Уходят дети войны. Их еще можно услышать. Их еще можно взять за руку и почувствовать тепло. Не каждый из них мог получить образование: нужно было помогать восстанавливать разрушенное хозяйство, поднимать младших братьев и сестер. Их видение войны нельзя назвать полным и объективным, они не знали названий операций, фронтов и частей. Их объединяет одно:о Великой Отечественной они вспоминают со слезами на глазах. Большинство из них осталось без отцов. Дети войны знают, что такое голод, холод, лишения. Многие из них оказались на оккупированной территории, поэтому никакими льготами не были облагодетельствованы государством: что зарабатывали, на то и жили. И образ врага у них сложился свой, собственный.
- Когда началась война, мне было пять лет,- рассказывает Антонина. - Отец был на фронте. В 41-ом году деревню заняли немцы, мне было очень любопытно посмотреть на них. Нас у матери на ту пору было пятеро: Колька, Шурка, Райка, я и Толик. Толика мать только что родила. Васька-то порявился уже после войны, в сорок шестом. Царствие Небесное всем моим братикам и сестричкам, одна я осталась. Ой, как тяжело нам жилось! Помню, Колька заболел тифом, мать взяла рюмочку, пошла по деревне попросить хоть немножко вареньица. Принесла, Кольке губы смазывала. А мы, только мать отвернется, ну ложку облизывать! И не боялись, что заразимся, Бог миловал.
А то соль закончится. Мать возьмет полушалок или кофту, пойдет менять по другим деревням. Дадут соли стопочку. Скажет хозяйке: "Что ж ты неполную насыпаешь?" - "Будя, будя с вас! - отвечает та. - Много вас таких ходят, на всех не напасешься." Эх! Да разве такое забудешь! Котлатики ели! Что такое котлатики? Это что-то вроде лепешек из гнилой картошки. После войны уже возьму, бывало, кусочек хлеба, который мать испекла, хожу и нюхаю, другим дам понюхать. Ничего не знаю прекраснее запаха хлеба! Едим, бывало, всякую зелень, животы подводит. Сядешь по-большому, а из задницы аскарида лезет, длинная, возьмешь лопух и вытягиваешь ее. Вот так и жили.
Немцы у нас обосновались в горнице, а ели на кухне. Как-то сидят за столом, разговаривают по-своему, а мы, дети, на печке соберемся, разглядываем их. Боимся пошевелиться. А я любопытная была такая, шустрая. Однажды вытягивала- вытягивала шею, все получше хотела их рассмотреть, подползала к краю печки да и кувырк вместе с подушкой! - прямо им под ноги. Они заржали. Ох, и больно мне было, но плакать нельзя: мигом забралась назад по лесенке, только пятки замелькали. Иногда они нам оставляли похлебку бобовую на донышке. Скажу тебе: ох и вкусна! С мясом! Мы уж , бывало, весь котелок оближем, и мыть не надо.
. А однажды в сенцах я нашла мед. Ну и потихонечку пальцем этот медок подскребала по краям. Немец заметил, заругался, схватил за ухо, а мать ему: "Пан! Пан! Не надо! Пожалей!" и рукой показывает низко от пола, мол, маленькая, что с нее взять. А то еще за одним немцем подглядывали: что-то из уборной долго не выходит. Подкрались с братом однажды, заглянули в щелочку, а он газету читает. Услышал он шорох, погнался за нами, а мы по грядкам бежим, ног под собой не чуем. Потом он, видно, успокоился, отошел. Не понимали, что могли и жизнью поплатиться. Вот такие мои детские воспоминания.
Расстреливали ли кого? Двух девушек не из нашей деревни расстреляли, посчитали, что они партизанки. Собрали всех на показательную казнь. А так, я считаю, нам еще повезло, не сказать, чтоб лютовали фрицы. В районе - да, шли жесточайшие бои, сколько наших полегло - не перечесть. Но об этом мы узнали уж, когда повзрослели, понимать что-то начали. У бабушки моей пять сынов погибло. Такая уж бабушка была верующая, ни одной службы не пропускала, всем делала только добро, нищих оделяла, а когда пять похоронок получила, возроптала на Бога, отвернулась от него.
Слушала я Варвару, которой было 14 лет, когда началась война. Ее старшую сестру угнали в Германию, а ей пришлось окопы рыть, "бунки" (бункеры) копать. Была она хилая, маленькая. Так ее один немец жалел, называл "кляйне", иногда давал возможность передохнуть, знаками показывал, что у него в Германии тоже дети остались.
А дед Василий рассказал свою историю, которую как чудом и не называл. Пришел в их деревню с дальнего хутора зажиточный крестьянин, говорит, что помощник в хозяйстве нужен. Выбрал Василия, ему уже двенадцать стукнуло. Знал ли Василий, что он тогда из себя представлял? Видел ли свою худобу в зеркале? В первый день хозяин разбудил, накормил его от пупа. "Отдыхай!" - говорит. На второй день то же самое. И на третий, и на четвертый. Мальчишка только ел и отдыхал. "Когда же работать?" - спрашивает. А ему в ответ: "Отдыхай, наработаешься еще!" И так две недели. А через две недели взял хозяин его за руку и отвел домой, к матери. До самой смерти Василий понять произошедшего не мог. "Что это было?" - повторял.
Бабка Мария рассказывала, что их многочисленную семью спасали дети. Она-то уж девушкой была. Дети брали котелки и иную посуду и ходили побираться. "Дяденька (тетенька), мы вакуированные, подайте хлебушка!" - слезно обращались они к жителям деревень, и им подавали хоть что-то из еды. Ребятишки приходили к своим, делились скудным пропитанием. Так и выжили.
А ныне покойная тетя Клава поделилась историей, как в их двор попал снаряд. Много народу собралось во дворе, в основном, женщины и дети .Думали, конец всем пришел. А снаряд не взорвался, а лишь раскололся, внутри него оказался песок и записка: "Чем можем, тем поможем".
Что запомнили дети войны? Голод и страх. В каждом человеке живет животное желание жить. Не будем осуждать матерей, пытавшихся любой ценой сохранить своих детей. Это нормально. Оставим подвиги для отцов. Каждый, кто делился своими воспоминаниями, прожил долгую жизнь, жизнь, закаленную и заклейменную войной. Каждый считал, что помогло им выжить только чудо, а по-моему, малая капля проявления человеческого.
Май, 2019 г.