЕДНЯЯ ФЕЯ
 
Чего только не было в той пропылённой кладовке!
В коробках помятых ветшали былые обновки.
Тускнели цветы, разлезалась отделка на шляпах.
И шёл отовсюду такой специфический запах.

На полки - приют для предметов забытых, ненужных
Наброшен задумчивый флёр паутиновых кружев.
Его не тревожа, шумнуть ненароком не смея,
Летит на ночную прогулку последняя Фея...

В кофейнике старом живёт она долгие годы.
Рисунок на нём потускнел, да и вышел из моды.
На стенках помятых присохла кофейная гуща...
Могла бы, наверное, место найти и получше.

Но старая эта посуда ей чем-то приятна.
Темнеют на белом хитоне кофейные пятна.
К окну подлетает и взгляд устремляет беспечный:
Цефея созвездие, путь застывающий млечный...

А в доме шуршат сквозняки и скрипят половицы.
Кому-то не спится, кому-то тревожное снится -
Являет жестокая память былые трофеи...
А детские сны беззаботны, как крылышки феи.

Они мимолётны, они забываются быстро.
Цветных фейерверков во тьме разлетаются искры.
Последняя фея... А кто-то вдруг скажет "не верю",
И феи не станет. И мир не оценит потерю.

А Фея ещё полетает, пыльцу рассыпая.
Увидев её, улыбнётся старушка слепая,
Сидящая в летнею ночь во дворе на скамейке.
И что-то ей скажет священник в потёртой скуфейке...
 
Потом полетит в свой кофейник она отсыпаться.
А сказкам, как старым вещам, не дано рассыпаться.
Коктейль, нежный вкус фейхоа, зов в объятья Морфея...
Опять засиделся за полночь в уютном кафе я.

..............................................

Друзья говорили, стихи, мол, писал "подшофе" я,
И фей поселил по возможности в каждой строфе я...
Конечно, во все времена есть свои корифеи.
Но пусть хоть когда-то, хоть где-то являются феи.

ПОСЛЕДНЯЯ МАСКА
 
Смакуя мгновенья, лелея усталость,
Игры продолженьем себя интригуя,
Снимаю я маски, что днём надевались
Одна на другую, одна на другую.

Ещё не привыкшая на ночь молиться,
Бесхитростной мимики смысл возвелича,
Я на пол роняю застывшие лица
Офелий, Корделий, Джульетт и Клариче.
 
Теченьем относит вчерашние льдины,
Меняют значенье знакомые знаки,
Реганы, Лукреции и Смеральдины
Одна за другой исчезают во мраке.
 
Безумие, алчность, беспечность и томность –
Минутные образы, прихоть момента.
От них отделюсь, отстранюсь и опомнюсь.
Усмешка скользнёт, как атласная лента…
 
Полуночный час предавая огласке,
Кольнёт меня время, извне выступая…
А точно ли снята последняя маска? –
Спрошу безразлично, уже засыпая…

ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ
 
Последняя любовь романсовой строкою
Коснётся струн души, не порванных ещё,
Былому вопреки, в противовес покою…
И на иной шкале откроет время счёт.
 
Нет, жизни не продлит, от тягот не разгрузит,
Но к свету возродит угасшую звезду.
Последняя любовь в созвездии иллюзий
Прочертит над тобой горящую черту.
 
Мгновенья высоты в неведомом пределе,
Где радость так остра, где нежность так нежна…
Последняя любовь, как свет в конце тоннеля –
Спасибо, что зажглась, хотя и не должна!
 
Последняя любовь - ни с чем её не спутать!
Она не тык в ребро и не удар под дых.
Сойдёт слепым дождём и смоет за минуту
Тускнеющий налёт влюблённостей иных…
 
А долог ли ей срок – ты на ладони вызнай.
Как сложно ни сплелись на ней хвосты дорог,
Последняя любовь уходит вместе с жизнью,
Со струн твоей души сорвав последний вздох…
***
Последний лист поймал последний луч
И засветился весь – в последний раз:
Он в этот миг узнал, что он летуч.
Сорвался в лёт и тут же скрылся с глаз…
 
Последний дождь ещё не знал, что он
Внезапно станет называться «снег».
Задумался, припомнил давний сон
И закружился плавно, как во сне…
 
Последний штрих, слетев с карандаша,
Вписался, как последний поцелуй,
И на портрете дёрнулась душа
В лице, напоминавшем пастилу…
 
Последний жест, упавшая печать,
Усилившая видимость конца,
Прервёт попытки что-то докричать
И не позволит смазать ни словца…
 
Последний тост всегда за ерунду,
За ним последний следует глоток
И чей-то голос: «Больше не пойду,
Идите сами…». Ночь, как лоскуток…
 
Последний вдох всегда не до краёв –
Душа рванётся, торопясь домой…
Последний лист поймал последний зов,
Сорвался в лёт и сгинул с глаз долой.

***
Качели, качели на старом дворе
Качались и пели «си-ля-ре-ми-ре…»,
И ласковый ветер скользил по плечам…
Но надо, чтоб кто-то сперва раскачал.
 
А время приходит, и ты уже сам,
Ногой оттолкнувшись, летишь к небесам.
Хоть, впрочем, к тому ты ещё не готов –
Цепляют подошвы верхушки кустов.
Земля притяжением держит своим.
Меж крепких опор ты надёжно храним.
Две прочных верёвки, дощечки тире…
И с ноткой издёвки «си-ля-ре-ми-ре…».
 
А вот ты и с небом, как будто, на «ты»,
И двор остаётся внизу, и кусты,
И даже деревья и крыш островки…
Земля отпускает от твёрдой руки.
Лети, если надо – а кто запретит!
Но здесь она, рядом – вполглаза следит.
Над садом паришь, над туманной водой,
А станешь срываться – подставит ладонь.
И льётся рефреном в далёком дворе
Такое родное «си-ля-ре-ми-ре…» .
 
Но в некий момент захлестнёт высота,
И ты ощутишь: до земли не достать…
Цепляются руки за ветхую твердь,
Два сна, две разлуки – рожденье и смерть.
Два троса, две даты, дощечка-тире…
Звучит хрипловато «си-ля-ре-ми-ре…»
………………...........               

 М И Р А Ж И С Т
Александр МАТВЕИЧЕВ

 

УТРО 1 января 2019 года
                Нине
Нечеловеческая нежность
К собачке — папильону-бабочке,
Как будто я вернулся в прежность,
Прижавшись тельцем к милой мамочке.
В душе, в окне такая тишь
И белизна! — белее савана,
А ты в глаза мои глядишь,
Как будто небом мне подарена
В морозный день начала года,
Хоть мы второй уж век живём,
И нам дарована свобода,
Вместившись в деревенский дом,
Где  ты да я, да шустрый Кузя, —
Усыновлённый нами пёс, —
Где я служу и вам, и музе
С любовью чистою, без слёз,
Глотая вдохновенье залпом,
Как в это утро, в Рождество,
К родной руке припав и к лапам
Губами в стороне лесной —
Сибирской, — сосланный навечно,
Где век свободы не видать,
Зато давно здесь человечно
Стихи и прозу сочинять.
1 января 2019г.  Пос. Памяти 13 борцов

 СИБИРЯЧКА-ГУРУ
     Нине
В тридцать третьем родился,
А в котором умру —
На жену положился,
Сибирячку-гуру:
Она мне предсказала
Сто два года прожить...
Много это иль мало? —
Только Богу судить.
Я ей верю с начала
Нашей встречи земной,
Всё она разделяла
В круговерти со мной.
Ведь она — как брахманка
С христианской душой,
А порой — и шаманка
В суете надо мной:
Лечит тайным снадобьем
Из неведомых трав,
Чтобы я малокровьем
Не страдал, а восстав
После боли опасной,
Вновь писал и скакал,
Жизнь считая прекрасной,
И Её целовал.

...Как же милой не поверить
И сто два не прожить? —
Проще нежности двери
В своём сердце открыть,
Чтобы новое утро
Распахнулось в Любовь,
А не в глотку
жестокости лютой,
Отравляющей
чувства и кровь.
15 января 2019г. пос. Памяти 13 борцов

 ЯБЛОКИ и КИВИ
Нине
Жена мне яблоки и киви
Дарует есть по вечерам,
И в этом для Сибири диве —
В деревне — жить уютно нам.
Не потому, что фрукты в лавке
Села застали в этот день,
А в том, что нашей вечной ласке
Неведома от скуки тень.
И если радоваться рада
Душа от капли новизне,
Любовь не ведает распада
В жене, тем более, — во мне.
02.02. 2019г. пос. Памяти 13 борцов


 СПАСИБО ГОСПОДУ!
Нине
Пусть ветер запах ржи несёт с полей
И в роще распевают соловьи,
Пусть счастливы все будут на земле,
Которую Господь благословил.
  (Куплет песни из Интернета).

Тайга в снегу
вокруг сибирского села,
Где соловьи от века не живут.
Здесь девочка весёлая росла,
Узнав с пелёнок что такое труд.
Здесь мы втроём теперь давно живём —
Та девочка, собачка-папильон и я, —
А где-то тоже — рядом с соловьём, —
Дай Бог, живёт счастливая семья.
Сегодня здесь мороз за сорок пять,
А там, где соловьи, надеюсь, потеплей.
...Спасибо Господу, Христу, что Его Мать
Любовь и доброту внушила девочке моей.

04 02 2019 пос. Памяти 13 борцов

ДРУЗЬЯ МОИ — ПОЭТЫ ИЗ ЗАГРАНКИ

В меня вселились рифмы Байрона и Лорки
На им родных — не русских — языках.
Я их переводил, заглядывая частенько в норки
Англо-испанских словарей...
И не испытывал страх,
Что перевру иль покалечу смысл, —
На русском ведь не грех и переврать!
Поэзия, друзья, — не клавиши из чисел,
Где нужно всё буквально излагать...
Мой интеллект их ум, надеюсь, не превысил,
Но стоит же себя на деле испытать!
...А главное — английский и испанский
В нутре своём работой утвердить,
Порой и тренировкою гигантской,
Чтобы с культурой мировой "на ты" дружить.
1 января 2019г. пос. Памяти 13 борцов

САМОПОЗДРАВЛЕНЬЕ
На моё 86-летие

Слушайте, товарищи застолья,
Давно рождённого и ничьего не главаря,
Довольного своею неприметной ролью,
Счастливого — что есть
жена такая у меня!..
Не призываю я товарищей потомков
Порыться в давнем или нынешнем дерме,
А только попрошу:
— Припомните негромко,
Без пафоса, на встречах предстоящих,
обо мне.

Что было в прошлом — многое исчезло:
Друзей, врагов, коллег...
И даже строй,
Где существо моё нечаянно созрело,
А я стремился быть всегда самим собой.
И в чём-то, может быть, и сохранился —
Крестьянином-лентяем на селе,
Собой, в своём воображенье, ухитрился
Стать Прометея кляксой на скале,
Где рядом и моя Паллада — Нина, —
По-гречески, наверное, Афина, —
Но, безусловно, — точно половина,
Источник жизни хлеще пантокрина.
Она внушила веру о моём бессмертье...

...На этом закругляю тост.
Но в самогон её и вы,
друзья мои, поверьте,
Венчающий и праздники, и пост!..
9 января 2019 Красноярск

ПОКАЯНИЕ
«Она звала:
 – Приди в мои объятия! –
И сочиняла страстные стихи…
Но я не смог всерьёз тогда принять её
Рифмованной муры
И чепухи…
Что это не мура, не чепуха –
Я понял слишком поздно…
Ха!!!-ха!!-ха!»
Николай ЕРЁМИН, "Поэтесса"
***
Поэт забыл, что поэтесса —
Особа из другого теста:
Не из рифмованной муры
Иль в космосе неведомой дыры.

Она — не чепуха и не мура,
Она не молода и не стара,
Коль в ней горит
божественный огонь,
И ты её насмешками не тронь.

А покаяние позднее твоё
В глазах моих возвысило её,
Как и тебя, заносчивый пиит,
Раз сердце, — вдруг прозревшее, —
болит.
24.01.2019 Пос. Памяти 13 борцов


СВОБОДНАЯ ЛЮБОВЬ

Я за любовь свободную! —
Чтоб жизнь не отравлять
Притворством ханжеским
и лицемерной ложью
Себе и той, с которой,
продолжая спать,
Ты с отвращеньем
движешься к безбожью.
Такую муку дважды
— в давнем прошлом —
испытав,
Я резко уходил
к очередной любимой,
Словно на галере,
в рабстве, отстрадав, —
И вот треть века
с самою красивой,
Нежною, заботливой, родной
Живу,
других особ нисколько не желая,
Свободной, чистою любовью...
И женой
Доволен, как был Евою Адам,
при свете дольном
в кущах рая.
28.01.2019 Пос. Памяти 13 борцов

 ТРУБЫ И ВОРЫ РОССИЙСКИЕ

Мне наплевать на межпартийные дискуссии:
КаПээРэФ с ЕэР, с эСэР
или с подгнившим "Яблоком"...
Пусть мы бы жили лучше Белоруссии
Под Батькой русским с его мягким валенком.
Нет, лучше так:
— Долой миллиардеров,
Укравших треть у нашей Родины богатств,
Лишивших россиян имущества и веры,
Что существует мир без воровства и каст.

Ведь сто ворюг живут в своих "малинах",
А я глазею в окна:
  — Нищета
В домах, — реальная картина, —
Сибиряков, где обжились навечно
бесправье, смерть да маета. 
А нищета для нас наследством стала
От всех правителей, нам обещавших рай,
И может, бедняки его и получали —
На небе после смерти, — но ты пойди, узнай!..
Пока же вижу дым из труб
прозрачными столбами
Плывёт туда — в туманное ничто,
А эти 2 процента хищников
гнусно тешатся над нами:
Им не грозит расплата ни за что!..

А за селом моим проходят трубы с газом
И нефтью, а в ЛЭПах — миллиарды ватт,
Чтоб аппетиты олигархов с вековым запасом
Умерить, а они народ гнобят —
И не в Сибири, а в краях заморских,
Где всюду гладь да божья благодать,
Им власть позволила, чтоб эти недоноски
Сумели рай до смерти повидать.

...КаПээРэФ с ЕэР, с эСэР
или Явлинский с "Яблоком"?..
Да их водители и по закону повидали то ж!..
Так ты, поэт, на имидж их полил бы щедро патоку,
А правды горечь поменял — за гонорар —
на лесть и ложь!
05 января 2019г. пос. Памяти 13 борцов

ДРУЗЬЯ НЕ УМИРАЮТ
Памяти Анатолия ХРОНУСОВА
(1932 — 2015),
суворовца-полковника (КзСВУ с 1944 по 1951гг.

И вот уже четыре года,
Как брат кадет всех — под крестом...
Слуга российского народа
В строю на поприще святом
Стал пеплом в погребальной урне,
Тоской жене и дочерям,
Вся жизнь его прошла не втуне:
Он слыл примером с детства нам —
Друзьям с кадетства — до кончины,
Одухотворённым и родным
Примером самодисциплины,
Порой по-детски заводным.

...В живых остались единицы
Из нашей — третье — роты СэВэУ,
Но память воскрешает лица,
И благодарен сердцем я Ему,
Что он меня не покидает,
Живёт во мне своей душой
И словно вместе посещает
Суворовского Дом родной,
Белеющий в окне
его квартиры,
Украшенной искусницей-женой,
А Хронусов навек
прослыл кумиром
Семьи кадет-суворовцев святой.
20 января 2019г. пос. Памяти 13 борцов

 ВСТРЕЧА С КЛАССИКАМИ
На цикл стихов Николая ЕРЁМИНА
"Маша и Дубровский"
***
Не Маша я и не Дубровский,
Матвеичев я — инженер...
Ну, словом, парень не таковский,
Но дохлым классикам — пример
Своим примерным долголетьем,
Поскольку я не дуэлянт,
А встретив их в том —
дольнем — свете,
Знакомству буду очень рад.
Спрошу: "Ерёмина читали?"
Они: "Конечно! Бурно обсуждали
И даже классиком признали,
И лично встретиться мечтали!.."
Мечтать не вредно! Но он жив
И, как и вы, велеречив...
05.02.2019 пос. Памяти 13 Борцов

РУСИ БЫЛОЙ НЕ ВОЗРОДИТЬСЯ

Руси былой не возродиться:
Где вы, империя и эСэСэСэР?..
Ей бы такой вот сохраниться
После принятья срочных мер.
Каких? — Пока никто не знает.
Войной иль бравой болтовнёй?
Живёт страна? Иль умирает
Под игом власти воровской?..
Народ способный убегает —
В Европу, США, в Китай,
Деревня скопом вымирает,
Как, скажем, Красноярский край.
И капитал увеличенья
Рожденья новых россиян —
Fake некий, с моей точки зренья,
По-русски, — плутовства изъян...
А мы за Сирию воюем
И с Украиной на ножах,
И, бедствуя, — не протестуем
На олигарховских вожжах.
Молить Христа, его двенадцать,
Иль снова Рюриков позвать?..
Русь съёжилась... Куда деваться?
Выходит, — смирно вымирать!..
12.07.2018
 СИБИРСКИЙ СОЛОВЕЙ
«Стихи — отголоски любви
Соловушек и соловьёв.»
Николай ЕРЁМИН

О прошлом плачет наш поэт,
Проживший лет уже не мало,
Летящий на погасший свет,
На отголоски жизни давней,
Но он печалью не подавлен,
Поскольку оптимист-поэт,
Не знающий случайных строчек,
И автор песен не блатных,
Отец своих прекрасных дочек,
Редактор сборников моих...

Он — соловей в морозной стыни
И песни дивные поёт
О том, что ныне мы иные,
А слово русское живёт
И в парадигмах, парадогмах,
В сонетах, в озорных стихах —
О неге с выпивкой на водах
И сладких девичьих губах.
15 11 2018 пос. Памяти 13 борцов

МОЯ ДОРОГА В НЕБЫТИЕ

Я нервы сохранял, чтоб недруги
От их растраты отправлялись в морг:
Их убивали страха недуги —
Как подлости и жадности итог.

А правда, честность и отвага,
Любовь хранят моё бытие,
Чтоб с чистой совестью —
под стягом
Добра! — растаял в небытие.

29.10.2018 Красноярск

 ПАРАЗИТЫ В ИНТЕРНЕТЕ

Вши, блохи, черви — паразиты
Заполонили Интернет.
Они из кодлы
жадной к "бабкам" свиты,
А для талантов хода нет.
"Цель творчества — самоотдача..." —
Для паразитов это пустой звук!
Он ровно ничего не значит,
Когда их суть —
в помойке жадных мук,
Как присосаться бы к таланту,
Пиар иль рупь с него содрать,
Чтоб легче стало психопату
Таким же опыт передать.
2019
………………......... 
 М И Р А Ж И С Т
 Николай ЕРЁМИН


***
Фантастика!
Стихи мои – Хи-хи,
Ха-ха! Всё лучше с каждым годом -
Спасибо Музе –
Говорят о многом,
Когда звучат – то громки,  то тихи…

Хо-хо!
Благословил их, наконец,
Бог-Дух Святой, Бог-Сын и Бог-Отец…

СВЕЖАЯ ИНФОРМАЦИЯ

- В Канаде покупают нарасхват,
Ник-Ник,
Твои «Сибирские сонеты»! –
………………………………………………………..
Я, получив известие,
Был  рад:
- Ага! – воскликнул, - вот,  читатель, где ты,
Друг,
Почитатель многоликий мой…
Привет! Сонеты новые – за мной!
               
ФОТОСОНЕТ
На снимках юности – не я,
А кто-то глупый и наивный...
 Склонённый над бутылкой винной
 С улыбкой инобытия...
И Ангел – грешный, неземной,
В меня влюблённый и хмельной,
 Стоящий с крыльями за мной...
Готовый, помнится, вот-вот
Со мной отправиться в полёт
Сюда, откуда я смотрю
И ничего не говорю,
И сам себя не узнаю...
Седой, непьющий и бескрылый... ...
Где ты сейчас, мой Ангел милый?

СОНЕТ Вере Августовне ЧИЖЕВСКОЙ

И словом, помнится, и жестом
Боролся я с Несовершенством,
Увы и ах, в себе и вне…
Была борьба в большой цене…

В ладу и с папою, и с мамой,
И с генетической программой,
Я пел, как все, борцовский гимн:
- Мы за ценой не постоим!-

Пока не понял: есть судьба,
И с ней бессмысленна борьба…
Из века в век  судьба и рок
Преподают  борьбы урок…

Чтоб жизнь дожить  в конце концов
                В посёлке  «Памяти Борцов»…

СОНЕТ В ЧЕСТЬ РУССКОГО  ПЕН-ЦЕНТРА

Хорошо в Москве, в ПЕН-центре, снова,
Как когда-то с графами князья,
Встретиться с Евгением Поповым,
С Кедровым-Челищевым, друзья!
Чтобы здесь, в компании речистой,
Только здесь!  В душе смиряя прыть,
Альманах «Доосов-Миражистов»
Кате Турчаниновой вручить…
И потом, приняв в честь Первомая
По чуть-чуть, со-знанье веселя,
Всех поэтов сердцем принимая,
Вспомнить Искандера Фазиля…
И воскликнуть, как когда-то Мэтр:
- Хорошо, что есть у нас ПЕН-центр!


СТОЛ РЕНТГЕНА
                Олегу КОРАБЕЛЬНИКОВУ
Вчера
Я превратился
В стол Рентгена…
И вспомнил Корабельникова вдруг…
Он сочинил рассказ с таким названием –
И сразу стал фантастам брат и друг…
Я ж в стол писал поэму «Стол» - и рад,
Что становлюсь Рентгену
Друг и брат…

КАК СТАТЬ ПОПУЛЯРНЫМ ПОЭТОМ
Инструкция от Евгения СТЕПАНОВА («Дети РА» №12,(170) 2018г

«Надо писать стихи матом (или хотя бы употреблять обсценную лексику).
Надо сесть в тюрьму (или выйти из нее).
Надо в стихах ругать вечного Путина.
Надо в стихах как можно больше шутить.
Надо в стихах употреблять центоны.
Надо тащить в лексику новые компьютерные слова.
Надо верить в то, что ты не абсолютный идиот.

Ну как-то вот так.
А самый главный пункт инструкции — бросить писать стихи. Или вообще сыграть в ящик.»

АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ МЕТОД
От Николая ЕРЁМИНА

Не надо материться.
Тем более  - не надо в тюрьму садиться.
Не надо ругать Распутина.
«Простим угрюмство - разве это – сокрытый двигатель его? Он весь – дитя добра и света, он весь – свободы торжество!»
И не надо верить идиотам и их инструкциям в стране абсурда и идиотизма…
А надо постоянно обновлять свой словарный запас,
чтобы по-новому  писать,
когда пишется!
И жить, пока живётся,
Возражая всем тем, кто желает
 сыграть в ящик:
 - Как бы не так! 
- Сам дурак!
 И - самое главное –
надо научиться ставить точку над i и две точки над ё
Так что,
где-то, как-то, по большому счёту:
- Вперёд!  К победе  Поэтизма!
                https://stihi.ru/2019/01/23/6672

НАД КНИГОЙ «ПОЭТИЧЕСКИЙ КОСМОС»
Эпиграф:
«Ещё могу свои стихи читать
На небесах – но только в телескоп »
Константин КЕДРОВ
***
Я  Кедрова  читаю в Телескоп…
Для всех, кто рядом, непременно, -
Чтоб
Услышали того,
Кто меж светил
Мне  «Космос поэтический» открыл…
И, удивленье продолжалось чтоб,
Всем –
Сам себя читаю в Микроскоп…
И - для контраста –
В  Микрофон – Кацюбу,
Поскольку стих  её подобен чуду…
2019

МЕЧТЫ

«Когда-то и мы... Только это когда-то
Ушло безвозвратно куда-то. Куда-то...»
                Владимир РЫЖКОВ
***
Не зря  мне Муза говорит опять:
- Мечтать - не вредно…
Вредно – не мечтать! –
И мы вдвоём
Мечтаем-таем-таем…
Как чайки в море - улетаем-таем…
А если б мы  нисколько не мечтали,
Не таяли б…
И ледяными б стали…

                ХУДОЖНИК Вячеслав ЧЕРНИКОВ в 2019 году
                - Мир не изменить, коль в сердце пусто,
                Сколько ни рисуй и ни пиши!-
                Черников сказал, что смысл искусства
                В лабиринтах собственной души…
                И повёл по древним  лабиринтам –
                Боровско-Ермолинским местам:
                - Красота какая!  Посмотри - там
                Храм Земной… А здесь  - Небесный  храм…-
                И,  в мечтах о сокровенном самом,
                Как провинциальный оптимист,
                Я ступаю рядом с Вячеславом,
                Знающим  любой  библейский лист…
                …Доверяя смысл карандашу,
                Он – рисует, я – стихи пишу…

НАДПИСЬ на КНИГЕ
Леонида Фёдоровича Тартынского
«ДОРОЖНЫЕ ПИСЬМЕНА»

Шлю –
В который раз! –
Пока могу –
Богу свечку…
Чёрту – кочергу…
А Л.Ф. Тартынскому –
В стихах –
Енисея гул, увы и ах…
С берегов, где –
Старец меж юнцов -
Жил Иван Маркелыч Кузнецов…
Книголюб,
Известный всей стране,
К Тютчеву любезный  и ко  мне…
«Пострадавший» некогда…
В дому
Доживавший – с видом на тюрьму…
…Где  7 тысяч избранных томов
Уживались
Меж других домов…
О которых вспомнил –
Вот она!-
Вдруг Тартынский в книге «ПИСЬМЕНА»
Не случайно…
Что за времена!

СЕРЕДИЗЕМНОМОРСКИЙ  СОНЕТ
«Кто не прославился при жизни
Того и после смерти не прочтут»
                Константин Кедров-Челищев
«Я список кораблей прочёл до середины»
                Осип Мандельштам
***
Я сам себя прочёл до середины…
И понял,  что Гомер – мне родный брат …
Что  сёстры в нас  - любовь и смерть – едины…
И загрустил, грядущему не рад…
Поскольку там – ни моря, ни Елены…
А что – без них  - желанных  - перемены,
Обещанные  птицам всей земли? -
Бесследно  исчезающим вдали…
Где Трои нет, Итаки нет как нет –
Где тёмный и пустынный   Белый свет…
Где сон и где бессонница равны -
Две  бого-человеко-половины -
Виною  от звезды до пуповины…
Лишь Бог-Отец не ведает вины…

РАННЕЕ  УТРО

Матвеичев, как  Герцен,
Вновь звонит:
Во мне он хочет пробудить Россию!
А у меня опять
Сонливый вид…
И вовсе не похож я на Мессию…
Шучу:
- Нет-нет, мой Герцен дорогой,
Прости… Но  я – не Байрон,
Я -  другой!

Экспромт  Юзу АЛЕШКОВСКОМУ и
Евгению ПОПОВУ, приславшему в подарок на День Рожденья книгу «Николай Николаевич», где оба  улыбаются мне с фотографии
***
Два гения
(Других не слышал мнений)
Юз Алешковский и Попов Евгений
По Загранице весело идут
И песенку поют:
- О, Very good! –
И легче мне – Ау! –
От песни сей,
Где замерзать не хочет Енисей…
………………………………………………………
А ведь когда А-П родились здесь,
Он  коркой льда был крепко  скован весь…
Недаром лёд прикладывал к устам,
Вискам и лбу
Горячий  Мандельштам…
И Енисей с подлёдной страстью струй
Стонал ему:
- Раскуй меня!
Раскуй…
ttps://stihi.ru/2019/04/25/773

………………............. 
 МИРАЖИСТ
Владимир ЗАМЫШЛЯЕВ


Пятый угол вечной поэзии
(О творчестве Доосов и Миражистов: Константин Кедров, Николай Ерёмин, Владимир Монахов, Иван Шепета, Елена Кацюба, Маргарита Аль, Эдуард Русаков, Сергей Сутулов-Катеринич)
 Рашен оша-ра-шен… Это я о себе в стиле авторов сборника «5-й угол 4-го измерения» (Красноярск: «Литера-принт», 2016). На обложке сборника ещё два ключевых послания: «Миражисты» (можно читать как «мира жисть») и «ДООС» – «Добровольное Общество Охраны Стрекоз» (как сообщество поэтов-экологов). Сразу каюсь перед «ДООС»: я написал давно уж стихи «Создайте общество души, возьмите чувство под охрану, вдыхайте утром воздух пряный, войдите тихо в камыши. Спугните спаренных стрекоз, дивитесь брачному полёту, скажите мрачному болоту, что не боитесь вы угроз». Пугать стрекоз теперь не буду – учитываю высокий Статус «ДООС».
«Миражисты» тоже меня увлекли, мне захотелось вмести с ними уйти в небо, «в звёзды врезываясь». Тут я вспомнил о Владимире Маяковском. Он утверждал категорично (в его «выдающемся» стиле): «Поэт – всегда должник Вселенной». Все Миражисты обожают небо, вселенную и Бога, как «бомжа» – «Не бог весть что…».
Я уже начал цитировать авторов сборника. Они действительно меня подивили, взволновали. «Душа моя уязвлена стала», потому что не читывал этих «святых писаний» (Константин Кедров) в былые годы своей жизни. Горько мне, что так произошло. Благодарю Николая Ерёмина. Он меня вывел на «5-й угол 4-го измерения». А прежде указанного «Угла» прочитал «Пощёчину общественной безвкусице», с чего и началось «оша-ра-ши-вание». Конечно, память моя полетела к временам авторов «Пощёчины общественному вкусу» – к футуристам, к «будетлянам», когда «улица корчилась безъязыкая». И они дали ей не «простое, как мычание», а большой язык революции.
 Имя Владимира Маяковского, да и других «мамонтов» русской поэзии, неформально встроено в стихию миражистов, тем самым они не позиционируются как безродные. Наоборот, они – приверженцы классических определений: «Поэзия – вершина бытия». А в ней, в миражной поэзии, в бытии играют «листопад ягуаров», «голубой папоротник», «красная волна», «пролёт полёта» (Константин Кедров) и пр. Тут надо сразу заявить: преемственность в поэзии – не линия однообразных точек (не линейность, как мыслят философы), а скорее дорога бифуркаций, взрывов и новых манифестов. Одно ясно: в поэзии повторение вечного и вечное повторение, с неизбежным условием – «всё остаётся, но в иных сочетаниях» (Константин Леонтьев). Иное у миражистов «5-го угла» сплошным текстом. Перед циклом стихов Константина Кедрова так и сказано: «Неведомый поэт непечатаемых лет 1957 – 1962 г.». Жалко (до слёз, «как вырубали»), ибо внешнее (идеологическое) око довлело над «внутренним состоянием оттепели». 1957 год – запуск первого космического аппарата – спутника связи. Ликование! Почему поэзию лишают такого праздника, когда запускается её новизна?! Зачем «на одного свободного человека надевают железное и каменное пальто» из «четырёх стен» и держат поэзию ненапечатанной или даже замурованной? Радуйтесь поэты! Вы наводите страх на правителей всех времён и народов. Не огорчайтесь, всё равно тайное становится явным. Но торможение на земле приводит и к торможению духа бытия, что оборачивается и распадом Государства. Вряд ли можно согласиться с Гегелем в том, что «всё действительное разумно». Поэзия миражистов изобличает неразумных субъектов.
Менее всего я хочу обращать внимание на то, что авторы «5-го угла 4-го измерения» с чем-то и с кем-то борются. Их метаметафора, как главная заслуга, в другом измерении. Сужу не как филолог (филологи не понимают поэзии, они препарирую слова, как физиологи лягушек, убивают жизнь), а как читатель! Для меня же живёт поэзия, пусть даже самая неожиданная.
В сборнике «пятиугольника» 8 миражистов, а я – 1! Соотношение для меня не из лёгких. Но мне радостно читать: они-то вот передо мной, никуда не денутся, обречены на предложение «давай поговорим» – они текстом, а я отношением.
 Авторы несколько разные (женщины эмоциональней), но объединяет их метаметафорический словариум. У них свободный словарный духовный подъём – все «вертолётны все самолётны». Именно их слова ноутбук подчёркивает красной чертой. В настоящем «Язык будущего»: «и вселенная с нами заговорит и язык у неё окажется человечий» (Константин Кедров). Вот как высоко и далеко простирается язык миражистов. Они «врезаются всей вселенной в сердце» (там же). Абсолютная свобода в словотворении. И слова открылись им неизведанным доселе дыханием и смыслом. «О! великий могучий русский язык!» Михаил Ломоносов предчувствовал, что у него будут продолжатели: «Вопрос о том, есть ли новые слова у наших современных писателей, или нет, – в настоящем случае лишний. Каждый из нас знает, что русский язык чрезвычайно способен к составлению новых слов». Только не надо лениться в словосоставлении, а подражать-продолжать – по примеру выдающегося «архангельского мужика», впитавшего речь с побережий, бывших в древности Гипербореей.
Новый словариум миражистов их неоспоримое достижение. Причём они занимаются не перестановкой слов, взятых из филологических словарей русского языка, а творят: «Поэт крючком вывязывает тени мёртвых душ и шьёт узор возлюбленной из праха и всё к чему ни прикоснётся он болит и плачет…» (Маргарита Аль). Я не расставляю знаки препинания, не нарушаю авторского права. Миражисты сознательно (по интуиции, по чувству языка) соединяют слова не через знаки (пороги) грамматики, они ставят слова по созвучию. В произношении звуков нет знаков препинания, спотыкания. Иван Шепета улавливает «Сверхзвук» (как в авиации, а нынче и гиперзвук): «Звуки важнее смысла, чтобы песня пелась». В народной песне всегда больше гласных, протяжных звуков – это от первобытности «простого “о-у-а”». Смеем предположить, что у первобытных людей не было многосложных восклицаний. Преобладали короткие слоги, потом из них развивались складные слова и речи. И миражисты во многих случаях возрождают связь не столько между словами, сколько между слогами в разных словах, потому что все слоги – родственники, близнецы-братья. Потом люди окажутся в «кавычках одежд» (Владимир Монахов), т.е. в знаках препинания. У него же: «Ничто так быстро не заживает на человеке – как слова». Если они только звуки и не несут нравственной нагрузки, то да, слетают как шелуха (в народной речи это давно известно). Если слово – звук, то оно сильно не прилипает к телу и к душе. Богатство звуков – в словариуме Елены Кацюбы, хотя она пишет о мёртвой(?) «Свалке». В её «суперпоэме» есть свалочные герои, но и они ведут спор: «– Что вы, приятель, с русским языком творите? – А ты што тут? – Я учебник русского языка для первого класса, асса! – Язык говяжий отварной в собственном соку срок хранения 1 год». Почти как в надписях на банках с консервами. Реклама! – тоже приятельница миражистов, если их это не задевает. У автора суперпоэмы приоритет перед рекламой во времени. Елена Кацюба начала писать ещё в 1985 году, когда страна только грезила о рынке и столпотворении в его рядах. В разговорную речь коммерческих отношений полезли и слова-иностранцы. В зачёт миражистам, что у них рыночных кликушеств фактически нет. У Елены Кацюбы «язык человека лечо вылизал», она примечает: «На свалке и сегодня полный поря. doc даже слиш.com», – автор, улыбаясь, показывает, как благодушный русский язык приглашает чужие созвучия в «гости к нам», читателям суперпоэмы.
 «Свалка», по нашему разумению, – суперпоэма цивилизации. Противоречия между культурой и цивилизацией обнаружились в XX веке, особенно во второй его половине, на пике научно-технической революции в сознании, в техническом прогрессе на практике, между «физиками и лириками» в среде гуманитариев. В этот же период развернула свои прелести сексуальная революция, погубившая и «призраки коммунизма» в Европе. Обновление языка в стране нашей резко усилилось. Замелькали «треугольные груши» и «Антимиры» Андрея Вознесенского. И театр на Таганке художественно расцвёл в непривычной театральной эстетике, и логично оказались в нём тексты о «Сократе» Елены Кацюбы. Но это был первый звонок наступившей на культуру цивилизации. Суперпоэма Елены Кацюбы – законное дитя (или «героиня») победившей цивилизации. На «Свалке» все предметы как свидетельство неразрешимого (в данное время) противоречия между бытом прогресса и экологией бытия. В патриархальных земледельческих обществах не было свалок. Всё, взятое из природы, в ней и растворялось. А искусственные предметы «науки и техники» сами по себе не рассыпаются, они порождают новое антисвалочное производство. Сколько сегодня болтается вокруг Земного Шара отходов от космических запусков с места пребывания хомо сапиенс! Что с ними делать? Нанимать и обучать космических дворников? «Свалка» – Апокалипсис современности. И Добровольное Общество Охраны Стрекоз – антипод «головокружения от успехов технократии». Об этом писал и Юрий Кузнецов в «Атомной сказке». Но в поэтическом словаре он был всё ещё традиционалистом. Если «свалка – свадьба судьбы», то она же и «свальный грех отходов». Ура, Елена Кацюба, Вы даёте человечеству формулу спасения: «себя смирить или смер ть». На «свалке … ждёт любовь». Бывает и такое у бомжей, они даже домики из картона там выстраивают. Но там ведь «Ржа – радуга распада в ней ЖАР и РАЖ», ещё «ложа страха СТРАХ – СТРАЖ наш». Как быть? Быть или не быть? По ассоциации возникает «Маг бед – Макбет».
Мы воспринимаем «Свалку», как «святое писание» (выражение Константина Кедрова о творчестве поэта), как «Третий Завет» – по ком звонит колокол. Хорошо, если на «свалке количество переходит в качество» и она «всех примиряет и смягчает», как общая беда и примирение в ней, коль «Мы рождены, штоп шкашку шделать пылью»…
 Кто-то из филологов написал о «флэш-поэзии» Елены Кацюбы. Нам хочется поспорить. Этому термину в США придаётся негативный смысл, проявленный в «массовой культуре» – мусор, дерьмо и проч. Но «поэт в России больше, чем поэт», он социально динамичный. и поэзия русская не асоциальная, миражисты и заявляют даже «об охране стрекоз». Вот и Маргарита Аль усматривает «высшее проявление гуманности», а «повозка смерти повозка жизни». ДООС охраняет и человеколюбие.
Суперпоэму «Свалка» Елены Кацюбы можно рекомендовать для мастер-класса по учебному курсу «Русский язык и культура речи» в высших учебных заведениях, в качестве высшей лингвистики, как высшей математики в литературе.
Увлекает словотворчеством (до радостного спазма в горле) в цикле стихов «Думая о весне, помни о сатане» Сергей Сутулов-Катеринич. Его стихи можно петь, они аранжированы внутренним ритмом: «Мелодия из белого тоннеля», «Джазовая импровизация: два ангела», «Потрясение сердцевинное», «Сорок пятого дождебря»… да и все другие музыкальны, хотя и не имеют партитурных названий. От того, что он с юга, что ли – такой инструментированный на многие голоса: «…сорок пятый дождь в январе. / сорок пятый стих без тебя. / ре-минор прапраснегирей. / до-мажор прапраголубят. // графоман умыкнул размер. / наркоман распилил рояль. / открещусь от ночных химер, / примеряя плащ короля». И даже «джигит домажорит в Гранд-опера» и есть «глас Шульженко» соразмерный с «глазом Шульженко» – русского художника. Может быть, мы ошибаемся, но кажется нам, что внутренний ритм стихов Сутулова-Катеринича напоминает и казачий хор и пляс (фольклор).
Поистине, любите живопись и музыку, поэты. Поэт, южанин ставропольский, живописует и поёт в оратории века. Его цитировать по частям стихотворства жалко – это обедняет весь его музыкальный текст. Надо читать и петь совокупно. Такая нерасторжимая плоть стиха поразительно гармонична. Можно сказать, что Сергей Сутулов-Катеринич – миражист-пианист. Какой великолепный словариум! Похоже, что его стихо-музыку слушают и стрекозы. Они – под охраной южнорусского поэта.
 Озабоченность о метаметафорическом словариуме есть у всех восьми авторов сборника «5-й угол 4-го измерения». Они единодушные звукописцы, владеющие мастерством словотворчества, музыкальным слухом в орфоэпии, подражая поющему Орфею, который очаровывал этим искусством не только людей, но и зверей, и деревья, и даже превосходил птиц. Я искренне восхищён словесным творчеством миражистов. Они оживили русский язык в эпоху перемен, показали, как велики его возможности в освоении четвёртого измерения, в условиях «столкновения цивилизаций».
«5-й угол» невозможно определить, не овладев временем и пространством, единством прошлого и настоящего, без понимания того, что впереди – вечность. У Константина Кедрова стихи «Бесконечное» – «рухнул намертво сквозь столетья», «сквозь бетон и вечность». И даже так: «Вселенная рожает Бесконечность. Всемирный нескончаемый оргазм»! И Николай Ерёмин предлагает Даме сердца: «займёмся бесконечным размножением». И прозаик Эдуард Русаков доводит эти суждения до апогея: «И вдруг я представил: Бог – женщина!.. Бог – огромная плодоносящая матка, из которой расползаются во все стороны света мелкие муравьи – робкие работяги, жалкие особи мужского пола… И я содрогнулся от ужаса!»
От «ужаса» как бы спасает Иван Шепета: «Детей имеют жёны. Бабы. А Музы – не имеют их». Феминизм в России несколько ограничен и рождаемость невелика. У Елены Кацюбы «Свалка» тоже помещена в пространство бесконечности. У Маргариты Аль «люди целуют время землёй прижимаясь к небу». У неё «небо» – одна из часто употребляемых категорий бытия. И «Тверской бульвар как вечность взаперти», «пространство будущего слова пространство будущей любви», «как долг я возвращаю Богу красоту». У женщин-поэтесс чувства любви почему-то абстрагированы от реальности даже больше, чем у мужчин. Сказывается и в поэзии женское самопожертвование.
Без любви в сердце нет и поэзии чувства. Как-то даже странно, что казалось бы устремлённые в миражи поэты не чужды ничему человеческому. В их стихах частенько «греется» слово «нежность»: «рядом что-то нежное плывёт», «и сердцу радостно в груди», «грусть дождя», «моя улыбка о нежности», «для самых нежных слов названья нет». Однако, где любовь, там и драма: Данте «кладёт лицо к любимой на колени. Нет. Голову кладёт на эшафот» (Константин Кедров». Но есть и ирония, насмешка: «бомжара жерар поджарый, как любой двуногий повеса» (С. Сутулов-Катеринич).
 Легко и не обидно шутит о «предмете любви» Николай Ерёмин. Он представил цикл «Сибирские сонеты». Словом «сибирские» он отделил себя от Данте, Петрарки и Шекспира, разрушил стереотип восприятия сонета в эпоху сплошной теологизации. Сонет был попыткой выйти из её инквизиционных догм в восприятии человека, как существа греховного и в этом ограниченного. Сонеты были сдержанны в проявлениях чувства, консервативны, а их создатели, как Данте и Петрарка, однолюбы: у одного «вечная Беатриче», у другого – «вечная Лаура». Обе – надуманные, далёкие от образов реальных итальянских женщин, ведь в ту же эпоху был и «Декамерон», и средневековая проза с фривольными сценами, и «рыцарские романы» с любовными интригами. А в наше время бывает и «замороженное счастье» (Николай Ерёмин).
Сибиряк Николай Ерёмин, свободный от христианской догматики, в любви не лицемерит: «нам от нежности никуда не деться», «ах, без любви, без веры и надежды ты, сам себе и раб, и царь, и Бог». Поэт не отождествляет, как в христианстве, любовь с Богом, наоборот, считает, что без человеческой любви и Бог какой-то не полноценный, равнодушный.
Я сужу так и на основании того, что у Николая Ерёмина в последние годы вышло несколько сборников, в которых «панорама любви» представлена очень широко и разнообразно. Николай Ерёмин – поэт целомудренный, но не ханжа и не догматик.
В пространстве вселенной, неба и Бога любовь и жизнь не свободны от смерти. К ней миражисты относятся двояко: то «бессмертье будущего конца» (Константин Кедров), то «уткнулась в сердце пуля и хана» (он же). У Владимира Монахова – «вечность на гвоздике». А у Ивана Шепеты «любовь и смерть» как бы уравнены, самотождественны. Елена Кацюба ставит эпиграфом к поэме «Свалка» стихи Фёдора Тютчева: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые» и свои строчки: «смерть – любовь, любовь –смерть». Маргарита Аль тоже парадоксальна: «не смерти боюсь боюсь НЕСМЕРТИ». Литературного героя Эдуарда Русакова губят осы («ОСЫ – SOS») – от малого умирает большое, здесь часть как целое (по философской терминологии). Сергей Сутулов-Катеринич вопрошает: «который век? который год? который час?». Кажется, у Бориса Пастернака был вопрос: «Какое тысячелетие на дворе…». Опять соотношение общего и частного, жизнь и смерть во времени и пространстве.
Общим состоянием в отношении к смерти у миражистов является не страх перед ней (он преодолён самим творчеством), а утверждение человеческого достоинства: просто так не сдаёмся, задёшево не купишь, даже «на свалке в здоровом теле» (Елена Кацюба).
 В понимание смыслов жизни и смерти Константин Кедров включает категорию свободы: «свобода – родина всего мира. Дайте же мне единственную свободу», «Свободу – не убивать!» Это императив философа Канта: человек свободен по рождению, а мера её определяется «нравственным законом во мне» в единстве с чудом звёздного неба. Русскому человеку присуща такая рефлексия (свобода во мне как воля), постановка себя в центр вселенной, включённость в ноосферу, по учению В. И. Вернадского. Невольно напрашивается сравнение миражистов с космистами – в русской традиции. На смерти жизнь не заканчивается.
Сборник «5-й угол 4-го измерения» сильно впечатляет и возбуждает оба полушария мыслящей головы. Что включают миражисты в понятие «5-й угол», коли он в заголовке коллективного собрания «миражей»? 5-й угол можно направить в пространство, как острие, и превратить в летящую стрелу – без места падения. В таком случае мы оказываемся в «царстве» апорий (деление бесконечности, по Зенону) и антиномий (противоречие между частью и целым, заложенным в самом человеке, по Канту). У миражистов в наличии и то, и другое. Не знаю, согласятся ли они со мной? Я выбрал в их сочинениях такие парные противоречия: «На чёрном озере белый лебедь на белом озере чёрный лебедь», «сам в себе», «в голове был хаос», «великий диссонанс и радость возвышения», «я перестану быть понятым поскольку всё понятно мне», «тайная музыка но мы её не слышим», «есть такое самоубийство – жизнь», «мёртвые не умрут», «я весь здесь», «человек – скопленье воль», «возможно Христос не смеялся но море смеялось над ним», «мы обмениваемся залпами и встретимся только на дне» – всё это в стихах Константина Кедрова. Он – большой мастер антиномий и апорий.
У Николая Ерёмина: «Тайну высоты и глубины, отрицая или утверждая», «и мне опять чего-то не хватает, чего-то, кроме времени, увы».
У Владимира Монахова: «цветы счастья (или цветы зла)», «детские площадки войн и революций», «вечность на гвоздике», «из живых существ только холодильник». Иван Шепета желает быть «любящим и нескромным, но при этом остаться чистым, как небо». Двойные смыслы во многих утверждениях Елены Кацюбы в «Свалке»: «Карта мира – скатерть пира», «свалка запрещена», «путь на свалку неминуем», «свалке есть небо не бог весть что», «Дороже истина, но друг мне Платон». Маргарита Аль увлечена противопоставлениями: «невидимое станет видимым видимое станет невидимым», «настройщику зеркал не надо объяснять пустоту», «вселенная гречишное зерно на части распадается мгновенно» (вроде теории взрыва и возникновения Вселенной из чего-то или из ничего).
Эдуард Русаков предлагает «свободу творчества» – «никто никому ничего не должен», «можно писать о самом себе», «а можно и вообще не писать» (молчанье – золото). В педагогике ламаизма есть испытание молчанием.
 Сергей Сутулов-Катеринич музыкален, но и остроумен: «Думая о весне, помни о сатане», «Свинарник… Чистилище чище», «раздвоенность зеркального портрета. Двусмысленность вопроса без ответа», «шаманит тишина. Танцует Шива».
Можно приводить и другие примеры двумыслия (левое и правое, дихотомия белого и чёрного) – без последнего слова в конце. По сути, это философия экзистенциализма – абсурда бытия, что пришла в умы европейским философам после двух мировых войн и социально-сексуальных революций. В советской стране, полной оптимизма и энтузиазма, такую философию критиковали как «буржуазную», и закрыли для общественного обсуждения. Не по этой ли причине возникла поэзия миражистов, вобравшая смыслы экзистенциализма, заменившая в какой-то степени философию «театра абсурда» (весь мир – театр)? Вообще-то вся история человечества свидетельствует о том, что поэзия раньше, чем философия, улавливает пульс времени в пространстве. В настоящее время в России именно поэзия выступает как разведчица будущего. И возникает «Ура-трагедия» (Константин Кедров), обращённая в непредсказуемое прошлое в «бессмертие будущего конца». Апокалипсис – наш современник.
«5-й угол» миражистов – это смыслы поверх рассудка, смыслы смыслов, апории и антиномии, которые не могут нас успокоить и умертвить – «уюта нет, покоя нет». Можно принять предложение Эдуарда Русакова: «За горизонтом смысла», встать в очередь к Богу, который восклицает: «Вас много, а я один». Где тут часть и где тут целое? Можно ли делить бесконечность во времени и пространстве? «Сфинкс» у Константина Кедрова «с тоской глядит за горизонт».
В индивидуальной жизни человек рассудочно делится, а в человечестве – управляемый хаос (и то условно). И в космосе-хаосе всё пересекается, как параллельные линии в теории Лобачевского, судьба которого пересеклась и с личностью Пушкина (физика, геометрия с лирикой, наука с искусством). На эту встречу двух гениев обратил внимание Константин Кедров в стихотворении «Лобачевский». В «Ура-трагедии» поэт поставил воедино на круг бытия таких гениев: Спинозу, Радищева, Льва Толстого, Бетховена, Мальтуса, Омара Хайяма, Гамлета, Фрейда, Пушкина, Моцарта. Эти единицы создают множество человечества в его становлении. Вечное повторение, повторение вечного в мире!
В суждениях об индивидуальном свойстве в человеке надо найти место и для поэта, писателя. Миражисты рефлексируют тоже, а как же без себя?!
Как всегда, в личном чувстве есть радость и печаль, горечь и обида, разочарование и надежды, мечты. Общее состояние – одиночество наедине с человечеством. Лидер миражистов Константин Кедров грустит: «Брожу один…», «есть на свете страна печали». Он сокрушается: «Моя поэзия не нужна…» (об этом писал Сергей Есенин). Но все поэты, несмотря на драматизм судеб, остаются и очень, очень нужны человеку и миру. Николай Ерёмин считает: «Поэт в России должен долго жить». Дай-то Бог!
Сомнения в отношении к себе самим, в оценках «места поэта в рабочем строю» есть у всех поэтов. Самоуничижения нет, есть стремление к совершенству, желание в самих себе соединить небо и землю, грех и Бога, жизнь и смерть. Миражисты могут не унывать – они стали словесно феноменальным явлением в современной русской поэзии, открывателями неисчерпаемых возможностей в русском языке, неисчерпаемом, как атом, как вся вселенная в бесконечности бытия. Поэзия – их часть, но одновременно и целое, отражающее бесконечность пространства и времени.
«Я – миражист, метаметафорист», это звучит гордо! «5-й угол» – моя свобода!
 
Владимир Замышляев 45-я параллель Новый Монтень
 
12-13 июня 2016 года
Красноярск
………………............. 
 МИРАЖИСТ
Сергей КУЗИЧКИН


Из цикла рассказов «Звонки из детства»

ДОМ НА ШЛАКОБЛОЧНОЙ, 19

В новый дом мы переехали весной 1964 года. Мне не было тогда и шести лет и я запомнил только гружённые мебелью машины, подъезжающие к дому и ребятишек бегающих вокруг этих машин.
Длинный дом тёмно-красного цвета на тринадцать квартир с отдельным входом для каждой, был по тем временам новым воплощённым в жизнь строительным проектом. Таких домов в нашем Тайшете до того ещё не строили. Вход в каждую квартиру вёл через пристроенные сени, размером примерно полтора на полтора метра. Строители настелили деревянные тротуары, огородили дом невысоким штакетником, соорудив перегородки внутри. Возле каждой квартиры получился огороженный от других, участочек, под окнами которого можно было поставить скамеечку, стол и сделать парочку грядок. Что с удовольствием и делали жители нашего дома, высаживая на грядках цветы, лук и даже редиску. Но это было не всё. Каждой квартире полагался отдельный сарай или как называли некоторые – стайка. Выкрашенные, как и дом, в тёмно-красный цвет, сараи-стайки стояли с двух сторон от дома. Семь под одной крышей с западной его стороны, и шесть – с торца, с южной.
Точная копия нашего дома – дом-близнец, почти в тоже время, появился на окраине улице Шлакоблочной. Он был отделён от нашего большим огородом и деревянными постройками. Дом-близнец получил такой же номер, как и наш – девятнадцать. Правда, с припиской, в виде буквы «А». Он имел адрес 19 «А». Наш просто –  19.
В оба дома почти одновременно въехали новосёлы, большинство из которых – семьи строителей. В доме 19 «А» жило не мало моих сверстников, некоторые потом учились со мной в одном классе, но друзьями они нам не стали. Дом на улице Шлакоблочной за номером 19 жил своей жизнью, а дом №19 «А» – своей. Это были два разных мира и две самостоятельные планеты.             
Наш дом находился в окружении трёх улиц: Шлакоблочной, Партизанской и имени Тараса Шевченко. С одинаковым успехом он мог иметь адресное название любой из них, но его почему-то приписали к Шлакоблочной. Партизанская была ближе, но наш дом выходил к ней торцом и, кроме того, был отгорожен от улицы длинным сараем и двумя четырёх квартирными домами. От Шлакоблочной его тоже отделяли два дома на четыре хозяина, а кроме того огороды и небольшой пустырь на пересечении с Партизанской. Говорили, что на месте пустыря, по плану, должны были построить ещё один дом, но его так и не построили.
С домом по улице Шлакоблочной, 19 у меня связаны наиболее яркие впечатления детства. Улицу, правда, через год или два, после того, как мы поселились там, переименованной и дали название по имени и фамилии первой в мире женщины-космонавта – Валентины Терешковой, но первое её название – Шлакоблочная до сих пор ассоциируется у меня с годами познания окружающего мира.
 Мы жили на Шлакоблочной не много – всего три с половиной года, но едва ли не каждое из событий тех лет, до сих пор хранится в моей памяти. Купленный мне букварь и подаренные лыжи, здоровенный петух живший во дворе дома на улице Партизанской и злой индюк из дома напротив, школа и привезённый отцом из Риги фильмоскоп. А ещё игры на площадке и за сараями, снежные горки, трамплин, катание на вагонетке, железнодорожный вагон, зачем-то поставленный на пустыре, знакомство с теми, кого я буду помнить всё свою жизнь…
Об этом я попробую рассказать. 

ПЕТУШКИ И КУРОЧКИ

Каждое лето, когда мы жили на Шлакоблочной (в конце мая или вначале июня) отец привозил в коробке из инкубатора маленьких жёлтеньких цыплят. Не он один, почти все жители нашего и соседнего домов, по весне закупали цыплят. Один цыплёнок стоил пять копеек и отец всегда привозил десяток. Маленькие цыпушки дней десять жили прямо в коробке, попискивая днём и ночью. Мы с сёстрами и бабушкой кормили их мелко раздробленным зерном и поили водичкой, наливая в алюминиевую чашечку. В середине июня, немного подросших цыплят, переносили на постоянное местожительства – в сарай. Для этого отец огораживал, слева от входа им территорию, настилал опилки. Перед входом в сарай, примерно в полуметре от двери, для цыплят выстраивалась небольшая площадка, которая ограждалась металлической сеткой. Чтобы цыпушки могли выйти на солнышко, для них подпиливали одну из досок сарая. На ночь проход закрывали, загоняя цыплят в сарай, а утром открывали снова. Почти весь день (если стояла хорошая погода) цыплята проводили за сеткой: чирикая, кудахтая и толкая друг друга, клевали зерно и пили воду.
Почти у всех жителей нашего дома были пристройки к сараю из металлических сеток. Некоторые ещё, подстраховывали своих будущих курочек и петушков – сколачивали из штакетника наподобие деревянной клетки, а потом уже ставили  металлические сетки. Это помогало спасать птичек от шныряющих возле ограждений собак и особенно котов и кошек. Цыплята, как правило были недоступны для хищников, но иногда всё же хитрые кошки, как-то умудрялись, если не вытащить, то придавить находившегося ближе к сетке цыплёнка. Более других преуспевала в этом пришлая серая кошка, прозванная в нашем дворе Маруськой. Она подолгу высиживала  в засаде, прячась от всех и улучшив момент, бросалась к огороженному курятнику. А однажды, Маруська забралась на крышу сарая и спрыгнула с крыши в открытый сверху соседский курятник. Кошка передавила почти всех цыплят, утащила двоих или троих и нескольких покалечила. Переполох привлёк внимание бабушки-соседки, она подбежав, вспугнула Маруську, но поймать её не смогла. Кошка через сарай, по дровам, выбралась на крышу и убежала.
После этого случая Маруська не показывалась в нашем дворе всё лето, но в начале сентября несколько ребятишек, идущих утром в школу, снова видели её возле наших сараев. 
Большинство курочек и петушков живших в двух красных сараях до зимы не доживали. Сараи были летние и только двое или трое хозяев утеплили их, соорудив дополнительные стены и засыпав пространство между стенок шлаком или опилками. Они держали курей и даже поросят всю зиму. Остальные пускали курей на суп.
Так же поступали и наши родители с нашими, подросшими за лето и осень курочками. Но вот зимой с 1966-го на 1967-й год, подросших цыплят решили сохранить на зиму. Из десяти купленных весной птичек, выжили девять и отец соорудил под столом курятник. Стол стоял в углу кухни и отцу оставалось только прибить горизонтально к полу и ножкам стола с двух сторон длинные штакетины, а к ним и к самому столу ещё несколько коротких вертикально. Из досок была сколочена и кормушка. В кормушку сыпали пшено и ставили алюминиевую чашку с водой. Когда насыпалось пшено или в чашку наливалась свежая вода, курочки, а за ними и петушки, расталкивая и сбивая друг друга, мчались к кормушке, высовывая головы между штакетником и спешно клевали зерно или пили воду, после каждого глотка поднимая высоко вверх свои головки, с маленькими красными гребешками.
Самое интересное было то, что, за этим столом мне приходилось делать уроки и отправляясь утром в школу, завтракать. Когда я садился к столу, саамы смелые цыпушки, высовывали головы и пытались клевать мне ноги. Клювики то и дело втыкались мне в носки и тапочки. Было, скорее щекотно, чем больно. Я быстро сообразил, что делать – перед тем, как сесть к столу, обувал валенки. Курочки стучали клювом по валенкам. Стук был слышен, но валенки прочно защищали от прокусов. Иногда ранним утром, часов в пять, а то и раньше, задолго до зимнего рассвета, петушки начинали кукарекать – протяжно стараясь вытянуть толи букву «а», то ли «у», то ли «е»… Получалось, что-то вроде «а-а-а… у-у-у… е-е-е», а может и «кукареку», как пишут  в книжках.
 Курочки под столом жили у нас месяца два – с ноября до Нового года. Перед Новым годом к нам из деревни на лошадке запряжённой в сани, приехала старшая сестра матери тётя Вера, с мужем дядей Андреем. Они забрали шесть курочек и петушка.
Оставшиеся, как я понял, пошли в щи и в суп с вермишелью.
Я помню, как отец разгораживал клетки и отодвигал стол, а бабушка выметала куриный помёт и мыла полы. Потом она ощипывала курочек, складывая перья и пух в небольшую наволочку.
      
ВАГОН

Настоящий пассажирский железнодорожный вагон на железных колёсах появился на пустыре возле нашего дома летом 1966 года. Появился вдруг, как из сказки. Вечером его ещё не было, а утром он уже стоял. Никто из моих друзей-приятелей не видел и не слышал как его привезли. На земле остались следы от гусениц трактора и вмятины от колёс не предназначенных для движения по земляным и гравийным дорогам. Как выяснилось потом, вагон от ремонтного депо, почти через всю улицу Шлакоблочную, тащил ранним утром бульдозер. На улице несколько дней виднелись следы-полозья, но потом дождь и проезжающие автомашины, свели их на нет. Говорили, что вагон  предназначен для строителей, которые начнут всё-таки возводить на пустыре новый дом.
Вагон этот не был похож на пассажирские вагоны, которые ходили через город по Транссибирской магистрали и прибывали на наш вокзал. Те были металлические, а этот деревянный. Хотя тоже цветом зелёный. Подножка его была похожа на лесенку и двери, и окна тоже были другими, не похожими на двери и окна вагонов на которых нам уже приходилось ездить.
– Когда мой папка работал в пэмээсе, мы жили в таком вагоне, – сказал нам, собравшейся малышне, Костя Лавренов.
Костя был старше нас года на два-три. Он уже перешёл в четвёртый класс, был высоким для своего возраста, и, скорее всего, поэтому казался нам чуть ли не взрослым. Жил он своём доме по улице Свободы, примерно за квартал от нас, но тоже пришёл посмотреть на вагон.
Мы не знали что такое пэмээс, но понимали, что это загадочное слово как-то связано, как и вагон, с железной дорогой.
На вагон посмотреть приходили и приезжали на велосипедах пацаны с отдалённых от нас улиц: Транспортной, Суворова, Шпалозаводской и даже из посёлка ремонтно-механического завода. И не только посмотреть. Дети железнодорожников, с самых малых лет приученные к путешествиям в вагонах, сразу проявили инициативу и первыми пошли на обследование вагона. Дверь его оказалась открытой и они, а следом за ними и мы полезли в вагон.
Примерно за год до этого я с отцом ездил на поезде в Красноярск и представление о вагоне имел. Но всё же этот вагон, который никуда не ехал и в котором не было проводников был притягательным по-особому. Каждый из нас мог свободно здесь зайти в купе проводников, заглянуть в топку под бачком, где кипятили воду, но и конечно же, присесть и прилечь на деревянные полки вагона.
Уже на другой день, с утра, возле вагона началось столпотворение. Знакомые и незнакомые мне пацаны, среди которых были и шестнадцатилетние, занимали в вагоне места. Они оккупировали полки вагона, главным образом верхние. Забирались на них, ложились, открывали окна и приветливо махали проходящим мимо людям. Примерно к полудню все полки стоящего на пустыре вагона были заняты. Причём занятыми оказались и самые верхние, предназначенные для багажа полки, на которых, в поездах билеты не продавали. Но в нашем вагоне, именно они, верхние – третьи полки, оказались самыми престижными. Занять их, стало не гласным правилом всех старших пацанов. От восьмого класса и старше.  Забравшиеся туда чувствовали себя более авторитетными, по сравнению с теми, кто располагался ниже. Естественно, на вторые полки залегли пяти, шести и семиклассники. Ну, а нам второклашкам и третьеклашкам достались нижние, боковые полки, на которых мы сидели по двое, по трое, а то и по четверо.
На крики верхних наших «пассажиров» с шуткой отзывались взрослые. Уходивший утром на работу наш сосед дядя Роман, отец моей одноклассницы Венерки Мусифуллиной, пожелал нам счастливого пути, а вечером, возвращаясь домой, спросил у торчащих из окна головой наружу «пассажиров»: до какой станции они доехали.
– До Москвы! – выкрикнул кто-то бодро.
– Ну до Москвы вам, как до луны ещё, – сказал на это дядя Роман, – будем считать, что до соседнего Акульшета вы добрались.
Второй и последующий дни, после появления на пустыре вагона, жизнь во дворах улиц Шлакоблочной, Партизанской, имени Тараса Шевченко, да и некоторых других, вымерла. Во дворах в песочницах и на скамейках были только девчонки. Все пацаны, едва родители уходили на работу, мчались к вагону и занимали места на полках. На третий день старшими было утверждено дежурство. Сначала избрали одного из семиклассников проводником, а потом стали назначать дежурных в каждом плацкарте. Поскольку никто из вагона выходить не хотел, в обязанности дежурных по плацкарту было вменено обеспечение «пассажиров» водой. Для этого они с бутылками, банками и даже вёдрами отправлялись до ближайшей колонки и носили воду в вагон. Иногда дежурные успевали заскочить домой и приносили хлеб намазанный маслом, свежие огурцы, помидоры и популярную ещё в те годы, репку. Надо отдать должное нашим старшим, они по-братски делились едой с нами. Ох, какими казались нам вкусными хрустящие огурцы и сочные помидоры! Даже без соли. А вкус пшеничного хлеба (белого и чёрного) помазанного маслом, я помню до сих пор. Кажется ничего вкуснее того хлеба я в жизни больше не ел.
Старшие наши «пассажиры» лёжа на полках рассказывали друг другу, а заодно и нам, разные занимательные истории, которые, мы малышня, сразу же впитывали и запоминали. Именно в то лето я запомнил на долго несколько анекдотов про американских президентов, руководителей нашей страны и истории про то, как Хрущёв в дурдом приезжал.
Самое интересное происходило вечерами. Никто из нас, ни старших ни младших домой идти вечером не хотел. Многих из нас, в прямом смысле, ремнями и палками, выгоняли из вагона родители и гнали взашей плачущих и рыдающих до дому. Самые самостоятельные держались до наступления темноты, а потом сами уходили домой. Счастливыми были те, кому родители разрешали ночевать в вагоне. Самые сердобольные мамы, сами приносили своим чадам одеяла, матрасы и подушки, расстилали на полках постели и укладывали сыночков на ночлег. Мы с братьями Чугуновыми тоже просились у родителей на ночёвку. Витьку и Сашку родители отпустили, а меня – нет.
Не пришлось мне ночевать в том легендарном вагоне. Простоял он на нашем пустыре не долго. Может неделю, может чуть больше. Строители так не появились, а вагон увезли. Снова ранним утром и скорее всего тем же путём, что и привозили. Вечером он ещё стоял, а утром, когда мы проснулись его уже не было. Костя Лавренов, был одним из последних, кто ночевал в вагоне.
– Подкатил трактор часов в шесть утра, – рассказывал он нам, – Тракторист выпер нас на улицу, вместе с манатками, подцепил вагон и утащил его по Шлакоблочной.
От колёс вагона, там, где он стоял, остались  на земле большие вмятины, которые были видны и на следующее и даже последующее за ним лето.
Вагонов больше к нашим домам не привозили и пустырь так и остался незастроенным, но история о вагоне жила несколько лет во дворах домов улиц Шлакоблочной, Партизанской, имени Тараса Шевченко и некоторых других и передавалась из одного поколения пацанов другому.

ВАГОНЕТКА

Наш дом от домов приписанных к улице имени Тараса Шевченко, разделяла площадка на которую выходило окно нашей двенадцатой квартиры. Из окна хорошо был виден и высокий забор на перекрёстке Партизанской и Тараса Шевченко. Угол забора постоянно недосчитывался две-три штакетины и через этот проём взрослые и дети попадали на территорию, так называемой «фазанки». 
В то время, я конечно не задумывался: почему огороженные забором футбольное поле, два одноэтажных и одно трёхэтажное здание все называли «фазанкой». Став немного старше, узнал, что за забором находится территория профессионально-технического училища и что в былые времена такие училища, где обучали молодёжь рабочим специальностям, в стране именовались школами фабрично-заводского обучения. Школами ФЗО. Школы эти в просторечии окрестили «фазанками», а учащихся школ –  «фазанами». (Особенно интриговало слово «фазаны» с ударением на последнем слоге). В середине шестидесятых годов двадцатого столетия фабрично-заводское обучение повсеместно заменили на профессионально-техническое, сменив название учебных заведений, но в народе ещё примерно с десяток лет, а то и больше, профтехучилища называли «фазанками».   
Через дыру в заборе «фазанки» смело пролазили маленькие дети, подростки, взрослые и даже старики. Детвора возле футбольного поля ловила бабочек, пацаны постарше бегали по полю за мячом, а взрослые и старики прилично сокращали себе путь, если прокладывали маршрут через футбольное поле, мимо учебного корпуса, выходя на улицу Крупской, а потом к центральному «Гастроному» или автобусной остановке на улице Гагарина.      
И ещё один повод был у взрослых и подростков проникнуть через дыру в заборе на территорию «фазанки». Там располагалась столярка – столярная  мастерская от которой на полутораметровой высоте тянулась метров на двадцать узкая железнодорожная колея. Иногда на рельсах появлялась вагонетка гружённая опилками и оставшимися после распиловки кусками дерева – опилами. Опилки и опилы катили по сложенной из шпал с сбитых досок возвышенности и высыпали по обоим краям в конце пути. Вот за этими опилками и опилами ходили с мешками и вёдрами взрослые и подростки. Опилки применялись на подсыпку в сараях, где многие жители близлежащих от «фазанки» домов, держали курей и поросят. Опилы большей частью шли на растопку или в качестве  подставок под сковородки и цветочные горшки.
Среди пацанов моего возраста и чуть постарше, считалось за счастье прокатиться на вагонетке. Особенно, когда она оставалась на рельсах без присмотра. Это был праздник! Человек по десять, а то и по двенадцать окружали вагонетку. Самые смелые (четверо-пятеро) с восторгом забирались в неё пассажирами, а остальные (катальщики) с не меньшей радостью начинали возить их по узкоколейке до мастерской и обратно. Иногда разогнанная вагонетка набирала сумасшедшую скорость и уже не контролируемая толкающими, врезалась с ходу в двери столярной мастерской или упор тупика. Случалось, что и переворачивалась и даже падала вниз. Как говорили: «уходила под откос». Удивительное дело – на моей памяти не было ни одно несчастного случая. «Пассажиры» пущенной «под откос» вагонетки, приземлившись, в худшем случае отделывались царапинами и лёгкими ушибами, в лучшем – небольшим испугом. Выбираясь из рухнувшей на землю вагонетки, они с хохотом и визгом бежали вслед, за далеко уже умчавшимися от них катальщиками.
Но чаще дело до аварий не доходило. Катания наши прекращали выбежавшие вместе с мастером из столярки «фазаны» или сторож. Завидев их ребятня стремглав мчалась к спасительной дыре в заборе и покидала территорию «фазанки», а вагонетку загоняли в мастерскую.
Зато сколько потом было впечатлений! Бурные, с перебивкой друг друга, эмоциональные рассказы тех, кто был пассажиром и тех, кто толкал. Во дворах нашего и соседних домов пацанов не принимали в кампанию, если они хоть один раз не прокатились на вагонетке. Да таких, наверное, в возрасте от шести до двенадцати лет у нас и не было.   
И я не скрывал восторга, впервые прокатившись на вагонетке. Хорошо помню, как я был счастлив тем, что за лето 1965 года (а может 1966-го, сейчас точно не скажу), мне удалось  целых два раза прокатится по «фазанской» узкоколейке и, что не менее важно, ни разу не перевернуться и не быть застуканным, при этом, ни сторожем, ни «фазанами» с мастером.   
Г Красноярск

……………….............
                СЕМЕРИНКА-ВАМ
                Виртуальный Альманах Миражистов
                Об АВТОРАХ
МЕЛЬНИЧЕНКО Михаил Иванович Мельниченко родился в 1953 году в пос. Усть-Мая Якутской АССР.  Живет в городе Железногорске Красноярского края.
Работает на Горно-химическом комбинате инженером-энергетиком РЗАиТ (релейной защиты, автоматики и телемеханики).
Автор шести поэтических книжек: «Фанера-2», Фанера-3», Фанера-5», «Кирпичи», «Провода», «От змеи до змеи». Участник многих коллективных сборников и антологий, в том числе трёх выпусков альманаха «Миражисты»: «Сибирская ссылка», «Форс-мажор» и «Лауреаты  Ерёминской премии».
Участник поэтических фестивалей в Красноярске, Иркутске и Коктебеле. Участник IХ Всесоюзного совещания молодых литераторов в Москве (1989). Лауреат фестиваля авторской песни и поэзии городов Росатома «Уран-235» г. Сосновый Бор 2016 год. Член союза Российских писателей с 2002 года.

Пшеничников Виталий Фёдорович  - член союза писателей России.

Мель  Светлана Леонгардовна родилась в Красноярске-26 (Железногорске) 25.04.1960
1977-1982 гг – училась в Пермском Государственном университете на механико-математическом ф-те. Увлекалась спелеотуризмом,  бардовской песней, принимала участие в фестивалях. 1982-1985гг – работала в НИИУМС (г.Пермь) программистом В 1986 году вернулась в Красноярск-26
С 1988 года – работа в вычислительном центре строительной организации г. Железногорска. Стихи начала писать с детства. Первые публикации в 1999г
 – «Антология поэзии закрытых городов», городские газеты.
Стихотворные сборники: «Блики и тени» 2000г  Красноярск
«Тот нечаянный глоток» 2008г Красноярск «Два крылатых коня» 2010г Железногорск «Наслоения» 2014г Красноярск «Мы облака» 2018г Мозырь (Беларусь) «В одном флаконе» 2019 (ещё не покинул пределов издательства)
Публиковалась: «День и Ночь», «Новый Енисейский Литератор», «Енисей»,
«Европейская словесность» (г.Кёльн) и др. изданиях. Член СРП с 2011 года.
Матвеичев Александр Васильевич  родился 9 января 1933 года в Татарстане, в деревне Букени Мамадышского района.
С 1959 года живет в Красноярске. Окончил Казанское суворовское (1944-1951) и Рязанское пехотное училища (1951-1953). Лейтенантом командовал пулемётным и стрелковым взводами в Китае и в Прибалтике (роман «КазановаА. в Поднебесной»). Демобилизовался из армии в 1955 году. Шесть лет учился в Казанском авиационном и Красноярском политехническом институтах. (1956 – 1962). Инженер-электромеханик. В студенческие годы работал токарем-револьверщиком, разнорабочим, электрослесарем, инженером-конструктором. Пройдя все ступени инженерных должностей, карьеру завершил первым заместителем генерального директора-главным инженером НПО «Сибцветметавтоматика» и директором предприятия «Сибцветметэнергоналадка». В 70-х годах прошлого века более двух лет проектировал электроснабжение и автоматизацию цехов никелевого комбинате на Кубе. Этот период жизни стал основой его крупного романа «El Infierno Rojo – Красный Ад». С 1993 года работал журналистом в редакциях газет, переводчиком с английского и испанского языков с иностранными специалистами. Состоял помощником депутатов: сначала – Госдумы, а затем – Законодательного собрания Красноярского края. В 90-х годах избирался сопредседателем и председателем демократических общественных организаций: Красноярского народного фронта, Демократической России, Союза возрождения Сибири и Союза объединения Сибири. Входил в состав политсовета и исполкома Красноярского отделения партии «Демократический выбор России». Президент Английского клуба при Красноярской научной библиотеке и Почетный председатель «Кадетского собрания Красноярья». Первые рассказы опубликовал в районной газете города Вятские Поляны Кировской области в 1959 году. Издал свыше двадцати книг, В том числе, «Сердце суворовца-кадета» (стихи и проза), «Вода из Большого ключа» (сборник рассказов), «ФЗА-ЕЗА. Прошлое. Настоящее. Будущее» (публицистика), «EI InfiernoRojo – Красный Ад» (роман), «Нет прекрасней любимой моей» и «Признания в любви», Любви живая череда» (поэзия), «Кадетский крест – награда и судьба» и «Благозвучие» (поэзия и проза), «Три войны солдата и маршала» (проза), «Привет, любовь моя!..» (проза), «Возврат к истокам» (проза), «Война всегда с нами» (проза), «Ерёминиана» (поэзия), роман «КазановА. в Поднебесной», «Красноярск: ГКЧП без баррикад» (проза), «Нелёгкое дыхание прозы Русакова» (публицистика) и др. Его стихи, рассказы, эссе публикуются в газетах, альманахах, антологиях, журналах «День и Ночь», «Аргамак. Татарстан», «Приокская Новь», «Журнал ПОэтов», «Казань», «Исток», в альманахе «Новый Енисейский литератор».Член Союза российских писателей (СРП). Делегат V съезда СРП, избранный писателями членом постоянно действующей комиссии по военно-патриоическому воспитанию молодежи.
Ерёмин Николай Николаевич родился 26 июля 1943 года в городе Свободном, Амурской области. Окончил Медицинский институт в Красноярске и Литературный им. А.М.Горького в Москве. Член СП СССР с 1981 г. Союза российских писателей с 1991г. и русского ПЕН-центра международного ПЕН-клуба. Кавалер Золотой медали «Василий Шукшин». Автор книг прозы «Мифы про Абаканск», «Компромат», «Харакири», «Наука выживания», «Комната счастья», «Волшебный котелок», «Чучело человека». Выпустил в свет Собрание сочинений в 6 томах Новые поэтические книги: «Идея фикс», «Лунная ночь», «Поэт в законе», «Гусляр», «О тебе и обо мне», «На склоне лет», «Тайны творчества», «Бубен шамана», «От и до», «Кто виноват?», «Владыка слов», «Гора любви», «В сторону вечности», «Папа русский», «Тень бабочки и мотылька», «Поэзия как волшебство», «Смирительная рубашка», «Подковы для Пегаса», «Сибирский сибарит», «Эхо любви, или Старик без моря» «Доктор поэтических наук», «Игра в дуду и в русскую рулетку», «Поэтическое убежище», «Енисей впадает в Волгу», «Смысл жизни», «Храм на любви» «Муза и Поэт», трёхтомник «Небо в алмазах» изданы уже в ХХ1 веке.
Николай Ерёмин является автором-составителем проекта «Миражисты», под грифом которого издал альманахи «Пощёчина общественной безвкусице», «5-й угол 4-го измерения», «ЕБЖ-Если Буду Жив», «Сибирская ссылка», «Кастрюля и звезда, или Амфора нового смысла» «Бомонд», «Рог изобилия», «Прятки Каш-Каш», «Точки над Ё» «Аверс и реверс» Он - лауреат премии «Хинган» и «Нефритовый Будда». Победитель конкурса «День поэзии Литературного института - 2011» в номинации «Классическая Лира». Дипломант конкурса «Песенное слово» им. Н.А.Некрасова. Награждён ПОЧЁТНОЙ ГРАМОТОЙ министерства культуры РФ (Приказ №806-вн от 06.11.2012 подписал В.Р. Мединский). Публиковался в журналах «День и ночь» Марины Саввиных, «Новый Енисейский литератор» Сергея Кузичкина, «Истоки» Сергея Прохорова, «Приокские зори» Алексея Яшина, «Бийский вестник» Виктора Буланичева, «Интеллигент» Сергея Пашкова, «Вертикаль» Валерия Сдобнякова - Нижний Новгород, «Огни Кузбасса» Сергея Донбая, «Доля» Валерия Басырова, «Русский берег» Бориса Черных - Благовещенск, «Вовремя» Владимира Золотухина - Лесосибирск, в альманахе «Дафен» Цу Тяньсуя - город Синьян, на китайском языке, в переводах Хэ Суншаня, во «Флориде» Александра Росина - город Майами, в «Журнале ПОэтов» Константина Кедрова -- Москва, В интернете на порталах «Лексикон» Елены Николаевой - Чикаго, «Подлинник» Виктора Сундеева, «45я параллель» Сергея Сутулова-Катеринича», «Русское литературное эхо» - Иерусалим, «Стихи. Ру, Проза. Ру» Живёт в Красноярске Т:: 8 95О 4О1 ЗО1 7. Электронный адрес nikolaier@mail.ru
Замышляев Владимир Иванович – активный общественный деятель, писатель и журналист, профессор Сибирского государственного аэрокосмического университета имени академика М. Ф. Решетнёва, кандидат философских наук, Заслуженный деятель культуры России, член Союза писателей и Союза журналистов России, заместитель главного редактора литературного альманаха «Енисей».
Владимир Иванович Замышляев родился в городе Петрозаводске (Республика Карелия) 31 июля 1938 года. Эвакуировался с матерью и сестрой в село Домнино Сусанинского района Костромской области. В этом селе проживали все его предки, поэтому он считает сусанинскую землю своей малой родиной. В этих местах жил и погиб легендарный Иван Сусанин, в честь которого и назван район.
Окончил Сусанинскую среднюю школу, работал на льнозаводе, служил в армии. В 1965 году окончил Ленинградский государственный институт культуры, получил специальность «библиограф высшей квалификации». Добровольно приехал в Красноярск и с той поры живёт и трудится в центре Красноярского края.
Возглавлял Красноярский краевой Дом народного творчества. Впоследствии работал на ответственных должностях: начальником отдела культурно-просветительной работы краевого управления культуры, заведующим культурно-массовым отделом краевого Совета профсоюзов, в отделе культуры Красноярского крайкома КПСС.
В 1978 году он был направлен в качестве «кризисного менеджера» на должность директора Красноярского книжного издательства.
В 1983 году по рекомендации Госкомиздат РСФСР направлен на учёбу в Москву в Академию общественных наук. В 1986 году после окончания аспирантуры получил учёную степень «кандидат философских наук». Заведовал кафедрой философии в Красноярском государственном институте искусств.
В 1987 – 1991 годах В. И. Замышляев был на партийной работе. Возглавлял гастрольные поездки Красноярского государственного ансамбля танца Сибири под руководством М. С. Годенко в Грецию, Болгарию, Австралию, Новую Зеландию, Сингапур. Из советских посольств в этих странах приходили в Красноярск отзывы и благодарности за успешную работу в области расширения культурных связей и позитивного позиционирования Сибири в международном мнении.
В 1991 году перешёл на работу в Красноярский государственный институт космической техники (ныне СибГАУ имени М. Ф. Решетнёва). Сформировал в университете гуманитарный факультет и был его деканом до 2003 года.
Подготовил и редактировал 7 сборников научных статей «Культура и высшая школа России», по формированию информационного общества в XX – XXI вв., по социально-культурной идентификации народов Сибири и Красноярского края, изданных в университете. Член редколлегии и соавтор Енисейского Энциклопедического Словаря, руководил первой группой разработчиков Закона о Культуре Красноярского края.
В 2007 – лауреат Всероссийского конкурса на лучшую научную книгу (за монографию «Историко-социальные субъекты культуры»).
Научные статьи и тезисы В. И. Замышляева публиковались и публикуются в сборниках материалов научных гуманитарных конференций и конгрессов.
На протяжении многих лет параллельно с научно-образовательной и просветительской деятельностью занимается литературным творчеством и журналистикой. Автор пяти поэтических сборников, двух книг публицистики, соавтор более 30 коллективных сборников и антологий.
Печатался в журналах «Звезда», «Енисей», «В мире книг», «День и ночь», «Новый Енисейский литератор», в альманахе «Русло». А также в специализированных московских журналах по культуре, в центральных газетах, в периодических изданиях Красноярского края. На стихи В. И. Замышляева написано несколько песен красноярскими композиторами.
В. И. Замышляев – известный общественный деятель, участник Красноярского социального форума, многих «круглых столов» по проблемам социально-культурного развития России, Сибири и Красноярского края. Лауреат конкурса на звание «Лучший лектор года» Всероссийского общества «Знание» в 2011 году, имеет сертификат под номером 1 – «Лектор Всероссийского общества “Знание”». Лауреат Премии Главы города Красноярска 2013 года, а в 2015 г. – Лауреат Премии Губернатора Красноярского края (за высокие достижения в развитии культуры региона).
В 2015 году В. И. Замышляев издал монографию «На Енисейских берегах. История культуры Красноярского края. 1934 – 1991 гг.».Ныне возглавляет Красноярское отделение Союза писателей РФ.
Кузичкин Сергей Николаевич родился в Тайшете Иркутской области в 1958 году.
Первый рассказ «Совсем простая история» был напечатан в местной объединённой газете «Заря коммунизма» 2 января 1980 года. В 1979-1983 гг. входил в состав литературного клуба «Бирюса» (под председательством Петра Шумкова). Печатался в центральных газетах: «Сельская жизнь», «Лесная газета», «Гудок», во многих городских районных и многотиражных газетах Иркутской области, Красноярского и Алтайского краёв; в коллективных сборниках столичных издательств: “Детская литература” (1983 г., 1988 г.), “Литературная Россия” (2004 г., 2006 г.); литературных альманахах: “Московский Парнас”, «Медвежьи песни» (Санкт-Петербург), “Поэты Енисея”, “День поэзии Красноярского края”, “Кедры” (Красноярск), «Новый Енисейский литератор»; журналах: “Енисей”, “Новое и Старое” (Красноярск), “Луч” (Ижевск), “Мир Севера” (Москва); в еженедельнике “Литературная Россия. Автор проекта изданных литературных альманахов: “В литературном кругу”, “На втором круге”, “День поэзии Литературного института” (издательство “Эко-пресс-2000” Литературного института имени А.М. Горького. Москва). Автор трилогии «Времена и Бремена» состоящей из книг: «Время невостребованной любви», «Время пьяных мужчин», «Время зрелых женщин», а также сборника стихов и нескольких книг повестей и рассказов. В 2005 году закончил Высшие литературные курсы в Литературном институте имени А. М. Горького в Москве. В 2006 году в московском издательстве «Амадеус» отдельной книгой вышел роман «Андрей + Наташа» («Шуруп и Вобла»). Лауреат «Московского Парнаса» за 2006 года в номинации «Проза». С августа 2006 года автор проекта и редактор альманаха прозы, поэзии и публицистики «Новый Енисейский литератор» (Красноярск). Член Союза писателей России.
……………….............
                СЕМЕРИНКА-ВАМ
                Виртуальный Альманах Миражистов
СОДЕРЖАНИЕ
Михаил МЕЛЬНИЧЕНКО,
Виталий  ПШЕНИЧНИКОВ,
Светлана МЕЛЬ,
Александр МАТВЕИЧЕВ,
Николай ЕРЁМИН,
Владимир ЗАМЫШЛЯЕВ,
Сергей КУЗИЧКИН 

 
Фотография сделана 1 мая 2019  года, перед поездкой из Красноярска  в Овсянку на Юбилей,  посвящённый 95-летию Виктора Петровича Астафьева