Простой старый деревянный стул стоял посреди абсолютно пустой комнаты.
Ему было очень тоскливо. Стул создан для того, чтобы на нём сидели. Но сидеть было некому.
Из этой квартиры все уехали, но оставили этот стул, посчитав его старым и никому не нужным.
Но он-то ощущал свою нужность. Он чувствовал, что еще способен послужить людям.
Нет ничего страшнее, когда знаешь, что способен на добрые дела, но это никому не нужно.
Он стоял и ждал, когда кто-то придет и сядет на него, и тогда он почувствует себя счастливым.
Но никто не приходил и не садился на него. Он ждал все дни и ночи напролет. Но никто не приходил. Он прислушивался к каждому звуку там - на лестнице, и когда слышал чьи-то шаги, то радостно думал: "Вот сейчас войдут и сядут на меня!" - но никто не входил и не садился на него. Стулом стало овладевать отчаяние: "Я никому не нужен! Неужели я годен только на дрова!? О! Это невыносимо! Я чувствую еще в себе силы послужить людям! Люди! Где вы!? Придите же, и сядьте, наконец, на меня и дайте мне почувствовать счастье!" Он очень ждал... И вот пришел сантехник, - его вызвали жильцы нижележащей квартиры, потому что им показалось, что из квартиры, в которой стоял стул, протечка на них. Сантехник взял запасные ключи у консьержки и зашел в квартиру, но течи не обнаружил и решил отдохнуть. Стул замер в ожидании: "Ну сядь на меня, пожалуйста... очень тебя прошу!". Он очень ждал и хотел. Но сантехник не сел на стул, он лишь посмотрел не него, пощупал и вышвырнул его на балкон. А сам ушел. На балконе было сыро и холодно. Была осень, шли дожди, и капли падали на уже потертое сидение стула, проникали в поры древесины и вызывали гниение. Стул ждал морозов,- это все-таки лучше, чем морось. И вот морозы и зима наступили, и стул заснул зимней спячкой. А весной пришла комиссия по проверке пожарной безопасности и захламлению балконов и выбросила стул на помойку. Так мечтам стула еще послужить людям не суждено было сбыться. Не поняли люди его любви к ним. Но какой-то бомж, увидев на помойке стул, взял его себе в свой подвал, где он жил. И вечерами сидел на нем. И стул наконец-то снова обрел счастье.